Текст книги "Мы с королевой"

Автор книги: Сьюзан Таунсенд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

7. Маленькие сокровища

Страж Столового Серебра в упор разглядывал Джека Баркера, нового премьер-министра.

Очень даже симпатичный, думал он. Пониже, чем кажется по телеку, но очень симпатичный. Костюмчик, правда, простоват, туфли тоже не из дорогих, зато лицо красивое, с правильными чертами, глаза восхитительные – фиалковые, и ресницы длиннее, чем паучьи лапки. Так бы и съел.

Было девять часов утра. Они спускались на лифте в шахту бывшего бомбоубежища, расположенного на территории Букингемского дворца. Джек подавил зевок. Он всю ночь прокорпел над своими расчетами.

– Вы небось вечером рады-радешеньки скинуть это идиотское облачение? – спросил Джек, глядя на гетры, пряжки и камзол с аксельбантами и замысловатыми застежками.

– Да нет, я люблю всякие блестящие штучки, чего уж там, – сказал страж, вынимая из кармана жилета ключи. Лифт остановился.

– На какой мы глубине? – спросил Джек.

– Сорок футов, но до цели еще не добрались.

Выйдя из лифта, они зашагали по коридору, вдруг сделавшему крутой поворот, так что теперь они шли едва ли не вспять.

– Как вас зовут? – спросил Джек.

– Официально я – Страж Столового Серебра.

– А неофициально?

– Малькольм Балтитьюд Босток.

– И давно вы здесь работаете, мистер Босток?

– С тех пор как школу кончил, мистер Баркер.

– Нравится вам тут?

– Да, я вообще люблю красивые вещи. Летом скучаю по дневному свету, но дома у меня в спальне стоит кварцевая лампа.

Они подошли к толстенной, в четырнадцать дюймов, стальной двери, запертой на сложный кодовый замок. Мистер Босток вставил в скважину ключ, и дверь, пощелкав, отворилась.

– Секундочку, – произнес страж и включил свет.

Они оказались в помещении величиной с футбольное поле, разделенном перегородками на комнаты без дверей. В комнатах высились стеллажи, занавешенные синтетической пленкой.

– На что-то конкретное хотите взглянуть, мистер Баркер? – осведомился мистер Босток.

– На все, – ответил Джек.

– Большая часть коллекции находится, как вы сами понимаете, в Сандрингеме[7]7
  Сандрингем – королевское поместье в графстве Норфолк


[Закрыть], – сказал Босток и отдернул пленку; глазам Джека открылось множество искусно вырезанных фигурок животных. Джек взял в руки кота, украшенного драгоценными камнями.

– Красиво.

– Это Фаберже.

– Как вы думаете, сколько они стоят? – спросил Джек, указывая на сверкающий зверинец.

– Ну откуда же мне знать, мистер Баркер, – сказал мистер Босток, ставя кота на место.

– А вы прикиньте.

– В прошлом году, вообще-то, одна заметочка и впрямь привлекла мое внимание. Про черепаху Фаберже; на аукционе она пошла за двести пятьдесят тысяч.

Джек снова поглядел на миниатюрные фигурки. Бормоча себе под нос, он принялся их пересчитывать.

Мистер Босток сказал:

– Их здесь четыреста одиннадцать.

– Целую больницу можно построить, – буркнул Джек.

– Несколько больниц, – не без самодовольства поправил мистер Босток.

Они двинулись дальше. Джек дивился, с какой беспечностью хранятся сокровища.

– Что и говорить, прибраться бы нам здесь не помешало, – заметил мистер Босток, укладывая в пластмассовую коробочку несколько выпавших из нее изумрудов. – Эту вот только четверо дюжих парней поднять могут. – Он указал на массивную серебряную супницу. – А золото чистить – вообще охренеешь, – пожаловался он чуть позже, раздвигая синтетическую завесу, за которой высились горы золотых тарелок, чаш и блюд.

– Настоящее золото? – прошептал Джек.

– Высшей пробы.

Джеку вспомнилось, что женино золотое обручальное кольцо куда ниже пробой обошлось ему десять лет назад в сто пятнадцать фунтов, а ведь в нем-то была дырка!

– Сюда кто-нибудь спускается? – спросил он у мистера Бостока.

– Она, собственной персоной, примерно дважды в год, но это скорее – вроде смотра личного состава. Когда она на все это глядит, у нее глаза не горят. А последний раз пришла и спросила, нельзя ли понизить температуру; не любит она тратить денежки попусту.

– Ну, понятное дело, ей приходилось проявлять прижимистость, – заметил Джек, трогая ножны – подарок аравийского принца королеве Виктории.

Он прекратил выпытывать, сколько стоят сокровища. Цифры утратили всякий смысл, а мистеру Бостоку было явно неловко рассуждать о деньгах.

– Стало быть, здесь лишь часть коллекции, да? – спросил Джек, когда они обошли весь этот склад чудес.

– Только верхушка айсберга.

Поднявшись на лифте к свету Божьему, птичьему щебету и урчанию автомашин, Джек поблагодарил мистера Бостока и сказал:

– На этой неделе сюда заедут несколько иностранных господ, надо будет поводить их, показать коллекцию. Я вам сообщу.

– Позвольте спросить, что это будут за иностранные господа? – поинтересовался мистер Босток, обратив лицо к солнцу.

– Японцы, – ответил Джек Баркер.

– А позвольте спросить, мистер Баркер, я остаюсь в прежней должности?

Джек ответил одним из своих предвыборных лозунгов:

– В Британии Баркера будет работать всё и все.

И они зашагали рядышком по росистой лужайке, обсуждая японские церемонии и уточняя, как низко должен кланяться Страж Столового Серебра гостям, которые явятся вовсе не вручать дары, а покупать их.

8. Клиент не поддается

Ее разбудил холод, и сознание беды охватило ее прежде, чем она успела собрать все свои душевные и физические силы. Гаррис отчаянно скребся в дверь спальни, ему приспичило погулять. Королева накинула поверх ночной рубашки кашемировую кофту, спустилась вниз и открыла псу заднюю дверь. Апрельский воздух был сыр и холоден; наблюдая, как Гаррис задирает в заиндевевшей траве лапку, она заметила, что дыхание клубами белого пара вырывается у нее изо рта. В садике были кучей свалены пустые банки из-под краски. Их пытались поджечь, но ничего не вышло; там их и бросили. Королева позвала пса в дом, но Гаррис, желая обследовать новую территорию, засеменил на своих забавных лапках в угол сада и исчез во мгле.

Вскоре он появился вновь, неся в зубах дохлую крысу. Морозом ее скрючило так, будто она приняла смерть в страшных мучениях. Пришлось хорошенько стукнуть Гарриса деревянной ложкой по голове, чтобы он отдал добычу королеве. Однажды в Белизе ей довелось проглотить ложку блюда из крысы. Отказ был бы страшной обидой. А королевские военно-воздушные силы жаждали сохранить в Белизе свой пункт дозаправки.

– Утречко доброе. Хорошо спалось?

Это Беверли, в оранжевом халате, вышла снять с веревки заледеневшее белье. Джинсы стояли по стойке смирно, будто по-прежнему напяленные на Тони.

– Сегодня днем он идет на собеседование насчет работы, так что надо было высушить ему все лучшее.

Беверли щебетала, а сердце у нее так и колотилось. Как прикажете говорить с человеком, чью голову вы, привычно лизнув, наклеиваете на конверт? Беверли отцепила парадный джемпер Тони, застывший с воздетыми рукавами, в позе ликования и торжества.

– Гаррис нашел крысу, – сказала королева.

– Кысу?

– Крысу, видите?

Беверли поглядела на мертвого грызуна, валявшегося у королевских ног.

– Возможно, это не последняя? – спросила королева.

– Да вы не волнуйтесь, – сказала Беверли. – Они в дом не заходят. Во всяком случае, очень редко. На огородах-то им куда как привольно.

Послушать Беверли, так можно подумать, что крысы регулярно снимают поместье где-нибудь на курорте, резвятся в плавательном бассейне, напоминающем формой почку, и перемывают косточки нежащимся на солнце бездельникам.

В парадную дверь постучали. Извинившись, королева поспешила в тесную прихожую. Накинув поверх ночной рубашки и кофты еще и пальто, она стала открывать дверь. Это оказалось делом нелегким. Она, конечно, давненько сама не открывала дверей где бы то ни было, но все же раньше это давалось ей куда легче. Изо всех сил она тянула створку на себя. Пришелец за дверью приоткрыл тем временем прорезь для почты. На королеву глянули карие, переполненные душевным теплом глаза, и она услышала сочувственный женский голос:

– Привет, меня зовут Триш Макферсон. Я ваш советник по социальным вопросам. Слушайте, я знаю, вам приходится тяжко, но вряд ли вам станет легче, если вы не пустите меня на порог, правда?

При словах «советник по социальным вопросам» королева вздрогнула и отступила от двери. Триш не забыла, чему ее учили, главное – никакой агрессивности. Она переменила тактику:

– Ну же, миссис Виндзор, откройте дверь, и мы с вами побеседуем по душам. Я приехала специально, чтобы помочь вам справиться с психологической травмой. Давайте-ка поставим чайник и выпьем по чашечке чайку.

Королева сказала:

– Я не одета. Я не могу принимать посетителей в таком виде.

Триш весело рассмеялась.

– Из-за меня можете не волноваться; я людей видала в самых разных видах. Мои подопечные, когда я к ним прихожу, обычно еще лежат в постели.

Триш твердо знала, что она сама – человек хороший, и не сомневалась, что ее подопечные, особенно если копнуть поглубже, тоже люди неплохие. Она искренне жалела королеву. Коллеги Триш наотрез отказывались взять дело Виндзоров, зато Триш сегодня утром заявила на все бюро:

– Хоть они и королевской крови, но такие же люди, как все. Для меня это просто-напросто двое пенсионеров, лишенных привычного места жительства; и они нуждаются во всяческой поддержке.

Не желая вызывать у подопечных враждебные чувства, Триш написала записку на бланке Бюро социальных услуг, подсунула ее под дверь и удалилась. Записка была следующего содержания: «Зайду сегодня днем, около трех. Ваша Триш».

Королева поднялась наверх, соскребла лед с внутренней стороны окна и стала сверху наблюдать за Триш, чем-то вроде кухонной лопатки очищавшей ото льда ветровое стекло машины. Подобной лопаткой королева иногда пользовалась в Балморале[8]8
  Балморал – королевская резиденция в Шотландии, близ Абердина


[Закрыть] во время приемов на открытом воздухе. Одета Триш была в ацтекском стиле, ее запросто можно было принять за героиню спектакля «Охота за Королем-Солнце»[9]9
  Известная историческая драма Питера Шеффера (род. в 1926 г.)


[Закрыть], случайно забежавшую в переулок Ад прямо со сцены. На ногах у нее красовалось нечто вроде кусков козлиной шкуры. Сев в машину, она пометила в досье: «Клиент не поддается воздействию; в 10 утра еще не одета».

Убедившись, что машина уехала, королева подошла к мужу, спавшему на спине крепким сном. С его хрящеватого носа свисала капелька. Королева утерла капельку своим носовым платком. Она не могла решить, что ей делать дальше, как строить день: с умываньем, одеваньем и причесываньем ей самой было явно не справиться. Я даже дверь в собственном доме не сумела открыть, с горечью подумала она. Одно она знала твердо: в три часа дня для посетителей ее дома не будет.

В заледеневшей ванной не было горячей воды, и она помылась холодной. Голова походила Бог знает на что: от привычной прически уже не осталось и следа. Она долго трудилась, но в конце концов просто обвязала голову шарфом на цыганский манер. Как же непривычно и неловко было самой одеваться, до чего же увертливы эти пуговицы! И почему молнии то и дело заедает? Как вообще можно сообразить, что с чем носят? Ей вспомнились коридоры, вдоль которых сплошь тянулись шкафы; в них рядами висела ее одежда, уже подобранная по цвету. Как не хватало ей ловких пальцев фрейлины, чтобы застегнуть лифчик! Вот уж нелепое сооружение! И как только другие женщины справляются со всеми петельками и крючочками? Надо быть прямо-таки акробаткой, чтобы сцепить их без посторонней помощи.

Одевшись, королева преисполнилась гордости: все-таки она это осилила. Ей захотелось поделиться с кем-нибудь своим достижением, как в тот давний день, когда она впервые сама завязала шнурки на ботиночках. Крофи тогда была ею страшно довольна.

– Молодчага. Конечно, тебе самой заниматься всем этим не придется никогда, но уметь все равно надо – так же, как пользоваться таблицами логарифмов.

Единственным источником тепла в доме был газовый камин в гостиной. Накануне вечером Беверли зажигала его, но сейчас королева была в полном замешательстве. Она открыла кран до упора, поднесла спичку к керамической горелке – никакого эффекта. Ей очень хотелось обогреть хотя бы одну комнату, пока не проснулся Филип, а еще (быть может, это слишком уж честолюбивые мечты?) она намеревалась приготовить завтрак: чай с тостами. Ей представилось, как, сидя у газового камина, они с Филипом будут обсуждать свое новое житье-бытье. Ей всегда приходилось ублажать Филипа: его грызла обида, что он всюду должен идти на шаг позади нее. По характеру он не годился на роль второй скрипки. В нем крылся целый оркестр перессорившихся между собой музыкантов.

Когда она подносила последнюю спичку к непокорному камину, в гостиную вошел Гаррис. Он проголодался, замерз, его некому было покормить, кроме нее. Она разрывалась между камином и Гаррисом. Столько дел, подумалось королеве. Столько работы. И как только обычные люди все успевают?

– А секрет в том, что нужно опустить в щелку пятьдесят пенсов, – разъяснил принц Чарльз, которому наконец удалось попасть в дом матери; входную дверь ему так и не открыли, зато на его стук открыли окно гостиной – в него он и влез. Чарльз подошел к шкафу с газовым счетчиком и показал матери щель в металлической коробке.

– Но у меня нет монетки в пятьдесят пенсов, – сказала королева.

– У меня тоже. Может, у папы есть?

– А у папы откуда?

– Верно. У Уильяма, наверно, есть в копилке. Может, мне… гм… пойти и?..

– Да, и скажи, я ему верну.

Королева поразилась, как сильно изменился сын. Он полез было через окно обратно на улицу, затем вдруг вернулся.

– Мама…

– Что, родной?

– Сегодня утром к нам приходила советница по социальным вопросам.

– Триш Макферсон?

– Да. Она была очень мила. Сказала мне, что я могу подлечить уши бесплатно, в государственной клинике. Сказала, что я перенес психологическую травму… гм… и мне кажется, она… ну… вроде как, гм… права. Диана думает, не заняться ли ей своим носом. Он ей всегда жутко не нравился.

Чарльз выпрыгнул из окна гостиной, а королева подумала: какой у него счастливый вид, и когда? В день, который должен бы стать самым горестным в его жизни!

Наверху заворочался Филип. Он ощутил на кончике носа что-то крайне неприятное.

– Подайте мне платок, и побыстрее! – приказал он несуществующему слуге. Через несколько мгновений он вспомнил, где находится. Беспомощно оглянувшись, уступил обстоятельствам и сам вытер нос простыней. Затем повернулся на другой бок и снова заснул; он сделал свой выбор: предпочел мир королевских грез ужасающей действительности, где он был обычным гражданином, проснувшимся в нетопленном доме.

Королева вскрыла картонный ящик с надписью «ЕДА». Внутри она нашла буханку толсто нарезанного хлеба с надписью на обертке: «МАМИНА ГОРДОСТЬ», полфунта масла «Анкор», банку клубничного джема, банку говяжьего фарша, банку томатного супа фирмы «Хайнц», банку тушенки, банку молодого картофеля, банку зеленого горошка, банку персиков (кусочками) в сиропе, пачку несладкого овсяного печенья, пачку печеньиц с джемом «Мистер Киплинг», банку растворимою кофе «Нескафе», пачечку чая в пакетиках «Тайфу», пакет стерилизованного молока, пакет сахарного песка, коробочку кукурузных хлопьев, пачку соли, бутылочку соуса с изображением парламента на этикетке, полуфабрикат кекса «Птичий глаз», пакетик с несколькими ломтиками сыра «Крафт» и шесть яиц (очевидно, с птицефабрики, потому что на коробке не было хвастливой надписи о том, что куры вели здоровый образ жизни на открытом воздухе).

Гаррис жадно взирал на банки, но королева сказала:

– Для тебя, милый друг, ничего нет.

Она взяла в руки банку с говяжьим фаршем. С виду очень похоже на еду для собак, подумала она, но вот как ее вскрыть?

«Для открывания пользуйтесь ключом», – прочла она и тут же нашла ключ: он прижался ко дну банки, как часовой к будке. Ну а теперь, с ключом, что прикажете делать дальше? Гаррис раздраженно тявкал, наблюдая, как королева возится с банкой мясного фарша: она пыталась просунуть кончик металлической ленты в отверстие в ключе.

– Потерпи, пожалуйста, Гаррис, – попросила королева. – Я и так стараюсь изо всех сил; сама проголодалась и замерзла, а ты мне ничуть не помогаешь.

Так же, подумала она (не сказав ничего вслух), как и мой муж, – лежит себе наверху в постели и тоже ничуть не помогает.

Она повернула ключ, и Гаррис ринулся к банке, из которой вырвался тяжелый кровяной дух. Гаррис неистовствовал, и тут даже королева, чья готовность терпеливо сносить громкий собачий лай вошла в поговорку, не выдержала и шлепнула пса по носу. Злобно зыркая, Гаррис убрался под мойку. После продолжительной борьбы королева все же сняла с банки дно; из-под него показалась плотная розовая, испещренная пятнышками жира масса. Но сколько королева ни трясла банку, фарш с места двигаться не желал. Может, попытаться просто ухватить мясо пальцами?..

Когда Чарльз снова влез к ним через окно, зажав в гордо воздетой руке, словно ценную добычу, пятидесятипенсовую монету, он нашел мать в прихожей; она стояла, опершись о полукруглый комод Уильяма Гейтса, служивший теперь столиком. На его изысканной крышке темнела лужица крови. Под комодом Гаррис яростно терзал жестяную банку, издавая первобытный гортанный рык. Сверху доносились знакомые устрашающие звуки: там на что-то гневался отец. Один психолог научил Чарльза, как действовать в таких случаях, – и он блокировал изрыгаемые отцом непристойности, сознательно сосредоточившись на времени создания Гейтсова комода.

– Тысяча семьсот восемьдесят первый год, – сказал он, – сделан по заказу Георга Четвертого.

– Да, верно, какой ты молодец, милый, только вот как бы мне не истечь кровью до смерти. Будь добр, пригласи ко мне моего врача.

Сняв намотанный на голову шарф, королева обвязала им кровоточащие пальцы. На верхней площадке появился дрожащий от холода Филип в шелковом халате.

Они прождали четыре с половиной часа, прежде чем королеву принял доктор из Королевской больницы. На всех окрестных дорогах лежал густой туман, и травмопункт Королевской больницы оказался забит автолихачами и их жертвами.

Чарльз, королева и вооруженный полицейский в штатском проехали через кордон в конце переулка Ад, как раз когда туда въезжал фургон с мебелью принцессы Маргариты. Заглянув в полицейскую машину и увидев закапанную кровью кашемировую кофту и закрытые глаза сестры, принцесса Маргарита незамедлительно впала в истерику и завизжала:

– Они нас всех поубивают!

Водитель мебельного фургона кровожадно посмотрел на нее. Проведя в ее обществе три часа, он бы с радостью завязал ей глаза платком, поставил к стенке и всадил пулю в сердце. И даже не дал бы выкурить напоследок сигарету.

Добрую половину дня Чарльз с матерью просидели за тонкой занавеской в крохотной палате Королевской больницы. Со всех сторон неслись невыносимые звуки людских страданий. Они слышали предсмертные стоны и хрипы, а также безудержный смех юных сестер, пытавшихся стянуть потрепанную резиновую куклу с пениса пожилого господина. Королева едва сама не расхохоталась, когда его жена сказала сестрам:

– Я так и знала, что у него кто-то есть.

Но она не рассмеялась, а насупилась. Крофи учила ее владеть своими чувствами, и королева была благодарна Крофи за эту полезную науку. Иначе как бы могла она выдерживать все эти бесконечные приветственные речи на непонятных языках, зная, что придется еще прослушать и их перевод на английский? А потом самой вставать и зачитывать свой набор банальностей, а потом обходить строй почетного караула, сознавая, что любой мужчина (или женщина) больше всего боится, как бы она не остановилась возле него (или нее). А что она говорила, остановившись? «Откуда вы родом? Сколько времени служите?» Больно бывало смотреть, как они, заикаясь, отвечают. Однажды она спросила у восемнадцатилетнего морячка: «Нравится вам на флоте?» И он мгновенно ответил: «Нет, ваше величество». Она тогда нахмурилась и пошла дальше. А ведь ей хотелось улыбнуться и похвалить его за столь редкую искренность. Она распорядилась, чтобы его не наказывали.

– Извините, что заставил вас ждать, миссис Виндзор. Меня зовут доктор Анимба.

Доктора уже предупредили, кто его следующий пациент, и все же, беря в руку окровавленную кисть королевы, он почувствовал, что у него повышается давление. Он осторожно снял пропитанную кровью повязку и осмотрел глубокие порезы на большом и двух других пальцах.

– Как же это у вас вышло, ваше вел… миссис Виндзор?

– Порезалась о консервную банку с фаршем.

– Весьма частая причина травм. Необходимо вмешательство закона. Выпуск таких банок должен быть запрещен.

Доктор Анимба был серьезный молодой человек, убежденный, что закону под силу излечить большинство социальных болезней.

– Доктор Анимба, – вступил в разговор Чарльз, – моя мать прождала приема почти пять часов.

– Да, знаю, это нормально. – Доктор Анимба встал.

– Нормально?

– Конечно. Вашей матери еще повезло, что она не надумала поесть консервов в субботу вечером. Под воскресенье у нас дел всегда невпроворот. А теперь мне пора идти. Скоро подойдет сестра.

Прошелестев занавеской, он исчез. Королева снова вытянулась на больничной каталке и крепко зажмурилась, чтобы не выдать слез, жегших ей веки. Она обязана держать себя в руках во что бы то ни стало.

– Это другой мир, – произнес Чарльз.

– Во всяком случае, другая страна, – откликнулась королева.

Они слышали, как доктор Анимба вошел в соседнюю комнатушку, где находились резиновая кукла и ее жертва. Они слышали, как доктор прикладывает энергичные усилия, дабы отделить резину от плоти. Слышали, как он произнес:

– Необходимо вмешательство закона.

Покраснев от смущения, Чарльз сказал:

– Как раз завтра я должен был открывать в Тонтоне новую больницу.

– Думаю, жители Тонтона переживут твое отсутствие, – заметила королева.

Они замолчали, ожидая появления обещанной сестры. В конце концов королева заснула. Принц Чарльз смотрел на нее, на ее растрепавшиеся волосы, на окровавленную кофту. Взяв в ладони ее здоровую руку, он поклялся беречь мать как зеницу ока.