Текст книги "Злой гений Нью-Йорка [Дело Епископа]"

Автор книги: Стивен Ван Дайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Стивен Ван Дайн
Злой гений Нью-Йорка
(Фило Ванс – 4)

Глава I
КТО УБИЛ КОК-РОБИНА[1]1
  Кок-Робин – детское название лесной птички зяблика.


[Закрыть]

Суббота, 2 апреля, полдень

Из всех уголовных дел, в которых Фило Ванс принимал участие в качестве неофициального следователя, самым мрачным, самым необыкновенным и, по-видимому, самым непонятным было дело об убийствах, раскрытием которых Ванс занимался вместе со своим другом Джоном Маркхэмом, нью-йоркским следователем. Оно стало известно как «Дело Епископа». Название очень неудачное, так как в этом списке отвратительных убийств, заставивших массу людей читать стишки из детской книжки, не было ничего клерикального, так же как и фамилии «Бишоп»[2]2
  Бишоп по-английски значит епископ, а также шахматная фигура – слон.


[Закрыть] не носило ни одно лицо, хотя бы отдалённо связанное с этими чудовищными происшествиями. Но до некоторой степени название все-таки оправдывалось, так как убийца пользовался словом «епископ» с самыми преступными намерениями. Именно это слово и привело Ванса к открытию невероятной истины и дало возможность положить конец ряду самых изощрённых в истории полиции преступлений.

В прекрасный тёплый весенний день, какие иногда случаются в Нью-Йорке в апреле, Ванс завтракал в садике на крыше своей квартиры на 38-й Восточной улице. Было близко к полудню, Ванс работал и читал по ночам, поэтому вставал поздно. Он сидел развалясь в удобном кресле, перед ним на низеньком столике стоял завтрак; грустными глазами смотрел он сверху на вершины деревьев, росших на заднем дворе.

Уже много лет я был другом и юридическим советником Ванса, кем-то вроде управляющего денежными делами и компаньона. Я покинул нотариальную контору в фирме моего отца «Ван Дайн, Дэвис и Ван Дайн» и посвятил себя ведению дел Ванса, что находил более подходящим для себя, чем сидение в душной конторе; и хотя у меня была собственная квартира в западной части города, большую часть времени я проводил у Ванса.

В это утро я пришёл очень рано; Ванс ещё не вставал, и, просмотрев счета на первое число месяца, я лениво курил трубку, пока тот завтракал.

Едва успел Ванс налить себе вторую чашку кофе, как в дверях с переносным телефоном в руках появился Карри, его старый камердинер и поверенный во всех делах.

– Это звонит м-р Маркхэм, сэр, – извиняющимся тоном сказал старик. – Он требовал вас очень настойчиво, поэтому я и осмелился сказать ему, что вы дома.

Он поставил аппарат на столик.

– Хорошо, Карри, – тихо сказал Ванс и взял трубку. – Пусть хоть кто-нибудь нарушит это дьявольское однообразие, – и он заговорил с Маркхэмом: – Ну что, старина, не спишь? А я ем яичницу; хочешь присоединиться? Или просто решил услышать мой голос?

Вдруг он замолчал, и с его худощавого лица исчезло шутливое выражение. Внешне Ванс был типичным северянином: длинное лицо с резкими чертами, серые, широко расставленные глаза, узкий орлиный нос и прямой удлинённый подбородок. Красиво очерченный рот выделялся на бледном лице. Но была в нем черта какой-то циничной жестокости, делавшая его больше похожим на обитателя Средиземноморья, чем севера. Лицо его, волевое и привлекательное, нельзя было назвать очень красивым. Это скорее лицо мыслителя, отшельника, и строгость его выражения всегда служила преградой между ним и его товарищами.

Ванс был неподвижен по природе и приучил себя к сдержанности в проявлении чувств, но в это утро я заметил, что он не в состоянии скрыть жадного интереса к тому, что говорилось. Лоб его наморщился. В глазах мелькнуло изумление. Время от времени он давал выход своим чувствам любимыми восклицаниями: «изумительно!» или «необычайно!», или «честное слово!».

И когда через несколько минут он заговорил сам, в его речи чувствовалось странное возбуждение.

– О, конечно! – сказал он. – Это, право, безумно… Сейчас оденусь. До свидания.

Положив трубку на место, он позвонил.

– Подать серый костюм, – приказал он Карри, – тёмный галстук и шляпу. – Потом он опять принялся за яичницу.

Через несколько мгновений Ванс вопросительно посмотрел на меня.

– Вы знаете что-нибудь о стрельбе из лука, Ван? – спросил он.

Я, конечно, не знал ничего, кроме того, что надо было пускать стрелы в цель, о чем и сказал ему.

– Ну, вы не очень-то осведомлены, – и он лениво закурил папиросу.

– Я и сам не могу назваться авторитетом в этом деле, но в Оксфорде я немного упражнялся в стрельбе из этого средневекового оружия. Это не очень интересная забава, гораздо скучнее, чем гольф, и такая же сложная.

Некоторое время он мечтательно курил.

– Ван, будьте добры, принесите мне том словаря, где говорится о стрельбе из лука.

Я принёс книгу, и почти на полчаса он погрузился в чтение главы о стрелковых обществах, турнирах, состязаниях и о знаменитых американских лучниках. Наконец он выпрямился в кресле. Очевидно, он нашёл что-то смутившее его и заставившее работать его быстрый ум.

– Это просто безумие, Ван, – сказал он, устремив глаза в пространство – Средневековая трагедия в современном Нью-Йорке! Клянусь Юпитером!.. – Он внезапно выпрямился. – Нет, это совершеннейший абсурд. Я поддался безумию маркхэмовых сообщений… – Он выпил ещё кофе, но по выражению его лица я видел, что он не может освободиться от овладевшей им идеи.

– Окажите ещё одну услугу, Ван, – наконец сказал он, – принесите мне немецкий словарь и собрание детских стихотворений Стивенсона.

Когда я принёс оба тома, он посмотрел одно слово в словаре и отложил книгу в сторону.

– К несчастью, это именно так, хотя я все время знал это.

Потом он отыскал в огромном томе Стивенсона отдел детских стихотворений. Через несколько минут он закрыл эту книгу и, вытянувшись в кресле, стал пускать к потолку длинные колеблющиеся ленты дыма.

– Этого не может быть, – как будто возражая самому себе, сказал он. – Это слишком фантастично, что-то демоническое, совершенно извращённое… Волшебная сказка в кровавых тонах… Нечто, противоречащее разуму… Немыслимое, как чёрная магия или колдовство. Это прямо безумие…

Он посмотрел на часы и вышел из комнаты, предоставив мне размышлять о причинах его необычного волнения. Трактат о стрельбе из лука, немецкий словарь, собрание детских стихотворений, непонятные восклицания Ванса о безумии и фантастике – какая могла быть связь между всем этим? Я пытался подыскать объяснение, но безуспешно. Да и не удивительно, что мне это не удалось. Даже когда открылась правда, когда, через недели, она явилась в подтверждении несомненных доказательств, нормальный человеческий ум отказывался воспринять её, до того она была невероятна, до того омерзительна.

Ванс вскоре прервал мои размышления. Он был одет для выхода на улицу и, по-видимому, нетерпеливо ожидал задерживавшегося Маркхэма.

– Знаете, мне очень хотелось чего-нибудь интересного, какого-нибудь славного, захватывающего преступления, – заметил он, – но, честное слово, я вовсе не хотел такого кошмара. Если бы я не знал так хорошо Маркхэма, я бы заподозрил его в том, что он издевается надо мной.

Когда через несколько минут Маркхэм поднялся в садик на крыше, было более чем ясно, что он очень озабочен. Выражение его лица было мрачным, обычная приветливость заменилась сухой официальностью. Маркхэм и Ванс уже пятнадцать лет были близкими друзьями, хотя по природе это были антиподы: один – суровый, быстрый, смелый, прямой, тягостно серьёзный; другой – капризный, циничный, любезный, смотревший свысока на житейские мелочи. Они хорошо дополняли друг друга, и как часто на такой основе строится неразрывная, долговременная близость!

В течение четырех лет Маркхэм был участковым следователем Нью-Йорка, за это время он много раз обращался к Вансу за советом в важнейших делах, и Ванс никогда не обманывал доверия к своей способности правильно мыслить и схватывать все на лету. Действительно, Ванс раскрыл большое число крупных преступлений, случившихся во время четырехлетнего пребывания Маркхэма на службе. Знание человеческой природы, большая начитанность, культурность, острота логической мысли, чуткость к скрытой под обманчивой внешностью истине делали его в высшей степени пригодным к работе следователем, он и выполнял её неофициально в тех процессах, которые велись Маркхэмом.

Поэтому ничего нет удивительного, что в «Деле Епископа» Маркхэм с самого начала обратился к Вансу. Я заметил, что все больше и больше он полагался на помощь друга в расследовании уголовных преступлений; в данном случае было особенно удачно, что он обратился к Вансу, потому что только благодаря его глубокому знанию ненормальных проявлений человеческого разума удалось раскрыть страшный, безумный план и узнать, кто его задумал и выполнил.

– Может быть, все это просто мистификация, – говорил Маркхэм без всякой, впрочем, убеждённости. – Но я подумал, что, может быть, ты захочешь…

– О конечно! – Ванс саркастически улыбнулся Маркхэму. – Присядь на минутку и расскажи мне толком всю историю. Труп ведь не убежит. И гораздо лучше привести в некоторый порядок все нам известное, прежде чем заняться остальным. Кто является, например, сторонами в этом деле? И почему обратились прямо к следователю уже через час после смерти жертвы? Все, что ты мне говорил, кажется величайшей бессмыслицей.

Маркхэм в раздумье сел на край стула и внимательно осмотрел кончик своей сигары.

– Черт возьми, Ванс, не делай из этого Удольфской тайны. Преступление достаточно ясное. Способ убийства, конечно, необыкновенный, но за последнее время стрельба из лука вошла в моду. В каждом городе, в каждом колледже упражняются в стрельбе из лука.

– Совершенно согласен. Но убивали из лука Робинов в очень отдалённые времена.

Глаза Маркхэма сузились, он испытующе посмотрел на Ванса.

– Тебе тоже пришло это в голову?

– Пришло ли мне это на ум? Да эта мысль вспыхнула в моем мозгу в ту минуту, как ты назвал имя жертвы. – Ванс несколько раз затянулся. – Кто убил Кок-Робина? Да ещё стрелой из лука!.. Удивительно, как эти стишки, заученные в детстве, долго держатся в памяти. Между прочим, как зовут м-ра Робина?

– Кажется, Джозеф.

– Неназидательно и невнушительно… А второе имя?

– Послушай, Ванс, – раздражённо сказал Маркхэм, – какое имеет отношение к делу второе имя убитого?

– Ни малейшего. Но если уж сходить с ума, так до конца. Обрывки разума не имеют никакой цены.

Он позвонил Карри и послал его за телефонной книжкой. Маркхэм протестовал, но Ванс сделал вид, что не слышит, и когда книжка появилась, он несколько минут рылся в ней.

– Покойный жил на Риверсайдской аллее? – наконец спросил он, остановив палец на найденном имени.

– Думаю, что так.

– Хорошо, очень хорошо! – Ванс закрыл книгу и устремил торжествующий взор на участкового следователя. – Маркхэм, – медленно заговорил он, – в телефонном списке только один Джозеф Робин. Он живёт на Риверсайдской аллее и его второе имя – Кокрейн.

– Что за вздор? – голос Маркхэма почти дрожал от ярости. – Ну, пусть его зовут Кокрейн; неужели ты серьёзно предполагаешь, что этот факт имеет какое-нибудь отношение к убийству?

– Честное слово, старина, я ничего не предполагаю. – Ванс слегка пожал плечами. – Я только отмечаю, так сказать, некоторые факты в связи с этим случаем. Вот как обстоит дело: м-р Джозеф Кокрейн Робин, то есть Кок-Робин, убит стрелой из лука. Не кажется ли это даже твоему юридическому уму чертовски странным?

– Нет! – коротко бросил Маркхэм. – Имя покойного очень обыкновенное, и удивительно, что благодаря этому воскрешению стрельбы из лука не убито или не ранено множество людей в стране. Кроме того, очень возможно, что смерть Робина является просто несчастным случаем.

– Не убедительно! – Ванс укоризненно покачал головой. – Этот факт, даже если так и произошло на самом деле, нисколько не разъясняет положения, а делает его ещё более странным. Из тысяч поклонников стрельбы из лука в нашей прекрасной стране только один, по имени Кок-Робин, случайно убит стрелою! Это уже пахнет чем-то потусторонним… Неужели ты веришь в привидения и злых духов?

– Мне, значит, надо быть медиумом, чтобы допустить возможность совпадения обстоятельств?

– Милый мой! Совпадения не могут тянуться бесконечно. Во всяком случае, теперешнее положение несравненно сложнее, чем ты предполагаешь. Например, по телефону ты сообщил мне, что последний человек, видевший Робина перед его смертью, именуется Сперлингом.

– Какой же скрытый смысл заключается в этом факте?

– Может быть, ты знаешь, что значит по-немецки «Sperling»? – кротко спросил Ванс.

– Я ведь окончил высшую школу, – ответил Маркхэм. Вдруг глаза его широко раскрылись, и все тело напряглось.

Ванс подвинул к нему немецкий словарь.

– Все-таки отыщи это слово. Мы должны быть точными. Сам я его уже нашёл. Я боялся, что воображение моё слишком разыгралось, и мне захотелось увидеть слово, написанным чёрным по белому.

Маркхэм молча раскрыл книгу и пробежал страницу глазами. Остановившись несколько мгновений на слове, он решительно выпрямился, как будто стряхивая с себя наваждение. Затем заговорил вызывающим, враждебным голосом.

– «Sperling» значит воробей. Каждый школьник знает это. Что же из этого?

– Все! – Ванс медленно закурил другую папиросу. – И каждый школьник знает старинные детские стишки «Смерть и погребение Кок-Робина», ну так как же? – Он поддразнивающе посмотрел на Маркхэма, стоявшего неподвижно под солнечными лучами. – Раз уж ты стараешься показать, что тебе неизвестно это классическое произведение, то разреши мне продекламировать первую строфу.

Холод, точно от присутствия какого-то невидимого призрака, пробежал по моей спине, когда Ванс повторил с детства знакомые строки:

 
Кто Кок-Робина убил?
– Я, – отозвался воробей.
– Из лука я своей стрелой
Кок-Робина убил.
 

Глава II
НА ПЛОЩАДКЕ ДЛЯ СТРЕЛЬБЫ ИЗ ЛУКА

Суббота, 2 апреля, 12 часов 30 минут пополудни

Маркхэм медленно перевёл взгляд опять на Ванса.

– Это же безумие, – произнёс он так, точно встретился с чем-то необъяснимым.

– Ну, ну! – Ванс слегка помахал рукою. – Это плагиат, я первый так сказал! – Он старался шутливостью преодолеть собственное недоумение. – Наверно, тут есть и влюблённая, оплакивающая смерть Робина. Может, ты помнишь куплет:

А кто же будет горевать?

Голубка отвечала: – Я!

Погибла ведь любовь моя,

Так буду горевать…

Голова Маркхэма слегка закинулась назад, пальцы барабанили по столу.

– Боже милостивый, Ванс! Действительно, в этом деле есть и молодая девушка. Очень может быть, что в основе тут лежит ревность.

– Ах, представь себе! Боюсь, что дело это постепенно разовьётся в живые картины для воспитанников детских садов. Но задача наша облегчается. Нам остаётся только найти муху.

– Муху?

– Ну да. Разве ты забыл, Маркхэм? —

Кто видел, как он умирал?

Сказала муха: – Я!

Моим маленьким глазком

Я видела, как он умирал.

– Спустимся на землю! – резко сказал Маркхэм. – Это ведь не детская игра. Это серьёзное дело.

Ванс рассеянно кивнул головой.

– Часто в жизни детская игра превращается в самое серьёзное дело. А это мне не нравится, совсем не нравится. Слишком много в этом деле ребячества, но свойственного ребёнку, родившемуся старым, с повреждённым рассудком. Это что-то отвратительно извращённое. – Он глубоко втянул дым папиросы. – Сообщи мне подробности, надо же разобраться, каково наше положение в этом опрокинутом вверх ногами мире.

– У меня немного подробностей. Я уже почти все передал тебе по телефону. Перед тем как говорить с тобой, профессор Диллард вызвал меня.

– Диллард? Неужели профессор Бертран Диллард?

– Он самый. Трагедия произошла в его доме. Ты знаешь его?

– Лично не знаком, знаю постольку, поскольку он известен как величайший из живущих физиков и математиков. У меня собраны почти все его книги. Как же случилось, что он вызвал тебя?

– Я знаком с ним уже около двадцати лет. В Колумбийском университете я слушал у него курс математики, а позже вёл кое-какие судебные дела для него. Когда нашли тело Робина, он тотчас же позвонил мне. Это было около половины двенадцатого. Я вызвал из уголовного бюро сержанта Хэса и передал ему дело, сказав при этом, что скоро приеду сам. Потом я позвонил тебе. Сержант и его люди ожидают меня у Дилларда.

– А какая там домашняя атмосфера?

– Профессор, как тебе известно, покинул кафедру девять лет назад. С тех пор он живёт на 75-й Западной улице, близ Риверсайдской аллеи. Он взял к себе пятнадцатилетнюю девочку, дочь брата. Теперь ей около двадцати пяти лет. У него также живёт его протеже, Сигурд Арнессон, мой товарищ по университету. Профессор его усыновил, когда он был ещё юношей. Теперь Арнессону около сорока лет, он преподаёт математику в Колумбийском университете. Его привезли трехлетним ребёнком из Норвегии, а через пять лет он стал круглым сиротой. Он, можно сказать, математический гений, и, вероятно, Диллард, заметив в нем будущего математика и физика, усыновил его.

– Я слышал об Арнессоне, о его последней книге. Итак, данное трио, Диллард, Арнессон и молодая девушка, живёт одиноко?

– С двумя прислугами. У Дилларда, по-видимому, очень приличное состояние, и они совсем не одиноки. Этот дом является святилищем для математиков, а кроме того, у девицы, любительницы спорта, составилось своё небольшое общество. Я несколько раз бывал там и всегда находил гостей – то серьёзных студентов в библиотеке, то шумливых молодых людей внизу в гостиной.

– А Робин?

– Он принадлежал к компании Белл Диллард – так, помятый жизнью молодой человек из общества, получивший несколько призов за стрельбу из лука.

– Да, я знаю. Я прочёл его имя в этой книге о стрельбе из лука. Он несколько раз выходил победителем на соревнованиях. Я также отметил, что м-р Сперлинг участвовал в нескольких турнирах. И мисс Диллард тоже стреляет из лука, притом со страстным увлечением. Она и устроила Стрелковый риверсайдский клуб. Настоящая арена находится в Скарделе, в доме м-ра Сперлинга, но мисс Диллард устроила площадку для упражнений в стрельбе на боковом дворе в доме профессора. На этой площадке и был убит Робин.

– Ага! И последний, видевший его перед смертью, был м-р Сперлинг? А где же теперь наш Воробей?

– Не знаю. Перед самой трагедией он был вместе с Робином, а когда нашли тело, его уже не было. Вероятно, у сержанта есть какие-нибудь сведения.

– А как насчёт ревности, на которую ты указывал? – веки Ванса лениво опустились, и он стал медленно, но тщательно закуривать, что случалось, когда он проявлял глубокий интерес к чему-либо.

– Профессор Диллард намекнул на существование привязанности Робина к его племяннице, а когда я его спросил, кто такой Сперлинг и какое его положение в доме, он сообщил, что Сперлинг также добивался руки девушки. По телефону я не вникал в подробности, но у меня осталось впечатление, что Робин и Сперлинг были соперниками, и что Робина предпочитали.

– Итак, Воробей убил Кок-Робина? – Ванс с сомнением покачал головой. – Нет, это не подходит, слишком уж просто. Тут что-нибудь более тёмное и страшное. Между прочим, кто же нашёл Робина?

– Сам Диллард. Он вышел на балкончик на задней стороне дома и увидел, что Робин лежит на площадке со стрелой в сердце. Он тотчас же спустился вниз с большими затруднениями, так как старик ужасно страдает от подагры, и, увидя, что Робин уже мёртв, позвонил мне. Вот и все мои предварительные сведения.

– Не блестящее освещение, но все-таки наводящее на мысли. – Ванс встал. – Маркхэм, друг милый, приготовься к чему-нибудь странному и скверному. Исключим случайность и совпадение. Хотя обыкновенная стрела и может пробить одежду и грудную клетку, даже когда она пущена из лука среднего веса, но самый факт убийства, совершённого человеком по фамилии Сперлинг, другого человека, называвшегося Кокрейном Робином, стрелою из лука исключает случайное совпадение обстоятельств. Действительно, невероятная цепь событий указывает на наличие задуманного с дьявольской хитростью плана.

Он направился к двери.

– Пойдём познакомимся поближе с обстановкой преступления.

Мы поехали в автомобиле Маркхэма и через несколько минут были на 75-й Западной улице. Дом Дилларда, под номером 391, был справа от нас. Между ним и Риверсайдской аллеей возвышался громадный пятнадцатиэтажный дом. Казалось, профессорский домик приютился, как будто прося защиты, в тени этого огромного строения.

Добротный дом Дилларда был выстроен из серого, потемневшего от непогоды известняка. Участок, на котором стоял дом, был по фасаду длиною в тридцать пять футов, а самый дом занимал двадцать пять футов. Остальные десять футов отделялись от пятнадцатиэтажного дома каменной стеной с широкой железной дверью посередине.

Несколько ступеней вели с улицы к узкому крыльцу, украшенному четырьмя коринфскими колоннами. Во всю ширину дома во втором этаже тянулся ряд окон с оправленными в свинец стёклами. (Как я потом узнал, это были окна библиотеки). От дома веяло чем-то спокойным, старомодным; ни в коем случае нельзя было предположить, что он является местом отвратительного убийства.

Два полицейских автомобиля стояли вблизи входа, и дюжина любопытных собралась на улице. Караульный стоял у одной из колонн и скучающе смотрел на толпу.

Нас впустил старый лакей и повёл в гостиную, налево от передней, где мы нашли сержанта Хэса и двух других людей из уголовного бюро. Сержант курил у стола, засунув большие пальцы в проймы жилета. Он выступил вперёд и дружески протянул руку Маркхэму.

– Очень рад вашему приходу, сэр, – сказал он, и взгляд его холодных синих глаз как будто несколько смягчился. – Я ждал вас. В этом деле очень много непонятного.

Он увидел Ванса, и его широкое хитрое лицо засияло добродушной улыбкой.

– Как поживаете, м-р Ванс? Мне с самого начала казалось, что вас тоже вовлекут в это дело. Чем вы были заняты в последние месяцы?

Между Вансом и сержантом давно уже установились тёплые отношения, основанные на взаимном уважении и восхищении друг другом.

Ванс протянул руку, улыбка играла в уголках его рта.

– По правде сказать, сержант, я пытался восстановить славу афинянина, по имени Менандр. Глупо, не правда ли?

Хэс презрительно фыркнул.

– Ну, если уж вы в таком настроении, так, наверное, и здесь добьётесь чего-нибудь убедительного. – В первый раз я слышал комплимент, произнесённый им. Очевидно, кроме восхищения Вансом, он испытывал и некоторое смущение перед ним.

Маркхэм почувствовал неуверенность сержанта и отрывисто спросил:

– Что же является особенно затруднительным в этом деле?

– Я не говорил о затруднениях, сэр, – возразил Хэс – Кажется, убийство этой птицы совершено по всем правилам, а я неудовлетворён, черт побери! М-р Маркхэм… это неестественно, это бессмысленно!

– Думаю, что я вас понимаю. – Маркхэм с одобрением посмотрел на сержанта. – Вы склонны считать Сперлинга виновным в убийстве?

– Конечно, он виновен, – сказал Хэс. – Но не это меня тревожит. По правде сказать, не нравится мне имя покойника, особенно потому, что убит он был стрелой из лука… – Он остановился, немного сконфуженный. – А вам это не кажется странным, сэр?

Маркхэм смущённо кивнул головой.

– Вы, как я вижу, хорошо помните детские стихи, – сказал он и отвернулся.

Ванс устремил на Хэса лукавый взгляд.

– Вот вы сказали сейчас «птица», сержант. Очень удачно. Сперлинг, видите ли, по-немецки значит воробей. А ведь вы помните, именно Воробей убил Кок-Робина стрелой…

Сержант слегка выпучил глаза, губа у него отвисла. Он смотрел на Ванса с почти смешным изумлением.

– Я говорил, что это очень трудное дело.

Маркхэм дипломатично вмешался в разговор.

– Расскажите нам подробности, сержант. Я уверен, что вы уже допросили обитателей дома.

– Поверхностно, сэр. – Хэс присел на угол стола и закурил погасшую сигару. – Я вас ожидал, я знал, что вы знакомы со старым джентльменом; так что я ограничился обычным допросом. В переулке я поставил человека, чтобы никто не коснулся тела, пока не приедет доктор Доремус, он прибудет сюда после завтрака. Потом я вызвал по телефону дактилоскопистов, они могут прибыть сюда каждую минуту, хотя и не знаю, что им здесь делать…

– А что же вы скажете о луке, из которого была выпущена смертоносная стрела? – спросил Ванс.

– Лук был бы для нас лучшей добычей, но старый м-р Диллард поднял его и принёс в комнату. Его пальцы на нем, должно быть, и отпечатались.

– Но что же со Сперлингом? – спросил Маркхэм.

– Я узнал его адрес, он живёт в загородном доме; я послал двух моих людей, чтобы они доставили его тотчас же, как найдут. Потом я поговорил со слугами; со стариком, впустившим вас, и с его дочерью, пожилой женщиной, служащей здесь кухаркой. Но никто из них, кажется, ничего не знает или, может быть, не хочет говорить. Потом я попробовал допросить молодую даму, хозяйку дома, но она была так подавлена горем, так плакала, что я решил предоставить вам удовольствие беседовать с ней. Сниткин и Бэрк – он большим пальцем указал на двух сыщиков у окна – обошли подвальный этаж, переулок и задний двор, но вернулись ни с чем. Вот и все, что мне известно. Когда доктор и люди из бюро прибудут сюда и когда я откровенно поговорю со Сперлингом, шар покатится, и дело начнёт разъясняться.

Ванс испустил громкий вздох.

– Ужасный вы сангвиник, сержант! Смотрите, не разочаруйтесь, если ваш шар окажется параллелепипедом и не захочет катиться. В этой ребячьей чепухе есть что-то дьявольски страшное, и, если предчувствие не обманывает меня, вам ещё долго придётся играть в жмурки.

– Да? – Хэс хитро, но доверчиво посмотрел на Ванса. Очевидно, он и сам был более или менее того же мнения.

– Не позволяйте мистеру Вансу обескураживать вас, сержант, – поддразнил его Маркхэм. – Его всегда увлекает собственное воображение. – Потом с жестом нетерпения он повернулся к двери. – Отправимся лучше осмотреть местность, пока соберутся остальные. Потом я поговорю с профессором и другими членами семейства. Да, вы, сержант, не упомянули м-ра Арнессона, его нет дома?

– Он в университете, но должен скоро вернуться.

Маркхэм кивнул и пошёл за сержантом в переднюю. Когда мы проходили по мягким коврам, устилавшим проход в заднюю часть дома, на лестнице послышался шорох, и чистый, хотя и дрожащий, женский голос в полутьме спросил:

– Это вы, м-р Маркхэм? Дяде показалось, что он узнал ваш голос. Он ожидает вас в библиотеке.

– Через несколько минут явлюсь к нему, мисс Диллард. – Тон Маркхэма был отеческий и симпатизирующий. – Пожалуйста, останьтесь и вы, я бы хотел видеть вас обоих.

Девушка шёпотом дала своё согласие и исчезла наверху.

Мы пошли к задней двери. Перед нами был узкий проход, оканчивающийся деревянными ступеньками, ведшими в подвальный этаж. Спустившись по этим ступенькам, мы очутились в большой, низкой комнате с дверью, выходившей прямо на площадку с западной стороны дома. Дверь эта была приоткрыта, а в проёме стоял человек из уголовного бюро, поставленный там Хэсом для охраны трупа.

Комната была, очевидно, когда-то подвалом для провизии, теперь же была переделана, заново выкрашена и служила клубным залом. Цементный пол был покрыт кокосовыми циновками, одна стена целиком была увешана изображениями стрелков различных эпох. В комнате стояло пианино и фонограф, множество удобных плетёных кресел, пёстрый диван, посредине – громадный плетёный стол, заваленный всевозможными спортивными журналами, и небольшой книжный шкаф, заполненный книгами о стрельбе из лука. В углу стояло несколько мишеней, и их позолоченные диски и разноцветные кольца образовывали яркие световые пятна в солнечных лучах, льющихся через окна.

Часть стены возле двери была завешена длинными луками разного размера и веса, а возле них стоял большой старинный комод с инструментами. Над ним висел маленький шкафчик с разным необходимым в этом деле хламом вроде повязок, перчаток для стрельбы, колышков, наконечников и тетивы. На большой дубовой панели между дверью и западным окном были размещены разнообразные и самые интересные, какие я когда-либо видел, коллекции стрел.

Эта панель обратила на себя особое внимание Ванса. Он тщательно поправил, подходя к ней, свой монокль.

– Охотничьи и боевые стрелы, – заметил он. – Обольстительны… А одна из них как будто исчезла. Вынута с большой поспешностью. Медная перекладинка, державшая её на месте, сильно погнута. – На полу стояло несколько колчанов, наполненных стрелами для попадания в мишень. Он нагнулся и, вынув одну из них, протянул её Маркхэму.

– Не похоже на то, чтобы эта крепкая вещь могла пробить грудь человека, но на расстоянии восьми ярдов она может насквозь пронзить оленя… Почему же не хватает охотничьей стрелы на панели? Очень интересно.

Маркхэм нахмурился и сжал губы. Я видел: он все ещё цепляется за угасающую надежду, что трагедия является лишь несчастным случаем. Он безнадёжно швырнул стрелу на стол и пошёл к выходу.

– Посмотрим на тело и место убийства, – сказал он ворчливо.

Когда мы вышли на тёплое весеннее солнце, я почувствовал себя совершенно изолированным. Узкая, вымощенная площадка напоминала каньон между двумя отвесными каменными берегами. Она была футов на пять ниже уровня улицы, на которую можно было подняться по небольшой лестнице, ведущей к воротам в стене. Ровная, лишённая окон стена многоквартирного дома напротив, поднималась вверх на 150 футов; да и самый дом Дилларда, всего лишь четырехэтажный, по теперешним архитектурным меркам равнялся по высоте шестиэтажному дому. Хотя мы стояли под открытым небом в сердце Нью-Йорка, нас ниоткуда нельзя было увидеть, кроме как из боковых окон диллардовского дома и из выступающего окна дома на 76-й улице, задний двор которого примыкал к участку Дилларда. Дом этот, как мы вскоре узнали, принадлежал некоей миссис Друккер, и ему предназначено было сыграть существенную трагическую роль в деле раскрытия убийства Робина. Несколько больших деревьев замаскировали его задние окна, и только из этого выступающего окна открывался вид на ту часть площадки, где мы стояли.

Я заметил, что Ванс все время смотрит на это окно и что по лицу его пробегают тени по мере того, как он изучал его. Но только спустя много времени я догадался, что привлекало его внимание.

Стрельбище простиралось от стены диллардовского участка на 75-й улице до такой же стены друккеровского участка на 76-й улице, где на песчаном ложе возвышалась груда кулей сена. Расстояние между двумя стенами было в 200 футов, что, как я узнал впоследствии, позволяло продлить стрельбище на шестьдесят ярдов, чтобы можно было упражняться на нем в стрельбе на все дистанции, доступные этому средневековому виду оружия.

Часть высокой железной решётки, разделявшей оба двора в том месте, где она должна была пересекать стрельбище, была снесена. В конце стрельбища с западной стороны друккеровского участка возвышался многоквартирный дом, занимавший угол 75-й улицы и Риверсайдской аллеи. Между этими двумя домами был узкий переулок, отделённый от стрельбища забором, в котором была проделана небольшая дверь с замком.