Текст книги "Былые дни детей и псов"

Автор книги: Сюэдун Чжан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Чжан Сюэдун
Былые дни детей и псов

© Zhang Xuedongi, 2021

© О. П. Родионова, перевод, 2021

© ИД «Гиперион», 2021

* * *

Посвящается Фанфэй и ее сверстникам

1

Смеркалось; вечерняя мгла сгущалась сильнее обычного. На западе в тополиной роще безмятежно разливался рыжий с ржавым налетом закат. Протекавшая позади рощи мутная река неторопливо несла свои воды с юга на север, а еще дальше, в горной долине, над которой незаметно исчезало румяное лицо солнца, мягко растворился в сумерках поселок Учипучжэнь – словно воздушный змей, что внезапно упал на землю и замер.

Пчела первой услышала топот копыт и шум колес, а потому стрелой вылетела из дома и помчалась к дороге. Словно тигрица в засаде, она устроилась на своем излюбленном месте, где был самый лучший обзор. Выражение «лучший обзор» никоим образом не является преувеличением: здесь действительно находилась самая удачная точка. Каждый, кому случалось проходить через этот неказистый поселок, непременно оказывался возле огромного старого вяза.

Но вполне очевидно, что Пчелу интересовал даже не сам по себе обзор – она усаживалась под старым вязом, скорее, для того, чтобы занять наиболее выгодное положение со стратегической точки зрения. Главным отличием собак от людей является то, что собаки всегда сохраняют высокую бдительность, а потому не пропускают ни дуновения ветерка, ни шелеста травы. Так что определенно в тот день первой, кто увидела или, лучше сказать, учуяла то семейство, стала именно Пчела.

Люди везли с собой всяких сундуков и мебели будь здоров, загруженная под завязку телега ползла еле-еле. Телега была достаточно широкой: несмотря на то, что она была набита доверху, на оглобле и деревянном кузове пристроились еще пара человек. Прочные колеса уже давно покрылись толстым слоем грязи и теперь издавали жуткий грохот. Подъезжая ближе, тяжело груженная телега завывала все заливистее, грозя вот-вот развалиться.

Наконец она выволоклась на центральную улицу поселка.

Пчела настороженно навострила уши, ее глаза горели, словно факелы. На самом деле она уже давно приметила шатающийся за повозкой темный силуэт. Несмотря на грохот колес и скрип телеги, эта еле проступавшая в сумерках деталь от ее собачьих глаз все же не ускользнула. И выждав момент готовая к яростной схватке Пчела без раздумий бросилась в атаку.

К тому времени уже совсем стемнело, вокруг стояла полная тишь. Старик, что правил телегой, кемарил на ходу, поэтому совсем не приметил затаившуюся под вязом воинственно настроенную собаку. Ее ощерившаяся морда не на шутку перепугала возницу. Однако Пчелу не интересовали ни он, ни лошадь: ловко обогнув телегу, она прямиком нацелилась на того, кто находился за ней. Наметив жертву, она намеревалась тут же сразить противника.

Потому что позади набитой доверху телеги на привязи телепалась собака. Неизвестно, как долго она шла, может, даже с самого рассвета и до заката. В общем, к тому времени, как оказаться на улице Учипучжэня, псина эта основательно оголодала, и настроение ее было хуже некуда. Поэтому едва к ней метнулась Пчела и жестким ударом сшибла ее с ног, эта собака залилась истошным негодующим лаем. Безжалостно привязанная к телеге веревкой, она не имела возможности ни убежать, ни тем более атаковать врага. Ей оставалось лишь изо всех сил сопротивляться, поэтому, вскочив с земли, она до предела повысила голос, демонстрируя ярость и дерзость. Правду говорят, что собаки в драке не щадят друг друга. Выверенным движением Пчела уже успела вцепиться в загривок собаки, но и та в долгу не осталась. Сделав в воздухе кувырок, она двумя передними лапами изо всех сил обхватила Пчелу за спину и не церемонясь нанесла ответный удар.

В этот момент все, кто ехал на телеге, словно очнулись: взрослые заголосили, дети закричали. Насмерть испуганный старик возница высоко взметнул кнут, звонким щелчком огласив воздух. Но сцепившиеся собаки словно обезумели, даже когда их стегануло кнутом, они лишь фыркнули, но ни одна, ни другая даже и не подумали разжать зубы или ослабить хватку.

Совсем скоро к месту потасовки подтянулись и остальные местные псы. Стремительно собравшись вокруг этих достойных противников, они взяли их в плотное кольцо. Пчела злобно рычала; возможно, тем самым она хотела сказать своим собратьям, чтобы те не вмешивались, – она была твердо уверена в собственных силах и в том, что может контролировать ситуацию. К этому моменту сюда от мала до велика сбежался и местный народ, и, самое главное, на место драки примчался хозяин Пчелы.

Мужчина тряханул кулаком, пару раз грубо прикрикнул, и Пчела, хоть ей страшно этого не хотелось, все-таки вынуждена была послушаться. Подвывая, она наконец досадливо отпустила пса-незнакомца, вторгшегося на чужую территорию. Но несмотря на беспрекословное послушание хозяину, она совершенно не желала немедленно оставлять поле боя. Готовая в любой момент повторить атаку, она по-прежнему сверлила злобным взглядом этого, судя по всему, сильного противника, оставшегося позади телеги.

Вначале никто не знал, откуда взялась эта телега, и уж тем более никто не понимал, что за люди на ней приехали. А поскольку случилось это во время ужина, то в руках у обступивших телегу зевак исходили паром чашки с рисом. Люди заталкивали в рот еду и одновременно, словно утки, с любопытством вытягивали шеи. Гомон толпы и лай собак волнами накатывали друг на друга. И лишь когда возница наконец улучил момент и спросил дорогу, все вокруг по его выговору поняли, что он не из местных.

Хозяин Пчелы, сдвинув брови, показал на узкий переулок напротив и сказал:

– Эй, просто поверни на ближайшем перекрестке – тебе туда.

Старик тепло поблагодарил его за ответ и, понукая выбившуюся из сил лошадь, продолжил путь.

Народ снова поднял галдеж; кто-то предположил, что, поскольку телега забита домашним скарбом, то почти наверняка люди приехали, чтобы пустить здесь корни. Еще один отметил слишком уж изысканный вид женщины, что, понурив голову, сидела на краю телеги. Мол, ее одежда выглядит опрятно и радует глаз, в аккуратно подстриженных волосах блестят две черные заколки, а чудесный аромат, исходящий от нее, и вовсе вводит в ступор. Едва разговор принял такое направление, как кто-то сострил:

– Ты ведь не Пчела, откуда взяться такому нюху?

В результате толпа не удержалась и разразилась громким хохотом.

В один миг этот веселый смех окончательно закрасил сумеречное небо непроглядной черной тьмой. Выходящие на улицу небольшие окошки вразнобой вспыхнули ярким светом. Только тогда зеваки – пустая чашка в одной руке, замасленные палочки в другой – беспечно разбрелись по домам. Ребятня звучно стучала по своим посудинам, нарываясь на брань взрослых:

– Что еще за стук устроили! Так ведут себя только попрошайки…

Пчела то забегала впереди хозяина, то умышленно от него отставала. Совершенно очевидно, что она еще не до конца оправилась от стычки, в ее рту осталось несколько волосков странной на вкус чужой шерсти. Эта серо-коричневая шерсть, прилипнув к языку, теперь ни за что не хотела выплевываться. Ее гадкий цвет, как бы получше выразиться, чем-то напоминал окрас котов лихуа[1]1
  Одна из древнейших ныне малочисленных кошачьих пород.


[Закрыть], поэтому лишь от одной этой мысли Пчелу аж выворачивало. Вспомнив об этих лентяях, которые только и знают, что целыми днями лежать на мягкой подстилке в гостиной и вечно гундеть свое странное «мяу-мяу», Пчела тут же вышла из себя. «Кошки – предатели» – часто любил повторять хозяин. Однако похоже, что людям без этих своенравных созданий никак не обойтись, и, поскольку коты все-таки боролись с мышами, хозяину приходилось считать их помощниками. В отличие от котов, собаки всегда пренебрегали подобным занятием, им даже в голову не приходило ловить мышей; эти мелкие безобразные твари вызывали у них лишь смех.

Разумеется, хозяин также любил говорить, что «собаки – верные слуги», и уже одного этого было достаточно. Собаки проявляли себя с лучшей стороны во все времена. Однако непонятно почему, но в последнее время всякий раз, когда в поселке показывали какое-нибудь кино, из черного жерла репродуктора непременно вырывалась жесткая брань, в которой неизменно присутствовали собаки: собачий предатель, собачий шпион, собачье отребье или сукин сын. Слушая все это, Пчела злилась и страдала: ну чем, в конце концов, собаки насолили людям, к чему поминать их где ни попадя дурным словом? Иной раз, когда ее терпение лопалось, она подбегала к белому экрану, на котором колыхались люди, и разражалась надрывным лаем. Однако динамики работали в такую силу, что никто не обращал внимания на ее гнев. С этих пор кино она прямо-таки невзлюбила.

Однако сейчас голову Пчелы заполнили мысли о той – не понять откуда взявшейся – собаке. Если бы хозяин подоспел чуть позже, то вероятнее всего чужая псина уже отправилась бы на тот свет, Пчела бы уж постаралась перегрызть ей глотку. В поселке ей не было равных, все собаки в округе считали ее за главаря, так что условия здесь диктовала она. В этом мире она никого не боялась – кроме хозяйской семьи, которой повиновалась беспрекословно. Особенно это касалось псов, что без разбору легкомысленно вторгались на ее территорию, – таким следовало преподать хороший урок.

Однако, однако… Сегодня Пчелу больше, чем когда-либо, охватила какая-то щемящая тоска. Странное чувство, которое надолго выбило из колеи эту уверенную в себе собаку. Прежде чем противник успел вцепиться в нее мертвой хваткой, Пчела заметила его наглый оскал и услышала жуткий вой. Прежде с таким ей сталкиваться не доводилось. Она до сих пор чувствовала оставленный на ней этим парнем незнакомый, леденящий душу запах слюны. А еще ее озадачила какая-то легкомысленность местных мужиков, которые, увидав телегу, заметно приободрились. Особенно Пчелу возмутило, когда эти бездельники завели разговор про женщин, какой-то там аромат и изысканность.

У ее хозяина, похоже, также поднялось настроение. Вместо того чтобы сразу вернуться домой, он заложил на манер руководителя руки за спину и степенно направился в ту сторону, куда скрылась телега. У обочины в два ряда возвышались много лет назад посаженные ивы, их разросшиеся кроны уже давно переплелись меж собой, что добавляло разлившимся недавно сумеркам некоторой мистики. В узеньком просвете над головой сквозь густую непроницаемую листву смутно виднелось темно-синее небо, на котором уже лукаво подмигивало несколько звездочек.

Какое-то время Пчела проявляла нерешительность, озиралась по сторонам, но в конце концов потрусила за хозяином. На хозяине были синяя майка и наброшенная поверх нее выношенная рубаха из белого полотна, настолько старая, что на воротнике и рукавах уже распустились все швы, поэтому во время ходьбы ее пустые рукава чуть покачивались, отбрасывая на землю длинные несуразные тени. Время от времени Пчела принималась обнюхивать эти мельтешившие перед ней штуковины, но, пошевелив черным кончиком носа, тут же отрывала его от земли и шла дальше. Сделав несколько шагов, она опять останавливалась и принималась по новой обнюхивать землю. Было совершенно очевидно, что улица, которую она знала досконально, теперь приобрела посторонний специфический запах, и это ее взволновало донельзя. Казалось, она с головой углубилась в какое-то исследование и теперь изо всех сил водила мордой у самой земли, чтобы безошибочно распознать все детали нового запаха. Наконец ее осенило, что этот запах также принадлежал собаке, а если выразиться точнее – исходил от мочи незнакомого кобеля. Все это, будучи новым и странным, приводило ее в возбуждение.

Свернув с главной улицы и пройдя буквально пару шагов, они заметили ту самую телегу, которая теперь стояла у ворот заброшенного дома. Рядом туда-сюда сновали фигуры людей, доносилось какое-то позвякивание – то переносили вещи. Женский голос предупреждающе залепетал:

– Эй, осторожнее, не надо тут шастать, не убейтесь…

В ответ послышалось не то радостное, не то унылое бормотание двух детских голосков. Пчела сообразила: люди переносят вещи из телеги во двор. Однако она никак не могла взять в толк, откуда они все-таки взялись и почему так неожиданно проникли в их поселок? Кто им позволил такое самоуправство? Даже бездомные псы, прежде чем забежать на эту территорию, прежде должны были громко поприветствовать Пчелу.

Не успела появиться одна проблема, как всплыла на поверхность новая. Пчела с удивлением заметила, что ее собственный хозяин – и что ему только взбрело в голову? – направился прямиком к телеге. Более того, когда у телеги появились люди, он легким движением снял с нее огромный деревянный сундук и, чуть согнувшись, водрузил его себе на плечо. Пчела просто оторопела: неужели хозяину больше нечем заняться и негде приложить свою силу? Она не удержалась и пару раз гавкнула в сторону накренившейся покачивающейся фигуры. Однако урезонивать хозяина было бесполезно, работы он никогда не чурался. В поселке все знали его как ударника труда, отмеченного почетными грамотами, о чем свидетельствовал приколотый одно время на груди красный цветок.

Вскоре со двора донесся преисполненный благодарности женский голос:

– Ах, спасибо огромное, братец, у нас тут и правда не хватает рук. Сам понимаешь, мы тут люди новые, только что прибыли, дети до помощников еще не доросли…

Когда хозяин отнес сундук и вернулся обратно, белой рубахи на нем уже не было, зато теперь за ним увязалась та самая женщина. Вместе они подошли к телеге и в четыре руки энергично подняли деревянный комод. Взяв его с двух сторон и оказавшись лицом к лицу, они мелкими шажками направились во двор. Согласованности их действий можно было только позавидовать. Стенки комода были настолько гладкими, ровными и отполированными, что в сияющей поверхности отражались их раскрасневшиеся лица. Пчеле казалось, что сегодня хозяин проявляет свою активность сверх всякой меры, ведь он этих людей видел впервые и тем не менее раздобрился дальше некуда.

И пока Пчела размышляла, как ей на все это реагировать, неожиданно из ворот выскочила черная тень, которая бросилась прямо на нее…

Едва псы яростно сцепились друг с другом, сплетясь в клубок, со двора сломя голову выбежали их хозяева. Однако их вопли были совершенно бесполезны: остервенелый лай собак сотрясал все вокруг, противники сражались не на жизнь, а на смерть, и разделить их было немыслимо. Изрядно утомленная хозяйка пса уже едва могла что-то пролепетать, никаких сил усмирить свою собаку у нее не осталось.

Тогда хозяин Пчелы от безысходности схватил подвернувшуюся под руки короткую палку. Заметив это, Пчела, которую буквально рвал противник, не без радости подумала: если только палка попадет аккурат в ее врага, то она тут же сможет освободиться и нанести ответный удар, и тогда они с тем псом, можно сказать, будут квиты.

Однако Пчела и предположить не могла, что палка хозяина без промаха опустится прямиком на ее зад. Послышался звучный шлепок. Ошеломленная Пчела издала истошный вопль, тотчас вся скукожилась, поджала хвост и застыла на месте. Этот удар вдруг совершенно лишил ее боевого запала. Обычно хозяин крайне редко поднимал на нее руку, разве что сделает страшный вид, вытаращит глаза, замахнется да просто прикрикнет пару раз. Но то, что он выкинул этим вечером, причем даже не вникнув в суть дела, потрясло Пчелу до глубины души.

– Ах ты скотина непослушная, а ну ко мне! – заорал хозяин. Он рвал и метал, словно Пчела нарушила закон самого Неба, словно ее излишне импульсивное поведение испортило ему весь благостный настрой этого вечера.

Палка хозяина снова взмыла в воздух. Пчела окончательно оцепенела, отчаялась и сдрейфила. Интересно, чего же такого принял сегодня хозяин, что сейчас он, растопырив локти, коршуном встал на защиту чужой скотины?

В это время хозяйка пса уже подозвала его к себе и принялась что-то гундеть ему на ухо, точно увещевала неразумное дитя. Вполне возможно, она его ругала, но голос у нее был отнюдь не злобный. Пчела слышала, как та нежно нараспев говорила:

– Ты чего так разошелся? Больше так себя не веди, понял меня?

От такой несправедливости Пчела испытала жгучий приступ ревности, однако вынуждена была прижухнуть и отступить еще на несколько шагов, поскольку хозяин все еще выглядел мрачнее тучи. Он не пощадил ни грамма ее самолюбия, и Пчела не хотела нарываться снова. Ей ничего не оставалось, как потихоньку развернуться, поджать хвост и сердито потрусить в сторону дома. Она смутно ощущала, как с ее шерсти скатываются жемчужинки крови. Ей следовало немедленно вернуться в свое логово и хорошенько зализать свои раны, очень уж не хотелось, чтобы кто-то из местных шавок лицезрел ее в таком потрепанном виде.

2

В понедельник в школе, что располагалась в самом центре поселка, в классе, где обучались ребята-подростки, неожиданно появилась новенькая. Ее скромное белое личико выглядело смышленым, а одежда сильно отличалась от одежды сверстниц. От всего ее облика веяло каким-то нездешним изяществом и утонченностью. Короче говоря, любому местному жителю при взгляде на нее становилось понятно, что эта девчушка не их поля ягода. Учительница торжественно представила ее остальным ученикам, объявив, что новенькую зовут Се Яцзюнь и что ее перевели в их школу в связи с переездом родителей. На какой-то момент в классе воцарилась тишина, после чего ребята дружно прыснули со смеху, и этот смех прозвучал довольно грубо и нелепо.

Лю Хо, в отличие от других, воздержался от такой жесткой реакции. Но на самом деле ему тоже было странно, что у этой девочки было такое чудное имя. К чему вместо какого-нибудь девчачьего имени типа Ли, Янь, Мэй[2]2
  Дословно «Красивая», «Ласточка», «Слива».


[Закрыть] надо было вдруг называться таким жестким мужским именем, как Яцзюнь[3]3
  Дословно «Серебряный призер».


[Закрыть]? Это звучало более чем странно. С трудом дождавшись перемены, Лю Хо, больше не в силах сдерживать любопытство, не привлекая лишних взглядов, подсел к новенькой и, напустив на себя самый непосредственный вид, шепотом спросил:

– А что, у вас в семье есть еще и Гуаньцзюнь[4]4
  Дословно «Чемпион».


[Закрыть]?

Не удостоив его ответом, девочка спокойно и сдержанно сидела за своей партой, вытянувшись в струнку. Прикрытые тоненькими веками глаза посмотрели на него в упор, в ее взгляде одновременно читались возмущение и насмешка, хотя еще больше в нем было пренебрежения. Ее чернющие глаза уставились на него точно бездонные линзы бинокля, от этого казалось, что он у нее весь как на ладони. Во всем Учипучжэне невозможно было найти другого такого взгляда. Это открытие оказалось столь неожиданным, что на какой-то момент Лю Хо совершенно растерялся.

К счастью, раздался «звонок» на урок, его подавал дворник, стуча палкой по старинному колоколу: «бум, бум, бум, бум…». Звучало это несколько примитивно, к тому же нудно, и больше напоминало нестройный топот бегущих по школьному стадиону учеников, которые только и умели, что поднимать пыль, не соблюдая никакого ритма. Зато благодаря этим беспорядочным звукам Лю Хо удалось скрыть свое смущение. Словно ловкая обезьяна, он поспешно вернулся на свое место, лицо его пылало.

Эта новенькая Се Яцзюнь сидела прямо перед ним. Ее ослепительно белоснежная шея напоминала изящное горлышко фарфоровой вазы. Убранные в обычный хвост волосы были перевязаны белым носовым платочком в мелкий цветочек на манер лепестков фиалки. Прямо у линии роста волос струилось несколько не заправленных в хвост шелковистых прядей, которые, колыхаясь, создавали таинственную рябь. На девочке было очень симпатичное платьице из набивного ситца, и когда учитель представлял ее классу, все восхищенно таращились на нее, особенно совершенно зачуханные местные девчонки. Сами они оторопели, а их глаза загорелись завистью, они были на сто процентов уверены, что второго такого платья в их поселке не найти: его цвет и фасон выглядели совсем по-иностранному.

И пусть Лю Хо любовался девочкой со спины, зато с максимально близкого расстояния, к тому же отсюда ее можно было рассматривать сколько душе угодно. Когда новенькая усаживалась на свое место, он заметил, как она обеими руками легонечко придержала подол платья, и тот покорно лег прямо под ее ягодицы, из-за этого ее спина еще больше распрямилась, что вызывало чувство некоторого благоговения. В этот короткий миг подросток успел разглядеть ее белые, тонкие, длинные пальцы, через тонкую кожу которых просвечивали практически все венки, словно кто-то случайно оставил на них следы от перьевой ручки.

Во время урока Лю Хо был сам не свой, по неловкости он сдвинул локтем колпачок ручки, и тот провалился в нижний отсек парты. Ему ничего не оставалось, как скрючиться и полезть на поиски колпачка. И тут он совершенно случайно заметил икры и лодыжки ее ног: нежно-белые, напитанные жизненными соками, блестящие и гладенькие, они напоминали очищенные стебли свежего дудчатого лука, из которого вот-вот засочится влага. Чуть погодя его взгляд остановился на прозрачных бледно-розовых пластиковых сандалиях, ремешки которых украшали овальные металлические пряжки, отливавшие серебряным блеском. Более того, на ногах новенькой красовались белые носочки, удивительно тонкие, скорее всего из нейлона. В их селе никто и никогда не надевал носки к босоножкам, их носили на голую ногу. Одним словом, все увиденное выглядело столь свежо и необыкновенно, что напоминало первый луч утреннего солнца, ослепляющий своей яркостью. Про себя он тут же подумал: «Да что там в школе – во всем поселке нет девчонок, которые бы так одевались». На какой-то миг он ощутил, что в его мозгу произошло короткое замыкание, он даже забыл, что делал; наконец, очнувшись, продолжил поиски колпачка.

Все это время Лю Хо строил предположения, откуда в конце концов взялась эта девчонка? Всем своим обликом, с головы до пят, она вызывала любопытство и в то же время заставляла чувствовать себя неполноценным. Кто ее знает, например, в фильмах девушки, одетые под иностранок, как правило, являются гоминьдановскими шпионками. Не исключено, что и имя у нее вымышленное, так сказать, для отвода глаз… Опять же, он не знал, берут ли в шпионки столь юных особ? Но какой прок от таких вопросов, которые только изматывают, оставаясь неразрешимыми… Из-за этого весь следующий урок Лю Хо просидел, словно в медитации, поэтому, когда учитель вдруг резко задал ему какой-то вопрос, он, будто свалившись с Луны, долго лепетал что-то несвязное и непонятное, вызвав тем самым игривые улыбки и хохот одноклассников.

Тут учитель перевел недовольный взгляд на новенькую Се Яцзюнь:

– Отвечай ты.

Новенькая смело поднялась со своего места и на очень беглом путунхуая[5]5
  Нормативный китайский язык, в данном случае противопоставленный местному говору деревенских жителей.


[Закрыть] практически без единой запинки дала верный ответ. Учитель одобрительно кивнул, после чего бросил укоризненный взгляд на Лю Хо:

– Нечего во время уроков витать в облаках, лучше бери пример с новенькой.

Лю Хо вдруг почувствовал, как лицо его запылало, а ладони покрылись липким потом. От стыда он не знал, куда деться.

После уроков первое, что сделал Лю Хо, проскользнув к себе во двор, так это пару раз громко свистнул, призывая Пчелу.

Только сейчас он обратил внимание, что у его собаки новая рана. Прямо на загривке Пчелы, в нижней части ближе к спине, шкура была разодрана, обнажая дыру величиною с голубиное яйцо. Из отверстия выглядывала розовая плоть, окровавленная, с запекшейся коркой около шерсти, которая, затвердев, топорщилась в разные стороны.

Лю Хо осторожно прикоснулся к ране, собака тут же застонала, мучительно ощерив белые зубы. Весь вчерашний вечер Лю Хо корпел над домашним заданием и, хотя слышал доносившийся с улицы лай, с места не сходил. Он и подумать не мог, что Пчела может так пострадать. На его памяти это было впервые. Сочувствуя собаке всем сердцем, Лю Хо не стал больше прикасаться к ране, а вместо этого, успокаивая, приобнял ее за шею. Понимая чувства младшего хозяина, Пчела тут же высунула язык и принялась благодарно лизать ему руки, словно для нее это было лучшее болеутоляющее.

Когда Лю Хо появился на свет, эта собака уже охраняла их двор. В семье говорили, что ее привел откуда-то еще дед. Однако дед вскоре после рождения Лю Хо умер, поэтому подробную историю появления собаки уже никто рассказать не мог. Но так или иначе, сколько помнил себя Лю Хо, Пчела всегда была его самым задушевным товарищем, можно даже сказать, что они были не разлей вода. Когда Лю Хо немного подрос, то, едва наступало лето, он вместе с собакой плескался в оросительной канаве рядом с поселком. Осенью они ходили в лес, где гонялись за дикими зайцами и фазанами. И даже зимой, несмотря на лютый мороз, он забавлялся с Пчелой, валяясь в глубоком снегу.

Когда вчера вечером отец вернулся домой, Лю Хо смутно слышал, как во дворе тот за что-то отчитывает Пчелу. Обычно в такие моменты Пчела не издавала ни единого звука и покорно подчинялась, потупив глаза, словно набедокуривший ребенок. Да и сам Лю Хо вел себя в подобных ситуациях точно так же: всякий раз, когда отец строжился, он либо ложился грудью на книги, напоминая зубрящего канон монаха, либо выходил во двор, усаживался под виноградной рамой и принимался без остановки гладить мягкую шерсть Пчелы. Пчела обожала такие минуты. Немного погодя, загипнотизированная поглаживаниями, она опрокидывалась на землю всеми четырьмя лапами кверху и, глядя на мальчика довольными глазами, вытягивалась в струнку. И пока она млела, Лю Хо превращался в глазах собаки в маленькую черную букашку, настолько мизерную, что можно было и не заметить.

На эту красную рваную рану смотреть было совершенно невыносимо. «Хотелось бы взглянуть на хозяина обидчика. Интересно, чья же это озверелая скотина осмелилась наброситься на Пчелу? Надо бы ее как следует проучить». Подумав об этом, Лю Хо снова присвистнул, и Пчела, словно солдат, подчиняющийся приказу, тотчас поднялась с земли и, как водится, встряхнулась всем телом, выставляя напоказ свою лоснящуюся шерсть. Однако было видно, что сегодня это привычное действие отозвалось сильной болью: собака неожиданно вздрогнула, словно от озноба, и застыла на месте; ее только что задранный кверху хвост понуро обвис.

Глядя на все это, Лю Хо снова раздосадовался. Стиснув зубы, он сказал Пчеле:

– Пойдем-ка, посмотрим на этого храбреца, что готов съесть сердце медведя и печень леопарда.

За воротами сразу начиналась главная поселковая дорога.

Эта неширокая улица с обеих сторон была засажена высокими ивами, посредине ее проходила очень узкая асфальтированная полоса. С юга на север по этой улице располагались зоостанция, медпункт, государственная столовая, мелочная лавка, масляная лавка, центральная поселковая школа и здание поселкового совета. А чуть дальше уже находился автовокзал.

Честно говоря, самым любимым местом в поселке у Лю Хо был как раз автовокзал. Он обожал едкий запах бензина, однако ему еще никогда не доводилось ездить на этих бело-зеленых автобусах. Правда, вместе с собакой он пару раз бросался сломя голову вдогонку, но за этим железным монстром с квадратным рылом не угнаться: минута – и он оставляет вас далеко позади. Тогда-то Лю Хо втайне себе поклялся, что, когда вырастет, обязательно устроится работать на вокзал водителем, чтобы сидеть за рулем этой шумной быстролетной штуковины и колесить по всему свету. А вот Пчела, в отличие от него, на дух не переносила громоздкий железный короб, из зада которого одна за другой вырывались черные ленты копоти. А еще от него воняло керосиновой лампой, что превращалось в настоящее испытание для Пчелы, которая тут же принималась чихать.

Людям, увы, недоступна та проницательность, которая имеется у собак. Когда Лю Хо, взяв с собой Пчелу, вышел со двора и направился прямиком по главной улице, та, словно заранее все обдумав, нетерпеливо и радостно побежала впереди. Весь день мальчик не мог собраться с мыслями, в его мозгу царила полная пустота. Едва он увидел вдали устремлявшийся ввысь электрический столб, как вдруг перед его взором возникла девичья нога. И тотчас мысли унесли его в классную комнату, а точнее, под свою парту, и перед ним снова заколыхались белоснежные икры. А ее непередаваемый запах? Откуда он исходил – от повязанного бантом платочка, от красивого платья или от белоснежных нейлоновых носочков?

Лю Хо с усилием сглотнул и угрюмо засунул руки в карманы штанов. Словно самую большую драгоценность на свете, его рука уверенно обхватила рогатку. Эту прочную вещицу он смастерил собственноручно еще два года назад. По точности попадания ей не было равных – как говорится, на сто выстрелов сто попаданий. Если у местного пацана не имелось рогатки, он превращался в безоружного солдата, которого тут же поднимали на смех. Кому-то их делали отцы, для кого-то старались старшие братья, однако Лю Хо в этом смысле полагаться было не на кого, такие дела он всегда решал самостоятельно. К счастью, он уже привык к подобному образу жизни, равно как и к тому, что уже давно обходился без матери. Он нагнулся, подобрал с земли раскалившийся под солнцем камень и закрепил его на рогатке. Обхватив левой рукой рукоятку, большим и указательным пальцами правой руки он зажал обхваченный резинкой камень, затем резко завел предплечье назад, растянув черную резинку. Прищурив глаз, словно солдат перед мишенью, он взял на прицел казавшийся неуязвимым электрический столб. «Бац» – в самое яблочко; из бетонного столба тут же высеклись искры.

В этот момент в ближайшем переулке показались две небольшие фигуры. Они шли своей дорогой и выглядели совершенно беззаботными. Погруженный в свою скуку Лю Хо был от всего отстранен. Он настолько ушел в свои мысли и заботы, что даже такое любимое развлечение, как стрельба из рогатки, сейчас его совершенно не радовало. Он даже не подозревал, что неподалеку вот-вот разразится жестокая драка.

Лю Хо пока что не знал, что семья новенькой, которая недавно приехала в их поселок, поселилась именно в этом переулке. Прежде этот дом вроде как принадлежал семье начальника с пищевого комбината, потом этого начальника за воровство отправили на двадцать лет в лагерь на трудовое перевоспитание. Жена его бросила, развелась и, убитая горем, вместе с детьми подалась в родные края, так что с тех пор дом пустовал.

– Гав-гав! Гав-гав-гав! Гав-гав-гав-гав-гав…

Нарастающий волнами лай наконец-то вернул Лю Хо с небес на землю. К тому времени, как он услышал лай и бросился в переулок, собаки уже успели остервенело сцепиться в клубок. Они терзали друг друга клыками, царапались когтями, их хвосты туда-сюда ерзали по земле, поднимая столб пыли вокруг.

Впервые в своей жизни Лю Хо прямо на улице увидел настоящую немецкую овчарку, по окрасу напоминающую котов лихуа. Хотя по своей конституции она не выглядела столь же мощной, как Пчела, в ее худощавом сложении чувствовались редкая сила и дерзость. И пусть ее формы были лишены округлостей, как у Пчелы, зато они были идеально гармоничны и просты. Казалось, такая удивительная комплекция была не иначе как результатом специальных тренировок. Наверняка ей ничего не стоило с легкостью совершить прыжок через объятый пламенем обруч, или одним махом запрыгнуть на высоченную стену высотою в один чжан[6]6
  Мера длины, равная 3,33 м.


[Закрыть], или даже свободно переплыть бурную реку. Короче говоря, Лю Хо, который всю свою жизнь провел в поселке, еще никогда не видел таких удивительных собак с вытянутой мордой и вертикально посаженными ушами.