Текст книги "Смерть Канарейки"

Автор книги: Стивен Ван Дайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Кливер покачал головой.

– Нет, ни о ком.

– И она никогда не говорила, что кого-нибудь боится, или чувствует к кому-нибудь нерасположение?

– Ни слова. Меня просто ошеломила ее смерть. Я не читаю газет, кроме утреннего «Геральда» и, конечно, «Ежедневного бюллетеня бегов» по вечерам. А так как в утренних газетах ничего не было об убийстве, то я услышал о нем перед самым обедом. Ребята в биллиардной разговаривали об этом, и я вышел и купил газету. Если бы так не случилось, я мог бы и не узнать ничего до завтрашнего утра.

Маркхэм проговорил с ним до половины девятого, но больше не смог выяснить ничего… Наконец Кливер встал, собираясь уйти.

– Очень сожалею, что не сообщил вам больше, – сказал он. Сейчас его румяное лицо сияло, и он пожал Маркхэму руку самым дружеским образом.

– Вы справились с этим старым мошенником довольно удачно, – заметил Ванс, когда Кливер ушел. – Но в нем есть что-то чертовски странное. Переход от этого стеклянного взгляда к откровенной болтливости был слишком внезапным. Может быть, я пристрастен, но на меня он не произвел впечатления неподкупного поборника истины. Возможно, это потому, что мне не понравились эти его холодные выцветшие глаза, они как-то не вяжутся с его откровенными излияниями.

– Мы можем простить ему кое-что в связи с его затруднительным положением, – великодушно ответил Маркхэм. – Не очень-то приятно признаваться, что тебя шантажировала женщина.

– Но если он получил свои письма обратно в июне, почему он продолжал за ней ухаживать? Хэс сообщил, что он был активен до самого конца.

– Может быть, он был идеальным возлюбленным, – улыбнулся Маркхэм.

– Что-то вроде Эбры:

Но Эбра прибегает, когда ни позовут,

Но ведь зовут другую, а Эбра тут как тут.

– Может быть, может быть.

– Во всяком случае, он снабдил нас вероятным источником информации в лице доктора Линдквиста.

– Совершенно верно, – согласился Ванс. – И это почти единственный пункт его страстной исповеди, в который я поверил, Потому что об этом он говорил почти без сомнения… Я бы посоветовал вам побеседовать с этим эскулапом прекрасного пола как можно скорее.

– Я устал, как собака, – заявил Маркхэм. – С этим можно подождать и до завтра.

Ванс взглянул на большие часы над камином.

– Действительно, поздновато, но почему бы, как советовал Питтакос, не схватить время за волосы.

Дай счастью ускользнуть, оно пропало.

Упущенных мгновений не вернуть.

Но Катон Старший, не соглашаясь с этим, в своих «Двустишиях умирающего» писал…

– Идемте, – взмолился Маркхэм, вскакивая. – Все, что угодно, лишь бы прекратить этот поток красноречия.

ГЛАВА 11
В ПОИСКАХ СВЕДЕНИЙ
(вторник, 11 сентября, 9 ч. вечера)

Через десять минут мы уже звонили в дверь внушительного старого дома из коричневого камня на 44-й улице. Блестяще разодетый дворецкий открыл нам. Маркхэм вручил ему свою карточку.

– Отнесите это доктору сейчас же и скажите, что я настоятельно прошу принять меня.

– Доктор сейчас заканчивает обед, – сообщил ему величавый сенешаль, он провел нас в богато обставленную приемную с глубокими удобными креслами, шелковыми драпировками и мягким светом.

– Типичный сераль дамского невропатолога, – заявил Ванс, осматриваясь. – Уверен, что сам папаша – важное и элегантное существо.

Предсказание оказалось верным. Через минуту доктор Линдквист вошел в комнату, изучая карточку прокурора, как будто не мог разобрать, что на ней написано. Это был высокий человек, лет под пятьдесят с кустистыми волосами и бровями, неестественно бледный. У него было длинное лицо, которое, несмотря на неправильность черт, можно было назвать красивым. Он был одет к обеду и нес свое тело с самодовольством человека, уверенного в своей значительности. Он сел за столик резного красного дерева и с вежливым вопросом поднял на Маркхэма глаза.

– Чему я обязан чести вашего посещения? – спросил он нарочито мягким голосом, тщательно отделяя слова одно от другого. – Вам посчастливилось застать меня, – прибавил он, прежде чем Маркхэм успел ответить. – Пациентам я всегда назначаю время для приема. – Чувствовалось, что он испытывал несомненную неловкость, принимая нас без предварительных церемонных приготовлений.

Маркхэм, которому были совершенно чужды уклончивость и напыщенность, прямо подошел к самому важному.

– Мы не за профессиональной консультацией к вам, доктор. Мне нужно поговорить с вами об одной из ваших бывших пациенток – некоей мисс Маргарет Оделл.

Доктор Линдквист воззрился на лежащее перед ним золотое пресс-папье отсутствующим взглядом, припоминая.

– Ах, да. Мисс Оделл. Я только что прочитал об ее ужасной смерти. Весьма прискорбное и трагическое событие… Каким же именно образом я могу быть вам полезен? Вы, конечно, понимаете, что отношения между врачом и пациентом являются священной тайной?

– Я прекрасно это понимаю, – прервал его Маркхэм. – С другой стороны, священный долг каждого гражданина – помочь властям поставить убийцу перед судом. И если вы можете сообщить мне что-нибудь в этом отношении, то я ожидаю, что вы это сделаете.

Доктор поднял руку в знак протеста.

– Конечно, я сделаю все, чтобы вам помочь, если только вы укажете, что вам желательно узнать.

– Здесь не стоит вертеться вокруг да около, доктор, – сказал Маркхэм. – Я знаю, что мисс Оделл в течение долгого времени была вашей пациенткой, и считаю вполне возможным, если не вероятным, что она сообщала вам подробности своей личной жизни, которые могли бы осветить обстоятельства ее смерти.

– Но, мой дорогой мистер… – доктор Линдквист с показной забывчивостью взглянул на карточку, – э-э, Маркхэм, мои отношения с мисс Оделл носили чисто профессиональный характер.

– Однако, как я понял, – рискнул Маркхэм, – э-э, несмотря на справедливость вашего утверждения, в ваших отношениях не было официальности. Я выражусь яснее, если скажу, что ваша профессиональная позиция выходила за рамки простого научного интереса в этом случае.

Я услышал, как Ванс тихонько фыркнул, и сам едва удержался от улыбки, услышав напыщенное объяснение Маркхэма. Доктор Линдквист, казалось, вовсе не был смущен. Притворившись задумчивым, он сказал.

– В интересах строгой истины я должен признать, что во время довольно продолжительных отношений с мисс Оделл, я, несомненно, питал к молодой женщине почти отцовские чувства. Но сомневаюсь, что она была о них осведомлена.

Уголки рта Ванса заметно дрогнули. Он сидел с ничего не выражающим видом и внимательно, с удовольствием наблюдал за доктором.

– И она никогда не говорила вам ни о каких своих личных делах, которые вызывали у нее беспокойство? – настаивал Маркхэм.

Доктор Линдквист сложил пальцы рук вместе и, казалось, глубоко задумался над вопросом.

– Нет, я не могу припомнить ни одного заявления такого рода. – Он говорил спокойно и учтиво. – Конечно, я знал в общих чертах ее образ жизни, но подробности, как вы сами легко признаете, были за пределами области знаний медицинского консультанта. Расстройством нервов она была обязана – как я заключил из своего диагноза – позднему бодрствованию и возбуждению, нерегулярному и обильному питанию. Современная женщина, сэр.

– Разрешите узнать, когда вы видели ее в последний раз? – нетерпеливо прервал его Маркхэм.

Доктор изобразил крайнее удивление.

– Когда я видел ее в последний раз?… Сейчас вспомню. – Он, казалось, припоминал это со значительным усилием. – Вероятно, недели две тому назад или больше. Я просто не могу припомнить. Может быть, мне свериться по записям?

– Это не нужно, – сказал Маркхэм. Он помедлил и обратился к доктору с обезоруживающим добродушием. – А этот последний визит был отцовского или профессионального характера?

– Профессионального, конечно.

Взгляд доктора Линдквиста был беспристрастным и лишь слегка заинтересованным, но я чувствовал, что свои мысли он старательно скрывает.

– Это происходило здесь или у нее дома?

– Кажется, я заезжал к ней домой.

– Вы, наверное, часто заезжали к ней, доктор, и как мне сообщили, не совсем в установленные для визитов часы… Это вполне согласуется с вашими привычками посещать клиентов в заранее обусловленное время?

Тон Маркхэма был любезен, но я понял, что его разозлило елейное лицемерие доктора.

Прежде чем доктор Линдквист собрался ответить, в дверях показался слуга и молча указал на телефонный аппарат, стоявший возле столика на этажерке. Пробормотав извинение, доктор отвернулся и снял трубку.

Ванс воспользовался этим для того, чтобы нацарапать что-то на листке бумаги и незаметно передать его Маркхэму.

Закончив разговор, доктор Линдквист высокомерно откинулся на спинку и посмотрел на Маркхэма с холодным презрением.

– Оказывается в функции прокурора входит, – надменно сказал он, – беспокоить честных и уважаемых врачей, задавая им оскорбительные вопросы. Я не знал, что посещать своих клиентов незаконно или, хотя бы, необычно для врача.

– Сейчас я не собираюсь обсуждать ваши нарушения закона. – Маркхэм подчеркнул намерение, – но раз вы уж сами намекаете на то, чего и в мыслях у меня не было, то будьте добры сказать мне – просто для формальности, – где вы были прошлой ночью? Между одиннадцатью и двенадцатью часами.

Вопрос произвел поразительный эффект. Доктор Линдквист задрожал, как туго натянутая тетива и, медленно поднявшись, взглянул с холодной яростной злобой на прокурора. Маска сорвалась с его лица, но под гневом я увидел другое: под ним прятался страх.

– То, где я находился прошлой ночью, вас не касается. – Он говорил с усилием, тяжело дыша.

Маркхэм ждал, не двигаясь, не спуская глаз с человека перед собой. Это спокойное наблюдение окончательно вывело доктора из себя.

– Как вы вообще смеете врываться сюда со своими презренными инсинуациями? – закричал он. – Его лицо, мертвенно бледное и покрытое пятнами, было чудовищно искажено, руки хватали воздух, все тело тряслось, как в лихорадке. – Убирайтесь отсюда со своими прислужниками. Убирайтесь, пока я не вышвырнул вас вон.

Маркхэм, сам уже рассерженный, собирался ответить, но Ванс взял его за руку.

– Доктор намекает, что нам пора, – сказал он; с непостижимой быстротой он повернул Маркхэма к выходу и вывел его из комнаты.

Когда мы снова сидели в такси, направляясь в клуб, Ванс весело усмехнулся.

– Прелестный образчик. Типичный параноик. Или, вернее, маниакально-депрессивное безумие – периодическое маниакальное возбуждение, сменяющееся периодами абсолютной нормальности. Во всяком случае, это психоз, связанный с угасанием полового инстинкта. Он как раз в таком возрасте. Нервнобольной, вот кто такой этот ваш Гиппократ. Через мгновение он бы на вас набросился… Хорошо, что я подоспел на выручку. Такие ребята не приятнее гремучих змей.

Он покачал головой в притворном недоумении.

– Нет, в самом деле, Маркхэм, – продолжал он, – вам бы следовало получше изучить особенности строения черепа вашего приятеля. Вы заметили широкий прямоугольный лоб этого джентльмена, его неровные брови, выцветшие горящие глаза, оттопыренные уши с тонкими верхними краями и отделенными мочками. Он не глуп, этот Амбруаз, но морально не устойчив…

– Интересно, что он действительно знает, – проговорил недовольно Маркхэм.

– О, что-то он знает, я в этом уверен. И если бы мы тоже это знали, то расследование бы заметно продвинулось. Но то, что он скрывает, каким-то неприятным образом связано с ним. Его благочестие поколеблено. Он отбросил светские манеры, то, как он взорвался, очень ясно показывает на его отношение к нам.

– Да, – согласился Маркхэм. – Этот вопрос о прошлом вечере подействовал, как пороховая петарда. Почему вы предложили задать его?

– Ну, целый ряд обстоятельств – его готовое и явно лживое заявление, что он только что прочитал об убийстве, его неискренние речи о святости профессиональной тайны, осторожное признание в своих отцовских чувствах к девушке, его усиленные попытки вспомнить, когда он видел ее в последний раз – кажется, это особенно показалось мне подозрительным, и, наконец, наблюдения за его физиономией, все это сыграло роль.

– Ну что ж, – признал Маркхэм, – вопрос имел успех… Чувствую, что мне еще придется встретиться с этим почтенным доктором.

– Возможно, – сказал Ванс. – Мы застали его врасплох. Но когда у него будет время обдумать все это и сочинить подходящую историю, он станет чрезмерно болтливым… Во всяком случае, вечер окончен, и до завтра вы можете размышлять о лютиках.

Но в отношении дела Оделл вечер еще не был закончен. Мы вернулись в диванную клуба и не успели усесться в кресла, как мимо угла, где мы сидели, прошел человек и со светской учтивостью поклонился Маркхэму. Маркхэм, к моему удивлению, поднялся, приветствуя его и в то же время указывая на кресло.

– Я хочу еще кое о чем спросить вас, мистер Спотсвуд, – сказал он, – если вы можете уделить мне минутку.

При звуке его имени я стал пристально разглядывать его, так как, признаюсь, был очень заинтересован таинственным спутником девушки в прошлую ночь. Спотсвуд был типичный аристократ Нового Света, прямой, неторопливый в движениях, сдержанный и одетый по моде, но без франтовства. Он был почти шести футов ростом и хорошо сложен, но слегка угловат.

Маркхэм познакомил его с Вансом и со мной и кратко объяснил, что мы работаем с ним вместе по расследованию дела Оделл, и что он счел за лучшее посвятить нас целиком в секрет Спотсвуда. Спотсвуд с сомнением взглянул на него и тут же поклонился в знак согласия с этим решением.

– Я в ваших руках, мистер Маркхэм, – ответил он хорошо поставленным, но несколько высоким голосом, – и, конечно, согласен со всем, что вы найдете приемлемым.

Он повернулся к Вансу с извиняющейся улыбкой.

– Я нахожусь в довольно неприятном положении и, естественно, несколько чувствителен к этому.

– Я, во всяком случае, не моралист, – любезно сообщил ему Ванс. – Мой интерес к этому случаю чисто академический.

Спотсвуд негромко засмеялся.

– Хотел бы я, чтобы моя семья придерживалась такой же точки зрения, но, боюсь, что они не будут так терпеливы к моим слабостям.

– Надо честно сказать вам, мистер Спотсвуд, – вмешался Маркхэм, – что, возможно, мне все-таки придется вас вызвать как свидетеля.

Спотсвуд быстро вскинул глаза, по его лицу пробежала тень, но он ничего не сказал.

– Дело в том, – продолжал Маркхэм, – что мы собираемся произвести арест, и понадобятся ваши показания, чтобы установить, когда мисс Оделл вернулась домой, и доказать, что в квартире уже кто-то был, когда вы ушли. Ее зов на помощь, когда вы ушли, может послужить важным пунктом обвинения.

Спотсвуд, казалось, был напуган мыслью о том, что его отношения с девушкой станут известны всем, и просидел несколько минут молча, с опущенными глазами.

– Я вас понимаю, – сказал он наконец. – Но это было бы ужасно для меня.

– Этого, быть может, удастся избежать, – успокоил его Маркхэм. – Я обещаю, что вас вызовут только в случае крайней необходимости. Но вот о чем я хотел вас спросить: вы не знаете случайно доктора Линдквиста, который, кажется, был личным врачом мисс Оделл?

Спотсвуд был искренне изумлен.

– Никогда не слыхал о таком, – ответил он. – Мисс Оделл никогда не говорила мне ни о каком враче.

– А вы никогда не слышали, чтобы она упоминала имя Скила или называла кого-нибудь Тони?

– Нет, – он произнес это с ударением.

Маркхэм погрузился в разочарованное молчание. Спотсвуд тоже не произносил ни слова и, казалось, задумался.

– Знаете, мистер Маркхэм, – заговорил он через несколько минут, – может быть, неловко признаваться в этом, но я очень заботился об этой девушке. Вы, вероятно, оставили ее квартиру не тронутой… – Он поколебался, и в глазах его появилось почти просительное выражение. – Если можно, я бы хотел побывать там еще раз.

Маркхзм, взглянув на него, покачал головой.

– Не выйдет. Вас может узнать телефонист или там окажется репортер – и тогда я не смогу не привлечь вас к делу.

Спотсвуд, казалось, был разочарован, но не спорил. Несколько минут все молчали. Вдруг Ванс неторопливо выпрямился в своем кресле.

– Кстати, мистер Спотсвуд, вы не заметили ничего необыкновенного за те полчаса, что провели в квартире мисс Оделл вчера вечером?

– Необычайного? Нет. Мы немного поболтали, затем я простился и ушел.

– И все же теперь совершенно ясно, что в то время, как вы находились у нее, там еще кто-то был.

– Да, в этом нет никакого сомнения. – Спотсвуд слегка вздрогнул. – И ее крики означали, что он вышел из своего убежища, как только я ушел.

– А вы не подумали об этом, когда она позвала на помощь?

– Сначала подумал. Но, когда она стала уверять, что ничего не случилось, и попросила меня идти домой, я решил, что она задремала и вскрикнула во сне… О, если бы я не поверил этому так легко.

– Это мучительное положение. – Ванс помолчал, а затем спросил. – Вы, между прочим, не обратили внимания на дверь стенного шкафа в гостиной? Была ли она открыта или закрыта?

Спотсвуд нахмурился, как бы пытаясь вспомнить, но у него ничего не вышло.

– Кажется, закрыта. Я, вероятно, заметил бы, если бы она была открыта.

– Значит, вы не можете сказать, был ли ключ в замке?

Беседа продолжалась еще полчаса, затем Спотсвуд извинился и покинул нас.

– Странно, – размышлял Маркхэм, – как пустоголовая легкомысленная певичка могла настолько увлечь человека, получившего такое воспитание, как он.

– Я бы сказал, что это вполне естественно, – возразил Ванс. – Просто, вы неисправимый моралист, Маркхэм.

ГЛАВА 12
УПРЯМЫЙ УЗНИК
(среда, 12 сентября, 9 ч. утра)

Следующий день – это была среда – не только ознаменовался важным и, как казалось, решающим событием в ходе дела Оделл, но в этот день также началось активное участие Ванса в расследовании. Психологические моменты дела влекли его к себе, и он чувствовал, даже при тогдашнем положении расследования, что обычными полицейскими методами нельзя будет решить эту задачу. По его просьбе Маркхэм заехал за ним около девяти часов, и мы отправились прямо в прокуратуру.

Хэс нетерпеливо ждал нашего прибытия. Выражение крайнего торжества на его лице, которое он тщетно пытался скрыть, сразу сообщило нам о хороших новостях.

– Дела идут лучше не надо, – объявил он, едва мы уселись. Сам он был слишком возбужден, чтобы присесть, и стоял перед столом Маркхэма, вертя в пальцах сигару.

– Мы взяли Щеголя вчера в шесть часов вечера и хорошо взяли. Один из наших ребят – его зовут Райли – обходил Шестую авеню в районе 30-х улиц и увидел, как он вылез из машины и вошел в ломбард. Райли сейчас же прихватил постового полисмена и пошел за ним, а постовой подцепил еще одного из патруля, и вот они втроем накрыли нашего элегантного приятеля, когда он пытался заложить это кольцо.

Он бросил на стол прокурора крупный квадратный солитер в платиновой филигранной оправе.

– Я был как раз у себя, когда они его взяли, и тут же послал Сниткина в Гарлем узнать, что скажет об этом горничная, и она признала кольцо, как принадлежащее Оделл.

– Но его не было среди украшений, которые, были на леди в ту ночь, сержант, – рассеянно сказал Ванс.

Хэс угрюмо взглянул на него.

– Ну и что из этого? Его достали из стального ящика, не будь я Эрнест Хэс.

– Конечно, конечно, – пробормотал Ванс, впадая в оцепенение.

– И вот тут нам и повезло, – сказал Хэс, поворачиваясь к Маркхэму. – Это прямо связывает Скила с убийством и грабежом.

– Что говорит об этом Скил? – Маркхэм напряженно подался вперед. – Я думаю, вы допросили его?

– Можно сказать, да, – ответил сержант, но довольно унылым тоном. – Он у нас всю ночь был в работе. Но он рассказывает такую историю: девушка дала ему кольцо неделю назад, и он не видел ее до позавчерашнего дня. Он пришел к ней между четырьмя и шестью часами дня – вспомните, горничная говорила, что она уходила в это время – и вошел и вышел через боковую дверь, которая еще не была заперта. Он признает, что приходил еще раз в половине десятого вечера, но говорит, что, не застав ее, отправился домой. Его алиби в том, что он сидел до полуночи со своей квартирной хозяйкой, играл в карты и пил вино. Я съездил к нему утром, и старая дева это подтвердила. Но это ничего не значит. Ее дом – довольно подозрительная дыра, а хозяйка не только любительница выпить, но у нее были какие-то проступки.

– Что говорит Скил по поводу отпечатков пальцев?

– Он, конечно, заявляет, что оставил их, когда был у нее днем.

– А насчет тех, которые были на дверной ручке?

Хэс ухмыльнулся.

– У него и на это есть ответ – говорит, ему почудилось, что кто-то идет, и он заперся в стенном шкафу. Он не хотел, чтобы его видели; он бы испортил Оделл всю игру, которую она вела.

– Очень осмотрительно с его стороны, не становиться на ее пути, – протянул Ванс. – Какая трогательная верность, а?

– Вы ведь не верите этому вздору, мистер Ванс? – спросил Хэс с удивленным негодованием.

– Не очень. Но наш Антонио, по крайней мере, последователен в своем рассказе.

– Слишком уж последователен, черт бы его побрал, – проворчал сержант.

– И это все, что вы смогли из него вытянуть? – Маркхэм, естественно, был недоволен результатом работы Хэса.

– Как будто все, сэр. Он вцепился в свою историю, как пиявка.

– В его комнате не нашли отмычек?

Хэс должен был признаться, что не нашли.

– Но нельзя же допустить, что он их держит при себе, – добавил он.

Маркхэм обдумывал известные факты несколько минут.

– Не нахожу, что у нас все удачно, как бы мы не были уверены в виновности Скила. Может быть, у него и ненадежное алиби, но вместе с показаниями телефониста оно может вполне удовлетворить суд.

– А как же с кольцом, сэр? – Хэс был ужасно разочарован. – И как насчет его угроз и отпечатков пальцев, и списка точно таких же грабежей со взломом?

– Только дополнительные факторы, – объяснил Маркхэм. – Хороший адвокат мог бы оправдать его в двадцать минут, даже если бы я добился обвинительного акта. Ведь вы понимаете, нет ничего невозможного в том, что женщина дала ему кольцо неделю назад – вспомните показания горничной о том, что он как раз требовал денег в то время. И ничем не докажешь, что отпечатки пальцев не были действительно оставлены в понедельник днем. Дальше, мы никак не можем связать его с отмычкой, потому что не знаем, кто работал прошлым летом в Парк-авеню. Вся его история совпадает с известными фактами, а мы ничем не можем опровергнуть ее.

Хэс беспомощно пожал плечами, с него слетел весь задор.

– Что же нам делать? – грустно спросил он.

– Я думаю, что мне прежде всего надо самому поговорить с ним.

Он нажал кнопку и приказал служащему заполнить официальное требование. Подписавшись под ним, он послал Свэкера к Бену Хэнлону.

– Пожалуйста, спросите его насчет этих шелковых рубашек, – взмолился Ванс. – И выясните, если сможете, находит ли он белые жилетки подходящими к смокингу.

– Это учреждение – не магазин готового платья, – огрызнулся Маркхэм.

– Но, дорогой Маркхэм, вы же все равно не узнаете ничего больше от этого Петрония.

Через десять минут помощник шерифа ввел в кабинет Тони Скила. Щеголь не оправдывал сейчас своего прозвища. Он был бледен и изможден, испытание прошлой ночи, проведенной в полиции, наложило на него отпечаток: он был небрит, растрепан, кончики усов поникли. Но, несмотря на свое печальное положение, он держался насмешливо и презрительно. Бросив на Хэса злобный вызывающий взгляд, он с подчеркнутым равнодушием встал перед прокурором.

В ответ на вопросы Маркхэма он упрямо повторил ту же историю, которую рассказывал Хэсу. Он цеплялся за каждую деталь с упорством школьника, наизусть выучившего свой урок и механически повторяющего зазубренное. Маркхэм упрашивал, грозил, запугивал. Исчезла его обычная мягкость, он напоминал неумолимую машину. Но Скил, нервы которого, казалось, были из стали, не дрогнув выдерживал огонь его вопросов. Через полчаса Маркхэм сдался, не в силах ничего вытянуть из него. Он уже собирался отпустить Скила, когда Ванс поднялся с места и неторопливо направился к столу Маркхэма. Присев на край стола, он с любопытством поглядел на арестованного.

– Так вы любитель сыграть в карты? – небрежно заметил он. – В кон-кен. Дурацкая игра, правда? Хотя интересней, чем бридж. В нее играют в английских клубах. Вы все еще играете в две колоды?

Скил невольно нахмурился. Он привык к ярости прокурора и дубинкам полиции, но здесь перед ним был совершенно новый тип инквизитора, и ясно, что он был удивлен и испуган. Он решил встретить нового противника высокомерной усмешкой.

– Кстати, – продолжал Ванс тем же тоном, – можно, будучи спрятанным в шкафу мисс Оделл, видеть тахту через замочную скважину?

Внезапно улыбка сползла с лица Скила.

– И странно, – поспешно продолжал Ванс, не отрывая от него глаз, – почему вы не подняли тревогу?

Я пристально наблюдал за Скилом и, хотя на его застывшем лице ничего не дрогнуло, заметил, как расширились его зрачки. Маркхэм, я думаю, тоже заметил это.

– Не беспокойтесь, – прервал Ванс, когда Скил открыл рот, чтобы ответить. – Но вот все-таки скажите мне: неужели на вас совершенно не подействовало это зрелище?

– Не знаю, о чем вы тут разговариваете, – отозвался Скил с угрюмой дерзостью. Но в нем чувствовалась какая-то неуверенность. Теперь он прилагал усилия, чтобы казаться безразличным.

– Не очень-то приятное положение. – Ванс не обратил внимания на ответ Скила. – Как вы себя чувствовали, скорчившись в темноте, когда кто-то попытался повернуть ручку и отворить дверь?

Его глаза сверлили Скила.

Мускулы на лице Скила напряглись, но он ничего не ответил.

– Хорошо еще, что вы предусмотрительно заперлись, а? – продолжал Ванс. – А что, если бы он нашел дверь открытой – господи боже! – что тогда?

Он замолчал и улыбнулся с мягкой любезностью, производящей впечатление большее, чем самый яростный взгляд.

– Я хочу сказать, держали ли вы наготове для него отмычку? А если бы он оказался сильнее и быстрее вас… если бы его пальцы сжали вам горло прежде, чем вы успели бы ударить его?… Думали ли вы об этом там, в темноте?… Нет, не очень это приятное положение. Я бы сказал, даже отвратительное.

– Вы что, бредите? – нагло фыркнул Скил. – Вы обалдели уже совсем.

Но он забыл о своем высокомерии, и что-то, похожее на ужас, промелькнуло у него на лице. Но это было мгновенно, и почти тут же прежняя ухмылка вернулась к нему, он презрительно мотнул головой.

Ванс направился к своему креслу и устало растянулся в нем, как будто его интерес к этому делу совсем испарился.

Маркхэм внимательно следил за этой сценой, но Хэс курил с плохо скрытым раздражением. Наступившее молчание было прервано Скилом.

– Вы, наверно, уже собрались задушить меня? – Он хрипло засмеялся. – Что ж, попробуйте. Мой адвокат Эйб Рубин, вы бы позвонили ему и сказали, что он мне нужен.

Маркхэм с недовольным видом кивнул помощнику шерифа, чтобы он забрал Скила.

– До чего это вы пытались добраться? – спросил он Ванса после их ухода.

– Просто небольшой маневр в моем рвении пробраться к свету. – Ванс спокойно курил несколько мгновений. – Я думал, что мистеру Скилу придется излить свое сердце перед нами. И я помогал ему

– Это было великолепно, – поддразнил его Хэс. – Я каждую минуту ожидал, что вы его спросите, не играл ли он в шефльборд, и отчего умерла его бабушка.

– Сержант, – взмолился Ванс, – не будьте таким недобрым. Я этого не вынесу… А что, разве наша беседа с мистером Скилом ничего вам не сказала?

– Ну, конечно, – сказал Хэс, – вы хотели доказать, что он сидел в шкафу, когда Оделл была убита. Но куда это нас приведет? Это снимает вину с него, хотя взлом был произведен профессионалом, а Скил пойман на месте с одной из безделушек.

Он возмущенно повернулся к прокурору.

– Как же так, сэр?

– Мне не нравится оборот дела, – сказал Маркхэм. – Если Скила будет защищать Эйб Рубин, нам с ним не справиться. Я убежден, что он тут замешан, но никакой суд не примет моих подозрений взамен доказательств.

– Мы могли бы отпустить Щеголя и не спускать с него глаз, – неохотно предложил Хэс. – Может быть, нам удастся поймать его на чем-нибудь, и тогда игра будет окончена.

Маркхэм задумался.

– Это неплохая мысль, – согласился он. – Все равно нам не добыть улик, пока он будет сидеть взаперти.

– Это как будто единственный выход, сэр.

– Хорошо, – сказал Маркхэм. – Пусть он думает, что не интересует нас больше. Он должен быть совершенно спокоен. Я предоставляю это вам, сержант. Приставьте к нему пару надежных людей на круглые сутки. Что-нибудь может случиться.

Хэс встал, подавленный и озабоченный.

– Хорошо, сэр. Я об этом позабочусь.

– И мне нужны дополнительные данные о Чарльзе Кливере, – добавил Маркхэм. – Выясните, если сможете, насчет его отношений с Оделл. И о докторе Амбруазе Линдквисте – его биографию, образ жизни – ну, вы знаете, что. Но не соприкасайтесь с ним лично.

Хэс записал это имя в блокнот без особого энтузиазма.

– Прежде чем выпустить своего элегантного узника, – вставил Ванс, зевая, – вы могли бы, знаете ли, проверить, нет ли при нем ключа от квартиры Оделл.

Хэс вздрогнул и ухмыльнулся.

– Верно, вэтом есть смысл. Смешно, что я сам об этом не, подумал. – И, пожав нам руки, он вышел.