Текст книги "Боевой вестник"

Автор книги: Сурен Цормудян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Какое-то время за дверью молчали, затем недовольный голос произнес:

– Вот шельма!

Дверь резко отворилась, в глаза ударил яркий солнечный свет, в нос – запах чеснока и печеного лука.

– Ты кто такой будешь и кто надоумил тебя говорить такие слова?

– Я уже ответил, – произнес Тоот, щурясь от света, бившего из окна напротив двери, и морщась от источаемого стариком запаха. – Честный путник.

– Чего надобно? – Старик изрыгнул очередную порцию резкого запаха и нескрываемого недовольства.

– Прошу о гостеприимстве ордена.

– Что-то не похож ты на одного из наших, латник. Откуда слова наши ведомы? Я, между прочим, последний смотритель цитадели Аберта! Почетный клир Родвин Берк!

– Ты последний смотритель, старая коряга? – раздался откуда-то из глубин еще один голос, очень похожий на голос Берка. – Неужто думаешь, убогая немочь, что переживешь меня?

– Горган! Заткнись! – крикнул первый старик, повернув голову направо.

– Так вы впустите меня? – вздохнул Олвин.

– Да проходи, чтоб тебе тринадцатого встретить! – сердито прокряхтел старик. – А имя твое как?

– Олвин. – Гость переступил порог.

– Глупое имя!

– Почему же? Имя как имя.

– Потому и глупое!

Старику было уже под девяносто. Плешь среди редких седых волос блестела в солнечных лучах и притягивала взгляд бурыми старческими пятнами. Седая борода была жидковата, зато доставала до середины груди, у правой ноздри сидела здоровенная бородавка, из которой торчал черный, жесткий, как у кабана, волос. На груди висела тяжелая бронзовая цепь с бронзовым же соколом, сжимающим в лапах сверток пергамента – символ вестников. На просторной зеленой рясе с капюшоном были вышиты узоры в виде древних рун, что бытовали еще до войны богов.

Через единственное арочное окно проникал яркий свет. Вдоль выгнутой стены почти на половину высоты выстроились полки с книгами всевозможных размеров и толщины: от крохотных дорожных томиков до огромных фолиантов. У самого пола лежало множество старинных свитков. В центре помещения возвышался прямоугольный стол, а посередине его стояла большая плоская чаша с виноградом и фруктами, на длинной бронзовой ножке, отлитой в виде башни вестников. Из соседней комнаты показался другой старик, по виду родной брат первого, но без бородавки и с бородой погуще и подлинней.

– Это кто такой? Не из деревни? Почему ты тогда его впустил, дуралей старый? – прокряхтел второй.

– Вижу, что не из деревни! Я не такой слепой, как ты, плешивая бестия! Он назвал наши слова! И я впустил! – Затем старец с бородавкой уставился на Олвина. – Это полуистлевшее недоразумение – клир зеленого ордена, по имени Горган Борк. Ну а ты кто таков?

– Он – Борк, и ты – Борк? – Олвин слегка улыбнулся. – Вы братья?

– Видно, все двенадцать прогневались на меня еще до рождения, – фыркнул Горган.

– Можно подумать, для меня это большое счастье! – резко отозвался Родвин. – Однако ты так и не назвал себя, путник.

– А что вам скажет мое имя? – Тоот пожал плечами.

– Оно нам скажет, как тебя звать, чтоб тебе тринадцатого встретить! – Родвин будто искал повода подосадовать, а когда не находил, то злился из-за этого.

Второй скривился в щербатой ухмылке: похоже, он ничем не лучше первого.

– Мое имя Олвин.

– Ты уже говорил!

– И что я могу добавить?

– Чего тебе надо? Вот что. Говори же.

– Я прошу гостеприимства. Это значит, надеюсь разделить с вами трапезу. Задать несколько вопросов. Предложить вам кое-что взамен. И вскорости уйти своей дорогой.

– Ну, наглец! – Второй старик всплеснул руками, затем обратился к своему престарелому брату: – Он что, наши слова произнес?

– Так и есть. – Родвин прищурился, глядя на Олвина. – Откуда ты эти слова прознал?

– Давным-давно поведал мне их один зеленый брат.

– Чепуха! – Теперь руками всплеснул первый. – Люди братства не раскрывают своих секретов!

– Бывает, что раскрывают на смертном одре. Я его спас. Он перед смертью мне поведал сей маленький секрет.

– Как же ты спас его, болван, ежели он помер?

– Это, боюсь, трудно объяснить, – развел руками Олвин.

– А по-твоему, перед тобой недоумки стоят?

– Ну, один точно стоит, – хрипло хихикнул Горган.

– Я рад, что ты признал это наконец, старый овощ! – рыкнул Родвин.

Поняв, что у перебранки престарелых братьев конца не будет, Олвин Тоот прошел к столу, выдвинул табурет и уселся, опустив рядом свою поклажу – замотанные в мешковину бивни. Затем взял из чаши сочную грушу.

– Чую запах мяса. – Он надкусил грушу, и та прыснула соком. – Фрукты – это, конечно, хорошо, но ничто так не придает сил, как хорошее мясо.

– Наглец ты! – фыркнул Родвин.

– Я честный путник.

– Ладно. Горган, неси еду.

– И отчего же это я?

– Да потому что нынче твой черед!

– Я говорил, надо прислугу позвать из деревни!

– А в поле, на мельнице и пастбищах ты работать будешь, безумный старикашка?

Горган поморщился и скрылся за дверью. «Заткнись!» – донеслось оттуда, едва он шагнул через порог.

Постоянно бранясь, братья все же подали на стол миску с горячими, еще шкворчащими жареными колбасками, овощной салат, большие лепешки, штоф вина и кувшин воды. Оба клира тоже уселись, подставив затылки солнечным лучам, проникающим через окно.

– Ну, вот тебе наше гостеприимство, – прокряхтел Родвин. – А что ты там обещал взамен?

– Два мамонтовых бивня по сходной цене. – Олвин кивнул на свою поклажу.

Он уже набросился на еду, не дожидаясь, пока клиры помолятся про себя. К его разочарованию, запах горячих колбас, которые он ел с кисловатым хлебом, был куда приятнее их вкуса, но изголодавшийся путник не привередничал, обильно запивая угощение вином.

Братья переглянулись.

– Так это у тебя бивни мамонта? – удивленно проговорил Горган. – Откуда же? Мамонты в Гринвельде давно вымерли…

– Охотники жадные всех перебили! – ворчливо возразил другой клир. – Старые небось кости-то?

– И года нет, как обладатель бивней землю топтал. – Олвин мотнул головой.

– Мамонты водятся на Мамонтовом острове. – Родвин прищурился и подозрительно уставился на гостя. – Потому тот остров Мамонтовым и зовется. Откуда у тебя бивни, а?

– Вы, радушные хозяева, – проговорил Тоот, быстро жуя и отпивая вина, – плохо осведомлены. Мамонты в изобилии водятся в обширных землях возле Скифарии.

– Да нам что остров, что Скифария. И там, и там враги. Откуда же ты?

– Из Гринвельда. Но был в плену в Скифарии.

– Постой-ка. Так ведь зимний поход был… пятнадцать лет назад?

– Восемнадцать, голова твоя дырявая! – поправил брата Горган.

– Тем более! Ты, честный путник, что же, все восемнадцать лет был там в плену?!

– Нет. Пленником был три года. Потом в услужении у одного их лорда состоял.

– У скифариев нет лордов! – обличающе выставил вперед костлявый палец Горган. – У них кнезы!

– Князья, болван, – поправил Родвин.

– Одно и то же, – пожал плечами Олвин. – Я вернулся на родину. И хочу, чтоб вы мне рассказали, как нынче живется в Гринвельде. А еще мой кошель пуст и мне нужно разжиться монетами. Оттого и предлагаю вам бивни мамонта. А еще меня очень удивило то, что многие цитадели вестников исчезли.

– А с чего ты думал, путник, что мы купим у тебя бивни? – Горган ухмыльнулся.

– С того, досточтимые клиры, что я вам предложу цену, от которой трудно отказаться. Из этой пары бивней можно вырезать полсотни ликов. Чему равна одна костяная монета, лик? Уж не сотне ли золотых пегасов?

– И что?

– А то, что за два свежих бивня мамонта казначейство Гринвельда заплатит не меньше пяти сотен пегасов. А может, и больше. Я же прошу всего полсотни золотых пегасов, десяток сильверинов и десяток медяков, чтоб в дороге была разменная монета. Не всюду смогут дать сдачу с пегаса. Ну, или та же сумма в сильверинах и опять-таки десяток медяков.

– То есть ты предлагаешь нам купить по дешевке два бивня и продать их потом казначейству?

– Я предлагаю вам купить два бивня. – Олвин кивнул. – А что вы будете с ними делать дальше, решайте сами. Можете себе оставить, чтобы спину чесать.

– Темнишь ты что-то, путник. – Родвин покачал перед собой указательным пальцем. – Отчего же сам не снесешь эти бивни в Артогно, ежели так много можно выгадать с продажи бивней казначейству?

– Оттого, досточтимые клиры, что я сдохну с голоду, покуда доберусь до Артогно, ибо монет на пропитание и ночлег у меня нету. Да и зачем мне в столицу, после стольких лет в Скифарии? Уж очень много там вельмож, что коситься недобро станут. Мне и полусотни пегасов да пригоршни серебряных и медных монет хватит.

– А с чего ты взял, что у нас есть столько денег, а? – прищурился снова Горган.

– Вы же клиры зеленого ордена. Все знают, что орден вестников весьма богат. Даже богаче кабрийцев. Что для вас те полсотни пегасов?

Неожиданно Родвин хлопнул ладонью по столу – весьма бодро для его преклонных лет:

– Сорок пегасов и все остальное за эти кости!

Олвин цыкнул зубами, избавляясь от застрявшего куска мяса, и снова сделал глоток вина. Подумал несколько мгновений, смакуя напиток.

– Сорок пегасов, пятнадцать сильверинов и тридцать медяков.

– Мы тебя накормили! Сорок пегасов, двенадцать сильверинов и двадцать медяков!

– Еду, коей вы меня угощаете, вам из деревни приносят даром. Ну да ладно. – Олвин кивнул. – Договорились. Давайте монеты, и бивни ваши.

– Старый ты дурак! – всплеснул руками Горган. – Он так легко согласился! Надо было меньше предлагать!

– Заткнись!

– Так что с цитаделью Аберта стало? Ведь так здешняя цитадель звалась?

– Откуда ты знаешь? – Подозрения снова стали обуревать Горгана, и он уже в который раз прищурился.

– Кто-то из вас мне это и сказал! Кто, уже не помню, больно вы похожи.

– Полегче, путник! – фыркнул Горган.

– Ну так вот. – Родвин потянулся за виноградиной. – Покуда вы там, с этим сбродом глупцов, что Кабрийским орденом зовется, на востоке черт знает чем занимались, враг с запада к нам вторгся. С Мамонтова, стало быть, острова. Ну, отбила гвардия, ведомая принцем Гораном Эверретом, нашествие. Да отправились они на остров: покуда течение позволяло, надо было верфи их пожечь, колдунов огню предать и так далее…

– Об этом я наслышан, – кивнул Олвин и задумчиво, словно предавшись воспоминаниям, уставился в окно.

– Ну а что вопросы дурацкие задаешь, коли наслышан?

– Я спрашивал о цитаделях. Что с ними?

– А ничего. Клир, что в войске принца заведовал вестниками да вестовыми птицами, по возвращении стал верховным магистром ордена. Так конклав решил. И продал он много цитаделей лордам окрестным. Говорят, что секрет некий магистру известен. Братство вестников и ныне живо, орден процветает и письма рассылает, куда попросят. Но как-то теперь это ордену удается при меньшем количестве цитаделей: их осталось не более трети. А вот в поместьях лордов башни вестников сохраняются и зеленые клиры в услужении состоят, как и раньше.

Олвин задумался. О братстве он знал немало. Лазутчик, замеченный им на стене замка лорда Брекенриджа, был не кем иным, как вестником. Однако картина вырисовывалась странная. Цитадели ордена были не просто символом, но и инструментом его могущества. Столь большое королевство, как Гринвельд, не могло жить без услуг ордена: рассылки грамот, писем и новостей. Орден обучал лисиц, голубей и соколов, а иногда и альбатросов переносить свиток из одной цитадели в другую, не отвлекаясь по пути на поиск пищи. Были и люди-вестники, дававшие обет молчания, обученные передвигаться скрытно и защищать грамоты от посторонних посягательств. При надобности даже съедать эти грамоты и выдерживать пытки. Прыгать с дерева на дерево, скрываясь от преследователей или ловя заблудшую вестовую птицу. Лазать по стенам, двигаться быстро, ловко и бесшумно. Именно этим объяснялось богатство ордена, который в обмен на звонкую монету доставлял любое послание. К тому же орден умел хранить тайны: иногда послания передавались устно. Ни одна крамольная мысль, секрет, пикантная подробность никогда не покидали стен цитаделей. В случае надобности лорд обращался к клиру от братства вестников, тому, что носит зеленую рясу и бронзового сокола на груди. Клир отправлял голубя в ближайшую цитадель, и там принимали решение, каким способом лучше и надежней доставить письмо, либо посылали вестника к лорду, ежели тот желал отправить устное сообщение. И послание пускалось в путь – от цитадели к цитадели. Начиная уставать, конь вестника, лисица, голубь или сокол достигали очередной цитадели, а оттуда послание несли уже другие. Магистр ордена обладал огромной властью, сопоставимой с королевской, и сам правитель Гринвельда не имел права потребовать от магистра выдачи того или иного послания. Но если в них обнаруживалась некая угроза престолу и королевству, то магистр сам, в кругу верховного конклава ордена, решал, как быть. А теперь, выходит, магистр отказался от большей части Цитаделей, дававших ему такую власть. Почему? Что побудило его сделать это? Поскольку в услугах вестников нуждалось все население королевства, содержание цитаделей, их людей и животных вполне себя оправдывало и казна ордена получала неплохой доход.

– Зачем магистру это понадобилось? – Олвин задумчиво потер подбородок.

– Нам, простым клирам девятого пера, не докладывали о причинах. Нас попросили остаться тут. Многие вестовые птицы да лисицы по привычке забегают в покинутые замки. Мы и согласились. Чего нам? Годы уже не те. Считай, с почетом на покой ушли. Своя башня, опять же.

– И вся из-за тебя провоняла, – проворчал Горган.

– Заткнись!

– А кто нынче верховный магистр? – спросил Олвин.

– Созомен Вульдегорн. – Родвин почесал в затылке. – Ежели не помер еще. Его поставили после войны с островом, за особые заслуги в том походе перед королевством и орденом.

– А резиденция престола его тоже продана?

– Как же! – Горган поморщился. – Продаст он ее! Все там же.

– Где? – Тоот бросил взгляд на старика.

– Где положено. В Лютеции.

Олвин удовлетворенно хмыкнул и отпил еще вина. Что ж, хоть тут полный порядок, и он теперь может точно проложить свой маршрут.

– Ясно. Ну а как вообще королевство? Что слышно о странствующих?

– А ничего. Течение, хвала богам, не так часто меняется, чтоб эти изверги могли приблизиться.

– А король? Что о короле говорят?

– Хлодвиг-то? А что о нем сказать – король как король. В руках скипетр, на башке корона. Он, конечно, не чета Дэсмонду, мир его праху. Излишне мягок, я думаю. Король все же должен быть королем, а не нянькой. Говорят, он союз решил заключить со скифариями.

– Даже так? – хмыкнул Олвин. – Добрый, значит, король?

– До-о-о-брый, – протянул Родвин, взяв очередную виноградину.

Олвин кивнул и тоже протянул руку к плодам в чаше. Та вскоре опустела, и стало видно, что на дне ее изображена карта мира: ведь мир, обитаемый людьми, имеет форму чаши, из которой вкушает сам Первобог. В центре ярким зеленым пятном был изображен Гринвельд, с востока подпираемый темно-зеленым Змиевым лесом. За лесом – тонкая извилистая полоса Змиева вала. Дальше – серые земли Скифарии. На север от Гринвельда – беловерхие пики горной гряды, Цитадель Богов, за которой черно-белые Запретные земли. На юге в земную твердь щербатым лезвием тупоносого криса врезается Срединное море, еще дальше – желтая Тассирия, а вокруг – красноватые и оранжевые пятна вольных городов. Южнее Тассирии, у самой кромки чаши, шла алая полоса – владения пеших драконов. На западе бирюзовый океан Предела, в который упирается огромный Волчий мыс, омываемый с севера Жертвенным морем, а в нем темнеет коричневый и мрачный Мамонтов остров. На западной кромке чаши из океана торчат крохотные синие пики Драконьего хребта – архипелага, за которым мир кончается. Где-то между этих пиков пролегает прерывистая алая полоса, обозначающая путь Странствующего королевства.

– Это что же, досточтимые клиры, карта у вас?

– О да, – кивнул Родвин. – Наш грешный мир, как он есть. Можешь взирать на него и представлять себя отцом двенадцати богов. Он также видит нас сверху.

– Ага, – фыркнул второй клир. – Представь себя Первобогом на миг.

– Не святотатствуй! Еретик!

– Неверна ваша карта, – усмехнулся Олвин, подбросив в руке крупный апельсин.

– Ну, она не точная. Приблизительная. Больше для красоты…

– Даже приблизительно. Она в корне неверна. – Гость мотнул головой.

– Это почему же?

– Для начала, наш грешный мир не имеет форму чаши. Сколько к горизонту ни иди, края не увидишь.

– Горизонт и есть край, бестолочь! – воскликнул Горган.

– Ну да. – Олвин засмеялся. – Вот пойдете на восток: поля изумрудные цветами пестрят, волнами холмы расходятся. Рощицы, деревушки, речушки шелестят, бликами солнечными играют. А как дальше к горизонту двинете, так и встанет пред вами Змиев лес, а дальше опять горизонт, а за ним земли скифариев. Где же край?

– Вот за ними и край!

– А кто видел-то его? – смеясь, продолжал Олвин. – Вот. – Он вдруг протянул руку с апельсином на ладони. – Так выглядит наш мир.

– Как апельсин? – удивился Родвин.

– Как шар, – поправил гость.

Теперь расхохотались оба престарелых брата. Пожалуй, впервые они были так единодушны.

– Ну, ты чудак! – прыснул Горган. – Ежели наш мир круглый, то отчего мы с краев не падаем?

– Волею богов, – подмигнул ему Олвин, ничуть не смутившись. – Или сомневаешься, досточтимый клир, в могуществе сыновей и дочерей Первобога?

– Эй! – Лицо старика стало строгим. – Это где я сомневаюсь? Не смей так говорить!

– Ну, то-то же, – кивнул Олвин. – И Скифария куда огромней, чем Гринвельд. Но и за ней есть еще земли, а южнее ее – могучие горы. А южнее земель пеших драконов лежат земли драконов истинных.

– Это мы знаем, но драконы исчезли задолго до мамонтов.

– Но ведь и мамонты не всюду исчезли. Не так ли? – Олвин снова улыбнулся. Он хотел еще добавить, что и за океаном Предела есть огромный континент, населенный весьма странными созданиями, но не стал. – И вообще, радушные хозяева, если бросить этот апельсин на конное ристалище и вообразить, что апельсин – это наше королевство, то можно представить себе размеры необъятного нашего мира.

– Вина ты много выпил, я смотрю, – покачал головой Родвин.

– По мне что вино, что ивовая вода. Утоляет жажду только. Неведом мне хмель.

– То-то и гляжу! – Первый клир опять разразился смехом. – Апельсин! Ну надо же!

– Впрочем, ладно. – Олвин вернул плод в чашу и пожал плечами. Прислушался: снаружи фыркнул его конь, зашелестела трава. – Давайте монеты за бивни, и с чувством глубокой благодарности за ваше радушие и гостеприимство я вас покину.

Теперь он точно знал, что путь надо держать прямиком в Лютецию, в край Триозерья. Туда, где верховный престол магистра ордена вестников. Отвлекаться на поиски цитаделей уже резона нет.

ГЛАВА 6
Улица Роз, Белая Гавань и «Соленый ветер»

К вечеру небо над Слезной бухтой и городом затянули облака. Солнце подкрашивало их косматые брюшки алым, бросало яркую дорожку по волнам прямо к утесу Плачущей Девы. А в глухих и узких переулках столицы цокал копытами черный как смоль конь с золотистой гривой. Вот он оказался перед каменной аркой, под которой находилась глиняная плитка с отпечатком стопы. Сразу за аркой была скамейка и пенек, перед которым двое крепких мужиков играли в кости, громко и задорно разговаривая и бессовестно бранясь. В их обязанности входило отправлять восвояси тех, чья нога была хотя бы на треть меньше отпечатка, ибо на улицу, которая начиналась за аркой, отрокам вход строго возбранялся. Мужики взглянули на всадника, что пригнулся, проезжая под аркой. В свете большой масляной лампы можно было разглядеть бурую накидку; в тени под капюшоном угадывались черты лица взрослого человека с аккуратной бородой и усами. Никакой надобности проверять его возраст не имелось, к тому же он здесь уже бывал и привратники знали этого коня и накидку.

Всадник кинул игроку медный грош, который тот ловко поймал на лету, и двинулся дальше. Вдоль улицы тянулись ряды пышных розовых кустов, давших ей название. Это было особенное место, ненавидимое замужними женщинами и обожаемое похотливыми мужчинами. Безусые юнцы, обуреваемые странными и непривычными влечениями, произносили это название с трепетом, мечтая проникнуть когда-нибудь под арку и вкусить наконец то, что частенько манило их в распутных снах.

Девицы поливали кусты, смывая с нежных цветов дневную пыль. Одна особа с высоко поднятыми волосами, что спадали медным водопадом на обнаженные плечи, покрытые яркими веснушками, была особенно молода. Глянув через плечо на всадника, она улыбнулась, прикусив губу, и покачала бедрами. Всадник, не выказывая никакого интереса, неторопливо двигался дальше. Из ближайших домов доносился бесстыдный смех распутных женщин и рычание разгоряченных мужчин. В некоторых двориках виднелись крепкие мужики с палками на поясах – охранники, приставленные следить за порядком. Порядки, конечно, допускали многое, но за отдельную плату. Попирающий местные законы мог быть побит палками, невзирая на сословие. А то и получить клеймо на лоб, обеспечивающее пожизненный запрет на посещение улицы Роз. Правда, для особо знатных персон с особенными запросами здесь были специальные дома.

В начале улицы услуги оказывали самые простые. В распахнутом окне дома показалась дородная женщина с белой розой в волосах над правым виском. При виде всадника она без смущения спустила спереди платье, обнажив большие белые прелести, и окликнула:

– Заходи, мой господин. В мой храм можно попасть через три дверцы.

Таким способом она намекнула и на услуги, которые готова предоставить.

– Совсем не дорого! – добавила она, покачав прелестями.

Однако всадник равнодушно проехал мимо; женщина поправила одежду и недовольно фыркнула ему вслед. Видно, средства позволяли гостю искать удовольствий в дальнем конце улицы, где и качество услуг, и цены были куда выше.

До цели всадник добрался уже в темноте, когда в дешевых заведениях зажглись факелы, а в дорогих – стеклянные масляные лампы. Улица кончалась большой мощеной круглой площадью с мраморной статуей обнаженной девицы в центре, и это место было освещено лучше всего. Нахальные голуби с завидной регулярностью загаживали статую, но в тупике улицы Роз содержали достаточно обслуги, которая не только следила за чистотой дворов, конюшен и розовых кустов, но и мыла истукана так часто, что следы голубиных проказ не бросались в глаза. Среди прочих построек выделялся четырехэтажный дом, выкрашенный в розовый, с цветами на каждом окне. Над широким входом витиеватыми красными вензелями была сделана надпись: «Сиргаритка». Из нижних окон доносились звуки экзотической заморской ситары, из верхних – смех, стоны и вскрикивания.

Именно к этому дому направлялся всадник. Ему навстречу тут же вышел здоровяк в кожаном фартуке и с садовыми ножницами в руках.

– Желает ли господин, чтоб я отвел его коня в конюшню? – Он поклонился.

– Желает, – негромко отозвался всадник.

– Дать коню овса и воды? Проверить подковы?

– Нет надобности, добрый человек. Он сыт. Подковы я сам ему проверяю регулярно. Только напои его – день был жаркий, и ночь душная.

– Как будет угодно господину. – Здоровяк снова поклонился и принял поводья.

Всадник спешился, протянул ему несколько грошей; здоровяк поблагодарил, продолжая кланяться.

На первом этаже располагалась харчевня с намеренно слабым освещением: многие посетители предпочитали скрывать свои лица, и хозяйка делала все, чтоб им угодить. Самым светлым местом был невысокий, но широкий деревянный помост, в углу которого сидел, скрестив ноги, непривычного вида смуглый парень, играющий на заморской ситаре. Ни разрезом глаз, ни чертами лица, ни бронзовым цветом кожи он не походил на жителей Гринвельда и был родом, вероятно, из каких-нибудь земель далеко на юге. Контрабандисты частенько привозили таких людей для подобных заведений: в Гринвельде уже много лет не было рабства, но касалось это только его собственных уроженцев. Хотя, возможно, если бы государственных мужей занимала участь заморских невольников, то, может, контрабандисты и хозяева дорогих борделей вели бы себя осторожней.

Под тихий и неторопливый перезвон струн рядом с музыкантом раскачивалась дева с тончайшей талией и пышными формами, едва прикрытыми прозрачными розовыми шелками. Она была молода и обликом походила на черноволосого музыканта. То и дело она удивляла немногочисленную публику своей гибкостью: то высоко задирала ногу, то достигала языком собственного напряженного соска, манящего сквозь шелк. Ее движения сопровождались позвякиванием браслетов из золотых монет, охватывающих запястья и лодыжки босых ног.

Едва гость в бурой накидке занял пустующий дубовый стол в темном углу, как рядом возник толстый стольник.

– Кнедлики со сметаной. Желудевый хлеб и пинту темного эля, – тихо произнес гость. – Эль принеси сразу.

– Покуда кнедлики будут готовы, мой господин, боюсь, вы уже его выпьете.

– Ничего. Закажу еще. Ступай и поторопи поваров. Я проголодался.

– Как угодно, мой господин. – Стольник раскланялся и быстро ушел.

Посетитель медленно повернул голову и стал наблюдать за извивающейся заморской прелестницей. К его столу подошла невысокая стройная женщина в дорогом платье из темно-алого велюра. Голову ее обвивал серебряный обруч с каменьями, крашенные хной густые волосы были перехвачены сзади алой лентой, от висков тонкие завитые локоны спускались на румяные щеки. В одной руке она держала свечу из пчелиного воска, в другой пинтовую стеклянную кружку темного эля. Женщина широко улыбалась, сверкая в полутьме безупречными белыми зубами. Да и в остальном дети Первобога ее не обделили: облегающее платье подчеркивало безупречность форм, и выглядела она куда моложе своих тридцати пяти лет. Это была сама Сиргарита – черноглазая и красноволосая бестия, хозяйка сего заведения. Бывшая блудница, умевшая так ублажить и свести с ума клиентов, что очень быстро сколотила огромное состояние и открыла самый дорогой и престижный бордель в столице Гринвельда.

– Здравствуй, Джон, – тихо сказала она, садясь напротив и ставя свечу в центр стола, а кружку – ближе к гостю.

– Как узнала? – Гость опустил капюшон на плечи, развязал тесемку и сбросил накидку на спинку стула.

– Сколько раз уже, – хозяйка улыбнулась, – ты садился на одно и то же место и делал один и тот же заказ. Пей свой эль, милый Джон. Ты ведь все еще предпочитаешь это имя?

– Именно так. – Гость кивнул и взялся за кружку.

На улице Роз он был просто Джоном, но по ту сторону каменной арки являлся вторым человеком в государстве, десницей короля. Сиргарита знала, кто он на самом деле, и он знал, что она знает. Однако она уважала право клиента на анонимность, и не страшно, что «просто Джоном» называл себя каждый второй гость.

– Рада тебя видеть.

– Уж очень хорошо у вас готовят. – Нэй усмехнулся и сделал большой глоток.

– И только? – Она кокетливо изобразила обиду.

– А что ты хочешь услышать?

Вэйлорд прекрасно знал ответ на свой вопрос, но потакать Сиргарите не намеревался.

– Ты хочешь ужинать один? Или угостишь и меня?

– Это твой дом, Сигрит, и все, что в нем, тоже твое. Так почему я еще должен за тебя платить?

– Ну, – женщина подперла кулачком тонкий подбородок, выставив к румяной щеке указательный палец, – именно таким путем я, простая шлюшка, стала богаче многих высокородных сучек.

– Бранные слова тебе совсем ни к чему, Сигрит. Закажи себе что хочешь. Я заплачу, так уж и быть.

– О мой щедрый Джон! – томно протянула она, откинувшись на спинку стула и позволяя собеседнику заглянуть в низкий вырез ее платья. – Насколько я помню, некоторые бранные слова из моих уст подстегивали неистового жеребца, и ты брал меня с новой силой.

– В постели дозволено куда больше, чем за столом.

Тонкие брови женщины встрепенулись.

– Но ведь ты и за столом меня брал, – шепнула она.

Нэйрос нахмурился. Лучше вообще молчать, чем подталкивать ее к подобным воспоминаниям.

– Что нового, Сигрит? Рассказывай, – произнес он, глядя, как она грациозно взмахнула рукой и щелкнула пальцами, подзывая стольника.

Тот не заставил себя долго ждать и, выслушав пожелание хозяйки, удалился.

– Что нового, спрашиваешь? Есть новые девочки. Одна еще девственница. Как понимаешь, ее первый раз стоит очень дорого. Пусть и неопытна, но юна, невинна и прекрасна. Если захочешь, я буду с ней и подскажу, как наверняка доставить тебе радость.

– Как она здесь оказалась? – строго спросил Вэйлорд, нахмурившись еще сильнее.

– По своей воле. Только по своей собственной воле. Ты же знаешь меня, Нэй…

– Еще раз произнесешь это имя… – тихо, но угрожающе рыкнул он.

– Прости. – Сиргарита опустила голову и принялась накручивать на палец локон у щеки.

– Я что-то слабо верю, чтоб невинная дева явилась в такое место по своей воле.

– Похоже, ты до сих пор плохо знаешь этих девок и то, что творится в их дурных головах. Моя мамаша мою невинность в тринадцать лет пыталась продать латникам своего лорда за четыре медяка. Только сбежала я тогда и решила, что сама буду считать медяки за свою алую розу. Однако оказалось, что стоила она куда больше. Так что не терзайся сомнениями.

– А вон те двое? Тоже по своей воле? – Он недовольно кивнул в сторону помоста, где находились музыкант и танцовщица.

– Это беглые рабы из Биргиса. Поверь, им здесь куда лучше, чем дома. Нет здесь хозяина, который, нанюхавшись разной дряни, забавы ради заставлял бы девчонку совокупляться с ослом, а мальчишку – вылизывать одно место коровам, чтобы лучше доились.

Вэйлорд подавился элем и выплюнул его на стол и себе на грудь.

– Тринадцатый… Это что, правда?

– Правда. – Женщина кивнула. – Мне так рассказывали.

– Избавь меня от таких подробностей. – Он поморщился.

– Как пожелаешь.

Вернулся стольник и расставил на столе блюда. Как оказалось, Сиргарита заказала диковинные заморские плоды и большой кубок вина.

– Значит, не интересует тебя юная девственница? – Хозяйка улыбнулась. – Ну что ж, могу предложить другую – страстную, умелую. И, к слову сказать, бесплатно. Понимаешь, о ком я?

Она протянула руку к его лицу, собрала пальцем брызги эля с бороды, затем медленно погрузила палец себе в рот, прикрыв глаза и издав тихое мурлыканье.

– Отчего же ты, умеющая извлекать монету отовсюду, предлагаешь мне это бесплатно? – Нэйрос усмехнулся и покачал головой.

Она вынула палец изо рта, взяла кубок и отпила вина.

– Просто, милый Джон, мне так нравится чувствовать тебя во мне и глядеть при этом в бездну твоих звериных глаз, что я готова все свои монеты рассыпать по мостовой, лишь бы ощущать это целую вечность. Помнишь, сколько раз оплаченное время кончалось, а мы все не могли оторваться друг от друга?

– Конечно, помню. Я был молод и глуп.

– А сейчас стар и умен? – Она тихо засмеялась. – Тогда отчего ты здесь, в борделе?