Текст книги "Рубиновая верность"
Автор книги: Светлана Демидова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Ленечка в мою сторону больше не смотрел, гости, брезгливо обтекая меня с двух сторон, направились поздравлять молодых, и я осталась одна. Все кончено. Все! Не зря у троллейбуса соскочил с провода «ус». Это было предзнаменованием того, что у меня ничего не получится, только я тогда не догадалась. Медленно перебирая ногами, я пошла прочь из зала, где Ленечка от меня отказался. Я целый вечер бродила по городу в полубредовом состоянии. Мне везде мерещились Ленечка с Наташкой. Я представляла себе, что они будут делать, когда свадьба закончится и они останутся наедине. От этих видений хотелось выть.
Домой я вернулась часам к двенадцати. Ярик методично обзванивал больницы и морги. Увидев меня живой и невредимой, он так обрадовался, что даже не стал расспрашивать, где я шлялась. Святой человек. Я решила его поощрить. Ленечка будет спать со своей женой, а я – со своим мужем. Если очень постараться, то можно представить, что я сплю с Ленечкой, а Ярослав – с Наташкой. Или у меня не богатое воображение?!
Полгода у меня ушло на то, чтобы привыкнуть к тому, что Зацепина больше никогда не будет в моей жизни. Ярослав так и не понял, чем я переболела, почему не ела и отчего меня рвало. Сначала он очень огорчился, что я не беременна, а потом носил меня на руках за то, что созрела для материнства. Я так ему и сказала:
– Ярик, я созрела. Давай заведем ребенка.
И мы принялись заводить. Он сначала никак не заводился, а потом все-таки завелся. Я опять перестала есть. Меня снова рвало: обязательно по утрам и в любое время от запаха всякой еды. Вместо того чтобы поправляться, я худела. Муж опять завалил меня соками и фруктами. Доктора лечили от токсикоза, но это не помогло. В один прекрасный день вместе с никак не прекращающейся рвотой я «выплюнула» и плод. Все было правильно. Я не могла носить ребенка от нелюбимого мужчины. Я не хотела ребенка от него. Я только прикидывалась счастливой женой, мечтающей стать матерью. Природу не обманешь. То, что не нужно, не произойдет. Так я объясняла себе то, что творилось со мной. Я тогда еще не знала, что ребенка у меня так никогда и не получится. Ни с кем. Таким, как я, природа детей не дает.
А потом мы встретились с Ленечкой. Случайно. На Невском. И все. Расстаться мы уже не могли.
– Я схожу с ума по тебе, – сказал он, как только мы остановились друг против друга. – Какого черта ты приперлась на регистрацию?
– Я люблю тебя, Ленечка, – ответила я. – Я хотела расстроить твою свадьбу.
– У тебя почти получилось.
– «Почти» не считается.
– Считается. Я собирался любить Наташу. Я обещал ей любить только ее, но ты пришла и все испортила.
– Как же ты мог любить Наташу, если любишь меня?
– Но ведь тебя не было в моей жизни. Я уже почти научился о тебе не вспоминать.
– Я тоже хотела о тебе не вспоминать, но… не получилось…
– Как ты узнала о свадьбе?
– В общем-то случайно, но мне кажется, что я все равно как-нибудь узнала бы, потому что должна была узнать.
– Верно, – согласно качнул головой Ленечка. – Я тоже случайно узнал о твоей.
– Как?! – удивилась я. – Ты знал, что я выхожу замуж, и допустил это?!
– Я думал, что тебе так лучше.
– Ты не мог так думать! – Я вцепилась в его куртку. – Не мог! Ты же сам говорил…
– Я все помню, что говорил. Я и сейчас считаю, что мы родились друг для друга, но не уверен…
– В чем?! В чем ты не уверен?! – кричала я чуть ли не на весь Невский. Хорошо, что центральная улица города была полна и другими звуками, а потому на нас с Ленечкой мало кто обращал внимание.
– Я не уверен, что мы принесем друг другу счастье.
– А Наташка?! Наташка принесет тебе счастье? – захлебнулась рыданием я.
Ленечка вытер рукой слезу, медленно текшую по моей щеке, и сказал:
– Наташа беременна. Шестой месяц.
Лучше бы я попала на Невском под машину, чем услышать от него такое. Я не могла носить ребенка от другого мужчины, а мой мужчина запросто мог дарить детей другим женщинам! И где же справедливость?! Я была не в силах даже плакать. Я отвернулась от Ленечки и побрела в противоположную от него сторону. Но он уже не мог от меня уйти.
– Рита! – Он схватил меня за руку. – Не уходи. Жизни нет без тебя… Сказал же: с ума схожу…
– И что? – спросила я, обернувшись. – Что ты предлагаешь? Разве теперь возможно что-нибудь исправить?
– Давай как-нибудь встретимся.
– Мы уже встретились…
– Нет, сейчас не то… Сейчас мне надо бежать, да и тебя дома хватятся. Давай назначим какой-нибудь день…
– Ленечка! И это говоришь ты? Такой правильный и справедливый? Неужели ты хочешь обмануть беременную Наташу?
Зацепин не по-доброму усмехнулся (я не знала у него такой усмешки) и сказал:
– С тобой – это не обман.
– А что? Можно еще это назвать изменой!
– Все, что с тобой, не может считаться изменой.
– С чего бы это?
– С того, что ты и я – это естественно и единственно правильно! Неужели ты так и не поняла этого?!
– А как же Наташа?!
– Не знаю еще… Как-нибудь разберемся… Только сначала ей нужно родить, а потом уж…
– А как же мой муж?! Он хороший человек, Ленечка!!
– Но он же мужик!! Мы поговорим с ним по-мужски. Он не сможет не понять. Тем более что он, как я понял, намного старше тебя, так?
– Да… Почти на десять лет…
– Ну вот… Должен уже все понимать в этой жизни.
– Что, например?
– Что… никто да и ничто не может противостоять любви.
Ленечка привлек меня к себе посреди Невского и горячо поцеловал в губы. Я не могла не откликнуться, потому что любила только его одного. И мы назначили встречу. Не знаю, как устроился с Наташей Ленечка, а я наврала Миргородскому с три короба про девичник на даче у своей вечной подруги Татьяны и даже на всякий случай заручилась ее поддержкой. Именно Татьяна «отпрашивала» меня у мужа и обещала за мной присматривать.
Бедный Ярик вместе со мной выбирал мне наряд на этот «девичник». Я его вовсе не просила об этом, но ему хотелось, чтобы я была, как он сказал, прекраснее всех. Совесть меня, конечно, мучила, но не слишком. Ленечка ведь сказал: то, что происходит с нами, не может считаться изменой. А с Ярославом он потом разберется. Он простит нас, мой Ярик. Он очень хороший человек. Не понимаю, почему не удалась предыдущая его женитьба. Он же просто идеальный муж. Я никогда не расспрашивала его о первой жене. Наверняка случилась какая-нибудь трагедия, о которой человеку вряд ли хочется вспоминать. Честный и порядочный Ярик бросить никого не мог. Разве что Ярика бросили, утомившись выглядеть на его идеальном фоне не слишком привлекательно. В общем, мне нет до этого никакого дела!
Когда я вышла из ванной и сбросила халат, чтобы переодеться для «девичника», Ярослав обнял меня сзади за плечи, привлек к себе и дал понять, что хочет близости со мной, такой розовой и благоухающей после душа. Отказать я не могла, но думала только о Ленечке и была будто бы с ним. Мне было хорошо, и Ярик принял это на свой счет. Что ж! Пусть будет так! Пусть он еще некоторое время побудет счастливым!
Ленечка повез меня на ту самую дачу в Беляково, где я несколько раз была, когда он готовился к экзаменам в институт. Только тогда цвело лето, а сейчас все утопало в сугробах.
– Отопление-то у вас там есть? – спросила я, хотя на самом деле мне было все равно: есть оно там или нет. Я готова была обниматься с ним и на снегу.
– Весь дом, конечно, холодный, но одну комнату нагреем, – отозвался Ленечка. – У родителей там мощная масляная батарея.
– Что ты сказал Наташе? – задала я вопрос, которым мучилась уже довольно давно.
Ленечка обнял меня за плечи и шепнул в ухо, слегка сдвинув набекрень мою вязаную шапочку:
– Наташа – это запретная тема. Давай не будем о ней и обо всем том, что не касается нас с тобой!
– Давай! – охотно согласилась я.
Мы ехали в метро, потом в электричке до Беляково, потом шли пешком по поселку, утопая в сугробах, и говорили об одном: о том, как безумно соскучились, как сильно любим друг друга, о том, какие же мы кретины, что разошлись в разные стороны и создали семьи с абсолютно чужими людьми.
Небольшой, но двухэтажный домик Зацепиных был совершенно выстужен. В комнатах на подоконниках лежали нежные пушистые сугробики. На столе в кухоньке стояла оставшаяся с последнего посещения кружка с промерзшей до дна водой. Ленечка провел меня на второй этаж в свою комнату, где мы уже когда-то любили друг друга. Он сунул руку под диванную подушку и вытащил оттуда браслетик из маленьких морских витых ракушек.
– Помнишь? – улыбаясь, спросил он.
Конечно, я помнила это свое украшение. Мне его привез отец из Болгарии.
– Да, – счастливо рассмеялась я. – Нитка порвалась в тот самый момент, когда…
Ленечка не дал мне закончить. Он неловко бросил браслетик на диван. С конца нитки без крепежа на пол посыпались ракушки, и мы, обнявшись, принялись крошить ногами в зимних сапогах этот дар лета. Зацепин повалил меня на диван, расстегнул новое драповое пальто с огромным пушистым воротником из рыжей лисицы, и его руки заскользили по нарядному джемперу из зеленой ангоры.
– Ну-у-у… – по-детски протянул он. – Ни одной пуговицы… Так не честно…
Ленечка запустил руки под джемпер и сморщился еще больше:
– Не-е-ет… Так дело не пойдет! Сто одежек и все без застежек! Не Рита, а натуральный кочан капусты под лисьим мехом!
– А ты хотел бы, чтобы я зимой ходила под лисой голышом?
– Это было бы неплохо! – расхохотался Зацепин, и из его рта вырвался целый столб пара.
Я не без труда выпросталась из-под него, вскочила с дивана, уперла руки в бока и крикнула:
– А ну быстро включай свою масляную батарею!
– Сейчас принесу, – согласно кивнул Ленечка и исчез из комнаты.
Я огляделась. Ничего не изменилось. Все тот же стол, заваленный тетрадями, учебниками, книгами и медицинскими журналами. Книжная полка. Старенький магнитофон. А это что? Маленький дешевый альбомчик с фотографиями. Я с любопытством открыла и чуть не захлопнула обратно. На первой же странице красовалась фотография улыбающейся Наташи Ильиной. Хорошо, что не в свадебном костюме с перчатками и кольцом на безымянном пальце! Кстати, что-то я не заметила на Ленечке кольца. Не носит? Я принялась листать альбом – Наташа то, Наташа се. Наташа стоя. Наташа сидя. Наташа в лодке, Наташа с корзиной грибов. Наташа с котом. Наташа с цветами. Наташа… обнаженная… похоже на брачном ложе… Какой кошмар… Я с большим пристрастием вгляделась в Ленечкину жену. Черт возьми, да она в таком виде хороша гораздо больше, чем в одежде! У нее оказалась небольшая, но очень красивой формы грудь с маленькими нежно-розовыми сосками, довольно стройные бедра, плоский живот и почти полное отсутствие растительности на лобке. Красавица. Богиня. Она лежала на белом белье в свободной раскованной позе, слегка подогнув одну ногу, и ждала Ленечку. И он приходил к ней, такой соблазнительной, не раз и не два, а сто тысяч раз! Она скоро должна родить Ленечкиного ребенка, а я…
Зацепин застал меня в слезах над фотографией обнаженной Наташи. Он вытащил у меня из рук альбом, закрыл его, поставил на полку и тихо сказал:
– Я собирался любить ее. И любил бы… как мог… если бы ты не пришла на свадьбу…
– Разве можно собираться любить? Можно только любить… или… не любить…
– Но ведь ты, наверно, тоже собиралась любить своего мужа. Разве нет?
Я задумалась, мелко всхлипывая, а потом ответила:
– Пожалуй, нет. Не собиралась. Я собиралась спокойно жить с ним в достатке и без проблем.
– Но ему же хотелось от тебя любви!
– Он не требовал от меня красивых слов. Ему достаточно было… самой любви…
Ленечка за подбородок повернул к себе мое заплаканное лицо и довольно зло сказал:
– Не понимаю, по какому поводу слезы. Да, моя жена лежала обнаженной передо мной, что совершенно нормально для людей, состоящих в браке! И я даже ее фотографировал, потому что она была… прекрасна… Да-да! Уж прости, но прекрасна! Но ведь и ты точно так же лежала перед своим мужем! Я же ничего… Терплю как-то…
Ленечка выпустил мое лицо из своих железных пальцев и в изнеможении опустился на диван, сжимая во второй руке вилку от принесенной масляной батареи.
– А ты не терпи! – крикнула я. – Ты ударь меня, ударь! Может, легче станет? Или нет… погоди…
Я лихорадочно принялась сбрасывать с себя одежду. Сначала сапоги, чтобы не мешали, потом новое драповое пальто с лисой, затем джемпер и плотную зимнюю футболку с рукавами. Когда же щелкнул замочек бюстгальтера, перед Ленечкой качнулась моя собственная грудь, которая была ничуть не хуже, чем у Ильиной, а может, и лучше, потому что явно на два номера больше и с яркими коричневыми сосками.
– Ритка! Да ты что?! – вскрикнул Ленечка и подскочил, как ужаленный. – Заболеешь! Тут же минусовая температура!
Он набросил мне на плечи собственную куртку и принялся подключать батарею. Но мне не нужна была его куртка. Мне не было холодно. Меня жгла изнутри ревность, а все тело уже давно разгорелось любовью. Когда Ленечка, установив батарею, наконец повернулся, я уже сняла всю свою одежду, бросив ее на пол.
– Ну и как? – спросила я чужим, каким-то чересчур низким голосом. – Разве я не прекрасна?
– Ты все знаешь, Рита… – ответил он, упал на колени и прижался губами к моему животу.
Как же я любила, когда все было именно так: я стояла, закинув руки за голову, а он целовал меня всю…
– Неужели не холодно? – периодически спрашивал он, с трудом отрывая губы от моего тела.
– Не угодно ли самому попробовать? – ответила я и принялась стаскивать с него свитер.
Ленечка начал притворно сопротивляться, и процесс его раздевания проходил в такой борьбе и в хохоте, что холодно не могло быть уже в принципе. А потом я перестала смеяться.
– Что-то не так? – спросил он.
– Все так… Я люблю тебя, Ленечка… Только тебя одного… Все, что было с другими, не имеет никакого значения. Все то было лишь для тела. С тобой… я не знаю, как точнее выразиться… Похоже, у меня поет душа…
Ленечка запечатлел на мне свой фирменный поцелуй в ямочку между ключицами и спросил:
– И все-таки, каково же телу?
– Ты же знаешь, я не мастерица сравнений. Я всегда много читала, но излагать собственные мысли письменно почему-то никогда не умела. Помнишь, наша литераторша ругала меня за бедность языка в сочинениях.
– Помню.
– С тех пор я так и не поднаторела.
– Ну, тогда слушай меня, – сказал Ленечка и лег на спину. – Значит, так… Я думаю, что твоему телу неплохо…
– Мягко сказано, – встряла я.
– Пожалуй. Тогда перейдем к обозначению конкретных процессов. Итак: когда я целую твою грудь, то под куполом нежной кожи начинается эдакое дрожание тонких нервных окончаний…
– Вибрация нейрофибриллов?
– А ты откуда знаешь про нейрофибриллы? – рассмеялся Ленечка.
– Прочитала как-то…
– Отлично! Пусть это будет называться вибрацией нейрофибриллов! Класс! Я никогда не додумался бы так выразиться! Так вот: эти самые нейрофибриллы сначала просто вибрируют, потом начинают растягиваться, переплетаться змейками и посылать свои импульсы вверх, к самым соскам. Соски напрягаются, твердеют, и из них вырываются мощнейшие столбы энергии, одновременно даря наслаждением тебя и твоего мужчину. Мужчины вообще… чтоб ты знала… питаются женской энергией и потому такие сильные. И младенцы, между прочим, тоже!
– Тоже сильные?
– Младенцы очень быстро развиваются, питаясь всего лишь одним материнским молоком. Как думаешь, почему?
– Потому что их пищеварительная система не приспособлена еще к перевариванию мяса!
– Наивная! Мясо… это… само собой… Но дело еще в том, что они, покусывая соски матери, организуют ей такую же вибрацию нейрофибриллов и такой же мощный выброс энергии, которой сами подпитываются, и от того быстро растут! Фу-у-у… – расхохотался Ленечка. – Ну и ахинею же я тебе тут несу… Будущий врач называется…
Я приподнялась на локте, заглянула Ленечке в глаза и спросила:
– А ты откуда знаешь, что чувствует женская грудь? У тебя же груди нет!
– Ну… как у женщины, конечно, нет, но… простите… соски тоже присутствуют… Между прочим, такая же эрогенная зона… Я и подумал, что ощущения могут быть схожими, только у вас они должны быть усиленными в несколько раз. Мне, знаешь, кажется, что у женщин сексуальные переживания гораздо богаче, чем у мужчин.
– Почему?
– Может быть, потому, что женщины в муке рожают детей. Должна же вам быть какая-то награда за это.
Про детей это он зря затеял. Опять вспомнилась беременная Наташа и собственные токсикозные ощущения. Очень богатые. Особенно когда из меня выскребали то, что осталось от выкидыша. Век не забуду.
Ленечка почувствовал в моем молчании нечто трагическое. Он пытливо заглянул прямо мне в душу своими светлыми глазами и сказал:
– Ни о чем плохом не думай! Сегодня наш вечер! Я сейчас организую тебе фантастические сексуальные ощущения!
Он опустил меня на подушки, велел расслабиться и попытаться воспарить. Началось долгое путешествие его губ по моему телу. Воспарять не получалось. Я не расслаблялась, а медленно закипала. Внутри меня бурлила кровь, исходила горячим паром, который, проходя сквозь тонкие стенки сосудов, обжигал каждый орган и пытался прорваться сквозь поры кожи, чтобы ожечь своим огнем еще и Ленечкины губы. А они продолжали делать свое дело… Они спускались все ниже и ниже… Мое тело уже сотрясали настоящие конвульсии. Я не желала воспарять! Я собиралась взорваться, испустив тот самый столб мощнейшей энергии, о котором только что вещал Ленечка.
– Я больше не могу, Леня-я-я… – взмолилась я.
И тогда мы наконец соединились и взорвались вдвоем, вместе! Два столба освободившейся энергии отбросили нас друг от друга и припечатали спинами к сбившейся простыне.
– Я лишь с тобой, Ленечка, так совпадаю, – еле шевеля искусанными губами, произнесла я.
– Я всегда говорил, что ты моя женщина… – тяжело дыша, ответил он. – Только ты…
Мне хотелось спросить, как у него все это происходило с Наташей, но не посмела. Конечно, Ленечка, мог заговорить любого, придумать какие-то особенные слова и образные сравнения, но оргазм я испытывала и с Кашиным, и с Яриком. Другое дело, что Зацепин с самого начала откуда-то знал, как сделать так, чтобы мы испытывали его одновременно. Ощущения в тысячу раз усиливались еще и тем, что я любила Ленечку, а не просто занималась с ним сексом.
На мои глаза навернулись слезы, и, не сдерживая их, я начала говорить всякие банальности. Я называла Зацепила милым, любимым, единственным, ненаглядным и прочими, уместными в данной ситуации глупыми словами. Целовала его губы, щеки, шею, грудь. Я, как и он, торила на его теле дорожку любви своими уже распухшими от поцелуев губами. И когда он тоже крикнул, что больше уже не может терпеть, мы опять соединились. Я была сверху и неотрывно глядела в его подернутые любовной дымкой глаза. Я видела, что он начал опускать веки именно тогда, когда и я больше не в силах была держать их открытыми. Мы опять совпали, и даже застонали в унисон.
Слезы продолжали литься у меня из глаз. Пройдет еще какой-нибудь час, и мы вынуждены будем разъехаться по своим домам. Нам придется ложиться в постель с нелюбимыми и даже, как я уже говорила, испытывать оргазм. А душа будет рваться сюда, на эту холодную дачу, где останется наша с Ленечкой любовь.
В общем, мы встречались с Зацепиным на этой даче почти два месяца, любыми правдами и неправдами вырываясь из семейного плена. Я готова была развестись с Миргородским по первому же Ленечкиному слову, но он его не произносил, потому что не мог оставить Наташу, которая была уже совсем на сносях.
– Пожалуй, Рита, какое-то время нам надо переждать, – сказал как-то Ленечка, все еще страстно зацеловывая мое тело. – Боюсь оставлять Наташу одну. В любой день могут начаться роды. Испугается еще… Сделает что-нибудь не так.
– Что можно сделать не так? Начнутся, так вызовет «Скорую».
Какое мне было дело до его Наташи и ее родов?! Мне не было до нее никакого дела. Меня интересовал только Ленечка.
– Я должен быть рядом, – добавил он. – Мало ли что. Все-таки будущий врач!
– Не хирург ведь и даже не акушер-гинеколог! – поддела его я.
– Этот опыт тоже не повредит.
Мне очень понравилось, что он рассматривал жену, как опытный экземпляр, на котором можно попрактиковаться в родовспоможении. Он не любит ее! Не любит! Он любит только меня! А я люблю его! Так люблю, что мутнеет рассудок! Сейчас я еще раз докажу ему, сколь сильно люблю.
Мои руки и губы заскользили по его распластанному телу. Я как раз занималась тем, что сделало бы честь любой порнозвезде, когда вдруг боковым зрением увидела, что в дверном проеме что-то изменилось. Я резко обернулась. В дверях с перекошенным лицом стояла Наташа Ильина с далеко вперед выпирающим из распахнутого пальтеца животом.
Я, испуганно вскрикнув, соскользнула с Ленечки и, схватив собственный джемпер, молниеносно натянула его на голое тело. Сам Ленечка так же мгновенно сел на постели эдакой детской игрушкой под названием ванька-встанька.
Немая сцена затягивалась. Никто не говорил «Я тебе сейчас все объясню», потому что все было совершеннейшим образом ясно и без объяснений. Я представляла, как прегадко мы выглядели с Ленечкой. Одно дело заниматься сексом самому, и совсем другое – наблюдать за этим со стороны. Зрелище малопривлекательное, если, конечно, вы не участник групповухи. Несколько раз мне приходилось видеть жесткое порно. Сексуальное желание оно, конечно, возбуждало, но отвращение к человекообразным – гораздо в большей степени. Так что легко предположить, что испытала беременная Ильина при виде нас с Ленечкой. Мы с ним любили друг друга при свете старенькой трехрожковой люстры. Получилось, что именно для того, чтобы его жене было виднее. Эдакое ведь потом всю жизнь преследовало бы Наталью ночными кошмарами, если бы…
Впрочем, так я думаю об этом сейчас. Тогда я вообще не знала, что такое групповуха и порно. Я хотела доставить Ленечке как можно больше удовольствия, и не моя вина в том, что в этот момент на дачу заявилась Наташа.
Несчастная беременная, от переизбытка впечатлений схватившись за гигантский живот, бессловесной рыбой жадно ловила ртом воздух необыкновенно толстыми, вывернутыми губами.
– Наташа! Что?! Началось! – в ужасе крикнул Ленечка и бросился к ней, выскочив из постели абсолютно голым.
Ильина жутко взвыла, отмахнувшись от него, как от демона из преисподней, и тяжко осела прямо на порог. Страшненькое широкое пальтецо, явно с плеча другой беременной, зацепилось воротником из истертой цигейки за крючком торчащую ручку двери. Наташа казалась подвешенным на крюке жутким персонажем с картины Босха. Голый Ленечка, плюхнувшийся на колени подле нее, тоже был достоин кисти этого живописца. Правда, тогда я и о Босхе слыхом не слыхивала, но эта картина на даче Зацепиных врезалась в мою память…
Пока я, опять стащив джемпер, трясущимися руками надевала белье и колготки, Наташин вой уже ничем не напоминал человеческий.
– Наташенька, ну потерпи, пожалуйста, потерпи… – уговаривал ее голый Ленечка. – Это же у всех так… И все как-то справляются… И мы справимся… вот увидишь…
– У-у-йди-и-и!! – по-мужски басила она. – Не-е-енавижу-у-у!!!
Я бросила Ленечке трусы и брюки. Он, натягивая их, крикнул мне, стараясь заглушить особо заливистый вопль жены:
– Рита! Быстро! На станцию!!!
– Зачем?!! – испугалась я.
– Там телефон! Нужна «Скорая»! Или какая-нибудь машина, чтобы отвезти ее в город…
Да-а-а, в те времена ни у кого из нас не было сотового телефона… Может, если бы был, то…
Мне очень не хотелось никуда бежать, тем более что в полутьме дачного поселка я могла и не найти дорогу среди сплошных сугробов.
– Я не знаю, куда бежать!! – отозвалась я голосом, в котором уже явственно слышались слезы, но Ленечке было не до моих проблем.
– Найдешь!!! Не маленькая!! Я должен быть с ней, понимаешь, должен!!!
Я не хотела этого понимать. Он должен быть не с ней, а со мной. Но она так кричала, что медлить дольше не смог бы никто. Я торопливо натянула свою лису, сапоги и без шапки выбежала в темный и морозный февральский вечер.
Конечно, я нашла дорогу на платформу «Беляково», потому что эта была единственная тропа, петляющая среди огромных сугробов. Больше идти было просто некуда. Но со станции «Скорой помощи», до которой я очень быстро дозвонилась, мне ответили, что в Беляково машина ни за что не поедет.
– То есть как это не поедет?! – удивилась я. – Женщина рожает, а вы не поедете?!! Да вас под суд отдадут!!!
– Никто, милая, никого под суд не отдаст, потому что в это ваше Беляково нормальной дороги нет, и машине там не проехать. Туда можно добраться только электричкой.
– Ну так давайте электричкой!! – обрадовалась я.
– Вы с ума сошли, женщина! – ответили на другом конце провода. – Быстрее будет, если вы сами привезете свою роженицу.
– Как вы не понимаете, что ее не привезти! Она же уже рожает!!! Кричит, как зверь!!
– А нечего на сносях тащиться на дачу, да еще поздним вечером, да в мороз! Совсем обалдели!
– Сами вы обалдели! – гаркнула я. – Имейте в виду: если что-нибудь случится… нехорошее… вы будете виноваты! У меня и свидетели есть! – Я кивнула в сторону начальницы станции, испуганно вжавшейся в кожаный потертый диванчик. – Они подтвердят, что я звонила, а вы отказались!!!
– Женщина! Я же вам говорю, что «Скорой помощи» к вам не проехать! Так что освободите линию, а то вас под суд отдадут! Мало ли кто умирает, а к нам не дозвониться!!
Трясущимися руками я кое-как угнездила на рычаг телефонную трубку.
– Что? Не приедут? – спросила начальница станции.
Я отрицательно покачала головой, соображая, что могу еще сделать, но ничего путного в голову не приходило. Если «Скорой» не проехать, то вообще никому не проехать.
– У нас прошлым летом тут пенсионерка от сердечного приступа умерла. Тоже никак не перевезти было в город, – «утешила» меня начальница. – Мы уже устали всюду писать, чтобы к садоводству нормальную дорогу подвели…
– И что же делать?!! – взвыла я не хуже Наташи.
– Знаете что! – встрепенулась она. – Вам надо к Сазоновым! Только бы Николай Николаич был на даче! Он такой умелец! Собрал машину из какого-то хлама. Вид ужасный: что-то вроде инвалидки… Зато проехать почти везде может…
Николай Николаевич Сазонов был на даче. Его страшенная «инвалидка» стояла на освещенной площадке прямо у забора их дачи. Ужасней агрегата я еще не видела, но только на него и оставалась надежда.
Уяснив себе, в чем дело, Сазонов собрался мгновенно. «Инвалидка» огласила дачный поселок жутким воем, окуталась темным облаком выхлопа, подкинула нас с водителем вверх, подождала, пока мы заново устроимся на сиденьях, и рванула к домику Зацепиных.
Из Беляково мы тащились в сазоновской «инвалидке» больше двух часов. Наташа умерла возле самого роддома. То есть мы, конечно, тогда думали, что она просто впала в забытье. Возможно, только я так думала, а Ленечка как будущий медик все прекрасно понял уже в машине. Но наверняка и у него оставалась надежда, что ее как-нибудь оживят. Каким-нибудь дефибриллятором. А ребенок… что ж… Лучше пожертвовать им, чем Наташей. И потом, в данной ситуации лучше бы этого ребенка и вовсе не было. Из-за него все…
Я намеревалась находиться при Ленечке столько, сколько потребуется, но он таким страшным голосом рявкнул мне: «Езжай домой!» – что я поняла: мне надо покинуть приемный покой этого роддома сию же минуту. Также я понимала, что в ближайшее время не увижу Зацепина, потому что он будет занят женой и младенцем. Я ненавидела этого младенца. Я ненавидела его жену. Казалось, я ненавидела и самого Ленечку, который женился на этой идиотке Ильиной, которая всегда знала, что Зацепин любит меня, но все-таки пошла за него замуж. Я ненавидела своего мужа, который предъявлял на меня супружеские права. Я жила в состоянии беспросветной изматывающей ненависти.
Когда мне позвонила Ира Семенова и сообщила о смерти Наташи, первая моя мысль была такой: «Чего от Ильиной еще ждать, кроме неприятностей!» Осознав, что услышала, я грохнулась в обморок. Самый натуральный. Первый и единственный в моей жизни.
На похороны Наташи собрались почти все одноклассники. Эта была первая смерть среди наших, да и вообще… первая смерть… первые похороны… первые поминки…
Ленечку было не узнать. За несколько дней, что я его не видела, он как-то усох и почернел. Возле гроба жены его болтало из стороны в сторону. Скорее всего, все время до похорон Зацепин не спал или спал очень мало. Его горячечный взгляд несколько раз останавливался на мне, но он то ли не узнавал, то ли не хотел узнавать меня. С поминок Ленечка вообще ушел. Его пытались задержать, но он довольно четко сказал:
– Я в полном сознании. Адекватен. Руки накладывать на себя не собираюсь, но и сидеть за столом тоже… не могу… Простите…
Разумеется, на поминках обсуждалась причина безвременной Наташиной кончины, но о том, что Ленечка изменял жене, не было сказано ни слова. Никто об этом не знал. Зимой на дачные участки мало кто ездит, а потому мы с Зацепиным не были застуканы даже в электричке на Беляково.
Конечно, мне хотелось побежать вслед за Ленечкой, но я держалась как могла. Надо дать ему время прийти в норму. Он, безусловно, винит во всем себя, но разве кто-нибудь заставлял Наташу переться в Беляково! Подумала бы о ребенке! Интересно, как она догадалась, что надо искать Ленечку на даче? И вообще, искать? Что между ними произошло в тот последний день? Ссоры быть не могло, потому что Зацепин выглядел спокойным, таким, как всегда. Вероятно, он и сам никак не может понять, что заставило Наташу ехать в такую даль навстречу собственной смерти.
На девятый день сумрачного Ленечку все-таки удержали за поминальным столом. Он по-прежнему на меня не смотрел. И вообще ни на кого не смотрел. Не ел и почти не пил. Так, один стопарик водки опрокинул, но, похоже, она не произвела на него никакого действия.
Ира Семенова, которая сидела возле меня, шепнула мне в ухо:
– Никогда не подумала бы, что Зацепин будет так убиваться по Наташе. Знаешь, мне всегда казалось, что он женился на ней назло тебе.
Я вздрогнула. Назло не назло, но любил-то он только меня. Мне ли этого не знать? Говорить об этом с кем бы то ни было, я не хотела, но Семенова не отставала:
– А уж Наташка его любила до смерти! Со школы! Такая счастливая была, что у нее ребенок от него будет. Представляешь, мы с ней виделись за какую-то неделю до… конца… Ничего не предвещало… Теперь ни Наташи, ни ребенка…
Меня передернуло. Любила до смерти… До смерти… Наташу убила любовь к Ленечке… Убила… А нечего было зариться на чужого мужчину… Знала, на что шла…
И через неделю, и через две Ленечка знать меня не хотел. Я несколько раз звонила ему домой, но он, заслышав мой голос, бросал трубку. Однажды я не вытерпела и явилась к нему домой.
