Текст книги "Белая ладья. Черная пешка"

Автор книги: Сьюзан Вейд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Он смыл остатки пены с лица и посмотрел на свое отражение.

Он любил делать что-то. Для него взобраться на Заколдованную Скалу было весельем. А Ритин идеал развлечений – пойти на художественный фильм, где можно сидеть в кондиционированной темноте и пить дорогую минеральную воду.

Собирался ли он поменять свои развлечения на ее? Никогда. И он не был уверен, что хочет быть хоть в каком-то ответе за ее развлечения – почему она просто не может жить по-своему? Анни может, а ведь ей всего семь лет.

Петерсон, проходивший мимо открытой двери, заметил, как он стоит перед зеркалом.

– Эй, Франклин, все еще красавчик, а? Знаешь, надо ведь прихорошиться, если хочешь с кем-нибудь переспать. Ух ты, ну разве он не хорош?

– Что ты знаешь о красоте, Петерсон? – окликнул его Тоуи. – Твоя мама рассказывала мне, что в детстве тебя покусала безобразная змея, и с тех пор ты такой.

Все навалились на него, даже Васкез, которая обычно бывала довольно спокойной. Они держали пари, что Эллиоту повезет, и подшучивали над ним, действительно ли он собирается провести выходные со своей женой.

Эллиот сумел посмеяться над этим. Если бы он позволил их подколкам достать его, ему было бы нелегко.

Но из-за их поддразниваний он стал возмущаться ситуацией еще больше.

Почему Рита была такой неразумной?

Этим вечером он забронировал билеты на бейсбол, а потом зашел в круглосуточный магазинчик и взял сухого кошачьего корма и дюжину банок тунца.

Он открыл тунца и вышел на крыльцо с банкой, коробкой кошачьего корма и большой миской из кабинета – одна из старых Анниных мисок для кукурузных хлопьев, заметил он с острой болью. Чертенка не было на его обычном месте за лилиями.

– Чертенок! – позвал Эллиот.

Он услышал скрипучий звук мурлыканья за собой и обернулся. Чертенок свешивался с навеса над крыльцом рядом с кормушкой для колибри.

– Присматриваешь за птичками, а, приятель? Лучше спускайся и поешь вот это.

Он поставил тунца за кустом жимолости и открыл коробку с кормом.

Чертенок мягко спрыгнул на траву и пристально посмотрел на Эллиота.

– Я уезжаю в Даллас на пару деньков, дружище, – сказал он. – Прости за сухой кошачий корм. – Он щедро сыпанул корма в миску, поставил ее рядом с тунцом и отошел в сторону. – Когда я вернусь, получишь еще тунца.

Чертенок медленно подошел к кусту, все еще внимательно глядя на Эллиота.

– Я должен повидать мою девочку, – объяснил Эллиот. – У меня есть билеты на бейсбол – будут играть «Рейнджеры». Анни понравится. По крайней мере она всегда любила бейсбол.

Чертенок принялся за еду, его уши были повернуты в сторону Эллиота, как будто он прислушивался к каждому слову.

– Жаль, что Райан больше не устраивает вечеринок, – сказал Эллиот. – Иначе Анни не смогла бы устоять. Он ее герой. Но в последнее время она изменилась. Ну, ты понимаешь – с тех пор, как они уехали в Даллас.

Чертенок жадно ел тунца, аккуратно и размеренно опуская и поднимая голову.

– Так что, Чертенок, сегодня вы собираетесь надрать кое-кому хвосты? – спросил Эллиот. – Хорошие парни должны победить?

Уши котенка шевельнулись.

– Отпустит Рита Анни со мной на игру? – мягко спросил Эллиот. – Нам удастся договориться?

* * *

Роджер Уоллер и его жена владели самым бросающимся в глаза домом в Хайленд-Парке. Эллиот почувствовал смущение, когда парковал свою раздолбанную машину перед особняком в колониальном стиле. Движение в Далласе было напряженным, а ведь уже почти восемь часов.

Не уверенный, как его примут, он оставил сумку с вещами в машине и подошел к двери.

Когда он нажал на звонок, колокольчики прозвонили два такта из «Колоколов Святой Марии».

Дверь открыла Анни.

– Папочка! – завизжала она и бросилась к нему.

Восторженный Эллиот подхватил ее и закружил.

– Как поживает моя девочка? – спросил он, и не успела она ответить,

добавил: – Я очень скучал по тебе.

Она положила головку ему на плечо и удовлетворенно вздохнула.

– Я тоже, папочка.

Затем она выскользнула из его объятий.

– Пойдем посмотрим на моих Барби, – потребовала она и за руку потащила его в дом.

– Ладно, – сказал он. – Через секундочку. Сначала я должен поговорить с твоей мамой.

Она остановилась и озадаченно посмотрела на него.

– Но…

– Только на минутку, Анни, девочка моя, – сказал он твердо. Роджер

Уоллер появился в дверях холла.

– Эллиот, – сказал он спокойно и протянул руку.

– Добрый вечер, сэр, – ответил Эллиот, пожимая его руку. – Я как раз объяснял Анни, что должен поговорить кое о чем с Ритой, прежде чем смогу посмотреть на ее Барби.

Боюсь, что Риты сейчас нет дома, – сказал Роджер.

– У нее свидание, – выпалила Анни.

Роджер, нахмурившись, посмотрел на нее.

– Анна, ты не права. Беги наверх и поиграй. Твой папа скоро придет к тебе.

Анни отправилась наверх без возражений, что удивило Эллиота. Она остановилась наверху лестницы и громко прошептала:

– Поскорее, папочка.

– Да, родная, – ответил он и посмотрел на тестя.

Роджер сделал приглашающий жест в сторону кабинета.

– Давай выпьем кофе, Эллиот. Нам нужно поговорить.

На ночь Эллиот остановился в «Марриотте», заплатив 120 долларов за комнату, – в ближайшем отеле к дому Уоллеров. Роджер согласился без колебаний, когда Эллиот предложил взять Анни на бейсбол. Роджер пошел еще дальше, предположив, что она захочет остаться с отцом в субботу, чтобы пойти на Шесть Флагов.

Когда Эллиот упомянул, что на игру у него три билета, а не два, Роджер сказал:

– Прекрасно. Конечно, я не могу говорить за Риту, но я думаю, что ты поздновато решил наладить с ней отношения. Она отправилась на игру со своим старым другом. Я полагаю, она пытается убедиться, что не так уж несчастна без тебя.

Растерянный Эллиот промямлил:

– Спасибо, сэр.

– Не за что, – ответил тесть. – Я расскажу Рите о том, что ты взял

Анну. Приходи завтра на обед – ты сам сможешь пригласить Риту на игру.

Вот и все, что Эллиот смог сделать. Теперь, сидя за столом, покрытым льняной скатертью, он жалел, что вместо этого не пригласил Риту и Анни куда-нибудь в ресторан.

Мэриэн как раз разложила по их тарелкам аккуратные горки креветочного салата в половинках авокадо, кресс-салата и маленькие горячие сырные крекеры.

Эллиот пытался прижать вилкой авокадо, чтобы его можно было порезать, но кусок скользил по тарелке, пока не оказался в опасной близости от ее края. Он уже представил липкое пятно, которое останется на белоснежной скатерти Мэриэн. Решив лучше съесть немного кресс-салата, он посмотрел на жену.

Ее волосы были великолепного темно-рыжего цвета, а кожа была бледна и совершенна. Сегодня под ее глазами лежали тени, а уголки губ то и дело опускались.

Когда они впервые встретились, этот налет трагической хрупкости привел его к сумасшедшим вершинам ухаживаний. И почему сейчас это его так чертовски раздражало?

Он так и промучился весь обед над скатертью Мэриэн. Рита отказалась идти с ним на бейсбол.

Игра была не такой уж плохой, Анни изменилась не настолько, чтобы не получить от нее удовольствия. Что касается Эллиота, для него было мало вещей более чудесных, чем живой бейсбол. А этот день был чертовски близок к совершенству: толпа была полна энтузиазма, и «Рейнджеры» играли от души.

Но в его дочери произошли едва уловимые изменения. Во-первых, она была одета в платье. Это было простое красное платье, но туфельки на плоской подошве сочетались с ним. А еще у нее появилась сумочка.

Зачем, черт побери, Анни могла понадобиться сумочка? Раньше ее всегда устраивали карманы. Одна из его домашних обязанностей заставляла Эллиота опустошать карманы Анниной одежды перед стиркой – обязанность, которая появилась у него с тех пор, как Рита наткнулась на живую змею в кармане Анниных бриджей. Это случилось после одной из их охот за окаменелостями вдоль рукава Шоал. Анни потом рассказала ему, когда он пришел утешить ее, запертую в своей комнате, что, найдя трилобита, она отвлеклась, просто засунула змею в карман и забыла о ней.

Она подняла на него свои облачно-серые глаза и спросила:

– Почему она так злится на меня, папа? Это всего лишь уж.

А он находился в центре, наблюдая события с двух сторон одновременно: как испугалась Рита, найдя в корзине для белья живую змею, и каким безосновательным этот страх выглядел для Анни.

Теперь он был чужаком, не зная, что чувствуют двое других. Ему это не нравилось.

Анни была более внимательна к игре, чем он. Она вскакивала с места вместе со всеми, оставляя его в одиночестве сидеть среди подпрыгивающих тел.

Он уговорил Риту сходить с ним поужинать после того, как Анну уложили в кровать. По предложению Роджера они пошли в дорогой итальянский ресторан, атмосфера в котором была чересчур романтичной, чтобы чувствовать себя в нем комфортно.

Эллиот заказал креветки в чесночном соусе, а Рита – пасту с баклажанами и грибами. Он наблюдал: эта ее знакомая манера складывать пополам салфетку, прежде чем положить ее к себе на колени, сосредоточенный изгиб верхней губы, когда она пробовала вино Он смотрел на нее, помня о каждой детали ее внешности, и думал: «Я ужинаю со своей бывшей женой».

Эта мысль приводила его в смятение и прострацию, как в то время, когда на него сыпались обломки во время пожара в небоскребе, а он не мог понять, где верх, а где низ.

– Я хотел бы, чтобы вы с Анни вернулись домой, – выпалил он, и как только он произнес это, он понял, что это было ошибкой.

– По крайней мере ты сказал «вы с Анни», – ответила она. – Полагаю, что должна быть благодарна, что ты включил в список меня.

Он вздохнул, но был освобожден от необходимости отвечать, так как официант принес их салаты.

После того как официант ушел, он сказал осторожно:

– Я пытаюсь понять, почему ты решила уйти. Но я хочу, чтобы наша семья снова была вместе. Прости, если я сказал, что-то не то.

– Я не могу вернуться домой, пока не пойму, что наилучший выход для меня.

– Почему нет? – спросил он. – Почему мы не можем вместе разобраться с этим? Ведь это логично, разве нет?

Она покачала головой. Огонь свечей украсил ее волосы бликами тлеющих угольков, и на секунду он представил ее как прекрасную незнакомку.

– Я не могу, Эллиот, – сказала она. – Разве ты не видишь – у меня не хватит мужества снова уйти. Так что я не вернусь, пока не пойму, что это лучше всего для меня.

– А что лучше всего для Анни? – спросил он.

Она спокойно посмотрела на него.

– Вот прекрасный пример того, почему мне трудно объяснить тебе что-то,

Эллиот, – сказала она. – Ты так замкнут, ничто тебя не трогает. Ничто не имеет для тебя большого значения – возможно, за исключением Анни. И уж, конечно, не я. Это одна из причин, почему я ушла – я больше не могла делать вид, что между нами что-то осталось.

Она слабо улыбнулась.

– Ты помнишь, – спросила она, – как мы ходили завтракать после уроков по физике? Мы сидели в том кафе часами и все не могли наговориться.

Он кивнул.

– Что случилось с этим? Куда ушло это горячее желание делить себя со мной? Мне бы правда хотелось знать, Эллиот.

Он задумался об этом, пытаясь отыскать искренний ответ, который бы удовлетворил ее.

– Это… Я думаю, это потому, что твоя жизнь так переплелась с моей, что мне кажется глупым объяснять тебе это.

Она серьезно кивнула.

– Это могло бы иметь смысл… если бы я представляла, какова на самом деле твоя жизнь.

– Что? – Он почувствовал, что застарелая обида разгорается в его груди. Она говорила на тайном языке всех женщин, на том языке, который невозможно понять и который всегда заставлял его чувствовать, будто он видел мир с добавлением целого измерения, которое не мог постичь. Это было как разница между черно-белым зрением и цветным. А если ты страдаешь цветовой слепотой, ты никогда не поймешь, о чем говорит человек, различающий цвета, что он видит. Даже если очень стараться.

Принесли их заказ, и он съел немного креветок. На вкус они были похожи на застывший канцелярский клей.

– Ты уходишь на работу, – сказала Рита, – а когда возвращаешься домой,

будто двадцать четыре часа вычеркнули из твоей жизни. Да, ты можешь рассказать мне что-то о делах на станции, например, что Лоеттнер пытался подставить тебя перед капитаном, но ты никогда не рассказываешь мне ничего стоящего о том, что ты делаешь. Если бы я не узнала твою улыбку под каской в новостях в прошлом месяце, то так бы и не знала, что тебя лечили от отравления дымом.

Несправедливость упрека так кольнула его, что он закашлялся.

– То, что я делаю, не всегда хорошо и изысканно, Рита. Чего ты хочешь?

Чтобы я возвращался домой и жил в хаосе и грязи борьбы с огнем постоянно?

– Какой хаос? Я понятия не имею, что такое борьба с огнем, – сказала она. – И это только один из симптомов, Эллиот. Ты держишь слишком большую дистанцию между нами.

Он заглянул ей в глаза.

– Ты уверена, что это я держу дистанцию, Рита? Если дистанция в нашем браке такова, думаю, частично это из-за того, что тебя это устраивает.

– Не стоит…

– И, черт побери, нашему браку не станет лучше, если я стану тащить свою работу домой. Поверь мне, тебе не захочется слушать про это. «Здорово,

Рита, сегодня с утречка я вынес из обгоревшего разрушенного дома троих мертвых подростков, вся кожа на них сгорела, так что они выглядели как куски сырого мяса, обугленного по краям. А как прошел день у тебя, дорогуша?»

Вилка дрожала в Ритиных пальцах. Голову она опустила, так что он больше не видел ее глаз.

– Очень милый застольный разговор, ты не находишь?

Рита бросила вилку.

– Я хочу уйти, – сказала она.

Она не разговаривала с ним всю дорогу до дома ее отца. Ее молчание нависало над ним, как горящее здание перед тем как полностью вспыхнуть, предвестник разрушения.

После того как он вернулся из Далласа, он принялся записывать схватки кошек в блокнот на пружине, который он купил в аптеке. Он выбрал его из всего многообразия школьных товаров. Увиденное угнетало его, Рита уже наверняка внесла Анни в список одной из модных частных школ Далласа.

Теперь он без труда мог различать всех кошек в двух группах. Черный ферзь представлял собой крупную беременную кошку с зелеными глазами и густой шерстью; черный слон был самцом, похожим на миниатюрную пантеру, с лоснящейся темной шерстью и аккуратными закругленными ушами, лежащими почти плоско на его голове. Узнавание облегчало понимание тактического эффекта от их маневров.

Он принес со станции домой одну из больших карт, с расчерченной сеткой территории Станции-12, и расставил своих кошек-оригами в местах пожаров. Когда пожар выходил из-под контроля – он помечал место серебряной кошкой; когда им удавалось погасить огонь – он использовал черную кошку. Через несколько дней карта выглядела как одно из боевых построений кошек.

На самом деле они не играли в шахматы, он понял это сейчас, не считая того, что шахматы – это тоже ритуализированное сражение. Но он мог взять шахматы за модель для понимания того, что означает их конфликт. С этой картой он почти что мог постичь их стратегию, те силы игры, которые – однажды понятые – позволят ему предсказать следующий ход.

Сначала он помечал только активность пожаров после кошачьих боев на своей станции, но через неделю он понял, что имеют значение пожары по всему городу.

Он мог сделать только одно: принести домой карты других станций и запастись бумагой для оригами.

Эллиот обедал, сидя на крыльце, потому что обеденный стол был покрыт картами. Он предложил свой недоеденный гамбургер Чертенку, который растянулся на дереве краснодневов – Ритиной гордости. Чертенок вежливо понюхал угощение, но не притронулся к нему. Его черная шерсть приобретала глубокий синий оттенок на дневном свету. Он сильно подрос за последние недели и больше не выглядел как котенок.

– Я тебя не виню, – сказал Эллиот. – Я должен был распланировать все заранее, вместо того чтобы есть эту гадость.

Но позже он не смог заставить себя составить список необходимых продуктов, а в последний раз, когда он пошел в магазин, поймал себя на том, что стоит в отделе продуктов и, не мигая, смотрит на гору латука.

Темноглазая молодая женщина с ребенком обеспокоенно смотрела на него.

– Вы в порядке? – спросила она, голос ее был полон тревоги. Он поблагодарил ее и поспешно отступил, оставляя позади свою наполовину заполненную тележку.

Поскольку Чертенок отказался от гамбургера, Эллиот выкинул его в кухонное мусорное ведро, которое уже начало вонять. Он отнес пакет с мусором к обочине и оставил так. Мусорные баки на улице так долго были без присмотра, что их украли.

Стук в дверь разбудил его в шесть следующим утром.

Он свалился с дивана, на котором спал в последнее время, протер глаза.

Стук раздался снова, на этот раз более настойчиво. Он открыл дверь, будучи в одних трусах.

Это был их сосед через дорогу – как его звали? – университетский профессор, который водил «сааб». Британец, чей акцент Рита всегда находила таким очаровательным. Скорее всего он пришел жаловаться насчет газона.

Эллиот оставил попытки вспомнить его имя и сказал:

– Да?

– Ой, – сказал сосед жизнерадостно, – простите, что разбудил вас, но эти чертовы кошки снова рылись в отбросах. – Он махнул рукой через улицу. – Этим утром они раскидали содержимое вашего мешка по всей дороге. Мы должны переловить их и усыпить, если вас интересует мое мнение.

Эллиот сошел с крыльца и посмотрел на дорогу. Мешок для мусора был разорван с одного бока, и отбросы были раскиданы по всей проезжей части и по обочинам. Вероятно, возмездие белых за то, что он кормит одного из их соперников.

Или они затеяли силовую игру на территории черных.

– Вы видели кошек? Какого они были цвета?

– Нет, но я уверен, что это были кошки. Собаки просто вываливают содержимое из мешка. Когда мешки вот так порваны, это кошки. Вы знаете, вокруг слоняются просто десятки этих диких тварей.

– Да, я знаю, – сказал Эллиот. – Две разные стаи. И они или совершенно черные, или полностью белые. Вот что странно.

Человек рассмеялся.

– Вовсе не странно, в самом деле. В действительности они все из одной группы скрещивания. На основании этого шаблона доминантных и рецессивных генов, отвечающих за окраску, если кошка не белая, она черная.

– Простите? – сказал Эллиот.

– Это как двойное отрицание, – сказал сосед. – Если шаблон генома сообщает телу, что шерсть должна быть белой, тогда она будет белой. Но если код повторяется дважды,

тогда как будто белый включается и снова выключается. И вуаля! Черная кошка. Прекрасно подходящая для того, чтобы перебегать через дорогу перед вашим врагом или сидеть верхом на метле, в зависимости от вашего вкуса.

– Как два минуса дают плюс, – сказал Эллиот. – Вы это имеете в виду?

Сосед – этот пустой обворожитель чужих жен – выглядел озадаченно.

– Ну, не совсем так, – начал он.

– Забудьте, – сказал Эллиот. – Я займусь этим. – Он вернулся в дом.

– Но разве вы не собираетесь убрать эту грязь? – спросил сосед.

Эллиот захлопнул дверь, не ответив.

Этим вечером черный ферзь вернулся, приведя с собой новый помет пешек,

и Чертенок занял место ладьи при ферзе.

Его карта пожаров была вся покрыта кошками-оригами, их бумажные тела составляли сложный узор на сетке домов. Он был уверен, что белые кошки выигрывали, пожары вспыхивали по всему городу, вереницы поджогов и случайных возгораний. А победы черных создавали рукотворное спокойствие. Но только после внезапного прекращения ужасных наводнений в Сан-Антонио в середине августа он понял, что сражения кошек были также связаны с более крупными, более значительными событиями.

Эллиот стал всегда носить с собой блокнот, кратко записывая новости, которые он слышал, видел или читал, и пытаясь увязать конфликт кошек с внешними событиями. Да, схема была трудноуловима, но она была очевидна для всякого, кто внимательно следил за ней.

Тоуи заметил блокнот и стал приставать, выспрашивая, почему он вечно сутулится над этими записями и больше не играет в шахматы и волейбол.

Эллиот не хотел обсуждать свое открытие. Он доверял Тоуи, но для него в мире существовало слишком много случайных сил, чтобы он мог открыть раньше времени то, что узнал. Он смотрел на все свидетельства вечного сражения: черные и белые фигуры шахмат, черные и белые шестиугольники волейбола, черные и белые плитки на полу станции.

Он вносил в блокнот все доказательства. После разыгранной комбинации, которая стоила белым второй ладьи, трое человек в Мехико были преданы суду как «магазинные убийцы». Когда белые отомстили, взяв черного королевского слона, мексиканские власти отказались подчиниться американскому закону об экстрадиции осужденных преступников.

Когда белые воспользовались преимуществом и напали на черного ферзя в короткой стычке, предложение президента по здравоохранению было отклонено комитетом. Потом черные атаковали и взяли оставшегося белого коня, красиво осуществив сцену захвата. Была разработана компромиссная программа, комитет проголосовал за нее, и через неделю закон был принят.

Было и еще кое-что: шестеро альпинистов, погибших в лавине на итальянской стороне Альп, взрыв уличного насилия в Восточном Остине, бушующие лесные пожары в Калифорнии.

После побед черных было объявление о том, что между бандами в Остине заключено перемирие, а шестнадцать подростков-туристов, объявленных погибшими, были спасены из огня в Калифорнии.

Волны расходились от этой местности и его жизни расширяющимися кругами. Эллиот купил пятидесятифунтовую упаковку кошачьего корма и принялся кормить всю стаю черных кошек. Его дом стал их безопасной территорией; он никогда не видел поблизости белых кошек. Так что он построил жилище для черных кошек за гаражом, полагая, что если они будут питаться лучше, чем их соперники, они будут выигрывать чаще.

И каким-то образом их победа была связана с его собственной: вернуть Риту, снова стать семьей.

Пока что преимущество было очень незначительным – большинство диких кошек были хорошими охотниками, – но придет зима…

В третью неделю августа он стал думать, что произойдет, если он прямо вмешается в их сражение.

В следующую смену они были вторым составом, когда поступил вызов – четырехквартирный дом в Дав-Спрингз. Дым и языки пламени уже были видны к тому времени, когда они добрались туда, но предыдущей ночью черные выиграли, так что Эллиот не очень беспокоился.

Антонио Гарца был в главном составе.

– Пропавшие жильцы, – прокричал он им, прежде чем их машина остановилась. – Ищите и спасайте – живо!

Эллиот и Войгт побежали к зданию. Гарца послал остальных протянуть еще одну линию на второй этаж. Они направлялись прямо в огонь.

– Видал – Гарца не какой-нибудь слизняк, – сказал Войгт. – Не то что некоторые. Он протянет этот патрубок и пройдет первым.

Эллиот собирался наподдать Войгту на следующей неделе и поинтересоваться, кого он назвал слизняком. Сейчас на это нет времени. Но позже…

Они ворвались на второй этаж.

В квартире было полно дыма. Даже в кислородной маске Эллиот дышал гарью и копотью и ни черта не видел.

От жары его бросило в пот. Квартира была полностью объята огнем. Но внутри было подозрительно тихо. Единственным, что он слышал, было его собственное дыхание и звук воздуха, проходящего через маску.

Эллиот провел три года во вспомогательной команде, прежде чем его повысили. Он всегда проводил розыскные работы, как учили в книгах, передвигаясь вдоль стены, положив на нее правую руку, ощупывая пространство левой рукой, не пропуская ни одной двери и ни одного отверстия. Запаса кислорода хватит на пятнадцать минут, прежде чем он должен будет отступить, выходя тем же утомительным образом, как и входил. Если не будешь прикасаться к стене, то заблудишься, а если заблудишься – умрешь.

Становилось все жарче и жарче, воздух жег его даже сквозь огнезащитный комбинезон. Под курткой возникало ощущение, что его форменную футболку гладят раскаленным утюгом прямо на нем.

Проблема заключалась в том, что он не знал, когда жарко превратится в слишком жарко. Огненный хаос включал в себя слишком много переменных.

Скорее всего ему уже пора было выбираться, но у него еще осталось кислорода на несколько минут. А Гарца сказал, что есть пропавшие. У него не было желания выкапывать обугленные останки из-под обломков – или даже просто тела.

В том дыму он ни в чем не мог быть уверенным, но он полагал, что находится в одной из спальных, когда наткнулся на стенной шкаф. Трещины в дверцах изнутри были заложены одеялом, и края его обуглились.

Эллиот забил огонь на одеяле и рванул дверцу. В течение секунды, пока дым не заполнил шкаф, он успел все разглядеть. Ребенок лет восьми плакал, забившись в угол. Эллиот схватил девочку, прижал ее лицо к своей груди и заторопился обратно, пригибаясь, левой рукой держась за стену. Он взялся за рацию и сказал: «Машина 12, нашел пострадавшую, выхожу. Вызывайте „скорую“».

Девочка натужно кашляла и корчилась, заставляя повышаться уровень адреналина в крови Эллиота. Зажужжал сигнал кислородной маски, оповещая о том, что кислорода осталось на четыре минуты. Ему казалось, что он двигается на пределе возможностей, но адреналин заставил его увеличить скорость.

А потом он увидел дверь.

Он сильнее сжал ребенка и побежал, все еще пригибаясь как можно ниже,

чтобы уберечь ее от самого густого дыма. Он сбежал по лестнице, пронесся мимо пожарных рукавов и бережно уложил ее на траву.

Девочка все еще корчилась и кашляла, так что Эллиот понял, что она пострадала не очень сильно. Подбежал парень из двадцатой бригады и надел на нее кислородную маску, прежде чем она открыла глаза.

– Ты можешь дышать? – спросил парень. – Что у тебя болит?

Ее лицо было покрыто слоем копоти иона дышала с трудом.

– Как тебя зовут? Ты здесь живешь?

Сигнал маски Эллиота перестал жужжать. Кислород закончился. Он склонился над ребенком и снял шлем. Она схватила его руку и оттолкнула в сторону кислородную маску.

– Я думала, – выдохнула она, – что сгорю. – Она так надрывно кашляла,

что на ее глазах выступали слезы и смешивались с грязью на лице. Тот пожарный снова надел на нее маску и на этот раз она не оттолкнула ее. – Я слышала, как огонь приближается, – сказала она Эллиоту, голос ее звучал глухо через маску. – Я звала и звала, но никто не приходил…

Он стащил перчатки и взял ее за руку. Ее пальцы были ледяными из-за пережитого шока, но хватка – отчаянно сильной.

– Я пришел, – сказал он. – Мы вытащили тебя. Теперь ты в безопасности.

И тогда он увидел Чертенка, взгромоздившегося на кислородную сумку с самым самодовольным видом.

За двенадцать лет службы в департаменте Эллиот ни разу не выносил из огня человека. Домашних животных – конечно, трупы – да, но никогда живых. После того как пожарные оповещатели стали так распространены, большинство людей просыпались и успевали выбраться из дома, прежде чем огонь становился опасным. Или так, или пожарные выносили мертвое тело.

Эта девочка была умной и везучей. Достаточно умна, чтобы спрятаться в шкафу, когда не сумела выбраться из дома… и ей повезло, что они нашли ее вовремя. Но ребята говорили, что в этом есть только заслуга Эллиота, считая, что он должен потребовать награду.

Когда закончилась их смена, все в компании настаивали на том, чтобы вытащить Эллиота отпраздновать это событие. Все закончилось тем, что они засели в баре на Бартон-Спрингз-роуд, устроившись всей шумной радостной толпой вокруг барной стойки в форме подковы, по очереди покупая Эллиоту порции импортной текилы.

Даже начальник Эдвардз заглянул и заказал всем по выпивке.

– Тост, – сказал он, поднимая бутылку с пивом в направлении Эллиота. -

Франклин, не всем предоставляется случай показать, из какого теста они слеплены. Сегодня ты доказал, что способен на многое. Так что за Эллиота – твердую руку!

Все принялись улюлюкать, вопить и хлопать Эллиота по спине. После пятой рюмки чувствительность в его горле исчезла и пить стало легче.

Около четырех хозяйка бара подошла к ним и попросила немного успокоиться, потому что они мешали другим посетителям. В четыре тридцать она их выставила.

Немного поворчав, все стали расходиться по домам.

Они с Тоуи остались, чтобы поесть. Эллиоту нужно было протрезветь,

чтобы иметь возможность сесть за руль.

– Скажи-ка, Тоуи, ты не замечал в последнее время множество кошек?

– Что ты имеешь в виду? – Тоуи складывал на столе из спичек бревенчатую хижину. Он укладывал спички так ровно, что стены строения не выглядели, как сделанные вручную.

– На происшествиях, – сказал Эллиот. Голос его звучал глухо и как будто издалека. – Кошки на каждом пожаре. Черные и белые. И сегодня тоже.

– Да, я видел кошек. Они повсюду. А чего ты ожидал?

– Но там всегда одни и те же кошки, вот что странно, Тоуи. Эти черные кошки как силы порядка или чего-то подобного, всегда крутятся поблизости, когда мы неплохо справляемся. Или как сегодня, когда я вынес ребенка. А эти белые кошки – силы хаоса, всегда появляются на пожарах, с которыми мы не можем справиться.

– Ты говоришь, что это кошки хаоса? – Тоуи так сильно рассмеялся, что на его лбу выступил пот. Когда Эллиот не присоединился к нему, Тоуи постепенно взял себя в руки, потом посмотрел на него оценивающе. – Ты пьян, приятель. Пьян в задницу.

– Но, Тоуи, ты же сам сказал, что видел их сегодня. А помнишь белую кошку, которая так сильно поцарапала Войгта? Она вышла из горящей квартиры…

– Ну и что? Кошки есть везде, – сказал он снова. – И кроме того, я ничего не имею против кошки, желающей подгадить Войгту.

Официантка принесла их гамбургеры.

– Поешь немного, – сказал ему Тоуи, – прежде чем станешь снова нести эту чушь. Или ты собираешься привить мне котофобию, мистер Герой?

К вечеру у Эллиота разыгралось жуткое похмелье, но он обещал Анни позвонить и выслушать ее рассказ об уроках танцев. Он не знал, как рассказать о сегодняшнем происшествии, чтобы не выглядеть хвастающимся, так что промолчал и просто слушал Аннину болтовню об Элизабет Лестерфильд, новом платье для танцев и обо всех этих Барби, которых купил ей Роджер, и как мама сказала, что они с Элизабет пойдут в одну школу.

– А ты не хочешь вернуться в Остин к школе? – спросил Эллиот, прежде чем она смогла остановиться. Затем добавил: – Нет, не стоит отвечать, Анни, девочка моя, я поговорю об этом с твоей мамой.

– Хорошо. Только, папочка…

– Да? – Вспышка надежды почти парализовала его. Может быть, она все-таки хотела вернуться домой.

– Ты не мог бы называть меня «Анна», а не «Анни»?

– Конечно, родная, – выдавил из себя Эллиот. Ему пришлось прокашляться,

прежде чем он мог продолжить. – Как скажешь.

– Тогда Анна, пожалуйста, – сказала она. Каждый звук ее голоса был испытанием для его мужества. – Это звучит более гордо, ты не находишь?

Она вырастет такой же, как Рита, – падкой на вещи, тогда как ей будет необходимо внимание. Он понял это, когда ехал на работу в четверг. Он упустил шанс помириться с Ритой, и из-за этого не мог быть с Анни. Она вырастет, изуродованная куклами Барби. Все это и бесконечные наставления Уоллеров убедят ее в том, что необходимо быть слабой и хорошенькой, а не самодостаточной и сильной.