Текст книги "Боги и тени (СИ)"

Автор книги: Светлана Гольшанская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Ты такой большой, – издалека начала, наблюдая, как он вырезал из дерева ложки и миски. Лейф промычал что-то утвердительное в ответ и девочка продолжила: – До твоего посвящения осталось меньше года. Что ты собираешься делать, когда тебя назовут взрослым?

Парень аж поперхнулся от неожиданности.

– Ну я… я всегда хотел присоединиться к Сумеречным. Если они меня примут, буду охотиться с ними, – подумав, ответил Лейв.

– А они могут не принять? – проницательно посмотрела на него сестра.

– Мне надо будет пройти испытание, чтобы стать одним из Сумеречных, и я не уверен, что справлюсь.

– Почему? Ты ведь сильный, и охотишься уже десять лет.

– Они берут только самых лучших, а мне до этого ой как далеко, особенно в таком состоянии.

– Прости.

– Перестань, – он заметно повысил голос, начиная раздражаться. Леси потупилась.

– А если не получится?

– Тогда придется остаться дома и заводить семью, – Лейф перевел хмурый взгляд на видневшееся вдали село. – Не хочу брать в жену землепашку. Глядя на наших родителей, вообще не хочу жениться. Эта постоянно ругань, споры непонятно из-за чего… Мне всегда бежать хочется, когда мы домой с охоты возвращаемся, а там в лесу хорошо. Даже твое пение не сравнится с топотом копыт, свистом натянутой тетивы, лязгом меча и рычанием дикого зверя. Нет, не хочу менять это на глупую смазливую мордашку коленопреклонной землепашки, путь даже она трижды благословлена богами.

– А мне бы хотелось… – задумчиво сказала Леси. Лейф недоуменно уставился на нее. – Быть одной из них, ну землепашкой. Чтобы отец вытянул для меня жребий и на шестнадцатый день рождения отправил меня в Подземный город, как маму…

– Мама отверженная. Боги не приняли ее. Более жалкой участи и не придумаешь, – резко оборвал ее Лейф. Он знал, как относились к Ольжане ее соплеменники, не раз замечал их осуждающие взгляды, будто даже ее дети были виноваты в том, что боги побрезговали ею давным-давно.

– Зато она видела Подземный город и… братьев-ветров.

– Но она ничего об этом не помнит, как и все остальные, кто туда спускался.

– А я бы запомнила.

– Зачем тебе это? Не уж-то на кого-то из деревни запала? Маленькая ведь еще совсем. Рано тебе, – так не шедшим ему назидательным тоном ответил Лейф, пожалуй, впервые пытаясь сыграть роль старшего брата, в обязанности которого входил присмотр за младшими детьми.

Леси нахмурилась.

– Ну что за глупости, фу! – поспешила отмахнуться она, но про себя задумалась о том, почему ей так хочется последовать за таинственным всадником.

Этот взгляд… ну хоть еще один разочек снова ощутить это странное чувство, как будто тело обволакивает мягкой пуховой периной, а внутри становится так легко и радостно, и ни единой мысли в голове о том, что было, что будет… что должно быть. Как будто существуют только эти глаза, а больше ничего значения не имеет. Может, это и называют любовью? Леси не знала, а у старших спрашивать не хотелось.

– Так зачем? – подозрительно разглядывая ее, поинтересовался Лейф. «А ведь и правда, взрослеет девка. Еще лет пять и будет первой красавицей в Ветревке, как мать когда-то. Вот тогда действительно глаз да глаз за ней нужен будет, чтобы не свели».

– Просто, любопытно, – пожала плечами девочка и поспешила обратно в дом, опасаясь дальнейших вопросов.

«Странная она», – думал про себя Лейф, остервенело кромсая полено. – «После того, что я с ней сделал, бояться меня должна и ненавидеть, а она вроде наоборот потеплела. Единственная со всей семьи разговаривает… И от этого еще гаже. Ну почему она такая хорошая, почти совершенная? Ни один дайни не должен быть таким».

Леси попробовала отвар, остывавший на столе в большой глиняной кружке, и поднесла его к постели матери. Ольжана, с трудом преодолевая бессилие, повернулась на бок и приняла лекарство. Одеяло закасалось, и Леси заметила маленький коричневый мешочек на тонком кожаном ремешке у нее на шее. Как странно, ведь именно такие были у девушек во время праздника середины лета. Почему она раньше никогда его не замечала?

– Мама, расскажи про Подземный город, – как бы невзначай попросила девочка. Ольжана встревожено посмотрела на дочь.

– Это подземный город вечной молодости, где живут боги. Вайспута знает эту историю лучше меня, да и рассказывала тебе не раз.

– Я не о легенде, а о том, как ты ходила туда в день летнего солнцестояния, когда тебе было шестнадцать лет.

– Я практически ничего не помню, как и все остальные.

– Ну, хоть что-нибудь. Как шла через Заповедный лес в белом свадебном платье с такими же девушками из других деревень, как кружила хоровод на огромной поляне вокруг черной ямы, как прыгала туда…

– Стой, а откуда ты все это знаешь? – подозрительно спросила мать. – Это шаман из красной хаты рассказал?

– Нет, я сама видела… случайно, когда в лес бегала, – простодушно призналась девочка. От больной матери скрывать что-то было неприятно и тяжело.

– И что было дальше?

– Я попыталась прыгнуть следом, мне стало любопытно, что там внизу, но яма меня не пустила, – грустно ответила Леси. – Дед Жаром сказал, что без жребия с руной мне туда не попасть. Поэтому я подумала, может, ты сможешь что-то вспомнить про Подземный город и… братьев-ветров.

– Опять братья-ветры, да? – снисходительно улыбнулась Ольжана. – Мне следовало догадаться. Ну что ж, садись, расскажу тебе, что знаю. Землепашцы живут совсем не так, как Охотники, веселее, спокойнее и уж куда как безопаснее, чем твой отец и братья. Земля досыта кормит их, одевает и греет. Но за это благоденствие в давние времена боги взяли с них клятву – в день, когда в семье рождается девочка, отец должен отсидеть ночь в красной хате, вознося небесным благодарственные молитвы, а когда первые лучи солнца коснутся земли – вытянуть из ларца жребий для новорожденной. Маленький камушек, пустой или с руной, определяет судьбу девушки.

Вместе со мной в селе родилась еще одна девочка. Ее отец вместе с моим тянули жребий вместе. Моему выпала пустышка – значит, в невесты богам я не предназначалась, а второму достался камушек с руной «исаз». Она выпадает редко и считается очень несчастливой – чтобы боги приняли тебя с этой руной, надо быть совершенной во всем: красоте, разговоре, уме, танцах и пении, хозяйстве – словом лучшей из лучших; иначе тебя отвергнут, как недостойную. Тот дайни был в отчаянии от горя, понимая, как участь ждет его дочь. Ведь если боги не примут ее, то и среди дайни ей не найдется места. Мой отец в молодости, чего греха таить, был не лишен тщеславия и предложил обменяться жребием, самонадеянно полагая, что его хорошенькая дочурка сможет стать лучшей и преодолеть злой рок руны «исаз».

Я ничего об этом не знала до своего дня Венчания. Помню, как радовалась, что оказалась среди избранных, которые попадут в Подземный город и встретятся с богами, как решительно прыгала вниз в темную неизвестность, уверенная, что вернусь с благословением и начну счастливую жизнь. А потом… потом я очнулась посреди все той же поляны совсем одна. Я зябла в темных предрассветных сумерках, а в груди нарастало чувство неизбывной горечи. Я хоть и не помнила, как меня отвергли, но знала это, как знаю, что вы все мои дети. Отвергли, несмотря на то, что я считалась первой красавицей и рукодельницей в Ветревке, на то, что мой отец был шаманом – самым уважаемым дайни в селе, на то, что я так хотела, так старалась быть лучшей.

Я боялась идти домой, думала, отец ударит, заругает, а он… Он как увидел меня зареванную у порога дома, не решающуюся даже постучать, сразу постарел лет на двадцать. Как будто вина обрушилась ему на плечи и пригнула к земле. Он плакал вместе со мной, ползал на коленях, просил прощения. Но разве же это могло мне помочь, ведь все село отвернулось от меня. Ни один парень даже в мою сторону не заглядывал. Так бы и зачахла в девках, кабы не ваш отец…

Тут Ольжана замолчала и потупилась. И все равно не удалось от судьбы спастись. Зачахла, нелюбимая, не любившая…

Так они и сидели молча – мать, облокотившись на подушки, и дочь, опершись о деревянную стену, думали каждая о своем, и мысли их не встречаясь, в одиночестве скитаясь по потёмкам собственных душ.

Закончился первый месяц осени. Лейф окреп настолько, что отец, наконец, пустил его охотиться вместе с остальными мальчишками. Дэйхен хотел взять с собой Леси, считая, что она уже достаточно взрослая, чтобы выезжать в небольшие походы, но тут Ольжана воспротивилась так, что, казалась, хворь ее совсем ушла, будто и не было ее. Кричала на весь дом, что не отпустит, не позволит погубить еще одно чадо. Даже землепашцы в Ветревке слышали. Сбежались поглазеть-послушать, да только Жаром их мигом разогнал, пристыдив, напомнил, что праздное любопытство у небесных не в почете.

Продолжавшийся целый день скандал удалось замять только Вайспуте. Она отвела сына в сторонку и тихо шепнула ему на ухо: «Отправляйся без Леси. А жене твоей совсем недолго осталось, пусть с миром уйдет, чтоб не легло на нас ее проклятье предсмертное».

Дэйхен испуганно сглотнул и поморщился. Перевел взгляд на бледную, с залегшими под глазами глубокими тенями, тощую, немощную женщину, которую в молодости он так отчаянно любил. Сердце сдавила жалость. Что с ними стало? Почему все вышло так плохо? Права, видно, была мать, когда говорила, что не будет счастья у охотника с землепашкой, не станет она хорошей женой, не поймет, не поверит, никогда не будет с мужем за одно, только пилить и упрекать… пусть даже так, укоризненным взглядом, в напрасно загубленной молодости. Не разделит горе потери ребенка, оставив одного в пучине отчаяния. И будет тихо умирать, отравленная собственной желчью.

И все же… он жалел ее. Не хотел отпускать, боялся, привык, хотя и не было между ними уже ничего с рождения дочки. Просто смерть – это всегда ужасно – единственный зверь, которого победить нельзя. А стоило бы… стоило.

Так мужчины и уехали, молчаливые, угрюмые, не оглядываясь на вышедших на крыльцо проводить их женщин. Один Лейф посветлел лицом и расправил плечи, как будто с него свалился тяжелый груз. Он ехал впереди, нетерпеливо пихая коня ногами, чтоб тот прибавил ходу и унес, наконец, из опостылевшего заключения.

Вспышка гнева окончательно подкосила Ольжану. Через несколько дней она совсем захворала. Свет в глазах начал медленно тухнуть, чтобы угаснуть навсегда. Вайспута побежала в лес, чтобы найти какую-то редкую чудо-траву, которая могла бы прибавить невестки силы и продлить хоть ненадолго ее непростительно короткую жизнь. Леси осталась одна с матерью – отирала бледное лицо тряпкой, смоченной в бодрящем отваре, поила водой, потому что бабка настрого запретила давать лекарства, боясь, что Ольжана заснет прежде, чем та успеет вернуться из лесу.

Мутная пелена тумана начала заволакивать взор дайни. Последние силы оставляли ее, и она с горечью понимала, что это конец. Всего пару часов и все… Тьма Подземного города, забвение и тягостное ожидание поворота колеса Дхармы, когда ее душе будет позволено возродиться вновь. Самое горькое, что для детей она уже не сможет ничего сделать. Мальчишки сильные, они смогут противостоять отцу и выбрать свой собственный путь, который, дадут боги, принесет им счастье и умиротворение. А вот Леси… не женское это дело по оврагам да буреломам бродить, выслеживая зубастых тварей. И этот дар… почему остальные не замечают, как он высасывает ее силы? Пекутся только о себе, о чести рода, а на нее им плевать. Ведь всякая девочка, как нераскрывшийся бутон, желает расцвести и стать женщиной, женой, матерью. Ольжана не хотела, чтоб Дэйхен со свекровью лишили Леси этого счастья. Но как помешать им? Ольжана посмотрела на дочь, которая снова залезла на лавку у окна и неотрывно смотрела на пустую дорогу, как будто кого-то поджидая.

Закат. На закате братья-ветры возвращаются в Подземный город. Ольжана нащупала под рубашкой мешочек с руной.

– Леси! – позвала она.

Девочка нехотя оторвалась от окна и подошла к матери.

– Послушай, я умираю.

– Нет, бабуля пошла в лес за травой. Она скоро вернется и вылечит тебя, – заверила ее Леси.

– Это не поможет, – Ольжана коснулась щеки девочки тыльной стороной ладони. – Я чувствую, что мой час вот-вот настанет. Вайспута не успеет. И, может, это к лучшему. Давно пора.

– Не говори так, – расстроилась дочь. Сейчас мать очень напоминала ей Рейка. Он вот также ушел, несмотря на всех их усилия. Почему боги так жестоки к ним? Почему отбирают родных и близких?

– Я говорю правду. Землепашцы, в отличие от Охотников, всегда говорят только правду. Так нас воспитывают. Послушай, – она сняла с шеи мешок с руной. – Отец хочет сделать из тебя Охотника, но… я вижу, что эта ноша не для тебя. Я хочу, чтобы ты жила, как землепашка, вышла замуж, родила детей.

Леси молчала. Ей этого вовсе не хотелось. Единственным ее желанием было вновь увидеть синие глаза таинственного всадника.

– Возьми, это тебе поможет, – Вайспута протянула ей свой неиспользованный жребий. Леси открыла было рот, но потом снова закрыла, не найдясь, что сказать. – Когда тебе исполнится шестнадцать в самую короткую ночь отправляйся на Священную поляну. Прыгни в яму – на этот раз она тебя пропустит. Тогда отцу не удастся больше распоряжаться твоей судьбой – она окажется во власти богов.

– Но… – хотела было возразить девочка, но мать приложила палец к ее губам, прося помолчать.

– Я знаю, у тебя все получится. Ты удачливее меня и сильнее, а когда подрастешь, красавицей станешь всем на загляденье. Они тебя обязательно примут, не смогут не принять, – Ольжана прикоснулась губами ко лбу дочери. Они были холодными как лед. – Обещай, что выполнишь мою просьбу и вырвешься из этого дома. Ведь ты хочешь быть счастливой?

– Да, – с готовностью ответила Леси. «Я буду самой счастливой, когда снова увижу эти глаза».

– Держи, да только никому не показывай, особенно отцу с бабкой, а то отберут, – девочка взяла мешок из протянутой руки матери и спрятала его за пазуху.

– Мама, ты замерзла? – встревожено спросила Леси. – Погоди, я принесу тебе еще одно одело и налью горячей воды.

Ольжана медленно кивнула. Девочка умчалась на поиски шерстяного одеяла. Оно лежало на чердаке, а старый засов на люке совсем проржавел. Леси пришлось повозиться, чтобы его открыть. Одеяло оказалось пыльным, поэтому девочка побежала вытряхивать его на улицу, а когда вернулась, поняла, что Ольжана уже не дышит. Бесполезное теперь одеяло выпало из руки девочки. Она громко всхлипнула, но не заплакала, не смогла – последние слезы пролила, когда хоронили Рейка. Протянула руку, закрыла блеклые глаза и натянула на голову покрывало – так делала Вайспута, когда умер брат.

Леси поднялась и будто в тумане начала медленно надевать башками и тулупчик. Вышла на улицу, бросила короткий взгляд на догоравший закат и пошла в красную хату – искать в лесу Вайспуту в потемках не было никакого толку, только сама бы заблудилась.

Дед Жаром как раз запаливал лучину у алтаря, когда Леси тихонько проскользнула внутрь. Она, ничего не говоря, подергала старого шамана за рукав и поманила за собой. Тот, испуганно глянув на усталые опухшие глаза девочки, не стал ничего спрашивать, а просто поспешил за ней.

Дойдя до дома охотников, шаман застыл на пороге, как будто страшился оказаться под крышей чужаков, ведь не приглашали его сюда никогда, и рады его непрошенному визит вряд ли будут. Леси нахмурилась, не понимая вставшей перед ним дилеммы. Переступая через себя, он все же преодолел порог и вошел внутрь. В неровном свете заглянувшей в окно луны он увидел смутные очертания лежавшего на кровати тела, укрытого цветастым тканым одеялом. Жаром снова застыл, а потом медленно двинулся к нему неверно ступая на негнущихся ногах, дрожащими руками снял с головы покойницы покров и повалился на колени, как подкошенный. Он долго баюкал на руках голову дочери и неустанно причитал о своей вине перед ней.

Леси было не по себе от вида слез такого старого мужчины. У охотников они считались проявлением слабости и незрелости. Но он ведь был землепашцем, видно, для них ничего зазорного в таком выражении эмоций не было. Поэтому Леси тихо притаилась в своем уголке на лавке у окна и смотрела на пустую ночную дорогу. Голова ее снова сделалась пуста, а мысли бродили по закоулкам сознания, путались и исчезали, не достигнув поверхности. А туда, на самый верх неспешно, но упорно лезла лишь одна, странная, бредовая, совсем не подходящая.

– Почему они не выходят ночью? – наконец, она прорвалась и обрела плоть.

– Что? – странный вопрос выбил старого шамана из колеи и на мгновение заставил забыть о своем горе.

– Братья-ветры… почему они не выходят ночью? Почему оставляют нас в самый страшный час? – повторила свой вопрос Леси.

– Не знаю, – обескуражено ответил Жаром. Он никогда об этом не задумывался. – Наверное, тоже темноты боятся …

– Охотники не боятся темноты, неужели боги трусливее их?

Жаром тяжело вздохнул, не найдясь, что сказать. Молчание затягивалось. Леси продолжала пристально смотреть на него, ожидая ответа, но поняв, что это бесполезно, разочарованно отвернулась к окну.

– Бабуля возвращается, – тихо сообщила она и пошла встречать.

Жаром хотел было встать и уйти, опасаясь гнева старой знахарки, но мертвая дочь будто не отпускала его, крепко привязав к своему смертному одру. Вайспута, опираясь на плечо внучки, не спеша шла через двор к дому. Устала старуха по лесным кочкам весь день скакать да в самые темные ямы спускаться, чтоб заветную траву найти, да только напрасно все оказалось – не успела она – Ольжана раньше отмучилась. И быть может… быть может оно и к лучшему. Настрадалась бедняжка перед смертью. Жаром ужаснулся от подобных мыслей. Видно, сам дом чужаков их навевает.

Вайспута вместе с внучкой, наконец, вошли в распахнутую дверь. Бабка недовольно покосилась на жреца землепашцев, но ничего не сказала – сразу покойницей занялась. К утру надо было невестку к похоронам подготовить. Нельзя, чтобы мертвое тело в доме дольше одной ночи задерживалось, иначе колесо Дхармы остановится и душа неупокоенная вечно скитаться будет, к месту своей смерти привязанная. Да и мужчин, как назло, в ближайшее время ожидать не приходилось, а вдвоем с восьмилетней девчонкой им тело никогда к топям не снести. А этот Жаром, пусть и старик, но еще крепкий – поможет, куда денется – его ведь плоть и кровь на смертном одре лежит.

Как только запылала заря на небосклоне, Леси стремглав помчалась на лесную опушку возле Священной поляны, где в прошлый раз видела голубые могильные цветы. Неприхотливые паладинники цвели очень долго начиная с первой весенней оттепели, когда снег только-только начинал сходить с пригорков обнажая стылую землю, и до того срока, как зима снова укрывала ее плотной белой периной в самом конце осени. Поэтому девочка не боялась, что не найдет их, ведь их срок еще не прошел. Собрала целую охапку, как бы в искупление вины перед братом, которого хоронили без цветов. Из половины сплела толстый венок на голову матери, а второй укрыли тело поверх савана и осторожно спустили с носилок в трясину. Болото долго не хотело принимать Ольжану – чувствовало в ней чужую. Нехотя, нарочито медленно тело, подчеркнутое яркими погребальными цветами, опускалась на дно, а мертвая женщина укоряла последним взглядом своих мучителей. Жаром не мог сдержать слез и ежеминутно отворачивался, чтобы Вайспута не сопела на него, недовольная тем, что он подает плохой пример внучке. Леси молча теребила повязанный на кожаном шнуре вокруг шеи мешочек. Шестнадцать, дождаться, когда ей исполнится шестнадцать…

Прошло сравнительно немного времени – всего две недели – прежде чем Дэйхен с сыновьями вернулся домой с охоты. Игры особой не было, да и демоны по большей части разбежались или залегли в берлоги. Зима, судя по всему, грядет тяжелая, холода лютые. Ни буран, ни вьюга не пугали охотников – они умели выживать даже в самые трудные времена. Да и делов всего – выстоять лютый месяц, а до него еще срок большой есть, можно подготовиться получше.

Виду, что гибель жены его опечалила, Дэйхен не показывал, только стал больше хмуриться и подолгу молча глядел на пустую постель у печки. Мальчишки наоборот сильно расстроились, что даже проводить мать в последний путь не смогли. Особенно сильно переживал Лейф, который был привязан к ней больше других, и в глубине души винил себя в том, что разочаровал ее, когда пытался выместить свою злобу и обиду на мир на младшей сестре.

Леси, как ни странно, будто в себя пришла после смерти Ольжаны, а до этого она во сне жила. Щеки ее порозовели, налились румянцем, глаза засверкали, словно чистой воды диаманты. Да и вытянулась девочка на целую ладонь. «Пришло ее время», – решил Дэйхен. – «Сейчас точно».

Дэйхен отправил мальчишек охотиться самостоятельно, впервые доверив игру старшему сыну, видя, как сильно упал его дух после происшествий с Рейком и Леси. Отец надеялся, что мальчишка все же вынес что-то из своего печального опыта, понял, как важно с ответственностью подходить к возложенным на него обязанностям и следить за тем, кто находился у него в подчинении. Только так можно было стать хорошим предводителем.

Мальчишки направились на юго-восток, где всегда водилось много дичи, а демоны встречались не так часто.

Дэйхен же полностью посвятил себя воспитанию дочери – начал брать ее в лес, ненадолго – день-два самое большое. Учил из короткого лука стрелять, лошадь по узкому краю обрыва проводить, да скакать во весь опор через кручи и поваленные деревья перелетая, зверья разного искать, по солнцу и звездам ориентироваться. Много всякого полезного. Понял тогда Дэйхен, почему мать его так девочку хвалила, ведь та схватывала любую науку на лету. Да и лес, кажется, с радостью принимал ее, да не как гостя, а как свою родную. Говорил с ней, отрывая все свои тропинки, вел всегда куда нужно, коротким путем, обминая опасные места. Зверье ее слушалось, точно мысли читало, а ветер… Ветер пел вместе с тугой тетивой лука, направлял стрелы прямо в цель и защищал девочку, будто она его дитя родное, а не Дэйхена. Видно, без магии имен Сумеречных здесь не обошлось. Ходили слухи, что те, кого они нарекали при рождении на своем данным им еще богами в глубокой древности языке, теряли связь с породившим его кланом дайни и оказывались под покровительством первобытных стихий, приобретая способности видеть и слышать то, что недоступно другим.

У Лейфа тоже был этот дар, Дэйхен давно его заметил. Знал он и о тайной страсти мальчика податься в Сумеречные и навсегда покинуть родные края. Быть может, так оно и к лучшему. Дома на его первенце рубашка горела, он напоминал запертое в клетке дикое животное – рычал, бросался на прутья, сам себя уничтожал. Надо бы его отпустить на волю от греха подальше, да, на следующий год обязательно. Может, найдет там за горизонтом свое счастье или хотя бы покой…

Вайспута тоже много занималась с Леси – учила ее петь, да не так, как раньше, а голосом ветром управлять, чтобы не отдаваться полностью его власти, как это случилось с Лейфом, но самой быть хозяйкой положения, и не истощать себя во время пения. Но для этого нужна оказалась еще и выносливость, а она приходила только с опытом – каждый раз девочке удавалось удерживать силу ветра все дольше и дольше, прежде чем она чувствовала, что достигала предела.

Удивительное дело, но Леси начинало нравиться все это обучение, пение... и охота. Пожалуй, охота ей нравилась больше всего – бешеная скачка, стремительное преследование, запах еще горячей крови. А все эти бесконечные связанные в тугой узел тропинки, бескрайние просторы полей, таинственные тенистые чащи леса и ветер, играющий, шепчущий, ласковый и любящий – все это принадлежало ей безраздельно. Свобода. Теперь Леси понимала, о чем говорил Лейф. Дома они были заперты в четырех стенах с довлеющими над ними родительскими проблемами, разногласиями между землепашцами и охотниками, глупыми повседневными заботами и прочим, зыбким, ненужным, наносным и глупым. Здесь же всего этого не существовало. Был только зверь и охотник. Для них значение имела только игра. Стремительная, живая, щекочущая нервы и…

Нет, все же было то, о чем она сожалела – больше не было времени сидеть у окна и ждать, пока по дороге вдоль леса пронесется четверка чудесных всадников. Может, поэтому взрослые не могут их видеть – у них просто нет на это времени. Леси боялась утратить эту способность, поэтому каждый день, когда первый и последний лучи солнца касались земли, она крепко сжимала в руке мешочек с руной, вспоминая глаза спасшего ее всадника, страшась забыть, как забывали спустившиеся в Подземный город землепашки.

Осенние месяцы пролетели незаметно, словно и не было их вовсе. Наступило долгое предзимье. Заморозки и оттепели беспрестанно сменяли друг друга. На третью неделю бесснежного месяца Дэйхен присоединился к сыновьям, взяв Леси на ее первую настоящую охоту. На этот раз они двинулись на север. Ехать приходилось весь световой день – семь-восемь часов, и лишь под вечер выходить на охоту.

Охотники, привыкшие к темноте, видели намного лучше землепашцев, да и ночью многие звери теряли бдительность, и поймать их было куда проще. Демоны почти не встречались – лишь однажды им удалось застать стаю хохотунов-кишкомышцев возле туши дохлого оленя. Выглядели они крайне изможденными – ребра торчали из-под плешивой подранной шерсти, клыки наполовину обломанные… Они даже хохотать толком не могли, лишь подвывали да поскуливали, когда со всех ног удирали от согнавших их с места охотников.

Лес тоже стал странным, тихим, не как спящий, а как мертвый дайни. Даже белоснежной периной от холодов укрыться забыл, так и стоял, обнажив корявые сучья вековых деревьев в мрачном безмолвии. Наглые вороны деловито сновали по ветвям и хмуро глядели на бредущих по дороге путников.

Они остановились на ночлег на большой поляне у дороги. Бейк и Мейр напросились изловить чего-нибудь на ужин. Скорее всего, ворон, потому что больше ничего здесь не было. Дэйхен решил отправить Леси на разведку вместе с Лейфом, хотя в глубине души все еще не до конца доверял ему. Мальчишка это чувствовал, и заметно было, насколько сильно это его задевает. Чтобы вырваться из порочного круга, надо было доказать себе и в первую очередь Лейфу, что тот изменился, извлек урок из произошедшего и… присмотрит за сестрой во время опасного задания несмотря на свои личные к ней чувства.

Скрепя зубы, отец распорядился, чтоб дети ехали вперед посмотреть, не шастают ли поблизости демоны, чтобы не оказаться захваченными врасплох во время сна. Лейф воспринял это задание с ожидаемой опаской. Он нарочито аккуратно помог сестре спустится с лошади, хотя помощь была ей абсолютна не нужна, тщательно проверил, чтобы она взяла все необходимое для разведки, и только тогда повел ее за собой в глухую чащу.

Они долго петляли между деревьев, проползли на коленях сквозь густой подлесок, когда пришлось обходить поваленные непонятно чем или кем деревья, пока не вышли на едва заметную извилистую тропку, которая вывела их к замерзшему озеру. С берега они заметили очертания каких-то странных предметов посреди ледяной глади.

Лейф нашел палку потолще и постучал ею по льду, чтобы проверить прочность. Леси настороженно выдохнула:

– Не ходи! Ты чувствуешь?

– Да. Смотри, за озером какая темень. Даже звезд не видно. И вороны, до этого они были повсюду, а здесь ни одной нет. И тихо так… – ответил Лейф, считая невозможным врать ей в таких обстоятельствах.

– Не тихо, – прошептала девочка. – Совсем не тихо. Ты их слышишь?

Лейф поморщился. Ему действительно чудился какой-то странный шепоток на краю сознания. Пожелай-пожелай-пожелай и мы поможем. Нет, он не слышал этих слов, просто каким-то образом знал, что они говорили.

– Оставайся здесь, – коротко бросил Лейф сестре, спустился на лед и медленно направился к привлекшим их внимание силуэтом. Леси, затаив дыхание, смотрела на черное небо вдалеке. Лейф остановился возле своей цели и присел на корточки. Тьма впереди него пришла в движение. Заметившая это Леси сорвалась с места и помчалась к брату, не обращая внимания на опасно трещавший под ее ногами лед.

– Тише! – предостерегающе крикнул ей брат. – Это всего лишь мертвые ноггловские жеребята, недокорм, холод, но… странно, их тела выглядят так, как будто они мертвы, по меньшей мере, месяц, но я уверен, что озеро не могло замерзнуть раньше, чем неделю назад. Как же они оказались здесь?

– Лейф, я не думаю, что они умерли своей смертью, – стуча зубами, сказала Леси, продолжая неотрывно смотреть вперед. – Их убили тени!

– Что? – Лейф оторвал взгляд от мертвых тел.

Что-то двигалось на них прямо из-за обрамляющей озеро кромки леса, то, что они вначале приняли за тучи. Только тучи не пожирали все, что попадалось им на пути, не выпускали тонких щупалец, не делились на громадные шары, и не ползли, низко стелясь по земле, будто тени…

– Бежим! – завизжала Леси и, потянув брата за руку, бросилась наутек. Угольно-черные щупальца ринулись за ними. В этот момент Лейф понял, что хочет эта неведомая тварь. Выпить, высосать из тела жизнь и вырвать душу, чтобы обратить ее в одного из солдат своего легиона, Легиона Теней. А этот шепоток… он призван сбить жертву с толку, усыпить бдительность, пока мерзка гадина будет пожирать ее изнутри. Надо сражаться. Охотники не бегут, а сражаются, но как сражаться с тенью, ведь у нее даже тела нет?

Дети уже почти добежали до берега, когда лед хрустнул, и нога Лейфа угодила в полынью. Он споткнулся и упал. Леси остановилась и обернулась на звук.

– Беги, спасайся! – крикнул ей брат. Тени были уже совсем рядом. Лейф со всей силы дернул ногу, пытаясь высвободится – острые края жгучим холодом оцарапали лодыжку, но отпускать не собирались. – Да не стой же ты!

Но Леси не сдвинулась с места. Набрав в грудь побольше морозного воздуха, так, что внутри все закололо иголками, она запела. Ветер тут же ответил ей, грозным ревом нарушив зловещую тишину. Тени на мгновение замерли, оценивая опасность, но потом снова двинулись на детей.

– Это не поможет, уходи! – в отчаянье закричал Лейф, но девочка его не слышал – все ее внимание было поглощено пением.

Ветер начал хлестать по теням с неистовой яростной силой, отгоняя прочь. Они озлобились, вступили в битву с невидимой стихией. Пение выжимало из Леси все соки. Лейф видел это, видел, как она из последних сил берет высокие ноты, как пение срывается в отчаянный крик, который резко прерывается, когда колени девочки начинают подкашиваться. Дошедшее до высшей точки отчаяние придало Лейфу силы. Он что было мочи дернул ногу, подламывая лед вокруг, и подался вперед, подхватывая сестру на руки, прежде чем она успела рухнуть на мерзлую землю без чувств. Ветер еще некоторое время продолжал слабое сопротивление, но без поддержки вскоре затих, освободив дорогу хищным щупальцам.