Текст книги "Любовь по договоренности"
Автор книги: Светлана Демидова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
– Вам… – начал Георгий, но я не удосужилась дождаться вопроса целиком. Я уже жила жизнью «персонажа», а потому ответила:
– Мне тридцать лет. – Почему бы не убавить себе возраст, ежели чистый тридцатник для сюжета предпочтительней. Семейное положение тоже можно подкорректировать для дела. – И я не замужем, если это вас интересует.
– Почему? Развелись?
– Нет… Мой муж был сильно болен и… в общем… он умер… Детей нет… Когда муж болеет, какие уж тут дети…
Поверьте, у меня и в мыслях не было, что я хороню собственного мужа. Он жив-здоров, и я очень, рассчитываю, что с ним ничего плохого не произойдет. Муж умер у героини нового романа, потому что ей так легче завязывать отношения с другими мужчинами. Вы думаете, что смерти и убийства в своих книжках мы описываем только для того, чтобы придать произведению элемент триллера? Бывает такое, не спорю… Но чаще мы убиваем тех героев, которые мешают дальнейшему развитию сюжета, с которыми надо много возиться, чтобы встроить их в и без того сложные взаимоотношения других персонажей. Нет человека – нет проблем!
Чтобы перехватить инициативу, я начала расспрашивать Георгия:
– А о вас я теперь знаю, что вы стоматолог, женаты…
– Я развожусь! – поспешил вставить он. – Вы же в курсе!
– А почему разводитесь? Марина, по-моему, очень славная!
– Ну… я бы сказал, что она себе на уме.
– Все мы себе на уме.
– Верно, но она… Марина… страшная эгоистка!
– Все мы эгоисты, – зачем-то пронудела я. Еще бы сказала: «Кто здесь не эгоист, пусть первым бросит камень в Марину или меня».
– Да… но… впрочем, к делу это не относится… Мы вполне можем считать, что Марины нет в моей жизни.
– Вы расстаетесь с ней без капли сожаления?
– Пожалуй…
– А дети?
– Детей нет. Марина не хотела…
Я прекрасно помнила, что говорила мне по этому поводу Марина, а потому решила уточнить:
– Именно не хотела? Или все же не могла их иметь?
– Почему вдруг не могла?! Очень даже могла, но болезненно не хотела. Тщательно следила за тем, чтобы не забеременеть. До идиотизма…
Темные глаза Георгия уставились в одну точку на этикетке «Бейлиса», а я думала о том, кто же из них лжет и с какой целью?
– То есть вы давно в раздрае? – выдала я очередной вопрос.
– Да. Уже несколько лет живем под одной крышей как соседи.
– Вообще-то вы затянули любимую песню неверных мужей. Вы неверный муж?
– Да, я неверный, но с полного согласия жены!
– То есть как?
– А так! Мы с ней заключили соглашение о том, что каждый живет своей жизнью и старается не мешать другому.
– Зачем же тогда разводиться, если ваше сосуществование вполне комфортно?
– Было комфортно, пока Марина не узнала о моих отношениях с ее лучшей подругой.
Я в удивлении выгнула бровь. Он говорил правду. Пожалуй, есть смысл вернуть бровь в нормальное положение. Я вернула и опять спросила:
– А что, можно с кем угодно, только не с подругой?
– Похоже, что так…
Мне показалось, Георгий чего-то не договаривает. Может быть, тоже потихоньку сочиняет себе новую биографию? Имеет право.
Для чистоты эксперимента я решила уточнить:
– А с подругой вы продолжаете встречаться?
– Нет… Марина как-то застукала нас с ней… Нет, не в постели… В маршрутке… у меня тогда машина была в автосервисе… Так вот, только я увидел изумленные Маринины глаза, у меня к любовнице все как отрезало, хотя… если честно, и было-то немного… Наверно, поэтому сразу и отрезало… Бросил ее одну прямо на улице и ушел, о чем почему-то совершенно не жалею. От встреч уклоняюсь, на звонки и эсэмэски не отвечаю…
– Может быть, все же продолжаете любить жену?
– Нет! Давно нет! Да и она меня не любит…
– А вдруг вы ошибаетесь? Может быть, Марина вас любит и поняла это, наконец, именно тогда, когда увидела вас с подругой?
– Нет, не любит… – холодно возразил Георгий, явно собираясь соскочить с неприятной ему темы. – Я это знаю точно.
Ага! Он знает точно! Марина мне говорила совсем другое! Да кто ж из них говорит неправду? Скорее всего, Далматов. Он же ко мне клеится!
– То есть вы сейчас абсолютно одиноки, – начала я, – и лишь любимый младший брат – отрада?
– Примерно так.
– Почему ж вы тогда собираетесь увести у него женщину? Как-то это не вяжется с трогательной братской любовью.
Георгий закусил и без того узкую свою губу, и его рот превратился в щель, что моего знакомца нисколько не украсило. Он посмотрел на меня таким жарким взглядом, от которого вполне могли бы запылать волосы, и резко произнес:
– Я же сказал, что сразу понял: вы – моя женщина!
Я на всякий случай коснулась волос, удостоверилась, что с ними ничего не случилось, и продолжила долбить его вопросами:
– А если б Марина сейчас посмотрела бы на вас таким же взглядом, о котором вы только что рассказывали…
– Да нет же! – Далматов вскочил, сунул руки в брюки, картинно насборив над ними свой щегольской пиджак, и, глядя мне прямо в глаза и чуть ли не прожигая в них тоннели до самого желудка, крикнул: – В который раз приходится повторять! Вы моя женщина! Разве вы этого не чувствуете?
Я не чувствовала. Я чувствовала себя заигравшейся женой собственного мужа, который скоро придет домой с работы, очень удивится, не обнаружив меня на обычном месте, и примется звонить на мобильник! Он же не знает, что у моей героини, роль которой я так самозабвенно исполняю, муж давно почил в бозе!
Между тем на лице Георгия была написана уже откровенная боль. Мне вдруг стало жаль его, и я еще раз попыталась найти в нем те черты, за которые можно полюбить. Ничего не находила. Ну… разве что руки… изящные, с тонкими длинными пальцами… Руки музыканта… хирурга… Впрочем, о чем я? У него ж руки стоматолога! Георгия могла бы украсить улыбка, но сейчас он не улыбался. Щеки его сильней, чем обычно, втянулись внутрь, и лицо стало очень живо походить на песочные часы. Пришлось все же сказать ему, что я ничего не чувствую. Пусть знает и работает над собой, если хочет, чтобы я вдруг начала что-то чувствовать.
Стоматолог по фамилии Далматов только кивнул, но даже в этом кивке явственно читалось: все равно будет так, как этого хочу я.
Да, игра определенно стоит свеч! Очень интересно, кто кого переиграет: я Георгия или он меня. А может быть, Марина возьмет верх над нами обоими? А еще есть Бо… и Злата…
Глава 3
Итак, две главы романа века я уже имею! Пожалуй, можно сюда вставить улыбающийся смайлик, вот так:) Конечно, роман века – это ирония по отношению к себе самой, но написать что-то хотя бы приличное, конечно, хочется. Вчера я кое-что надиктовала. Кому? Куда? Себе! На диктофон! Месяц назад я потеряла мобильник. Раньше жили без них, не тужили, а теперь – как без рук. Пришлось срочно покупать новый. Купила более навороченный, чем был. Один из наворотов – диктофон. Удобно, черт возьми. Раньше я могла ночью проснуться и, путаясь в ночной рубахе и обрывках сна, начать искать чистый лист и ручку, чтобы записать ту мысль, от которой внезапно пробудилась. Понятно, что ни лист, ни пишущий инструмент сразу не находились. Я металась по комнате в темноте, роняла какие-то вещи, будила мужа, который всякий раз начинал учить меня жизни: предлагал класть рядом с диваном блокнот и ручку на тот случай, если мой недоразвитый мозг ночью вдруг пронзит очередная бредоносная мысль. Я пыталась делать как он советовал. Но когда я аккуратно раскладывала на журнальном столике все необходимое для записи бредоносных мыслей, они мой мозг не пронзали. Стоило же только забыть о блокноте и ручке, непременно приходилось вскакивать, опять путаться в ночнушке, тапках, ненужных вещах, захламляющих столик, проливать недопитый чай, ронять недочитанную книгу и вызывать на себя огонь в виде мужниного гнева. Иногда я пыталась просто запомнить то, чем меня осенило ночью, чтобы не связываться с «этим мужчиной», но утром ничего не могла воспроизвести. И вот теперь в моем телефоне есть диктофон! Отличная штука! Когда меня будит мысль, я тихохонько достаю из-под подушки телефон, тихохонько крадусь на кухню, прямо без тапок, закрываюсь на защелку и так же тихохонько надиктовываю все, что заблагорассудится. Муж, наверно, решил, что мой недоразвитый мозг утратил еще одну свою функцию, от чего ему стало гораздо легче жить, то есть спать. Мужу. Да и моему мозгу тоже.
Итак, сверившись с записями диктофона, я возвращаюсь к своим баранам, то есть к героям нового романа и запутанным отношениям между ними. Что же мы имеем? Разобьем персонажей на пары:
1. Марина и Георгий.Кто-то из них говорит неправду. Кто? Как я могу прояснить обстановку и повлиять на дальнейшее развитие событий? Я могу позвонить Марине и сообщить, что ее слова противоречат показаниям мужа! Что при этом выиграю? Ничего! Все действующие лица в деле написания романа должны быть мне союзниками!
2. Георгий и Бо.Георгий не так уж сильно расположен к брату, как пытается представить мне и особенно Марине. В душу Бо гораздо легче влезть, что и стоит сделать, назначив ему свидание для получения интересующих меня сведений. Что касается пыльного ложа одалиски, то пусть поищет другое.
3. Я и мой муж.Мы с мужем, по сути, просто проживаем вместе, как соседи. Именно это говорил о себе и Марине Георгий. Но если в отношениях Далматовых мне многое неясно, то проблемы собственной семьи у меня все как на ладони. У нас с «этим мужчиной» просто совместное существование, которое день ото дня делается для меня менее и менее комфортным. Я провела с Георгием целый вечер, а мужу сказала, что была у подруги. «Этому мужчине» даже в голову не пришло усомниться. Неужели я ему до такой степени безразлична? А что нас связывает вообще? Когда с нами жила Люка… Люсьена… наша дочка, мы, видимо, и были связаны любовью к ней, заботой о ней. Теперь, когда Люка живет в Москве и учится в тамошнем универе аж на философском факультете, нас с мужем объединяет только гордость за нашу умницу и красавицу, а все остальное разъединяет. Является ли муж персонажем моего романа? Нет, нет и еще раз – нет!!!
Теперь, когда расстановка сил определена, пора позвонить Бо. Как вы знаете, я еще вчера решила с ним встретиться ради сравнительного анализа, для чего, возможно, придется все же пожертвовать телом. А сегодня, как вы читали выше, меня посетила мысль о том, что неплохо бы влезть к Богдану еще и в душу.
Пока я размышляла, битловская «Girl» возвестила о том, что кто-то хочет со мной связаться. На экранчике мобильника высветилось имя Марины. Пожалуй, есть смысл на каждого персонажа романа поставить разные мелодии. «Girl» – это для мужа и Люки! Семейный хит. Черррт! Разве у меня есть семья?!
– Настя! Как у вас дела с Бо? – с ходу спросила жена Георгия, как только я аллокнула в трубку.
Пришлось ответить неопределенным:
– Идут помаленьку.
– А нельзя ли ускорить их ход?
– Ну… вообще-то я как раз сегодня сама собиралась позвонить Бо…
– Так звоните быстрей! Зачем тянуть? Я же обещала за все щедро расплатиться с вами!
– Похоже, вы очень нервничаете, Марина. Что-то случилось? – не могла не спросить женщину я. Она ведь и не догадывается, что ее щедрость или скупость ничего не решают в ситуации, когда пишется роман века!
– Ничего особенного, что больше всего и раздражает! – отозвалась Марина. – Георгий слишком быстро согласился развестись! Я не ожидала, что он так легко откажется от того, что связывало нас много лет! Во мне теплилась надежда, что мое предложение о разводе огорчит его хоть сколько-нибудь, ведь придется полностью ломать жизнь… а Златка, в смысле построения новой, – вообще не вариант… – Голос Марины сделался на несколько секунд ломким и надрывным, но тут же вновь обрел силу. – Поэтому я жду не дождусь, когда вы расквитаетесь с моим мужем за меня. Гошка сегодня все утро чирикал с любимым братцем по телефону. Если отнять у него Богдана… В общем, я вам уже все объясняла…
Я пообещала Марине, что сегодня же позвоню Бо и договорюсь о встрече, что вполне совпадало с моими собственными планами. Потом мы обменялись несколькими дежурными любезностями и разъединились.
Сразу после Марины позвонил сам Бо и закричал в трубку:
– Настя! Тебя прямо не достать! Телефон то не отвечает, то занят! Слушай! Пошли сегодня на выставку еще одного моего приятеля! Ну а потом… посидим где-нибудь… Как?
– Годится, – сразу согласилась я, и мы договорились встретиться через пару часов у салона с незамысловатым названием «Художественный». Несмотря на простоту названия, выставляться в этом салоне – очень престижно для городских художников, а потому работы приятеля Бо должны быть интересными. Наверно, они не хуже Вадькиных.
Этот приятель Бо, если не считать его живописи, со всех остальных сторон казался примитивом. Во-первых, его звали Василием Сидоровым. Во-вторых, он являл собой ничем не примечательного низенького молодого человека самой блеклой, невыразительной наружности. В-третьих, в разговоре с журналистами и даже со мной Василий терялся, куксился и не мог связать двух слов кряду. Зато его картины в стиле народного лубка были написаны такими яркими, звонкими, жизнерадостными и оптимистическими красками, что по настроению им могла бы проиграть даже золотистая Вадькина «Одалиска».
Бо рассматривал полотна с жадным интересом, чуть ли не водя по ним носом. Его щеки окрасились нервным, почти кирпичным, как часто бывает у смуглых людей, румянцем. Пальцы рук, сцепленных за спиной, поминутно складывались в новый замок, столь же недолговечный, как предыдущий, а грива волос разлохматилась так, словно Богдан сам только что и написал все эти пятнадцать полотен за один присест.
После того, как мы с ним вышли из салона, Бо здорово сник. Даже богатые волосы облепили его голову, как тусклый, посекшийся от долгой носки парик, а нос так заострился, будто его обладатель совсем недавно переболел тифом или даже чумой.
– Значит, надо писать как Васька, гротескно и примитивно, и тогда твои вещи выставят в «Художественном», а журналюги облепят тебя, как свора взбесившихся собак! – выпалил он, когда мы, наконец, уселись перекусить в соседнем с салоном маленьком кафе с совершенно не подходящим к крохотному заведению названием «Гаргантюа».
– Все не так, как ты об этом думаешь, – спокойно ответила я. – Васька твой – самородок, каких мало. Таким даже оттачивать мастерство не надо: его им прямо в колыбель вложили. Завидовать Василию и Вадьке так же глупо и нерезультативно, как, скажем, Петрову-Водкину или Врубелю.
– Ни Вадька, ни Васька не тянут ни на Петрова-Водкина, ни на Врубеля!
– Они не просто не тянут. Они сами по себе и со временем встанут с Врубелем и Петровым-Водкиным в один ряд, как замечательные художники.
– А что прикажешь делать таким, как я, неудачникам? – взвыл Бо, и мне опять стало его так же жалко, как в мастерской. Я накрыла своей ладонью его руку, пальцы которой нервно комкали лежащую на столе бумажную салфетку, и ласково произнесла: – Мы ведь уже договаривались, что ты напишешь мой портрет, но не будешь стремиться к фотографической точности…
Видимо, в мозгу Бо тут же возник образ пыльно-парчового ложа под выцветшим знаменем, а потому он как-то резко успокоился, и волосы опять очень живо поднялись над его высоким лбом и легли красивой блестящей волной. Давно известно: кому не везет в картах, повезет в любви.
Но через несколько мгновений разгоревшиеся глаза Бо опять будто подернулись тусклой пленкой.
– Ты не можешь мне объяснить, с какой стати мой брат Георгий вдруг назвал тебя своей женщиной? – спросил он. – Тебя с ним тоже Маринка познакомила?
Вряд ли Богдан поверил бы, что в его мастерской Георгий видел меня первый раз, если опять же не считать ту злосчастную маршрутку, с которой все началось и в которой старший Далматов не бросил на меня ни единого не только заинтересованного, но даже и самого пустого взгляда. Исходя из этого, пришлось сказать:
– Да, мы знакомы через Марину. Но насчет того, что я его женщина, Георгий погорячился. Пошутил то есть…
– Какие уж тут шутки! Обычно он высмеивает… ну… моих подруг… женщин… так зло и беспощадно, что у меня тут же пропадает к ним всякий интерес… А от тебя Гошка попросил меня держаться подальше. Похоже, ты ему сильно нравишься… Я бы даже решил, что он надумал разводиться с Мариной из-за тебя, если бы…
– Если бы что?
– Ну… если б вы не были с Маринкой приятельницами. Она ж нас познакомила! Не стала бы Марина иметь отношения с разлучницей. А Гошка все-таки неспроста заявил, что ты его женщина. Значит, нравишься очень. Только пусть он даже не рассчитывает, что я прямо так и отвалю. Ну… если, конечно, сама не турнешь…
И Бо посмотрел мне в глаза взглядом, который был, видимо, у Далматовых фамильным: прожигающим тоннели до самого нежного моего нутра. Я на это решила не реагировать, деликатно промолчав. Тогда Бо опять спросил:
– Скажи честно, а тебе Гошка нравится?
– Нет, – ответила я, как он и просил, честно.
– Это хорошо! – по-детски обрадовался он. – Потому что ты мне нравишься очень… Думаю, не просто нравишься…
– У тебя, мой дорогой, вид настоящего ловеласа! – заметила я, тоже улыбнувшись и словно бы не расслышав весьма странное «не просто нравишься».
– Ну… возможно, я и был таким…
– И, конечно, до встречи со мной, – закончила за него я. – До боли знакомый текст! Похоже, мужчины его разучивают, будучи еще маленькими мальчиками, прямо в детском саду отдельно от девочек, которые в этот момент долдонят: «Все равно его не брошу, потому что он хороший…»
– И тем не менее это так, – произнес Бо уже без тени улыбки, а на щеках опять проступили два кирпичных пятна. Похоже, он свято верил в то, что говорил.
Именно в это время нам наконец принесли еду, на которую мы набросились с азартом людей, часа три прорыскавших в поисках духовной пищи по художественному салону и насквозь проголодавшихся физически. Даже вино, которое было для меня чрезмерно кислым, шло хорошо. Мы с Бо ели молча, лишь понимающе подмигивали друг другу и улыбались. Все другие дела и проблемы, кроме насыщения голодных желудков, отодвинулись на второй план.
– Слушай, что-то я разошелся! – доложил Бо, чуть отодвинув от себя тарелку, с которой только что умял фантастический по размерам кусок индейки в пикантном соусе. – А давай сразу закажем и десерт!
– А давай! – махнула я рукой. – Гулять так гулять!
И мы заказали кофе, огромные фирменные пирожные (кафешка должна же была хоть как-то оправдать свое название «Гаргантюа») и ликер. Да, опять ликер, только не «Бейлис», а какой-то другой. Я уже так прилично опьянела не только от алкоголя, но и от слишком сытной еды, что мне было все равно, как он называется. Возможно, я даже не сообразила бы, если б в ликерной бутылке очутился вовсе не ликер, а какой-нибудь многоградусный ром. Мне вдруг стало чрезвычайно весело, а Бо показался гораздо симпатичнее Георгия и в тысячу раз лучше моего мужа.
Находясь в самом замечательном состоянии духа и тела, я решила несколько отдышаться, поскольку все пирожное за один присест мне было явно не съесть, откинулась на спинку стула и оглядела зал. Именно в этот момент в кафе зашли Марина со Златой. Обе ярко улыбались, демонстрируя всем своим видом самое полное расположение друг к другу. Бо сидел спиной ко входу в зал, а потому их не видел. Кроме того, он так увлекся своим пирожным и ликером, что ничто другое в этот момент его заинтересовать не могло.
Я, прячась за Богдана, во все глаза глядела на подруг, которые казались отнюдь не бывшими, а самыми что ни на есть настоящими. Они сели за столик недалеко от нас, потом Марина вытащила из сумки папку с какими-то документами, и подруги углубились в их изучение. Заказ женщин, видимо, состоял только из кофе, потому что ничего другого за их столик так и не принесли. Брат Георгия что-то говорил мне, и я даже отвечала, похоже вполне впопад, поскольку мои ответы удивления Бо не вызывали. Интересовали же меня только две женщины за соседним столиком. Их совместное кофепитие за документами мне жутко не нравилось. Они словно являли собой картинку из детского журнала, на которой надо найти лишнее. Лишними мне казались не только документы. Эти женщины были лишними относительно друг друга. Они не должны сидеть за одним столиком в кафе. Они должны ненавидеть друг друга. Лишними были их улыбки, спокойные касания пальцами бумаг. Поскольку, находясь под алкогольными парами, я соображала все же плоховато, то пыталась просто запомнить выражения лиц Златы и Марины, чтобы потом обдумать все на трезвую писательскую голову.
Бо затянул какую-то долгоиграющую историю о том, как они втроем с Вадькой и примитивистом Васькой пытались выставиться еще в одном салоне, и как не повезло не только самому Бо, но и талантищу Вадьке. Прихлебывая кофе и слушая вполуха, я не пропустила того момента, когда женщины за соседним столиком допили свой кофе. После этого Марина часть бумаг оставила Злате и покинула кафе. Через несколько минут со своего места встала и Злата. Она мазнула равнодушным взглядом по посетителям и вдруг задержала его на Бо. Видимо, даже затылок брата Георгия был ей хорошо знаком, что мне не понравилось еще больше, чем братание с Мариной. Злата задвинула свой стул и быстрым шагом направилась в нашу сторону. На меня она даже не взглянула, видимо, посчитав очередной подружкой Далматова-младшего, которая серьезного внимания не стоит. Женщина тронула Богдана за плечо и тоном, не допускающим возражений, сказала:
– Выйдем на пять минут!
– О! Златка! – отозвался пьяненький Бо, потом широким жестом указал на меня и произнес: – Никуда я не пойду! Разве не видишь, что я с дамой?!
– Дама тебя дождется, не так ли? – проговорила Злата, переведя на меня взгляд своих голубоватых стрекозиных глаз. Он был очень недоброжелательным и пронзительно-ледяным. Похоже, в этой истории, в которую я влипла по самые гланды, женщины – настоящие оборотни. Нынешняя Злата совсем не походила на ту особу, которая ехала с Георгием в маршрутке, а потом кусала губы, оставленная им посреди тротуара. И тем не менее это была та же самая женщина.
– Конечно, подожду, – ответила я, и Бо, прилично покачиваясь, побрел к выходу из зала вслед за любовницей брата.
Вернулся он очень скоро, весьма возбужденный, с горящими глазами и чуть подрагивающими пальцами. Тут же схватился за бутылку ликера, разлил остатки маслянистой жидкости по стопочкам и воскликнул:
– Созрел тост! За нас! – И полез чокаться со мной.
– За кого это «за вас»? – спросила я, поскольку решила, что речь идет о нем и Злате.
– Что за глупый вопрос? – Бо сделался обиженным. – За нас – это значит, за меня и тебя! Потому что я… я делаю тебе предложение… вот…
Все, что он сказал дальше, убедило меня в том, что это было предложение руки и сердца.
– Да, я слишком много выпил… и съел тоже… Если бы меньше, то, возможно, ничего такого не сказал бы… побоялся бы отказа… – проговорил он.
– А почему вдруг бояться перестал? – с удивлением поинтересовалась я. – Думаешь, если я тоже прилично подшофе, прямо так и соглашусь?
– Нет… Я ничего не думаю… вернее, много есть такого, о чем я думаю… Но сказать хочу вот что… Понимаешь, эта женщина… – Он неопределенно махнул рукой. – …Ты ее не знаешь… У нее красивое имя – Злата… В общем, она мне сейчас сказала такую вещь… такую… Ты можешь, конечно, не поверить, но я скоро буду богат! В сумасшедшей степени… А потому могу сделать тебя счастливой… Поэтому ты сразу не отказывайся от моего предложения… подумай хорошенько… Да с такими деньжищами… я непременно стану знаменитым… Ты хотела Петрова-Водкина – получишь Водкина! Захочешь, стану Врубелем… Нет проблем!
В голове у меня было несколько туманно от выпитого, а потому никак не удавалось сосредоточиться. Происходящее в кафе было явно частью какой-то игры, которая затеяна, возможно, вовсе не против Георгия… А против кого? Против Бо? А может быть, против меня? Но зачем? С какой целью? И возможен ли отходной маневр? Есть ли куда пятиться? Целы ли мои тылы? Во всяком случае, сейчас есть смысл признаться Бо хотя бы в том, сколько мне лет. Для начала.
– Видишь ли, господин… Врубель-Водкин… или Петров-Врубель… мне… мне очень много лет, – проговорила я. – Тебе двадцать восемь, а мне аж тридцать шесть! Во как! Тебя это не пугает?!
– Нисколько! – мгновенно отозвался Бо. – Да если хочешь знать, все эти девки мне… того… обрыдли… глубоко… Я чего хочу? Любви крепкой… чтобы не только под знаменем в мастерской… настоящей… Семью хочу, детей! А этим девкам… им что нужно? Тусовки… Бьеннале, на которых меня увешивают медалями за успехи в живописи… Деньги им нужны…
– Думаешь, мне деньги не нужны? – вскрикнула я, несколько протрезвев. Этот парень с буйными волосами и тонкими руками даже не подозревает, что я такой же «непризнанный гений», как он. Да я из-за денег целыми днями сижу в одеяле, тюкаю по клавиатуре своего ноутбука и что-то никак не натюкаю до того, чтобы мне хватало и на новые пальто, и на шарфы в клетку, и на сливные бачки, будь они десять раз неладны! И я добавила: – Еще как нужны!
– Ну… тебе ж на дело… – как-то вяло отозвался Бо, и стало вдруг понятно, что он пьян чрезмерно, гораздо сильнее меня.
– Слушай, Богдан, да ты ведь неприлично наклюкался, – начала я. Закончить мне не пришлось, потому что рука брата Георгия, которой он опирался на стол, уютно угнездив в ладони лицо, со столешницы съехала, и парень вместо ладони мгновенно уложил свою физиономию прямиком на темно-синюю скатерть. Глаза при этом наполовину закрылись и остекленели, как у куклы.
Мне срочно пришлось трезветь окончательно, потом вызывать такси и везти Бо в мастерскую на Пролетарский проспект, ибо где он квартировал, мне известно не было. О том, как я в доме без лифта дотащила его почти хладное тело до мансарды, лучше и не вспоминать. Пристроив Бо на ложе Вадькиной одалиски и прикрыв знаменем, я на том же такси поехала домой. По пути угрюмо размышляла о том, что отдаться ни одному из братьев Далматовых, чтобы наставить своему мужчине рога, у меня никак не получается, сколько бы я себя ни подбивала на это.
Зато окончательно расплеваться со своим мужчиной мне посчастливилось почти сразу по приезде. Разумеется, мужу не понравилось, что его, пришедшего с работы, ждал не горячий обед-ужин, а прорезинившиеся в холодильнике голые макароны. Во-вторых, его жутко разозлило, что от меня «за версту разит неслабым алкоголем типа водки». В-третьих – что «у нас до сих пор не работает сливной бачок, а ей хоть бы что». Но это все сущая ерунда по сравнению с тем, что случилось потом.
Потом я, небрежно бросив на стул в прихожей свое новое пальто с шарфом и сумкой, «на которую без слез не взглянешь», отправилась в ванную, чтобы почистить зубы. Для мужа, между прочим! Чтобы его не так угнетал запах алкоголя типа водки. На всякий случай я закрылась на защелку, чтобы хотя бы во время принятия гигиенических процедур меня не доставали сливными бачками. Сидючи на краю ванной с зубной щеткой в руке, я расслабилась и пригорюнилась. Любой алкоголь, даже и не типа водки, всегда вызывает у меня желание всплакнуть над своей незадавшейся жизнью. Ну вот почищу я зубы, выйду из ванной и что буду иметь в активе? Да все то же постельное гнездо, ноутбук со стертыми буквами на клаве, резиновые макароны, прохудившуюся сантехнику и раздраженного мужа. Кроме того, я влипла в какую-то многофигурную интригу, собственная роль в которой мне абсолютно не ясна, а потому здорово пугает. Тут любой меднолобый титан всплакнет, а не только слабая женщина.
Надо сказать, что не просто раздраженного, а крайне взбешенного мужа я увидела, еще находясь в ванной с зубной щеткой в руке, поскольку он с силой, которой я раньше у него не наблюдала, рванул дверь. От нее со смешным кряком отвалилась защелка, а из моей дрогнувшей руки прямо под ноги мужу упала зубная щетка, окатив его любимые домашние треники сочными белыми каплями.
– Вот, значит, как!!! – заорал мой мужчина. Звуки его голоса, отразившись от всех кафельных стен разом, нырнули в ванну, отозвавшуюся негодующим гудением, и выскочили оттуда, множа и рассыпая в разные стороны последнее «…как…», «…как…», «…как…»… А на эту звуковую рассыпчатость уже налагался другой вопль: – Я думал, ты романы пишешь, а ты их крутишь с кем ни попадя!!
Я, конечно, намеревалась закрутить романы с братьями Далматовыми, именно во множественном числе, и даже определенные подвижки в этом плане у меня имелись, но ничего такого, из-за чего стоило бы на меня орать взбесившимся вепрем, пока еще не сделала. Да и вообще, откуда он узнал обо всем, если давным-давно никакими событиями моей жизни не интересуется? Сама я проболтаться не могла. Сюжет нового романа – большой секрет абсолютно для всех. Собственно, об этом я у него и спросила:
– Ну и с чего ты взял, что я кручу какие-то романы?
– А вот с того! – очередной раз грозно рявкнул муж и выразительно потряс перед моим лицом моим же родным мобильником. Несмотря на то, что у меня в голове еще продолжала немного шуметь алкогольная смесь кислого вина с ликером, я сразу сообразила, откуда ветер дует: прямиком с диктофона.
– А какого черта ты лезешь в чужой диктофон?! – всерьез рассердилась я.
– Я лезу?! Да я вообще никогда никуда не лезу!
Это было чистой правдой. Мне иногда хотелось бы, чтобы мой муж куда-нибудь влез для разнообразия, но он всегда твердо шел вперед прямой, хорошо утоптанной дорогой и никуда не сворачивал. Даже если б его путь вдруг расстроился, а придорожный камень выступил бы с предложениями потерять коня, жену или жизнь, муж ничего читать на нем не стал бы: мало ли что понапишут на камнях… Он осторожно обогнул бы валун и продолжил идти туда, куда шел. И этот путь непременно оказался бы четвертым, о котором ничего не сообщает пресловутая надпись на камне. Вот потому мой мужчина никогда ничего не теряет: ни жизни, ни коня, ни жены. Хотя с последней сейчас явно вышла некоторая заморочка…
– Зачем же тогда включал диктофон?!!
– Я и не думал! Мобильник вывалился из твоей идиотской сумки прямо на пол, раскрылся, я поднял его и, видимо, на что-то нажал!
– А нечего было вообще на что-то нажимать!
– Я и не собирался! Блокировать надо клавиатуру, если у тебя в мобильнике компрометирующие сведения! Я вообще не понимаю, зачем записывать, с кем и где ты спала?! Тебя что, профессиональная память начала подводить?!
– Да! Меня иногда подводит память! – огрызнулась я. – Особенно после ночи!
Я хотела просто напомнить ему, как часто по ночам вскакиваю ради того, чтобы записать мысль, которую боюсь забыть, а потом намеревалась объяснить, что записи на диктофоне – лишь «рыба» для нового романа, но не успела. Невинное сочетание «после ночи» вывело моего мужчину из себя окончательно, и он даже не удосужился вспомнить, что абсолютно все ночи с момента нашего бракосочетания я провожу в одной с ним постели. Он почему-то очень осторожно положил мобильник рядом со мной на стиральную машину, а потом так шандарахнул дверью ванной, что от сотрясения от одной из стен отвалилась кафельная плитка и разбилась в мелкие осколки.
