355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Святослав Логинов » Инфаркт и Инсульта » Текст книги (страница 1)
Инфаркт и Инсульта
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 19:18

Текст книги "Инфаркт и Инсульта"


Автор книги: Святослав Логинов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Святослав Логинов
Инфаркт и Инсульта

Тродеус Устин Иванович, плотный мужчина лет пятидесяти семи с небольшим на вид, проснулся в чужой постели. Случалось такое редко, и не потому, что Устин Иванович был примерным семьянином, – семьи у него не было вообще, – просто не любил он ночевать под чужой крышей. А что касается возраста, то его очень несложно определить, взглянув на число 57, вышитое на лацкане пиджака. Мужчины вообще редко стараются скрыть возраст, приписать или убавить несколько лет. Это дамы, подходя к известному рубежу, порой вступают с законом в серьезный конфликт, не желая признаваться, сколько же им лет на самом деле. А другие, формально закон не нарушая, создают столь причудливые вензели, что только опытный криминалист может разобраться, девятнадцать лет исполнилось хозяйке или девяносто один.

Устин Иванович с законом конфликтовать не любил и ежегодно добавлял единичку к возрастной монограмме, хотя на самом деле возраст его был очень далек от пятидесяти семи. Помнил он такие времена, когда ни о каких монограммах никто не слыхивал – просто потому, что большинство людей цифирную премудрость разбирать не умели. Вспоминалась изредка жизнь и вовсе дремучая, но смутно, как бывшее не с ним. Когда накатывало такое, Устин Иванович недовольно тряс головой, отгоняя искушение, и спешил занять себя чем-нибудь насущным.

Скверная штука память: живем мы покуда помним себя, но жизнь не слишком густо замешана на веселье, а кому нужна память о горестях? Так что, живи, добавляя в год по единичке, и старайся не ворошить прожитое. Прежний опыт нужен лишь для того, чтобы уменьшить грядущие неприятности.

Несколько минут Устин Иванович лежал с закрытыми глазами, стараясь оттянуть миг, когда придется вставать и разбираться с нахлынувшими неприятностями. А они будут, можно не сомневаться. Не так просто вынести из пригородного мотеля труп и незаметно отвезти подальше от жилых мест, где тело никто и никогда не сумеет найти.

Перспектива проснуться в одной постели с покойником Тродеуса не смущала: не впервой. К тому же он никого не убил, так что и совесть его чиста. Вот только как это объяснить властям, если его найдут в обнимку с мертвецом?

До дома Тродеус не доехал каких-нибудь двадцать километров. Почувствовал себя плохо и вынужден был остановиться возле заведения, куда при нормальных обстоятельствах и ногой бы не ступил. Мотель назывался по ближней деревне Липовками, но был в этом названии и особый подтекст, поскольку обслуживал он не столько автолюбителей, которым проще было дорулить в город, а ищущие уединения городские парочки. Но тут уже выбирать не приходилось: альтернативами были скорая смерть или внеочередное обновление прямо в салоне автомобиля. Остро заболело с левой стороны, неожиданно высоко, под самой ключицей, отдало под лопатку, в локоть. Пальцы сразу стали непослушными, так что руль было уже не удержать.

Тродеус сумел-таки плавно затормозить, вывалился из машины, забыв ключ зажигания, на подкашивающихся ногах заторопился к призывно нарядному домику. Инфаркт... надо же, как некстати... и главное, с чего бы?.. Возраст, конечно, самый тот, но мало ли что возраст... первый раз, что ли... однако прежде безо всяких инфарктов обходилось...

На ресепшене чрезвычайно вежливая дамочка пояснила, что у них семейный мотель, поэтому номера только двухместные.

– Давайте двухместный, – побелевшими губами проговорил Устин Иванович. – Спать хочу, сил нет. Что же мне, прямо в машине дрыхнуть, на обочине?

Весь вид администраторши говорил, что именно на обочине отсыпаются шоферы, на которых навалился нежданный сон, но вид толстого бумажника рассеял сомнения. Устин Иванович заплатил за сутки, не дожидаясь оформления, протянул паспорт и потребовал ключ от номера. Так делали многие: администратор в этих случаях просто не регистрировала постояльцев, а деньги шли черным налом. Было удобно всем: парочки нигде не засвечивались, а мотель меньше платил налогов, числясь едва ли не убыточным заведением.

– Номер на первом этаже, – предупредила администраторша.

– Отлично, – не оборачиваясь, бросил Тродеус.

Раздеваться начал еще в коридоре, словно человек, опасающийся, что не добежит до туалета.

Портьеры в номере были предусмотрительно задернуты наглухо, покрывало с постели снято и угол одеяла заботливо отогнут. Все для удобства постояльцев, которым частенько бывало невтерпеж разбирать застеленную кровать. «Уж замуж невтерпеж», – говорит по этому поводу грамматическая мудрость.

На остатках гаснущей воли Тродеус заперся в номере, стащил с себя одежду и повалился на постель.

Остального он не помнил. Он никогда не помнил, что происходило потом. То, что бывало после «потом», – помнил, но вспоминать не любил. Изношенный организм обновлялся самым примитивным и действенным способом – делясь наподобие амебы, так что к тому времени, когда Устин Иванович приходил в сознание, он оказывался един в двух лицах. Причем две части были очень неравноценны. Отпочковавшейся доле доставалась треть массы, треть биологического возраста и сто процентов хворей и увечий. Разумеется, это был не жилец. Чаще всего, очнувшись, Тродеус обнаруживал рядом с собой еще теплый труп. Парнишечка лет восемнадцати, страдающий всеми немощами пожилого человека. В данном случае восемнадцать лет, действительно, можно было дать лишь с виду, потому что судить о реальном возрасте отпочковавшейся части трудновато. Раньше избавляться от тела удавалось сравнительно легко, но теперь в мире царит гуманизм и всеобщий контроль, неучтенных тел быть не должно. Дома у Устина Ивановича все было подготовлено к неприятной процедуре, а что делать в придорожной гостиничке?

Иногда, причем не так уж и редко, оказывалось, что отброшенное вместилище хворей еще дышит. Порой оно приходило в сознание и что-то говорило. Тродеус старался не слушать. Кажется, отхаркнутой части доставалась и треть воспоминаний. Возможно, именно поэтому Устин Иванович так смутно помнил давнее прошлое. Ну и наплевать, наверняка это худшая часть воспоминаний, то, что следует поскорей забыть.

Зато очень хорошо помнилось, как однажды выкидыш – именно так Тродеус называл отпочковавшуюся часть – вместо того, чтобы умереть сразу, выжил и несколько лет отравлял существование хозяину. Был у него рак, да такой, что желваки наружу выпирали, пугая домашнюю прислугу. И в глубине тела опухоли было довольно, так что кричал бедолага ночами в голос. Тродеус – Устином Ивановичем он в ту пору еще не был – ходячую хворобу не трогал, думал, тот и на расстоянии будет оттягивать на себя хозяйские болезни. Ошибся: ничего выкидыш не оттягивал, с чем на свет произошел, с тем и скончался. С тех пор Тродеус отпочковавшейся части жить не позволял, давил сразу.

С этим проблем быть не должно, у выкидыша наверняка обширный инфаркт и если он еще дышит, прекратить его мучения будет легко. И потом, если Устин Иванович попадется с мертвым телом, вскрытие покажет, что смерть наступила от естественных причин. Но то же самое исследование может показать полную идентичность самого Устина Ивановича и погибшего инфарктника. Теперь такие вещи определяются с легкостью. Так что выкидыш следует поскорей изничтожить.

Еще минуту Устин Иванович лежал, прислушиваясь к звенящей легкости омоложенного тела, затем повернулся на бок и оглядел номер.

В постели он был один.

Устин Иванович вскочил, заглянул под кровать – может туда закатился мучимый предсмертными судорогами ошметок? Ничего. Под низкую кровать разве что кошка могла заползти.

В ванной, в туалете – пусто, в шкафу – ничегошеньки, в комоде – дополнительный комплект подушек и теплое одеяло. Нигде никаких следов мертвого тела.

Неужели «этот» сумел очнуться и выбраться из запертого номера?

Только теперь Устин Иванович обратил внимание, что одежды, которую он разбросал по номеру, тоже нет. Выкидыш не просто удрал, а оставил хозяина нагишом.

Не будь омоложение проведено только что, Устина Ивановича хватил бы второй инфаркт. Надо же, какая сволочь! Ведь помирает, тварь, ему бы лежать и размышлять о вечном, а он бежать вскинулся! Ну куда он, с инфарктом? – разве что на ближайшее кладбище. Уж если он такой борзый, мог бы подумать о главной своей части, которую кинул в безвыходном положении! Ведь он, между прочим, самой жизнью обязан Тродеусу... Кабы знать заранее, так Устин Иванович икнуть не дал бы подлецу, сам себе перед трансформацией ногу бы сломал, чтобы полудохлик не вздумал деру дать.

Устин Иванович злорадно представил, как, зажав мерзавцу голову подушкой, навалился бы на него, что есть силы надавил на субтильную грудь, выдавливая остатки жизни, которых, по совести говоря, выкидышу вовсе не полагается. Тродеусу – жизнь, отбросу – болезни и смерть, так всегда было и впредь так должно быть. Если бы выкидыш отпочковался мертвым... – тут Устин Иванович прекратил ругаться и задумался.

Если бы выкидыш отпочковался мертвым, хозяин сейчас размышлял бы, куда девать труп. Не в барсетке же его выносить из гостиничного номера... А так – ушел сам, где-то помрет, а хозяин тут и вовсе не при чем. Знать не знаю, ведать не ведаю. Еще бы одежда оказалась на месте, так и вовсе славно получилось бы... А в таком виде из номера носу не высунешь. Значит, придется устраивать представление...

Устин Иванович содрал с двуспальной кровати простыню. Простыня была огромная, так что в нее удалось полностью задрапироваться. Оглядел себя в зеркало и остался доволен: ни дать, ни взять римский сенатор. Подергал дверь. Заперто, и ключи беглец уволок. Вот и славно...

Устин Иванович придал лицу соответствующее выражение и принялся барабанить в дверь, громко взывая о помощи.

***

Устин гнал машину по шоссе. Он не слишком понимал, куда едет и, главное, зачем. Зато очень хорошо знал, что с ним приключилось. На это оставшейся памяти хватало с избытком. А вот на эмоции, которым дал волю брошенный в мотеле Тродеус, видимо, недоставало душевных сил. Просто болело под лопаткой, слегка подташнивало и не хотелось умирать. Какие уж тут поиски виноватых...

Ему повезло очнуться раньше Тродеуса и не тратить времени на осознание того, что приключилось с ним. Тродеус спал. Он ничуть не был похож на то, что в прошлой жизни Устину доводилось видеть в зеркале, и Устин при всем желании не мог относиться к этому человеку как к себе самому, к той части себя, которой больше повезло. Убить спящего тоже не пытался, и не потому, что понимал нелепость такого предприятия, а просто не пришло в голову мысли, с которой Тродеус проваливался в забытье. При разделе совместно нажитого она досталась основной части. Устин просто хотел оказаться как можно дальше от бывшего себя, который собирался, проснувшись, навалиться на Устина и давить, давить, давить... пока не лопнет сердце в больной груди. Устин поспешно оделся, согнувшись, вышел из мотеля. Администраторша что-то сказала ему вслед, но он не обернулся. Знал, с первого взгляда женщина поймет: вместо вальяжного господина, что снял номер два часа назад, перед ней посторонний тип, худой, с болезненной синевой под глазами, возраст которого совершенно не соответствует числу пятьдесят семь, вышитому на лацкане слишком просторного пиджака. А со спины можно сразу и не разобраться, что постояльца подменили.

Догонять Устина администратор не стала, решила, что постоялец просто идет проверить машину. В самом деле, куда он денется, если паспорт у нее?

Машину с забытым ключом зажигания, по счастью, никто не догадался угнать, так что эта приятная возможность досталась на долю Устина. В карманах пиджака, как выяснил Устин, остановившись ненадолго, оказался бумажник с приличной суммой денег, водительские права и документы на автомобиль. Очень неплохо для начала, и если бы не ввинчивался под лопатку смертельный шуруп, можно было бы чувствовать себя вполне комфортно.

Навороченная иномарка мчалась едва ли не сама, так что можно было бы спокойно умереть за рулем, и еще пару километров никто бы не догадался, что по шоссе несется смерть. Дорога в этот час была почти пуста, и когда тщедушная фигурка у обочины просительно подняла руку, Устин затормозил, сам не зная, почему. Наверное, понимал, что далеко не уедет и либо неведомое произойдет здесь, либо неизбежное – в ближайшем кювете.

Девушка наклонилась к опущенному окну, судорожно ухватившись за ручку дверцы. Чудилось, она не просто дверь открывает, а держится, чтобы не упасть. Вид у попутчицы был неважнецкий: бледное до синюшности лицо, жуткие синяки под расширенными, словно от белладонны, глазами, в углу нелепо изогнутых губ пузырится слюна. Дорогое цветастое платье, явно не по размеру, свисает с худеньких плеч нелепым балахоном. Причудливо вышитая монограмма не позволяет сходу определить возраст. Не то две стилизованных двойки, не то – тройки, а вернее, что пятерки: двадцатилетней девчонке незачем скрывать возраст. Вот только голосовавшей явно нет ни пятидесяти пяти, ни двадцати двух. Семнадцать, и то с большой натяжкой. Всякий едущий по дороге, если бы вдруг он остановился на призыв поднятой руки, решил бы, что девица – наркоманка, избитая собратьями по игле.

– Пуаштите... – шепеляво произнесла девица. – Мне ошень нехоошо...

Устин сам открыл дверцу, кивнул на сиденье рядом с собой.

– Вам в больницу?

– Нет!.. – отчаянно выкрикнула девушка, умудрившись побледнеть еще сильнее, до нестерпимой белизны сантехники. – Только не в больнитсу!

Это Устин понимал. Он и сам больше смерти боялся попасть в лапы медиков. Первые же результаты анализов заставят эскулапов схватиться за высокоученые головы, а что будет потом, лучше не загадывать. Помочь они в любом случае не смогут. Как лечить от инфаркта существо, которое не является человеком?

Устин коснулся лихорадочно горячей руки попутчицы, и словно электрическая искра пробежала по пальцам. Так и есть, его догадка оказалась верна. Тродеус, тот, что остался в мотеле выпутываться из дурацкого положения, был уверен, что он один такой на свете. Когда-то были подобные ему бессмертные существа, но, не умея размножаться, они сошли на нет, ведь от несчастного случая не застрахован никто. И вот, надо же, нашлась еще одна родственная душа! Вдвойне родственная: по всему видать, Устин встретил не хозяйку, а такой же, как и он, бежавший выкидыш. Судя по тому, как девчонка волочила ногу и не действовала левой рукой, у хозяйки приключился инсульт.

Инфаркт и Инсульта – впору сочинять наивную пасторальную поэму.

– Тебя как зовут? – спросил Устин.

– Рита, – совершенно чисто выговорила девушка.

– А меня – Устин, – проговорил Устин, трогаясь с места.

Автомобиль проехал еще пару километров, и все это время Устин мучительно соображал, как сказать Рите, что он знает, кто она такая, и что сам он тоже... кто? И поможет ли подобное признание Рите и ему самому? Инфаркт и Инсульта не могут жить слишком долго, как бы поэтична ни была их нечаянная встреча.

Направо от шоссе отходила грунтовка, а вернее, – лесная тропа, пробитая некогда лесозаготовщиками. В осеннюю пору на нее сворачивали машины грибников, а сейчас, не нужная никому, она вольно зарастала ландышами и земляникой.

Устин свернул направо, и через минуту шоссе, и без того не слишком оживленное, исчезло из поля зрения. Здесь не было слышно индустриального шума, и едва замолк вторгшийся в лесное царство мотор, воцарилась тишина, насыщенная трелями дрозда и синицы. Если уж выбирать место для вечного упокоения, то лучшего не найти.

Не по-юношески изношенное сердце стучало с перебоями, Устин отчетливо понимал: еще немного – и оно сдаст окончательно. И тогда он сделал то, чего Тродеус не мог бы представить и в горячечном сне: притянул к себе девушку и поцеловал в сведенные параличом губы.

Неважно, пусть она думает, что попалась развратнику, готовому воспользоваться ее беспомощным положением, пусть она думает что угодно, но сейчас у него есть возможность спасти хотя бы ее. В конце концов, для того он и создан, чтобы взять на себя смертельный недуг близкого человека. А у него, как ни крути, нет никого ближе этой замухрышки, ведь она единственное существо, с которым Устин за полчаса своего существования перекинулся парой слов.

За тысячи обновлений, прошедших с незапамятных времен, хозяин ни с кем и никогда не целовался. Понимал, что здесь скрыта самая большая опасность для бессмертного – возможная потеря драгоценнейшей способности к полноценному митозу. Напорешься на такое же существо, что и ты сам, две гаплоидные клетки сольются в единое целое, и никто не сможет гарантировать, сумеют ли они потом разойтись. И даже если разбегутся, то кому достанется дар бессмертия? Страшная штука – кроссинговер, Тродеус понимал это еще в те времена, когда слово это не было придумано, да и понимать его будущему Устину Ивановичу было нечем.

Должно быть, Устину при делении досталось слишком мало логики и элементарного чувства самосохранения. И как только с таким багажом он сумел сбежать из мотеля?

Рита не отшатнулась, не попыталась защититься. Она качнулась навстречу и закрыла лихорадочно блестящие глаза.

В минувшей жизни, от которой ей достались ошметки воспоминаний, мужчины постоянно ухаживали за Ритой. Не за самой Ритой, конечно, а за Маргаритой Романовной Абиминой, именно так звалась хозяйка пару последних столетий. «Он мужчина, ему надо, – любила повторять мадам Абимина, когда очередной ловелас принимался добиваться близости, – какая жалость, что я не мужчина, и мне это ну совсем не нужно...». Так что, строго говоря, мадам Абимина была самая что ни на есть натуральная мадмуазель. «Умри, но не дай поцелуя без любви», – другая любимая сентенция хозяйки.

Умереть не трудно, иногда для этого достаточно единственного поцелуя с себе подобным.

Злая насмешка судьбы: при дележке совместного имущества Рите досталось твердое намерение мадам, очнувшись, навалиться на «это», если «оно» еще дышит, и размеренно бить в лоб, не хлестко, чтобы, не дай бог, не осталось следов, но упорно, размеренными тяжелыми ударами, пока «оно» не перестанет трепыхаться. Так уже случалось не раз, и это воспоминание заставило Риту, превозмогая дурноту и слабость, уползти подальше от чудовища, частью которого она так недавно была.

Но теперь все равно пришла пора умирать; Рита чувствовала это слишком хорошо. Ну и пусть... зато она умрет не бесполезно, а успеет впитать боль, прожигающую грудь Устина. Он мужчина, ему надо... Единственный человек, который за всю ее жизнь, за долгих полчаса обратил на Риту внимание и даже предложил помощь. В больницу... нет уж, куда угодно, только не в больницу. Она умрет здесь, а что касается поцелуя без любви... кто скажет, где кончается кроссинговер и начинается любовь?

Дорогой автомобиль стоял на лесной тропе, и никто не видел, что происходит по ту сторону затененных стекол.

***

– Нет, я никого не подозреваю И врагов у меня нет, я имею в виду – серьезных врагов, которые могли бы пойти на такое. Думаю, это был просто вор с извращенным чувством юмора, иначе зачем он стащил все, даже носки и трусы. Своих у него, что ли, не было?

Устин Иванович сидел в номере, завернутый в простыню, и давал показания следователю, вызванному перепуганной администраторшей. Мотель «Липовки» следователю был отлично известен, так что он ни секунды не сомневался, что имеет дело с поругавшейся гомосексуальной парой. Мотель был популярен не только среди проституток, «голубые» тоже частенько появлялись в его гостеприимных стенах. Сначала парочка, небось, предавалась своей грязной страсти, а потом поссорилась. Милые бранятся – только тешатся. Вот и потешились. Младшенький дождался, пока дядя уснет, и тихонько удрал, прихватив барахло обидчика, все, вплоть до трусов. А тому только и остается изображать жертву таинственного ограбления.

И все же следователь спросил:

– Опоить вас нигде не могли? Скажем, остановились в придорожном кафе, а там случайный посетитель...

– Нет. Завтракал дома, потом поехал по делам, а тут вдруг – внезапная сонливость. Если бы не остановился – заснул прямо за рулем. У меня такое бывает.

Он чуть было не сказал: «В моем возрасте», – но вовремя спохватился: не стоит лишний раз привлекать внимание следователя, что пострадавший выглядит подозрительно моложе своих пятидесяти семи лет.

– Что ж, – заключил следователь, – будем искать. Машину, думаю, найдем, а вот насчет трусиков – обещать не могу.

– Черт с ними, с трусиками, – проговорил Тродеус, – а сейчас-то мне как быть? Домой надо, и одежонку хоть какую, не в простыне же...

– Н-да... – следователь был в затруднении. Обычно пострадавшего увозила скорая, либо он оставался в одежде, а не как сейчас – в одной казенной простыне. – Живете-то вы далековато... ладно, попробую для вас что-нибудь придумать.

Тродеус хотел поблагодарить заботливого милиционера, сказать, что не останется в долгу и, вернувшись домой, заплатит и за предоставленную одежду, и за машину, на которой его повезут, но неожиданно почувствовал, что не может произнести ни слова. Губы, язык стали как чужие, из перекошенного рта вырвалось лишь неразборчивое мычание.

Следователь вскочил, испуганно глядя на Тродеуса. Лицо человека, который только что так спокойно обсуждал с ним приключившуюся шкоду, резко пошло пятнами, Тродеус замычал, судорожно взмахивая скрюченной рукой, и повалился набок. Неужто удар? Вот непруха! – надо было сразу предложить обворованному валерьянки... Но кто мог знать?

Случившееся он воспринимал едва ли не с юмором, на такие вещи глаз у следователя был наметан.

– Врача! – крикнул следователь, высунувшись в коридор. Потом вернулся к Тродеусу, попытался нащупать пульс. Повернул набок голову лежащего, чтобы тот не захлебнулся тягучей пенистой слюной, выступившей на губах. Руки делали все, как полагается в таких случаях, но в голове следователя неторопливо текли соображения, что пострадавшего-таки увезет скорая, а ему не нужно будет искать одежду. Конечно, придется объясняться с начальством по поводу умертвия, но поскольку оно не криминальное, то особых проблем не возникнет. А гомика не жалко, так ему и надо, скотине.

***

Маргарита Романовна Абимина была вне себя от бешенства. Злилась она от души, тем более, что сейчас и причина для негодования была веская, и обновленный организм позволял побеситься в свое удовольствие. Мало того, что сегодня ей пришлось заниматься внеочередным делением, так отбросы оказались живыми и сумели куда-то уползти. Недоноска сперла любимое платье и воспоминание о том, где находится схрон с деньгами, запасными документами и всем остальным, что может понадобиться для нормальной жизни. Схрон делался на случай, если Маргарите Романовне будет грозить разоблачение и придется сразу после деления бежать.

Впрочем, любимое платье теперь все равно не впору, а записка к себе самой с указанием, где именно находится схрон, лежит в сейфе (уже приходилось забывать местоположение тайника). И если недоноска поползет за чужими вещами, там ее будет очень удобно перенять. Так что особых оснований для тревоги нет и можно преспокойно дать выход раздражению.

Во гневе мадам Абимина вдребезги разнесла напольную вазу, которая давно надоела ей, и, скомкав, отшвырнула платье, пришедшееся не впору.

«Ну куда дуру понесло? Ведь все равно подыхать, лежала бы себе спокойненько и горя не знала! Нет, лови ее теперь по белу свету... И ведь скорей всего, сдохнет где-нибудь под кустом, а милиция потом будет выяснять: кто такая, да почему...».

Немного тревожило, что на недоноске ее, абиминское платье. Хотя всем известно, что старые и непонравившиеся наряды мадам раздает нищим. Те потом перепродают, а некоторые себе оставляют и шастают по помойкам в дорогих нарядах. И в случае чего достаточно сказать, что платье было отдано бомжихе, и больше Маргарита Романовна ничего не знает. Очень удобная позиция – не знать ничего.

Маргарита Романовна выбрала, наконец, платье, которое не болталось на похудевшей фигуре, что на вешалке. Пора было ехать к тайнику, куда, несомненно, поползет недоноска. Та еще явно была жива, поскольку полного освобождения Абимина не чувствовала. Такое ощущение, что митоз еще не закончен и незримая ниточка соединяет ее с не желающим издыхать отбросом.

– Мерзавка! – процедила Маргарита Романовна. – Поймаю, своими руками придушу!

А как же иначе? Именно своими руками и придется душить; такое дело посторонним доверять нельзя.

Мадам хотела привычно резким движением подняться с канапе, но словно раскаленный гвоздь вбило под лопатку. Боль отдала в локоть, эхом запульсировала в левом мизинце. Комната косо повернулась, Маргарита Романовна сползла на пол. Сознание мутилось, боль и чудовищная слабость захлестывали его. Мадам еще пыталась содрать с себя так некстати надетое платье... Митоз, срочно митоз! Какое там срочно?.. – нельзя делиться дважды в один день. Митоз происходил лишь сегодня утром, сердце должно быть новехонькое. И с чего бы ему отказать в самый первый день?

***

Инфаркт и Инсульта уходили по лесной дорожке прочь от брошенной машины.

– А я помню, где у хозяйки устроен схрон, – сообщила Рита. – Только там на платьях монограмма – тридцать три года. Перешивать придется.

– А у меня – координаты в бумажнике, на тот случай, если хозяин забудет, где находится его тайник. Какая там монограмма – представления не имею. Но думаю, что не пятьдесят.

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись, а Устин вдруг подумал, что Рита на удивление красива. Смертельная болезнь больше не искажает ее лицо, а что до синяков под глазами, то женщины, случается, специально рисуют себе это украшение.

– А правда, что мы теперь не бессмертные?

– Не знаю. Но я очень не хочу такого бессмертия. Хозяин в той жизни специально изучал биологию, и я помню, как меня поразило, что среди многоклеточных гаплоидными являются только трутни. Кому охота быть трутнем?

– Боже, о какой ерунде мы говорим! – вслух удивилась Рита.

Они снова рассмеялись, глядя друг другу в глаза, и слились в бесконечном поцелуе


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю