Текст книги "Женщина в колодце (СИ)"
Автор книги: Светлана Ремельгас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Ремельгас Светлана
Женщина в колодце
Во всякой истории о привидениях зримо или незримо присутствует смерть. Иногда она случается по воле самого призрака, если, оставшись, тот затаил злобу: ведь сказано не зря, что мертвые завидуют живым. Иногда – участвует лишь косвенно, как точка отсчета и начало новой жизни, полной временем и его же лишенной.
Случай, о котором я расскажу, и похож, и непохож на эти истории: смерть действительно стала в нем точкой отсчета, однако злобу затаил живой, и нельзя точно определить, какую роль в действительности сыграл каждый из участников. Я могу только догадываться – из того, что видел сам, а также того, что знал до и узнал после.
Но довольно слов.
Река, что течет через Мидуэй – не река даже, а ручей. Покинув пределы города, она еще долго петляет меж холмов, пока не впадает в озеро, первое из Больших Пяти. Окруженные лесом, они тянутся далеко, так далеко, что точно это известно лишь путешественникам да географам. Если что-то упадет в мидуэйский ручей, то, подхваченное его быстрыми водами, рано или поздно попадет в озера, чтобы там уже затеряться навсегда. Бутылка, брошенная Карлом Роша с берега тем утром, могла проделать такой путь. А может, она запуталась в прибрежном тростнике ниже по течению. Привлеченные блеском зеленого стекла, ее выловили дети, чтобы найти внутри две гильзы.
Если и так, они наверняка выбросили их.
В любом случае Карл Роша достиг своей цели: полиция ушла по ложному следу. За ней устремились и газеты. "Дело двух студентов" некоторое время еще держалось на первых полосах, а потом утонуло в непрерывном потоке свежих новостей. Летом Мидуэй пустел, людей манили Большие Пять. Свидетелей так и не нашлось, и вскоре газеты умолкли. А первым умолк сам господин Роша, но это не удивило никого. Для человека его характера произошедшее было оскорблением, причем двойным. Он вряд ли хотел об этом говорить. Он и обычно-то говорил мало.
Нельзя сказать, задумал Карл Роша все заранее, или события того вечера родились из импровизации. Он ведь владел музыкальным искусством, хоть и закончил в молодости математический факультет. Род же деятельности Карла Роша оставался скрыт от посторонних глаз. Говорили, он играет на бирже – но не так, как играют некоторые, движимые азартом и надеждой на успех, а просчитывая и перепросчитывая каждый вариант. Карл не был чистым теоретиком, и уж точно туман абстракций не застилал его взор. Возможно, потому что деньги, которые он заложил в фундамент своего капитала, принадлежали жене.
Та, конечно, и думать не помнила об этом. Так сказал бы любой, кто ее видел. Госпожа Алиса, яркая, как огонь, медно-рыжая, хоть в этом последнем и чувствовалось влияние хны. Искусственность ее не портила, совсем напротив, и Алиса шла по жизни легкой, подчас чересчур, походкой женщины, которая никогда не будет помнить своего возраста. Ей тогда, кажется, только исполнилось тридцать пять. На них она и выглядела, разве что чуть младше, потому что не умела ничего преуменьшать.
У них с господином Роша было двое детей: девяти и двенадцати лет. Старший учился в гимназии, младший – только поступил и вот-вот должен был покинуть Мидуэй. Тем летом госпожа Роша, которая иногда умела становиться очень практичной, предложила сдать часть опустевшего дома в аренду. Людям не шумным, конечно, и не разгульным. "Флигель теперь свободен", – сказала она, – "а осень здесь теплая. Наверняка найдутся любители тишины". Господин Роша лучше, чем кто-либо, знал, что они не нуждаются в деньгах, и видел за словами жены другой мотив. Он не любил выезжать, а она любила. Не неволила его больше, чем считала возможным, и оттого скучала. Из вины ли, или из расчета, Карл согласился на ее каприз.
В съемщики Алиса выбрала не пожилых компаньонок, которые предлагали больше, а двух студентов и даже уступила им сколько-то. Потому что дело и правда было не в деньгах. Срок заезда назначили через неделю, и за это время детские комнаты во флигеле закрыли, а гостевые спальни и кабинет приготовили к прибытию жильцов. Старый письменный стол господина Роша оказался очень кстати: его поставили в большой спальне у окна. Ведь квартиру студенты искали не просто так: весной оба они защищали магистерские работы и хотели сменить обстановку, чтобы их писать. Благо библиотеку Кана-Мелы от Мидуэя отделял всего час езды на автобусе.
Сложно было представить людей, меньше похожих на друзей. Обычно хоть один из пары оказывается болтлив, они же отличались молчаливостью оба. Никто не назвал бы их даже приятелями, глядя, как они идут через сад к особняку четы Роша: Лукас Немзокт, в белом льняном костюме и шляпе, светловолосый, тонкокостный, с лучистыми глазами за стеклами очков, и Марк Гран, коротко, по-военному стриженый, даже костюм чей наводил на мысли о форме. Может, всему виной была его походка: летние ботинки выбили дробь по ступеням крыльца, когда он поднялся навстречу хозяйке.
Госпожа Алиса с улыбкой приняла гостей. Она же проводила их в дом. Карл Роша вышел позже и ограничился кивком, но на юноше в белом ненадолго задержал взгляд. Так и начался тот месяц: под ясным предосенним небом, в витавшем вокруг запахе травы и яблочного сада.
Обед было решено подавать сначала хозяевам и только потом – гостям. Подавать в разных помещениях, потому что одним из условий аренды стояло, по возможности, невмешательство в чужую жизнь. Однако Алиса правил не любила, даже когда устанавливала их сама, а вскоре после обеда в их доме всегда пили чай. Она предложила в этот раз накрыть стол на веранде, чтобы хватило места всем, и студенты не решились отказать. Хоть в какой-то момент Алисе и показалось, что Марка ей придется убеждать.
Однако тот принял приглашение, а часом позже они с Лукасом спустились вниз. Думали, это будет один из редких соседских визитов вежливости, но вышло по-другому. Господин Роша вторую половину дня проводил за бумагами и предпочитал не отвлекаться, а если выходил, то ненадолго. Госпожа же Роша говорила за троих и умела зажигать глаза. Так получилось, что чаепитие стало традицией – в те дни, когда Алиса не была больше ничем занята.
Нельзя сказать, что они много говорили о научной работе студентов, хотя Лукас и встречал тему с неизменной радостью. Чистая наука, однажды пленив его, больше не отпускала, но он лишен был книжной сухости других ее адептов. Госпожа Роша никогда не скучала, слушая его. И все же молчание Марка Грана будило в ней куда более глубокий интерес. Каждый раз, сумев разговорить его, она испытывала маленький триумф, пусть даже предметом разговора становился магистрат. Алиса шутила тогда, что такая тема – чудный каламбур для будущего магистра, и что политика была б ему больше к лицу, чем биология.
Она вообще шутила много и любила принимать гостей. По средам и субботам к господам Роша приходили местные друзья – те мидуэйцы, кто умел удержать алисин интерес. Хозяйка играла на пианино и пела, а после все садились за карты. Кроме Карла Роша – он знал, как оставить партию за собой, и потерял к забаве интерес. Вечера такие длились допоздна, и студенты не участвовали в них. Но на следующий день они с Алисой снова собирались на веранде.
А потом вдруг, на исходе первого месяца, Марк сказал, что чай пить не пойдет. Ни сейчас, ни после, никогда. Лукас удивился, но расспрашивать о причинах не стал: знал, что потратит время зря. Он передал новость, назвав причиной учебу, потому что приличия требовали объяснений. Но госпожа Алиса поняла все правильно. Однако, смирившись на словах, отказ не приняла. А Марк Гран, на десять лет ее младше, не терпел, когда спорили с его решениями.
И все-таки сумма аренды была выплачена наперед. Во флигель вел отдельный вход, а осень уже вступила в свои права, и студентов поглотила работа. Иногда под вечер они отправлялись на прогулку или в город и, случалось, встречали на ведущей к дому дорожке хозяев. Обменивались приветствиями – и расходились. Все словно бы встало на свои места, но только до поры.
Здесь нужно рассказать немного о предмете магистерских работ, которые студенты приехали писать в Мидуэй. Оба они заканчивали факультет естественных наук, но выбранные области отличались так же сильно, как сами друзья. Лукас взял себе темой межвидовое скрещивание южных мотыльков, которых видел лишь в экспозиции музея насекомых и на книжных иллюстрациях. Он писал, вооружившись набросками и толстыми тетрадями черновиков.
Марк Гран же должен был копать. Теория, которую он проверял, строилась на противоречии известных фактов. Марк нашел это противоречие сам и не остался бы в накладе все равно. Отрицательный результат закрепил бы парадокс; положительный – дал новую гипотезу. Собранные материалы подтверждали пока первый вариант, но он хотел перепроверить кое-что. И с этой целью однажды утром вновь отправился к озерам.
Вернулся он под вечер, с закатанными рукавами и в грязных сапогах. С собой Марк нес, перекинув через плечо, лопату и, чтобы поставить ее, зашел в сарай.
Там его голос госпожи Алисы и настиг.
– Вижу, вы не чураетесь работы. А у нас, как в последний раз скосили, не могут траву с лужайки убрать, – посетовала она. – Садовник слег с животом. Только завтра и возьмется снова.
Марк прислонил лопату и обернулся. Медленнее, чем мог бы. Алиса стояла у входа в выходном платье: она собиралась в гости. Закат зажег ее волосы осенним огнем.
– Сочувствую вам, – отчетливо ответил Марк. – Надеюсь, он сделает работу хорошо.
И прошел мимо нее.
– Завтра обещают отличную погоду, – продолжала Алиса, со спокойной грацией опершись о косяк. – Я была бы рада видеть вас.
Марк остановился, но только на секунду.
– Я не смогу. И Лукас тоже.
– Очень жаль, – ответила госпожа Алиса, тряхнула головой и направилась через сад к автомобилю.
Раз в год господин Роша уезжал навестить мать. Жену с собой не брал, потому что их семьи различались слишком сильно, и он знал: Алиса будет там скучать. Уезжал он всегда в конце октября и отсутствовал неделю. Когда вновь пришла пора обрывать десятый лист календаря, Карл собрал в дорогу вещи, попрощался с госпожой Алисой и покинул дом. Впереди его ждали часы в поезде и родительский очаг, а после – возвращение назад.
Алиса не дала времени его отсутствия пройти зря. Нет, воспитание и гордость не позволили бы ей сменить привычки резко, но дважды вечерами она отсутствовала не только дома, но и в Мидуэе, а во второй раз вернулась, везя с собой полные свертки покупок ли, подарков – не узнать. Свертки ей помог внести на крыльцо шофер таксомотора, и хотя бы о части их содержимого рассказало наутро шелковое, по моде тех лет похожее на восточное, платье. А об остальном Алиса поведала сама, окликнув Лукаса с веранды.
Тот прогуливался по саду – летний костюм сменили светло-серый плащ и фетровая шляпа – и размышлял о чем-то своем. Как всегда в такие моменты, Лукас не замечал ничего вокруг. Госпожу Алису он сначала не услышал, а когда очнулся от задумчивости и подошел, они минут пять проговорили ни о чем. Обет молчания, связавший хозяйку и Марка Грана, его друга не коснулся.
Природное чувство осторожности Лукаса промолчало. А их немногословная с Марком дружба подвела уже обоих, потому что он и не знал, что должен отказать.
– Если вы не очень заняты сегодня, заходите. Карл в отъезде, и я, честно сказать, скучаю, – предложила Алиса. – У меня есть кленовый чай. И друга позовите, хотя он-то, верно, будет занят.
И Лукас согласился.
Рассказывая о своих планах Марку, он, вероятно, повторил приглашение слово в слово, ведь это был первый раз за долгое время, когда госпожа Роша их позвала. На тот разговор она, скорей всего, и полагалась. Потому что прошел час и еще час, и вниз друзья, переговариваясь, спустились вместе.
– Разве вам не нужно писать вашу магистерскую работу? – удивилась Алиса.
– Мне как раз не помешает перерыв, – криво улыбнулся Марк.
– Тогда чаю? – просияла она.
– Признаться, чай немного надоел.
Сошлись они в итоге на кофе, и к нему госпожа Алиса, пребывая в отличном настроении, предложила подать коньяк. Марк согласился. Даже больше: когда Алиса помедлила, подливая спиртное, кивком просил продолжать.
А может, они сразу решили пить коньяк, не разбавляя его. Хозяйка ждала назавтра мужа, и это бы могло придать ей сил.
Тут надо упомянуть еще кое о чем: госпожа Алиса любила фотографироваться. В спальне у нее хранился альбом, заполненный почти до конца. Детские фотографии соседствовали с более поздними, на которых мог бы стать виден настоящий цвет ее волос, будь кадры сняты на цветную пленку. Но эти скучные парадные снимки занимали только первые страницы. Остальные отличались куда большим разнообразием. Благо, среди друзей госпожи Алисы был один фотограф, да и сам господин Роша несколько лет назад приобрел камеру. Брал он ее в руки нечасто, но удачно.
Однако сейчас Карла Роша дома не было, а в его жене проснулось желание позировать.
– Знаете, – начала она, потягивая кофе, а может быть, коньяк, – ведь скоро вы уедете, а мне хотелось бы оставить что-то на память.
Личность ее в тот вечер обладала каким-то особым магнетизмом, а новое платье необыкновенно шло.
– Я принесу фотоаппарат, – объявила Алиса и поднялась.
– Уже темно, – напомнил Лукас.
Она только улыбнулась в ответ.
– Ну, с этим мы как-нибудь справимся.
Вернулась Алиса, неся маленький чемоданчик – камеру, а также штатив и вспышку. Проблема с освещением была решена, и госпожа Роша снялась по очереди с каждым из жильцов.
Потом, когда пленку проявили и снимки просочились в газеты, многие видели в выражении лица Марка Грана доказательство его вины. "Преступление на почве страсти", – гласили подписи. Лукас же, как обычно, выглядел младше своих лет, серьезным и немного задумчивым. Его считали кто невольным сообщником, а кто притворщиком и хитрецом.
– Чудесно! Я так рада, что вы согласились, – заулыбалась госпожа Алиса, а потом взглянула в упор на Лукаса, который уже почти хозяйским жестом держал фотоаппарат. – Время позднее, но напоследок я бы хотела сделать еще пару снимков. На улице. Если вы, конечно, не против.
Ей хотелось снять что-нибудь необычное, такое, что притягивало бы взгляд, как некоторые другие фотографии из альбома. Желания свои она привыкла осуществлять. На удачу, имелась одна задумка.
Лукас кивнул. Снимать ему понравилось, а коньяк разгорячил холодную обычно кровь.
– Почему бы и нет? – согласился он.
Услышав этот ответ, госпожа Алиса захлопала в ладоши. Потом – направилась было на крыльцо, но задержалась, чтобы отпустить девушку-горничную домой. Лукас подхватил штатив с камерой и вспышку, и устремился по дорожке вперед.
Марк Гран вышел предпоследним, щурясь на окружающую темноту. Он свернул вслед за Лукасом и остановился. Алиса, опередившая их обоих, как раз подошла к колодцу. Тот стоял в небольшом отдалении от дома: сам деревянный, но с металлической крышей; сразу за ним начинался сад. Она провела рукой по борту, чтобы проверить, не отсырел ли, а после присела на край.
– Для начала попробуем так, – сказала Алиса, обращаясь к Лукасу, но, на самом деле, к обоим.
– Как считаете, может, мне подвинуться? – спросила она. – Чуть правее?
– Нет, – еще четче обычного произнес Марк. – Все просто замечательно.
Последней выскользнула из дома младшая дочка местного жестянщика, работавшая у четы Роша горничной. Она говорила потом, что Марк Гран выглядел в тот момент на что-то решившимся, и что ее испугало его лицо. Так смотрят, добавляла она, когда хотят сделать кому-то больно. Последнее, что видела девушка – как госпожа Алиса расправила на коленях яркое платье, а Лукас Немзокт склонился над камерой и окликнул:
– Мне нужна твоя помощь, Гран. У тебя есть спички? В объектив ничего не видно, посвети, пожалуйста.
А потом горничная потеряла их из виду, и о том, что было позже, свидетельствовать уже не могла.
Наутро Карл Роша, которого, как он сказал, в Мидуэй привез десятичасовой поезд, позвонил в полицейский участок и заявил, что нигде не может найти свою жену. Он обыскал весь дом и опросил всех знакомых, но так ничего и не узнал. Однако что тревожит его больше всего, добавил Карл, это обрывок красного шелка, зацепившийся за борт колодца. А также то, что студентов, которые снимают этой осенью у него комнаты, нигде нет.
Их так и не нашли. Ни Марка Грана, ни Лукаса Немзокта. Несмотря на то, что они покинули – если покинули – Мидуэй налегке и без денег. Собаки проследили их до ручья, а после потеряли. Хотя, казалось бы, куда они могли пойти? Марк имел в себе все задатки стратега, но ему пришлось бы измыслить по-настоящему выдающийся план.
Есть и кое-что еще, чего я не могу объяснить. Вечерами я люблю прогуляться вдоль ручья, глядя, как он несет свои воды к пяти большим озерам. Кое-где по берегам растут плакучие ивы, и в сумерках тени под ними порой складываются в причудливые образы. Ошибиться проще простого.
Пару раз мне казалось, что я видел между ветвей, рядом с погребом семьи Роша, которым хозяева никогда не пользовались, Лукаса. Всего пару раз за эти тридцать лет, однако я уверен: это был он. Ведь он вообще не изменился.
Но потом свет падал по-другому, и под деревьями не было уже никого.
