Текст книги "КотДог (СИ)"

Автор книги: Светлана Тулина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– Во-во. Наши кобели такие же! Вам хоть повезло, у вас дважды в сезон, а наши разумные да верные только до первой свадьбы! А чьей свадьбы – им не важно, лишь бы поближе была. Стоит унюхать – и всё. У них от любой, самой завалящей свадьбы просто напрочь рубку сносит. И как их любить – таких?!

Она сочувственно вздохнула. И, кажется, снова пододвинулась. Хм. Это была не совсем та реакция, на которую он рассчитывал. Может, следовало быть ещё чуть пооткровеннее? Чему их учат эти их наставники? В мире, где выбор из одиннадцати женихов слишком мал… попробуй тут объясни доходчиво и вразумительно. Ладно, попытаемся с другого конца.

– В том-то и дело, что никак. Любовь, она… ну или простая эмоциональная привязанность, не важно… она возможна только среди равных. Равных, понимаешь? Ну хотя бы приблизительно. Среди тех, кто тебя понимает и может ответить взаимностью. Для тебя это, возможно, покажется странным, а может и нет, я мало знаю о ваших укладах… но попытайся понять. С кошкой нельзя дружить. И любить её тоже нельзя. Возможно, когда-то было иначе, не знаю. Наверное, было. Но очень давно, настолько, что никто и не помнит уже. Это табу настолько древнее и естественное, что не вызывает ни малейших вопросов. Небо синее, огонь жжётся, сквот согревает, кошек любить нельзя. Вещи одного порядка, никаких вопросов! Нет, ну случаются, конечно, атавизмы… слепому трудно объяснить про цвет неба… Но ведь слепой – не нормален по определению, он ущербен. И сам же первый страдает от своей ущербности. Тот, кто не верит в опасность огня и игнорирует запрет совать в него руку, делает хуже только себе. Атавизмы… да, случаются, но ни к чему хорошему они не приводят. Я много гадостей могу наговорить про Леди из Совета, но они там отнюдь не дуры. Опыт поколений и всё такое, этот запрет писан кровью и сломанными судьбами. Милтонс, как же трудно объяснять что-то настолько естественное! Этому ведь никто не учит, оно само собой разумеется, понимаешь? С молоком матери… Кошка – она другая, совсем-совсем другая… С кошкой – нельзя! Только инициация, только котята – и всё. Ничего личного, никаких эмоций, сплошная взаимовыгода. А всё остальное… все, так сказать, высокие чувства… ну, они остаются достойному. Способному их оценить и ответить. Способному тебя понять. Такому же, как ты. Во всём такому же. Ты… понимаешь, о чём я?

Какое-то время она молчала. А потом вдруг спросила очень тихо:

– Как её звали? Ну, эту, которую ты… атавизму твою? И что с ней случилось? Ведь случилось же что-то, да?

– Не понимаю, что ты имеешь в виду…

Даже он сам слышал, насколько фальшиво звучит его голос. Фальшиво и жалко. Ознобом продёрнуло по позвоночнику. Ей неоткуда знать. И догадаться не с чего. Он ведь почти ничего не сказал, она не могла…

– Да поняла я всё, не маленькая. – Она шевельнулась, то ли плечом пожала, то ли просто устраивалась поудобнее, мазнула волосами по его спине, усиливая озноб. – Наши кобели тоже частенько, когда свадьбы рядом долго нет, устраивают… разное. У нас это так и называют – котячьи игры. Наставники даже поощряют, говорят – здоровая конкуренция, доминирование, борьба за лидерство. Сначала поединки там и соперничество, типа кто выше ногу задерёт, а под конец как раз эти самые высокие чувства. И чем выше, тем лучше. Ну, в смысле, кто сверху, тому и косточка. Ерунда это всё, щенячьи развлекалочки. Но ты ведь сейчас не о том, да? Ты ведь… тоже из этих, которые неправильные, правда? Я сразу поняла, когда ты заговорил про защиту и про то, что вы не умеете всерьёз… У тебя стал такой уверенный голос! Вит тоже всегда говорит таким голосом, когда начинает врать… У нас говорят, что любопытство сгубило кошку, но я же не кошка, правда? Значит, мне ничего не грозит и можно быть любопытной. Как её звали?

– Не важно.

Ксант передёрнул плечами.

От воды явственно тянуло сыростью, наверное, именно от этого его всё сильнее знобило. Конечно, от этого, от чего же ещё? Внезапный поворот темы перестал ему нравиться. Захотелось уйти. И он сам не понял, почему вместо того чтобы встать и разом оставить неприятный разговор за спиной, вдруг сказал:

– Это было давно.

– Она… умерла?

Наверное, слух у собак настроен как-то иначе. Во всяком случае, сам Ксант не слышал в своём голосе ничего особенного. Уйти, оборвав слишком странный и ставший чересчур опасным разговор, хотелось всё острее. Но почти так же остро – вот ведь странность! – хотелось продолжить эту щекочущую нервы игру в вопросы и ответы. За последнее время он неплохо наловчился избегать таких игр – слишком уж высоки были в них ставки. Но сейчас-то ситуация несколько иная. Она – с другого берега, и у неё совсем иные понятия о том, что правильно, а что – нет. Она не отшатнётся в ужасе, не покрутит пальцем у виска, не посмотрит с брезгливой жалостью, даже если узнает. Она просто не поймёт. Хотя и уверена, что поняла всё. И даже не подозревает, насколько же на самом деле ошибается...

– Да. Давно.

– А всё-таки – как её звали?

Уррф!

А она упрямая.

Ксант замешкался не больше, чем на пару вдохов. Да ладно! Она всё равно не общается ни с кем из правобережных, кроме него, и некому ей нашептать. Это имя не скажет ей ни о чём, она ничего не поймёт. А, значит, и врать незачем. А он так давно не доставлял себе удовольствия произносить его вслух, это короткое имя…

– Миу. И не её, а его. Я всё-таки, знаешь ли, нормальный. Тут ты ошиблась. Немножко. Его звали Миу...

Ответил, может быть, чуточку слишком резко – очень уж допекла. Одновременно чуть развернулся и подтянул колени к груди, отстраняясь и тем самым избавляя её от необходимости самой шокированно отшатываться. Игра на фальшивой грани, щекочущий нервы и почти безопасный риск – вряд ли она знает имя кронпринца из столь понравившейся ей сказки, но всё-таки, чем милтонс не шутит, когда лоранты спят?

Пауза была короткой, почти неуловимой, а потом…

Она завозилась, встала на коленки и разделившее их расстояние преодолела чуть ли не демонстративно, на этот раз прижавшись к нему куда плотнее, чем ранее. Она что – совсем идиотка? Он ведь только что ей всё объяснил, буквально на пальцах… Или сучки все такие и ластятся к тем, кто их гонит и бьёт? Если её ударить – вообще полезет целоваться?

– Не отодвигайся больше, – попросила она, удовлетворённо устраивая голову на его плече. – Ты тёпленький, а на камне холодно.

И, прежде чем он смог придумать достойный ответ, тем же тоном добавила:

– Миу… Красивое имя… И ты до сих пор его любишь?

О лоранты, она же совсем щенок! И ей так хочется сказки. Пусть даже и такой, странной и несколько экзотической, но чтобы обязательно про любовь, вечную, огромную и чистую. Извини, детка, но сказки сегодня не будет. А то ведь ты ещё и счастливого конца потребуешь…

– Вряд ли.

– Ты был ему верен?

– Нет, конечно. У меня восемь признанных плановых котят только в последнем сезоне, и это не считая всякой мелочи. Верность – это такая смешная штука… от неё никому никакого толка. Верность – это для вас. Вместо поводка и ошейника, чтобы удобнее управлять. А коты слишком любят свободу, чтобы быть такими… хм… верными.

Довод шатковат, конечно… верность, смешная и бесполезная штука, чего уж, на обоих берегах смешная, и только такая юная наивная пёсик-девочка может не понимать и надеяться. В свою очередь позволяя и Ксанту надеяться, что она не сообразит про шаткость его довода, не поймет, что котята и верность сидят на разных ветках дерева логики.

Краем глаза он видел, как разочарованно вытянулась её мордашка. Вот и отличненько. Она поняла столько, сколько надо было понять, не меньше, но и не больше. Отодвигаться, правда, так и не стала. И хорошо, вечер действительно выдался прохладным. Вздохнула только глубоко и прерывисто – и Ксант не без труда подавил желание ответить таким же вздохом, продолжительным и печальным. Но тут она как раз добавила чуть слышно и очень упрямо, со странным удовлетворением в голосе:

– Ну и хорошо. Я ведь не кошка. Значит, меня можно…

И тогда Ксант расхохотался. Было это, конечно же, очень невежливо, но сдержаться он не сумел, дикость подобного вывода сработала, разрядив скопившееся внутреннее напряжение смехом.

– Деточка! – сказал он, слегка успокоившись. – Да по сравнению с тобой любая кошка – роднее родного! Ты вообще словно с орбиты свалилась, настолько другая. Прости, конечно, но с тобою у меня уж точно никаких шансов.

Вот так, девочка. Именно так. Вот теперь можешь обижаться. А чего ты ожидала от кота? Романтики? Ха!

Фан-та-зёр-ка…

*

====== ...и новые порядки ======

*

– А вот эти, пожалуй, вполне перспективная пара.

– Которые?

– Зонд девять, третий экран. Те, что у водопада.

– Ну-ка, дай глянуть… Ничего себе! Ты в своём уме?! Они же с разных берегов! Ты на ауры посмотри!!!

– Я и смотрю. А ещё я смотрю на генетические коды и дерево вероятностей.

– Бред! Милтонс не зря разогнал их по разным песочницам! Если бы он хотел их скрещивать – зачем вводить столь строгие ограничения и запреты?! Зачем забивать поведенческие табу в самый базис, чуть ли не на генетический уровень?!

– Запретный плод сладок. И песок в чужой песочнице всегда более привлекателен.

– Ты думаешь? Хм… но так переусложнять…

– Я не думаю. Я считаю. И мои расчёты показывают, что у этой славной парочки будут очень интересные дети. Интересные и… перспективные.

– Но кошка с собакой?! Бред…

– Ты лучше посмотри на линию этой малышки.

– Ну-ка, ну-ка… Что-то знакомое… Милтонс свидетель! Это же та самая!!! Зря ты тогда так, я же говорю, могло получиться, надо было дожать! Уже тогда! И не сидели бы теперь… Малышка перспективная, да. Но… собака и кот?..

– У девочки редкая линия. Именно эту ветвь сам Милтонс называл наиболее…

– Милтонс в своём гребаном недоотчёте называл целых три ветви!!!

– Именно. И представителей двух из них ты сейчас видишь на третьем экране девятого зонда.

– Ты считаешь, что и он – тоже из перспективных?.. Нда, действительно, а я как-то даже… Слушай, а ведь это идея! Нет, действительно! Гибрид. Полукровка. Полукровки зачастую куда сильнее родительских пород, тех же мулов вспомнить! Или эль-габриусов! С Милтонса станется запрятать две части пазла на разных берегах. И почему мы раньше не додумались! Но кот и собака… ты думаешь, у них хоть что-то получится?

– Почему бы и нет? При достаточно сильной мотивации…

– Ха! Ну, уж мотивацию мы им обеспечим!

*

Она опаздывала.

Днём до посёлка – рукой подать, даже согреться как следует не успеваешь. Днём она, пожалуй, не сумела бы опоздать, даже сильно постаравшись. Но так ведь это – днём. Днём не цепляют за ноги нахальные ветки, не подворачиваются камни, предательски невидимые в обманчивой пляске теней Малой луны. Днём она бы бежала, а не плелась, через шаг спотыкаясь и чуть ли не падая через каждое третье спотыканье!

Впрочем, нет.

Днём бы она тоже не успела.

– Где тебя милтонс носит?!

Странно.

Руки у Вита злые, в плечи вцепились грубо, словно намекая на близкое уже наказание. А вот в голосе – больше облегчения, чем праведного негодования. Да и вообще – что он делает тут, в двух шагах от её личного тайного отнорка, о котором, как она полагала, не знает никто? Откуда он вообще тут взялся, злой и вполне вменяемый, когда ему ещё как минимум дня два на сьюссиной свадьбе гулять полагается?

– Извини…

Он не дал ей договорить, впихнул в отнорок, да ещё и наподдал как следует по заднице – для придачи должного ускорения. Перестарался – она не успела стормозить руками и зарылась лицом в землю. Крутанулась, вывинчиваясь на поверхность уже по внутреннюю сторону забора. Обычно она пролезала тут в сквоте. Но не при Вите же! Поднялась, отплёвываясь и ожидая, пока пролезет и сам Вит. Он сопел, шипел и ругался шёпотом, протискиваясь, и от этого она вдруг ощутила странное злорадное удовлетворение. А правильно! Нечего по чужим отноркам шастать, не под твои габариты рылось!

А то, что толкнул он её так сильно – это даже и хорошо. С полным ртом земли извиняться очень трудно. А ей почему-то совсем не хотелось сегодня извиняться.

Впрочем, вёл себя Вит настолько странно, что оправдания сами собою завязли бы у неё в зубах, даже имей она желание высказать их вслух.

Вместо того чтобы наградить затрещиной – так, для порядка и в преддверии настоящего наказания – он выволок её к освещённой узкими лунами стене патрульной конуры и начал лихорадочно отряхивать. Даже на корточки присел, чтобы удобнее было обтирать какой-то грязной тряпкой её перепачканные в земле ноги. Присмотревшись, она узнала в этой тряпке парадную форму самого Вита. И настолько растерялась, что даже не пыталась сопротивляться.

– Наградил же милтонс сестричкой! – шипел Вит сквозь зубы, слегка подскуливая. – Носит её вечно где-то, а изгваздалась-то, лоранты-следователи, просто ходячий ужас, как же я тебя такую людям-то показывать буду?!

И ещё много чего шипел он, судорожно приводя в порядок её одежду и оттирая грязь с исцарапанных коленок. Но от этого странное его поведение понятнее не становилось.

Внезапно стало светло, над низкими крышами заметались оранжевые сполохи, отодвигая ночь далеко за пределы посёлка. Стенка конуры, к которой прижимались её лопатки от грубой заботливости Вита, внезапно оказалась в глубокой тени – свет шёл с Центрального Выгула. И оттуда же поплыл звон – низкий, тягучий.

В тон ему завыл Вит – тихонечко, сквозь зубы.

– Искра! Они уже дали Искру и Стартовый Сигнал! Скоро топливо подадут и начнут Обратный Отсчёт! А потом и «Поехали!» прокричат… А мы с тобой ещё не под дюзами!!!

Он схватил её за руку и потащил к центру посёлка, крича на бегу:

– Ты хоть понимаешь, дура, какое тебе счастье выпало! Сами Лоранты-Следователи, да будет вечно стабильной их орбита, выбрали тебя искупительной жертвой! Они обещают возобновить Испытания – для твоих детей!..

*

И любопытная ночь, уже было подкравшаяся в желании разузнать, отчего не спится этим странным двуногим, испуганно отшатнулась от рванувшегося к небесам ревущего пламени огромных ритуальных костров…

*

Ночь лениво жмурилась обеими лунами – узкими, словно глаза засыпающей кошки. Она и не пыталась разглядеть то, что происходило внизу, под плотным прикрытием глянцево поблёскивающей листвы. Оттуда, сверху, слитные кроны деревьев казались гладью безбрежного моря, спокойной и непроницаемой. Если на глубине у самого дна и начинались бурления и суета, до безмятежной поверхности не долетало даже отдалённого намёка. Так зачастую и сильнейшие глубинные течения не вызывают на поверхности океана даже лёгкой ряби.

Река с высоты казалась серебряной лентой. Огромный и уже почти прогоревший костёр на том ее берегу, где не было леса, выглядел самоцветом, подвешенным на этой ленте. Драгоценным камнем цвета гаснущего пламени…

– Я что-то не совсем понял. У меня что – больше нет Права На Выбор? Священного права любого взрослого кота? Ты собираешься мне… я не расслышал… кажется – при-ка-зать? Мне, коту?..

Непроницаемой листва казалась только сверху. Внизу же света вполне хватало, чтобы как следует разглядеть высоко вздёрнутые брови Ксанта и его глаза, широко раскрытые в почти ненаигранном удивлении. Всем разглядеть, кому могло бы быть любопытно. Только вот праздно любопытствующих посторонних в Круге не было.

В этот Круг и так-то старались не заходить без особой на то нужды. Сейчас же у всех совершенно неожиданно обнаружились чрезвычайно срочные дела где-то поодаль. И Ксант сколько угодно мог поднимать свои брови – оценить было некому. Кроме, разве что, Леди Мьяуриссии. Старшей Леди. Самой Старшей. И – вот уже почти два сезона – Старшей Матери. Страшноватое сочетание. Такую вряд ли проймёшь вздёрнутыми бровками и наивно округлёнными глазками.

Ну ладно, ладно, но попробовать-то стоило?!

– Ну что ты, лапушка… Приказать я тебе, конечно же, не могу… Как можно!

Леди Мьяуриссия ехидно оскалила острые белые зубы. Эти зубы разгрызли с хрустом и писком вот уже шестой десяток сезонов – и, надо отметить, сделали это без малейшего для себя ущерба.

– Как же я могу нарушить Священное Право Кота? Ваше единственное, можно сказать, право… Никак я не могу его нарушить…

Голос у Старшей Леди был мягок и нежен. С такой же мягкой нежностью скользит по обнаженной коже бархатистое тельце Быстрой Смерти. Говорят, у той твари действительно очень мягкое и нежное брюшко. Ксант не видел – прозванные так многоножки водятся далеко, где сухо, нет рек и почти совсем нет деревьев. Да и мало кто из тех, кто действительно видел Быструю Смерть и ощущал бархатистость её брюшка на собственной коже, может потом рассказать об увиденном и прочувствованном.

– Но кое-что я всё же могу. В том числе – сделать твою дальнейшую жизнь достаточно… ммм… неприятной. Надеюсь, ты не сомневаешься, что я знаю массу не слишком приятных и можно даже сказать печальных обстоятельств, которые умная леди-мать может устроить зарвавшемуся котёнку на вполне законных основаниях?

Стоять и дальше с вытаращенными глазами было попросту глупо. Тем более что зрителей нет. Ксант вздохнул, отвёл взгляд, открыто признавая собственное поражение, скривился и отрицательно мотнул головой. В способностях Леди Мьяуриссии он не сомневался.

– Вот и умничка. Так что никаких приказов. Что ты?! Священное право священно, и выбирать будешь только ты сам. Просто предлагаемый тебе выбор несколько… необычен, вот и всё. Но решать всё равно тебе. Ну и так что же ты выберешь и решишь? Я вся внимание.

Ксант фыркнул. Старшая Леди правильно оценила тон этого фырканья и заговорила уже совсем с другой интонацией – без нажима и почти как с равным. Насколько, конечно, может быть ровней простому коту Старшая Леди.

– Сам рассуди – ну что в этом такого? Подумаешь! Просто ещё один Обряд Инициации! Сколько их на твоём счету? Вот-вот, ты же у нас мастер, выдающийся специалист, знатный дефлоратор, вести о твоей доблести достигают звёзд, и даже сами Лоранты – и те оценили твоё мастерство по заслугам. Великая честь. Не кого-то потребовали, а именно тебя, сам понимать должен… Впрочем, мы и без небесного подтверждения всё равно бы тебя выбрали, ты ведь из молодняка самый лучший, кого же посылать, как не тебя? Сам подумай – кому ещё могли бы мы поручить такое ответственное дело?

Ксант фыркнул снова. Вздёрнул подбородок. Он не собирался соглашаться. Во всяком случае – не так быстро. Хотя и знал, что в конце концов придётся. Даже самый маленький и глупый котёнок отлично знает, с какой стороны у птички острый клюв, а с какой – вкусное мягкое пузичко. Но именно потому, что соглашаться всё равно придётся и единственное, что осталось – это как следует повыламываться напоследок, выламываться следует как за себя, а не за кого постороннего. Вот и будем выламываться, а они пусть уговаривают. Таковы правила игры.

– Леди, не надо смешить мой хвост! Специалистов полно. И куда более опытных. Тим, например. Или тот же Базилий. Вы, конечно, можете и не знать, но это именно он меня научил всему, что я умею. Но далеко не всему, что умеет он сам.

– Тимур стар. – Леди Мьяуриссия одобрительно улыбнулась – она тоже чтила ритуал и не любила слишком быстрых побед. – Вот уже четыре сезона он не провёл ни одной удачной инициации. Да и ранее его обряды некоторое время были не слишком успешны. Его лучшие годы давно уже позади. Беда же Базилия в том, что он слишком умён и опытен. Он много знает о прошлом, но эти знания сейчас ему только мешали бы. Тебе предстоит такое, о чём он знал бы не больше тебя. А он – в отличии от тебя – уже привык к тому, что знает и умеет всё. Нет. Будь Базилий единственным котом подходящего возраста – я и тогда не рекомендовала бы поручать этот обряд ему. Здесь нужен вчерашний котёнок. Умный – да. Опытный – да, но молодой и нахальный. Такой, как ты.

– Леди, если вам нужны сосунки, то Маркисс даст мне фору в два световых по части нахальства и молодости.

Снова сверкнули под луной белоснежные зубы. Показалось или нет, что клыки действительно удлинились и стали более острыми?

– Маркисс – глуупый мальчиишка. Он на всюу жизнь останется котёонкоум. По части оупыта оун тебе и в подхвоустье не гоудится, да ты и сам этоу знааешь, ты веедь у наас уумница.

Не показалось. В голосе тоже проступают мурлыкающие интонации. Материнские такие, убаюкивающие. Последний довод – довод Матери. Таким тоном говорят со слепыми котятами. Шалунишка, ты опять вёл себя плохо, но это ничего, ведь мамочка тебя всё равно любит. И слепые котята искренне верят этим словам, а, главное, – этому тону. Правда, с возрастом они перестают быть слепыми.

Только вот всё равно почему-то каждый раз так хочется поверить…

– Малыш, послушай, священное право – оно, конечно… Но ведь слово Лорантов-Следователей священно не менее! Пятнадцать сезонов они нас игнорировали, пятнадцать сезонов не было никакой надежды на Гуманитарную Благодать… Тебе нравится Рацион? Ну так вот, их почти не осталось, этих вкусных маленьких плиток. Что ты так на меня смотришь? Да, именно, они тоже часть Благодати, каждый раз, после Испытаний…. Только вот Испытаний нет уже пятнадцать сезонов. Да, мы подделываем мелкую раздачу – каждый раз, для котят, а что ещё остаётся? Но ты ведь взрослый, должен понимать – нет испытаний, нет и Благодати. Впрочем, Рацион – ерунда, охотницы нас прокормят, но вот одежда… Тебе нравятся кожаные штаны? Грубые, плохо выделанные и скверно пахнущие… Впрочем, что я тебе рассказываю, ты же видел охотниц. И нюхал. А скоро всем придётся носить такое – шорты не растут на деревьях. А посуда из глины тебе нравится? Она прелестна, пока остаётся котячьей забавой, но вот готовить в ней… Зачем? Куда проще уйти в сквот. Надолго. Может быть, навсегда. В сквоте не нужна одежда, и еда годится сырая… Ты знаешь, что число охотниц растёт с каждым сезоном? И они всё больше времени проводят в сквоте? Они дичают, Ксант. Мы дичаем. Возобновление Испытаний – наша единственная надежда, иначе очень скоро мы все уйдём в сквот – и уже не захотим возвращаться… Как ты думаешь, зачем мы Пятнадцать сезонов зажигали Сигнальный Маяк и отправляли дежурных к Лестнице-в-Небо, а потом имитировали Снисхождение Гуманитарной Благодати? Вера, Ксант. Вера слабеет, а она единственное, что удерживает нас от сползания в дикость. В некоторых лукошках стали поговаривать, что орбита давно пуста. И никто больше не наблюдает за нами свыше. Думаешь, я не знала про эти мерзкие разговорчики? Знала. Но – верила, что это неправда и когда-нибудь неверящие будут посрамлены. И оказалась права. Лоранты не случайно выбрали тебя, у тебя три десятка удачных обрядов. Три десятка инициаций – и полтора десятка пропущенных сезонов, словно по два обряда на каждый, думаешь, это случайно? Нет. Это знак.

– Двадцать девять.

– Это неважно, пусть пока двадцать девять… пусть. Впрочем... Как раз-таки важно! Именно этот, тридцатый, станет самым важным, самым значимым. Это всё равно знак, нет, это даже ещё больший знак! – Голос Старшей Леди стал совсем ласковым. – Главное – такая честь… Ты не бойся, подумаешь – сучка, велика ли разница? Все мы внутри одинаковые, что леди, что сучки, чего тут бояться? Некоторые леди – те ещё сучки, тебе ли не знать? Просто делай своё дело, держи покрепче да суй поглубже, делов-то! А если действительно чего опасаешься… – тут её тон стал настолько доверительным, что Ксанта затошнило, – то у меня настоечка есть. Вот, держи. Хорошая такая настоечка, как раз для таких случаев. После неё ты не то что на сучку – на любое дерево с дуплом кидаться начнёшь…

Теперь его брали на «слабо». По ритуалу следовало оскорбиться. И сделать вид, что уходит. Как же – тут сомневаются не только в его храбрости, но и в мужской силе! Он не останется там, где… да он никому не позволит… да он никогда… да ищите другого…

У края круга его, конечно же, остановят. Потом будет ещё два-три взаимных полу-извинений, полу-угроз, три шага вперёд, два назад, три в сторону – и снова по кругу… Повторить не менее трёх раз – и можно соглашаться, не потеряв лица.

Ксант дёрнул ухом. Ему внезапно стало скучно и противно.

– Ладно. Считай, что ты была очень убедительна. Когда?

*

====== Сюрпри-и-из! ======

– Старые порядки его не устраивали! Ну так получай сучку, засранец! Будешь теперь скакать на задних лапках через кольцо! Аппорт, Бобик! К ноге!

Ксант передёрнул затянутыми в мягкое серебро плечами, словно сгоняя муху. Стиснул зубы. Но оборачиваться на злобное шипенье из кустов не стал.

Много чести.

Дёрнув плечами ещё раз, словно и ранее это было только от утренней промозглости, он вышел на берег. Ему не было холодно, ритуальный плащ жениха на поверку оказался штукой достаточно тёплой, хотя и выглядел так, словно пошили его из рыбьей чешуи. И был он плотно застёгнут на горле, плащ этот. Словно ошейник. Жутко неудобный и издалека видимый всем символ его нынешнего статуса. Чтобы случайно не ошибся никто. Даже совершенно посторонний и непричастный, не знающий Ксанта в лицо. Даже вообще ничего не знающий. Словно такие могли остаться на том или этом берегу.

Странное чувство унизительной гордости, крутой замес, от которого кружится голова и горло перехватывает куда сильнее, чем от тугой завязки ритуального плаща. Весь сегодняшний день он ловил на себе взгляды – завистливые, оценивающие, заинтересованные или презрительные. Равнодушных не было. Уже давно не употребляемая инобережниками презрительная кличка Тузик прозвучала четыре раза. Дважды его назвали Бобиком, и ещё один раз просто тявкнули за спиной, глумливо и безадресно. Три раза сочувственно потрепали по плечу, дважды посоветовали держаться и не уронить чести.

Старшие Леди смотрели одинаково – подозрительно и пристально, словно стараясь разглядеть нечто, ранее упущенное, но замеченное великими и непогрешимыми Лорантами с их высокой орбиты. Глядя на них, и самые оголтелые не рисковали издеваться в открытую. А жаль. Очень хотелось подраться. Но никто за весь день по-крупному так и не нарвался, а ввязываться первому самому… много чести.

Вот и сейчас, на берегу, перед ним все почтительно расступались. Впрочем, может, и не перед ним – шестеро молодых леди-охранниц, накачанных, бдительных и очень не любящих шутить, заставят, пожалуй, почтительно расступиться любую толпу. Этакий то ли почётный эскорт, то ли действительно стража, следить призванная. Чтобы самими Лорантами выбранный жених в последний момент не попытался удрать от предписанного ему счастья. Леди Мьяуриссия каждую из них попросила лично – ей очень не понравилось то, как Ксант скомкал конец разговора в Круге.

Тот, кто так легко нарушил один ритуал, будет ли сомневаться, нарушая другой?..

Обряд пришлось отложить почти на трое суток. Сначала Старшая Леди-Мать никак не могла договориться с Держателем Поводка о месте проведения Инициации (или просто Свадьбы – на таком названии настаивали левобережные). Ни та, ни другая сторона не желали соглашаться на проведение столь важной церемонии на противоположном берегу. Сошлись на нейтральной территории, острове на самой середине реки. Такой остров на реке рядом с водопадом и озером был один.

Тот самый, Храмовый, с Лестницей-В-Небо.

Сколько Ксант себя помнил – большую часть года этот остров был под запретом. Неслабым таким запретом, вполне себе вещественным: стоило только сунуться – и от тебя долго потом так воняло палёной шерстью, что даже пернатые морщили свои клювы. Вот и не совался почти никто. Только дежурные, зажигая на берегу прямо напротив острова Сигнальный Маяк, каждый раз по нескольку дней ждали ответа. А потом кто-нибудь, так и не поверив, всё-таки плыл к острову. И убеждался на собственной шкуре, что и в этом сезоне Лестница так и осталась на Орбите, да будет она вовеки стабильной.

Огненную защиту с острова снимали только на время Испытаний, а Испытаний не было очень давно. Ну и вот сейчас, ради такого праздника, как Свадьба Искупительной Жертвы, за которой конечно же – в этом никто не сомневался – немедленно последует возобновление испытаний. Да и как может быть иначе – ведь великие Лоранты согласились открыть остров!

Вот уже трое суток над рекою не было ночи – малая Луна спустилась с небес и теперь висела над храмом. Правда, пока это был только символ. Знак того, что эти тупицы там, наверху, признали-таки свою ошибку и поняли, что никого лучше Ксанта им всё равно не найти. И Лестница-В-Небо лежала теперь перед ним, покорная и на всё готовая, словно заждавшаяся кошка. И будет лежать и терпеливо ждать столько, сколько Ксанту захочется. Потому что только от него теперь зависит, как скоро родятся те малыши, для которых она предназначена. Да и родятся ли они вообще.

*

От дыма слипались глаза и слегка подташнивало. И очень хотелось спать. Глаза она старалась не закрывать, потому что тогда голова начинала кружиться всё сильнее, так сильно, что подкашивались ноги, а падать было нельзя. Никак нельзя падать, если на тебе Лунная Шкурка, священный наряд Искупительной Невесты.

– Эй, кто-нибудь там, скорее воды! Она совсем сомлела!

Узкий носик поильника стучит о зубы. Вода холодная и кислая. Наверняка в ней развели двойную дозу Витаминыистимулятров. Шум в ушах отступает.

– Из-вин-ните… Спасибо. Со мною всё в порядке. Правда. Не надо меня держать.

Лайма, старшая сука коренной сворки, с сомнением осматривала так называемую Невесту. Она не очень хорошо помнила эту полудохлую соплячку. И не понимала, на кой-ляд Лорантам потребовалось именно её потомство. Помнится, были даже какие-то сомнения, стоит ли вообще допускать её к Испытаниям. Было там что-то, сейчас, правда, уже и не вспомнить, что именно. То ли слишком долго тянули, то ли, наоборот, слишком маленькая она была, не упомнить, но осадочек остался.

Впрочем, оно и к лучшему. Любую другую было бы жаль отдавать на растерзание извращенцу с правого берега, а эту – пускай себе. Не жалко.

Лайма еще раз осмотрела затянутую в живое мерцающее серебро нескладную фигурку. И снова пожалела, что нельзя ограничиться просто Свадебным нарядом. И даже не потому, что очень жалко тратить на эту нескладёху почти новую Шкурку – мало их осталось. Все наперечёт. И не вернут ведь потом. Но даже не в этом дело.

Просто церемониальная одежда облипала тело будущей Искупительной Невесты, как вторая кожа, подчёркивая все его недостатки. Порода неплохая, её однопометник не зря берёт каждый второй приз в забегах. Но – слишком молода и нескладна. По-хорошему, ей бы ещё пару сезонов погулять, нарастить чего на эти мослы – а там и Свадьба сама собой подоспела бы. А сейчас ей рано ещё, этого только слепой не увидит. Как бы правобережники не подумали, что их хотят оскорбить, подсовывая вместо отобранного самими Лорантами лакомого кусочка прошлогоднюю тухлую кость. С них ведь станется под этим предлогом сорвать обряд… как они его там у себя называют? Инициации, кажется…