Текст книги "Ночные кошмары в отдельно взятом княжестве"

Автор книги: Светлана Куксина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Мир многолик: в нем всегда есть люди

Живущие по законам совести,

И есть те, для кого совесть –

Пустой звук.

С кем вы – решать вам

И только вам.       

Глава 1

Дверь тронного зала недовольно скрипнула, словно выражая свое негативное отношение к происходящему, и широко открылась под чужим нажимом. Сильные молодые руки дуболомов – стражников, ни на что больше не годные кроме насилия, втолкнули человека внутрь с коротким гоготом.

Эти стражники, не обремененные излишним интеллектом, не церемонились со старым воеводой, которого было приказано доставить в княжеский дворец. Доставить, а не пригласить. Разница между двумя словами даже им была очевидна.

Молодчики жили по принципу: у кого власть, у того и деньги, того и держись, лишь бы платили. А если денег нет, то и ты для них никто и звать тебя никак. Попал в опалу – выпал из жизни. А воевода явно был в опале, раз карету за ним не послали с эскортом, а отправили пешими всего двух стражников.

Несмотря на прожитые годы, воевода крепко стоял на ногах, так что спектакля не получилось. Старый вояка и глазом не повел, словно не почувствовал тычка и не слышал тупого гогота. Бог с ними, с недоумками. Зуботычин надавать?! Не место и не время для разборок.

А взывать к совести таких уродов – бесполезное дело, всё равно, что в вакууме искать цветные металлы. Как можно найти то, чего и в помине нет?!

– Зачем звали, ваша милость господин Гадина? – старый воевода Щур перешагнул порог тронного зала и остановился, с достоинством глядя перед собой. Он был спокоен и уверен в себе, как всегда. Стражники, доставившие его в княжеский дворец, остались за дверью.

Человека, сидевшего на троне, словно вихрем сбросило: он вскочил с него так быстро, что движения этого не заметил бы и самый зоркий глаз. Лицо его, похожее на узкую лисью мордочку, на которой, казалось, навечно поселилось выражение тупое и злобное, побагровело и стало ещё непривлекательнее.

– Сколько раз! – визгливо заорал он, сжимая кулаки и потрясая ими в воздухе. – Сколько раз я предупреждал тебя, старый хрыч, что ударение в моей фамилии падает на второй слог и пишется, и произносится она через «о» – ГодИна! Запомни, старый маразматик! Идиот! Пока голова на плечах есть, а то ведь я и снести её могу! Доиграешься! Прикажу – и голос не дрогнет! Найдутся желающие мне в этом помочь! И старые заслуги не спасут!

– Так что ж, ваша милость, стар я стал, неуклюж, косноязычен, – почесал затылок воевода Щур, притворяясь смущённым и старчески покряхтывая. Он не боялся угроз и смерти. Да и кто бы боялся в его возрасте?! Немало пожил на свете старый вояка. Всем бы столько прожить. – Мне уж, почитай, восемьдесят годков. Поздно смерти бояться: она уж, можно сказать, сестра моя родная. У порога стоит. Ждет душу мою грешную… Тут тебе и маразм… и что похуже… Ну, да ладно… Не о том я… В толк не возьму, зачем я тебе понадобился? – усмехнулся. – Эвон, сколько народу от дела оторвал, за мной присылаючи.

– Стар он, – заворчал Година, возвращаясь в своё тронное кресло и меняя свекольный цвет лица на свой обычный – бледно-зелёный. – Можно подумать… Крепок как дуб. Ещё восемьдесят лет проживёшь и не чихнёшь даже. Всем бы такую старость.

Щур снова усмехнулся, но смолчал. Не расположен он беседовать, когда таким образом зван. Да и вообще… Не любит старый воевода захватчиков, подлости не любит. А новый правитель именно так власть и захватил – подло.

Година поёрзал в кресле, устраиваясь поудобнее. И в княжеских креслах вольготно сидеть – тоже привычка нужна, коли оно с рождения тебе не родное.

Дернул Година шеей, повел кругом бешеным глазом, скрипнул зубами, уставился на воеводу и повторил с нажимом:

– Всем бы такую старость… как у тебя, старый хрыч. Молодые силе твоей и власти завидуют… Голова – и та не седа. Чую, колдун ты…

– Что Бог даёт, с тем и живём, – мудро заметил Щур и хитро прищурился. Лукавил воевода, знал: его здоровому румянцу и свежести кожи и впрямь мог позавидовать и молодой. Была силенка у старого воеводы. Была. Никуда не делась. Годы только укрепили старого солдата, ветра продубили шкуру, вот и не сдавалась она старости.

– Не для того зван, чтобы турусы с тобой разводить, – надменно поджал губы Година, вспомнив, что он теперь правитель целого княжества, а значит, и воевода в его распоряжении. – Не забывай, с кем говоришь.

Он окинул воеводу презрительным взглядом, но и Щур не лыком был шит: раз приволокли его сюда достаточно вежливо, не пинками, а уговорами, значит, нужен сильно. А ежели в расход решили пустить, так чего тогда и молчать?!

– А с кем?! – нахально осведомился старый воевода. – Я ведь ещё деда твоего хорошо помню: бегал, помню, мальчонкой помогать ему коз пасти. Ох, и хорошо он на дуде играть умел! Куда тебе! Век так не научишься. Слух не тот. А уж козы как его слушались?! Ни одна от стада ни разу не отбилась, в чужом саду не напакостила. Знатный был пастух твой дед!.. Истый воевода козьего стада! .. И батюшку твоего помню: знатный был кондитер (какие ватрушки да пироги праздничные пёк!) и грамоте разумел. Вот и тебя научил грамоте, на нашу голову, ваша милость господин Гадина!

Година давно бы уже прервал наглеца, но не мог: рот его беззвучно открывался и закрывался, лицо побагровело от недостатка кислорода и уже начало синеть, а ни воздух, ни какие-либо звуки так и не могли прорваться через его глотку, закупоренную негодованием и злостью.

– Да ладно вам, ваша милость, – махнул рукой воевода Щур, мысленно готовясь расстаться с глупой головой и ругая себя за это. Мог бы и поумнее распорядиться собственным достоянием: солдату привычнее на поле брани пасть, чем от руки палача. И достойнее. – Прости дурака!

Примиряющие нотки послышались в его голосе, даже заискивающие:

– Скажи лучше, зачем звал, ваша милость, а там уж и меж собой разберёмся. Куда я денусь-то?!

Година шумно задышал, перевёл дух и медленно заговорил:

– Теперь я – ваш князь. И это навсегда. Запомни. И другим скажи – навсегда! И ты снова поступаешь на службу государству, то бишь – мне.

– Да стар я для службы… – начал было отказываться Щур, но Година его перебил, мрачнея лицом и наливаясь гневом:

– Не смей перечить князю, коль он с тобой по-хорошему говорить изволит! Я терпелив и старость уважаю! Да всё до времени бывает!

Потом откашлялся, взял себя в руки и уже спокойнее продолжил:

– Регулярные войска у нас есть, но я хочу, чтобы ты собрал ещё и ополчение. За тобой людишки пойдут как привязанные, как стадо послушное. Помнят ещё твое славное прошлое. Обстановка в стране накаляется с каждым днём, так что чем больше у нас будет войск, тем лучше.

– Так ты ж её сам и накалил, ваша милость, – спокойно произнёс старый воевода. – Незачем было старого князя казнить, а молодой в изгнании остался по твоей вине. Уехал в свадебное путешествие, а оказался у разбитого корыта. Нешто делают такие подарки молодым?!

– Поговори мне ещё, – злобно буркнул новоиспечённый князь. – Власть сменилась – и точка. Я теперь ваш правитель. Я – князь. И кабинет министров создан. Почти… И губернаторы в городах – люди свои… почти все…

– Так я-то тебе на что?! – удивлённо развёл руками воевода. – Раз у тебя кругом свои…

– Быдло привести к порядку! – рявкнул, теряя остатки терпения, самозваный князь. Некогда политесы разводить: каждый день как карась на жаровне. Ещё и старый хрыч дураком прикидывается, сволота такая! Так бы и двинул кулаком в морду! С размаху! Чтоб кровушку на вкус почувствовал!.. Ох, солона она, своя-то кровь! Отбивает её вкус всякую охоту к зубоскальству. – Им-то какая разница, кто ими правит?! Повинуйся и всё! … Так нет! Бунты устраивают! Сволочи! Всех на гильотину!

Година, забыв о чванстве и княжеском достоинстве, спрыгнул с кресла и забегал по залу, словно крыса, загнанная в угол, кусая губы от бессильной злобы:

– Всех непокорных без разбору – вешать, стрелять, топить!… Стереть с лица Земли! .. Зачистить!Он поднял на Щура мутный от ненависти взгляд, и старик отшатнулся невольно: столько чёрной злобы и страха кипело в этой испуганной душонке, что даже от его мутного взгляда в кабинете ощутимо запахло какой-то невыносимо вонючей дрянью.

«А может, новоявленный князёк просто обделался от страха перед людскими волнениями?!» – мелькнуло вдруг в голове воеводы, и он едва сдержался, чтобы не обследовать глазами штаны правителя. Улыбка скользнула по лицу Щура, и он уставился в пол – подальше от соблазна. Тут не до улыбок. Взбесится князек, так вешать с него, Щура, и начнет.

Година уже снова вспрыгнул на трон, так что улыбку старика не заметил, и повелительно произнёс:

– Хочешь жить – собирай ополчение. Любой сброд бери, жалованье высокое обещай. Сули, что вздумается. Обещать – не платить. А ещё… Ты, поговаривают, давно с нечистой силой знаешься, вот и приведи её ко мне на службу. Военным министром сделаю. Вторым после меня в стране станешь, если вся нечисть на моей стороне будет. Ну, пусть не вся… Лишь бы достаточно для поддержания порядка… Опять же, имение твоё никто не разорит. Всё при тебе останется, ещё и прибыток будет знатный. Этого ли не мало?!

Щур усмехнулся в усы и медленно, почти по слогам отрапортовал:

– Слушаюсь, ваша милость господин Гадина!

– Пшёл вон! – рявкнул князь, скрипнув зубами. Ну не обойтись ему сегодня без этого наглого старого хрыча! Тронешь, людская масса затопчет и во дворце за любимца своего… Ничего. Придёт время, он ему всё припомнит… Особенно – Гадину…

Щур вышел на улицу и глубоко вдохнул свежий воздух. Красота какая, Господи! После затхлого дворца свежий воздух, напоенный ароматом луговых цветов и зеленой листвы, показался райским гостинцем. Дыши не надышишься. Почему мы так мало ценим богатства, которые дает нам природа, и так безжалостно их транжирим?!

Щура потянуло на философский лад. Восемь тебе лет или восемьдесят, а жить любому охота. Вон какая красотища кругом! И за век не налюбоваться!

Глава 2      

Княжество, где захватила власть клика Годины, было достаточно большим и обширным. А главное – богатым. Оно находилось в центре своего региона, поэтому так и называлось – Центральное, и граничило оно с четырьмя другими княжествами. От одного государства его море отделяло, от другого – пустыня бескрайняя и бесплодная, от третьего – горы высокие, каменистые, и лишь с четвертой стороны леса расстилались безбрежные. Стратегически удобное место.

Все пять государств были когда-то одним сильным Великим княжеством, но потом ослабели, раздираемые междоусобными войнами, и раздробились на более мелкие. Не мудрствуя лукаво, их когда-то тоже обозвали просто и понятно: Правое, Левое, Северное и Южное княжества. Из одного сильного государства получилось пять ослабленных, часть из которых впала в откровенную нищету.

Не все, конечно, обеднели, а большинство простого населения. Но кто из правителей когда простой народишко за людей считал и об их благосостоянии заботился?! Может, и придет такое время. Только чтоб пришло оно, каждый обязан личностью стать и проникнуться идеями собственного государства. А стать гражданином куда труднее, чем просто гомо сапиенсом.

Ход истории, как известно, изменяют сильные личности – особо не отягощённые моралью говоруны. Они идут наперекор устоявшимся законам, изменяют окружающий мир под себя и влияют на судьбы огромного числа людей. И не всегда в лучшую сторону. Чаще бывает наоборот. Не зря в народе придумали: за что боролись – на то и напоролись…

Покричат на площадях записные говоруны, наобещают людям всяческих благ, наврут с три короба, а толпа и понесет брехунов на трон на собственных плечах. Потом новая власть охрану в три ряда выставит, чтоб никто с улицы к ней не пробился, и все обещания благополучно забудет.

Сиди у разбитого корыта доверчивый лох, жалуйся на жизнь, жди, когда кто-то за тебя твои проблемы решит. Нет такой власти на свете! Твои проблемы – твои решения.

Власть в одном государстве ушлые и беспринципные молодчики с бандитским уклоном могут хватать и перехватывать неоднократно в краткий отрезок времени, и мнением большинства людей при этом, как правило, пренебрегают.

Уснули людишки в одном государстве, а проснулись – в другом. Вот и весь политес…

Что тут скажешь?! Разве что: а ты не спи!

В Северном княжестве народ жил спокойный, степенный, разумный (насколько это вообще применимо к человеческому сообществу) и мастеровой. На все выкрутасы соседей они только плечами пожимали да переглядывались: что, мол, с них возьмёшь?! Вечно у них скандалы да склоки. Отделились – и слава Богу! Баба с возу – кобыле легче.

Ну, были вместе когда-то?! Были да сплыли. А жизнь продолжается. Живи. Другую жизнь никто не даст, не подарит. Одна она у человека. Кормись трудом своим праведным и надейся, что твое поколение в войну не втравят. Прожить жизнь мирно, занимаясь любимым делом и заботясь о семье, да чтоб ещё здоровье не подводило – это ли не счастье?!

Южане – народ горячий – руками всплёскивали, обсуждали события бурно, но ни в чьи дела не лезли, ни во что не вмешивались. Им разговоров хватало: они так обессиливали от собственных эмоций и болтовни, что на дела сил и воли уже не оставалось. Жили южане бедно, но бурно. И, самое главное, все одинаково, так что никаких обид между собой у них не наблюдалось.

Эмоции они, разумеется, не только на соседей тратили, и в собственном княжестве было о чём поговорить. Это политики думают, что они правят миром и их интересы самые важные. На самом деле миром правит случай, а самые интересные события для мещан те, которые в соседнем дворе происходят. В крайнем случае – на соседней улице.

Ну, дерутся князья между собой, власть и богатства делят. Дело привычное. Чему тут удивляться?! Испокон веку так: где власть, там и склоки. Эка невидаль.

Да и то подумать: слухи всё, а глянуть не на что. Далеко.

А тут… под боком…

В одном дворе муж хотел жену кулаками уму– разуму поучить, а она не растерялась: колотушку в руки и ну муженька по спине охаживать на потеху публике. Смеху – и в цирк ходить не надо. И опять же – бесплатное развлечение. Хоть ставки делай: кто кого…

Чего только не наглядишься, если глядеть захочется: то дом, недавно построенный, скособочился и рухнул; то дорога вся колдобинами пошла, а ведь недавно ровняли; то соседа обокрали, подчистую всё вынесли. И ладно б дома никого не было, а то ведь спали! Вот смехота!

Пока неделю одно происшествие обсуждали, тут уже и другое на подходе. И пошла потеха чередой. Весело живут южане, не скучают и без всяких там военных переворотов.

Правые, наоборот, глаз с соседей не сводили. У себя хоть потоп – никто и не вздрогнет, не почешется. Ко всему давно привыкли: то дефолты у них, то экономический кризис, кругом разруха и разброд. И природа теперь скучать не дает: то засушит, то зальет; то градом посевы начисто поколотит, выбьет; то молниями так стращает, что конец света ждать начинаешь; то пожары лесные обрушатся. Всё стало не слава Богу. В старину, говорят, спокойнее жили. А может, и нет. Сказать – то оно всё можно, поди проверь?!

Про своё бедолажество правые помалкивали в тряпочку, врага извне себе определяли, жили по пословице: в своём глазу бревна не видели, зато в чужом и соломинку замечали. А вот что там, за кордоном… это интересно. А если ещё все чужие гадости расписать да приукрасить, своя жизнь вполне сносной покажется. Наверное, поэтому и шеи у них у всех были намного длиннее, чем у всех остальных человеческих рас на Земле, и глаза больше, и уши крупнее, что они у соседей всё выглядывали, вынюхивали и особым подтекстом снабжали.

Сейчас Правые делали вид, что захват власти в соседнем княжестве – дело нормальное, вполне приличное, ЛИГИТИМНОЕ. Подзуживали захватчиков потихоньку. Чем хуже дела у соседей, тем им, правым, лучше: гляди, и урвёшь что-нибудь в свою пользу.

Опять же, лишний народишко, особо лихой и вредный, из их княжества в наёмники к соседям подался: и в стране потише стало, и денежки добытые шлют семьям, а те их тратят дома. Всё стране польза.

Посылки, опять же, домой шлют. Есть, чем поживиться у соседей. Центральное – самое богатое княжество. Зажиточно людишки живут (точнее, жили), не грех и с соседями поделиться. Добром не дадут, конечно, но под шумок кусок всегда незаметно урвешь, ежели расторопный. А другие туда и не лезут.

Экономика у правых на грани краха, а тут всё ж лишняя копейка в карман. Уже людям спокойнее. Сумеешь ситуацией воспользоваться и прекрасно, со всех сторон хорошо. Так что правые изо всех сил старались, чтобы хорошо было им и только им. Так что чем у соседей хуже, тем им лучше.

В мире всего поровну: и плохого, и хорошего. Правые любили воду мутить во всей округе; в мутной воде легче ловить рыбку с помощью запрещённых снастей и приёмов – глаз меньше. Пусть всё плохое происходит вокруг их княжества, а не внутри, – думали правые, – тогда им, возможно, всё лучшее удастся отхватить у соседей.

Левые сразу возмутились, когда узнали о гибели старого князя и захвате власти Годиной, который никакого права на неё не имел, но пока только вслух высказались, и довольно резко, а во внутренние дела чужого княжества не полезли. Выжидали.

Ну, высказались – и пусть себе. Когда это кто кого слушал?!

Выжидали все, только Године с приспешниками выжидать было некогда: он быстренько организовал посольство в Правое княжество, всячески с ними лебезил и раскланивался и выдавил – таки из них обещание, что подкинут деньжат на развитие, разумеется, в долг, который он, Година, впрочем, отдавать никогда и не собирался, но клятвенно обещал.

Дурная это привычка – долги отдавать: только начни – уже не остановишься, так и будешь, как последний дурак, свои денежки в чужие карманы рассовывать. Ибо давно заметили: берёшь чужие – отдаёшь свои. А всего своего Године жаль. Не любит он со своим добром расставаться. Уж если в руках подержал – всё, ничем не вырвешь. Прикипало намертво. Философия его в данном вопросе проста: что в руки попало, даже если подержать дали, то твоё навеки.

Правые тоже за просто так раскошеливаться не собирались, но Година уверил (семь часов без малого языком молол!), что как только найдет золотой запас государства, упрятанный старым князем, сразу половину правым подарит и плюс ещё долг вернет.

Говорить – то говорил, а сам фигу в кармане держал и злорадно ухмылялся про себя. Держите карман шире, остолопы! Золото и нам не лишнее! Не то что половинку моего добра, отражение его не увидите! Да и со своим попрощаетесь. Не дурак же он в самом деле долги отдавать?! Этак и сам по миру пойдешь. Нет уж, что ему, Године, в руки попало, то уже из них вжись не вырвется.

Знали правые, что запас золота у соседей велик, разгорелись глаза их от алчности, пообещали денег соседу, вот только не знали пока, где их взять, эти самые деньги. Нарисовать, что ли?!

Спешил Година. Ночей не спал, ворочался в княжеских покоях, словно блохи его ели. Ногти все изгрыз. Народ в центральном княжестве бунтовал. Справедливости жаждал. А кто-нибудь хоть раз эту самую справедливость видел, в руках держал?! То-то же, что нет! Так какого ж рожна им надо?!

Появились у бунтующей толпы и свои лидеры, и она враз перестала быть толпой – стала силой народной. Только этого не хватало Године для счастья!

Но у Годины всё под рукой: княжеская армия, полиция, дворцовая охрана, финансы, а у народа лишь одно есть – желание его сбросить и вернуть на трон молодого князя с очаровательной княгиней, которые пока у Левых в княжестве гостят поневоле.

Посмотрим, чья возьмет… Крутится по утрам Година на ложе, сбивает простыню в ком, зубами скрежещет. Врешь, не возьмешь! Есть и у него сторонники, которые тоже жаждут власти и денег. Година много чего им наобещал. Что ему обещаний жалко?!

Прохладное поначалу утро плавно переходило в более жаркий день. Ветер шустро разогнал облака на нахмурившемся было с утра небе и быстренько пригнал откуда-то разоспавшееся излишне солнце. Обычный яркий июньский день вступил в свои права.

Щур не замечал изменений в природе: он медленно шёл домой, задумчиво глядя под ноги. Поддерживать самозваного князя он не желал, но в одиночку с ним не справишься и именно поэтому надо создавать ополчение, иначе с этими вурдалаками не совладать. Это воевода понимал ясно. Но с чего начинать?!

Повезло, что именно на нем остановил выбор Година, потому что теперь можно не прятаться, а собирать ополчение открыто, не таясь. Правда, цель у них будет прямо противоположная, но знать об этом самозванцу вовсе ни к чему.

Задумался старый воевода не на шутку, идёт, никого не видит перед собой, голову повесил. А люди, которые не спали ранним утром и видели, как его стража во дворец доставила, удивлённо смотрели ему вслед.

Надо же, выпустили?! – шушукались некоторые. – Неужели и Щур на сторону Гадины перешёл?! Неужто переметнулся?! Да не может быть?! Но ведь выпустили же!…

Никто Годину иначе как ГАДИНОЙ и не звал. За глаза, разумеется. В глаза как скажешь?! Он же от народа не только глаза бесстыжие прячет; он сам, весь целиком, от людей прячется. Во дворец не зайдешь, не к себе домой; а на улицу Гадину и калачом не выманишь.

Неужели переметнулся?! – задавали себе вопрос горожане и сами себе отвечали. – Нет, не мог старый воевода перейти на сторону врага. Кто угодно, но только не он. Иначе нет в мире ни верности, ни чести, если такие люди на сторону кривды станут.

А что ГАДИНА – враг всей страны, враг своего народа, в этом никто из простолюдинов не сомневался. И не только из простолюдинов: купцы и ремесленники захватом власти недовольны; военные ропщут; женщины, старики и дети – и те не молчат.

Так почему ж его отпустили?! Воеводу-то?!

Купец Али – мирный человек. Его дело торговое: знай барыши наживай, товар, людям нужный, вози, содержи лавку свою в порядке. Ему всё едино, кто у власти, лишь бы не трогали. Старый князь не подарок был и капризен сверх меры, но терпеть можно. Молодой добрее, спокойнее, так его выгнали, а на трон сели и вовсе нелюди: с первых дней ободрали купцов как липку, и всё им мало. Государственные интересы, мол, требуют…

А какое у них государство?! У самозванцев-то?! Государство – это в первую очередь люди, а уж потом – интересы…

А у него, у Али, разве нет интересов?! Кто его детей кормить будет?! Эти новые власти в глотке кусок увидят и тот вырвут! В руке ложку заметят – с рукой оторвут!

Князь обдриста…ый! Кто его князем выбирал?! Так и он, Али, может себя князем назначить. У него денег больше, чем у Гадины. Только вот наглости куда меньше. А тут именно наглость и нужна: отморозков вокруг собрать, дворец оккупировать, князей изгнать, а кого и казнить, казну захватить и сделать козью морду – так, мол, и БУЛО!

Стоит Али на пороге своего дома, смотрит на старого воеводу и думу думает: лавку его, считай, разгромили, разграбили; делать ему пока особо нечего, а воевода Щур хоть и стар, но в маразм не впал ещё, науку военную всю превзошёл и с нечистой силой, поговаривают, знается; кому, как не ему, возглавить народное ополчение. Невпервой воеводе на защиту княжества становиться, невпервой служивый народ за собой вести.

Кому и верить, если не Щуру?! Не век же ему, купцу Али, без дела на крылечке посиживать да собственные капиталы на ветер пускать?! Досидишься, что суму нищенскую шить придется да под окошками христарадничать. Ну нет!

Уж если тратить денежки, так на будущее. На лучшее будущее. А оно вот оно, это будущее, или надежда на него, – мимо идёт, голову повесив, думу думает. О чём?! И решился Али на откровенный разговор. С тревогой и отчаяньем решился. Авось, хуже не будет, ибо некуда уже хуже. Приплыли.

Шагнул купец на дорогу, решительно шагнул, прямо под ноги Щуру.

– Рад видеть вас, милостивый государь, в добром здравии, – ласково заговорил Али и улыбнулся со всей приветливостью, на какую был способен. Дрогнуло внутри от страха: а ну как осерчает воевода за вольность излишнюю. Высокого полета птица. Не Али чета. Глянул на него Щур, и успокоился купец. Можно говорить спокойно, открыто. Этот поймет. Простой люд редко в правителях ошибается. Верную оценку дает. А за воеводу почти всяк в огонь и воду пойдет. Уж Али знает. – Отпустил тебя супостат, батюшка воевода. И слава Богу. Видел я, как утром тебя вели, так сердце зашлось. Прямо кровью всё облилось. Что творят, ироды?! Старого заслуженного человека не щадят?! Ай-ай, как плохо жизнь повернулась?! Скоро и сил не будет терпеть. Пришла беда – гибнет княжество наше! А с ним и мы все …

– Ничего, Али, – спокойно улыбнулся в ответ Щур. – Выдюжим. Не дадим землю свою зорить. Справимся с напастью.

– Даже имя мое помнишь?! – обрадовался купец.

– Я всех честных людей княжества знаю. Вместе отстоим отчизну свою.

– Вот и я про то, – ещё шире заулыбался купец и заговорил быстрее. – Смотрю на тебя и думаю: по-прежнему силён воевода Щур – ему и флаг в руки. Поднимай народ. Не сильно богат Али, но не пожалею денег тебе на правое дело и других купцов подключу. Помогут. Всех ведь обобрали. Дела порушили! Грабят ночами! Дома и лавки жгут! В мирных жителей стреляют! Помогай, батюшка! Не дай людишкам совсем пропасть! Все к тебе побегут! Зови только! И жалованье заплатим солдатикам! Пусть только князя молодого нам вернут с княгинюшкой, а уж мы за деньгами не постоим!

– Собирай купцов, выделяйте капиталы, и я со своих доходов добавлю. Не бедный человек воевода Щур, – распрямил плечи старик, вглядываясь в купца и понимая, что тот искренен с ним. В чём, в чём, а в людях он давно научился разбираться, не зря столько лет белый свет коптит: в этом году семьдесят восемь годочков стукнуло воеводе – не заметил, как и пролетели эти годочки. – Соберём ополчение. Нелегко придётся, но, коли вместе соберёмся, никто не устоит. Где смелостью, где хитростью да мудростью, а победу добудем. Отчет о деньгах ваших сам тебе предоставлю…

– Что ты, что ты, батюшка?! – замахал руками купец. – Какой отчет?! Мы людишки мелкие! Мы тебе и на слово верим, господин воевода.

– Вера – это хорошо. Это правильно. Только финансы прозрачности требуют, иначе и друзей во врагов превратить легче легкого.

– Тебе виднее, – согласился купец Али. – Как велишь, так и будет.

– Значит, сговорились.

– Прямо сейчас и побегу к нужным людям, – заторопился купец, перебирая ногами, будто норовистая лошадь, готовая – с места в карьер, – а ты уж, батюшка воевода, жди нас. Коли не сам приду, скажут тебе: Али велел передать… А то мало ли, лживый кто придёт, у Гадины везде лазутчики… Опасайся их. И мы побережемся. Лишнего не вымолвим… где не надо…

– Добро, – кивнул согласно Щур. Плечи его словно само собой распрямились ещё шире. Глаза засверкали, как в молодости, когда атаку объявлял. – Я тоже сидеть сложа руки не буду… Что смогу, сделаю…

– А правда, – повернул к нему купец загоревшееся любопытством лицо и даже на месте замер, остановился, – правду люди бают, что нечисть всякая у тебя на службе состоит?

– Нечисть у нас сейчас на троне сидит, – сурово отбрил его старик, насупив брови. – А рядом со мной – друзья. Не всегда обличьем привычные, но души – истинно человечьи имеют. Грех хорошим людям их бояться – сроду они никого зазря не обидят. И не по службе откликаются на зовы мои, а едино по дружбе. Вот так-то…

– Да это так я, от глупости, – засмущался Али, затеребил руками кафтан, – сболтнул лишнего. Тебе виднее, ваша милость, батюшка воевода. Ты уж прости дурака: ляпнул, не подумавши. Воистину, язык мой – враг мой.

– Не до обид нам ныне, – оттаял воевода лицом и сердцем. – Дело у нас общее, дело трудное, и чем больше нам в нём помощников, тем лучше. Я так думаю.

– Истинно так, батюшка спаситель наш, истинно так. Правильно думаешь, – закланялся Али и шустро побежал собирать деньги на ополчение.

Щур посмотрел ему вслед и степенно пошёл дальше: ему было о чём поразмыслить.

Не прошёл воевода и одного квартала, как остановил его сапожник Тарас. Хорошую мастерскую держал Тарас. Умный мужик. Ушлый. Когда-то сам работал с утра до ночи. За жизнь цеплялся. И зацепился. Мальчишек в обучение брал, а теперь у него целая сапожная мастерская: одиннадцать мастеров-сапожников и шьют обувь, и ремонтируют. От заказов отбоя нет. В обуви от Тараса ноги отдыхают. Красота, а не обувка. А уж как крепка и надежна! Носить не сносить!

И мастерская Тараса хорошо выглядит: чисто там, верстаки аккуратно расставлены, места рабочие удобно оборудованы и воздух всегда свежий, никакого смрада и копоти. Толковый мужик Тарас –сапожник. Ни в чем плохом ни разу не замечен, трудяга и трезвенник.

Выжидательно смотрел на Тараса воевода, и точно так же приглядывался к воеводе сапожник. Учуяли общие мысли – расслабились. Хоть и не ровня в обычной жизни, но сейчас можно говорить откровенно.

Вот ведь до чего дожили: рта раскрыть страшно.

Откашлялся Тарас:

– Кхе, кхе… Думаю я, господин воевода, что много вы добра княжеству нашему сделали. Сколько лет от врагов нас обороняли, и опять, видно, придётся стариной тряхнуть.

– Это точно ты подметил, мил человек, – усмехнулся Щур уголками губ. – Именно стариной…

– Что вы, что вы, милостивец наш! – испугался Тарас, глаза вытаращил, закланялся. – Я ни в коем разе не осмелился бы на ваш возраст намекнуть, присказка сама вырвалась. Вы у нас молодец хоть куда! Годы не берут!

– Ты дальше-то излагай, и без господина, – снова весело усмехнулся Щур, и глаза его молодо блеснули, плеснули искрами. – Чай, не о моих годах решился со мной поговорить.

– Что вы, батюшка воевода, конечно не об том, – испуганно замахал руками сапожник. – Мы своё место знаем… Да разве ж можно…

– Кончай реверансы, – построжал лицом воевода. – Этак мы до утра будем раскланиваться, турусы разводить, а время нынче дорого.

– Вели тебя стражники нынче, батюшка, испужались мы, думали всё уж…

– Вели да не вывели, – опять усмехнулся воевода. – Глядишь, мы их выведем быстрее.

– Верную речь ведёшь, милостивец наш, – радостно затарахтел сапожник, облегченно выдохнув остатки робости. – Бери ты это дело в свои руки, батюшка, а уж мы ничего не пожалеем: и денег наскребём, и сами к тебе под знамя станем. Ты уж только веди нас, батюшка, не погнушайся нами и дарами нашими малыми. Мы военным наукам не обучены, но смышлёны и старательны – обучимся. Совсем в разор ввели нас, окаянные: день и ночь обирают, как крысы по сусекам шарят. Всё мало. Мочи нет терпеть. Парня моего старшего изувечили, охромел парень на веки вечные, а за что про что набросились и не спрашивай. Попал на глаза в худую минуту – вот и вся его провинность. Как котенка отшвырнули! Ироды, одним словом. Ироды! Нелюди! Чтоб им пропасть совсем!