Текст книги "Частная коллекция ошибок"

Автор книги: Светлана Гончаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

2

Евгений Парвицкий занимал в гостинице «Нетск» президентские апартаменты, а Виктор Дмитриевич Козлов – обыкновенный люкс. Сейчас скрипач был на репетиции, а Козлов прилег отдохнуть. Вообще-то он не привык расслабляться до обеда, но тут стало невмоготу – переел.

– Чертовы провинциалы, вечно душат своим гостеприимством, – ворчал он.

Справедливости ради надо сказать, что никто в ресторане не принуждал Виктора Дмитриевича есть и пить – он сам перестарался. Однако, взбивая подушку на кровати, такой широкой, что на ней могла бы резвиться целая шведская семья, Козлов недобрым словом помянул и бедного обворованного банкира, и друга Женьку, у которого такие беспардонные знакомые.

Когда Виктор Дмитриевич улегся на кровати среди подушек и поднял глаза к потолку, стало еще хуже: подступила тошнота. Это было совсем некстати, потому что мешало думать. А подумать было о чем! Идея, мелькнувшая в голове эксперта, была на редкость изящна, но требовала быстрого воплощения.

Козлов поворочался в подушках, приоткрыл окно, снял штаны, чтобы было не так душно, и в эту минуту зазвонил телефон. Портье доложил, что какой-то Климентов просится в гости.

– Пошлите его к черту, – распорядился Козлов.

Последовала заминка, после чего в трубке зазвучал незнакомый сладкий голос:

– Позвольте напомнить вам, Виктор Дмитриевич, нашу приятную встречу в Перми. Нас познакомил Марат.

– Какой еще к черту Марат?

– Гельман.

– Ну и что?

Виктор Дмитриевич не собирался ни с кем вспоминать былые встречи и тем более надевать штаны.

– Я тогда курировал выставку тканей Любови Поповой, – пел голос в трубке. – Сейчас я работаю здесь, в Нетске. Заведую отделом декоративно-прикладного искусства в местном музее.

– В музее? И у вас директрисой этакая импозантная женщина? Шатенка, с хорошим бюстом? – спросил Козлов.

– Можно сказать и так, – уклончиво ответили в телефоне. – Если речь идет об Ольге Иннокентьевне Тюменцевой…

– О ней самой! Ладно, поднимайтесь сюда, – снизошел Козлов.

Он прикрылся покрывалом по грудь и взял бутылку с минеральной водой, чтобы смягчать муки неспокойного желудка. Скоро в дверь деликатно постучали.

– Войдите! – радушно крикнул Козлов. – Сюда, сюда ступайте, через гостиную в спальню! Я не вполне здоров, вот и принимаю в постели.

На пороге спальни показался некто средних лет в желтых очках и терракотово-красном сюртуке. Он попросил звать его просто Никитой. Козлов указал гостю на пуф рядом со своей кроватью. Гость сел и сочувственно вздохнул.

– Ланч в «Адмирале» удался на славу, но что-то там было не то, – пожаловался Козлов. – Я грешу на семгу, с которой мы начали.

Насчет семги Козлов догадался, потому что его замутило от лососевого цвета рубашки визитера. Никита начал хвалить Пермь и Марата, рассказал, как много лет мечтал познакомиться с Виктором Дмитриевичем, как счастлив беседовать с ним теперь.

В ответ Козлов мерно кивал, как это делают королевские особы, и прикладывался к минералке. Наконец он решил, что достаточно наслушался ерунды. Пора было браться за продвижение блестящей идеи, что овладела недавно его беспокойным умом.

– Вы теперь в местном музее? – переспросил он. – Насколько мне известно, коллекция тут неплохая.

– Согласен. У нас есть хороший авангард, случайно завалявшийся в запасниках со времен борьбы с формализмом. Археологический отдел тоже интересный.

– И директриса ваша женщина очень эффектная.

Никита вежливо улыбнулся, но поддакивать не стал даже из почтения к сединам Виктора Дмитриевича: Ольгина красота, судя по всему, его не трогала. Может, как и любая другая женская красота.

– Если обворожительная женщина вдобавок умна, это взрывоопасно, – продолжал Козлов. – Не удивляюсь, что именно такой особе господин Галашин поручил опекать коллекцию. От нее можно потерять голову.

– Не думаю, что дело в прелестях Ольги Иннокентьевны, – возразил Климентов. – Уж не знаю, чем она взяла и как к Галашину пристроилась. Бедняга банкир ничего не смыслит в живописи. А вот жена его – третья вице-мисс Россия 2003 года. Так что с Тюменцевой ничего личного, только бизнес.

Козлов недоверчиво покачал головой:

– Кто знает, кто знает! Я видел сегодня коллекцию Галашина, любопытную, но очень неровную. Возник ряд вопросов. Наши олигархи любят скрытничать, потому вы, думаю, не в курсе, каким образом формировалась эта коллекция?

Никита Климентов даже подпрыгнул на своем пуфе:

– О, это секрет Полишинеля! Большинство Ольгиных передвижений по планете известны в музее. Пополнять галашинское собрание она ездит по аукционам – чаще не первой руки, хотя иногда заглядывает и на приличные торги. Недавно в Вену прокатилась, в «Доротеум» [17] . Правда, последнее время почти все покупает через Москву.

– Лень стало самой ездить? Или завела доверенного человечка?

– Вы на редкость проницательны! – снова ударился в лесть Климентов. – Диву даюсь, как вы сразу видите суть проблемы. Естественно, дело не в лени. Человечек имеется, и точно весьма полезный – туда вхож, куда меня, скажем, не позовут.

– А что, есть такие места? – притворно удивился Виктор Дмитриевич.

Климентов также притворно потупил свои беззастенчивые глаза – сквозь желтые стекла очков они выглядели нарисованными, как у матрешки. Виктор Дмитриевич удовлетворенно наблюдал на его лице азартный румянец бывалого сплетника.

– Есть, но их немного, – ответил Никита Климентов. – Например, приватные дома в Европе. Семьи потомков русских эмигрантов первой волны во Франции, Чехии, Германии. Резиденции друзей этих семейств. Всевозможные русские организации за границей, дышащие на ладан. Там есть чем поживиться.

Козлов радостно почесал под покрывалом одну голую ногу о другую. Семга еще давала о себе знать, но ощущение близкой удачи, сознание того, что сделан точный выстрел, придало сил.

– Да знаю я, кто этот ваш таинственный агент! – вскричал Виктор Дмитриевич и сел в кровати так резко, что внутри его булькнула минералка. – Не кто иной, как Палечек?

Климентову осталось только восторженно сплести пальцы и воскликнуть:

– Вы в самом деле видите все насквозь! Да, это Филипп Григорьевич Палечек. Он и сюда, в Нетск, пару раз приезжал. Вот уж арт-дилер от Бога! И как ему все удается? Конечно, это достойнейший, обаятельнейший человек…

– Обаятельный – значит, жулик, – отрезал Козлов. – Я вот, например, честный человек – и совсем не обаятельный.

– Что вы, что вы! – не согласился Никита. – Вы на редкость…

– Да бросьте! А вот Фильку Палечека я знаю уже лет двадцать с лишком, с тех еще времен, как он на Кузнецком мосту манекенщиком служил. Смазлив был очень. Специализировался на дамах бальзаковского возраста, хотя Бальзак имел в виду тридцатилетних, а не тех, кто на пенсии. Но что делать, термин сложился! Из подобных особ у альфонсов в те годы особо ценились вдовы партийной номенклатуры. Филька уже тогда пытался толкать антиквариат, но летал невысоко, пока я его с Валери не познакомил.

– С Валери Плезанже? – ахнул Никита. – С той самой? С галеристкой из Парижа?

– С ней, голубушкой. Тогда она то и дело наезжала в Москву и хорошо проредила наши коллекции. Ее часто видели под ручку с Раисой Максимовной. Потом к ним Филька прицепился и смотрел на Валери глазами бешеного фавна. Таки она на него в конце концов клюнула, вывезла в Париж.

– Счастливец, – завистливо вздохнул Никита.

– Да уж, Филька чуть умом не тронулся от такого счастья. Они с Валери взасос целовались прямо при Горбачеве! Даже венчались тут, у нас, в каком-то монастыре, хотя Валери не только ничуть не верующая, но, скорее всего, сама настоящий черт. Я уверен, у нее есть хвост.

– Хвост?

– Угу. Такой, думаю, как у декоративных крыс – недлинный, тоненький, холодный. Лысый.

Климентов сначала передернулся, потом рассмеялся:

– Лысый хвост?

– Ты ее хоть раз видел? – весело подмигнул Виктор Дмитриевич Никите, переходя на небрежное старомосковское «ты». – Нет? Представь себе сильно и со вкусом накрашенного шимпанзе. Вот она какая! И годков ей уже тогда было за шестьдесят. Не спорю, стиль, от-кутюр, манеры, фигурка – худобе мумия Тутанхамона завидует. Парижский шик! А главное, имя, вес, галереи по всему миру.

– У нее было чему поучиться, – серьезно сказал Климентов; похоже, он мысленно примерял на себя Филькино счастье.

– Это точно! Дама она с мозгами. Правда, школа была недолгой – Валери Фильку через полгода бросила. Сердцу не прикажешь! Повстречался ей какой-то то ли португалец, то ли бразилец, тоже из моделей. Она никогда в жизни не имела мужчин старше двадцати пяти лет – говорила, что насыщается соками молодости, как царь Соломон. Оттого, мол, и сил у нее, как у мула, и сексуальность сшибает с ног.

– Вы ж сказали, она на шимпанзе похожа?

– Если б не молодые жеребцы, была б, наверное, много страшнее шимпанзе. Главное, Филька Палечек в Париже осел. Лоску он поднабрался, мордашка как картинка – и пошел, как привык, по увядающим дамам. Не знаю, как и где его потом мотало, но лет десять назад на родине объявился. Уже антиквар (лавки в Париже и Брюсселе), уже со связями, уже у каких-то графинь и баронесс накупил всякого барахла и продает втридорога. Красотишка пооблезла, но хватка окрепла.

– Так вы считаете, он жулик? – напрямик спросил любопытный Никита.

Виктор Дмитриевич лукаво посмотрел на него поверх очков, потом вскинул голову, и сквозь стекла его глаза, огромные, круглые, странные, глянули пронзительно. Климентов поежился.

Виктор Дмитриевич изрек:

– Мутный он, Филька. Трупоед – у вдов и наследников все подряд скупает. Умеет вовремя подластиться, плачет на всех похоронах. Черт его знает, как он это делает, но слезы текут, как из чайника! Учтите, среди куч его хлама может обнаружиться иногда жемчужное зерно. А для некоторых и хлам за жемчуг сойдет. Жаль было бы, если б эта роскошная женщина, директор вашего музея, где-то что-то просмотрела. Например, фальшивку какую-нибудь. С Палечеком надо держать ухо востро…

Климентов слушал и даже дыхание сдерживал. Виктор Дмитриевич за себя порадовался: наживка проглочена, теперь надо ждать результатов. Он надеялся, что этот жук в желтых очках окажется достаточно проворным. Если так, то слух по музею (и не только!) разнесется моментально, и дама с эффектным бюстом запаникует. Тогда бери ее голыми руками!

С удивлением Виктор Дмитриевич обнаружил, что удачный тактический маневр пересилил тошноту. Жить стало интересно. Эксперт нетерпеливо заерзал под покрывалом:

– Как ни приятна наша беседа, милейший (к сожалению, запамятовал ваше имя, простите старика!), но дела не ждут. Я должен спешить в филармонию. Не извиняйтесь. И я с удовольствием… Надеюсь, не последний раз видимся… И я вас… И я также… Всего наилучшего!

3

Артем Немешаев не в первый раз решительно менял свою жизнь. Правда, прежде он всегда старался подготовить новое место заранее, присмотреться к обстоятельствам, прикинуть, не будет ли ошибки.

Сейчас он бросался в неизвестность очертя голову. Это пьянило его до такой степени, что он ни с того ни с сего вдруг останавливался на улице, начинал махать руками, разговаривать сам с собой, а потом закрывал глаза и закидывал голову назад. Всем своим существом он ощущал тогда присутствие Вари – слишком хорошо ее помнили его руки и губы. Даже воздух вокруг вибрировал ее теплом, ее запахом, отзвуком ее голоса. Это было похоже на колдовство, и Артему это нравилось. Он любил Варю. Он любил риск. Он ничего не боялся.

Он стоял посреди спальни в большой квартире элитного дома. Свои вещи он уже собрал в спортивную сумку, из гостиной взял деньги (они хранились в маленьком сейфе, замаскированном под мавританский сундучок; где спрятан ключ, Артем знал). В сейфе оказалось около пятидесяти тысяч, меньше, чем обычно. Теперь Артем собирался вскрыть шкатулку сандалового дерева, которая стояла на туалетном столике. В шкатулке были драгоценности – те, что попроще. Самые ценные лежали в банковской ячейке, но и эти, из шкатулки, годились.

Просторную спальню, где сейчас мародерствовал Артем, обставляли с размахом. Был специально приглашен дизайнер. Он всячески потакал вкусам заказчика, потому имелись здесь и розовые занавеси из органзы, задрапированные бессмысленно сложно, и мебель на гнутых бульдожьих ножках. Обманные зеркала сияли в стенах – о них Артем, когда впервые попал сюда, несколько раз расшибался, желая выйти наружу.

Посреди спальни возвышалась истинно королевская кровать. На ее резном изголовье резвились золотые амуры, курчавились золотые гирлянды. Стены спальни сплошь были расписаны огромными бледными розами. Эти вычурные цветы, их изогнутые лепестки, теснящиеся воронкой вокруг темно-розового невнятного нутра, всегда казались Артему непристойными. Он не любил на них смотреть. Их противоестественные размеры оскорбляли его. Ему казалось, их специально нарисовали, чтобы показать, как он мал, ничтожен и продажен.

Сейчас на ненавистную роспись Артем не глядел – у него было дело поважнее. Большим охотничьим ножом он пытался взломать замок проклятой шкатулки. Это не получалось. Пошли в ход и отвертка, и садовые ножницы. Замок оказался неожиданно крепким для субтильной на вид вещи. Он поддался, только когда Артем вспотел, как грузчик, и проковырял вокруг металлического замочного глазка большую некрасивую дыру.

Все-таки шкатулка открылась. Ее содержимое Артем знал неплохо: браслет с тремя крупными сапфирами, цепочки, кулончики. И кольца, кольца, кольца – «мои брюлики», как называла их хозяйка, потому что все они были с бриллиантами. Артем аккуратно доставал все это добро из футляров и коробочек и складывал в брезентовый мешок из-под беговых кроссовок. Постепенно в мешке вырастала тяжелая, холодная, колючая куча. Этого должно хватить надолго!

Пустые коробочки Артем не разбрасывал, а методично клал в шкатулку в том же порядке, в каком они лежали всегда. Ему хотелось, чтобы в этой квартире все осталось таким, каким было до него, чтобы нигде не нашлось его следов, чтобы похоже было, что он никогда тут не жил.

Так и есть, ничего, ничего не было! Его собственная жизнь только начинается.

Закончив работу, Артем положил мешок с побрякушками в свою сумку, а шкатулку водрузил на старое место. Она всегда стояла замком к стене, так что следов взлома сразу и не заметишь.

Артем придирчиво огляделся вокруг себя. Кажется, все в порядке? Королевская кровать аккуратно – ни морщинки! – застелена стеганым атласным покрывалом. На туалетном столике, как всегда, теснятся флаконы духов и какие-то пестрые коробочки. Заглянуть в эти коробочки Артем за полтора года ни разу не удосужился – он знал, что там какая-то женская чепуха.

Так, что еще? Артем подобрал случайно выпавшую при сборах вещицу – саше с лавандовой солью. Он сунул саше в карман, надеясь выбросить по пути в мусоропровод: гардероб уже закрыт, его бронзовые ручки тщательно протерты носовым платком. Артем сам не знал, зачем это сделал. Он видел такое в фильмах и захотел поиграть в гангстера, потому что всерьез воровать в этой квартире ему было противно.

Стараясь не глядеть на гнусные розы, он скользнул в прихожую и уже надевал куртку, когда в скважине входной двери тихо повернулся ключ.

Артем испуганно вздрогнул. Почему-то в первую секунду он решил, что лезет вор. Но дверь распахнулась, и в прихожую, припадая на одну ногу, вошла женщина. Увидев Артема, она просияла.

– Тема, наконец-то! – пропела она. – Я снова сегодня плохо спала – потому что без тебя! Ну, как все у вас прошло? Заказчики, конечно, приставали с выпивкой? И передрались к утру?

Смеясь, она пригнула его шею к себе – она была ниже – и очень крепко, так что ему стало больно, поцеловала в губы. Как только он почувствовал жирную нежность и ягодный аромат ее губной помады, ему показалось, что все пропало и никогда не вырваться ему в другую жизнь.

Но женщина его отпустила. Она сбросила пальто, далеко, в разные стороны отшвырнула с ног туфли на высоком каблуке и побрела в спальню.

Ей было за сорок. На ней хорошо сидел жемчужно-белый английский костюм. Ее волосы были искусно выкрашены в пять цветов – от нежно-пепельного до детски-белобрысого. Помада – ее следы Артем стирал сейчас с губ тем самым носовым платком, которым прошелся по ручкам гардероба – стоила столько же, сколько пара лучших Вариных платьев.

– Заказчики как заказчики, – сказал Артем вслед женщине. – Все на одно лицо. Надоели! Жанночка, я должен сейчас идти. Мы с ребятами договорились потренироваться на радиозаводе.

– Там же одни развалины!

– Как раз то, что нам надо.

– Но мы не виделись почти сутки!

– Жанна, я обещал. Я же не знал, что ты днем придешь. Я думал, ты будешь в офисе.

Жанна стояла на пороге спальни и расстегивала пуговицы на блузке.

– Я и была в офисе, – сказала она. – Встречалась с известным поганцем Кондаковым и его придурками. Кажется, мы таки подпишем контракт. Но я чуть не сдохла в этих туфлях! Выглядела я в них супер, но это стоило мне очередной мозоли. Захромала даже! Вот пришла домой переодеться, переобуться и пластырь наложить. А ты, может, останешься, Тема? Задержишься на полчасика? Разве ты не скучал без меня?

– Скучал, – холодно соврал Артем. – Но я ребятам обещал подскочить к двенадцати. И подскочу. Не хочу, чтоб меня считали козлом.

Он видел в зеркале прихожей, как Жанна ходит по спальне, нарочно раздевается очень медленно и все посматривает на него – ждет, что его одолеет желание. Она считала себя очень притягательной и по-своему была права – бассейн, фитнес-клуб, массаж, любимое солнце Бали (и солярий вдобавок) сделали ее тело коричневым и гладким. Ее подруги не давали ей больше тридцати пяти. Она им верила. Про сорок восемь она давно забыла.

– Тем, а сумку ты зачем берешь? – вдруг насторожилась Жанна. – Ведь у тебя все снаряжение в клубе.

– Я для Витальки взял свою ветровку и старые штаны. Он где-то в гудрон вляпался и свои отнес в химчистку.

Вралось легко. Любые бредни можно выдать за правду, если говорить небрежно, глядя на стену и думая о своем.

– Ты в самом деле собрался на радиозавод? Или у вас вечеринка в фирме? С вашими ужасными девками? – не унималась Жанна. – Смотри, ты дал мне слово!

– Ну конечно, это на танцы я вырядился по-походному, – усмехнулся Артем. – И начинается вечеринка в полдвенадцатого дня. Жанна, не глупи, я к ребятам!

– Тогда зайди и поцелуй меня. О, проклятые туфли… Тема, ну что ты там копаешься? Я жду!

Артем отправился в спальню, хотя знал: возвращаться – плохая примета. Но вести себя подозрительно сейчас нельзя.

Жанна, уже раздетая, лежала поверх покрывала, задрав на золоченую спинку кровати свои сильные коричневые ноги (на большом пальце правой уже красовался пластырь). Она была в одном белье, розовато-желтом. Артем не знал, как такой цвет называется, но был готов согласиться, что эти трусики и особенно бюстгальтер – настоящее произведение искусства, а может, и высоких технологий. Во всяком случае, плотное кружево ловко лепило из немаленьких грудей Жанны две абсолютно правильные полусферы, а к соскам разреживалось до полной прозрачности. Соски были большие, лиловые. Жанна находила их необыкновенно соблазнительными и была уверена, что Артем, едва приблизившись к ним, не устоит.

– Останься, мой мальчик, – просила она тонким детским голоском, сжимая и поглаживая свои полусферы. – Я ведь знаю, ты не хочешь уходить.

– Не хочу, но надо, – отрезал он. – Поцелую тебя и к ребятам.

– Ладно, только не задерживайся. Я закажу домой ужин в «Пекинской утке» – все, что ты любишь. Или съездим в «Адмирал»?

– Посмотрим.

– Хорошо, тогда в «Адмирал». А теперь целуй!

Артем склонился над ней. Она успела снова накрасить губы! Он подумал, что в последний раз видит этот блестящий загорелый носик, очень правильный, эти тонкие морщинки у глаз, искусно татуированные брови. Он коснулся губами ягодного рта, и рот этот больно и тесно прижался, а горячий шершавый язык, юля, устремился куда-то ему в глотку. Ну что ж, если в последний раз, то стоит ответить! Прощай, Жанна.

Поцелуй был долгим, однако того, на что Жанна надеялась, за ним не последовало.

– Пока, любимая, – улыбнулся Артем из прихожей.

Он снова вытирал платком губы. У него было беспечное веселое лицо. Дверь за ним тихо захлопнулась.

Жанна полежала еще немного. Ей хотелось успокоиться, но едкая смесь раздражения и счастья довела ее до дрожи. Она вскочила с кровати и стала расхаживать по комнате, ловя свое отражение во всех зеркалах. «Тема влюблен в меня, дурачок, – думала она. – Чему удивляться? Ему двадцать семь, а я выгляжу на тридцать пять. Восемь лет разницы совсем пустяк».

Эта арифметика ее развеселила. Она повернулась боком и закинула руки за голову, чтобы полусферические груди поднялись еще выше. Ее подмышки были такими же коричневыми, как и все ее гладкое загорелое тело; и за ушами, и на пальцах ног был такой же абсолютно ровный загар. Сейчас она себе очень нравилась. Жалко, что Артем ушел и не видит ее.

Как ей хотелось быть такой же невозмутимой, прекрасной, чуть насмешливой, когда Артем рядом! Но никогда этого не получалось. Свою страсть к Артему она сама называла сучьей, и сладить с этим было нельзя. Ей едва удавалось сдерживать себя, когда он выдыхался к утру – было страшно измучить его вконец и надоесть до чертиков. Ей мало было их ночей и их дней. Ей постоянно было мало его! «Знаешь, я понимаю того сумасшедшего, который настолько любил, что сожрал свою любимую», – смеясь, призналась она как-то подруге Людке.

Людка криво улыбнулась в ответ. «Слушай, Жанн, может, у тебя бешенство матки? – озабоченно спросила она. – Я читала в Интернете, что такая хрень иногда сопровождает климакс». – «Ну вот, и ты про возраст, – возмутилась тогда Жанна. – Мне до климакса еще, как до Китая. Это любовь!»

Но про себя Жанна все-таки боялась, что с ней что-то неладно. Без всякого повода ее ненасытная страсть сменялась припадками ревности – настоящей черной ревности, от которой плывут в глазах кровавые пятна, а голова тошно кружится, как от большой высоты. Чудились тогда Жанне молоденькие девицы – множество девиц! – которые всюду жадно обступают Артема и следуют за ним, как глупые летние мухи роем летят за ребенком, измазавшимся мороженым. «Убить их всех!» – думала тогда Жанна об этих воображаемых девицах. Как назло, в фирме, где Артем работал, молодых красоток было пруд пруди – такой уж там насаждался корпоративный стиль.

– Мне девки наши совсем не нравятся, – клялся обычно Артем. – Ни одна!

– Они же все такие хорошенькие и молоденькие-молоденькие, – подначивала Жанна.

– Дуры набитые! С ними скучно. И насчет красоты можно поспорить. У меня другой вкус.

«Нет, не надо усложнять, – думала Жанна, стянув перед зеркалом рот трубочкой, чтобы расправлялись носогубные складки. – Артем действительно пошел на тренировку. Мы любим друг друга. Сегодня вечером как закатим в «Адмирал»!»

Она закрыла глаза и представила себя под руку с Артемом. Вот они в мраморном адмиральском фойе, вот они уже сидят за столиком, а все вокруг им завидуют. Еще бы, такая пара! Артем вызывающе молодой, высокий, плечистый и красивый, как полубог. Она… Заметно, что она старше, но фигура! Белозубая улыбка на смуглом лице! Копна соломенных волос! Грудь (четвертого размера, если кто в этом разбирается)! Ей безумно идет синее, лиловое и бирюзовое, поэтому на смуглой шее бирюзовая слезка, окруженная крошечными бриллиантами… Нет, лучше одинокий сапфир…

Жанна подошла к туалетному столику, задумалась. Пожалуй, сапфир крупноват, добавит дамскости. Зато он в цвет глаз, особенно если надеть прошлогоднее синее платье; его как раз все подзабыли. Или черное с бантом, как в «Завтраке у Тиффани»?

Жанна распахнула гардероб и наспех оделась в черное. Платье село туго, пошло на талии поперечными складками. Непорядок. Завтра же в зал, к железу! А сегодня до вечера ни крошки, кроме единственной мандаринки. Впрочем, в «Адмирале» полумрак, и никто ничего не заметит – все будут пялиться на Артема и на сапфир.

Жанна придвинула к себе шкатулку, которая показалась странно легкой. Достав ключик, она машинально ткнула им в знакомую скважину, хотя уже видела, что шкатулка исцарапана и обезображена. Кем? Почему? Бред какой-то! Правда, потом на минуту отпустило – в шкатулке все коробочки и футляры лежали аккуратно, в знакомом, давно заведенном порядке.

Жанна открыла верхнюю коробочку. Коробочка была пуста. Другая тоже. И все прочие. В животе потянуло холодом. Этого не может быть!

Рука Жанны, дрожа, потянулась к мобильнику. Надо сказать Артему, что их ограбили! Домработницы все дряни!

Уже глядя на экранчик мобильника, где было написано «Тема», и слушая тупые длинные гудки, Жанна вдруг почувствовала знакомую дурноту, знакомый черный жар ревности. Знакомый ужас, который прежде неизменно обманывал.

Но сегодня, похоже, обмана не было. Это случилось, все-таки случилось. Именно сейчас.

Пошло, банально. Как случается у всех.

Сильные тренированные ноги Жанны вдруг отказались ее слушаться. Спотыкаясь, она странным, старушечьим каким-то шагом прошла к гардеробу, распахнула дверцы. Половина Артема зияла пустотой. Одиноко белел на плечиках лишь летний костюм от Армани, подаренный Жанной в прошлом году. Артем этот костюм не любил и называл гейским. Все прочее исчезло – не осталось ни трусов, ни носовых платков.

Жанна села на ковер перед гардеробом. В зеркале, которое перекликалось с другим зеркалом, она видела свою спину – выпятившийся ряд позвонков и большие острые лопатки. Но сил выпрямиться не было. Ее будто ударили по голове, такой звон там стоял. Плакать не хотелось. Ужас сидел внутри, в глотке и груди; там застряло что-то большое, колючее, мертвое. Не получалось даже вздохнуть.

Через полчаса Жанна была уже на ногах – живая, прямая, одетая в тесные джинсы, которые всегда наддавали ей скорости и предприимчивости. Она еще раз накрасила губы, которые пересохли от гнева, и взяла сумочку. Она уже знала, что делать. Тысячи надежд, то мстительных, то непристойно-страстных, вились вокруг ее головы невидимой огненной стаей. Белый костюм – все, что осталось в квартире от Артема, – валялся по всей спальне в виде безобразных драных лоскутов. Но расправиться таким же образом со своей страстью Жанна не сумела. Эта страсть, как никогда, требовала полного и жестокого утоления. Что будет потом, не важно.