Текст книги "Одно мгновенье до любви"

Автор книги: Сюзанна Брокман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 3

Мэллори Паолетти прошлась по комнате, слушая обычные причитания матери о том, как скверно все в ее жизни. Нет денег, постоянно приходится заниматься унизительной грязной работой, а тут еще никуда не годная дочь даже и не собирается поступать в колледж в следующем году.

Мэллори мрачно подумала: «Если действительно у матери нет денег даже на то, чтобы поменять протекающий водонагреватель и оплатить все счета за электричество, то откуда возьмутся деньги на учебу в колледже?»

Брат матери, Том, молча сидел на софе, терпеливо слушая словоизвержения Анджелы. Но когда Мэллори подняла на него глаза, то увидела, что Том смотрит на нее. Том тут же отвел взгляд, но и этого мгновения Мэллори хватило, чтобы составить мнение о Томе – он все тот же классный парень, все так же на ее стороне, хотя волосы на его голове изрядно поредели.

Наконец Анджела смолкла. Или же сделала паузу, что было ошибкой, поскольку Том тут же перехватил инициативу.

– А почему бы тебе не поступить во флот? – спросил он, глядя прямо на Мэллори.

Ее мать беззвучно рассмеялась и закурила очередную сигарету.

– Какая мысль! Томми, ты и в самом деле можешь себе представить Мэллори…

– Я спрашиваю не тебя, – перебил ее Том, – я спрашиваю Мэллори. Что ты собираешься делать в жизни, малышка? Что тебе нравится делать? Если ты захочешь, я съезжу с тобой в рекрутский центр. Ты не обязательно должна идти на флот. Мы можем поговорить в этом центре и точно определить, что тебе больше подойдет. В армии любят, когда их рекруты получают высшее образование.

– Мэллори хочет, чтобы ее кожу украшали татуировки! – произнесла Анджела. – Вот о чем она думает в последние дни. Но, ты не поверишь в это, несмотря на всю эту разрисованную кожу, Мэллори – хороший ребенок. Глядя на нее, я часто вспоминаю себя, когда мне было восемнадцать.

Это было далеко от истины. Ростом Мэллори превосходила мать примерно на шесть дюймов, причем сложена она была как амазонка. Впрочем, мать сама виновата, что сильно сдала за последнее время – ей не следовало курить свой вонючий «Уинстон» в таких количествах, что порой не хватало денег даже на молоко.

– Подумай об этом, – сказал Том Мэллори. – Я останусь здесь, по-видимому, до конца месяца.

Том собирается пробыть в городе несколько недель? Когда-то эта новость привела бы ее в восторг. Сейчас же Мэллори этому нисколько не обрадовалась. Том будет видеть, как они бедны, что они обе – она и мать – неудачницы, которые к тому же ненавидят друг друга. У них осталась последняя надежда всех неудачников – покупать лотерейные билеты на последние заработанные деньги.

Том поднялся.

– Покажите мне водонагреватель, – попросил он. – Если его требуется заменить, я сделаю это сам. Пока я в городе, могу сделать и другие работы.

То, что он предложил, было неплохо. Если бы он просто дал Анджеле чек, она бы истратила его на что угодно, только не на водонагреватель. Она бы перекрасила волосы, сделала бы маникюр, купила бы новое платье и нанесла бы на лицо макияж, надеясь, что это поможет ей заловить богатого муженька из публики, что постоянно толпится в четырехзвездной гостинице «Болдуинз-Бридж». Она бы накупила лотерейных билетов в надежде, что выигрыш покончит со всеми их денежными проблемами.

Скорее всего Том это тоже отлично понимал.

– Он в подвале. – Открыв дверь, Анджела начала спускаться по скрипучим ступенькам.

Но Том не последовал за ней сразу, а задержался. Достав из кармана деньги, он протянул их Мэллори.

– Это на еду. – В его руке было несколько сотен долларов.

Но прежде чем она успела взять эти деньги, он быстро вынул сигарету из ее рта и погасил ее о пепельницу.

– Слушай, – сказал он, – ты бросаешь курить. Прямо с сегодняшнего дня. Для службы во флоте тебе следует быть в форме. И поверь мне, это лучше получится без сигарет.

На лице Мэллори появилась досада.

– Ты напрасно думаешь, что кто-либо может мне указывать.

Том рассмеялся, взял ее на руки и подкинул – как делал, когда ей было еще семь. Мэллори не удержалась и тоже засмеялась.

– Ты все такой же, – сказала она. Том вложил деньги в ее ладонь.

– У тебя есть шанс выбраться отсюда, – произнес он, внезапно становясь серьезным. – И сделать это совершенно самостоятельно.

Она с ужасом почувствовала, что ее глаза наполняются слезами. Боже, как она хотела уехать отсюда! Порой это желание становилось просто нестерпимым!

– Томми, я стою здесь в темноте! – крикнула Анджела. Том отвернулся, притворившись, что не видит слез Мэллори.

– Подумай об этом, – повторил он, направляясь к лестнице.

«Хорошо, я подумаю. Это несложно. Вот только кто оплатит счета за продукты и за квартиру? Кто позаботится о моей матери?»

Мэллори толкнула дверь, сердитая на весь мир. И на Тома, который попытался дать ей надежду, когда яснее ясного, что они сидят, по уши в помоях и это не изменится никогда.

Глава 4

Том принял душ, а затем включил радио, пытаясь отвлечься от непрекращающейся головной боли. Потом направился к холодильнику, чтобы достать пиво. И тут услышал голоса у двери.

Джо и Чарлз возвращались.

Это произошло раньше, чем Том ожидал. Обычно после своей карточной игры эти двое расходились далеко за полночь.

– Разве раньше я просил тебя о чем-нибудь? – сердито говорил Чарлз; его голос был тонким и пронзительным, он словно разрезал тишину ночи. – Просил?

Голос Джо звучал мягче, но был не менее громким:

– Я молчал все эти годы! Думаешь, я хотел эту медаль, что хранится на чердаке? Думаешь, я не вспоминал о ней каждый раз, как поднимался на чердак?

Том выскочил из дома.

Чарлз был красным, словно его хватил апоплексический удар. Он буквально дрожал от ярости.

– Как ты только мог предположить, что я…

– Время настало, – перебил его Джо. – Дженни умерла, и правда ей нисколько не повредит. Ты – единственный, кто боится этой правды! И твоя жена тут совершенно ни при чем.

Внезапно Чарлз закашлялся. Кашель сотрясал все его тело.

– Черт тебя побери, – просипел он в промежутке между приступами кашля. – Черт бы тебя побрал! Убирайся отсюда! Ты уволен, сукин сын!

– Эй, эй, ребята… – Том двинулся к машине и увидел, как Келли подъезжает с другой стороны. В ее машине был виден какой-то баллон. Кислород.

– Прекратите! – резко выкрикнула она. – Немедленно! Вы оба!

Келли выбралась из машины и с силой захлопнула дверцу.

– Ты не можешь меня уволить, ты, самовлюбленный, самодовольный ублюдок, потому что я ухожу сам!

– Ну и ну, – пробормотал Том, преграждая Джо путь к коттеджу. – Всегда полезно набрать побольше воздуха и сосчитать до десяти. Давайте забудем вашу беседу. Вы оба погорячились. А сейчас успокоитесь, о'кей?

Келли протянула отцу какую-то таблетку. Когда он проглотил таблетку, она помогла ему прикрепить на лицо маску, а затем что-то подстроила на баллоне, чтобы Чарлзу было легче дышать. Скоро дыхание его стало спокойнее. Только после этого Келли впервые взглянула на Тома. В ее широко открытых глазах сквозило удивление. Все происходящее здесь было для нее такой же загадкой, как и для него.

– Что это значит? – спросила она, немного отступив, чтобы Джо не смог ретироваться в свой коттедж. Чарлз сорвал маску с лица.

– Семь, восемь, девять, десять, – отрывисто бросил он. – Ты уволен!

– Папа, – укоризненно произнесла Келли, когда он снова разразился кашлем. Затем она опять надела на него маску и скосила глаза на Тома.

Но Чарлз снова сорвал маску.

– Ты хочешь знать, что происходит? Я скажу тебе. Этот Иуда согласился дать интервью одному тупому придурку, который написал книгу о Пятьдесят пятой дивизии. – Он снова закашлялся. Когда Келли поднесла к его лицу маску, он уклонился от ее помощи и надел маску сам.

– Его зовут Курт Кауфман, – бросил Джо. – Он является профессором истории Бостонского колледжа, и слово «тупой» не может относиться ни к нему, ни к его книге.

Чарлз снова снял маску.

– Для меня достаточно того, что он фриц. Это дает мне право…

– Его дед служил с тобой в Пятьдесят пятой, – сказал Джо. – Он погиб в борьбе с нацизмом неподалеку от Нормандии.

Чарлз молча надел маску и отвернулся от Джо, столь невежливым способом заканчивая дискуссию.

Джо направился прочь. Том двинулся за ним, из-за головокружения – медленно, словно ребенок, который только-только учится ходить.

Том никогда не видел Джо столь рассерженным. Те несколько раз, когда Джо выходил из себя, это всегда было очень кратковременно. Такой глубокой, кипящей ярости Том не наблюдал никогда.

– Если он хотел написать о Пятьдесят пятой дивизии, то почему обратился к тебе? – спросил Том, потирая лоб, чтобы избавиться от внезапной резкой боли. – У матери на фотографии ты в форме военно-воздушных сил.

Келли бросила на него тревожный взгляд:

– Том, с тобой все в порядке?

Черт. Похоже, он выглядит так же плохо, как и чувствует себя.

– Я устал, у меня болит голова. – Он поспешил сменить тему:

– Я хочу знать, что произошло. Почему этот писатель хочет поговорить о Пятьдесят пятой с ветераном военно-воздушных сил?

Джо перевел взгляд с Тома на Чарлза и покачал головой.

– Извини, – сдавленно произнес он. – Это секрет.

– Черта с два, – выпалил Чарлз. – Ты хочешь разболтать его Кауфману. Какой же это секрет? – Он бросил взгляд на Тома. – Кауфман хочет поговорить с ним потому, что Том является «Героем Пятьдесят пятой». «Героем Болдуинз-Бридж». Ты помнишь памятник у гавани? Ту статую, под которой перечислены фамилии жителей города, погибших во время войны?

Том хорошо знал эту статую. Он перечитывал длинный список имен под ней много раз и никогда не мог понять – почему вместо «Герои Болдуинз-Бридж» на монументе выбито «герой».

Чарлз на минуту замолчал, вдыхая кислород через маску, затем продолжил:

– Подойди к памятнику и посмотри на лицо. У этого памятника лицо Джо. Джо не разрешил писать свое имя, но памятник посвящен ему. Во Франции, через несколько недель после высадки в Нормандии, он доставил информацию о немецком контрнаступлении. Эти данные спасли тысячи солдат Пятьдесят пятой дивизии. И потому ему поставили памятник.

Герой Болдуинз-Бридж. Тихий, незаметный Джо, любящий разводить цветы, был «Героем Боддуинз-Бридж».

– Ну и ну, – протянул Том, поворачиваясь, чтобы взглянуть на своего дядю. – Почему ты никогда мне об этом не рассказывал? Это могло мне пригодиться, когда меня в пятнадцатый раз вызывали к директору школы.

Он вдруг понял, что в его шутке есть и доля правды. Один Бог знает, как бы сложилась его судьба, если бы он считал себя не отпрыском «этих чертовых Паолетти», а знал, что живет в доме героя – «того самого героя, с памятника».

Джо только насмешливо фыркнул. Но в глаза Тома он избегал смотреть.

– Немцы хорошо знали местность и планировали отрезать часть Пятьдесят пятой, – продолжал Чарлз. – Изолировать ее от остальных союзных сил. Бой был очень яростным – пленных не брали ни мы, ни они. – Он перевел взгляд на Келли. – Благодаря Джо тысячи солдат из Пятьдесят пятой смогли получить шанс выжить.

– «Благодаря Джо», – насмешливо фыркнул Джо. – Не благодаря Джо, и ты отлично это знаешь! Я был ранен – я не мог даже ходить. Без тебя я…

– Я просто тебя дотащил, – энергично возразил Чарлз, после чего снова закашлялся.

– Дыши кислородом, – строго приказала ему Келли, – или я заберу тебя в больницу.

Джо возразил:

– Ты не просто ехал мимо. Ты хочешь, чтобы люди думали, что…

Чарлз снова хотел снять маску, чтобы ответить, но Том решил прервать спор.

– О'кей. – Он задержал руку Чарлза. Похоже, он уже превращается в рефери. Хорошо, что головокружение прошло и остается лишь справиться с головной болью. – Подождите минутку. Я все еще не понял. – Том пронзил Джо проницательным командирским взглядом:

– Несколько часов назад я узнал от Келли, что ты был сбит над Францией в 1942 году. Но союзные войска высадились во Франции летом 1944 года. Что ты делал во вражеском тылу в 1942 году? Тебя сбивали дважды? Или эта дата неверна?

– Нет. – Это было все, что произнес Джо. Похоже, он снова вернулся к своей обычной манере давать односложные ответы.

– Ага, – произнес Чарлз, – видишь, ты готов рассказывать обо мне, но когда дело касается тебя… – Он перевел горящий взгляд на Тома. – Он был сбит в 1942 году и сильно пострадал. Это часто случается, когда самолет падает камнем. К счастью для него, его нашли не немцы, а люди из французского Сопротивления. Благодаря этому он попал в безопасное место, а не в концентрационный лагерь – немцы американских военнопленных отправляли в лагеря вроде Освенцима. Женевскую конвенцию немцы не соблюдали.

Джо тряхнул головой:

– Они не хотят это слушать. И я не хочу это слушать, – О чем, как ты думаешь, этот Кауфман хочет спросить тебя? – бросил ему Чарлз. – Не про то ведь, как защитить розы от ранних заморозков!

– Папа! – воскликнула Келли. – Вы оба совсем вышли из себя. Может, нам следует…

– Французы нашли его и спрятали, а потом вылечили, – перебил ее Чарлз. – Когда он был среди них, то немного научился французскому. Это позволило ему ходить по французской территории и определять военные объекты для бомбардировки их воздушными силами. Это оказалось намного эффективнее разведки с воздуха. Поскольку эта работа у него получалась хорошо, ему предложили остаться в оккупированной Франции, чтобы помочь подготовить высадку союзников. – Чарлз глубоко вдохнул из баллона с кислородом. – Джо начинал войну в военно-воздушных силах, а закончил ее в Управлении стратегических служб.

Том растерянно посмотрел на своего дядю. Управление стратегических служб. Он всегда восхищался этим человеком, был благодарен ему за доброту, за то, с каким уважением тот к нему относился, – ничего подобного Том не видел даже от родной матери. Но в его глазах дядя был лишь садовником, и Том полагал, что войну тот прошел каким-нибудь мелким чиновником, поваром или… Иисус, что угодно, но только не Управление стратегических служб.

– Боже, Джо, – тихо произнесла Келли. – Ты два года был разведчиком в оккупированной немцами Франции?

Тому тоже доводилось выполнять кое-какие трудные задания, некоторые были крайне опасны. Иногда ему приходилось оказываться у неприятеля под чужой маской. Бывало, что он сидел за столом с людьми, которые мгновенно пустили бы ему пулю в лоб, если бы узнали, кто он на самом деле.

Но никогда его не посылали на подобные задания на целых два года.

– Это было давно, – сказал Джо.

– Но ты бы снова согласился, если бы тебя попросили сделать это еще раз, – кашляя, произнес Чарлз.

Джо уставился на своего старого друга мрачным взглядом:

– Как и ты.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга, не мигая и не отводя глаз, пока кашель не заставил Чарлза согнуться.

– Ты все же собираешься дать это интервью? – жадно хватая ртом воздух, спросил Чарлз.

– Думаю, я должен это сделать. Чарлз сердито закрыл лицо маской и втянул в себя столько кислорода, сколько смог.

– Но ты сказал: «Это было давно». Так какой смысл? – Он снова закашлялся, да так, что на глазах выступили слезы, а на губах появились капельки крови.

Келли с тревогой взглянула на Тома:

– Я думаю, лучше отвести его в дом. Ты не возражаешь?

– Прекрасная мысль. – Том взял Чарлза на руки, убедился, что Келли несет следом баллон с кислородом, и направился к дому.

Однако Чарлз еще не закончил свой разговор с Джо. Он поднял голову и, глядя поверх плеча Тома, обвиняюще протянул дрожащую руку:

– Ты ненавидел меня с того момента, как увидел в первый раз!

Джо стоял в дверях, наблюдая, как Том переносит Чарлза в дом. Его сердце ныло.

В тот первый раз, когда он увидел Чарлза – почти шесть десятилетий назад, – того тоже несли.

За то, что Анри и Жан-Клод принесли его в дом Сибелы, их всех могли расстрелять.

Чарлз был серьезно ранен, жизнь медленно покидала его. Он был без сознания. Аристократически красивое лицо его было бледным, искаженным болью, светлые волосы слиплись от крови и грязи. Чарлз казался сказочным принцем, упавшим с неба. Срочно требовалась медицинская помощь, которую могла оказать только Сибела, так что пришлось проделать большой путь с огромным риском для всех. Если бы немцы нашли их здесь, то всех бросили бы в тюрьму, чтобы, потом повесить.

Но вовсе не страх был в сердце Джо, когда он увидел раненого летчика. В его сердце была надежда.

Американцы высадились во Франции. Высадка союзников, ради которой он положил столько труда, состоялась.

Пройдет совсем немного времени, и небольшой городок Сент-Элен будет освобожден. Пройдет совсем немного времени, и несколько еврейских семей, укрытых в разных местах города, смогут выйти на улицу и увидеть солнечный свет.

– Положи его на стол, – отрывисто скомандовала Сибела, завязывая свои длинные темные волосы узлом, чтобы они не мешали ей тщательно мыть руки в тазу. – Мне нужна горячая вода. Мари, разожги огонь. Петра, принеси бинты и мыло. Сними с него форму, Джузеппе.

Она повернулась к Джо, обдав его взглядом темно-карих глаз.

Джо кивнул и перенес американского лейтенанта на тщательно обструганный деревянный стол. С лейтенанта быстро сняли одежду – теперь при появлении немцев его можно было выдать за крестьянина, случайно раненного шальной пулей с приближающегося фронта.

Джо собрал всю одежду и вложил в нее бирку с фамилией. «Чарлз Эштон», – прочитал он надпись на ней, прежде чем завязать все в узел. Одежду следовало зарыть немедленно – и достаточно глубоко, чтобы рыскающие по городу голодные собаки не учуяли запаха крови и не раскопали ее.

Один из помощников Сибелы принес простыни, чтобы закутать в них Эштона, но Сибела отложила их в сторону. Эта летняя ночь была теплой, на теле американца выступил пот, так что покрывало ему не требовалось.

Сибеле было всего двадцать лет, но на ее столе уже побывало немало самых разных людей – и все они были окровавлены.

У Эштона, как заметил Джо, было три пулевых ранения – в плечо, в бок и в бедро.

– Пули до сих пор сидят в нем, – произнесла Сибела, окончив осмотр. – Это хорошо. Должно быть, пули были на излете. Возможно, нам удастся сохранить ему жизнь.

Пули на излете не пробивают человека насквозь и не вырывают мясо и жилы, оставляя незаживающие раны.

– Если я смогу вынуть эти пули, – продолжила Сибела, – и если мы не занесем инфекции…

Когда ее глаза встретились с глазами Джо, она показалась ему много старше своих лет. Да, он знал, что инфекция унесла не меньше жизней, чем немецкие пули. Без больниц, без настоящих докторов, раненые солдаты обычно умирали. Тот факт, что пули застряли в теле, позволял надеяться, что раненый выживет, но шансов на это было немного.

Джо дотронулся до плеча Сибелы и ощутил ее напряженные мышцы. Эти руки уже не раз делали невозможное возможным.

– Ты можешь его спасти, – тихо сказал он. Сибела кивнула:

– Я могу попытаться. Мне необходим помощник, который бы подержал раненого, если тот очнется.

У них не было морфия, а удаление пуль без обезболивающих средств не могло не быть крайне болезненным. У Джо уже был в этом собственный опыт. Может быть – только может быть, – потеря крови у Чарлза Эштона была столь большой, что он останется без сознания до того времени, пока она не закончит операцию.

Конечно, эта надежда не сбылась. Раненый вдруг застонал, его веки дрогнули, и он открыл глаза, чтобы взглянуть на Сибелу глазами цвета летнего неба.

Сибела на какой-то миг растерялась. Она в первый раз смотрела в глаза американца. Джо она не считала американцем, поскольку его мать была француженкой, а отец итальянцем и вырос он в Нью-Йорке – по своему характеру городе больше европейском, чем американском.

Даже без одежды было видно, что раненый – американец. Он словно сошел со страниц журнала о Голливуде – с отливающими золотом волосами, словно вырубленными чертами лица, чистыми голубыми глазами.

Раненый какое-то время смотрел на Сибелу, потом поднял руку, чтобы коснуться ее щеки.

– Ангел, – прошептал он.

Сибела поспешно отвела глаза и отступила, избегая его прикосновения.

– Скажи ему, что он ошибается. – Сибела плохо знала английский, но произнесенное слово поняла. Она кинула взгляд на Джо. – И скажи, что после того, что я с ним сделаю, он будет называть меня дьяволом.

Но Джо не успел перевести, поскольку Эштон поднял голову и с заметным усилием попытался привстать.

– Француженка, – прохрипел он. – Ты – француженка, ангел. Сестра! Что случилось с?.. – У раненого не было сил даже говорить, но он все пытался приподняться. Вдруг его глаза закатились, и он рухнул на стол.

– Быстро, – скомандовала Сибела Мари и Люку. – Держите его.

Когда она щупом определяла положение первой пули, Эштон издал стон, но не очнулся.

– Я не смогу пойти с тобой сегодня вечером, – сказала Сибела Джо. – Я должна присмотреть за ним. Первые несколько часов после операции всегда самые сложные.

Джо расстроился, но попытался это скрыть.

Она кинула на него взгляд и подарила грустную, нежную улыбку:

– Тебе без меня будет даже безопаснее. Это было правдой. Сибела была просто безрассудна в своей борьбе с нацистами. Ей было недостаточно лишь пересчитывать немецких солдат и грузовики с боеприпасами. Она старалась подобраться ближе, так близко, чтобы подслушать разговоры, узнать, с какого склада ее маленькая армия может украсть оружие, чтобы потом использовать его против оккупантов. Она подбиралась к немцам на такое расстояние, что, будь она обнаруженной, пули в голову ей было бы не миновать.

Джо опустил взгляд на сверток с одеждой, который все еще держал в руках. Нужно было немедленно вырыть глубокую яму, иначе он не успеет на конспиративную встречу.

– Иди, – сказала Сибела, зная, что ему пора уже уходить.

Джо перевел взгляд с нее на раненого американца, и в нем вспыхнула ревность. Джо тут же обругал себя. Ревности не должно быть к тому, кто умирает.

Он бросил на Сибелу последний взгляд – на долю секунды утонув в темноте ее глаз, – потом повернулся и выскользнул в царящую за стенами дома ночь.

Он знал, что Сибела на время войны установила для себя три правила. Эти три правила должны были помочь ей бороться с оккупантами, хозяйничавшими в Сент-Элен.

Первым было – никогда не упускай возможности нанести удар по немцам. Вторым – никогда не обещай никому встретиться еще раз. И – это было третьим правилом – никогда не влюбляйся. Поскольку война и любовь несовместимы.

Сибела рассказала Джо о своих правилах, когда они выпили несколько бутылок вина. Потом она отправилась к себе наверх, взяв с Джо слово, что он тоже будет следовать ее правилам.

Теперь, роя лопатой яму, он мучительно раздумывал, даст ли ей это обещание раненый американский летчик.

К тому же может оказаться, что Сибела от него и не потребует следовать своим правилам.

– Спасибо тебе большое, – сказала Тому Келли, закрывая дверь в спальню отца. – Опять ты меня выручаешь.

В длинном коридоре царил полумрак. Свет, пробивающийся с нижнего этажа, отбрасывал необычные тени. Это выглядело очень романтично.

Но все остальное не располагало к роману – пульсирующая боль в голове, нелепый наряд, состоящий из одних шорт, и то, что Келли не относилась к пустышкам, которым можно было поморочить несколько недель голову, а потом смыться.

– Я рад, что мог быть полезен, – сказал он. – Знаешь, Келли, я должен перед тобой извиниться.

Она прочитала по его глазам, за что он хочет извиниться, и отвернулась:

– Нет, не стоит.

– Я должен. Та ночь, перед тем как я уехал из города…

– Мы оба поддались порыву, – отозвалась Келли, стараясь не встретиться с ним взглядом. – Мы оба были такими молодыми.

Это она была молодой. Ему-то было около девятнадцати. И на порыв можно списать первый поцелуй, но не то, что произошло позже, в темноте площадки для парковки автомобилей.

– Так или иначе, я всегда хотел извиниться перед тобой. Я воспользовался случаем.

– О, пожалуйста… – Явно смущенная, Келли поспешно пошла по коридору. – Не делай из мухи слона. Ты не передашь Джо, что он не уволен? Скажи, что у отца это просто сорвалось с языка.

– Думаю, Джо и сам это понял, – ответил Том. – Но я передам ему.

– Будет плохо, если Джо не помирится с отцом до самой его смерти.

Том стоял у двери; он понимал, что пора уходить. Сейчас он попрощается и двинется домой. Он уже извинился, хотя Келли явно не была склонна затрагивать эту тему.

Но уходить не хотелось. Хотелось обнять ее за талию, несмотря на то что ее сейчас обуревали заботы, несмотря на ее затрапезную домашнюю одежду.

Том кашлянул:

– Мне нужно посмотреть, как там Джо. Я попытаюсь с ним поговорить.

Келли кивнула и протянула руку:

– Спасибо тебе еще раз. И пожалуйста, не волнуйся насчет… Ты знаешь. Это было так давно.

Так просто уйти сейчас было бы грубо. Том только осторожно протянул ладонь, боясь дотронуться до Келли.

Ее маленькая твердая рука утонула в его, но пожатие было крепким. Это его не удивило – он знал характер Келли Эштон.

Сделав над собой усилие, Том отступил назад. И разжал руку. Толкнув дверь кухни, он даже смог изобразить на лице улыбку.

– Увидимся завтра, – произнес он, покидая кухню.