Текст книги "Ветер сквозь замочную скважину"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

16

В первые часы стыловея было еще не понятно, выдержит ли каменный дом напор бури. Ветер ревел, деревья ломались, как спички. Одно упало на крышу и проломило в ней дыру. Струйки студеного воздуха пробивались в нижний зал сквозь щели между потолочными досками. Сюзанна и Эдди сидели, тесно прижавшись друг к другу. Джейк прикрывал собой Ыша (тот безмятежно лежал на спине, растопырив короткие лапки во все четыре стороны) и то и дело поглядывал на потолок, под которым кружились взвихренные облачка высохшего птичьего помета, просочившегося сквозь щели. Роланд спокойно выкладывал из сумки провизию. Близилось время ужина.

– Что скажешь, Роланд? – спросил Эдди.

– Скажу, что если здание продержится еще час, значит, оно точно выстоит. Холод будет усиливаться, но с наступлением темноты ветер слегка утихнет. Завтра станет еще чуть тише, а послезавтра ветра не будет вообще, и станет гораздо теплее. Такой жары, как до бури, конечно, не ждите. Но мы же знаем, что это была неестественная жара.

Он глядел на своих спутников и почти улыбался. Эта полуулыбка смотрелась странно и непривычно на его вечно серьезном, даже угрюмом, лице.

– А пока у нас есть очаг и огонь в очаге. Все помещение он не согреет, но если держаться поближе к камину, его тепла будет достаточно. И у нас есть возможность чуть-чуть отдохнуть. Ведь нам пришлось многое пережить, верно?

– Да, – сказал Джейк. – Даже слишком.

– И еще больше ждет впереди. Опасности, горести, трудная, изнурительная работа. Может быть, смерть. Так что давайте, пока есть возможность, сядем у очага, словно в старые добрые времена, и отдохнем. – Роланд смотрел на своих спутников все с той же странной улыбкой. В отсветах пламени его лицо казалось разрезанным надвое: с одной стороны – молодое, с другой – совсем старое. – Мы – ка-тет. Мы – единство из множества. Мы должны быть благодарны судьбе за укрытие от бури, тепло и товарищество. Ведь есть и такие, у кого ничего этого нет. Им повезло меньше нас.

– Будем надеяться, что им все-таки повезло, – заметила Сюзанна, думая о Биксе.

– Идите сюда, – сказал Роланд. – Будем ужинать.

И они подошли, и уселись вокруг своего дина, и принялись за еду, которую он им предложил.

17

Сюзанна заснула быстро, но проспала не более двух часов. Ей приснился отвратительный сон про какую-то гнилую, кишащую червями еду, от которой ее воротило, но которую все равно приходилось есть. Этот сон ее и разбудил. Снаружи по-прежнему завывал ветер, однако уже не так размеренно, как прежде. Временами он почти полностью затихал, потом вновь набирал силу, издавая пронзительный ледяной свист. Стены дома вздрагивали. Дверь, колотившаяся о деревянный засов, издавала глухой ритмичный стук, но и ржавые скобы, и сам засов держались крепко. Сюзанне не хотелось даже думать о том, что было бы с ними всеми, если бы засов оказался гнилым, как ручка на том ведре, найденном у колодца.

Роланд не спал, сидел у камина. Вместе с Джейком. Ыш лежал на полу между ними и сладко посапывал, прикрыв мордочку лапой. Сюзанна присоединилась к ним. Огонь уже не полыхал в полную силу, но рядом с камином все равно было тепло. Она взяла доску, подумала разломить надвое, но решила, что резкий звук может разбудить Эдди, и бросила ее в камин целиком. Роем поднялись искры и, кружась, полетели в трубу.

Как оказалось, можно было и не беспокоиться, потому что еще до того, как все искры скрылись в трубе, Сюзанна почувствовала на затылке прикосновение ласковой руки. Ей не нужно было оборачиваться: это прикосновение, эту руку она узнала бы из тысячи. Она взяла ее, поднесла ко рту и поцеловала ладонь. Белуюладонь. Даже теперь, после того как они столько раз занимались любовью, Сюзанне иногда не верилось, что такое возможно. Но ведь возможно. И так и есть.

По крайней мере мне не придется знакомить его с родителями, подумала она.

– Не спится?

– Ну да. Есть такое. Сны какие-то странные снятся.

– Это все из-за бури, – сказал Роланд. – Она навевает дурные сны. В Гилеаде все знали об этом. Но мне нравится, как шумит ветер. И всегда нравилось. Он утешает мое сердце и пробуждает воспоминания о былых временах.

Он отвернулся, словно смутившись, что сказал так много.

– Раз уж мы все равно не спим, расскажи нам историю, – предложил Джейк.

Роланд еще долго смотрел на огонь, потом повернулся к Джейку. Стрелок вновь улыбался, но его взгляд был рассеянным и далеким. Доска в камине треснула. Вновь полетели искры. Ветер снаружи зашелся пронзительным воем, словно взбешенный тем, что не может пробраться в дом. Эдди обнял Сюзанну за талию, прижал к себе. Она положила голову ему на плечо.

– Какую историю ты хочешь услышать, Джейк, сын Элмера?

– Любую. – Джейк умолк на мгновение и добавил: – О былых временах.

Роланд повернулся к Сюзанне и Эдди:

– Вы тоже хотите послушать историю?

– Да, – сказала Сюзанна.

– Да, – кивнул Эдди. – То есть если ты хочешь рассказывать.

Роланд задумался.

– Может быть, я расскажу две истории. До рассвета еще далеко, а поспать можно и днем. Эти истории, они как бы вложены одна в другую. И все-таки ветер дует сквозь обе, и это поистине хорошо. Нет ничего лучше историй, рассказанных ветреной ночью, когда люди находят теплое укрытие в холодном мире.

Он взял длинную узкую деревяшку, пошевелил раскаленные угли и бросил ее в огонь.

– Одна история будет из жизни. О том, что я видел своими глазами и что пережил вместе с Джейми Декарри, моим старым другом и собратом по ка. Вторая история – сказка, которую мама читала мне в детстве. Она называется «Ветер сквозь замочную скважину». В старых сказках иной раз содержится очень полезная информация, и эту сказку я должен был вспомнить, как только увидел, что Ыш беспокоится и принюхивается к чему-то в воздухе. Но это было давно. – Роланд вздохнул. – Очень давно.

Снаружи взвыл ветер. Роланд дождался, пока тот слегка утихнет, и начал рассказ. Эдди, Сюзанна и Джейк слушали как завороженные всю эту долгую ночь, которая все никак не кончалась. Лад, Тик-Так, Блейн Моно, Изумрудный дворец – все забылось. Даже Темная Башня забылась на время. Были только ночь и голос Роланда, который то нарастал, то становился совсем-совсем тихим.

То нарастал, а то вдруг затихал, как вой ветра снаружи.

– Вскоре после гибели мамы, которая, как вам известно, приняла смерть от моей руки…

Шкуроверт. Часть I

Вскоре после гибели мамы, которая, как вам известно, приняла смерть от моей руки, мой отец – Стивен, сын Генри Высокого – вызвал меня к себе. В кабинет в северном крыле дворца. Тесную, холодную комнату. Помню, как свистел ветер за узкими окнами. Помню высокие хмурые стеллажи с книгами. Эти книги стоили целое состояние, но их никогда не читали. Оних не читал. Помню черный воротник у него на рубахе – знак траура. Я носил точно такой же. Все мужчины Гилеада носили такие воротники. Или черные повязки на рукавах. А женщины – черные сетки на волосах. Траур по Габриэль Дискейн должен был продолжаться полгода.

Я поприветствовал его, поднеся ко лбу сжатый кулак. Он не поднял глаза, не оторвался от бумаг, разложенных на столе, но я знал, что он видел меня. Мой отец видел все, очень хорошо видел. Я ждал. Он подписывал какие-то документы. За окном свистел ветер, во внутреннем дворе кричали грачи. Огонь в камине не горел. Отец редко звал слуг, чтобы те разожгли камин. Даже в самые студеные дни.

Наконец он посмотрел на меня.

– Как там Корт, Роланд? Как там твой бывший наставник? Ты должен знать, потому что, как мне сообщили, ты почти все свое время проводишь с ним, кормишь его и все прочее.

– Бывают дни, когда он меня узнает, – сказал я. – Но чаще не узнает. Одним глазом он кое-как видит. Второго… – Договаривать было не нужно. Второго глаза у Корта не было. Его вырвал Давид, мой сокол, когда я проходил испытание в поединке с учителем. Корт, в свою очередь, убил Давида. Но Давид стал последним, кого убил Корт.

– Я знаю, что стало с его вторым глазом. Ты правда кормишь его?

– Да, отец.

– И моешь, когда он ходит под себя?

Я стоял перед отцом, словно нашкодивший ученик перед строгим учителем. Именно так я себя ощущал. Но как много вы знаете нашкодивших учеников, убивших собственных матерей?

– Отвечай мне, Роланд. Я – твой дин и отец, и я хочу получить ответ.

– Иногда. – И я в общем-то не солгал. Иногда я менял Корту белье по три-четыре раза на дню. Иногда, в особо удачные дни – всего один раз, а то и вовсе ни разу. Он был вполне в состоянии дойти до сортира, если я вел его под руку. И если он вспоминал, куда надо ходить по нужде.

– Разве у него нет сиделок?

– Я их отослал.

Отец посмотрел на меня с искренним любопытством. Я искал в его лице хоть какой-то намек на презрение – отчасти даже хотел это увидеть, – но презрения не было. Или я просто его не разглядел.

– Я воспитывал тебя человеком, достойным носить револьверы, чтобы ты стал сиделкой при сломленном старике?

И тут я разозлился. Корт воспитал не одну смену мальчишек в традициях Эльда и наставил их на путь стрелка. Но не все удостоились ими стать. Те, кому не удавалось пройти испытание и победить Корта в поединке, становились изгнанниками. Они уходили на запад. Уходили одни, без оружия, без всего. И там, в Крессии и еще дальше, в краях, где царила анархия, многие из тех побитых Кортом мальчишек присоединились к Джону Фарсону, Благодетелю, как его называли. К тому самому Джону Фарсону, который потом все разрушил – все, что пытался сберечь мой отец, что защищали стрелки рода Эльда. Фарсондал им оружие, этим мальчишкам. У него было оружие, и у него были планы.

– И что же, бросить его теперь в выгребную яму? Такова, значит, будет его награда за долгие годы службы? А кто станет следующим? Ванней?

– Никогда в жизни, и ты это знаешь. Но сделанного не воротишь, Роланд, как тебе тоже должно быть известно. И ты нянчишься с ним вовсе не из любви. И сам это понимаешь.

– Я это делаю из уважения!

– Если бы только из уважения, ты бы его навещал, читал бы ему… твоя мать всегда говорила, что ты отменно читаешь вслух, и в этом она не лгала… но ты бы не стал вычищать его дерьмо и менять ему постель. Ты наказываешь себя за смерть матери, но это была не твоя вина.

Я знал, что это правда. И все же отказывался в это верить. Официальное объявление о смерти было простым: «Габриэль Дискейн, родом из Артена, умерла, одержимая демоном, изнурявшим ей душу». Так всегда говорилось о людях знатного рода, покончивших самоубийством. Именно так и представили смерть моей матери. И все приняли эту версию без тени сомнений, даже те, кто связал свою судьбу с Фарсоном, тайно или не так уж и тайно. Потому что все знали (и лишь богам было известно откуда, уж точно не от меня и не от кого-то из моих друзей), что моя мать была любовницей Мартена Броудклока, придворного мага и главного советника моего отца, и что Мартен сбежал на запад. Один.

– Роланд, слушай меня внимательно. Я знаю, ты чувствуешь себя преданным. Считаешь свою мать изменницей. Я сам испытываю те же чувства. Отчасти ты ненавидишь ее. И я тоже ее ненавижу, отчасти. Но мы оба любили ее, и любим до сих пор. Ты был отравлен игрушкой, которую привез из Меджиса, и обманут злой ведьмой. По отдельности их силы, может быть, и не хватило бы, но розовый шар вместе с ведьминским колдовством… да.

– Риа. – Глаза защипало, но я собрал волю в кулак и сдержал слезы. Для себя я решил, что никогда больше не стану плакать на глазах у отца. Никогда в жизни. – Риа с Кооса.

– Да, она. Старая сука с черной душой. Это она убила твою мать, Роланд. Она превратила тебя в револьвер… и нажала на спусковой крючок.

Я ничего не сказал.

Он, должно быть, почувствовал, как мне плохо, потому что вновь принялся перебирать и подписывать бумаги у себя на столе. Потом опять поднял голову.

– За Кортом пока что присмотрят сиделки. А ты поедешь в Дебарию с поручением. Вместе с одним из своих товарищей.

– В Дебарию? В Ясную обитель?

Отец рассмеялся:

– Ты имеешь в виду ту обитель, где останавливалась твоя мать?

– Да.

– Нет, туда тебе точно не надо. Это страшныеженщины. Они с тебя заживо кожу сдерут, если ты только шагнешь на порог их святого убежища. Большинство сестер Ясной обители предпочитают длинную мерку мужчинам.

Я не понял эту последнюю фразу. Не забывайте, я был тогда совсем юным, невинным и очень наивным во многих вещах – даже после всего, что мне пришлось пережить.

– Мне кажется, я еще не готов снова ехать куда-то с заданием, отец.

Он холодно взглянул на меня.

– Позволь мне судить, к чему ты готов, а к чему не готов. К тому же такого, как в Меджисе, там не будет. Да, я допускаю, что там опасно. И может быть, даже дойдет до стрельбы. Но, по сути, это обычная работа, которую надо сделать. Отчасти ради того, чтобы люди, которые начали сомневаться, смогли убедиться, что Белизна все еще в силе. Но прежде всего потому, что нельзя оставлять преступление безнаказанным. То, что неправильно, надо исправить. Тем более, как я уже говорил, ты поедешь туда не один.

– А кто поедет со мной? Катберт или Ален?

– Ни тот ни другой. Оба нужны мне здесь. Поедешь с Джейми Декарри.

Я обдумал услышанное и решил, что Краснорукий Джейми будет хорошим спутником. Хотя я предпочел бы поехать с Катбертом или Аленом. И отец, разумеется, это знал.

– Поедешь без возражений или будешь мне что-то доказывать и отрывать от дел?

– Я поеду.

На самом деле я был даже рад хоть на время сбежать из дворца – от его сумрачных комнат и тайных интриг, от этого всепроникающего ощущения, что близится тьма и анархия, и ничто не способно их остановить. Когда мир сдвинется с места, Гилеад не сдвинется вместе с ним. Этот сверкающий дивный пузырь просто лопнет.

– Хорошо. Ты хороший сын, Роланд. Может быть, я тебе никогда этого не говорил, но это правда. Мне не в чем тебя упрекнуть. Да, не в чем.

Я опустил голову. Потом, когда выйду отсюда, я дам волю чувствам. Но не сейчас. Не на глазах у отца.

– В десяти или двенадцати колесах от женской обители… Ясной обители, или как там ее называют… располагается городок Дебария, на самом краю солонцовых равнин. Ничего зловещего в нем нет. Обычный железнодорожный узел, пыльный, пропитанный запахом скотобойни. Оттуда идут поезда со скотом и солью. На восток, север и юг – во всех направлениях, кроме того, где засел этот мерзавец Фарсон. Скота с каждым годом все меньше и меньше, и я думаю, уже в скором времени Дебария придет в запустение и исчезнет с лица земли, как происходит со многими поселениями Срединного мира, но пока что там кипит жизнь. Салуны, игорные дома и притоны с девицами… В общем, то еще злачное место. Однако там есть надежные люди. Да, в это трудно поверить, но хорошие люди там есть. Один из них – старший шериф Хью Пиви. К нему-то вы и пойдете. Представитесь как положено. Покажете свои револьверы и сигул, который я дам. Пока все понятно?

– Да, отец. И что же там случилось такого ужасного, что оно требует внимания стрелков? – После смерти матери я улыбался нечасто, но тут улыбнулся. – Пусть даже таких желторотых, как мы?

– Согласно докладам, которые я получаю… – Он взял со стола стопку листов и взмахнул ими. – В городе появился шкуроверт. У меня самого есть большие сомнения на этот счет. Но одно несомненно: люди напуганы.

– Я не знаю, кто такой шкуроверт, – сказал я.

– Что-то вроде оборотня. Во всяком случае, так говорится в старинных легендах. Когда мы закончим, иди к Ваннею. Он собирал все доклады.

– Хорошо.

– Выполни свою работу, найди безумца, который бродит по городу, нарядившись в звериные шкуры… скорее всего именно так оно и обстоит на самом деле… только не слишком затягивай с этим делом. Назревают большие события, очень серьезные. Ты будешь нужен мне здесь – ты и весь твой ка-тет – до того, как все начнется.

Через два дня мы с Джейми отправились в путь. Для нас и наших лошадей снарядили специальный поезд на два вагона. Когда-то Западный рельсовый путь тянулся на тысячу с лишним колес, до самой пустыни Мохане, но в годы, предшествовавшие падению Гилеада, по железной дороге можно было доехать не дальше Дебарии. За ней хорошая дорога кончалась. Большие участки путей были разрушены землетрясениями и непогодой. А что пощадили стихии, то растащили бродячие шайки бандитов, называвших себя сухопутными пиратами. И таких было немало – в тех диких землях царили анархия и беззаконие. Эти земли на дальнем западе мы называли Внешним миром, и этот мир как нельзя лучше служил целям Джона Фарсона. По сути, Фарсон и сам был всего лишь бандитом. Но с большими амбициями.

Паровозик был маленьким, почти игрушечным. Жители Гилеада называли его «свисток на колесах» и смеялись, когда он, пыхтя, проезжал по мосту за дворцом. Верхом мы бы добрались быстрее, но поезд давал нам возможность поберечь лошадей. А пыльные бархатные сиденья в пассажирском вагоне раскладывались в спальные места. Это было удобно. То есть мы с Джейми так думали до тех пор, пока не попытались там спать. Вагон все время трясло и шатало, а однажды тряхнуло так, что Краснорукий Джейми свалился на пол. Катберт бы рассмеялся, случись с ним такое, Ален стал бы ругаться, но Джейми молча поднялся, снова лег на кровать и мгновенно заснул.

В тот первый день мы почти всю дорогу молчали – просто сидели, смотрели в окно, сквозь дрожащую пленку листового рыбьего клея. Зеленые луга и леса Гилеада сменились унылыми равнинами, заросшими пыльным кустарником. Были там фермы, явно знававшие лучшие дни, и отдельно стоящие пастушьи хижины, и несколько маленьких городков, чьи жители (среди них было много мутантов) изумленно таращились на «свисток на колесах», медленно едущий мимо. Некоторые из них тыкали пальцем себе в лоб, как будто указывая на невидимый третий глаз. Это означало, что они поддерживают Фарсона. В Гилеаде их бы отправили в тюрьму за измену, но Гилеад был уже далеко. Меня поразило, как быстро сошла на нет преданность этих людей, когда-то принимавшаяся как должное. Это был тревожный знак.

В первый день путешествия, на выезде из Бисфорда-на-Артене, где до сих пор жили родственники моей матери, какой-то толстяк бросил в нас камень. Камень ударился в дверь вагона, в котором ехали наши лошади, и те испуганно заржали. Толстяк увидел, что мы смотрим на него в окно. Ухмыльнулся, схватился за причинное место двумя руками и пошел прочь, ковыляя вразвалку.

– Кто-то хорошо кушает даже в бедном голодном краю, – заметил Джейми, глядя вслед необъятным колышущимся ягодицам в старых латаных-перелатаных штанах.

На следующее утро, когда слуги подали нам завтрак, состоявший из холодной овсянки и молока, Джейми спросил:

– Так ты мне расскажешь, зачем мы едем?

– Только сначала ответь на один вопрос, ладно? Ну, если знаешь ответ.

– Да, конечно.

– Отец сказал, что женщины из обители в Дебарии предпочитают длинную мерку мужчинам. Можешь мне объяснить, что он имел в виду?

Джейми молча смотрел на меня – как будто пытаясь понять, не издеваюсь ли я над ним, – а потом улыбнулся. Улыбнулся едва заметно, но в случае с Джейми это было равносильно тому, как если бы он схватился за живот, захлебываясь от смеха. Катберт Оллгуд на его месте уже давно бы катался по полу.

– Наверное, это то самое, что шлюхи из нижнего города называют искусственным членом. Теперь понятнее?

– Что, правда?! А как они… ну, это самое… Друг другу, что ли, засовывают?

– Ну, так говорят. Хотя мало ли что говорят. Люди много чего болтают. Ты больше знаешь о женщинах, Роланд. У меня-то и женщины еще не было. Ну ничего. Придет время – все будет. Так зачем нас послали в Дебарию?

– Там у них якобы шкуроверт терроризирует честных граждан. Ну и нечестных, наверное, тоже.

– Шкуроверт – это оборотень? Который в зверя превращается?

В данном случае все было немного сложнее, но основную суть он уловил. Снаружи бушевал ветер, швыряя в стены вагона пригоршни сухой земли. Он был таким сильным, что поезд раскачивался на рельсах, а однажды так накренился, что со стола чуть не упали пустые миски из-под каши. Вернее, они уже начали падать, но мы с Джейми успели их подхватить. Не умей мы проделывать подобные вещи – причем не задумываясь, – мы бы и не годились на то, чтобы носить револьверы. Не то чтобы Джейми ставил револьверы превыше любого другого оружия. При наличии выбора (и времени сделать выбор) он предпочел бы свой лук или арбалет.

– Мой отец в это не верит, – сказал я. – Но Ванней верит. Он…

Тут поезд снова тряхнуло, и нас с Джейми швырнуло вперед. Вагон накренился. Старый слуга, который шел по центральному проходу, чтобы забрать наши миски и чашки, отлетел в самый конец вагона, к двери между салоном и маленькой кухней. Его передние зубы выпали прямо ему на колени. Я, честно сказать, испугался.

Джейми бросился к старику и склонился над ним. Я подошел следом. Джейми поднял зубы, и я увидел, что они сделаны из дерева и держатся на тонкой, почти незаметной скрепке.

– Вы не ушиблись, сэй? – спросил Джейми.

Старик, кряхтя, поднялся на ноги, взял свои зубы и вставил на место.

– Я-то в порядке, но этот гроб на колесах опять сошел с рельсов. Все, с меня хватит. Наездился я в Дебарию, пора на покой. Я, между прочим, женатый человек. Жена моя – та еще старая ведьма. Я, знаете ли, собираюсь ее пережить. А вам, юноши, надо бы посмотреть, как там лошадки. Будем надеяться, ноги не переломали.

Лошади были целы, но сильно встревожены. Они били копытами, беспокоились и явно стремились выбраться из вагона. Мы с Джейми опустили наклонный трап, вывели их и привязали к стяжке между вагонами. Они стояли, низко опустив головы и прижав уши, чтобы горячий ветер, дующий с запада, не задувал в них песок. Потом мы вернулись в пассажирский вагон, забрали свои револьверы и вышли наружу. К нам подошел машинист – широкоплечий, приземистый, кривоногий. Следом за ним появился старый слуга. Машинист указал вперед, на гребень горы.

– Вот там проходит прямая дорога в Дебарию. Указатели видите? За час доберетесь до этого женского приюта. Только вы туда не заходите и ни о чем не просите. Все равно не получите. – Он понизил голос. – Говорят, эти девицы едят мужчин. И это не в переносном смысле, ребята. Они… едят… мужчин.

Я бы скорее поверил в существование шкуроверта, чем в такой бред, но промолчал. Машинист явно был не в себе. Его, наверное, неслабо тряхнуло. И рука была красной, как у Джейми. Только у Джейми она была красной всегда – как будто ее окунули в кровь – и такой и останется до смертного часа, а у машиниста был просто легкий ожог: у него все заживет.

– Они будут вас звать к себе, обещать всякое-разное. Может, и сиськи покажут. Уж эти девицы прекрасно знают, что показать молодым парням, чтобы те взгляда не могли оторвать. Только вы не обращайте внимания. Не слушайте их обещаний и не смотрите на сиськи. Езжайте прямиком в город. От приюта – еще час пути, если верхом. Найдите рабочую бригаду. Нам нужны люди, чтобы поднять эту дуру и поставить обратно на путь. Рельсы-то целы, я проверял. Там просто заносы. Эта соляная пыль, будь она трижды неладна. У вас же, наверное, есть деньги, чтобы заплатить рабочим. Или, если вы вдруг умеете писать… да уж умеете наверняка, все благородные джентльмены умеют писать… можете дать им расписку. Этот, как его… виксиль. Или как там оно называется…

– У нас есть деньги, – заверил я. – Хватит, чтобы нанять небольшую бригаду.

Глаза машиниста широко раскрылись. Думаю, они раскрылись бы еще шире, если бы я сказал, что отец дал мне двадцать золотых «орлов», которые я спрятал в потайной карман, вшитый в рубашку с изнанки.

– И волов. Потому что нам будут нужны волы. Если они у них есть. Если нет, можно и лошадей.

– Мы посмотрим, что у них есть, – сказал я, садясь на коня. Джейми закрепил лук на одной стороне седла, потом перешел на другую сторону и опустил арбалет в кожаный чехол, притороченный к упряжи. Отец Джейми сам сделал этот чехол, специально для арбалета сына.

– Только не оставляйте нас здесь надолго, – попросил машинист. – У нас нет оружия и нет лошадей.

– Мы о вас не забудем, – ответил я. – Вы закройтесь внутри. Если сегодня у нас не получится найти рабочих, мы пришлем за вами повозку, чтобы вас забрали в город.

– Спасибо. И держитесь подальше от этих женщин! Они… едят… мужчин!

В тот день было жарко. Сперва мы пустили коней галопом, чтобы дать им размяться – ведь они больше суток простояли в тесных загонах, – а потом перешли на шаг.

– Ванней, – сказал Джейми.

– Что – Ванней? – не понял я.

– Перед тем как поезд сошел с рельсов, ты сказал, что твой отец не верит в шкуроверта, а Ванней верит.

– Он сказал, трудно было бы не поверить после того, как прочтешь все доклады шерифа Пиви. Помнишь, как он повторял нам буквально на каждом занятии: «Когда говорят факты, умные люди слушают». Двадцать три смерти – это очень серьезные факты, к которым стоит прислушаться. Этих людей не зарезали, не застрелили. Их разорвали на части.

Джейми хмыкнул.

– В двух случаях – целые семьи. Большие семьи, скорее, кланы. В домах все вверх дном, все залито кровью. От тел оторваны руки и ноги. Какие-то потом находились, наполовину обглоданные… Какие-то – нет. На одной ферме шериф Пиви и его помощник нашли голову мальчика, самого младшего из детей. Надетую на стойку забора. Череп пробит, мозги выскоблены.

– Свидетели есть?

– Даже несколько. Один пастух видел, как зверь набросился на его напарника. Сам он был на ближайшем холме. Пошел за овцами, отбившимися от стада. С ним были две собаки. Они бросились вниз, чтобы защитить второго хозяина, но их тоже разорвали в клочья. Тварь заметила пастуха на холме и направилась было к нему, но ее отвлекли овцы, и пастуху удалось убежать. Он говорил, это был волк, который передвигался на двух ногах, как человек. Потом была еще женщина, подруга какого-то игрока. Его поймали с крапленой колодой в одном из игорных домов. Обоим велели покинуть город до заката солнца, иначе грозили публичной поркой. Они как раз направлялись в поселок рядом с соляными копями, и по дороге на них напал зверь. Мужчина пытался отбиться, и у женщины была возможность спастись. Она спряталась на склоне среди камней. Она говорила, что это был лев.

– На двух ногах?

– Если и так, она не стала задерживаться, чтобы его рассмотреть. И были еще двое гуртовщиков. Они остановились на ночлег на берегу речки Дебарии, а рядом с ними был лагерь молодоженов-Мэнни. Правда, гуртовщики узнали об этом, только когда услышали крики молодой пары. Тут же вскочили на лошадей, поехали туда. Успели увидеть, как убийца уносится прочь, держа в пасти оторванную ногу девушки. Он передвигался большими скачками. Это был не человек. Но гуртовщики утверждали, что он бежал на двух ногах.

Джейми сплюнул на землю.

– Так не бывает.

– Ванней говорит, что бывает. Говорит, что-то похожее было и раньше, правда, довольно давно. Он считает, что это какая-то особая мутация.

– И все эти свидетели видели разных животных?

– Да, гуртовщики описали его как тигра. У него были полоски.

– Львы и тигры бегают по округе на задних лапах, как дрессированные животные в бродячем цирке. При том, что в этих краях никаких львов и тигров сроду не водилось. Ты уверен, что нам не морочат голову?

Я был еще слишком молод, чтобы быть уверенным в чем бы то ни было, но одно я знал твердо: в такое тревожное время никто не станет посылать юных стрелков на запад – пусть и не дальше Дебарии – исключительно ради шутки. Тем более что Стивен Дискейн шутником явно не был, даже в лучшие времена.

– Я лишь пересказываю, что сказал мне Ванней. Гуртовщики, которые привезли в город останки той юной пары Мэнни, даже не слышалио таком звере, как тигр. Но по их описаниям, именно тигр и получался. Вот тут все свидетельские показания. – Я достал из кармана два сложенных листа бумаги, которые дал мне Ванней. – Хочешь сам почитать?

– В чтении я не силен, как ты знаешь, – сказал Джейми.

– Ладно. Тогда поверь мне на слово. Их описание в точности совпадает с картинкой в одной книге сказок. К той части, где мальчик попал в стыловей.

– А что за сказка?

– Сказка про мальчика по имени Тим. «Ветер сквозь замочную скважину». Но это так, к слову. К делу не относится. Я понимаю, что гуртовщики наверняка были пьяны. Они всегда напиваются, когда проходят через города, где продают спиртное. Но если их показания правдивы, Ванней говорит, что это не просто оборотень, который меняет облик. Он меняет еще и личины. Превращается в разных зверей.

– Говоришь, двадцать три жертвы?

Поднялся ветер, погнал поземку соляной пыли. Лошади забеспокоились. Мы с Джейми подняли шейные платки, закрыли рты и носы.

– Жарко, – пробурчал Джейми. – Да еще эта проклятая пыль.

После этого он замолчал, как будто решив, что и так слишком разговорился. Меня это устраивало. Мне нужно было о многом подумать.

Так мы ехали около часа, потом поднялись на вершину холма и увидели внизу белую гасиразмером с баронское поместье, с большим садом и виноградником, спускавшимся к маленькой узкой речке. Я сглотнул слюну. В последний раз я ел виноград, когда у меня еще волосы не росли под мышками.

Высокие толстые стены гасибыли усыпаны битым стеклом, но ворота стояли распахнутыми, словно приглашая войти. Перед воротами – в кресле, похожем на трон – сидела женщина в белом муслиновом платье с капюшоном из белого шелка, сверкавшим на солнце, как крылья чайки. Когда мы подъехали ближе, я увидел, что кресло сделано из железного дерева. Впрочем, никакое другое кресло – разве что отлитое из металла – и не выдержало бы эту женщину. Это была самая крупная из всех женщин, которых я видел в жизни. Настоящая великанша, под стать легендарному Давиду Шустрому, некоронованному принцу воров.

На коленях женщина держала какое-то рукоделие. Похоже, она вязала одеяло или накидку, но рядом с ее великанским телом и могучими грудями, каждая из которых могла бы закрыть от солнца полугодовалого младенца, ее изделие казалось размером с носовой платок. Она заметила нас, отложила работу и встала. Росту в ней было шесть с половиной футов, если не больше. Здесь, в низине, ветер дул послабее, но белые одежды женщины все равно хлопали, как паруса. Тонкие юбки прижались к телу, обрисовав крепкие стройные бедра. Мне вспомнились слова машиниста: Эти женщины едят мужчин. Но когда великанша поднесла одну руку ко лбу, а другой приподняла юбку, приседая в глубоком реверансе, я все равно натянул поводья и остановил коня.

– Хайл, стрелки, – сказала она. У нее был низкий раскатистый голос, почти что мужской баритон, но мягче и женственнее. – От имени Ясной обители и женщин, нашедших приют в этих стенах, я приветствую вас. Пусть ваши дни на земле будут долгими.