Текст книги "В поисках «Американской мечты» — Избранные эссе"
Автор книги: Стивен Лаперуз
Жанры:
Культурология
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)
Западный философ, исследователь творчества Гете и провидец Рудольф Штейнер (1861-1925), который рассматривал историю человечества в масштабе, если можно так выразиться, «духовного космоса Дионисия Ареопагита и Данте», называл современный общераспространенный взгляд на историю «удобной сказкой». Штейнер имел в виду, что светский, земной взгляд, закрепившийся в учебниках, научных кругах и общественном сознании, больше говорит о духовной и культурной ограниченности современного человека, чем об истории человечества sub specie aeternitatis. Лекции самого Штейнера явно свидетельствовали о его принадлежности к западной традиции «вечной философии», а не Просвещения, скептической науки или новомодного ориентализма в западной обертке.
С исторической точки зрения любопытно, что традиция и идея philosophia perennis была прервана новым взглядом на человека, историю, природу и «философию», неразрывно связанным с развитием науки в эпоху Просвещения (один исследователь называл Джефферсона «одним из самых преданных учеников Века Разума» [72] [72] Noble Cunningham, In Pursuit of Reason: the Life of Thomas Jefferson (Baton Rouge, Louisiana, 1987), p. 5.
[Закрыть]). Вот что писал немецкий философ и педагог Отто Вильман в своем малоизвестном, но очень содержательном труде «История идеализма» (1894), в главе «Древние истоки философии»:
Таким образом, утверждения древних греков, которые можно найти у брахманов, магов, халдеев и сирийских евреев – не просто древняя мудрость, но также «содержат все учения о природе», по выражению Климента Александрийского. Эту мудрость больше нельзя скептически отвергать, так же, как нельзя объявлять пустыми и несостоятельными утверждения Марсилио Фичино, Августина Стехуса, Гергарда Фосса, Ральфа Кедворта, Томаса Гейла и др., которые изображали религиозные учения и древние традиции как предпосылки греческой философии. Эти традиции были прерваны не потому, что оказались бесплодными, а потому, что Просвещение ввело в оборот иное понимание древней философии. Отныне философию нужно было понимать как «произвольную науку» („voraussetzungslose Wissenschaft“), как продукт человеческого интеллекта, безраздельно царящего в области мысли. При этом забывалось, что без всякого ущерба для творческого мышления мыслитель должен использовать сокровища древней мудрости, сохраняя традицию греческой философии и последующей христианской духовной жизни. История идеализма не должна упускать из виду эту связь…» [73] [73] Трехтомная «История идеализма» Отто Вильмана (“Geschichte des Idealismus”, Braunschweig, 1894-1897, не переведена на другие языки), прямо противопоставленная «Истории материализма» (1866) Фридриха Ланге – обширный и глубокий труд, в котором прослежена история и традиция «вечной философии» от самых ранних истоков в Ведах и Зенд-Авесте вплоть до конца XIX века. Первые два тома составляют более 500 страниц мелкого шрифта, третий том, посвященный современному периоду – более 700 страниц, в своих углубленных исследованиях автор использует все необходимые европейские языки. Этот труд утверждает то, что отвергали Болингборк и Брюкер – живую традицию philosophia perennis. Недавний представитель западной «вечно философской» традиции Рудольф Штейнер хорошо знал этот труд. «Философскую» ситуацию в США и на Западе весьма красноречиво иллюстрирует тот факт, что в главной библиотеке Калифорнийского университета в Беркли ценнейший труд Вильмана никто не читал с 1920-х годов – явное свидетельство победы «безусловной науки» над всяким интересом к philosophia perennis. (Подробнее о влиятельном Калифорнийском университете в Беркли см. главу «Ex Occidente Lux – размышления у Золотых Ворот Америки» в моей книге «К духовному единению Америки и России», а также последующие примечания 6, 9, 10, 13, 14).
[Закрыть]
Новая «просвещенная» наука и философия постепенно отвергла все религиозные, а точнее духовные древние традиции, знания, мудрость, мифы, предания и т. п., отклоняя неудобное историческое наследие и находя собственные корни лишь в тех эпизодах древней истории, которые способствовали ее развитию. Таким образом, зарождение рациональной «философии» и науки как «реалистичного» взгляда на человечество, культуру и историю (например, возникновение рациональной научной мысли в древней Греции) стали считать историческим истоком «западной цивилизации». Когда наука отвергла духовность, религию и метафизику как «предрассудки», природные мифы или аллегории, эвфемизм, фетишизм и т. п., она также отвергла традицию philosophia perennis, которая возводила историю Запада не просто к «рациональной» древней Греции или монотеизму Моисея, но «к Вавилону, Египту и Персии», как писал Джон Адамс. Хотя даже такой «реалистичный» ученый, как Ньютон, десятилетиями тайно изучал все то, что составляет philosophia perennis (в его первых биографиях этот факт замалчивался). Джефферсон, наверняка ничего не знавший об этой «темной стороне» ученого, держал в своем доме в Монтичелло бюсты Бэкона, Локка и Ньютона. Тем не менее, современные академические ученые, в отличие от основателей Платоновской академии во Флоренции, отвергают «вечную философию» ради рациональной науки, и здесь сэр Исаак Ньютон им не указ.
Но возвратимся к «Американскому символу веры» и «Американской идее». Джефферсон, воспитанный в мягкой религиозной традиции Англиканской церкви, под влиянием «Философских трудов» Болингброка с готовностью принял традицию Просвещения, которая отрицала philosophia perennis (хотя, скорее всего, он не знал самого латинского термина). В западной цивилизации научно-секулярный взгляд на историю, космос и человека победил и пришел на смену взгляду духовному, который лежал в основе организованных религиозных доктрин, полагавшихся исключительно на веру (совсем не в духе гетевского Фауста). Кстати, и Лютер, и Кальвин отвергали традицию и идею гнозиса, центральную для philosophia perennis, согласно которой человек мог достичь знания и сознательно принять участие в духовной истории человечества. Таким образом, «Американский символ веры» принципиально расходится с традицией philosophia perennis [74] [74] Традиция «вечной философии» все же присутствовала в американской истории: начиная с раннего колониального периода (Джон Уинтроп младший) ее присутствие более-менее прослеживается в трансцендентализме Новой Англии, в неоплатонизме Среднего Запада и в других областях.
[Закрыть] – Джефферсона можно в лучшем случае можно назвать «рациональным христианином».
Очень немногие из тех 93 процентов американцев, которые по результатам опроса в начале 1990-х годов «верят в Бога или вселенский дух» [75] [75] См. Лаперуз С. Америка полагает, что Бог не умер, но спит // English. – 1996. – №31.
[Закрыть], имеют хоть сколько-нибудь ясное представление о связи антропологии, космологии, теологии, взгляде на жизнь, человека и историю, лежащих в основе их «Символа веры», с традицией philosophia perennis или со своими «охраняемыми конституцией» личными религиозными взглядами, подчас весьма эклектичными, заимствованными из самых разных мировых религиозных традиций. Взгляды и идеалы Джефферсона, которые он вовсе не предполагал превращать в «Американский символ веры», но которые все же исторически оформились в таковой, возникли в рамках просвещенческого взгляда на человека и мир, а поэтому являются вполне секулярными и земными. И хотя некоторые американцы смешивают и путают имманентный «Символ веры» со своими личными или групповыми религиозными, духовными, внеземными верованиями и идеями, а также с «Американской мечтой» – при внимательном изучении эти разные взгляды на человека и мир не так-то легко совместить.
Западное зороастрийское стремление искупить и преобразить мир (то, что Авеста называет Фрашо-керети, а Ориген – «вселенским восстановлением») принципиально противоречит восточной отстраненности индуизма с его определением мира и жизни как иллюзии (майи) с точки зрения вселенского абсолюта Брахмана-Атмана; буддизму с его отрицанием личности (анатман) и квиетическим уходом из мира в нирвану; а также примитивным верованиям аборигенов (сибирский и североамериканский шаманизм) в слияние с низшими духами природы и животных. Христианство невозможно осмыслить на самом глубоком и серьезном уровне (какой не часто найдешь в церковной практике) без признания тех драгоценных связей, которые исторически соединяют его с зороастрийским взглядом на человека, мир, космос и время. Как уже упоминалось, концепция Мессии, из которой вышла идея Христа, явно произошла от зороастрийского Саошьянта; из того же источника произошли понятия зла и дьявола, идея всеобщего воскресения и одухотворения мира, в котором человеку отводилась решающая роль и др. Западная культура считается прогрессивной, светской, «фаустианской», но каждое из этих определений, равно как и фигуру гетевского Фауста [76] [76] В конце трагедии Гете Фауст произносит роковые слова:
Тогда бы мог воскликнуть я: «Мгновенье!
О, как прекрасно ты, повремени!
Воплощены следы моих борений,
И не сотрутся никогда они».
Гете И. В. Фауст / пер. с англ. Б. Пастернака // Собрание сочинений. В 10 томах. Т. 2. – М.: Художественная литература, 1976. – С. 423.
Это высказывание подразумевает философское значение земного действия, основанное на зороастрийской космософии. Толстой спрашивал в своей «Исповеди»:
«Вопрос мой – тот, который в пятьдесят лет привёл меня к самоубийству, был самый простой вопрос, лежащий в душе каждого человека, от глупого ребёнка до мудрейшего старца, – тот вопрос, без которого жизнь невозможна, как я и испытал это на деле. Вопрос состоит в том: «Что выйдет из того, что я делаю нынче, что буду делать завтра, – что выйдет из всей моей жизни?» Иначе выраженный, вопрос будет такой: «Зачем же мне жить, зачем чего-нибудь желать, зачем что-нибудь делать?» Ещё иначе выразить вопрос можно так: «Есть ли в моей жизни такой смысл, который не уничтожался бы неизбежно предстоящей мне смертью?»
Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. В 90 т. Т. 23. – М.: Государственное издательство художественной литературы, 1928-1958. – С. 497.
На вопрос Толстого Заратустра дает самый глубокий в духовно-интеллектуальной истории Запада ответ: согласно зороастрийской антропологии, космологии и хронологии, все земные «мысли, слова и дела» человека влияют не только на развитие или деградацию его духовной сущности (Даэны), но и на будущее всего человечества, мира и космоса; тем самым человек принимает участие в борьбе за преображение мира. Вот что говорил Рудольф Штейнер в своей очень глубокой и интересной лекции «Будда и Христос», прочитанной в Берлине 2 декабря 1909 года:
«Освобождение от жизненных страданий – главный вопрос буддизма. Поэтому религию Будды можно назвать религией избавления от страданий в высочайшем смысле слова, ведь любая жизнь полна страданиями, и прежде всего это избавление от постоянных перерождений. <…> Если поместить христианство в буддийский контекст, то можно назвать его религией возрождения. Христианство утверждает, что вся жизнь отдельного человека приносит определенные плоды, которые имеют значение и ценность для его души, и которые он переносит в новую жизнь, где они преображаются до высшей степени совершенства. Все, что мы переживаем и усваиваем в нашей жизни, всегда повторяется и постоянно стремиться к совершенству, пока не предстанет в своем истинном духовном обличии. Когда кажущаяся бессмыслица нашей жизни предстает в духовном свете, она преображается до совершенства и обретает духовное воплощение. Все в жизни имеет смысл, потому что жизнь преображается под действием духа. <…> Вся восточная культура, не оплодотворенная Западом, неисторична, в то время как западная культура исторична. В этом коренное различие между христианством и буддизмом. <…> Если буддизм видит избавление от земного существования в уходе в нирвану, христианство видит цель своего развития в том, чтобы все созданное и достигнутое в земной жизни каждого человека стремилось к совершенству, а затем, одухотворенное и преображенное, воскресло при конце мира».
Rudolf Steiner, From Buddha to Christ, trans., Gilbert Church (Spring Valley, New York, 1978), p. 34-36.
[Закрыть], и стремительный расцвет западной мысли в историческом контексте других мировых культур, невозможно понять без обращения к изначальному стремлению западного человека в лице Зороастра, который «много тысячелетий назад прошел тот же путь <…> говорят, что он-то и ввел обычай молиться». Даже «лучезарная корона» Статуи Свободы, спроектированная в 1886 году Ф. О. Бартольди на основе идей Э. Р. Лабулэ [77] [77] Эдуард Рене Лабулэ (1811-1883) был любопытной фигурой XIX века, участвовал в политической борьбе и исповедовал философию свободы. Серьезно изучая творчество американского христианского писателя и проповедника Уильяма Чаннинга, он позаимствовал у него такие идеи, как «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу».
[Закрыть], через масонский символ солнца восходит к зороастрийскому преданию. Здесь прослеживается связь с православной иконой, на которой голова святого окружена сияющим нимбом, в нашем интеллектуальном понимании «символизирующим» внутренний духовный свет, исходящий от земного человека. Все это выходит далеко за пределы Просвещения и «Американского символа веры», как и за рамки научного мировоззрения sub specie scientiatis, хотя без знания этих традиций невозможно по-настоящему понять «Американскую идею».
Даже серьезный антропологический взгляд Томаса Джефферсона на совесть человека [78] [78] Слово man (человек) происходит от индоевропейского корня mens– (думать) и связано со словами mental, mind, dementia, automatic, Ahriman, comment, reminiscent, Minerva, mentor, mania, mantra, money, monument, demonstrate, muse, Museum, [Ahura] Mazda, manas, Manu, а также с русским словом «мудрость». См. Julius Pokorny, Indogermanisches Etymologisches Wörterbuch (Bern, 1959), v. 3, p. 726.
[Закрыть] как на высшую составляющую личности, дарованную Богом, восходит к западной зороастрийской антропологии (хотя Джефферсон воспринял эту идею от Сенеки, Эпиктета и др.) – к важнейшей фигуре Даэны (от слова dhi – видеть, познавать [79] [79] См. Julius Pokorny, Indogermanisches Etymologisches Wörterbuch (Bern, 1959), v. 1, p. 243.
[Закрыть]), родственной сократовскому даймону и легко узнаваемой в рассуждениях Сенеки. О расхожем, научно-секулярном взгляде на Джефферсона красноречиво говорит такой факт: когда автор этих строк обратился к Чарльзу Сэнфорду, написавшему книгу «Религиозная жизнь Томаса Джефферсона», и указал на то, что представления Джефферсона о совести исторически восходят к западному источнику – зороастрийской Даэне, и что даже чисто теоретически недопустимо выискивать восточные аналоги джефферсоновских взглядов в тибетском буддизме, то Сэнфорд просто прекратил дальнейшую переписку, настолько эта идея выходила за пределы его узко-доктринального взгляда на человека и мир.
В широком контексте мировой истории и в эпоху встречи всех мировых культур совершенно недостаточно воспринимать Джефферсона всего лишь как доброго «рационального христианина» или просто защищать его от обвинений в атеизме, а его «Американский символ веры» считать «религиозным» и «деистским». И Джефферсона, и его «Символ веры» надо рассматривать в широчайшем контексте мировой и интеллектуальной истории, чтобы по-настоящему понять их в нашу эпоху глобальной цивилизации и культуры (что уже не просто встреча «Востока» и «Запада»).
Джефферсон никогда не стремился превратить свои идеи в окончательный идеал, в «Символ веры» американской жизни или сделать их окончательным вкладом в «Американскую идею» – хотя их использование президентом-баптистом в обращении к миру в 1995 году показывает, что и через 200 лет после Декларации независимости они служат для понимания и объяснения Америки, по крайней мере, на умозрительном уровне. В последние годы жизни Джефферсон много размышлял о своей жизни и деятельности sub specie aeternitatis. Вот как он закончил письмо своему другу Джону Адамсу из Монтичелло 17 мая 1818 года, где упоминал революции в Южной Америке против испанского имперского владычества:
Однако, все это лишь предположения, мой друг, так что предоставим судить об этом тем, кто увидит дальнейшее развитие событий. Мы же будем взирать на это с небес, как сейчас взираем на суетливые труды муравьев или пчел. Быть может, в том высшем мире мы будем потешаться над наивностью наших догадок и даже над тщетой земных трудов, что так увлекали нас когда-то.
En attendant[80] [80] А пока что (фр.)
[Закрыть], с искренним почтением к миссис Адамс, посылаю вам обоим сердечный привет.Т. Джефферсон [81] [81] Lester J. Cappon, ed., The Adams-Jefferson Letters (Chapel Hill, North Carolina, 1987), p. 523-525.
[Закрыть]
Только отставший от жизни и духовно ленивый (распространенное состояние!) человек может воображать, что идеи и высказывания Джефферсона позволяют адекватно понять и описать даже американскую жизнь конца XX века. Невозможно поверить, что сам Джефферсон не изменил бы своих взглядов на человека и мир, если бы узнал историю последнего столетия.
Автор настаивает, что недопустимо дремать на «мягкой подушке невежества» относительно ограниченности взглядов Джефферсона на человека и мир в контексте интеллектуальной и духовной истории Запада, особенно если это «невежество» даже не «просвещенное», как было в случае с самим Джефферсоном. Он все же верил, что получит ответы на свои вопросы после смерти, «в области духов». Ожесточенная борьба внутри человека на протяжении всей истории, борьба между добром и злом, духом и плотью, благородством и подлостью, жертвенностью и эгоизмом – борьба ангела и демона в человеческой душе – слишком очевидно доказывает, что невозможно и дальше бездумно повторять «просвещенный» «Американский символ веры»: «…все люди созданы равными…жизнь, свобода и стремление к счастью…все люди созданы равными…жизнь, свобода и стремление к счастью…все люди…» и т. д.
В переписке Джефферсона и Джона Адамса, в этом «диалоге на самом высоком интеллектуальном уровне, достигнутом в Америке» [82] [82] См. Обложку книги The Adams-Jefferson Letters издания 1959 года.
[Закрыть], Адамс часто возвращался к проблеме зла в человеке, в мире и в истории, а также к вопросу о загробной жизни. В письме от 3 марта 1814 года [83] [83] Lester J. Cappon, ed., The Adams-Jefferson Letters (Chapel Hill, North Carolina, 1987), p. 426-430.
[Закрыть], где он упоминает «Веды индуистов», «метемпсихоз», «восстание бесчисленных воинств Ангелов на небе против Верховного Существа», постепенное возвращение падших духов к их «первоначальному положению и блаженству на небесах», «Троицу Пифагора и Платона» и т. п., можно найти рассуждения рационалиста об этих «сверхъестественных и противоестественных спекуляциях», пользуясь выражением Джефферсона из письма 15 августа 1820 года [84] [84] Lester J. Cappon, ed., The Adams-Jefferson Letters (Chapel Hill, North Carolina, 1987), p. 565-569.
[Закрыть]. В их обширной переписке именно Джон Адамс постоянно возвращался к подобным «сверхъестественным» вопросам. И хотя ни один из них за всю жизнь так и не получил надежных доказательств относительно «области духов», с годами в письмах обоих все чаще проявляется интерес к таинственному «внеземному» миру. Джефферсон писал 13 ноября 1818 года:
…недалек тот час, когда мы сложим под один саван наши скорби и дряхлые тела и вознесемся нашей сущностью к восторженной встрече с возлюбленными друзьями, которых мы когда-то потеряли, но теперь будем снова любить и уже не потеряем никогда [85] [85] Lester J. Cappon, ed., The Adams-Jefferson Letters (Chapel Hill, North Carolina, 1987), p. 529.
[Закрыть]. [Это выражение Джефферсона «вознесемся нашей сущностью» является его «просвещенной», разбавленной версией зороастрийской Даэны.]
И снова, в конце очень глубокого и откровенного письма Адамсу от 11 апреля 1823 года, где упоминается благостный Бог-творец в сравнении с «даймонизмом» Кальвина, пределы и способности человеческого ума, Бог как дух, цитаты из св. Фомы Аквинского, Оригена и Тертуллиана:
В первоначальной, богатейшей зороастрийской антропологии, составлявшей основу западной philosophia perennis, человек считался не просто «микрокосмом», но и участником борьбы между добрыми и злыми духами, отраженной в его внутренней жизни [87] [87] Ясное изложение западной антропологии с точки зрения philosophia perennis можно найти в книге Рудольфа Штейнера «Теософия: Введение в сверхчувственное познание мира и предназначение человека» (Берлин, 1904), глава 1. Взгляд на человека в этой работе выдержан в духовной традиции Заратустры, Оригена, Фичино и др.
[Закрыть]. Благовоспитанный представитель среднего класса, посещающий церковь в Америке (и где угодно), крайне примитивно и неуместно рассуждает о борьбе «пороков» и «добродетелей» в человеке. Однако более глубокое, чем в «Американском символе веры», понимание человеческой жизни и свободы можно найти в такой важной составляющей philosophia perennis, как забытая и преданная анафеме антропология Оригена, где добрые и злые «духовные иерархии», подобно платоновским архетипам, проявляются в борьбе пороков и добродетелей в человеческой душе. Такая антропология «вечной философии» придает гораздо большее значение личной ответственности в духовной жизни человека, чем доктринальное, институциональное церковное христианство; и уж конечно далеко выходит за рамки имманентных просвещенческих взглядов на людей как «равных» и на земное стремление к свободе и счастью [88] [88] Подробнее о том, как Джефферсон понимал счастье, см. Charles Sanford, The Religious Life of Thomas Jefferson (Charlottesville, Virginia, 1984), p. 35-37. Цитата из этого отрывка: «Джефферсон верил, что каждый человек должен найти свое счастье в работе, учебе и развитии своих способностей на благо общества. Он постоянно убеждал своих молодых друзей и родственников прилежно учиться и мудро использовать данные им возможности. Он сокрушался, глядя на своих праздных друзей-аристократов, проматывавших деньги на скачках». Конечно же, слова Джефферсона о «жизни, свободе и стремлении к счастью» воспринимаются очень и очень по-разному, в том числе теми, кто страстно требует свои американские «права» на его идеалы – глядя на этих людей, Джефферсон мог бы только сокрушаться. Такие американцы явно не дотягивают до идеалов автора «Символа веры», который они провозглашают и защищают.
[Закрыть]. Хотя Джефферсон предполагал наличие благородства и разума в человеке (по крайне мене, в образованном человеке) и верил, что справедливый Бог будет судить мужчин и женщин согласно их делам в этом мире – все же это совсем не то, что глубокая и основательная антропология «вечной философии», первым западным пророком которой был Заратустра.
Большинство американцев почти не интересуются такими непрактичными, отвлеченными, «противоестественными» вопросами и проблемами – идеи истории, философии и антропологии кажутся им странными, запутанными и неуместными. Большинство преобладающего в США «среднего класса» явно не имеет ни времени, ни желания изучать онтологический и исторический статус, значение и актуальность своего «Американского символа веры». Популярная «Американская мечта» в своем материальном выражении предоставляет им достаточно работы и развлечений, не оставляя времени на обсуждение «Символа веры» или «Американской идеи». Что касается американских ученых и интеллектуалов, то они в большинстве своем рассматривают любой вопрос sub specie scientiatis и за приличное жалованье.
Американскую систему (религиозный плюрализм, либеральная демократия, свободная рыночная экономика) кое-кто считает завершением общественной истории, окончательной моделью человеческого общества и исторического развития. Независимо от того, достигло ли человечество некоего «конца истории», американское общество массово страдает от неадекватного и неясного взгляда на жизнь и мир, на историю и человека, что только усиливает интеллектуальную неразбериху и подает дурной пример остальному миру. Тем не менее, западную «вечную философию» и ее взгляды на человека и мир часто можно обнаружить в самых разных пластах американской жизни и истории – от Статуи Свободы до Золотых Ворот [89] [89] См. Лаперуз С. К духовному единению Америки и России – 1990. – С. 119-123, примеч. 5-14.
[Закрыть] Калифорнии. Америка нуждается в более полном, ясном и глубоком взгляде на человеческую природу, и чтобы обрести его, ей надо заглянуть очень далеко в прошлое.
ПРИЗЫВ К ДУХОВНОМУ БЛАГОРОДСТВУ: ЯСНА 30.9, НЕОБХОДИМЫЙ «ГРАД НА ХОЛМЕ» И АПОКАТАСТАСИС ЧЕЛОВЕКА – ВЗГЛЯД АМЕРИКАНСКОГО УЧЕНОГО [90] [90] Впервые опубликовано в сборнике Метафилософия – или философская рефлексия в пространстве традиций и новаций. Международные чтения по теории, истории и философии культуры. Выпуск четвертый. / Глав. ред. Л. Морева – СПб.: Эйдос, 1997. – С. 368-375.
[Закрыть]
Да будем мы в числе тех, кто несет преображение миру.
Ясна 30.9 [92] [92] Ясна (авест. «почитание») – наиболее значимая часть Авесты, священного писания зороастрийцев. Читается во время одноименного зороастрийского богослужения, состоит из 72 глав различного содержания, включая Гаты (авест. «песнопения»), посвященные единому Богу Ахура Мазде, авторство которых приписывается самому пророку Заратустре (Зороастру).
[Закрыть]
Мы стоим на пороге третьего тысячелетия от рождения того таинственного Человека, чья жизнь определяет земной отсчет нашего духовного времени – по формальному соглашению с последней правящей мировой державой и культурой (назовите ее Pax Americana, Мировой экономический империализм, Многонациональное корпоративное государство или Глобальная цивилизация потребления). Однако, в нашей приземленной культуре о духовности почти не вспоминают или знают очень мало, современные требования больших и малых религий признать за ними «равные права на истину» вызывают ожесточенные споры, духовность подвергается нападкам со стороны ученых-материалистов, секуляристов и тех, кто самоуверенно называет себя неоязычниками. Очевидно, что для тех немногих из более чем пятимиллиардного населения планеты, кто обладает истинно независимым умом, духовной цельностью и тем, что по-гречески называется «энтелехией», для философов, для ищущих человеческую, мировую или божественную истину необходимо не только продолжать личную внутреннюю работу, на каком бы жизненном поприще они ни трудились, но также уделять больше внимания тому, что Гете в своей вдохновенной и загадочной «Сказке» („Marchen“) выразил вопросом: „Was ist erquicklicher als Licht?“ – «Что живительнее света?» (то есть того природного явления, исследованию которого он позднее посвятил годы жизни). Ответ на этот вопрос – Gespräch, разговор, беседа, диалог. На мой взгляд, гармонично сочетая идею «соборности» Хомякова и принцип «разговора двух богов» Эмерсона, диалог предполагает духовную потребность в благородных и просвещенных гражданах живого общества. Именно диалог лежит в основе древнего библейского «Града на холме» – того исторического идеала, который послужил основой для материального и духовного уклада Новой Англии в Новом Свете Америго Веспуччи и позднее был провозглашен и развит замечательным американским историком Пейджем Смитом (1917-1995) в Калифорнии, на этом тихоокеанском рубеже «продвижения империи, знания и мудрости на Запад» (лат. translatio imperii, -studii, -sapientia). Пейдж основал и 20 лет возглавлял независимый общедоступный «Пенни университет» в рамках творческого эксперимента в Калифорнийском университете Санта-Круза (основан в 1965 году). Когда-то университет в Санта-Крузе был самым живым, свободным и прогрессивным высшим учебным заведением в самом либеральном штате Америки, но когда он стал коснеть и чахнуть, Смит часто напоминал, что девиз еженедельных собраний его «Пенни университета» – «Поиск истины в обществе друзей».
Надо полагать, что ангелы (и небесные, и инфернальные, как ясно показывает кровавая история XX века) на своем потустороннем совете уже давно все решили гораздо компетентнее, чем мы, падшие люди. В поразительно пестрой, но такой примитивной и неглубокой духовной жизни Калифорнии мечтатели «неоидеалисты» и блаженные последователи «Нью Эйдж» с их полуграмотной наивностью и незнанием истории, литературы, науки, религии и философии иногда обращаются к мудрости диких животных, живущих «в гармонии с природой» (или к индейцам-аборигенам, которых они считают «золотой расой благородных дикарей»), чтобы найти естественные ориентиры и примеры для человека, который традиционно стоял выше животных в Великой цепи бытия. Если сегодня еще сохраняется нижнее звено этой цепи между человеком и животным миром Дарвина, то явно разорвана верхняя связь с божественным миром Данте. Сотворенные или эволюционировавшие существа, имеющие божественно-духовный или научно-материальный взгляд на мир, мы теперь чувствуем себя потерянными между возвышенной молитвой Всемогущему Богу (который, подобно пресловутому deus ex machina может в последний момент спасти человечество несмотря на все наши бедствия – по крайней мере, в царстве не от мира сего) и последним научным открытием «кварка» (который, к ужасу физиков-ядерщиков, имеет такое же право на физическое существование, как сонм пляшущих ангелов, чей онтологический статус подвергался сомнению еще в Средние века, ведь такая орава никак не могла уместиться на булавочной головке). Неизвестность на небе, а теперь и великолепно исследованная неизвестность на земле – от невидимого пропавшего Бога до невидимых неуловимых «кварков» – и человечество теряется в материальном пространстве и в материалистическую эпоху посреди этой, хотелось бы все-таки верить, великой истории, этой «драмы», по выражению моего друга Пейджа Смита.
Быть может, именно отсутствие общего мнения относительно Сюжета этой волнующей драмы (о чем так часто спорят всевозможные богословы, философы и ученые), а также относительно ее Главного Автора и Сценария настолько сбивает человечество с толку, что оно в страхе «цепляется (лат. religare) за племенные ценности», по выражению Вацлава Гавела. Любопытно, как проблемы Автора и Сценария переплетаются в человеческом сознании: Fiat Lux (лат. «да будет свет») или теория Большого взрыва – эти два «пролога» полностью предопределяют место действия и Сюжет той драмы, в которой нам отведены роли. Между прочим, в своем первом выступлении перед американским Конгрессом Гавел (безуспешно?) пытался объяснить, что даже в «мрачные времена» советского владычества страны Восточной Европы усвоили глубокие человеческие, мировые и жизненные истины, которые процветающий благополучный Запад мог бы с пользой для себя перенять.
Для нас, погруженных в события и переживания «посюстороннего» мира, с его злоупотреблениями и извращениями идеи равенства (под которой Джефферсон подразумевал общность биологического вида, сотворенного деистским Богом, а также юридическое равноправие, но уж никак не сегодняшнюю крикливо-самодовольную идиотскую уравниловку), становится яснее ясного, что человечество имеет свою иерархию и делится на благородных и подлых, красивых и уродливых, гениальных и глупых, утонченных и грубых, выдающихся и примитивных, «ангелоподобных» и «звероподобных» по физическим, психологическим и духовным признакам, если использовать традиционную характеристику. На основании самых ранних исторических источников социальные антропологи утверждают, что человечество делилось на три уровня: работники, воины, жрецы. В знаменитом постиндоевропейском гимне Ригведы «Пуруша-сукта» говорится о расчленении Космического Человека на отдельных людей: Макрочеловек был разделен на три основных микрокосмических типа земной социальной иерархии, отражающей устройство космоса (уже на этом древнейшем этапе прослеживается «Великое разделение» между Востоком и Западом, по выражению одного ученого XIX века). Затем было трехуровневое государство Платона и западное, тяготевшее к гностицизму, учение апостола Павла о человеческом теле (греч. σῶμα), душе (греч. ψυχή) и духе (греч. πνεῦμα), а в сравнительно недавнем прошлом – три короля (плюс один) в «Сказке» Гете и неудавшаяся попытка Рудольфа Штейнера разделить общество на три автономные сферы. Здесь я вынужден высказать «антиамериканскую» мысль: пассивное большинство человечества неизменно пребывает в двух низших группах – воины и гораздо более многочисленные работники. Эта древняя, устаревшая социальная структура, подобная полузабытой мечте в современном, стремительно меняющемся, технологически глобализированном мире (не в «глобальной деревне», хотя большинство людей имеют деревенское сознание, а скорее в «глобальном мегаполисе») еще сохранилась в виде остатков «священных» монархических династий в некоторых странах Европы. В Японии тоже сохранился священный император, восходящий на престол с древними таинственно-оккультными церемониями, совершенно непонятными большинству современных просвещенных людей. Русский царь теоретически представлял собой фигуру, чьи духовные и исторические особенности восходят к тем древнейшим преданиям и идеям о Первом человеке и Первом царе, которые признаются частью человеческой истории даже самыми упрямыми учеными. Кстати, я склонен согласиться с Гете, что первые революции произошли по вине тех правителей, которые, не обладая достаточной мудростью, не смогли или не захотели гибко измениться и пойти в ногу со временем, «умереть и возродиться» (нем. Stirb und werde) – в результате их золотые дворцы и роскошные поместья превратились в ненавистные символы тирании. Тут я мог бы подвести итог и закончить это эссе таким утверждением: если после упадка и разложения как внешней, так и внутренней древней «священной» структуры общества каждый из нас индивидуально возродит на своем микрокосмическом уровне то, что социально должно было быть воплощено в фигуре идеального царя или короля (корона, щит, держава/меч – совершенные ум, сердце и воля) – то уже тогда появятся те самые благородные граждане «Града на холме», и мы не будем испытывать такого отчаяния, презрения и растерянности, ежедневно наблюдая проблемы и бедствия человеческой цивилизации. Пускай меня считают полоумным ницшеанцем, но я убежден, что без этого «Града на холме» человечество не может быть душевно здоровым, разве что будет благополучно спасено в конце времен.
Мои серьезные и тщательно обдуманные слова ободрения адресованы тем, кто, по выражению Вацлава Гавела, «прежде всего думает о мире и вечности, в отличие от тех, кто думает только о себе и о сегодняшнем дне», независимо от того, течет ли в их жилах древняя «голубая» аристократическая кровь, или сколько званий, наград и ученых степеней они имеют или не имеют.
Однако, нужно отметить еще одну отличительную особенность тех немногих людей из более чем пятимиллиардного населения земли, к которым обращены мои искренние, хотя и недостаточные, слова. Сонмы ангелов, традиционно и незримо (а для большинства из нас чисто гипотетически) расположены над нами; животные, растения и минералы (с «фундаментальными кварками») – под нами; три уровня человечества, наивысший из которых посвящен уму, Богу, истине и наставничеству, обязанный нести мудрость и свет двум другим уровням. Но здесь, как особенно ясно видно в наше время, даже среди немногих по-настоящему образованных, эрудированных и т. п. людей надо признать более глубокое разделение, часто проходящее через сердце, ум и душу каждого из нас. Лично я (немного произвольно, хотя довольно эффективно) определил бы это разделение как разницу между «интеллигенцией» (в ее оригинальном польском и русском значениях) и «интеллектуалами». Насколько мне известно, последний термин более распространен на Западе, но не вполне точен, поскольку иногда носит уничижительный оттенок. Итак, позвольте мне подробно объяснить значение этих терминов, чтобы ясно и понятно прозвучал мой горестный призыв вместе с правдивым диагнозом и рецептом исцеления нашей глубоко больной цивилизации. При этом не следует забывать, что на двух других уровнях человеческого общества всегда будет процветать так называемая массовая культура; что за последние века эта часть человечества научилась сама себя просвещать и наставлять, и результаты этого очевидны – утрата ясных ориентиров и морали, особенно после провозглашенной «Смерти Бога».
Я бы определил различие между «интеллектуалом» и «интеллигентом» не только в том, имеет ли он благородное сердце, или искренне сочувствует людям, или ведет высоконравственную жизнь, но скорее по другому чрезвычайно важному признаку: использует ли он свой развитый интеллект и годами накопленные знания sub specie aeternitatis (лат. – с точки зрения вечности), для стремления к мировой и человеческой истине, или только для того, чтобы покрасоваться перед интеллектуалами равного или более низкого уровня (не говоря уже о двух других уровнях общества). И я настаиваю на таком разделении, хотя в каждом из нас обычно сочетаются и святость, и пошлость, и гордыня. Другими словами, вопрос в том, для чего предназначены наши знания, годы учения (а также возможное признание, награды, титулы) и труды всей нашей жизни – чтобы честолюбиво выставлять себя напоказ или чтобы исполнять свой долг перед людьми и миром, на нашем уровне Великой цепи бытия и перед лицом Бога, на существование которого мы все надеемся (по крайней мере, в минуты наибольшего отчаяния). Считает ли себя земной человек существом духовным, рассматривает ли свою деятельность как духовную работу и стремление к знанию, истине и пониманию, как попытку глубоко осмыслить место человечества во вселенной – того человечества, которое потерялось между пропавшим Всемогущим Богом и недавно обнаруженными неуловимыми «кварками»? Здесь я не ищу согласия и взаимопонимания с теми многочисленными «интеллектуалами», которые рассматривают свою деятельность главным образом как карьеру, как путь к признанию и должностям в «слишком человеческой» иерархии тщеславия и профессиональных интересов. Мои слова обращены к тем из нас, кто видит свою жизнь и деятельность sub specie aeternitatis – как духовную работу в наше бездуховное время.
Итак, ангелы (надо надеяться, гораздо более просвещенные и осведомленные, чем мы, в том числе и о деталях Сюжета) – вверху; создания от животных до минералов (предположительно, менее просвещенные) – внизу. (Заменила ли при этом физика Бога как источник наивысшей истины: материология вместо теологии?) Если Макдоналдс и Голливуд символизируют пошлость, приземленность, материализм и развлечения, «хлеб и зрелища» для двух низших уровней общества, порождают невежество и низкие страсти; если политическая элита в Вашингтоне создает «демократические» декорации, прикрывающие плутократию и экономические интересы; если традиционные религии и церкви (с их «слишком человеческими» иерархиями, политико-социальными институтами, политикой и планами) символизируют массовый народный «опиум», совершенно неприемлемый для ума современного скептика, интеллектуала или интеллигента – то все это не может решить «проклятые вопросы» бытия. Тогда «Град на холме» мог бы состоять из одиноких и объединившихся, знаменитых и неизвестных персонажей человеческой истории, которых я бы определил как граждан этого вечного, неизменного Града, и среди которых каждый из нас выбирает своих героев, наставников и примеры для подражания – сообщество тех, кто всем сердцем и умом стремится познать этот мир, служить человечеству и Богу, поручившему им эту работу на земле. Все это не имеет ничего общего ни с навязчиво-кричащей голливудской рекламой, ни с помпезными политическими церемониями в мировых столицах, ни с отшельническим уходом в какую-либо религиозную доктрину, претендующую на абсолютную святость и полученную из некоего древнего откровения (а что, к примеру, говорит православная доктрина «Божественного домостроительства» о ядерной реакции?) – «Град на холме», даже если его граждане никогда лично не встречались, олицетворяет свободное человеческое сердце и независимый ум тех, кто в этом падшем преходящем мире стремится выполнять миссию благородной «жреческой» части человечества. Родственные идеи можно проследить в российской «интеллигенции», у американских трансценденталистов с их Конкордской философской школой и в концепции Рудольфа Штейнера „Freies Geistesleben“ (нем. – свободная духовная жизнь). В наш постнаучный век древние религии как минимум пытаются дать ответы на главные вопросы, хотя сомнительно, что их многомиллионные последователи готовы зрело рассуждать о «проклятых вопросах» бытия; что касается Голливуда, то это одновременно и симптом, и болезнь измельчавшего, приземленного человечества – разновидность того же «опиума». Жители «Града на холме» не могут удовлетвориться ни библейскими доктринами, ни советами гуру, ни научными открытиями ископаемого «недостающего звена», мозговых хромосом, пределов вселенной или фундаментальных «кварков» – им обязательно нужно попытаться охватить все многообразие человеческого опыта. Они не цепляются (лат. religare) за религии прошлого, но учатся у них, хотя и научные теории не могут принять как евангельскую истину, ибо в науке столько же нераскрытых тайн, сколько их до сих пор осталось в религии. Если свободный и независимый человеческий дух в сегодняшнем безбожном, варварском и беспорядочном мире не сможет провозгласить новое живое духовное евангелие – добрую весть о смысле, цели и надежде – то нам придется покориться и довольствоваться научными теориями и изобретениями, а также древними донаучными религиозными преданиями о жизни и мире. Непостижимым образом объяв необъятное, восстановив разорванное верхнее звено в Великой цепи бытия (хотя бы только в благородном и жертвенном стремлении), они должны попытаться стать (хотя бы в личной жизни и делах) образцами человечества, пребывающего между премудрыми ангелами (добрыми или злыми) и низшим природным миром. Для этого нужно жить и работать так, словно мы нужны Богу и ангелам в нашей земной жизни, и от нас зависит окончательное духовное восстановление (греч. апокатастасис) низшего природного царства.
