Текст книги "Боевой вестник"

Автор книги: Сурен Цормудян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Левая нога затекла, и Вэйлорд переменил позу. Однако при этом он задел склянку с уксусом, и та полетела вниз, во двор. Нэйрос попытался подхватить ее уже в полете, но вышло еще хуже: щит с грохотом рухнул на пол. Вэйлорд вжал голову в плечи и зажмурился от досады: вот тебе и лунная ночь с пением флейты.

– Тринадцатый! – выругался он вполголоса.

Слышали бы его сейчас придворные клиры. Поминать имя тринадцатого обладателя небесной колесницы считалось страшным грехом, будто от этого он мог вернуться из преисподней и задать всем жару. Рожденный смертной женщиной (от кого родились прочие двенадцать богов, вообще оставалось неизвестным), он вообще не имел имени, и ему не нашлось места в календаре, где каждый месяц был назван в честь бога с колесниц. Тринадцатый считался проклятым, поскольку спровоцировал войну богов, ревнуя Первобога к братьям. Молва людская все же наделила его различными прозвищами: Дьявол, Черт, Мазарил, Азазель, Сатануил и так далее. Это клиры тоже осуждали, но не так резко, чем когда его называли просто тринадцатым.

Музыка наверху смолкла. Неужто грохот и брань достигли слуха принцессы и потревожили ее? Вэйлорд сокрушенно вздохнул и вернулся к своей работе. Вдалеке, на стене замка, раздавались неторопливые шаги стражника. Под слабым ветерком со стороны Слезной бухты шелестели тисы. Вэйлорд все думал о замыслах Хлодвига. Король был прав: Нэйрос почти всегда и ко всему относился с настороженностью. Таков уж был его нрав. Иногда это шло на пользу, иногда ставило в неловкое положение. Стоит ли тревожиться по поводу замыслов короля сходить в народ, а сына отослать за Срединное море? Безусловно, молодому наследнику нужен опыт для будущего правления. Нужна дисциплина, понятие о чести и благочестии. Но обязательно ли для всего этого отправлять его в Тассирию? С другой стороны, кто способен обучить его этому в Гринвельде? В детстве с ним постоянно был Вэйлорд, но теперь и он для Леона не указ. Интересно, почему? Когда именно «дядя Нэй» превратился в «старого волка», извечный объект насмешек, пусть и беззлобных по сути, но все же говорящих о совершенно другом отношении?

Размышления прервал тихий звук открывшейся двери.

– Ты ведь не спишь, Нэй? – послышался негромкий девичий голос.

Вэйлорд резко обернулся и от неожиданности едва не выронил щит снова. На пороге стояла принцесса Элисса, держа подсвечник с восковой свечой.

– Ваше высочество? – удивленно проговорил Вэйлорд.

Элисса некоторое время молчала, лишь смотрела на хозяина покоев. А вид у него сейчас был не вполне подобающий: из одежды – только белые льняные брэ.

– Какой ты волосатый. И впрямь как волк, – выдохнула девушка.

– Простите, моя принцесса, но я… – Вэйлорд тут же поднял щит, словно пытаясь прикрыться.

– Какой ты стыдливый, Нэй! – Элисса рассмеялась, да так звонко, что Вэйлорд испугался, как бы не сбежался сюда весь двор. – Ну, полно же, ты ведь не девица! А мужчине и положено иметь волосатую грудь.

Он стал медленно опускать щит.

– А вот волосатый живот и плечи, наверное, уже чересчур, – продолжила принцесса, и Вэйлорд тут же поднял щит.

– До чего же ты забавный, милый волк! – Она рассмеялась еще звонче. – Ну, перестань! Я ведь шучу!

Вэйлорд вздохнул, нахмурившись, и отставил щит. Принцесса подошла к столу, поставила подсвечник и уперла кулачки в бока.

– Благородный сир, как смеете вы представать перед принцессой Гринвельда в таком непотребном виде? – строго сказала она, однако глаза ее в свете лампад, восковой свечи и полной луны так и сверкали озорством.

Вэйлорд покачал головой, явно не одобряя затянувшейся шутки, взял со стула камизу и надел.

– Так лучше? – спросил он недовольно.

– Вполне, – хихикнула девушка. – Ты не предложишь принцессе присесть?

Он взял дубовый стул с высокой спинкой и поставил перед ней. Сам уселся напротив, на табурете.

– Что привело вас ко мне в этот час, ваше высочество? Негоже благородной девице являться среди ночи к одинокому мужчине.

– Отчего же? – дерзким тоном спросила Элисса.

– Люди сочтут это весьма неприличным и…

– А что более неприлично: девушке просто проведать старого друга или то, что люди при этом вообразят? Тем более все знают, что в полнолуние ты не спишь.

– Вы, конечно, правы, однако…

– Это как с флейтой, Нэй! – снова перебила она. – Все говорят, что благородной даме не следует играть на флейте, ибо это непотребство какое-то. Но, на мой взгляд, непотребны эти самые люди, если при виде девушки, играющей на флейте, воображают нечто такое, отчего сами краснеют. Игра на флейте – всего лишь музыка. А эти люди просто глупы, если сами признаются, до чего непристойны их мысли, в то время как они стараются выглядеть благочестивыми. Быть может, я не права, Нэй?

– Вы правы и очень умны, моя принцесса. – Вэйлорд покачал головой, слегка улыбнувшись. – Но все же надо соблюдать приличия.

– Так ты прогонишь меня? – Она надула губки в притворной обиде.

– Ни за что на свете, моя принцесса. – Он поклонился.

– Так-то лучше, лорд Вэйлорд. – Она горделиво приподняла подбородок. – Терпи мои капризы, о благороднейший из лордов.

И снова рассмеялась.

– И все же позвольте узнать, моя принцесса, что привело вас ко мне? Да еще среди ночи.

– Почему бы тебе не называть меня просто Элисса?

– Потому что вы принцесса.

– Но я Элисса.

– И вы принцесса.

– Но у принцессы есть имя. И принцесса желает его слышать из уст преданных ей людей. Говорят, что, когда один человек не обращается к другому по имени, это значит, он боится его с кем-то спутать. Но если кто-то боится человека спутать с другим, то он совсем ему не предан. С кем ты боишься меня спутать, милый волк?

– Ни с кем, моя… Ни с кем, Элисса. Я предан вам, как и вашему отцу и королевству. Просто есть правила…

– Да к тринадцатому все эти правила, – шепнула девушка, склонившись над столом и приблизившись к Вэйлорду.

– Что вы такое говорите?! – Он был потрясен, услышав жуткое ругательство из таких прекрасных уст.

– Ты сам это произнес недавно, когда уронил что-то тяжелое!

– Так вы все слышали? Простите, моя…

– Элисса.

– Да. – Он снова кивнул.

– Что – да?

– Элисса.

– Милый Нэй. – Она улыбнулась. – Не стоит. И ты меня прости.

– За что? – Вэйлорд удивился.

– За минувший вечер и ужин. Мои отец и мать… Мой брат… Мне было стыдно, что тебе пришлось все это видеть и слышать.

– Здесь нечего стыдиться, дитя. Обычное дело…

– В том и беда, что обычное. Оттого стыда еще больше. А еще я думала… Знаешь, Нэй, когда отец сказал, что ты ужинаешь с нами, я было уже решила, это потому, что сегодня… Вернее, вчера уже, была годовщина. Но никто о ней не вспомнил. Прости, милый волк.

– Годовщина чего, ваше высочество? – Нэйрос уставился на Элиссу.

– Так и ты не помнишь? – изумилась девушка. – Чему тогда тут удивляться. Двадцатый день октавиана. Это день твоего возведения в лорды.

– Ах, вот оно что! – Вэйлорд позволил себе улыбнуться, что было для сурового лорда большой редкостью. – Будет вам, Элисса, чего тут отмечать?

– Горько слышать это, Нэй. – Она осуждающе покачала головой. – Ведь я приготовила тебе подарок.

Только сейчас Вэйлорд заметил на ее шее еще какой-то черный шнурок помимо цепочки амулета.

– Взгляни, Нэй, я сделала это сама. – Принцесса сняла с шеи черную кожаную ладанку. – Своими руками.

Он осторожно принял амулет: серебряными нитями на ладанке был вышит крохотный волчонок, свернувшийся клубком, с носом из черного бисера.

– Какая искусная работа… – Растроганный таким вниманием Вэйлорд снова улыбнулся. Как бы в привычку не вошло. – Это прекрасный подарок, моя принцесса. Самый прекрасный, какой я когда-либо получал. И очень неожиданный… Благодарю, милая Элисса. Чем я могу отплатить?

– Сир Вэйлорд, я не торговка и это не товар, мне не нужна плата. – Она прищурила свои большие зеленые глаза. – Я рассчитываю лишь на то, что ты примешь этот скромный подарок.

– Разумеется, я принимаю его с благодарностью, ваше высочество.

– А шнурок сплетен из волоса черного единорога. Очень прочный.

– Волос черного единорога? – изумился Нэйрос. – Но он же безумно дорогой…

– Зачем принцессе вдаваться в такие тонкости? – Она тихо засмеялась.

Оба замолчали, повисла тишина. Лишь шепталась листва за окном и долетали размеренные шаги стражника на дворцовой стене. Вэйлорд рассматривал вышитого на кожаном мешочке волчонка и думал, как быть с этим подарком. Он ведь никогда ничего не носил на шее. И уж тем более не мог придумать, что поместить в эту ладанку. Но и обидеть принцессу не хотелось, уж очень она добра к нему. Ее чрезмерная доброта даже смущала непоколебимого черного лорда.

– Расскажешь мне какую-нибудь историю на сон грядущий? – спросила Элисса. – Потом я уйду.

– Какую историю?

– Не знаю. Подумай. Мне нужна история для нового спектакля, только свежая и не слишком мрачная.

Он повернулся и взглянул на полную луну.

– Когда-то очень давно, за много веков до рождения первого короля Артогно Эвера… – начал он, как вдруг Элисса вскочила и протянула руки к стоящей на столе бронзовой чаше с золотистыми яблоками из королевского сада.

– Нэй! Взгляни, что я научилась делать! – И стала подбрасывать яблоки: одно, второе, третье, ловко жонглируя ими.

Вэйлорд вздохнул: как это похоже на Элиссу! Она не может сосредоточиться на чем-то одном и долго усидеть на месте. Милое, беспечное, игривое дитя. Нелегко беседовать с ней угрюмому старому волку.

А она, видимо, ожидала, что он похвалит ее ловкость.

– Прекрасно. – Раздосадованный, что его прервали, он все же соизволил кивнуть. – Я бы так не смог.

Два яблока вернулись в чашу, третье принцесса с хрустом надкусила и поморщилась.

– Ой! Кислое! – Отложив яблоко, она вновь уселась. – Так что ты рассказывал?

– Ваше высочество, вы действительно уверены, что хотите слушать?

– Конечно! – Элисса уперлась локтями в столешницу и опустила подбородок в сложенные чашей ладони. – Рассказывай.

– Как пожелаете. Когда-то очень давно, за много веков до рождения первого…

– Ты сохранил его! Как мило! – Принцесса заметила тумбу у окна, на которой стояла расписная кружка, а в ней – тот самый кабрийский эдельвейс.

– Да, ваше высочество. – Вэйлорд приложил ладонь ко лбу и тяжело вздохнул. – Сохранил.

– Ну так что там? Рассказывай.

– С которого раза мне это удастся? – пробормотал он.

– Что?

– Я говорю, это случилось за много веков до Артогно.

– Первого короля или города?

– И того и другого.

– И что случилось?

– Война богов.

– Ну-у, – разочарованно протянула она. – Про войну богов мне клирицы все уши прожужжали.

– Я не об этом.

– Не рычи, Нэй. А про что?

– Хочу рассказать легенду Волчьего мыса.

– О! Давай! Рассказывай!

– Вы будете слушать? Уверены?

– Ну конечно! Рассказывай. Я слушаю.

– Давным-давно…

– За много веков до рождения первого короля, – продолжила она и захихикала.

– Ступайте спать, несносное дитя! – Он нахмурился и встал.

– Ах ты дерзкий! – засмеялась Элисса. Затем, видимо поняв, что он и вправду рассержен, притихла. – Прости. Ну прости, Нэй.

Принцесса обошла стол и, подойдя к нему, осторожно положила ладони на его плечи.

– Милый волк, – шепнула она. – Не смей сердиться на свою принцессу. С кем еще я могу быть такой непосредственной? Мне все постоянно указывают мое место: так негоже поступать принцессе, и так тоже. Я пташка в золотой клетке. Но и золотая клетка – лишь клетка. А ты всегда принимал меня такой, какая я есть, и был снисходителен к моим шалостям. Не смей сердиться на свою принцессу, мой волк.

– Простите и вы меня, Элисса. – Он повернул голову, не в силах более сохранять невозмутимость под ее выразительным взглядом.

– Расскажи мне легенду Волчьего мыса. Я хочу ее услышать. Буду тиха, словно мышь, – зашептала она.

Он вдруг почувствовал странное волнение от этого шепота и от ощущения ее невесомых ладоней на плечах. Вэйлорд тряхнул головой.

– Конечно, моя Элисса… То есть моя принцесса… Элисса… В общем, присядьте. Прошу.

Она вернулась на свое место, придвинула подсвечник и стала глядеть на Вэйлорда сквозь огонек свечи.

– В те времена на Волчьем мысу не было людей, а жила стая волков, но не обычных, а более крупных и мудрых. У них был свой король, по имени Вэйло.

– Вэйло? – удивилась принцесса.

– Да, Элисса. У людей Волчьего мыса часто встречается эта фамилия, и я носил ее когда-то.

– А волки называли друг друга по имени? Они умели говорить?

– Умели, но на древнем волчьем языке. И была в те времена война богов. Они рассекали небо на своих колесницах. Та война шла тысячу лет или один день – боги не ведали разницы. Время для них что манная каша: можно ею наполнить миску, можно вычерпать и наполнить вновь. И вот поверженная колесница бога Феролина упала в океан Предела, далеко на запад от Волчьего мыса.

– И поэтому Феролин – бог всех морей?

– Совершенно верно. Колесница не утонула сразу, а поплыла по волнам, и Феролин призвал всю свою свиту.

– Откуда? – удивилась Элисса.

– Они все были на колеснице.

– Но как они уместились на одной колеснице?

– Это ведь небесная колесница богов. Она очень велика. И свита Феролина была многочисленна. Феролин сказал им: «Бросьте в воды все, что не нужно нам, иначе мы отправимся на дно». – «Но что мы можем сбросить? – отвечали они. – Прикажи, и мы бросимся сами». – «Нет, – отвечал бог. – Вы нужны мне, ибо многое умеете и знаете. Я приказываю вам бросить в океан ваших младенцев».

– Детей? – ахнула принцесса.

– Да, Элисса. «Бросьте в океан ваших детей, они ничего не знают и не умеют, – сказал он. – А когда мы спасемся, можно будет зачать новых детей. Если же этого не сделать, они все равно утонут вместе со всеми нами». И тогда родители, плача и стеная, стали бросать своих чад в черные воды. Но, не желая видеть, как дети захлебнутся, укладывали в корзины, чтобы волны унесли их подальше с глаз. И вот много дней спустя суровые зимние волны принесли корзину к Волчьему мысу, и из нее раздался плач. Пришли на этот звук волки во главе со своим королем Вэйло и увидели младенца. Волки стали решать, что делать с ним. Король Вэйло сказал, что его следует взять в стаю и воспитать как волка. Но ему воспротивился младший брат, Адор. Был он ни бел, ни черен, а был он сер и двуличен. И давно мечтал занять место брата. Адор сказал, что принять в стаю чужака – это против обычая и волчьей природы. Младенца следует съесть.

– Ой, ужас какой! – выдохнула принцесса, прижав пальцы к губам.

– Вэйло же сказал, что не допустит гибели младенца. Тогда Адор бросил ему вызов. Они сразились. Волчий король Вэйло спас жизнь ребенка ценой жизни собственного брата, которого в поединке убил, но и сам получил тяжелые раны. Младенца взяли в стаю. А на другой день волки снова услышали плач. Море выбросило на берег множество корзин с детьми, и всех их взяли в стаю. Волчицы вскармливали их своим молоком, волки растили и учили охоте. Дети росли волчатами. Многие юноши и девы влюблялись в волков, а те в них. Они создавали союзы, и стая превратилась в новое племя – племя людей-волков. Это мои далекие предки.

А пока корзины с младенцами плыли к берегу, поверженная колесница снова стала погружаться в волны. И тогда бог Феролин сказал своим людям: «Бросайтесь теперь и вы в море, чтоб я и моя колесница не утонули». И воспротивились его слуги. «Мы предлагали тебе это с самого начала, – твердили они. – Если бы ты согласился тогда, наши дети были бы живы». Поднялся мятеж, слуги восстали против Феролина и бросили его самого в холодные волны, наложив проклятие, что он более никогда не сможет ступить ни на какую твердь и лишь дозволено ему покоиться в черных водах океана, смешанных со слезами и кровью их детей. Сами же слуги смастерили из обломков колесницы лодки и пустились по волнам в поисках своих детей. Они нашли земли, обильно поросшие лесом, стали рубить лес и обносить поверженную колесницу плотами. Вскоре в океане возник огромный плот, края которого терялись за горизонтом. В центре его покоилась колесница низложенного Феролина. Так появилось Странствующее королевство. Много времени спустя народ Странствующего королевства прознал, что дети их предков, их братья, не погибли в волнах, а нашли пристанище на Волчьем мысу. И отправилось королевство туда. Его жители стали призывать родную кровь обратно. Но волчий народ сказал: «Вы отказались от нас, вручили нашу судьбу жестоким волнам океана Предела. Океан смилостивился, волки приняли нас. Теперь волки – наша семья, а вы, пытавшиеся нас убить ради своего спасения, ступайте прочь и не возвращайтесь». И случилась тогда между ними война, ибо Странствующее королевство пыталось забрать волчий народ силой. С тех самых пор, как только в океане Предела меняется течение, Странствующее королевство движется на восток, к нашим берегам, и первой землей, которую они видят, является Волчий мыс.

Выслушав эту историю, Элисса какое-то время молчала, глядя на Вэйлорда широко раскрытыми глазами и прикрыв ладонями рот.

– Так, значит, Странствующее королевство всего лишь ищет потерянных детей…

– Предки его жителей бросили этих детей умирать, моя принцесса. Эти люди всегда приходили к нам с войной. Не стоит питать к ним симпатий.

– Но ведь после того там снова рождались дети. И сейчас рождаются. Разве они виноваты в чем-то?

Вэйлорд пожал плечами:

– И меня, и короля, и все наше королевство беспокоят не их дети, а их флот и корсары.

– Но ведь получается, что ты с ними родня.

– Только если верить легенде, милое дитя. – Нэйрос улыбнулся. – И то она очень старая.

– Это очень грустная история, милый волк, – вздохнула Элисса. – И слишком жестокая для кукольного представления.

– Простите, ваше высочество, но ничего иного мне в голову не пришло.

– Здесь не за что просить прощения, Нэй… Просто… Я попробую сложить стихи и превратить твою историю в балладу. Ты не против?

– Конечно нет. И я с большой радостью выслушаю ее в вашем исполнении.

– Договорились! – Принцесса вскочила и улыбнулась. – Все, сир Вэйлорд, я упорхнула к себе.

– Доброй вам ночи, моя принцесса. – Он поднялся и поклонился.

– И тебе. – Она взяла подсвечник и торопливо направилась к двери. Выходя, она чуть обернулась и шепнула: – Подари миру улыбку, милый волк.

После ухода принцессы Вэйлорд взял надкушенное ею яблоко, уселся на подоконник и стал при свете луны разглядывать подаренную ладанку. Внизу, примерно там, где располагалась большая беседка, оплетенная виноградными лозами, брякнули струны лютни. Доев яблоко, Вэйлорд швырнул огрызок в ту сторону. Звук расстроенных струн смолк.

– Люди в этом замке обычно спят по ночам, – сделал Вэйлорд замечание скрытому темнотой и зарослями музыканту.

– Но только не ты, возведенный, не так ли? – послышался зловещий голос, похожий на скрежет железа.

Он принадлежал единственному человеку, из чьих уст прозвище «возведенный» звучало не как оскорбление, а иначе.

– Как всегда в полнолуние. А отчего ты не спишь, Гильом?

– Старые раны не дают. Они, похоже, тоже бодрствуют в полнолуние, как и некоторые волки.

– Тем лучше, у меня к тебе есть разговор.

– Кому-то надо отрубить голову? С некоторых пор, волею Хлодвига, казнить можно только на основании его письменного указа, подкрепленного его же печатью.

– С чего ты взял, что мне нужна чья-то голова?

– Я палач. А что еще может понадобиться деснице государя от королевского палача? Не хочешь же ты, чтобы я тебе исполнил балладу!

– Оставайся на месте, сир Блэйд. Я сейчас спущусь.

– Вина прихвати.

– Непременно.

ГЛАВА 5
Всадник, два духа и старая башня

Коню, конечно, проще: густая сочная трава повсюду, ешь вдоволь. Пересекли очередной ручей: пей, сколько влезет. Ну, хоть с водой и человеку легче. Пока конь утолял свою жажду, опустив длинную морду в журчащий поток, Олвин спешился и тщательно прополоскал дорожный кожаный мех: те остатки, что в нем еще булькали, уже отдавали затхлостью. Затем прошелся прямо по руслу немного вверх по течению, давая ногам отдохнуть и освежиться – ведь несколько дней ботфорты не снимал. Найдя место, свободное от ила и песка, Олвин Тоот наполнил мех чистой водой и вернулся к коню, потом обтер ноги и снова обулся. Съел последний кусок солонины и черствого хлеба, запил свежей водой. Затем поднял голову, щурясь под теплым лучом солнца, что пробивался сквозь густые кроны над ручьем. Журчание воды и щебет птиц умиротворяли. Мелькнула даже глупая мысль никуда больше не ездить, а остаться здесь насовсем.

– Когда же ты напьешься, бочка бездонная? – Он вздохнул и взглянул на коня.

Конь лишь дернул ушами, отгоняя мух, которые так и норовили в них залезть. Шагах в ста вниз по течению вдруг зашевелился кустарник над самым потоком и показался молодой олень, также пришедший на водопой. Хорошая добыча! При короле Дэсмонде за отстрел оленя отрубали два пальца, те самые, что натягивали тетиву лука. Конечно, сюзеренов закон не касался, они-то в своих землях оленей могли бить. Сейчас король другой, но закон мог остаться прежним. Впрочем, кто здесь увидит, как Олвин добывает себе пищу? Лука, правда, нет, но можно сделать его из клена, вяза, ясеня или тиса, обильно растущих в лесу. А тетиву – из конского волоса, благо грива и хвост у скакуна густые. Но это совсем не то что крученая льняная нить, а ее нет. Стрелы можно сделать, камень из ручья пойдет на наконечники. Но нет гусиных перьев для оперения, без которого стрелы не полетят точно в цель. Да и будь у него все нужное, на изготовление лука и саму охоту пришлось бы потратить слишком много времени. Нет, пусть себе олень живет и радуется королевскому закону «о двух пальцах», пока ближайший лорд не возжелает поохотиться. Надо ехать дальше. Скоро должны начаться фермы и селения, в них можно будет раздобыть съестное. Правда, сбыть мамонтовы бивни вряд ли удастся: каждый стоит дороже целого села со всеми жителями. Там и кусочка не продать. А вот коня и доспехи надо обменять. Если люди из Брекенрока отправились вдогонку за неизвестным убийцей стражника, то по доспехам его опознают сразу, и тут двумя пальцами не отделаешься.

Лес закончился миль через семь. Солнце, что пряталось до того в листве, теперь без смущения жгло лицо всадника. Но едва ли стоит на это жаловаться. Там, откуда он прибыл, солнечный свет и тепло были роскошью. Очутившись среди холмистых лугов, Олвин скривился: снова безмерное количество пищи для коня и ничего такого, что могло бы утолить голод человека. Правда, здесь росло полным-полно дикой клубники, но сколько же ее надо собрать, чтобы наесться? Нет, не стоит терять время. Он старался не обращать внимания на манящие красные ягоды, подмигивающие с зеленого травяного ковра.

Ехать пришлось долго. Чувство голода лишь слегка вредило умиротворению от вида давно забытых изумрудных лугов Гринвельда, стрекота кузнечиков в траве, порхающих пестрых бабочек. Взобравшись на высокий холм с пологими склонами и могучим дубом на вершине, Олвин Тоот заметил впереди, на юге, возвышавшуюся над землей рукотворную твердь. Башня вестников, не иначе. Даже издалека ни с чем не спутаешь это высокое каменное копье, сужающееся к вершине. А у вершины башня, наоборот, резко расширялась. Там располагались в несколько ярусов голубятни с узкими оконцами, а над ними колокольня. Еще выше – широкая крытая площадка, предназначенная для разведения сигнальных костров. Но огнем и дымом пользовались лишь в самых крайних случаях, чтобы не распугать вестовых птиц.

– То, что нужно, – кивнул Олвин, глядя на далекую башню, и пришпорил коня.

Еще спустя четверть часа он приблизился к сооружению настолько, что заметил некоторые странности. Во-первых, на колокольне отсутствовал колокол. Во-вторых, на верхней крытой площадке не было ничего: ни хвороста, ни дров, ни бочонков с соломой и тряпьем. И наконец, взобравшись на очередной холм, Олвин заметил самое странное: вокруг башни вестников не было цитадели братства. Даже если эта башня принадлежала не братству, а местному лорду, она должна находиться в донжоне родового замка. А здесь – совсем ничего, только сама башня, одиноким перстом торчащая среди редких плодовых деревьев. Но ведь так не бывает.

– Что за чертовщина, – проворчал Тоот, озираясь.

Пришлось снова пришпорить коня. Но не страшно: он утолил голод и жажду, да и не слишком устал за время пути через лес.

Вскоре чуть в стороне от башни стали видны избы деревеньки среди ухоженных полей. Донесся скрип мельничного жернова с речки, огибающей и селение, и башню, потом кудахтанье кур, повизгивание свинок и жалобное мычание бычков. Полдюжины крестьянских домов под тростниковыми крышами были выстроены из добротного камня, из какого лорды свои замки складывают или «Великая клира двенадцати» возводит молебные дома да монастыри. Или же цитадели братства… Но как этот камень достался крестьянам?

Людей видно не было: наверное, все в поле.

Достигнув поселения, всадник придержал коня. Холм с башней уже был хорошо виден, и стало ясно, что стены вокруг нее действительно когда-то имелись. Но цитадель снесли уже много лет назад, судя по бурьяну и прочей растительности.

Со стороны леса, что подступал к полям с запада, почти достигая холма, шла просто одетая старуха с охапкой хвороста на спине. На всадника она лишь бросила равнодушный взгляд.

– Доброго дня, бабуля! – окликнул ее Олвин, приблизившись.

– Какая я тебе бабуля, дурень? – Женщина даже не обернулась. – Моя дочь еще девица, да не про твою честь!

– К чему ты помянула свою девку и отчего дерзишь рыцарю? – строго воскликнул Олвин.

– Ежели ты рыцарь, то где твой герб? – Старуха наконец соизволила остановиться и обернулась. – Щит пустой, доспехи и попона тоже. Какого ты дома будешь?

Она усмехнулась, демонстрируя отсутствие некоторых зубов.

«Да она не дура! – усмехнулся про себя Олвин. – Небось по молодости доводилось иметь дело с рыцарями и простыми латниками. Может, и дочуркой кто-то из них наградил».

– Это что же, башня вестников? – Он кивнул в сторону холма, решив перевести разговор в другое русло.

– Она и есть, неужто не видно? – фыркнула женщина, поправляя на спине хворост.

– Видно. Но что стало с цитаделью? Где стены?

Этому вопросу женщина очень удивилась – как если бы незнакомый всадник спросил, отчего вода мокрая или огонь горячий.

– И откуда ты такой взялся-то? – проворчала крестьянка. – Разобрали цитадель, как водится.

– Что это значит? – нахмурился Олвин.

– Так ведь всюду так. Разве нет? Откуда ты? Орден вестников покинул множество цитаделей своих. Продали окрестным лордам твердыни и земли. Неужто ты не знал? Да все знают. Вот и эту цитадель орден отдал ближайшему лорду. Уорну, Малколм который. Но тот помер давно, нынче Ханте Уорн лорд наш, первенец его. Он и подрядил подданных цитадель снести. Часть камней им, то есть нам, разрешил забрать, а часть увез к себе, замок укреплять да расширять. А нам, тем, кто разбирал цитадель, дал наделы и наказал жить здесь, в деревне.

– А башню отчего же не разобрали?

Олвин Тоот был поражен тем, что услышал, в голове роилась сотня вопросов. Он старался задавать только те, что вызовут меньше подозрений, но снова ошибся – крестьянка опять удивилась.

– Да как это? Птицы вестовые поначалу по привычке залетают в башни, покинутые орденом. И башню оставили, чтоб птицы не плутали, да пару орденских клиров в башне посадили, чтоб присматривали и рассылали птиц.

– Так в башне живет кто-то?

– А я как сказала? Старые ворчливые дубы – два клира от зеленого ордена. До того старые, что уж духами пора стать, а они все ворчат да кряхтят. Птицы-то давно отвыкли в покинутые башни летать. Но эти двое остались. А чего им? В ордене и помоложе клиры есть, что из ума еще не выжили, не чета этим двоим. А лорд Уорн наказ нам дал: деревня, дескать, ваша, что вырастите – ваше, но так, чтоб клиры из башни нужды ни в чем не знали. Вот и присматриваем за ними. А несносные они, доложу я тебе.

– Все ясно. – Олвин кивнул, хотя понял только то, что в башне обитают двое из братства вестников. – Благодарю, женщина. Более мне от тебя ничего не нужно. Ступай.

И направил коня прямиком к башне.

– Странный ты, латник! – крикнула крестьянка ему вслед. – Все знают об этом! Зеленый орден после коронации Хлодвига больше половины своих цитаделей продал!

«Коронации Хлодвига… Хлодвига», – повторял в уме Олвин и хмурился все больше: то ли ему не нравилось это имя, то ли настораживало, что старуха поняла его неосведомленность о здешних делах.

Наконец всадник достиг башни. Вот здесь когда-то были стены, что окружали каменную твердь, надежно защищая как тайны самого ордена, так и секреты пересылаемых писем. Просторные дворы служили для тренировки вестников и обучения вестовых лисиц, голубей и ястребов. Однако теперь кустарник, молодые деревца и бурьян ясно свидетельствовали, что запустение здесь царит уже более десяти лет. Изъяли даже камни, которыми был вымощен внутренний двор, осталась лишь узкая дорожка, ведущая к массивной дубовой двери башни. Олвин спешился и подвел коня к молодому деревцу, вокруг которого росла густая сочная трава. Конь давно объезжен и не станет срывать закинутые на ветку поводья, чтоб уйти. А вот украсть его могут вполне. Всадник осмотрелся. Ни одной живой души вокруг, кроме той женщины вдалеке, что уже подошла к жилищу. Делать нечего, не вести же коня с собой в башню.

– Убежишь – догоню и прирежу. А если попытаются тебя украсть, бей копытом по носу. Понял меня?

Конь фыркнул, утопив морду в траве, которую тут же стал поедать.

– Да ты обжора, приятель.

Тоот подошел к двери и потянул за тяжелую ручку. Дверь оказалась не запертой и со скрипом старых петель поддалась. Он вошел. Основание башни было столь широко, что вместило бы хоровод из сотни человек. Внутри было темно, пахло сыростью, плесенью, тленом. Олвин постоял некоторое время, оглядываясь при свете дня, что проникал через открытую дверь, и привыкая к мраку башни. Повсюду была в беспорядке свалена разная утварь, каменная лестница вела на второй этаж. Поднявшись, Олвин оказался на круглой площадке с полудюжиной дверей. В центре снова обнаружилась лестница, на сей раз винтовая. Признаков жизни не было заметно и здесь, но ему показалось, что сверху доносятся какие-то звуки.

Поднявшись еще выше, Тоот уперся в узкую дверь с закругленным верхом – запертую. Олвин подергал несколько раз бронзовое кольцо, но безуспешно. Он постучал кулаком: едва уловимые звуки стихли. Он постучал снова.

– Чего и кому надо? – послышался за дверью недовольный, хриплый старческий голос.

– Откройте, прошу вас, – как можно доброжелательней произнес Тоот.

– Зачем?

– Чтобы я вошел.

– Зачем?

– Хочу поговорить с вами.

– А зачем?

– О боги! – вздохнул Олвин, приложив ладонь ко лбу. – Послушайте, я честный путник, именем двенадцати, взываю к гостеприимству священного ордена вестников, заповеданному Инварином.