Текст книги "Сюрприз (СИ)"
Автор книги: Светлана Багдерина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Светлана Анатольевна Багдерина
Сюрприз
Дождь, собиравшийся всё утро, случился ближе к обеду.
Иван-царевич, отрок Сергий по прозванию Волк, а, главное, их ковер-самолет Масдай к этому времени уже утвердились в мысли, что если уж до сих пор погода не испортилась, то верно, на небе сломался какой-нибудь краник, отвечавший за полив данной конкретной части Белого Света. И что еще день-полдня – и выскочат они из-под грязно-лилового навеса туч под солнечное небо… Но то ли кран оперативно починили, то ли сработал единственный закон, действующий даже тогда, когда все остальные законы бессильно поднимают руки и уходят домой… Как бы то ни было, первые капли упали на спины путников сразу после слов Ивана: «Кажется, дождя всё-таки не будет», а за ними последовали вторые, третьи, а очень скоро и два миллиона двести третьи…
Отчаянные стенания ковра не могли заглушить даже раскаты грома.
– Масдаюшка, миленький, потерпи немного, тут где-то деревня должна быть, большая, практически город! – Иванушка уговаривал ковер, для пущей убедительности расстилая на нем карту рисунком вниз. – Вот, смотри! Глюк…фельде называется! Еще немного…
– …и мы все свалимся, – замогильным голосом договорил Масдай. – От такого количества воды давно бы уже лопнула даже бочка водовоза!
– Точно, что ли? – встревоженно нахмурился Серый: со дня знакомства с Масдаем это был их первый дождь.
– Максимальный объем среднестатистической бочки водовоза…
– Я про «свалимся» говорю! – сердито буркнул Волк.
– Давай проверим, – сухо предложил ковер.
И это было единственное, что еще оставалось сухим на площади в двенадцать квадратных метров.
– Может, тогда, сядем прямо на лугу? – занервничал Сергий. – Только всё равно укрыться негде…
– Город!!! – вскричал вдруг Иван, указуя мокрым перстом влево, на смутные очертания крыш, полурастворенные в пелене падающей с неба воды, как рафинад в чае. – То есть, деревня!.. Или?..
– Глюк?.. – озадаченно нахмурился отрок Сергий.
– Глюкфельд, молодые люди, – терпеливо поправил хозяин постоялого двора завернутых в одеяла постояльцев. – Глюк-фельд. Самая старая и большая деревня во всей округе, если не во всем Вондерланде. И сама знаменитая!
– Чем? – встрепенулся Иван, никогда не упускавший случая расширить кругозор.
– Много чем, – проговорил мастер Айсбан с тихой гордостью отца ребенка-вундеркинда. – Но самая выдающаяся ее достопримечательность появилась в ней только сегодня…
Волк настороженно прищурился: нечего к чужому ковру примазываться, всё равно не отдадим, и не думайте, но хозяин, не обратив внимания на изменившееся настроение постояльца, размеренно продолжил:
– …и это – самый чудесный апельсин Вондерланда!
– Чего?! – вытаращил глаза Серый, ожидавший в списке местных чудес что угодно, кроме какого-то цитрусового.
– А разве так далеко к северу апельсины растут? – недоуменно наморщил лоб Иванушка.
– Конечно, нет. Но тем не менее… – добродушно усмехнулся хозяин и указал рукой на улицу. – Вон он. Глядите!
Лукоморцы подошли к окну, ожидая увидеть какой-нибудь чахлый саженец – и ахнули.
Сквозь завесу дождя у самого края площади, почти упираясь ветвями в окна второго этажа углового дома, маячило настоящее дерево. Высота его была метров пять, и столько же в окружности, казалось, занимала его раскидистая крона. Нижние ветки свисали почти до земли, отягощенные золотистыми плодами. Такие же плоды – один другого оранжевей и задорней – виднелись тут и там сквозь крупные зеленые листья. Вокруг ствола серело пылью сухое кольцо: капли дождя не проникали сквозь густую листву. А внутри него, как в волшебном круге, прятались два человека и самая кривоногая и плешивая овечка, какую Сергий видел в своей жизни.
Люди сидели на корточках, обнимая коленки руками, и переговаривались, а овца топталась на месте, время от времени пытаясь ухватить то лист, то апельсин. Тогда один из сидящих дергал ее за веревку, привязанную к шее, и что-то бурчал. Овечка, словно устыдившись, опускала голову, но стоило ее хозяину отвернуться, как попытка отъесть кусочек деревенской достопримечательности повторялась.
– Дура, – презрительно хмыкнул мастер Айсбан за их спинами.
– Почему это? – слегка обиженный за животное, поинтересовался Серый.
На ее месте он бы тоже не упустил шанса прихватить апельсинчиков.
Пару-другую.
Килограммов.
– Потому что уже раз в двадцатый пытается откусить.
– И что?
– И… – хотел было возмутиться непонятливостью гостей Айсбан, но вспомнил, что были они из дальних краев, и рассмеялся: – И то, ребятки, что и апельсины, и листья, и ствол – металлические!
– Что-о?!.. – друзья вытаращили глаза сначала на хозяина, потом друг на друга, и после – на деревенскую драгоценность. – Это дерево?..
– Да-да! И оно принадлежит моему племяннику, суконщику. Купил его на ярмарке в Лебенсберге у одного лукоморского купца – тот привез его почти с края Белого Света, из какой-то диковинной страны, где все деревья из железа и меди. Хотя по цене можно было подумать, что оно из чистого золота… Ствол и ветки у него чугунные, а листья медные – видите, как позеленели? Апельсины медные тоже, но мы их начистили – вон, как блестят! Не хуже настоящих!
– И никто не попытался оторвать хотя бы один апельсинчик или листик? На память? – невинно расширив глаза, поинтересовался Волк.
Хозяин расхохотался:
– Оторвать?! Да их разве ножовкой и отрежешь! Это ж металл!
– А где у вас в деревне продается инструмент всякий, кстати? Нам в путь… э-э-э… лопату бы надо, – словно спохватился Серый, но под строгим взором Иванушки, успевшего его изучить как открытую книгу
[1]
, замялся и пробормотал: – Ладно, лопату потом… в следующий раз… и нечего на меня так смотреть… хорошая лопата еще никому не помешала…
– Извини, Сергий, я, конечно, не хотел тебя обидеть… – сконфузился Иван едва не больше нечистого на руку друга, но трактирщик, не обращая внимания на маленькую интермедию, с апломбом продолжил:
– …Мы его установили только сегодня утром, но и так понятно, что чудеснее дерева не отыщется во всем Вондерланде, чтоб мне облысеть!
Серый покосился на голову мастера Айсбана, украшенную задорной поварской шапочкой, но просить приподнять ее не стал: облысел хозяин или нет, а дерево и впрямь было удивительным.
Но некий молодой человек за дальним столом, как выяснилось, придерживался совсем иного мнения:
– Чудо… Груда металлолома, вот что это такое, – пробурчал он негромко из-за кружки эля, но в пустом зале голос его был услышан даже в противоположном конце. – Любой кузнец за неделю еще не такое наковыряет. А на родительские денежки-то купить уж точно любой болван сможет…
– Зависть – дурное чувство, Эрих, – хозяин с медлительным достоинством повернулся в сторону хулителя деревенского дива. – И если уж ты сам ни на что не способен, чтобы обратить на себя внимание Семолины, и маг из тебя, как из овцы кобыла, то хотя бы помалкивал.
– Маг я не хуже многих! А Семолина не пустоголовая кукла, чтобы выбрать папин кошелек, а не человека! – яростно стукнул кружкой по столу гость, и эль выплеснулся фонтаном, заливая ему рукава, живот и грудь.
– Да уж не того ли человека, – вежливость и благотерпение стали сползать с мастера Айсбана, как старая шкура с ящерицы, – что сам из себя ноль, и только других может хаять?!
Посетитель вскочил, насколько энергично, настолько и безуспешно утираясь и отряхиваясь.
– Зато я самостоятельный! – истекая возмущением и элем, огрызнулся Эрих. – А еще я добрый, честный, скромный, трудолюбивый, умный и начитанный! А посади ваш племяш под окнами Семолины хоть целый лес, хоть из хрусталя, хоть из изумрудов, хоть крючком из лунного света вязанный…
Мастер Айсбан побагровел, упер руки в бока, наклонился, словно хотел забодать доброго и скромного наглеца, но тут Иванушка – прирожденный миротворец, почуяв разгорающуюся ссору, бросился наперерез.
– А-а-а… а вот мне интересно… уважаемый хозяин… – дико озираясь кругом, он скользнул нечаянно взглядом по устроившимся под апельсином овечковладельцам и уцепился за них, как за спасательный круг. – А-а-а… эти двое отчего сюда не заходят?
– А? Кто? Что? Где? Кто не заходит? – словно внезапно разбуженный, ошалело закрутил головой трактирщик.
Иван радостно ткнул пальцем за окно.
– А-а-а… эти… Да кто их знает! – фыркнул мастер Айсбан, демонстративно больше не глядя на тощего мага. – Может, нравится им там. Что овца, что хозяева…
тоже
на голову слабые. Всю округу с ней уже обошли, да не по разу. Продают. А кому такое страшилище нужно? Хромая, беззубая, плешивая, пегая какая-то… Может, она больная!
Маг, хоть и не удостоенный взгляда, «тоже» мимо ушей не пропустил, но только собрался ответить – без сомнения, адекватно, хотя, может, и не совсем эквивалентно, как задняя дверь трактира открылась, и в зал вошел коренастый паренек.
– Петер? – оглянулся на парня хозяин. – Ты слышал?
– Что? – нахмурился юноша.
– Что настоящая доброта проявляется не в словах, а в делах! – выспренно проговорил Эрих и, оставив на столе в луже эля монету, зашагал к выходу. – Больная – значит, вылечим! В этом призвание сельскохозяйственного волшебника на Белом Свете, скромного и самоотверженного служителя оккульта! А Семолина, когда приедет, рассудит сама!..
* * *
Спать лукоморцы залегли с твердым намерением проснуться никак не раньше десяти утра: вынужденную остановку они решили использовать с максимальной пользой для хронически недосыпавшего в последнюю неделю организма. Но сладким их планам не суждено было сбыться. Едва забрезжил свет, как площадь под окнами огласил истошный вопль: «Воры!!!»
Иван вскочил и, протирая на ходу сонные очи, бросился к окну.
На улице, вопреки анонсу, никаких воров не обнаружилось, но зато вокруг металлического дерева, хватаясь то за голову, то за сердце, то за ветки, метался племянник хозяина постоялого двора.
Спросонья царевич не понял, из-за чего сыр-бор, дерево-то ведь на месте, но после нового вскрика остатки дремы вылетели из головы, и он понял, что на месте не дерево, а часть его. Хоть и б
о
льшая. Веток, листьев и плодов, еще вчера склонявшихся почти до земли, сегодня не было и в помине.
При ближайшем рассмотрении, впрочем, ветки обнаружились. Они валялись кучей искореженного металла на земле, словно пропущенные сквозь чудовищную мясорубку, и если бы не изрядная доля воображения, за часть чудо-дерева признать их было бы совершенно невозможно.
Петер перестал носиться вокруг поруганного апельсина, остановился и вперил горящий взор в подоспевшего Иванушку:
– Это он! – обвиняюще прищурившись, прорычал вондерландец.
– Кто? – испугался царевич, лихорадочно раздумывая, пристало ли настоящему лукоморскому витязю придумывать алиби вороватому другу, или вороватый друг способен справиться с этим сам.
Но подвергнуть испытанию свои моральные принципы ему не пришлось.
– Он! Этот… фокусник-недоучка! – выплюнул со злостью парень. – Он всё сделает, лишь бы мой сюрприз испортить! А кто еще?! Некому больше!
– Но может, это был просто вор?
– Вор украл бы, а этот… этот… этот… – не находя эпитетов, отражающих в достаточной степени всю глубину, широту и полноту его чувств, Петер лишь скрипнул зубами: – …только всё изуродовал и бросил! Он издевался!
– Но, не зная наверняка, – поспешил на защиту безвестного мага Иван, – ты не можешь…
– …доказать, – договорил за товарища подошедший Волк. – Не пойман – не вор.
– Ну так я его поймаю!!! – прорычал юный суконщик.
– Сейчас поздно, – резонно заметил Сергий. – Он уже дрыхнет, поди, без задних ног. И если в кармане у него случайно не обнаружится завалявшийся медный листочек…
– А вот это мы сейчас поглядим! – багровый от возмущения и гнева, процедил парень и, сжав кулаки, бросился прочь.
Догадавшись, что путь взбешенного поклонника дочки пивовара лежал к жилищу мага, лукоморцы кинулись вослед.
[2]
Бежать пришлось через всю деревню, и только на окраине остановились они у кособокого дряхлого домика. На стук калитки из окошка выглянула старушка, такая же кособокая и дряхлая, как ее домишко, близоруко прищурилась и улыбнулась.
– А, юный Петер!..
– Матушка Эльза! – без предисловий и приветствий сразу перешел к делу вондерландец. – Где это… этот… эт…
– Эрих-то? – бабулька или оказалась ясновидящей, или похожая ситуация повторялась слишком часто. – Эрих с вечера в кутузке сидит у шуцмана Готлиба.
– Что?..
– Пошел вчера в «Три ежа» – эля пропустить с устатку, с овцой-то весь день провозился, как проклятый, да повздорил с Хайнцем Колесником. Кучу посуды перебил, а заплатить не смог. Вот хозяин «Ежей» его в каталажку и сдал.
– А?..
Бабка явно была ясновидящей.
– Эрих ко мне присылал, не заплачу ли я за него, больше-то ему не к кому обратиться, но у меня откуда такие деньги. Он мне за квартиру-то месяц уже не плачивал, – старушка осуждающе поджала тонкие губы. – Так что пусть посидит до вечера, охолонёт.
– А-а… – разочарование и недоверие смешались на физиономии суконщика.
– Алиби, – со знанием дела договорил за него отрок Сергий.
– Вот видишь, Петер! – обрадованно проговорил Иван, – Эрих не виноват!
– Всё равно не верю, – ожег миротворца угрюмым взором вондерландец. – Всё равно это он! И я его, гадюку, всё равно поймаю!!!
– Караулить будешь всю ночь? – хмыкнул Серый.
– Буду! – процедил юноша, и глаза его кровожадно сверкнули.
– Мы тебе поможем! – вызвался Иванушка – не столько от реального желания посодействовать, сколько от беспокойства за судьбу шалопутного чародея, окажись тот неподалеку от апельсина раздора в недобрый час.
– Ты хотел сказать,
ты
поможешь, – кисло пробурчал Волк.
Склонность его друга подбирать и защищать сирых и убогих иногда действовала на нервы – когда просто не раздражала.
– Сергий, – мягко выговорил Иванушка. – Я всё равно никогда не поверю, что ты можешь допустить, чтобы невинному человеку предъявляли такое обвинение. И вообще хоть какое.
– Да я и сам не могу поверить… – брюзгливо пробормотал Серый, – …что опять благодаря тебе ввязываюсь в какую-то ерунду, из-за которой придется пялиться в темноту всю ночь как дураку…
– Я всегда знал, что у тебя очень добрая и отзывчивая душа, – пропустив мимо ушей «опять» и «ерунду», улыбнулся Иван.
Волк подавился возмущением, развернулся, сунул руки в карманы и зашагал на постоялый двор, раздумывая, завалиться ли сейчас досыпать или на оставшиеся деньги купить двух лошадей и убраться из этого Галлюцинофельда – или как там его, пока лукоморский витязь не вляпался – и не втянул его, самое главное – в очередную авантюру по поискам справедливости, добра и мира во всем мире.
* * *
Лукоморцы и Петер заступили в караул, как только полностью стемнело.
Черное одеяло ночи укутало утомленную деревню, гася в окнах светильники и разгоняя по домам задержавшихся гуляк. Провожавшие их собаки разошлись по своим сеновалам, а встречавшие женщины – по кроватям. Двери захлопнулись, ставни закрылись, занавески задернулись, домашняя живность вздыхала по сараям, досматривая десятый сон. Вся деревня унеслась в блаженное царство грез перед новым трудовым днем…
Вся – кроме троих.
С фонарем в одной руке и тяжелой дубиной в другой, Петер наматывал круги под апельсином и бормотал что-то под нос, время от времени взмахивая своей палицей – репетировал сцену встречи с коварным магом, не иначе.
Иванушка попытался было следовать за вондерландцем, но быстро сошел с дистанции и присел на мостовую, прислонившись к стене дома Семолины. Серый, постояв в сторонке минут десять, на одиннадцатую незаметно растворился в темноте, бормоча, что такое огромное количество караульщиков только спугнет предполагаемого вандала, и что со стратегической точки зрения будет мудрее, если он удалится в засаду где-нибудь в сторонке, но недалеко.
Надо ли говорить о том, что в его понятии такое чудесное местечко находилось как раз на кровати в его комнате.
Прошел час, другой, третий… Погас фонарь, масло было долито в резервуар и выгорело снова – а злоумышленник так и не появлялся.
Петер, почувствовав если не умом, то ногами, что хождений на сегодня было уже предостаточно, поставил светильник на землю, а сам приземлился рядом с Иваном, подтянув колени под подбородок и обняв их руками.
Тусклый, грязно-желтый свет выхватывал из темноты небольшой кусочек мостовой, ноги и лица товарищей по караулу, объединяя их в странное братство и словно подталкивая к задушевным разговорам.
– Никто не придет, Петер, – мягко глянул на вондерландца Иванушка. – Эрих не виноват. Да у кого бы рука поднялась на такую красоту!.. Хотя… я, конечно, не знаю про всех… если бы мне, к примеру, кто-нибудь сказал: перегрызи этот ствол зубами, и самая прекрасная девица Белого Света будет твоей…
Петер подумал
[3]
и пожал плечами.
– У кого-то поднялась ведь.
– Угу… – царевич не стал отрицать очевидное, хоть и невероятное, и перевел разговор на более приятную и понятную тему: – А Семолина сейчас где?
Лицо парня озарилось улыбкой, и в ночи будто стало светлее.
– Уехала с родителями в город к тетке погостить, но должна вернуться со дня на день.
– А… – Иванушка деликатно откашлялся и продолжил: – …какая она… Семолина?..
– Сама удивительная, самая прекрасная и самая ученая девушка Глюкфельда! – с жаром заговорил Петер. – Обожает всё красивое, необычное, иностранное… Она даже читать умеет! И на арфе играть! А знаешь, как она песни любит!.. Балды там всякие… потом эти… как их… которые надо только ночью петь? Ногтюрны?.. сыро…нады?.. И кстати, она прослышала, что в городе проездом остановился иноземный король со свитой, а в свите – какой-то знаменитый менестрель, который вечерами выступает в парке, и ей загорелось ехать, чтобы его послушать! И она уговорила род…
Закончить он не успел: из темноты до их потерявшего бдительность слуха донесся тихий звук, словно быстро-быстро протыкали толстый лист железа.
Юноши встревоженно нахмурились, вытянули шеи и уставились во тьму: показалось, или?..
Ответить на сей вопрос они так и не успели, хоть и по уважительной причине. Звук прекратился, а вместо него возник другой, причем у них над головами. И был это бряк и скрежет мелких медных предметов друг о друга.
– Он там!!! – яростно вскричал Петер, подскочил, едва не опрокидывая фонарь и, размахивая дубиной, кинулся в атаку.
Иванушка – за ним.
После вчерашней «ночи длинных ножей»
[4]
там, где вчера красовались изящные ветви, ствол щетинился чугунными обрубками. Сомнений быть не могло – неизвестный вандал вскарабкался по ним как по лестнице и теперь прятался среди веток, замышляя под покровом темноты не менее темные дела.
Вондерландец, сгорая от нетерпения поскорее наложить руки на неизвестного – или известного – осквернителя апельсинов, подпрыгнул, взмахнул дубиной и со всего маху грохнул по суку над головой:
– Слазь, гадюка! Я из тебя отбивную сделаю!
Но гадюка, даже – или тем более – перед перспективой закончить свои дни в виде отбивной, слазить не торопилась. Медные ветки застучали, забренчали, ударяясь друг о друга, и рядом с Петером шмякнулся неопознанный медный фрагмент кило под шесть – то ли скелет гигантской камбалы, то ли запчасть от сенокосилки.
Скорее всего, это была ветка.
Юный трактирщик воспринял ее, как перчатку.
– Ах, ты так!!! – распаленный вызовом, Петер попытался вскарабкаться по стволу, но зажатая в кулаке палица наводила на мысль, что или в руках было что-то лишнее, или как минимум одной руки не хватало.
Разрываясь между необходимостью срочно забраться и потребностью иметь что-то, чем можно было бы вздуть вредителя, он попытался переложить свое оружие в другую руку
[5]
, потом подмышку
[6]
, прижать подбородком
[7]
, засунуть за пояс… Не предназначавшаяся для такой транспортировки дубина выскользнула, грохнулась на мостовую и покатилась. Суконщик, рассыпая проклятия и эвфемизмы, метнулся за ней.
Когда воссоединение мстителя и его оружия состоялось, ветки дребезжали, уже на другом конце кроны. Искореженные апельсины шмякались на камни, подпрыгивали с дребезжащим звоном, подобно граду на анаболиках, и раскатывались по площади, пересчитывая булыжники рваными боками.
Разъяренный апельсиновладелец ринулся туда, где свирепствовал невидимый саботажник, подскочил, размахнулся…
Дубинка, запутавшаяся в анатомии дерева, на удивление так просто не ломаемой, вырвалась у него из рук и застряла вне пределов видимости.
И досягаемости, как выяснилось спустя полминуты бесплодных подпрыгиваний.
– Чтоб… тебе… повылазило… – хрипел Петер, и руки его метались над головой, одновременно стараясь задеть блудную палицу и защитить голову от сыплющегося на него лома цветного металла. – Г-гадюка гадская…
Иванушка, недолго думая, выхватил единственный предмет, которым можно было бы выбить задержавшуюся в гостях дубину, и взмахнул им, целясь в место ее предполагаемой дислокации – раз, другой, третий…
– Убери меч! – прорычал вондерландец, отдергивая руки, пока их кусочки не присоединились к останкам апельсина на мостовой, и снова бросился на штурм ствола. – Гадюка!!!..
Но едва голова его поравнялась с нижней веткой, как нечто увесистое впечаталось ему в лоб, да так, что из глаз полетели искры, а сам он – кубарем наземь, под ноги царевичу, которому именно в этот момент посчастливилось выбить беглую дубину из ее медно-чугунного гнезда.
На голову хозяина.
Тот, не сказав последнего «гадюка», закатил очи под лоб и откинул руки.
Иванушка охнул, замер, испугавшись, что на очереди другая пара конечностей, бросил меч в ножны, метнулся растерянно к парню, к стволу, к постоялому двору, снова вернулся к осыпаемому медными обломками суконщику, подхватил его подмышки и стремительно – словно беговой рак-рекордсмен – задом-задом потянул его к дому.
Отступление сопровождалось издевательски-звонкими ударами изувеченной меди о мостовую.
Через пару минут из постоялого двора выбежала подмога – дядя Петера с женой и детьми – с фонарями, топорами и ножами, но к этому моменту на дереве уже никого не было.
* * *
Булыжная мостовая главной улицы сменилась утрамбованным проселком боковой, и звук, выбиваемый каблуками, стал глухим, почти не слышным.
Топ-топ-топ.
Иванушка, опустив голову, смотрел на поднимаемые сапогами облачка пыли и транскрибировал мысленно «топы», но в уши его, несмотря на усилия отвлечься, упрямо проникал голос Сергия:
– …а я тебе говорю, что это шептун, больше некому. И то, что мы не можем понять, как он это извернулся сделать, только подтверждает мои подозрения. Сделал тот, кому выгодно. А кому еще выгодно, чтобы петькин подарок в металлолом превратился, пока его Линька не увидела? Эриху! Больше некому!
– То есть, – устало вздохнул Иванушка, – ты настаиваешь, что это Эрих ночью залез с пилой…
– …или кусачками, – дотошно уточнил Волк.
– …на дерево и за несколько минут искромсал его?
– Точно, – убежденно кивнул Серый.
– Но мы не слышали звуков пилы! И кусачек тоже!
[8]
И такой поступок был бы подлостью с его стороны, а Эрих добрый! Он… он животных любит!
– Особенно жареных, – пробормотал отрок Сергий. – Вань, ну ты сам поразмысли, а? Эрих бедный, как мышь на лесопилке. А тут богатенькая наследница в девках сидит. Опарафинить конкурента, уболтать девчонку – и уровень благосостояния взлетает выше крыши! И за квартиру платить не придется опять же. А что звуков не слышно было… Он же маг, или ты забыл? Кто знает, чему их там учат? Помахал руками, пошептал – и уваля!
– Куда? – не понял Иванушка.
– Чего? – насторожился Сергий.
– Куда уваля? Или кого?..
– Сам ты – кого! – рассердился Волк. – А это сеточка для лица у шантоньских дам такая!
– А… э-э… А при чем тут?..
– При том, – брюзгливо пояснил фразеологизм Серый, – что это значит «сделал что-то – и концы в воду». То есть, покрыто все сеточкой. Шито-крыто. Комар носа не подточит.
Иванушка задумался.
– Но сеточка шантоньская… она же прозрачная! Через нее же видно всё будет!
Серый недоуменно наморщил лоб:
– Ну… если в несколько слоев… и мешковиной сверху прикрыть… И вообще, чего ты ко мне привязался со своей сеткой! Это шантоньцы придумали – с них и спрашивай! А мне ты лучше ответь, на кой пень мы к этому твоему Эриху идем!
– Чтобы спросить у него, не знает ли он, кто был на дереве ночью, – тихо и терпеливо, хоть и явно не в первый раз, ответил Иванушка.
– А если это он был? – тоже не в первый раз и так же тихо и терпеливо, словно разговаривая с маленьким ребенком или большим сумасшедшим, произнес Волк. – Он тебе признается, да? Он похож на идиота?
– Может, и не признается, – неохотно допустил Иван. – Но по глазам его будет видно!
– А-а. Ну да. По глазам, – кивнул Сергий и вздохнул.
Цель их похода и на этот раз ускользнула от него, как таинственный вандал ночью с апельсина. Потому что ему, чтобы убедиться в вине чародея, ни по глазам, ни по ушам, ни по иным частям тела или лица видеть ничего было не надо. А при проницательности его товарища по глазам Эриха тот мог определить разве что их наличие.
* * *
Встретила юных сыщиков на пороге домика матушка Эльза. Она улыбнулась, поинтересовалась самочувствием и новостями и спросила, не повидать ли ее квартиранта они пришли. Потому что если да, то он спит, так как всю ночь безвылазно проработал в мастерской ее покойного мужа, которую она отдала ему под это… слово такое иноземное… на «р» начинается… или на «б»… если не на «а»… потому что мельник, прослышав про его искусство обращения с животными, заказал ему заговор от мышей, хомяков и крыс.
– И что, совсем никуда из своей… э-э-э… мастерской ночью не выходил? – подозрительно склонил голову Серый.
– Не выходил, – истово затрясла головой старушка. – Там дверь знаете, какая скрипучая! Я бы точно проснулась. Я ведь чутко сплю, как птичка небесная.
– А-а… опять вы… – в дверном проеме за плечом матушки Эльзы появился ее квартирант, зевнул и кисло уставился на визитеров сквозь спутанные волосы, упавшие на лицо. – Чего на этот раз надо?
Иванушка смущенно откашлялся, кинул быстрый взгляд на Волка – не захочет ли тот начать разговор, но Волк лишь приподнял брови домиком, и вступать в беседу пришлось самому царевичу:
– Извините, если оторвали вас от важных дел… Но не могли бы вы случайно знать… или подсказать… или подумать… кто сегодня ночью мог испортить дерево Петера?
– Опять? – фыркнул Эрих, но от Волка не ускользнула тень довольной улыбки, мелькнувшей и пропавшей на губах мага.
– Опять, – кивнул Сергий. – Кто-то залез на него и растерзал на кусочки почти всё, только макушка осталась.
– Вы уже всех жителей Глюкфельда обошли с расспросами? – неприязненно поинтересовался чародей.
– Н-нет… Мы сразу к вам, – растерялся царевич. – А что?
– Просто интересно, почему вы начали с меня, – Эрих одарил лукоморцев убийственным взглядом.
– Ну… это… такое необычное… происшествие… не объяснимое… естественными законами природы… и общества… и может… может, волшебник должен знать…
– И что необычного в том, что кто-то с ножовкой или кусачками забрался на этот глупый столб и распилил его на куски? – раздраженно фыркнул Эрих.
– Но в том-то и дело, что не было слышно никаких звуков, кроме стука веток! – воскликнул Иванушка.
– Ножовка с глушителем? – осторожно предположил маг.
[9]
– А на стволе отпечатались следы когтей! – лукоморец выложил на бочку самый значительный факт, не вдаваясь в подробности чуждой для него теории инструментов.
Что он значил, не мог предположить даже он.
Но чародей, кажется, знал.
– Когтей? – непонимающе нахмурился вондерландец, и на его помятой со сна физиономии сарказм и раздражение на миг уступили место беспокойству. – Но… погодите, каких еще когтей? Ствол-то ведь чугунный!
– Когтей, – подтвердил Сергий. – Я тоже видел. Тот – или то, что залезло на апельсин, вцеплялось в ствол когтями. Не меньше львиных, наверное.
Физиономия Эриха вытянулась.
– Неужели это был… был… был… Кабуча…
– Кто это был? – недопонял Иванушка.
Волшебник побледнел, и рука его потянулась ослабить ворот рубахи, и без того расстегнутый до солнечного сплетения.
– Если на дерево было наложено проклятие… а другой причины появления монстра я не вижу… это мог быть кто угодно! Виверна! Корокота! Мартигора! Или…
– Или?.. – мужественно пытаясь показать, что ему совсем не страшно, выпятил нижнюю челюсть Иванушка.
– Или… все вместе… – наконец-то понимая сам, что сказал, промямлил Эрих.
Попытка Ивана с треском провалилась.
– П-понятно.
– Вивьен…ры?! Мантикоры?! Крококоты?! В Глюкфельде?!.. И что же это такое деется-то, а?! – матушка Эльза, испуганно моргая бесцветными глазками, закрутила головой и воззвала то ли к постояльцу, то ли к высшим силам.
[10]
– Куда добрым людям от нежити податься?! Напокупали импорта у кого попало!..
– Нет, что вы, никуда подаваться не надо! – запоздало осознав произведенный эффект, волшебник спохватился и успокаивающе погладил хозяйку по сморщенной ручке, вцепившейся в косяк, как в копье. – Всё в порядке! Дерево-то кончилось уже! И если это было проклятие, то им больше незачем приходить! Наверное…
– Да с чего оно кончилось-то? – не пропустив мимо ушей и «наверное», мрачно хмыкнул Серый. – Еще треть или четверть осталась недоизуродованной.
– Осталась? Точно? К-кабуча… – прошептал чародей и страдальчески сморщился с видом приговоренного ко всем смертным казням одновременно. – Кабуча… Вечером я должен там быть…
– Зачем? – не понял Серый. – Придет это чучело, доест апельсин и успокоится. Тебе же лучше.
– Мне?.. – чародей тупо уставился на Волка, но понял, откуда и куда дует ветер и поморщился. – А, ну да… устранение конкурента и всё такое… По уму-то да… конечно… Такую красоту, хоть и на папочкины деньги, никакими трудовыми подвигами и добродетелями не переплюнуть было… разве ж я не понимаю… Но если монстр, дожрав дерево, примется еще за что-нибудь? Или за кого-нибудь? Что тогда?
Сергий уважительно склонил голову. Если характеристика, данная магу трактирщиком, верна, то со стороны Эриха это будет не трудовой и даже не боевой подвиг, а чистой воды самопожертвование.
Если, конечно, это чудо-юдо апельсиноядное не было вызвано самим неудачливым конкурентом суконщика. Каковое предположение еще предстояло опровергнуть…
* * *
Эрих, как и обещал, появился у бренных останков чудо-дерева перед наступлением темноты.
Демонстративно игнорируя взволнованные шепотки глюкенфельдцев и сверлящий взор конкурента, чародей опустил на землю мешок, бугрящийся причудливыми и загадочными предметами, и принялся за развертывание противовиверновой обороны.
Зеваки, несмотря на угрозу появления питающейся металлом когтистой твари
[11]
, столпились на расстоянии десяти шагов от ствола почтительно-испуганным кругом, очень скоро превратившимся безо всякой магии в почтительно-испуганный квадрат, затем в почтительно-испуганный прямоугольник, ромб, октагон – причем постоянно уменьшающиеся в размерах.
