Текст книги "Генерал Власов"

Автор книги: Свен Штеенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Первая крупная операция соединения, в которой задействовались триста человек под началом Бочарова, имела место в мае 1942 г. в районе Ельни. В их задачу входило попробовать на прочность боевую готовность и боевой дух корпуса под командованием генерала Белова, который немцы окружили, но который через лесистые районы все же сохранил сообщение с другими силами Красной Армии. Несмотря на несколько острых моментов, – происходили сильные столкновения с частями корпуса, а майор Бочаров даже на некоторое время попал в плен, – операция завершилась полным успехом. Среди всего прочего, на сторону РННА в полном составе перешло разведывательное подразделение под командованием Героя Советского Союза старшего лейтенанта Князева. (Однако Князев и двадцать человек из его отряда впоследствии вновь перебежали на сторону Советов, когда решили, что немцы ведут себя не как искренние союзники. Он откровенно обсуждал обстановку с Кромиади, которому объяснил, что Сталин – безусловное зло, но подчинение России немцам еще хуже.)

Дальнейшие победы записали на свой счет подразделения под командованием лейтенанта графа Ламсдорфа, майора Риля и майора Грачева. Кроме того, один батальон РННА был переброшен в Шклов для охраны района. Немецкие официальные лица на торжественной церемонии передали власть русским. Данный акт поднял настроение населения, которое считало РННА своей собственной национальной армией. Существовали большие надежды на дальнейшее продвижение в плане обеспечения русских национальных интересов. Местная самооборона видела себя частью РННА, большое количество людей искало возможности вступить в ее ряды. Советское руководство обратило на процесс становления движения пристальное внимание. Были отправлены агенты с целью внедрения в состав РННА и деморализации ее рядов.

В июне часть посетил начальник штаба группы армий генерал Вёлер. Скоро между ним и Геттинг-Зеебургом произошло столкновение. Несдержанный и раздражительный Вёлер, скверный характер которого не являлся ни для кого секретом, обвинил Геттинг-Зеебурга во лжи на том основании, что тот будто бы предоставил в распоряжение РННА больше оружия, чем необходимо. Геттинг-Зеебург потребовал разбирательства. В Берлине, однако, опасались разрастания трений и попросту перевели его в другое место. Сменивший его полковник Гетцель держал дистанцию в данном вопросе, а отношения его с русскими не носили характера теплоты и взаимопонимания. Он не оказывал уже той поддержки части, как его предшественник. Ситуация осложнялась отсутствием такта и понимания со стороны немецких властей, что только углубляло раздражение русских и укрепляло в них чувство обиды. Однако им пришлось скоро испытать и еще один чувствительный удар, когда пришел приказ всем представителям старой эмиграции покинуть оккупированные территории – приказ распространялся среди прочих и на такого популярного командира, как полковник Кромиади. Последний приказ, который он подписал 26 августа 1942 г., являлся вполне типичным для соединения и отражал превалировавшие в нем настроения. Он не содержал ни одного упоминания о немцах, был целиком посвящен теме освобождения родины и заканчивался таким заявлением: «Не забывайте никогда, что вы русские, что страдающая Россия взывает к помощи». [65]65
  Автор располагает текстом приказа.


[Закрыть]

То, насколько сильно русские не доверяли немцам, как отчаянно они искали выхода, показывает вызвавший много споров план дальнейших действий, где обсуждалась в том числе и возможность разоружения и роспуска формирования. На такой случай командование решило уйти в леса и оттуда направить немцам ультиматум с требованием предоставить право сражаться на равных основаниях как отдельному соединению. Немцам пришлось бы считаться с силой этой хорошо вооруженной части, дислоцированной на небольшом расстоянии в тылу от линии фронта. При дальнейшем и более взвешенном рассуждении участники споров все же пришли к выводу, что данный шаг ослабил бы позиции русских патриотов. Но, так или иначе, подобные настроения были очень сильны.

Такое вот положение застали Жиленков и Боярский по своем прибытии в расположение соединения. Нельзя сказать, что они были свободны от предвзятостей – оба опасались, что «старая» эмиграция выражает интересы немцев и создает банды наемников. В свою очередь и соединение встретило новых командиров с недоверием. Жиленков был как-никак партийным функционером и комиссаром, но что еще хуже – первая речь, с которой он обратился к личному составу, изобиловала пропагандистской риторикой и льстивыми реверансами в адрес немцев. Недоверие достигло такой степени, что некоторые офицеры обратились к Кромиади за разрешением ликвидировать Жиленкова – он казался им плохо замаскированным агентом-провокатором.

Личный разговор между Боярским и Кромиади в итоге помог прояснить обстановку – выяснилось, что мнения их совпадают. Боярский заверил собеседника, что Жиленков придерживается тех же позиций, что и они, однако, как бывший комиссар, он находится под постоянной угрозой из-за непредсказуемости немцев и фактически все время балансирует между жизнью и смертью. По сей причине ему до поры до времени приходится декларировать то, во что сам он не верит. Под командованием Жиленкова и Боярского созданная в Осинторфе бригада была придана группе армий «Центр» под наименованием экспериментальное соединение «Центр». Оба офицера быстро осознали, что ей вполне под силу стать ядром освободительной армии, что она располагает потенциалом, который дает шанс путем проведения успешных боевых операций на фронте произвести заметное воздействие на немецкие власти и заставить их обратить на себя должное внимание.

К началу декабря бригада находилась в полной боеготовности. Когда 16 декабря у немцев возникла острая нужда в резервах, Тресков предложил фельдмаршалу фон Клюге послать соединение на фронт. Клюге тотчас же отправился с проверкой в лагерь и остался вполне доволен результатами поездки. Но затем – так, словно хотел соблюсти какие-то формальности, – он вдруг приказал рассредоточить русские части и побатальонно придать их разным немецким соединениям, при этом снабдив личный состав немецким обмундированием. Все доводы Трескова, пытавшегося убедить командующего в том, что подобное решение может нанести серьезный психологический ущерб делу, пропали втуне. Клюге хорошо знал точку зрения Гитлера и не хотел рисковать.

В итоге Герсдорфу пришлось ехать в Осинторф со скверными вестями и с надеждой убедить Жиленкова и Боярского в неизбежной необходимости смириться с ситуацией. Боярский впал в ярость – он считал, что лучше расстрел, чем клеймо наемника. Оба офицера обратились к Клюге с воззванием, в котором упирали на то, что их бригада представляет собой часть будущей русской армии и станет сражаться только в таком качестве. Она была создана с целью освобождения России от большевизма и рассматривала свои взаимоотношения с германской армией как с армией союзнической. В глазах немцев подобная реакция выглядела равносильной мятежу. Тем же вечером, бесцеремонно исключив из процесса переговоров Трескова и Герсдорфа, Клюге направил Жиленкову ультиматум: или он подчинится приказу, или же предстанет перед трибуналом, соединение же будет расформировано.

В этот критический момент вновь вмешался Тресков. Они с Геленом сошлись на том, что Жиленкову и Боярскому необходимо перенести свою деятельности в Берлин с целью организации комитета освобождения. Русские офицеры стали бы тогда «официальными представителями» данного органа, что исключило бы их из числа военнопленных. Затем Тресков послал за обоими русскими офицерами, однако они отказались ехать до получения официального разрешения и гарантий неприкосновенности. Он же объяснил им то, насколько серьезно может пострадать их предприятие и насколько сильно отдалит их от достижения цели неподчинение приказу Клюге, ибо данный факт даст важный козырь в руки противников разумной «восточной политики», кроме того, Тресков пообещал, что будет продолжать курировать часть лично. Прислушавшись к этим доводам, они на следующий день покинули место расположения РННА. Произведенный в полковники майор Риль принял на себя обязанности командира, а майор Безродный – начальника штаба.

Сложилось исключительно неудобное положение, связанное с угрозой резкой смены настроений личного состава. В ночь после того, как было объявлено о разделении бригады на отдельные части и о предстоящем введении немецкого обмундирования, к партизанам дезертировало триста человек. Однако остальные остались и были переброшены в район Бобруйск – Могилев для охраны территории и борьбы с партизанами.

Так закончила свои дни РННА. Первая попытка создания национальной Русской освободительной армии провалилась практически в самом начале.

Чтобы убрать с «линии огня» Жиленкова и Боярского, их отправили в распоряжение отдела иностранных армий Востока. Когда стало ясно, что Клюге не будет стремиться к принятию против них каких-то особых мер, обоих перевели в Берлин. Жиленков остался на Виктория-Штрассе, тогда как Боярского назначили начальником подразделения пропагандистов на северном участке фронта. Рассказанное Жиленковым Власову, с одной стороны, подкрепило убеждение последнего в реальности перспектив задуманного, а с другой стороны, усилило его опасения в отношении позиции Гитлера, особенно в свете того, что ответа на «Смоленскую декларацию» так и не последовало, а решения Имперского министерства по делам оккупированных восточных территорий продолжали носить неразумный характер.

Тем временем, пока Восточное министерство продолжало стойко противостоять упорному давлению отдела пропаганды ОКВ и других структур Вермахта, из самых разных армейских частей на Восточном фронте продолжали-поступать служебные записки с требованиями, в связи с опытом практических действий на местах, немедленным и радикальным образом изменить «восточную политику». В процессе продвижения немцев к Волге и Кавказу местное население выказывало еще большее стремление к сотрудничеству, чем на центральном направлении. На этих территориях не было партизан. По инициативе начальника разведки группы армий «Юг», подполковника фон Фрейтага-Лорингхофена, были немедленно созданы казачьи части для усиления немецкого фронта на огромных просторах от Дона до Волги. В степях Калмыкии сформировали шестнадцать эскадронов калмыков, а вскоре появились и отдельные Туркестанский, Азербайджанский, Грузинский, Армянский и Северокавказский добровольческие легионы. [66]66
  После отступления немцев многим из этих людей пришлось дорогой ценой заплатить за сотрудничество с ними. 27 декабря 1943 г. была упразднена Калмыцкая Автономная Советская Социалистическая Республика, а 11 февраля 1944 г. началась «ликвидация» мусульманских народов Северного Кавказа. Крымские татары, калмыки, чеченцы, ингуши и прочие в массовом порядке отправлялись в Сибирь, как и 1,5 млн. немцев Поволжья (см.: Dallin A. Op. cit. Ss. 263 ff.).


[Закрыть]

В марте 1942 г. под властью немцев находилось свыше шестидесяти или даже семидесяти миллионов советских граждан. От того, сколько ума, такта и искренности проявят ко всем этим людям немецкие военные и гражданские власти, напрямую зависело, будет ли взаимодействие укрепляться, или же расположение местных жителей к немцам в массовом порядке обернется недоверием, враждебностью, а затем и непримиримой ненавистью. Осознание данного факта привело постепенно к кристаллизации мнения армии в отношении нетерпимости текущих методов администрации и неприемлемости планов колонизации. На основании сотен служебных записок, направленных по инстанциям из различных армейских соединений, были написаны соответствующие отчеты генералом фон Роком, [67]67
  От командующего тыловым районом группы армий (ген. Рок) генерал-квартирмейстера OKX, 14 сентября 1942 г. (Цит. по: Dаllin A.Op. cit. Ss. 558 f.).


[Закрыть]полковником Геленом [68]68
  Отдел иностранных армий Востока (Гелен): «Dringende Fragen des Bandenkrieges und der Hilfswilligen-Erfassung» («Срочные вопросы борьбы с бандитизмом и мобилизации «добровольных помощников»), 25 ноября 1942 г.; Dаllin A.Op. cit. Ss. 559 f.


[Закрыть]и полковником фон Тресковым. [69]69
  Оперативный район группы армий «Центр»: «Erfahrungen in der Verwaltung des Landes und politische Zielsetzung» («Опыт управления на местах и выработка политических целей»), 25 декабря 1942 г. Цитируется у Даллина (Op. cit. Ss. 562 f.).


[Закрыть]

Командиры частей в тыловых районах армии, зная о том, что Кейтель блокирует поступление к Гитлеру подобного рода негативной информации, потребовали совещания у Альфреда Розенберга, рейхсминистра по делам оккупированных восточных территорий. Эта встреча состоялась в Берлине 18 декабря 1942 г. Командующий тылом группы армий «Центр», генерал граф Шенкендорф, нарисовал жуткую картину того, какое положение сложилось на местах в результате политики губернаторов (рейхскомиссаров) самого Розенберга и мер, принимаемых Министерством экономики, а также СС и Гестапо. Генералы указывали на то, что угроза роста партизанской деятельности есть прямое следствие такого рода действий властей, а также и на то, какой резонанс они могут вызвать в добровольческих частях.

Тонкости различий во взглядах Гитлера и Розенберга на «восточную политику» оставались для генералов книгой за семью печатями. Они упирали на необходимость для Германии поддерживать дружественные отношения с русским народом также и в будущем, а кроме того, на то, что сейчас Германия прилагает максимум усилий для исключения в дальнейшей перспективе такого сотрудничества в принципе. Они предоставляли исключительно трезвую и непредвзятую оценку военной обстановки и постоянно подчеркивали факт неизменного ослабления позиции немцев, исправить которую представлялось возможным только через сотрудничество с населением. Шенкендорф попросил Розенберга сказать фюреру всю правду. Он заявил, что не верит в наличие у Гитлера ясного представления о происходящем на советских территориях, оккупированных Вермахтом и управляемых Восточным министерством.

Розенберг явно не остался глух ко всему тому, что узнал. Помимо комендантов армейских тыловых районов, на встрече присутствовали представители всех отделов Генерального штаба, и все эти офицеры совершенно очевидно держались единой точки зрения. Мнение круга лиц, группировавшихся теперь вокруг Власова, было услышано и зазвучало на более высоком уровне – теперь и немецкие военные не сомневались в справедливости следующего заявления: «Завоевание России под силу только самим русским». Подполковник Шмидт фон Альтенштадт указал, что если немцы не изменят существующего положения, те полмиллиона русских, что приписаны к частям Вермахта, послужат в дальнейшем источником непредсказуемых бед. Он добавил, что нет никакого сомнения во все еще сохраняющемся у этих людей стремлении выступать с оружием в руках против сталинского режима, но им необходимы твердые свидетельства того, что существующая политика будет сдана немцами на свалку.

Нет ничего случайного в том, что присутствовавшие на совещании офицеры представляли военные, а не моральные причины необходимости срочной смены «восточной политики». Они знали, что соображения морали для Гитлера пустой звук. Не случайно и то, что ни один из них не высказывался за разделение России. Для них не подлежало сомнению то, что уничтожить диктатуру Сталина можно лишь общими силами всех регионов и потому планы перекройки страны лишь сыграют на руку советскому режиму.

Розенберг обещал содействие в деле изменения «восточной политики». [70]70
  Совещание проходило 18 декабря 1942 г. Протоколы датированы 4 января 1943 г. ( Dаllin A. Op. cit. Ss. 163, 560).


[Закрыть]21 декабря он направил меморандум Гитлеру, в котором суммировал основные доводы, прозвучавшие на совещании, и попросил у фюрера разрешения обратиться с личным докладом. Гитлер вскоре принял его, однако неизменно настаивал на том, что дело генералов воевать, а не заниматься политикой. Тем не менее вполне вероятно, что под воздействием доводов, обрушенных Вермахтом на Розенберга, 12 января 1943 г. Гитлер дал добро «Смоленской декларации». Однако он запретил какое бы то ни было распространение заявления на немецкой стороне – только по ту сторону линии фронта.

Поскольку отдел пропаганды ОКВ уже провел все детальные приготовления, колесо кампании завертелось немедленно. Миллионы листовок были распространены на всех фронтах, но некоторые из них – как втайне и планировалось – «случайно» попали и на оккупированные территории. Успех операции превзошел все самые оптимистические ожидания тех, кто окружал Гелена и Гроте. Первые же донесения со всех участков фронта говорили о значительном росте числа перебежчиков – почти все они без исключения просили о включении их в освободительную армию Власова. Немного позднее поступили данные о реакции на оккупированных территориях. В донесениях говорилось о «глубокой заинтересованности и всеобщем одобрении»; население ожидало «дальнейших шагов в данном направлении»; было «чрезвычайно важно предоставить Освободительному комитету реальную власть, чтобы не утратить доверия к пропаганде». [71]71
  Цит. по: Dаllin A.Op. cit. S. 580.


[Закрыть]

Волнительное ожидание охватило многие слои общества. После всех сомнений в искренности немецкого руководства, всего того отчаяния, которое приносила его политическая близорукость, наконец-то стало казаться, что изменения неизбежны. Те из немцев на оккупированных территориях, которые встречались с русскими и пользовались их доверием, то и дело слышали одни и те же нетерпеливые вопросы. Русские добровольцы требовали своего включения в Русскую освободительную армию, или РОА. [72]72
  Из дневника автора.


[Закрыть]Никто из них даже не знал, что РОА не существует, что «Смоленский комитет» – «бумажная» организация. Между тем их реакция стала политической реальностью, с которой противники официальной политики надеялись укрепить свои позиции.

– Джинн вырвался из бутылки. Пусть попробуют теперь запихать его обратно, – заявил Зыков, [73]73
  Китаев М.Указ. соч. С. 6.


[Закрыть]выразив не только надежды, но и злобную радость окружения Власова.

Дату одобрения «Смоленской декларации» можно было рассматривать как день рождения Русского освободительного движения. Впервые скрытые под ним силы получили программу, в первый раз были озвучены цели борьбы, а не просто идентифицирован враг. Интересно отметить, что этот документ, несмотря на «патронаж» Гитлера, выражал демократические идеалы.

Советский пропагандистский аппарат продолжал хранить молчание. Между тем на места спускались приказы немедленно уничтожать листовки, любого, кто занимался их распространением, ждала смерть. Сталин осознал то, какую угрозу представляло освободительное движение для правительства, о чем свидетельствуют далеко идущие изменения политической линии. Коммунисты вдруг принялись призывать советских граждан к «народной борьбе за освобождение отчизны». Правительство, уничтожившее множество священников и еще недавно закрывавшее церкви, разрешило службы во многих из них. Погоны, прежде считавшиеся атрибутом буржуазии, вновь заняли место в комплектах обмундирования; появились награды с именами национальных героев прошлого – царских генералов Суворова и Кутузова; кроме того, был распущен Коминтерн.

Почти четверть века партия стремилась к созданию «нового советского человека», теперь, похоже, все труды пошли насмарку. Сталин не мог призывать народ на защиту социалистической (коммунистической) системы и на борьбу за международный коммунизм, вместо этого ему пришлось сзывать народ на смертный бой за родину. Его пропаганда возымела действие не в последнюю очередь из-за разочарования в немцах. Многие начинали думать, что коммунизму придется меняться под давлением армии-победительницы. На оккупированных территориях партизаны принялись сеять слухи, что будто бы ни Освободительный комитет, ни РОА, ни сам Власов не были на самом деле на стороне немцев, а что все в действительности являлось пропагандистским трюком. И чем дольше не поступало никаких известий о прогрессе у лидеров освободительного движения, тем более достоверными казались слухи.

Глава IV
Борьба за свободу действий

По мере роста в руководствах групп армий озабоченности в отношении обстановки на фронте и в тылу, у военных все более крепла уверенность в необходимости посещения Власовым оккупированных районов. Клюге и Шенкендорф согласились принять на себя ответственность за данный шаг, с тем чтобы не терять времени, пока будут идти согласования в высших эшелонах власти. Принимая во внимание настроение населения и личного состава добровольческих частей, приезд Власова становился просто необходимым. Хотя Клюге и Шенкендорф официально «обезопасили» турне Власова как «пропагандистское», Мартин и Гроте отлично понимали, насколько рискованным может стать данный шаг для них самих и для их предприятия. Тем не менее они продолжали заниматься приготовлениями к поездке Власова.

Поначалу Власов ехать отказывался. Пока комитет не получил официального одобрения, пока освободительная армия оставалась по сути дела фикцией, он не мог обещать ничего из того, что будут ожидать от него население и добровольцы в вооруженных формированиях. Долгие споры и обсуждения с другими русскими, однако, убеждали его не сдаваться. Пусть даже «Смоленская декларация» и не смогла поколебать упорства ставки фюрера, приезд Власова, как считали они, повлечет за собой столь сильные демонстрации того, какие чувства владеют народом, что отмахнуться от этого будет уже невозможно.

Принимая во внимание важность фигуры Власова и его открытого выступления против советского режима, порой просто поражаешься тому, сколь смехотворно ничтожными бывали те препятствия, которые поглощали энергию его немецких покровителей в штабах Вермахта на самом высоком уровне. Так, например, некоторым офицерам из отдела пропаганды приходилось платить за его одежду из личного кармана просто потому, что он не мог появиться перед людьми, скажем, в поношенных костюмах. Власов не мог ходить в немецком обмундировании, о советском же и вовсе речь не шла, поскольку данное обстоятельство плохо бы повлияло на население, а формы Русской освободительной армии не существовало, как не существовало и самой армии. Итак, Власов был обречен до конца дней ходить в неком мундире, появившемся на свет в результате импровизации его «крестных отцов». После нескольких суток упорных поисков Штрикфельдт добыл, наконец, некое подобие военной формы, состоявшей из черных брюк с красными генеральскими лампасами, темно-коричневого кителя без петлиц и погон и того же цвета шинели с красными отворотами. В Смоленске капитан Петерсон заменил серебряные пуговицы золотыми, положенными генералам.

Более не рассматривавшийся немцами как военнопленный, Власов занимал небольшой, скудно обставленный номер во второсортной гостинице «Русский Двор» в центре Берлина. Штрикфельдт попросил его выехать в поездку 25 февраля 1943 г. в сопровождении офицера разведки из штаба Шенкендорфа подполковника Владимира Шубута и капитана Петерсона, которого он уже знал по Лётцену и которому предстояло взять на себя обязанности переводчика. [74]74
  Информация относительно путешествия Власова получена в беседах с Петерсоном и Шубутом.


[Закрыть]В спальном вагоне почтового поезда они с Силезского вокзала в Берлине выехали в Лётцен, а уже оттуда на военном эшелоне с возвращающимися на фронт отпускниками в Смоленск.

Генерал фон Шенкендорф принял Власова в своей штаб-квартире на окраине города. Они обсудили вопросы ставшей насущно необходимой политической борьбы, ее перспективы и возможности. Затем Власов побывал в соборе, который до оккупации города Вермахтом служил в качестве зернохранилища, и имел продолжительную беседу со священником. Вечером того же дня в местном театре в обстановке всеобщего подъема состоялось первое со дня плена выступление Власова перед большой группой русских.

Глубокий и зычный голос Власова был хорошо слышен отовсюду в зале. Говорил он просто, легко подбирая подходящие сравнения, и немедленно добился отклика у слушателей. Будучи сам человеком из народа, он хорошо знал, чем взять аудиторию. Он так и излучал уверенность, убежденность и властность.

Начал Власов с того, что коротко описал свою служебную карьеру в Красной Армии и обрисовал причины того, почему повернул оружие против Сталина. Он говорил о целях освободительного движения и о том, что после победы Россия должна будет занять надлежащее место в европейском содружестве стран и народов. Он упирал на то, что русским, и никому иному, должна принадлежать роль ниспровергателей Сталина. Несмотря на то что союзниками в их борьбе станут немцы, национал-социализм не будет перенесен на российскую почву. Русским не придется носить иностранную форму. После победы будет образовано правительство, отвечающее требованиям и условиям России. Свое выступление он закончил предложением к собравшимся высказать мнения.

Первым взял слово действующий глава Смоленского округа. Он заявил о том, что население на оккупированных территориях надеялось на очень многое, а получило мало, и задал вопросы, которые задавали с начала войны тысячи и миллионы русских: правда ли то, что немцы намеревались превратить Россию в колонию, а самих русских в рабов? Не правы ли те, кто говорит, что охотнее будут жить в России при проклятых большевиках, чем под кнутом немецкого надсмотрщика? Им все время говорят, против кого они должны сражаться, но не говорят – за что. Никто еще официально не объявлял о том, каковы послевоенные планы в отношении страны. Почему бы немцам не передать власть в оккупированных районах русской администрации? Почему добровольцам, которые сражаются вместе с немцами, не разрешают иметь свои штабы и русских командиров? Одним словом, собравшиеся хотели знать ответы на все эти «почему».

Именно этих вопросов и боялся Власов. Он мог обещать лишь надежду. Он подчеркнул то, что уже сам факт его появления здесь, его публичных выступлений говорит о росте понимания проблемы со стороны немцев. Он заметил, как делал в речах и в дальнейшем, что немцам поначалу казалось, будто бы большинство народа сражается за коммунизм. Недоверие и ввело их в ошибку, однако теперь многие немцы осознали это. Вот он и работает совместно с ними, чтобы устранить непонимание и сделать то, что необходимо сделать. Просто глупо думать, что можно превратить в рабов 190-миллионный народ. Однако участие немцев нужно, чтобы покончить со сталинским коммунизмом, и поскольку большинство людей мечтают о свержении Сталина, принимать такую помощь не есть предательство или измена. Цели эти уже заявлены в «Смоленской декларации». Если же Власов хочет добиться поставленных задач, ему необходимо доверие и содействие народа, как нужны они ему для того, чтобы убедить немецкое руководство в принятии соответствующих мер. Громкие аплодисменты, сопровождавшие его высказывания, говорили о том, сколь глубоко страдали собравшиеся от неопределенности, как много значили для них слова надежды.

На следующий день Власов побывал в добровольческой части и в редакционных отделах местной русской газеты. Затем он встретился с белорусским майором Дмитрием Космовичем, который действовал в зоне ответственности группы армий «Центр» и прославился тем, что очистил от партизан крупные районы вокруг Брянска и Смоленска. Космович, один из представителей образованной элиты, вышедший из среды белорусского крестьянства, был эмигрантом со стажем, в Белграде он вступил в политическую организацию, ставившую себе целью независимость Белоруссии. Он вернулся домой в начале Восточной кампании и с помощью немцев добивался выполнения поставленных задач.

То была первая встреча Власова с таким радикальным сторонником сепаратизма. Космович выразил готовность сотрудничать, если Власов и его Освободительный комитет гарантируют независимость Белоруссии. Власов же со своей стороны пытался убедить собеседника, что сначала надо разделаться с общим врагом, а уж потом предоставить в подобном вопросе делать выбор народу, не говоря уже о том, что провозглашение раздела России сейчас дало бы Сталину превосходный козырь в политической игре. Расстались участники встречи недовольные друг другом.

Тем не менее переговоры эти имели важное значение для Власова. Пример Космовича доказал, как легко мобилизовать население и то, сколько могут сделать сами русские, если они, а не немцы будут распоряжаться на оккупированных восточных территориях. К моменту прибытия Космовича в Смоленск в обширных лесах вокруг города действовала партизанская бригада численностью почти в две тысячи человек. Справиться с бригадой было непростой задачей, поскольку она осуществляла связь с Красной Армией через леса около Демидова, где отсутствовала сплошная линия фронта. Партизаны реквизировали скот и провизию в деревнях и селах и терроризировали население, которое в итоге направило депутатов в Смоленск просить помощи.

Командовавший дислоцированными в регионе германскими войсками и комендант города генерал Поль поручил Космовичу организовать сеть самообороны. Первый шаг был направлен на защиту ближайших сел и деревень. В каждом селе со складов трофейного снаряжения вооружили по 100–150 человек. Построили бункеры, создали систему быстрого оповещения соседних отрядов на случай внезапного налета партизан. Особенно остро нуждался Космович в офицерах и унтер-офицерах, которые требовались для подготовки крестьян. Из лагеря для военнопленных отобрали шестьдесят офицеров, включая и многих кадровиков в звании вплоть до полковника. Они ненавидели Сталина, однако немцы сделали все, чтобы эти люди разочаровались и в них. Посему эксперимент имел и элементы риска, так как через партизан бывшие пленные могли практически в любое время перебежать на сторону Красной Армии. Однако случаев дезертирства не отмечалось.

Во все расширявшемся круге опоясывавших Смоленск сел одна деревня за другой получала оружие, охраняя себя и центр от партизан. Начиная с июня 1942 г. отряды местной милиции, официально именовавшиеся «службой порядка» (Ordnungsdienst – OD), [75]75
  Текст распоряжения № 20 от 1 декабря 1942 г./30 апреля 1943 г., по организации «службы порядка» (из архива автора).


[Закрыть]также временно разместились в лесных землянках около Демидова, образовав тем самым в итоге сплошной участок линии фронта. В самом Смоленске Космович организовал моторизованную оперативную группу, которую, смотря по обстановке, можно было быстро перебросить на особо угрожаемый участок обороны. Общая численность милиции в районе Смоленска в итоге достигла почти 3000 человек, а всего в зоне ответственности группы армий «Центр» – примерно 100 тысяч. Космович, назначенный инспектором «службы порядка», свел эти силы в батальоны под единым общим командованием для скорейшего преобразования их в предполагаемую освободительную армию. Вскоре, однако, ОКВ запретило любую централизацию. Такое решение принесло очередное разочарование не только русским, но и немецкому командованию в тыловых районах армии, которое упрочило свое положение за счет поддержания инициативы Космовича. [76]76
  Из беседы с Д. Козьмовичем и Николаем Кандиным.


[Закрыть]Метод Космовича был прост, для успешной реализации его планов не требовалось ничего, кроме одного – Луговности населения к сотрудничеству. И высокий уровень этой готовности стал лишним подтверждением обоснованности эксперимента.

Поездка Власова заняла три недели. Он выступал перед жителями городов и сел и перед добровольческими формированиями. Повсюду его встречали с большим энтузиазмом: его появление явно способствовало восстановлению упавшего духа и вновь зажигало в сердцах людей утраченную уже почти совсем надежду. Особенно сильное впечатление его визит произвел на казачий полк Кононова в Могилеве. Хотя за первый год войны на сторону немцев перебежали десятки тысяч солдат, они переходили к ним либо поодиночке, либо малыми группами. Мощная система советских информаторов, как видно, позволяла предотвратить дезертирство целых частей и подразделений. Между тем майор И. Н. Кононов, командир 436-го стрелкового полка 155-й стрелковой дивизии, сумел привести свой полк к немцам целиком. Это был единственный подобный случай за всю войну. [77]77
  В действительности на сторону немцев вместе с Кононовым перешел не весь полк, а только его часть. – Прим. ред.


[Закрыть]