Текст книги "Наследие"

Автор книги: Стивен Сэвил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– И все-таки мне это не нравиться, – заявил Фишер. – У меня скверное предчувствие. Оно просто засело у меня в мозгу и не желает убираться.

– Это твой «старушечий» инстинкт, – ответил Скеллан, демонстративно подмигнув Холленфюру. – Он у тебя развит несколько чрезмерно. Когда все закончиться, ты станешь отличной старой каргой или мегерой, дружище.

Торговец не засмеялся – хотя бы потому, что частично разделял опасения Фишера, но он не собирался их озвучивать.

– Ну, что, приступим, парни?

– Да, время не ждет, – кивнул Скеллан

Трое мужчин спустились на четыре лестничных пролета к погребу, где уже стояла груженная подвода, запряженная двумя ломовыми лошадьми и готовая к отъезду. Всевозможных размеров бочки в телеге пестрели этикетками, сообщавшими о выдержке, крепости и происхождении напитков. На двух пузатых темно-коричневых стояло клеймо винодела, остальные были из светлой сухой древесины. В два бретонских бочонка едва ли могло втиснуться по человеку. Холленфюр решил, что небольшие бочки вызовут меньше подозрений, чем крупные, но если слишком усердный охранник решит помочь разгружать телегу, его будет ждать большой – в смысле тяжести – сюрприз.

Скеллан забрался в одну из бочек, подтянул колени к подбородку и пригнул голову. Холленфюр придавил его крышкой и припечатал пломбой. Он заранее просверлил в бочке две крохотных дырочки под вторым железным обручем, стягивающим доски, примерно в том месте, где должно было находиться лицо безбилетного пассажира, но они оказались такими маленькими, что едва пропускали воздух в душные недра бочонка. Впрочем, чтобы остаться в живых, воздуха хватало.

Внутри было темно, тесно и неуютно до клаустрофобии.

Проведенный здесь час обещал показаться не короче адской вечности.

Через несколько минут Скеллан услышал, как заколачивают бочку Фишера, а потом Холленфюр прибил и третью крышку, закупорив их оружие. Однако оружие скрывалось не только в третьем бочонке. Шею Скеллана обвивал кожаный ремешок, кожу на груди холодило стекло пузырька. Он потратил на него почти все оставшиеся деньги, но если эта склянка поможет Айгнеру сгореть, то оправдает каждый отданный за нее медяк.

А потом они поехали. Медленное мягкое покачивание повозки очень скоро стало вызывать тошноту. Скеллан попытался выкинуть из головы все мысли, но один и тот же образ настойчиво возвращался к нему – лицо человека, которого Джон собирался убить.

Лицо Себастьяна Айгнера.

Стены бочки заглушали все звуки окружающего мира. Невозможно было определить, где именно они едут. Иногда до Скеллана долетали обрывки свиста Холленфюра. Этот человек не мог не фальшивить – даже ради спасения своей жизни.

Во впадинках за ключицами, возле копчика, под коленями беспрестанно скапливался пот, и Скеллан вертелся, пытаясь глотнуть хоть немного бесценного свежего воздуха. В бочке властвовал прогорклый винный дух. Несколько раз его чуть не вырвало. От алкогольных ароматов кружилась голова.

Повозка тряслась и подскакивала на разбитой дороге, и Скеллан во тьме бочки тоже подпрыгивал. Онемение тысячами иголочек и булавок вонзалось в затекшие руки и ноги – кровь перестала циркулировать по венам должным образом.

По прошествии, казалось, целой вечности телега замедлила ход и, в конце концов, остановилась.

Скеллан уловил какой-то приглушенный разговор. Пришлось напрячь воображение, чтобы соединить куски в единое целое: стражник потребовал у виноторговца бумаги на груз, затем, удовлетворенный, рассказал, как доставить товар потайным ходом, чтобы беспрестанно прибывающие гости не заметили их.

Кто-то три раза быстро стукнул по крышке бочонка.

Сердце Скеллана остановилось.

Он не осмеливался ни вздохнуть, ни пошевелиться.

Дело повисло на волоске. Все могло закончиться в считанные секунды. Годы погони в поисках правосудия обратятся в ничто. Он зажмурился, ожидая неминуемой вспышки солнечного света: вот-вот стражник с треском отдерет крышку его убежища. Но солнечное копье не ударило.

Телега снова затарахтела по брусчатке.

Дрожащий воздух сорвался с его губ. Они были в замке. Стремительно приближался решающий момент: переноска бочек из повозки в графские погреба. Если их авантюра сорвется, это случиться в следующие несколько минут. Скеллан беззвучно молился Сигмару.

Бочка глухо ударилась обо что-то – это колесо телеги подпрыгнуло на неровных булыжниках, а затем ощущение движения на миг пропало. И вдруг бочонок грубо повалили на бок и покатили по широким доскам вниз, в погреб. Скеллан чуть не вскрикну. Шок внезапной перемены был мучителен и вызывал тошноту. Тело его больно билось о внутренние стенки бочки, лицо ударялось о крышку. Но бешеное вращение прекратилось так же резко, как и началось. Печать на его деревянной тюрьме была сломана.

Когда его спаситель снял крышку, Скеллан разогнул спину и рванулся вверх, отчаянно стремясь выбраться из этой тесноты. Он задыхался, как ныряльщик, выбравшийся на поверхность после долгого пребывания под водой, и жадно, едва не захлебываясь, глотал затхлый подвальный воздух. Потом его вырвало.

Подручный Хелленфюра, Хенрик, вскрывал вторую бочку бретонского белого. На лице мальчика, вгоняющего острие железного ломика между пломбой и деревом, застыло выражение полнейшей сосредоточенности. Фишер изнутри толкнул крышку обеими руками и вывалился из бочонка.

Когда Скеллан попытался встать, ноги его подкосились. Он едва успел ухватиться за стойку какого-то хитроумного деревянного приспособления, представлявшего собой нечто среднее между упряжью и лебедкой. Несколько секунд он простоял так, дрожа как в лихорадке. Хенрик помог Фишеру подняться. В маленьком прямоугольнике света над трапом появилась голова Холленфюра, кивнула, и крышка люка захлопнулась. Мгновение спустя они услышали отчетливый щелчок кнута и скрип телеги, медленно разворачивающейся, чтобы вернуться к винному погребу на Кауфманштрассе.

Скеллан огляделся. За долгие годы холодные камни пропитались сыростью и украсились узорами из ползучей черной плесени. Хенрик протянул мужчинам их оружие. Скеллан убрал в ножны меч и заткнул за пояс арбалет. Запасные стрелы он запихнул за голенище сапога. Фишер проделал то же самое. С мечом на боку ощущение собственной уязвимости поутихло. Он даже ободряюще хлопнул друга по спине.

Низкий потолок вынуждал рослого Фишера горбиться. Сутулясь, он подкрался к двери, ведущей к кухне.

– Не отступать и не сдаваться, – шепнул Скеллан, сделал глубокий вдох и последовал за товарищем.

У дверей они остановились. Из кухни просачивался шум бурной деятельности. Там, без сомнения, вовсю трудились орды поваров и поварят, готовя изысканные блюда к графскому пиршеству.

– Если у нас не получится, – прошептал Фишер, в темных глазах которого поблескивал страх, – какое существование ты бы выбрал в следующей жизни?

– То же, что досталось мне в этой: счастливое существование безвестного фермера, живущего на задворках Империи со своей доброй женой. Я бы отдал все, только чтобы вернуться в то время. Стать тем, кем я был, а не тем, кем стал.

Фишер понимающе кивнул.

– Мне бы тоже хотелось вернуться, – признался он. – Хотя я бы, наверное, предпочел на втором круге погибнуть вместе с ними, а не жить, как сейчас.

На этот раз кивнул Скеллан.

– Хватит болтать, дружище. Смерть ждет.

Сказав так, Скеллан взвалил на плечо маленький бочонок с портвейном, распахнул дверь и уверенно зашагал по узкой лесенке. Фишер следовал за ним, отставая на две ступеньки. Не обращая внимания на взгляды кухонной обслуги, Скеллан направился прямиком к человеку, который, судя по его виду, был тут ответственным за все.

– Куда это нести, сэр? – спросил он, побарабанив пальцами по бочонку.

Повар задрал нос и отмахнулся:

– Туда, к остальным. А потом иди, почисться. Ты же грязен как свинья. Граф с тебя шкуру спустит, если застукает в таком виде.

Скеллан фыркнул и отвернулся. У дальней стены стояли несколько маленьких бочонков и один побольше. Он опустил свою ношу возле них и пошел к выходу. Коридор здесь разделялся на три: один тянулся влево, второй вправо, а третий продолжал идти прямо. Не зная, куда направиться, Джон решил, что целесообразнее выбрать прямой коридор. Так будет легче найти путь назад, если окажется, что выбор ошибочен.

Блуждать в утробе замка в поисках ведущей наверх лестницы им пришлось недолго.

Шум подсказал путь к главному залу. Число коридоров множилось, холодные каменные стены сменились роскошными гобеленами, изображающими охоту или полулежащих красавиц; каждый проход вливался в другой, пошире, пока наконец-то впереди не открылся огромный зал, а глухое гудение не переросло в оглушительный гул.

Главный зал так и кишел перемещающимися с места на место людьми. Сам воздух здесь буквально жужжал от разговоров. Все гости были в специальных масках в форме черепа, так что казалось, что все они только что поднялись из могил. Когда Скеллан и Фишер вошли в зал, из ниоткуда выпорхнули две служанки и сунули им в руки маски. Скеллан с благодарностью принял свою и поспешно прикрыл лицо.

– Черт побери, как мы его отыщем, если на всех эти проклятые личины! – выругался Фишер.

В зале уже царили жара и духота, воздух загустел от влажных испарений. И неудивительно, учитывая количество присутствующих. Крутясь на месте и озирая сборище, Скеллан заметил немало дам, беспрестанно обмахивающихся веерами. Буйство контрастирующих друг с другом красок резало глаза. Перед обсидиановым троном графа выстроились в ряд скрипачи и виолончелисты, вдохновенно исполнявшие симфонию: они играли Третий концерт Адольфуса, в котором каждая нота своей простотой и безукоризненностью подчеркивала гениальность, граничащую с божественностью этого слепого монаха, служителя Сигмара. Скеллан застыл посреди давки, подставив лицо и душу сокрушительной и освежающей волне музыки. Она была прекрасна; никакое другое слово просто не смогло бы описать ее.

По другую сторону трона возвышался огромный помост, на котором стоял портрет Изабеллы фон Карстен, прикрытый до поры алым полотнищем.

Гости плавно и гармонично передвигались по залу с тягучей грацией, словно все они участвовали в каком-то всеобщем танце, но представление в целом явно носило оттенок не столько утонченности и изысканности, сколько некоего ритуала.

Скеллан озирал калейдоскопическое кружение масок, надеясь распознать людей, прячущихся за костяной личиной. Холодный комок ворочался в его животе: Айгнер был среди них. Он знал это. Одна из масок скрывала человека, убившего его жену.

Скеллан принялся проталкиваться сквозь толпу.

Фишер пытался не отставать.

Темп музыки нарастал. Распаренные тела напирали со всех сторон.

Скеллан вглядывался в маску за маской; отвратительный танец смерти разыгрывался на его глазах. Безнадежно. Подойти так близко: вот она, добыча, рукой подать – и оказаться бессильным опознать преследуемую жертву. Он сжал кулаки. Больше всего сейчас ему хотелось накинуться на кого-нибудь, выплеснуть свою досаду.

Музыка изменилась, став мягче, меланхоличнее. Скеллан стоял в центре главного зала, вертя головой влево и вправо. А потом он поднял взгляд на галерею, нависающую над залом. О балюстраду красного дерева облокотился молодой человек с бледным лицом, изучающий толпу танцующих с такой гримасой, как будто он наблюдал за роем мух, ползающих по полуразложившемуся трупу давно уже мертвого зверя. Он не скрывал своего отвращения к происходящему. За его спиной стояли пятеро. Двое из них поразительно походили на графа. Семейное сходство, решил Скеллан. Остальные трое явно были охранниками – мускулистые, готовые вмешаться в любой момент, если что-то в зале пойдет не так: разойдется ли подвыпивший буян или рассерженный приграничный барон закатит сцену.

Скеллан кинул взгляд на второй балкон позади себя. Его тоже занимали внимательные зрители, хорошо одетые, но находившиеся тут по обязанности. У одного на спине в необычных двойных ножнах висело два клинка. Но гораздо интереснее мечей оказалась бритая голова стоящего возле меченосца человека, заставившая Скеллана прирасти к месту.

Годы не пошли на пользу Себастьяну Айгнеру.

За восемь лет, прошедших после набега его банды на деревню Скеллана, Айгнер состарился на все двадцать. Он изменился, и не просто выглядел постаревшим, что-то странное было в его манере держаться. Он казался человеком, покорившимся своей участи. Да, именно так. Скеллан уже видел этот взгляд у тех, кого обрекал на огненную смерть. Знак проклятия висел над головой Айгнера.

Джон Скеллан едва сдержался, чтобы не выхватить из-за пояса арбалет и не послать тяжелую стрелу в горло врага сейчас же, немедленно. Он даже представил, как делает это: медленно поднимает маленький арбалет, натягивает тетиву и следит за тем, как смертоносная стрела впивается в горло Айгнера, как отражаются на его лице шок, недоумение, а потом из раны толчками выплескивается кровь, просачиваясь между пальцами, отчаянно стиснувшими горло. Ледяное удовлетворение гладким камнем легло где-то внутри его существа. Все закончится здесь, сегодня.

– Я его вижу, – произнес он так, чтобы слова достигли ушей Фишера.

Фишер развернулся и быстро осмотрел галерею. Он с трудом узнал врага. Бритая голова и перекрестия шрамов на коже сильно изменили Айгнера.

– Это он, – согласился, наконец, Фишер.

Скеллан поискал взглядом лестницу, которая вела бы на балкон, но тщетно. Несколько мраморных колонн в помещении было прикрыто тяжелыми бархатными драпировками, и на двух стенах из четырех висели внушительные гобелены. Под любым из них могла скрываться дверь или лестница

Он протолкался к краю зала. В голове его стучала лишь одна мысль – о мщении. Вокруг него сомкнулись тела, отрывая его от Фишера. Он продолжал протискиваться сквозь толпу, проламывая в ней бреши. Характер музыки вновь изменился: пение скрипок сменил голос певца, взмывший вместе с мелодией в триумфальном крещендо. И вдруг все оборвалось.

Последовала секунда благоговейной тишины – и с губ танцоров сорвался единый восхищенный вздох. Из дубовых дверей за обсидиановым троном вышли граф Влад фон Карстен и его жена, прекрасная Изабелла. Мужчина двигался с грацией хищника, женщина была подобна его тени. Великолепная пара создавала свой собственный ритм. Граф высоко поднял руку жены и поклонился под шквал аплодисментов.

Было что-то в этом человеке, от чего по спине Скеллана побежали мурашки. Нет, ничего определенного. Знак Хаоса не висел над ним. Но какая-то неуловимая странность была в нем, присутствовала слабым намеком. Это ощущение можно было бы отнести на счет надменности, с которой держался граф, но нет, это не то, или, по крайней мере, не совсем то. Скеллан не мог определить причины, но ясно видел последствия – гости графа взирали на него с благоговением. Маски смерти упали, обнажая сияющее в глазах обожание. Влад фон Карстен владел телами и душами этих людей. Он буквально гипнотизировал их.

Скеллан понимал, что фон Карстен ничем не отличается от какого-нибудь выдающегося кукловода; каждый в этом огромном зале с готовностью запляшет под его дудку. А разгадать натуру женщины не составляло труда. В ней бурлила чистая сексуальность, и она знала это. Многозначительный взгляд там, мимолетная улыбка тут, дразнящее касание, замедленное скольжение кончика языка по пухлым губкам, легкий кивок, подчеркивающий лебяжье изящество шеи, и каскад черных волос, струящихся по спине. Она играла с людьми почти так же, как ее муж, но в нем чувствовался налет меланхолии, она излучала самоуверенность власти. Настоящей власти.

Толпа раздалась, открыв паре проход.

Скеллан воспользовался всеобщим возбуждением, охватившим зал при появлении фон Карстена, чтобы ускользнуть незамеченным. Он оглянулся. Подобострастные гости, жаждущие оказаться поближе к графу и его даме, отгородили от него Фишера. Выбора у Скеллана не было. Он не мог вернуться за другом и не мог рисковать, дожидаясь его. Задача воина проста: в трудной ситуации атакуй, в окружении ищи слабость вражеской стратегии, которой можно воспользоваться, а оказавшись лицом к лицу со смертью – дерись. Итак, выбирать не приходилось. Скеллан покинул Фишера, беспомощно глядящего ему в спину, и растворился в толпе.

Фишер пытался растолкать обступившие его тела, но их плотная масса отбрасывала его назад.

– Друзья, – произнес фон Карстен, и голос его прорезал затихающий гул. – Добро пожаловать в мой дом. Сегодня мы прославляем самую хрупкую и неминуемо конечную вещь на свете, жизнь, и пируем в честь бесконечности, смерти. Мы все пришли сюда безликими существами, построенными из голых костей, что делает нас неотличимыми друг от друга, – в этом мы равны. – При этих словах раздался невнятный ропот. – Равны в жизни и в смерти. Сегодня мы сбросим с себя все запреты и отдадимся музыке этих прекрасных музыкантов. Мы насладимся чудесной едой и вином из лучших уголков провинции. Отдайтесь духу Тотентанца. Что он такое, если не танец мертвых, и не нам, простым смертным, пренебрегать подобной августейшей компанией. Поднимите кубки в честь не знающих покоя мертвецов, друзья мои! Выпьем за призраков, за упырей, за духов, за покойников, за мумии, за тени, за порождения кошмаров, за зомби, за фантомов, за всю нечисть и, конечно же… – Голос его упал, до едва слышного шепота. Впрочем, необходимости кричать не было. Слова графа достигали ушей всех и каждого, заставляя тела покрываться гусиной кожей предвкушения. – За вампиров! – закончил граф.

Взрыв аплодисментов встретил тост фон Карстена. Возгласы «За мертвецов!» звучали по всему залу.

Скеллан тем временем добрался до первой из четырех красных бархатных портьер с гербом Сильвании. За одной из них он надеялся обнаружить короткий лестничный пролет, ведущий наверх, на галерею. Он задержался, что бы еще раз взглянуть на Айгнера. Тот, казалось, почти скучал. Прислонившись к балюстраде красного дерева, Айгнер сжимал и разжимал кулаки. Рядом с ним хихикали другие закадычные дружки фон Карстена.

Скеллан отвел портьеру в сторону. Как он и подозревал, красная ткань скрывала проход. Он уводил куда-то вглубь замка, но лестницы, которая поднималась бы на балкон, тут не оказалось, так что Скеллан вернул портьеру на место. За второй была спрятана зарешеченная дверь. За третьей открылся еще один коридор, исчезающий во тьме нижних этажей Дракенхофа. Скользнув за последнюю, Скеллан обнаружил узкий ход, сворачивающий к еще более узкой лестнице.

За его спиной вновь грянула музыка.

Скеллан взобрался по ступеням. Бесчисленные мысли метались в его голове, точно слепые бегуны, то и дело сталкивающиеся друг с другом. Он никак не мог привести их в порядок, но это не имело значения. Ему и не нужно было мыслить здраво. Руки его дрожали от предвкушения, когда он снимал с шеи кожаный шнурок. Стеклянный пузырек – вот всё, что ему требовалось.

Он даже радовался, что Фишер остался в волнующейся толпе. На него нельзя было всецело положиться. Скеллан знал, на какой риск идет. Он собирался убить Айгнера на глазах сотен людей. Вряд ли ему удастся выйти из Дракенхофа, да он и не ждал этого. Это тоже не имело значения. Сейчас было важно только то, что Лизбет будет наконец-то отомщена и сегодня круг насилия замкнется.

Смерть давно уже перестала страшить его – в сущности, чего там бояться? В царстве Морра его ждала Лизбет. Они снова будут вместе. Так что фон Карстен был прав, назвав смерть поводом для празднования.

Прежде чем шагнуть на галерею, он остановился. Хор скрипок пронзительно пел, заглушая его шаги.

На балконе рядом с Айгнером стояли четверо.

Но Скеллану было все равно, он видел лишь Айгнера. Остальные не интересовали его. Он крепко сжимал в кулаке склянку. Один из людей на балконе, самый малорослый из всех, обернулся и увидел его. Гримаса недовольства исказила лицо мужчины.

– Иди вниз, тебе не дозволено находиться здесь.

– Я иду, куда хочу! – отрезал Скеллан.

Айгнер повернулся на звук его голоса.

На миг Скеллану показалось, что в глазах убийцы мелькнул проблеск узнавания, но, вероятнее всего, он увидел это, потому что хотел увидеть. Коварная улыбка расползлась по худому, как у скелета, лицу бритоголового мужчины.

– Неужели? – хмыкнул Айгнер. Голос его был так же ненавистен Скеллану, как и раньше. – Что ж, только не сегодня. Живо вниз, пока я не преподал тебе урок, который ты не скоро забудешь.

– Я ничего не забываю. – Скеллан сделал еще два шага к Айгнеру. – Ни мою жену, ни мою дочь, ни моих друзей. – Он коснулся виска. – Они все здесь. Как и те подонки, которых ты привел в мою деревню. Они здесь. Они горят.

– А-а… – На лице Себастьяна Айгнера забрезжило понимание. – Значит, это ты охотник за ведьмами? Я ожидал кого-то… повыше ростом.

– Проблемы, Себастьян? – поинтересовался боец с двумя кривыми мечами и шагнул вперед, намереваясь встать между Айгнером и Скелланом.

– Нет, – покачал головой Айгнер. – Никаких проблем, Познер. Наш незваный друг сейчас умрет – вот и все.

Ленивая улыбка Айгнера преобразилась в опасную ухмылку. Губы искривились, обнажив острые зубы.

– Ты умрешь первым, – сказал Скеллан, сделал еще шаг и всадил кулак в лицо врага.

Стеклянный пузырек разбился, выплеснув содержимое в глаза Айгнера. Жидкость потекла по впалым щекам.

Руки убийцы взлетели к лицу, пытаясь содрать с кожи разъедающую плоть кислоту. Розовая шипящая пена просачивалась между пальцами. По рукам побежали струйки крови. Скеллан не двигался. Айгнер пошатнулся. Губы его шевелились, но безустанные скрипки заглушали все крики; неистовость музыки не уступала неистовости судорог человека, которого сжигала изнутри кислота, затекшая в рот и горло. Наконец Айгнер отдернул руки от лица. Половина правой щеки исчезла, превратившись в жуткое месиво костей и крови. Кожа щек, подбородка и шеи пузырилась россыпью волдырей, лопающихся, шипящих, плюющихся кровавыми брызгами, – кислота продолжала растворять то, что осталось от лица. Единственный уцелевший глаз пылал яростью. Вместо второго, выжженного кислотой, зияла черная слепая дыра.

Теперь Скеллан не медлил. Он нащупал на поясе арбалет, отстегнул его и направил прямо в грудь Айгнера.

– Ты убил мою жену… Ты заслужил смерть.

Он нажал на спуск два раза подряд. Две оперенные стрелы вонзились в тело Айгнера, сбив его с ног. Умирающий растянулся на полу галереи, кровь и сукровица сочились из его ран. Бешено извиваясь, Айгнер стиснул окровавленными пальцами древко и выдернул стрелу из своего тела. Тело его скорчилось от боли.

Стоящий рядом Герман Познер вытащил один из своих клинков и бросил его Скеллану.

– Прикончи его. Неприятное зрелище.

– Оно и не должно быть приятным, – бесстрастно ответил Скеллан. Он шагнул к Айгнеру и занес над корчащимся телом одолженный меч. Остальные не сдвинулись с места – будто какое-то заклинание пригвоздило их к полу. – И это не должно кончиться быстро.

Мститель погрузил клинок в живот врага, повернул его влево, затем вправо, расширяя рану, и извлек жестокую сталь наружу.

– Так не пойдет, – заявил Познер. – Отруби ему голову.

Скеллан колебался.

– Давай же.

Внезапно Айгнер взревел, подобие лица его превратилось в маску ярости с острыми как бритва клыками. Скрюченные когтистые пальцы слепо потянулись к лицу Скеллана.

Скеллан отпрянул в сторону, меч его описал смертоносную дугу. Кривой клинок врезался в шею убийцы, и отделенная от тела голова покатилась, вращаясь, по полу. Крови из нее выплеснулось чертовски мало для такой раны. Не фонтан, а тонкая струйка. Один из людей графа остановил голову, прижав её сапогом. Пустые глазницы Айгнера обвиняюще уставились на Скеллана. Туловище мертвеца еще мгновение пыталось подняться, а затем рухнуло на пол и застыло.

Звуки скрипок злыми осами вились вокруг. Музыканты продолжали играть, даже не подозревая, что в нескольких шагах от них произошло убийство.

Скеллан стоял над телом человека, разрушившего его жизнь. Последний акт мщения оказался не сладок. Казнь не принесла удовлетворения. Он взглянул на уничтоженное лицо, которое безжалостная кислота продолжала с шипением поглощать. Со временем кислота сожжет все мягкие ткани, растворит мозг, и останется лишь чистая белая кость, череп мертвеца.

– Дела личные, не так ли? – спросил Познер.

– Да.

– И теперь все кончено? Финиш?

– Да.

– Хорошо. Очень хорошо. Мой человек плохо поступил с тобой, теперь справедливость, так сказать, восторжествовала, ты осуществил свое правосудие, я это уважаю… но проблема все же остается.

– То есть?

– Ты убил моего человека, и я не могу позволить тебе уйти отсюда без наказания.

– Понимаю.

– Ты не пресмыкаешься, вымаливая жизнь. Это я тоже уважаю.

– Я не боюсь умереть. Я пришел сегодня в замок, ожидая гибели. Мне все равно, уйду я отсюда или нет. Я сделал то, что должен был сделать. Теперь в моей жизни нет цели. Чем скорей я умру, тем скорей воссоединюсь с моей женой.

– О, вот, значит, как. Понимаю. Но на твоем месте я бы не стал спешить к каким бы то ни было воссоединениям в залах мертвых. Как тебя зовут?

– Джон Скеллан.

– Что ж, Джон Скеллан, как я сказал, ты убил моего человека, и это создало проблему.

– А я сказал – убей меня.

– В свое время. Но, видишь ли, убить тебя не означает причинить тебе вред. Ты сам говоришь, что хочешь умереть. Свои земные дела ты закончил. Отомстил за любимую. Так что если я убью тебя, то не достигну своей справедливости.

Скеллан увидел Фишера, выросшего в дверях за спиной Познера. Он поднялся на балкон другим путем. Его рука лежала на прикладе арбалета. Скеллан покачал головой. Он не хотел этого. На кон была поставлена его жизнь, а не жизнь друга. Он отвернулся, словно желая взглянуть на участников графского маскарада.

Взгляд Познера последовал в том же направлении.

– О, их время придет. Но ты, Джон Скеллан, что делать с тобой? Должен сознаться, мой инстинкт велит мне убить тебя, но, как мы выяснили, я не могу так поступить. И к тому же убийство не изменит того факта, что у меня стало одним человеком меньше.

– Делай что хочешь, и покончим с этим, – сказал Скеллан. Кривая сабля Познера выскользнула из его пальцев и со звоном упала на пол. – У меня тут больше нет дел. Это все.

Музыка внизу вдруг умолкла.

– Нет, не все, – задумчиво произнес Герман Познер. – Это не конец. Это только начало. – Он усмехнулся, обнажив клыки хищника.

Под смех остальных лицо Познера изменилось, черты его растянулись, стирая ухмылку. Скулы приподнялись, кости черепа стали смещаться, меняя форму, точно были из мягкого воска. Челюсти вытянулись, уши заострились – таившийся под кожей зверь выбирался наружу.

Превращение завершилось. Рев Познера принадлежал уже животному.

Он налетел на Скеллана, легко отмахнувшись от бесполезной защиты, сгреб в кулак волосы человека и резко запрокинул его голову назад, обнажив шею. Пять мучительных мгновений Познер держал его так, стиснув в страшной пародии на любовное объятие, а потом впился зубами в мягкую податливую плоть и принялся жадно пить кровь.

Скеллан яростно задергался, борясь за свою жизнь, но сопротивление длилось недолго: чем слабее он становился, тем быстрее угасала в нем жажда жизни. Он чувствовал, что ускользает в небытие, все его существо распадалось на бесчисленные осколки: куски жизни, забытые детские воспоминания, Лизбет, счастье, грусть, и, в конце концов, лишь одна мысль осталась у него в голове: вот она, смерть…

Вдруг он почувствовал, как теплая густая влага наполняет его рот. Кровь. Его кровь и кровь Познера, слившиеся воедино.

Насытившись, Познер откинул голову назад и завыл, а потом перевалил обмякшее тело Скеллана через балюстраду, шнырнув его в самую гущу веселья внизу.

Секунда – и зал наполнился визгом и криками.

Фишер, до сих пор не замеченный никем, выпустил две стрелы; первая ушла в потолок, другая вонзилась в шею одного из людей Познера. Но тот не упал. Подняв руку, он выдернул стрелу, из раны медленно вытекла крошечная алая капля. Боец зарычал и упал на четвереньки, лицо его коробила та же чудовищная трансформация, которую только что претерпел Познер.

Фишер развернулся и бросился бежать, спасая свою жизнь.

Внизу голос Влада фон Карстена пробился сквозь адский вопль всеобщего смятения:

– Вот и первая кровь. Да. Да! Открывайтесь. Освобождайтесь. Выпустите своего зверя! Начинается настоящий праздник! Пейте! Пейте человеческое вино!

С обоих галерей главного зала спрыгнули вампиры фон Карстена и набросились на празднующих.

И началась бойня.