Текст книги "Микрокосм"

Автор книги: Святослав Логинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Святослав Логинов
Микрокосм

И о составе вещей говорить с пониманием дела,

И рассуждать, наконец, о собственных первоначалах.

Лукреций Кар «О природе вещей»

– …есть и иные авторы, но все они подобны названным. Слушай, я читаю: «Возьми по части сладкой соли, горькой соли, соли каменной, индийской, поташа и соли мочи. Прибавь к ним хорошего нашатыря, облей водой и дистиллируй. Поистине, выходит острая вода, которая сразу же расщепляет камень». – Стефан Трефуль поднял голову и, глядя в полумрак перед собой, сказал: – Я не проверял рецепта, но думаю, что он верен. То, что артист производил сам, можно легко отличить по ясности письма. Но даже у честного адепта внешняя цель – делание золота – оттесняет цель высокую – познание истины. Нетерпение рождает ошибку, и тогда является камень, красный, белый или же иной, от ртути, урины или тартара, и, по словам адепта, совершает превращение неблагородного в прекраснейшее. «Возьми на фунт свинца унцию тонкого серебра и положи туда белого камня, и свинец превратится в серебро, коего количество будет, смотря по доброте камня». Этот рецепт я повторил и получил металл белый и твёрдый, коим можно обмануть незнающего. Испытание же крепкой водой показывает прежний свинец с малой долей серебра. Не зная натуры, мастер принял мечту за истину. Всякое алхимическое сочинение страдает тем же смешением. Отсюда заключаю: всё изложенное здесь – ложно!

Стефан ударил ладонью по груде книг и манускриптов, отчего поднялся столб пыли, а одна из свечей погасла.

– Сильный тезис, – признал Мельхиор Ратинус.

Из узкогорлого кувшина, стоящего в неостывшей золе очага, он налил в кружку горячего вина с пряностями, попробовал и, как это делал всегда, добавил сахара, процитировав одну из бесчисленных «Диетик»: «А сахару много есть не повелеваем, но в скорбности…» – и лишь затем закончил начатую ранее фразу:

– Чем же ты собираешься заменить столь решительно отвергаемое тобой знание?

Был вечер четверга. Вот уже много лет кряду еженедельно по четвергам профессор и доктор канонического права Мельхиор Ратинус приходил в гости к своему коллеге и приятелю Стефану Трефулю и проводил вечер, беседуя о тайнах естества и неторопливо прихлёбывая из серебряной кружки пиво, если дело было в жаркую пору, либо, когда на дворе стояла стужа, горячее вино, которое Стефан собственноручно варил в одной из печей своей лаборатории.

Обычно приятели обсуждали проблемы чистой науки и в тому времени, когда в кувшинчике показывалось дно, доходили до парадоксов и неразрешимых противоречий. Последнее очевидно, если учесть разницу привычек и темпераментов. Мельхиор Ратинус был поэт, весьма искусившийся в героическом латинском стихосложении, и всё свободное от наставничества время проводил в тесных книгохранилищах аббатства Сен-Мишель. Стефан Трефуль читал школярам натуральную историю, а среди горожан прославился как алхимик, близко подошедший к открытию тайны. Только двое учеников и друг Ратинус знали, что Стефан ищет среди реторт не золото и серебро, а истину. Поэтому Мельхиор и был удивлён неожиданным выводом Стефана.

– В книгах нет правды, – сказал Трефуль, – что и другие признают. Парацельс пишет: «Ежели мастерство не изучено будет у искусишегося художника, то через чтение книг оно не приобретётся». Однако и в опыте не отыщешь абсолютной истины, ибо руки и глаза имеют свойство ошибаться. Но можно заставить говорить саму природу, она не умеет лгать, надо лишь дать ей уста.

– И как ты это хочешь сделать?

– Вот здесь, – Трефуль поднялся, – в этой самой лаборатории, от ветра, воды и камней я создам иной микрокосм, искусственного человека, вполне совершенного гомункулуса, всезнающего и открытого!

Мельхиор уважительно оглядел смутно освещённые стены, шкафы, набитые приборами, печи, жернова ручной мельницы, остов хищной птицы у потолка. Да, здесь могло произойти всякое, но всё же въедливый профессор усомнился:

– Чтобы синтезировать гомункулуса, нужно владеть камнем, состав которого ты собираешся узнать у самого гомункулуса. Нет ли здесь противоречия?

– Камень ищут одни златолюбцы, – сказал Трефуль, – камень не может быть живым, а мне нужно живое.

– Тогда повторю вопрос: как ты намереваешся этого достичь?

– Я ещё не знаю. Ясно лишь одно – ничего совершенного нельзя сделать иначе, как подражая природе. О дальнейшем – молчи.

Ратинус приложился к напитку и, переводя разговор на другую тему, сказал:

– Стефан, я слышал, будто у твоей племянницы появился воздыхатель.

– Мне об этом ничего не известно, – сказал Трефуль, – но если это правда, то я дам Кристине приличное приданое, чтобы она могла честно выйти замуж.

– Я думал, ты бережёшь её для себя.

– Я берегу её для искусства! – отрезал Трефуль.

Кристина была бедной девушкой, которая три года назад пришла учиться медицине, чтобы потом сдать экзамен перед собранием цирюльников, принести присягу и стать, так же как и её мать, «присяжной бабой» – повитухой для богатых.

В коллегию, где Трефуль читал краткие курсы анатомии и фармации, женщины поступали довольно часто. Это были либо потомственные акушкерки, которым судьба не оставила иного пути, либо постаревшие университетские проститутки, не желающие терять привилегий. Ясно, что Трефуль смотрел на учащихся женщин с лёгким презрением, но… Теперь он сам не мог вспомнить, как случилось, что он, прежде не имевший учеников, разрешил Кристине появляться в лаборатории, а потом даже объявил её своей племянницей – незаконной дочерью покойного брата.

За три года Стефан привык к помощнице, которой можно было доверить многое. Новость, принесённая Мельхиором неприятно поразила его, хотя, по совести говоря, Стефан не слишком в неё поверил. То есть воздыхатель, конечно, мог появиться, но вряд ли у него серьёзные намерения, всё-таки, Кристина дочь акушерки. А на лёгкую интрижку девушка не согласится, в этом Стефан был уверен.

Кроме Кристины, в лабораторию имел доступ ещё один человек – Пьер Тутсан, уличный мальчишка ловкий в работе и мелком жульничестве. Он не верил ни во что и не признавал никого, кроме своего мудрого и всеблагого хозяина, который отыскал когда-то Пьера на городской свалке, накормил, вымыл, одел маленького зверёныша и с помощью ласки, окрика, а порой и трости превратил его в человека. В ведение Пьера были отданы горны и печи, заплесневелые бочки для мацерации и широкие плошки для хрусталлизации соли – всё то, что не требовало опытности, а лишь постоянного догляда.

К ломкому химическому стеклу Пьер относился благоговейней, чем к святым дарам, а Стефана почитал за природного своего господина. Однажды, когда в пылу полемики Мельхиор Ратинус допустил не вполне корректное высказывание, обозвав Стефана безмозглой скотиной, Пьер, как оказалось, притаившийся за креслами, выскочил оттуда и молча вцепился в обидчика. Оторвать его от жертвы удалось лишь с большим трудом, и с тех пор Трефуль не позволял Пьеру присутствовать в зале во время четверговых собеседований.

Придя к Трефулю во второй четверг марта, Мельхиор Ратинус обнаружил в лаборатории изрядные новшества. Самый зал, казалось, разросся в размерах от неожиданной чистоты и порядка. Все малые печурки, керотакисы, горшки для кальцинации и пробирные тигли куда-то делись, зато немало появилось приборов из прозрачного, непомутневшего ещё стекла – признак, указывающий, что совсем недавно ловкий стеклодув произвёл эти причудливой формы склянки.

– Стефан! – воскликнул Ратинус. – Ты нашёл путь?

– Нашёл, – сказал Стефан. – Садись, Мельхиор. Вот твоё кресло, вот вино, вот сахар.

– Ты открыл его сам или всё же отыскал в книгах? В чём он заключается? Не бойся, я стар, толст и ленив, я не украду твоего секрета. Но я любопытен, Стефан! Отвечай скорее, иначе моя селезёнка лопнет от нетерпения.

– Чем совершеннее вещь, тем ближе она к совершенству, – задумчиво произнёс Трефуль. – Не так ли?

– Истинно так! – подхватил Ратинус. – Стефан, ты великий софист!

– Безупречный гомункулус, – мерно продолжал Трефуль, – должен быть составлен из самых чистых, самых благородных и совершенных сущностей, взять которые можно лишь из того, что и так совершенно. Глядя на три царства природы: минеральное, прозябающее и животное, видим, что последующие из них благороднее, а значит, и чище предыдущих…

– Твоё утверждение легко оспорить, – вставил Мельхиор, – однако большинство писателей согласно с таким мнением, ведь именно в этом порядке творил господь, а никто в работе не переходит от более совершенного изделия к менее совершенному.

– Венцом же творение справедливо почитается человек, значит, именно из него можно извлечь нужные в работе чистейшие эссенции.

– Мысль старая, как сама алхимия, – заключил Ратинус.

– Но из её делали неверные выводы! – возвысил голос Трефуль. – Невежды вываривали элексир из урины, ковыряли живую серу в ушах и извлекали философскую ртуть из выделений носа. А ведь это всё отбросы, то нечистое, что уходит из тела! Чистое остаётся. Вот где путь! Гомункулу

...

конец ознакомительного фрагмента