Текст книги "Грех на душу"

Автор книги: Светлана Алешина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Увольте! – быстро проговорил ювелир. – Я начинаю верить в вашу искренность. Но я должен сам удостовериться… Как, вы говорите, зовут этого человека?

– Петяйкин, – напомнила я. – Федор Ильич. Агроном из Заречного. У него прекрасная жена и двое очаровательных ребятишек. Они ухнули на этот телевизор все сбережения. А его выкрали, едва они отошли на полчаса от машины.

– Хорошо! – сказал Блох, хлопая ладонью по упругой коже. – Я немедленно свяжусь с этим человеком по телефону, где бы он ни находился, и поговорю с ним. А затем я перезвоню вам и сообщу о своем решении. Будьте добры оставить свои координаты. И пообещайте ничего не предпринимать до моего звонка…

Ну что тут поделаешь – даже сейчас старался представить себя хозяином положения! Но, в принципе, меня его условие устраивало. Я оставила Адаму Станиславовичу свою визитную карточку и попрощалась.

Провожая меня к выходу, Блох спросил:

– Не возражаете, если я выпущу вас через эту дверь? Я пока не хочу открывать магазин – сразу попробую позвонить…

Я не возражала. Когда Адам Станиславович вывел меня на лестничную площадку, произошло одно незначительное происшествие – мне довелось взглянуть на персонального сантехника Блоха. Тот как раз спускался сверху по лестнице – коренастый, чернявый, с широким скуластым лицом. Увидев Блоха, он улыбнулся и приподнял кожаную кепку, натянутую на лоб.

– Мое почтение Адаму Станиславовичу! – сказал он. – Никаких проблем?

– Добрый день, Тимур! – ответил ювелир. – У меня все в порядке, спасибо!

Сантехник кивнул, прошелся по мне любопытным взглядом и двинулся дальше – во двор – ленивой, независимой походкой. Но его взгляд мне ужасно не понравился.

Глава V

Ромка вернулся в редакцию через три часа, обиженный и голодный. Мы как раз собирались обедать, и его появление было кстати. Он докладывал о своих успехах с набитым ртом и обжигаясь горячим кофе.

Впрочем, об успехах как раз речи не шло. Ромка был необыкновенно сердит на объект наблюдения.

– Я видел, как вы вышли со двора, Ольга Юрьевна! – рассказывал он, делая круглые глаза. – Подождал минутку, а потом – в магазин. А он заперт! Что же мне делать? Я ведь хозяина в лицо не знаю – за кем мне следить?

Пришлось переместиться во двор – примерно прикинул, из какой двери он выйдет… А что толку? Долго во дворе торчать не будешь – соседи начинают пялиться. Я опять вышел на улицу. Потом опять зашел. Так и мотался, как… В общем, никуда он не ходил, по-моему. Если он и предупредил кого-то, то, наверное, по телефону. А с полчаса назад он открыл магазин. Я наконец смог войти и посмотреть на него. Мне этот тип, откровенно скажу, не понравился. Он похож на гангстера, ушедшего на покой. Эдакий дон Корлеоне. Наверняка с ним что-то нечисто! Держу пари, что эти его железяки никто не покупает, а деньги он делает на том, что скупает краденое!

– Зачем же он скупает краденое, если он ушел на покой? – ласково спросила Маринка, посматривая на Ромку насмешливым взглядом.

– Я не сказал, что он ушел на покой! – проворчал Ромка. – Я сказал, что он похож… Но он, конечно, не гангстер, а самый обыкновенный барыга!

– Вынуждена тебя разочаровать, – заметила я. – Недавно этот барыга мне звонил. Он согласен вернуть телевизор Петяйкину, причем безо всякой компенсации. Это раз. Во-вторых, никаких признаков криминала я у него дома не заметила. Напротив, все очень чинно и благородно. У него там прекрасная мастерская, где господин Блох изготавливает уникальные украшения. В-третьих, Сергей Иванович навел справки – наш ювелир в поле зрения правоохранительных органов не попадал. За ним все чисто. И наконец, он сообщил мне номер автомобиля, на котором к нему приехал человек, продавший телевизор.

Ромка раздумывал ровно секунду, а потом упрямо мотнул головой.

– Вы меня не убедили, Ольга Юрьевна! – заявил он. – Отвечаю по пунктам. Телевизор он согласился вернуть, потому что испугался. Дома вы ничего не обнаружили, потому что этот тип вас ждал и заранее подготовился. Милиция о нем не знает, потому что она вообще ни о ком ничего не знает, а номер автомобиля он мог просто выдумать.

– В общем, пора его брать! – иронически заметила Маринка.

Ромка недовольно покосился на нее.

– Брать – не брать, а из поля зрения выпускать его рано! – убежденно сказал он. – Вы еще вспомните мои слова!

– Все может быть, – миролюбиво сказала я. – Только мне он не показался таким уж зловещим. Кстати, он совсем не старался мне понравиться и вел себя довольно вызывающе. Если ему есть что скрывать, не разумнее ли было держаться иначе?

– Он это просчитал, – не сдавался Ромка. – И выбрал безошибочную тактику. Ему удалось запудрить вам мозги…

– Рома! – воскликнула я. – Что за выражения? Ты бы еще сказал, что меня водят за нос!

Наш курьер смутился и покраснел. Ему действительно было неудобно, что он допустил в отношении меня далеко не парламентское выражение – обычно он себе этого не позволял. А тут еще и Маринка выскочила со своим замечанием:

– Ромка просто злится, потому что ему пришлось четыре часа торчать на улице! А сегодня сыро, и посмотрите, какой ветер! Конечно, он замерз! И еще эта дурацкая привычка ходить без шапки!

– И ничего я не замерз! – буркнул вконец сконфуженный Ромка. – Прекрасная погода! И вообще при чем тут это? Я говорю, что думаю… А если вы не хотите прислушиваться – это ваше дело. Потом вспомните!.. Что же, интересно, ваш Блох так боится милиции, если он кругом чист?

– Какой ты ехидный, Ромочка! – неодобрительно произнесла Марина. – А между прочим, все нормальные люди боятся милиции. Это – вполне естественное чувство. Ты этого по своей молодости и наивности просто не понимаешь, и в этом твоя главная проблема! – Она тяжело вздохнула, давая понять, как ей жалко несмышленого Ромку.

Маринка обожала поддразнивать Ромку, и он всегда покупался. В результате между ними то и дело вспыхивали перепалки, которые, по правде сказать, никому не доставляли удовольствия, кроме моей подруги.

Я поняла, что, если не вмешаюсь, нас опять ждет шумное и бессмысленное препирательство.

– Заткнитесь оба! – грубо сказала я. – Если у Ромки и существует проблема, так она заключается в том, что он принимает твою болтовню за чистую монету! Обсудить этот вопрос можете после работы, а сейчас давайте говорить по существу. Сергей Иванович давно хочет что-то сказать, а вы не даете ему и рта раскрыть!

Маринка смущенно потупила очи. Сергей Иванович понимающе улыбнулся.

– Молодость! – с оттенком зависти прокомментировал он. – Привилегия молодости – смеяться, говорить глупости, ходить зимой без шапки, наконец! Несносная молодость! – с лукавой улыбкой добавил он. – Но хуже всего то, что она так быстро проходит!

Выслушав это лирическое отступление, Маринка скорбно возвела глаза к потолку. Заметив это, Кряжимский опять улыбнулся – теперь грустно – и сказал:

– Но давайте о деле! Ольга Юрьевна, вашу информацию о телевизоре мы уже переварили, так сказать. А удалось ли вам выяснить что-нибудь о том неудачном ограблении?

– Очень немного, – ответила я. – Адам Станиславович пребывал в растрепанных чувствах, а про ограбление вообще говорил с большим раздражением. Он назвал злоумышленника идиотом и маргиналом и высказался в том смысле, что этот тип сам не понимал, чего хочет, когда лез в магазин. Но, между прочим, при появлении милиции он не замедлил воспользоваться пистолетом, который был при нем. Слава богу, обошлось без стрельбы – оружие почему-то не сработало. Когда он понял, что пистолет не выстрелит, так растерялся, что практически не сопротивлялся.

– Случайный налет со случайным оружием? – задумчиво проговорил Кряжимский.

– Не знаю. Но, по-моему, Блох не придает этому инциденту никакого значения. Думаю, у него действительно имеются неплохие связи среди сильных мира сего, и он чувствует себя довольно уверенно. Кстати, для Ромки специально скажу – нежелание связываться лишний раз с милицией не обязательно свидетельствует о нечистой совести. Блох старательно выстраивает образ респектабельного бизнесмена – зачем ему впутываться в скандал по поводу украденного телевизора? Я вообще считаю, что за ним водится лишь один грешок – уклонение от налогов. В Штатах это считается тяжелым обвинением, а у нас самое обыденное дело. У нас от налогов не уклоняется только очень ленивый.

– Любопытно будет узнать, что выяснило следствие, – заметил Кряжимский. – Все-таки необычный случай. Может быть, это звучит слегка кощунственно, но в чем-то даже забавный. Кстати, может быть, имеет смысл ввести рубрику – что-нибудь вроде «Курьезные преступления» – как вы полагаете?

– Боюсь, такая рубрика быстро захиреет, – ответила я. – Материала не наберется.

– Может быть, вы и правы, – качая головой, сказал Кряжимский. – Но я только высказал гипотезу, которая неожиданно у меня возникла.

– Мы вернемся к ней позже, – пообещала я. – А теперь давайте подумаем, что делать дальше. Адам Станиславович просил подъехать к нему за телевизором после закрытия магазина. По понятным причинам он не хочет афишировать свои личные дела. Кроме того, мы договорились, что в контакт с Петяйкиным Блох вступать не будет. Звоня ему, он представился сотрудником нашей редакции. Так что агроном, скорее всего, уже завтра к нам нагрянет. Думаю, мы приготовим ему приятный сюрприз. Но нам теперь нужно заняться тем неизвестным, который продал Блоху телевизор. Мы знаем, что его, возможно, зовут Анатолием, что у него невзрачная внешность, и знаем номер машины, на которой он приехал.

– Машиной я займусь, – сказал Кряжимский. – Но это уже завтра с утра. Сегодня не получится. По российскому обычаю после обеда почти невозможно застать на месте кого бы то ни было.

– Номер машины – не слишком надежная зацепка, – продолжила я. – Ромка сказал, что Блох мог его попросту выдумать. Я не считаю, что он его выдумал, но он мог ошибиться. Кроме того, номер может оказаться фальшивым, машина может быть угнанной – да мало ли что! Поэтому хорошо бы присмотреться к соседу Блоха Тимуру. Хотя Адам Станиславович отрицает знакомство Тимура с Толяном, я не стала бы исключать такой возможности. Не исключено, что Толян появился во дворе не случайно, а по рекомендации Тимура.

– Как же мы к нему присмотримся, если не знаем ни его фамилии, ни где он бывает? – спросил Ромка. – И вообще никто из нас его в глаза не видел.

– Вообще-то, я видела. И найти его совсем несложно. Но займемся мы им, только если убедимся, что машина – это ложный след. Не стоит без надобности расширять круг подозреваемых. Хотя, в каком-то смысле этот Тимур просто располагает к подозрительности – нигде не работает, у него золотые руки и вдобавок Толяна знает…

– Мало ли кто кого знает, – философски заметила Маринка, которой вся эта волынка, похоже, до смерти надоела. – Мы тоже кого только не знаем, вот и выходит, что мы самые подозрительные и есть!

Вечером Виктор заехал за мной, и мы отправились к Адаму Станиславовичу. Уже стемнело, и не стоило опасаться, что при передаче телевизора будет много свидетелей. К вечеру похолодало, и усилился ветер – погодка располагала сидеть дома, а не торчать во дворе, где темно и холодно. Так оно и оказалось – ледяной ветер даже с проспекта выдул почти всех прохожих, и он казался вымершим. Темные дома, подсвеченные призрачным огнем реклам, туманная полоса покрытого ледяной коркой асфальта, стонущие от ветра деревья – пейзаж вызывал тоску и заставлял усомниться, что уже пришла весна. Что ж, март – это суровый месяц.

Во дворе, где жил Блох, было почти темно – горели только окна в квартирах, а специального освещения здесь не полагалось. Виктор остановил машину у подъезда, и я отправилась звонить.

Адам Станиславович меня ждал – едва углядев в «глазок» мое лицо, он отпер дверь.

– Добрый вечер! – сварливо сказал он. – Хотя лично мне он не кажется таковым… Вы, разумеется, приехали за телевизором? Что же, я умываю руки. Но только, надеюсь, вы не полагаете, что я еще буду сам его грузить? Благодарю покорно!

– Благодарю вам, как говорят в Одессе? – улыбнулась я. – Не беспокойтесь. Со мной грубая мужская сила. Сейчас я позову Виктора.

Я сходила за своим помощником, и вернулись мы уже вдвоем. Блох не слишком одобрительно оглядел долговязую фигуру нашего фотографа и вместо приветствия ограничился коротким кивком. Далее он, не тратя времени зря, повел нас – но не в спальню, как я ожидала, а на кухню. Красавец телевизор стоял там. Адам Станиславович широким жестом указал на него, предлагая приступить к делу.

– Упаковка, – насупившись, сказал Виктор.

Адам Станиславович сердито сверкнул глазами и ничего не ответил.

– Упаковка приказала долго жить, – сказала я. – Ничего не поделаешь. Как пелось в одной песенке: «Не прожить нам в мире этом…»

– Да, без потерь! – с раздражением закончил он песенную строчку. – Но учтите, что я теряю куда больше!

– Доброе имя того стоит! – успокаивающе заметила я.

Адам Станиславович не нашелся, что на это ответить. Он только махнул рукой. Виктор расценил это как сигнал к действию и сгреб телевизор своими цепкими ручищами. Я побежала открывать ему дверь.

Когда мы затискали телевизор на заднее сиденье машины и собирались распрощаться с Адамом Станиславовичем, который выглядывал из освещенного подъезда, во дворе неожиданно объявился новый персонаж.

Он вынырнул из черной дыры подворотни и неслышными шагами подошел к машине. Заметив неожиданно выросшую рядом фигуру, я невольно вздрогнула.

– Добрый вечер! – сдержанно сказал человек и небрежным жестом коснулся козырька кожаной кепки.

Тут я его узнала – это был Тимур – сосед-сантехник. Он цепко оглядел меня, Виктора, салон машины и недоуменно поднял одну бровь. Потом он обернулся к стоящему в дверях Блоху и приветственно махнул рукой.

– Доброго вечера, Адам Станиславович! – негромко выкрикнул он. – Не ваш телевизор, часом? Неужели не понравился? – В этом вопросе, как мне показалось, прозвучали какие-то ревнивые нотки.

– В ремонт отдаю, Тимур! – буркнул Блох, чтобы отвязаться. – Что-то барахлит там, не знаю…

– «Соня» барахлит?! – изумился Тимур. – Небывалый случай! А что ж мне не сказали? Я бы посмотрел…

– А ты и в этом понимаешь? – в свою очередь изумился Адам Станиславович. – Не знал, что ты такой полиглот! Вроде за тобой таких талантов не водилось?

– Русский человек – он блоху подковал! – самодовольно заявил Тимур. – Что нам какая-то «Соня»! Напрасно вы это, Адам Станиславович! – Он поцокал языком. – Техника тонкая, возить туда-сюда не рекомендуется… Может, передумаем? Я бы прямо сейчас и занялся… Давайте-ка ящик обратно, а, молодые люди? – предложил он, оборачиваясь ко мне.

Глаза наши оказались совсем рядом. Взгляд Тимура мне решительно не понравился – он был недобрый, слишком уверенный и, как мне показалось, даже слегка презрительный. По-видимому, я у него тоже не вызывала восторга.

– Простите, не знаю, как вас звать-величать, – заметила я. – Но ваше предложение не принимается. Вопрос уже решен.

– Вот оно как! – с непонятным выражением произнес Тимур. – Вопрос, значит, решен? Вон, значит, какие мы решительные? А решать, между прочим, здесь может один человек – хозяин, Адам Станиславович, значит.

Блох не слышал, о чем мы говорим, но это ему было неинтересно. Он замахал руками и сердито крикнул:

– Ну, все! Прощайте! Я ушел – холодно!

Он с треском захлопнул дверь и исчез.

– Ну, вы слышали? – сказала я. – Вопрос решен. До свидания!

– Погоди! – бесцеремонно сказал Тимур.

Он, не торопясь, полез в карман и вытащил пачку сигарет. Достал одну, зажал узкими губами и принялся шарить по карманам в поисках зажигалки. И все это, не сводя с меня пристального неприятного взгляда.

Ужасно хотелось послать его подальше, но профессиональное любопытство взяло во мне верх. Я терпеливо дождалась, пока Тимур прикурит и выпустит изо рта облако дыма. По-моему, он намеревался выпустить его мне в лицо, и только ветер помешал ему это сделать.

Не знаю, кем был Тимур в действительности, по повадкам он чересчур смахивал на урку, и это только укрепило меня в подозрениях.

– Откуда ты такая решительная? – наконец развязно спросил Тимур. – Может, дашь телефончик? Вдруг мне тоже понадобится… телевизор починить? – Он плотоядно усмехнулся.

– Телефон могу, – спокойно ответила я. – Он очень простой. Звони – «02», не ошибешься!

– Чего-то ты путаешь! – не смутившись, продолжил Тимур. – Ноль-два – это ментовка. Зачем мне туда звонить?

Он неспроста вел этот разговор, явно прощупывая меня, пытаясь понять, что мы с Виктором за люди, и это любопытство не было праздным, в этом я могла поклясться. Как ни хотелось сузить мне круг подозреваемых, но без Тимура он, кажется, явно был неполон. Впрочем, я тоже не стала теряться и спросила:

– Как – зачем звонить? А разве тебе нечего сказать ментам? Подумай хорошенько!

Тимур вдруг весь взъерошился, выплюнул сигарету и, сунув руки в карманы, придвинулся ко мне почти вплотную.

– Э, ты чего это здесь гонишь? – хрипло и угрожающе выдохнул он мне в лицо. – Что за гнилой базар?

Я бы сказала, что как раз гнилым было его дыхание. На меня пахнуло такой смесью табака, чеснока, «сучка» и еще черт знает чего, что я отшатнулась. Воодушевленный, Тимур опять надвинулся на меня и прижал к капоту.

– Ты кто такая? – опять завел он свою песню, рассчитывая психологически раздавить меня. – А ты знаешь, что со мной нельзя так разговаривать?

Не знаю, чего он еще бы наговорил, но к этому времени Виктор уже вылез бесшумно из машины и, не говоря ни слова, сделал что-то такое руками, от чего моего неприятного собеседника вдруг стремительно поволокло в сторону, сбило с ног и распластало по асфальту.

Секунд пять он лежал оглушенный, а потом зашевелился и, приподнявшись на локтях, с изумлением огляделся. Его кожаная кепка слетела головы и теперь лежала где-то в темноте отдельно от хозяина.

– Это ты – меня?! – пораженно проговорил Тимур, останавливая взгляд на Викторе, и тут же добавил: – Так, теперь стой и смотри, что я с тобой сделаю, козел! Я тебя на шнурки порежу!

Виктор легонько подтолкнул меня к машине, а сам продолжал пристально и как бы доброжелательно смотреть на поднимающегося Тимура. Я уже пожалела, что затеяла эту несвоевременную дискуссию – потасовка никак не входила в мои планы. Но откуда было знать, что мастер – золотые руки окажется таким нервным.

Я села на переднее сиденье, надеясь, что Виктор сделает то же самое. Но он не спешил. Тимур уже поднялся и теперь бочком подходил к Виктору, набычившись и поглядывая на него исподлобья. Руки его были опущены и слегка согнуты в локтях.

Ударил он внезапно, снизу – вложив в этот удар всю свою силу и ненависть. Но внезапным этот выпад был только для меня. Я невольно ахнула, а Виктор просто чуть ушел назад, молниеносно подхватил Тимура под локоть и одновременно сделал подсечку. Тимур опять взлетел над землей, распластался в воздухе, как лягушка, и со всего маху хряпнулся спиной об асфальт. Из горла его вырвался какой-то странный шип – точно на секунду открыли баллон с газом.

Виктор сел за руль и захлопнул дверцу. По лицу стало видно, что он очень собой недоволен. Я испытывала чувство вины – ведь вся эта некрасивая сцена произошла из-за меня. Можно было провернуть дело как-то поизящнее. Виктор завел мотор, развернулся и выехал со двора. По-моему, Тимур все еще лежал.

– Как бы ты его не искалечил? – с беспокойством заметила я.

– Оклемается, – коротко бросил Виктор.

Я не стала спорить – квалификация Виктора в этой области была неоспорима.

Глава VI

И вот момент торжества наступил. Телевизор «Сони» возвращался к законному владельцу. С утра он уже стоял в нашей приемной и, по мнению большинства, очень хорошо смотрелся. Но красоваться здесь ему оставалось недолго – я уже успела связаться с Заречным и предупредить Петяйкина. Он обещал выехать немедленно – голос его при этом звучал испуганно и хрипло.

К сожалению, миг торжества могла со мной разделить лишь одна Маринка. Кряжимский отправился выяснять насчет автомобиля; Виктора я послала на место вчерашнего боя – все-таки сердце у меня было неспокойно, и хотелось убедиться, что грубиян Тимур не сделался калекой. Виктор никогда со мной не спорил. Он зачем-то прихватил с собой фотоаппарат и ушел. Может быть, он хотел предъявить мне документальное свидетельство, чтобы я от него отстала.

А наш бедный Ромка заболел. У него поднялась температура, и он остался дома. Четыре часа на коварном мартовском ветру доконали его.

– Все ты виновата! – упрекнула я Маринку. – Накаркала! Без шапки, без шапки…

– Вот у тебя высшее образование, – хладнокровно ответила Маринка. – А ты веришь в бабьи сплетни – наговоры, дурной глаз… Почаще бы смотрела программу «Здоровье». Ромка простыл, а потому и заболел. А не потому, что я сказала. Вот если он прислушается к моим словам, то в следующий раз, когда ты заставишь торчать его на морозе…

– Что ты несешь? – возмутилась я. – Кого это я заставляла? Это было обоюдное решение.

– Решение обоюдное, а заболел один Ромка, – заметила Маринка и вдруг добавила безо всякой логики. – И вообще, на носу Восьмое марта, а настроение совсем не праздничное! Тоска!

– Это надо понимать так, что в настоящий момент некому преподнести тебе в торжественный день скромный букет фиалок? – спросила я.

– Именно так и надо понимать, – грустно ответила Маринка.

– Неужели никого нет? – изумилась я.

Личико Маринки сложилось в презрительную гримаску.

– Ага! Претендентов, разумеется, полно – но все это не то! Один мусор, – печально поведала она. – У меня такое впечатление, что в мире не осталось ни одного интересного мужчины.

– Ну, в мире-то, наверное, можно отыскать одного-двух, – успокоила ее я. – Не стоит отчаиваться. Может быть, тебе стоит сменить обстановку?

На самом деле я нисколько не возражала против временного Маринкиного одиночества – в такие периоды ее работоспособность значительно повышалась, и сама она не влипала ни в какие истории. Это было эгоистическое чувство, поэтому я старалась его не показывать. Поэтому и про обстановку ляпнула. Вообще же, если бы Маринке вдруг пришло в голову последовать моему неосторожному совету, это было бы для меня настоящим ударом. Сознание только того, что придется начинать день без волшебного напитка, сваренного ее искусными руками, убивало на месте.

Но я так и не успела выяснить, насколько глубоко проникли мои легкомысленные слова в сердце подруги. Внезапно и шумно распахнулась дверь, и в приемную ввалился господин Петяйкин, да не один, а в сопровождении еще одного мордастого громилы – видимо, он больше не рисковал наведываться в город без подмоги.

На этот раз никакой торжественности в его облике не было. Агроном был одет в какой-то замызганный плащ, мятые брюки, а на голове его красовалась видавшая виды шляпа с крошечными полями. Его спутник придерживался той же моды, но вдобавок на нем были сапоги сорок пятого размера, до колен перепачканные грязью. Наш сверкающий пол сразу покрылся отпечатками рубчатых подошв. Они были чернее антрацита. В комнате запахло навозом, соляркой и дегтем.

Громила оказался застенчивым и милым человеком. С ужасом поглядев на собственные следы, он сдернул с головы шляпу и задушенным голосом сказал:

– Прошу прощения – наследил маленько! Распутица у нас… Не убережешься! Ежели желаете, я все здесь подотру…

– Не выдумывайте! – сердито сказала я. – Лучше присаживайтесь! И вы, Федор Ильич, и вы… как вас, простите?

– Это… Благолепов моя фамилия, – смущенно сообщил великан. – Только мы вас отвлекать не будем. Вот Федор заберет технику…

Федор между тем как завороженный таращился на великолепный аппарат фирмы «Сони», забыв обо всем на свете. Я ожидала взрыва восторга, может быть, бурных объятий и даже предложения раздавить бутылочку. Но на грубоватом лице Петяйкина никакой особенной радости что-то не появлялось. Наконец он прервал молчание и, указав пальцем на телевизор, осторожно спросил:

– А чего это он без коробки?

Благолепов переступил с ноги на ногу и пробасил:

– Да ладно тебе, Федор! В коробке – без коробки! Тебе ее солить, что ли? Ящик твой? Ну так радуйся! Берем его, и все дела!

– Мой в коробке был, – озадаченно сказал Петяйкин.

– Увы, коробка погибла безвозвратно, – заметила я. – Придется вам с этим смириться.

– Вот это номер, – тем же тоном проговорил Петяйкин. – А документы на него где?

Я развела руками.

– Судьба документов еще более загадочна. Все, что мы могли сделать, это найти сам телевизор – уж не обессудьте!

Петяйкин сумрачно воззрился на меня.

– Хорошо говорить, когда тебя это не касается, – пробурчал он. – Я теперь куда без документов? А если починка? На него гарантия имеется – а где она теперь, эта гарантия? Может, из него половину деталей повытаскали?

Признаться, я не ожидала такой придирчивости. Выходило, будто я пытаюсь всучить господину Петяйкину какую-то постороннюю, нестоящую вещь, а вдобавок мне намекнули на возможную непорядочность. И в самом деле, куда могла деться такая большая и роскошная коробка?

Настроение у меня мгновенно испортилось. Главное, этот тип даже не поинтересовался, чего мне стоило вернуть его дурацкий телевизор. Постепенно я начала заводиться.

– Телевизор мы сейчас включим, – сказала я. – И вы убедитесь, что все детали на месте. А вот у меня возникли некоторые сомнения… Сдается мне, что это вовсе не ваш телевизор!

Лицо Петяйкина налилось краской.

– То есть как это – не мой? – настороженно спросил он. – Когда я его своими руками… Я же на нем каждую кнопочку… Вы со мной шутки шутить собрались?

Благолепов предусмотрительно сгреб его за локоть и укоризненно прогудел:

– Я тебе говорил… Ты, знай, свое… Ясное дело, люди обиделись! Теперь вот зря съездили!

– Как это зря! Отдавай мне мой телевизор, документ, тару – все отдавай! А то я быстро! Думаете, управы на вас нет? Я найду!

– Ты что разбушевался? – урезонивал его Благолепов, виновато косясь на меня. – Люди подумают, что мы с тобой не просохли еще! Ты же с образованием человек, имей совесть!

Вот тут я пожалела, что отослала Виктора. Если бы не благородство петяйкинского спутника, нам бы пришлось туго. Ситуация была на редкость абсурдной, и я не знала, как ее разрешить. Но тут на помощь мне пришла Маринка.

– Я сейчас снимаю трубку, – железным голосом сказала она, – и звоню прямо в милицию! Будете объясняться в отделении, мужчина! Коробку ему подавай! Вот в милиции тебе и дадут коробку – из бетона, с решетками! Ему краденое вернули, а он еще выпендривается!

Петяйкин, выпучив глаза, уставился на нее. Я думала, что сейчас он сотрет мою секретаршу в порошок. Но этого не произошло. Краска постепенно схлынула с лица агронома, он притих, вытащил из кармана грязноватый носовой платок и вытер вспотевший лоб. Потом подумал и сказал тоном ниже:

– Ишь ты, какая! В милицию! Меня же обокрали – и меня же в милицию. Не выйдет! Привыкли тут козырять – чуть что – в милицию. За телевизор, конечно, спасибо, но вообще неаккуратно это… Некомплект! Ну да ладно, на нет и суда нет! Забираем!

– Давно бы так! – удовлетворенно выдохнул Благолепов, отпуская его руку.

– А вот и не забираем! – злорадно произнесла я. – Докажите сначала, что ваш телевизор! Я теперь и сама сомневаюсь – может, это какой посторонний телевизор? Может, за ним завтра настоящий хозяин придет? Доказательства у вас имеются?

Ошарашенный Петяйкин исподлобья уставился на меня.

– Какие такие доказательства? – недоверчиво спросил он. – Мы ж с вами вместе у следователя были, заявление составляли… Я там все приметы указал – неужто не помните?

– Мало ли что я помню… Я не присутствовала, когда вы телевизор покупали. Может, вы все выдумали? Позавидовали на чужой?..

– Да ты что?! – задохнулся Петяйкин. – Да я… Христом-богом! Да хоть сейчас в магазин поедем! Продавец подтвердит… Да ты меня без ножа режешь! Я как опять в Заречное без телевизора вернусь? Да меня все село засмеет!

– Говорил я тебе! – укоризненно пробасил Благолепов.

Петяйкин замолчал, беспомощно глядя на меня. Кассовый чек был у меня под рукой. И хоть я наизусть помнила, что на нем написано, я строго всмотрелась в квадратик бумаги и спросила:

– Можете назвать дату, время и стоимость покупки?

Петяйкин на секунду опешил, надул щеки от напряжения, а потом выпалил:

– Шестнадцатого февраля, восемнадцать-пятнадцать, одиннадцать тысяч восемьсот рублей шестьдесят четыре копейки!

Я выдержала секундную паузу, а потом снисходительно заметила:

– Вроде сходится. Похоже, вы не соврали. Ну, а если что – мы знаем, где вас искать.

– Да ты что?!. Да я… Да как ты могла?.. – задергался Петяйкин.

Я махнула рукой.

– Забирайте телевизор, и чтобы духу вашего здесь не было!

Не могу поручиться за Федора Ильича, но Благолепов от моего предложения просто пришел в восторг. Его квадратное добродушное лицо засияло, и он тут же меня заверил:

– В минуту управимся!

После чего попытался подойти к телевизору в своих сапожищах на цыпочках, что, разумеется, ему не удалось, но выглядело исключительно забавно и трогательно. Подняв тяжелый аппарат как пушинку, он тем же манером, но уже пятясь, выбрался из комнаты, а Федор Ильич, чтобы скрыть смущение, хлопотливо раскрывал перед ним двери и зычно инструктировал его на ходу, как правильно нести груз.

Когда они наконец ушли и все стихло, мы с Маринкой переглянулись и, не выдержав, расхохотались.

– Ну, что – получила? – спросила Маринка. – Благодари меня! А то пришлось бы тебе сейчас писать докладную по поводу пропавшей коробки! В следующий раз прежде, чем творить добро, хорошенько подумай! Или тебе неизвестно, что инициатива наказуема?

– А что, собственно, случилось? – ответила я. – Справедливость восторжествовала. А Петяйкин уже сказал спасибо. Правда, на фоне других слов это прозвучало не так ярко, но что поделаешь? Человек был немного взволнован.

– Противный все-таки тип! – вздохнула Маринка. – Он мне в тот раз еще не понравился. Зато этот, который с ним был… Благолепов! Какая прелесть!

– Ну вот видишь! – многозначительно заметила я. – А ты страдала, что нет настоящих мужчин! А тут такой экземпляр, да еще совсем рядом! До Заречного какой-нибудь час езды – ну, делая скидку на распутицу, полтора… Что бы тебе туда не съездить?

Маринка наморщила лоб, серьезно задумалась, а потом обреченно махнула рукой.

– Ничего не выйдет! – сказала она. – Этот организм в условиях большого города не выживет. Не его ареал. А у меня, как подумаю про деревню, просто мороз по коже идет! Ты только представь себе – печь топить, корову доить, картошку копать, и вдобавок во дворе! Я не выдержу…

– Но ты же и не пробовала! – подзадорила я ее.

Маринка решительно мотнула головой.