Текст книги "Хождение за два-три моря"

Автор книги: Святослав Пелишенко

Соавторы: Сергей Осташко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Конкретней. В четыре ноль-ноль? В пять ноль-ноль?

Я бормотал. К счастью, выручил Саша:

– В пять. Ноль-ноль.

– Есть, – пограничник облегченно вздохнул. Дальнейшие недолгие переговоры он вел с матросом Нестеренко. Я любовался: это была достойная пара. Саше пошла бы военная форма.

– Ясно. У меня все, – подытожил сержант, – Завтра в пять выпускающий будет в Камышовой.

И калитка захлопнулась. За ней стыла военная тишина.

Камышовая бухта – место новой стоянки «Гагарина». Семья Кириченко – на борту: обеспечивает солярку. Сергей взял на себя покупки, я – пограничников. Треугольник береговых проблем становится привычным. Вы немного отдохните, как говорит Данилыч, а потом… За этими словами следует приказ, который надо выполнять немедленно.

А Саше, разумеется, нужно было на почтамт, и мое счастье, что застава оказалась недалеко.

Письма «от матери» он и здесь не получил. Я, кажется, начинаю догадываться, в чем состоит секрет матроса Нестеренко. Не так уж это сложно.

На выходе из почтамта – какая радость! – столкнулись с Сергеем. Судовому врачу удалось купить фотопленку. До заката оставалось два часа личного времени и самый красивый (повторюсь) город на Черном море.

Нас затрясла туристская лихорадка. Успеть в Панораму, на Графскую пристань, в Морской музей, не забыть про Аквариум… Хотелось после моря и простых человеческих радостей. Хотелось пива. Хотелось прожигать жизнь мороженым.

Существует два способа сокращенного осмотра городов. Можно сесть на лавочку и философски разглядывать прохожих. Можно составить список достопримечательностей и перейти в галоп. К сожалению, мы избрали второй способ.

Мелькали бастионы. Сыпалась скороговорка экскурсоводов. Появился и исчез из поля зрения памятник затопленным кораблям. Саша купил карту-схему города и со свойственной ему пунктуальностью ставил на каждом осмотренном пункте крест.

Мы чувствовали, что делаем что-то не то, но остановиться уже не могли. Константиновский равелин мешался с Малаховым курганом. Здесь бы не промчаться и взглянуть, а остановиться и подумать; но как раз на это не хватало времени. Мы бежали по улицам, залитым абрикосовым вечерним светом, и не замечали их красоты: до закрытия Панорамы осталось полчаса.

Я чувствовал какую-то особо гадкую усталость. Груда сухих путеводительских фактов росла. Голова гудела, кроме того, мы не пообедали; хотелось есть. Навстречу прогарцевал табун экскурсантов. В зубах гида был закушен ячменный корж.

Отрезвил нас Аквариум. Здесь тоже была суета; толпа, оглушенная собственным гомоном, двигалась по часовой вокруг бассейна, где безнадежными кругами – против часовой – плавал скучный долговязый осетр. За стеклами томилась рыбья мелочь. Как и во всяком зоопарке, здесь экспонировалась не живая – полуживая природа. Для посетителей, знакомых с пляжным морем, это экспонируемое море сходит за чистую монету; но мы, пожалуй, к таким посетителям уже не принадлежали. Усохшее чучело дельфина ничем не напоминало полнокровных красавцев, которые еще утром резвились вокруг яхты.

– Идите сюда! – неожиданно позвал Саша. Перед аквариумом с большой океанской черепахой стояла девушка. Она вела по стеклу ладонью; черепаха медленно, важно следовала за рукой, вытягивая морщинистую шею, и что-то как бы выговаривала узкой щелью рта. Ее прищуренные глаза внимательно и ласково смотрели на девушку.

– Милая… добрая… – шептала девушка черепахе. Поглощенные игрой, они никого не замечали: вокруг них, среди бесцельной суматохи, пролегала невидимая линия тишины.

– Черепаха океанская, – прочитал Саша.

– Хорошая девушка! – вздохнул Сергей. И туристское безумие вдруг отпустило.

Больше мы никуда не спешим. На улице вечер, теплый и мягкий. По бульвару у Графской пристани идет чинное военно-морское гуляние. Мелькают светлые кителя моряков, тихо смеются красивые, хорошо одетые женщины.

Солнце садится в море на выходе из бухт. Рядом с огромным красным диском виден статный силуэт военного корабля. Закат на фоне линкора строг. Сергей Щелкает «Зенитом», Саша спрашивает, почему наше светило, находясь у горизонта, краснеет и увеличивается. Мы же, кажется, физики?.. Из Артиллерийской бухты вышло еще одно судно и плавно понеслось на запад, к солнцу и своему товарищу в море.

– Пора домой, – наконец нехотя сказал я и впервые поймал себя на том, что называю «домом» яхту.

VI

15 июля. Вместо «пяти ноль-ноль» пограничник выпустил яхту из Камышовой в половине четвертого.

У капитана есть странный обычай: самое раннее время суток он называет «девятью часами утра».

– Вставайте, уже девять, вот оно. Море не ждет. Дома отоспитесь, вот оно.

При этом спросонья кажется, что тебе в лоб забивают гвоздь.

Нужно сказать, что на Даню и Сашу капитанские методы не действуют. Подняв нас с Сергеем, от матросов Данилыч вынужден был отступиться и, уважая всякий труд, выполняемый профессионально, констатировал:

– Спят сильно. Студенты, вот оно!

Траверз мыса Херсонес прошли еще затемно. Слабый утренний бриз.

Туман. Не «светает», а туман светлеет. Туман южный, летний, розовато-лиловый. Сквозь него и над ним – высокая линия скал. Показалась краюха солнца.

Звуковой лейтмотив восхода – слово «мористей», его то и дело выкрикивает Данилыч. Мористей!..

Перехода вдоль Южного берега Крыма мы ждали давно. В ясную погоду Яйла видна еще из Евпатории. Синяя кромка плато притягивает. Горы растут из моря; не знаю, есть ли на Земле место, где эти две стихии сходятся вот так – вплотную. С этими местами для меня связаны альпинистские воспоминания. Уже давно я просил:

– Данилыч, давайте ближе к Яйле пойдем! Глубины позволяют.

– Позволяют, – соглашался капитан. – У берега и пойдем.

– Понимаете, яхта – единственный шанс! Все эти прогулки «по Крымско-Кавказской» – они далеко слишком ходят. Маршрутов не разглядишь…

– Разглядишь, – обещал мне Данилыч. – Глубины позволяют.

И вот раннее утро, Фиолент, черное ущелье Балаклавы… Громады скал выплывают из дымки как розовые айсберги. Красота непривычная, гипертрофированная, действует вроде допинга. На палубе все возбуждены. Данилыч без всякой надобности щупает паруса. То и дело звучит приказ «мористей», ибо я в забытьи веду яхту на берег. Сергей твердит, что открыл новый вид навигации – без карты, по одной лоции; он читает лоцию вслух, нараспев, как сагу. По-моему, открыт новый вид не навигации, а литературы; для нас, во всяком случае.

Фиолент. Айя. Не географические названия мысов, а звуковые символы утопающих в фиолетовом тумане скал. Произносишь – «Кикинейз» – и во рту возникает вкус винограда; «Сарыч» и «Дзиба» перекатываются, стынут на языке, как клички хищных птиц; и медным колокольным благовестом накрывает царственное имя «Меганом».

Вся эта восточная пышность в лоции уравновешена сдержанным тоном описаний. Они прежде всего точны. «При подходе с норд-веста мыс Фиолент имеет вид седла. У его оконечности лежит приметный камень, похожий на грушу… вблизи долины на берегу видны белая осыпь и отвесный треугольный обрыв…» Сергей читал, и мы видели: верно! Книга разворачивалась по левому борту, оживала и подтверждалась по мере движения вперед. Удивительное чувство: будто творишь, по описанию воссоздаешь Крым.

– Освободи бинокль, боцман!

– Погоди… – Мористей! Что ж ты делаешь?!

– Погодите… маршрутов не видно…

Из путевых записей Сергея.

На траверзе бухты Ласпи оторвать Баклашу от бинокля стало окончательно невозможно. Где-то в этих местах он когда-то залез на стенку.

– Именно тут я заработал радикулит! – Альпинист сиял, будто заработал не радикулит, а орден. Застрять посреди скалы ночью, в январе месяце, называется «поймать холодную». Когда на голову падает камень, считается, что на тебя «спустили чемодан». Термины типа «поющего крюка» непонятны. Лично меня горные радости как-то не привлекли. Умный в гору…

Сколько я выслушал, сколько читал ответов на вопрос «зачем вы лезете в горы» – и не было среди них ни одного убедительного. По-моему, сам вопрос лишен смысла. Умный в гору не пойдет, это ясно.

Но у меня такое ощущение, Сергей, что умный и на яхте не пойдет.

11.00: на подходе к Ялте. Штиль. Матросы наконец поднялись.

На траверзе мыса Кикинейз горы отодвигаются от моря. Красоты здесь уже общеизвестные, кипарисно-курортные. Берег все пышней расцветает дворцами, зеленью, ароматом южных цветов. Все гуще покрывает пляжи красно-коричневая сыпь. Это тела сотен тысяч отдыхающих. Прекрасная земля хворает многолюдством; напротив Алупки столько яблочных огрызков в море, будто здесь только что съели целый сад.

– Неизбежные отходы цивилизации, – формулирует Саша.

– Какая там цивилизация, вот оно! Мусор не надо в море выкидывать! Засиженный Эдем.

До Ялты час ходу. Сергей нервничает:

– А вдруг нас прямо сегодня на Феодосию выпустят?

– Отлично будет, – бодро откликнулся Данилыч. – Сразу и пойдем.

Судового врача такой вариант не устраивал. Я-то знаю, в чем дело: в Одессе Сергей не успел получить отпускных. Наш общий знакомый, Игорь Шевченко, должен был взять деньги по доверенности и привезти в Ялту. Игорь в Ялте уже два дня, Сергей ему звонил, но успеет ли встретиться? Немедленный отход на Феодосию грозит финансовым крахом.

– М-минуточку! Дело в том, что нас обещали встретить… – Сергей начал капитану что-то вполголоса втолковывать. Не знаю, не знаю… По части продвижения вперед Данилыч беспощаден.

У него есть особая теория: «идти, пока идется».

Оправданием спешки служит погоня за «Мечтой». Данилыч не похож на Вольтера, но если б соперника не существовало, капитану следовало бы его выдумать. Вот и сейчас я вспомнил – и заволновался: что-то давно о них ничего не слышно, о массовиках-затейниках. Может, опять «потерялись»? Нет, пока не обгоним – покоя не жди.

А вообще-то есть нечто привлекательное в образе нашего врага, нечто опереточное. Где захотели, там стали. Пограничники нипочем, при попутном – тридцать узлов. Летуны, пижоны, а все-таки завидно. У нас посуровей.

Саша, например, посуровей. Хотя и к нему я с некоторых пор лучше стал относиться. Начал его понимать.

Шерше ля фам, разумеется: не от матери он писем ждет.

Подумайте о могучей силе чувства, способного выгнать в море человека с характером юного бухгалтера!

Подумал. Должен сказать, что механизм этой гипотетической любовной истории мне пока непонятен. А Даня, хитрюга, все знает!

О нашем дневнике. Пора бы подвести некоторые итоги.

Ясно, что все записать мы хронически не успеваем. Нужен более тщательный отбор фактов. Об отобранном – подробней.

Второе (и главное). Не потерять бы особое настроение праздничности будней, в нем суть путешествия. О смысле (это не то же самое) потом рассуждать будем. Сейчас важно сберечь свежесть профана.

Тут я, правда, понимать как раз перестал: мы кто, путешествующие профаны или уже не очень профаны?.. Сам для себя не меняешься; тут требуется взгляд со стороны.

Переговоры судового врача с капитаном закончились, яхта сбавила ход. Точно не знаю, что наговорил Сергей, но Данилыч, похоже, ожидал в Ялте встречи на высшем уровне.

– И по телевизору нас покажут?

– Этого не обещали, – краснел Сергей, – а фотокорреспондент Шевченко будет.

– Тогда нужно, чтоб у нас был приличный вид. Возьми швабру и еще разок скати палубу.

Проклиная свою болтливость, Сергей брал и скатывал.

Мы всячески тянули время: протащились вдоль Ай-Петри, проползли мимо Ласточкина гнезда и долго стояли на рейде, зачем-то пропуская выходящие из порта суда. Потом все корабли в порту кончились. Новых поводов для задержки не нашлось, и около двух часов «Юрий Гагарин» медленно вошел в Ялту.

Глава 6 Материалы Ялтинской встречи

I

Когда яхта проходила мимо маяка, откуда-то сверху зазвучал торжественный голос:

– На «Юрии Гагарине»…

Что именно на «Юрии Гагарине», расслышать не удалось, однако Данилыч кивнул и сказал:

– Все ясно. Швартуемся к крану.

Возле причала стоял понтон, придавленный ажурным металлическим сооружением. Размерами и формой сооружение напоминало дипломный проект начинающего Эйфеля.

– Простите, это кран?

– Кран, – подтвердил вахтенный. – Но только мы через двадцать минут отходим.

– Плавучий кран номер такой-то через двадцать минут отходит, – подтвердил в рупор чей-то бас.

– Чего привязываетесь, мальчики? – кокетливо спросила, выглянув из камбуза, молоденькая повариха. – Мы все равно минут через двадцать отойдем.

– Швартуемся, – приказал Данилыч. – Много говорят. Никуда эта плавучая лебедка не денется.

Капитан, как всегда, был прав. В течение дня к нам подходили матросы, электрики, ответственные за крюк и заведующие левым поворотом стрелы в штормовых условиях. Каждый нес – весть о скором окончании срока, после которого кран обязательно отдаст концы. «Гагарин» спокойно простоял возле «плавучей лебедки» почти сутки.

II

– Где же корреспонденты? – спросил Данилыч, как только петля была наброшена на кнехт крала. – Звоните в редакцию.

Игорь Шевченко с женой Леной и дочкой, трехлетней Танечкой, обитал на квартире двоюродной тетки. Звонок «в редакцию» оторвал семью от еды.

– Это наши яхтсмены! – крикнул Игорь, и в дальнем конце трубки немедленно отреагировали:

– Дяди с кораблика просят, чтобы ты съела еще ложечку.

В материнском голосе звучало искреннее убеждение, что «дяди с кораблика» именно для этого прибыли в Ялту.

– Мы быстро! Через полчаса будем у вас.

– Захвати фотоаппарат, – предупредил Сергей. – Ты – корреспондент. Лена с телевидения, а ребенка одолжили для кинопробы фильма «Юрий Гагарин и дети». Запомнил?.. Как зачем? Вас иначе на территорию порта не пустят, – судовой врач бросил трубку. Я назвал его вруном; Сергей снисходительно напомнил – мы рождены, чтоб сказку сделать былью, – сбегал к начальнику морвокзала, еще куда-то… Через десять минут на проходной порта лежал пропуск: «корреспонденты Шевченко (3 чел.)».

Я не слишком удивился. Когда-то, еще будучи студентами, мы всей группой летели в Ереван на «день физики», летели окольным путем, через Киев, ибо билетов не было; и застряли ночью в Борисполе. Все покорились, задремали в креслах зала ожиданий, а Сергей ушел. До сих пор помню, как меня разбудило объявление: «…под руководством Осташко. Повторяю: на посадку приглашается группа баскетболистов под руководством Осташко».

Это – лишь один из возможных примеров. Иногда суперодессизм Сергея меня даже раздражает.

Когда мы вернулись на яхту, оказалось, что Данилыч успел о корреспондентах забыть.

Капитан побывал у пограничников. Снова, как в Черноморске, он завел нас в каюту и прикрыл люк.

– Меня вот о чем предупредили… В Ялте какие-то контрабандисты орудуют. Хотят захватить плавсредство и в Турцию прорваться. Фамилия главаря Демин, вот оно…

Тут у каждого из нас нашлось по знакомому Демину. Стали гадать, кто из них мог достать товар, которым заинтересовалась заграница. Оказалось, что все.

– И еще мне сказали, – продолжал капитан, – чтоб мы рыжий стаксель не вздумали поднимать.

– Как рыжий стаксель? При чем тут…

– Сам не понимаю. Какой-то катамаран из Ялты вчера вышел, вот оно… больше ничего не хотели говорить…

Я ровным счетом ничего не понял; Сергей тоже. То ли «Мечта» в перерывах между концертами занялась контрабандой, то ли ее угнали в Турцию, то ли собираются угнать… Какая-то чепуха с налетом мистики, характерная для образа нашего врага; а выход на завтра дали… В крышу каюты постучали, низкий голос прохрипел: «Хлопцы, моя фамилия Демин, подбросьте, хлопцы, до Стамбула!» – и в люк просунулось веселое лицо Дани. Мастер по парусам спешил на танцы.

С берега замахали: приближалась семья Шевченко. На шее Игоря висел фотоаппарат. Обе дамы – трех и двадцати пяти лет – были в ярких футболках, сливавшихся с видом на ялтинскую набережную. Мы познакомили капитана с «корреспондентами», и Данилыч уселся на корме, положив руку на румпель. Он явно позировал.

Шевченки, однако, глядели только на нас с Сергеем, глядели как-то странно.

– Папа, это пилаты?! – Танечка спряталась за спину отца.

Оправдывая такое определение, судовой врач отобрал у Игоря деньги.

– Дяди загорели на кораблике, – объяснила ребенку Лена. – Ты разве не узнаешь дядю Сережу и дядю Славу?

Неискушенное дитя покачало головой. Это, пожалуй, и был тот «взгляд со стороны», которого нам не хватало. Путешествуя на яхте, от цивилизации быстро отрываешься. Темнеет кожа, отрастает борода, забываются права и обязанности главы семьи; но процесс одичания незаметен, ибо происходит со всеми членами команды одновременно. Чтобы его оценить, лучше всего встретить ребенка, который видел тебя всего неделю назад.

На фоне бледнолицей, упитанной семьи Шевченко мы, конечно, выделялись. Воспаленные глаза, обугленные лица, вместо волос – серая пакля, скрежещущая от соли… В доведенной до таких пределов запущенности появляется уже и нечто романтическое. Одеты мы были соответственно: достаточно описать шорты судового врача, которые он сшил в раннем детстве, отрезав штанины от любимых парусиновых брюк своего дедушки. Шорты имели цвет всех сортов краски, которой красят яхту. Недостаток пуговиц восполнялся избытком прорех; карманчик для часов говорил о хорошем вкусе их обладателя. В этих шортах Сергею море по колено: выше колена уже начинаются шорты…

Мы наскоро переоделись. Танечка немного расхрабрилась.

– Можно колаблик посмотлеть?

– Это у дяди капитана нужно спрашивать, – Игорь вспомнил о своем корреспондентстве и спохватился. Забытый дядя капитан терпеливо ждал начала съемок. Шевченко взялся за аппарат и сразу стал похож на репортера воскресной газеты в субботний вечер. Длилась съемка не больше минуты, в кадре неизменно присутствовали жена и дочь фотографа. Лицо Данилыча выражало сложные чувства: он понял, что это за корреспондент, но выход из Ялты уже взят на завтра, матросы давно сбежали в город, вот оно… Капитан провел экскурсию по яхте и отпустил всех с миром.

III

В Ялте было жарко. Амфитеатр гор собирал лучи, как линза, а в фокусе людские потоки завихрялись, переплетались, стихийно вытягивались в нити очередей. Нити двигались только назад, ибо вновь подошедшие лезли вперед. Отношение хвоста очереди к ее голове напоминало поведение скорпиона в минуту смертельной опасности. Поражало обилие бесполезных вещей: торговали ожерельями из ракушек, яблочных косточек и обкатанных морем булыжников; наживались на раковинах рапаны, сбывали куски грубого плетня, свернутые в некое подобие сумок… Продавали и поддельных «куриных богов». Есть примета, что «куриный бог» – галька с отверстием, выточенным в ней морем, – приносит счастье, приносит тому, кто сам его найдет; здесь же счастье продавали на цепочках, просверлив Дрелью.

– Душновато, я как-то отвык… – пробормотал Сергей. – У вас тут можно где-нибудь спокойно посидеть?

– Сейчас, я только «Советский спорт» в киоске возьму. Вы же неделю без информации!

Фу-ф… Открытая веранда кафе была вознесена на крышу. Лифт только что поднял нас из муравейника города сюда, в оазис относительной прохлады. Первый тост был «за встречу».

– А теперь – рассказывайте, – семья корреспондентов смотрела на нас с предвкушением.

Мы переглянулись. О чем, собственно, рассказывать? Как передать впечатления парусного похода людям, не умеющим отличить бизань от брашпиля? Да и поймут ли они радости подъема в четыре утра или здорового сна на палубе под проливным дождем?..

– Ну, – неуверенно начал я, – у нас все хорошо. На Тендре комары, например, как здесь голуби.

Беседа наладилась, как только мы почувствовали: от рассказчиков в таких случаях ждут экзотики.

– Идем как-то раз левым галсом… – я давал «запевку», а Сергей подхватывал:

– А навстречу подводная лодка!

– …Данилыч кричит: матрац за бортом!..

– …белужьей ухой палубу мыли… Наливай. Постепенно наше красноречие стало иссякать, и в разговор включились Шевченки. Вопросы они задавали вполне бессмысленные.

– На мачты лазить не тяжело? – спрашивал Игорь. – Как зачем? Ну… когда паруса натягиваете…

– А кто вам стирает? – интересовалась Лена.

– Акулу-калакулу видели? – вносил свою лепту ребенок. Все-таки точка зрения Танечки была самой здравой.

– Да, здорово… Ну и мы тут тоже отдыхаем, – несмело сказал Игорь, когда темы яхты, по его мнению, были исчерпаны.

– Не понимаю, – перебил Сергей, – как тут можно отдыхать?

– Ну почему: на пляж ходим, в кино… Кстати! Давайте в кино сходим. Хороший фильм: «Идеальный муж»…

Я невольно засмеялся. Все-таки за неделю похода мы изменились не только внешне; изменилось и отношение к радостям жизни. Какой «Советский спорт», какое кино?! Завтра мы снова пойдем морем вдоль Крыма. Разве в кино такое покажут? Спор о сравнительных достоинствах морского и берегового отдыха заглох: все было ясно.

Уже смеркалось, когда мы снова вышли в город. Искусственное освещение преобразило Ялту. Над главпочтамтом зажглась надпись: ТЕЛЕГРАФ. ТЕЛЕФОН. ЛЕТАЙТЕ САМ… Остальную часть надписи скрывали кипарисы. У кинотеатра стояла огромная очередь. Кроме «Идеального мужа», там, судя по афише, показывали фильм «А.Рублев». По улице непрерывным потоком двигались гуляющие.

В вечерней Ялте шла ежевечерняя демонстрация мод. Разодетые и просто раздетые граждане дефилировали вдоль набережной. Четко различались пары двух типов: супруги законные – и малознакомые. У законных глава семьи плыла впереди; за ней, как дополнение к вечернему туалету, плелся муж. Он с завистью поглядывал на пары второй категории.

У этих вторых впереди шел мужчина. Спутница смотрела на него с обожанием и заразительно смеялась после каждого слова.

Шевченки проводили нас до проходной порта.

– Ну, давайте прощаться! – Игорь произнес эти слова преувеличенно бодро. Мне стало его жаль. Всякая сцена расставания – дискриминация тех, кто провожает. У путешественника возникает легкая грусть и элегическая жалость к остающимся (как они, бедные, меня любят!). Потом, в дороге, это чувство быстро размывается. А у провожающего грусть смешана с изрядной долей зависти.

– Сами думаем отсюда вырваться, – Шевченко больше не пытался пропагандировать отдых в Ялте. – Вот в Судак, может, съездим. Если получится… Танюша днем спит…

– Судак? – Сергей зевнул. – Будем его проходить. Завтра.

Мы простились. Сразу из трех ближайших рестора нов донеслась песня «Остановите музыку», и я подумал: именно этого не хватает Ялте для счастья. Семья Игоря возвращалась в город, а мы – на яхту, домой, к праздничным будням путешествия.