Текст книги "Позже (ЛП)"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Люди, больные раком? – Спросил я.

Мама слабо фыркнула и опять дернула свою бедную челку.

– Полегче, Ти, – пробормотала Лиз. Она положила ладонь на мамину шею, но я не думаю, что мама это почувствовала.

– Книга может нас спасти. Книга, книга, и ничего, кроме книги. – Она дико рассмеялась, что напугало меня еще больше. – Я знаю, что он написал всего пару глав, но больше никто об этом не знает, потому что он не разговаривал ни с кем, кроме моего брата, пока Гарри не заболел, а теперь со мной. Он не делал набросков и не делал записей, Джейми, потому что говорил, что это сковывает творческий процесс. И еще потому, что ему не нужно было этого делать. Он всегда знал, куда движется.

Она снова взяла меня за запястье и сжала так сильно, что остались синяки. Я видел их позже той ночью.

– Он все еще может знать.

10

Мы заехали в Тэрритаунский «Бургер Кинг», и я, как и было обещано, получил огромный гамбургер. И еще шоколадный коктейль. Мама не хотела останавливаться, но Лиз настояла.

– Он растет, Ти. Ему нужна еда, даже если ты этого не понимаешь.

За это она мне нравилась, и за кое-что еще, но было и то, за что она мне не нравилось. Серьезные вещи. Я до этого доберусь, буду вынужден это сделать, но пока давайте просто скажем, что мои чувства к Элизабет Даттон, детективу 2-го класса, Нью-йоркского полицейского департамента, были сложными.

Она сказала еще кое-что, прежде чем мы добрались до Кротона-на-Гудзоне, и я должен об этом упомянуть. Она просто поддерживала разговор, но позже (я знаю, опять это слово) это оказалось важным. Лиз сказала, что Бомбила наконец-то кого-то убил.

Человек, который называл себя Бомбила, в последние несколько лет время от времени появлялся в местных новостях, особенно на «Нью-Йорк-Ван»[31], который мама смотрела почти каждый вечер, пока готовила ужин (а иногда и пока мы ели, если это был день интересных новостей). «Царство террора»[32] Бомбилы – спасибо, «Нью-Йорк-Ван» за идиому – на самом деле началось еще до моего рождения, и он был своего рода городской легендой. Знаете, как Слендермен[33] или Крюк, только с взрывчаткой.

– Кого? – Спросил я. – Кого он убил?

– Как скоро мы туда доберемся? – спросила мама. У нее не было ни малейшего интереса к Бомбиле; у нее была своя рыба, которую нужно было поджарить.

– Парня, который совершил ошибку, пытаясь воспользоваться одной из немногих оставшихся на Манхэттене телефонных будок, – сказала Лиз, игнорируя мою мать. – Саперы считают, что бомба взорвалась в ту же секунду, как он снял трубку. Две динамитные шашки…

– Нам обязательно об этом говорить? – спросила мама. – И почему все эти чертовы светофоры красные?

– Две динамитные шашки, приклеенные скотчем под маленьким выступом, куда люди могут класть сдачу, – продолжала Лиз, ничуть не смутившись. – Надо отдать ему должное, Бомбила – изобретательный СУКИН сын. Они собираются собрать еще одну оперативную группу – уже третью с 1996 года, – и я постараюсь в неё попасть. Я уже была в последней, так что у меня есть шанс, я могу поучаствовать сверхурочно.

– Зеленый свет, – сказала мама. – Двигай.

Лиз нажала на газ.

11

Я все еще доедал картошку фри (к тому времени уже остывшую, но я не возражал), когда мы свернули на маленькую тупиковую улочку под названием Булыжный переулок. Возможно, когда-то здесь и были булыжники, но теперь здесь был просто гладкий асфальт. А вот дом в конце переулка представлял собой настоящий Булыжный коттедж. Это был большой каменный дом с причудливыми резными ставнями и мхом на крыше. Вы слышите меня, мхом. С ума сойти, да? Там были ворота, но они были открыты. На столбах ворот, из того же серого камня, что и дом, висели две таблички. Одна гласила: НЕ НАРУШАЙТЕ ГРАНИЦЫ, МЫ УСТАЛИ ХОРОНИТЬ ТЕЛА. Другая, с изображением рычащей немецкой овчарки, гласила: БЕРЕГИТЕСЬ БОЙЦОВОЙ СОБАКИ.

Лиз остановилась и посмотрела на мою мать, подняв брови.

– Единственное тело, которое Реджис когда-либо хоронил, был его любимый попугай Фрэнсис, – сказала мама. – Назван в честь исследователя Фрэнсиса Дрейка. И у него никогда не было собаки.

– Аллергия, – сказал я с заднего сиденья.

Лиз подъехала к дому, остановилась и выключила мигалку на приборной панели.

– Двери гаража закрыты, и я не вижу машин. Как думаешь, здесь есть кто-нибудь?

– Никого, – ответила мама. – Его нашла экономка. Миссис Куэйл. Давина. Она и садовник на полставки составляли весь его штат. Милая женщина. Она позвонила мне сразу после того, как вызвала скорую. Скорая помощь навела меня на мысль, а уверена ли она, что он действительно мертв, но она сказала, что это так, потому что, прежде чем работать на Реджиса, она работала медсестрой в доме престарелых, но, как бы там ни было, он все равно должен был сначала попасть в больницу. Я велела ей идти домой, как только тело заберут. Она была очень напугана. Она спросила о Фрэнке Уилкоксе, бизнес-менеджере Реджиса, и я сказала, что свяжусь с ним. Со временем я это сделаю, но в последний раз, когда я разговаривала с Реджисом, он говорил мне, что Фрэнк и его жена находятся в Греции.

– А пресса? – спросила Лиз. – Ведь он был автором бестселлеров.

– Господи, я не знаю, – мама дико огляделась, словно ожидая увидеть репортеров, прячущихся в кустах. – Я никого не вижу.

– Возможно, они еще не знают, – сказала Лиз. – Если они узнают, если услышат по радиосвязи, то сначала поедут за полицейскими и медиками. Тела здесь нет, значит, и новостей тоже. У нас есть немного времени, так что успокойся.

– У меня есть брат, который, возможно, будет жить в спецучреждении в течение следующих тридцати лет, и мальчик, который, возможно, захочет когда-нибудь поступить в колледж, так что не говори мне, чтобы я успокоилась. Джейми, ты его видишь? Ты ведь знаешь, как он выглядит?

– Я знаю, как он выглядит, но я его не вижу, – сказал я.

Мама застонала и хлопнула ладонью по своей бедной спутанной челке.

Я схватился за дверную ручку, и, к моему удивлению, ее там не оказалось. Я сказал Лиз, чтобы она меня выпустила. Мы все вышли.

– Постучи в дверь, – сказала Лиз. – Если никто не ответит, мы обойдем дом и поднимем Джейми, чтобы он мог заглянуть в окна.

Мы могли это сделать, потому что все ставни – с вырезанными на них причудливыми маленькими декоративными фигурками – были открыты. Мама бросилась к двери, и на мгновение мы с Лиз остались одни.

– Ты же на самом деле не можешь видеть мертвецов, как парень в том фильме, правда, Чемпион?

Мне было все равно, поверит она мне или нет, но что-то в ее тоне – как будто все это было большой шуткой – меня разозлило.

– Мама рассказала тебе о кольцах миссис Беркетт, не так ли?

Лиз пожала плечами.

– Возможно, это была удачная догадка. Ты случайно не видел по дороге сюда мертвецов?

Я сказал, что нет, но это трудно понять, пока вы с ними не поговорите... или они не поговорят с вами. Однажды, когда мы с мамой ехали в автобусе, я увидел девушку с такими глубокими порезами на запястьях, что они выглядели как красные браслеты, и я был почти уверен, что она мертва, хотя она и близко не была такой мерзкой, как человек из Центрального парка. И как раз в тот день, когда мы выезжали из города, я заметил старую женщину в розовом халате, стоявшую на углу Восьмой авеню. Когда зажегся зеленый свет, она просто стояла и смотрела по сторонам, как турист. У нее в волосах были эти цилиндрические штуковины. Она могла быть мертвой, но она также могла быть живым человеком, просто бродящим вокруг, как, по словам мамы, иногда делал дядя Гарри, прежде чем ей пришлось поместить его в то первое спецучреждение. Мама рассказывала мне, что когда дядя Гарри начал это делать, иногда в пижаме, она перестала верить, что он может поправиться.

– Гадалки всегда предсказывают удачу, – сказала Лиз. – А еще есть старая поговорка о том, что даже остановившиеся часы дважды в день показывают правильное время.

– Значит, ты считаешь, что моя мать сходит с ума, а я ей в этом потакаю?

Она рассмеялась.

– Это называется включением, Чемпион, и нет, я так не думаю. Я думаю, что она расстроена и хватается за соломинку. Ты знаешь, что это значит?

– Ага. Что она сумасшедшая.

Лиз снова покачала головой, на этот раз более решительно.

– У нее сильный стресс. Я все прекрасно понимаю. Но выдумки ей не помогут. Надеюсь, и ты это поймешь.

Вернулась мама.

– Никто не отвечает, и дверь заперта.

– Хорошо, – сказала Лиз. – Пойдем, заглянем в окна.

Мы обошли вокруг дома. Я мог заглянуть в окна столовой, потому что они доходили до самого пола, но я был слишком мал для большинства других. Лиз делала ступеньку из рук, чтобы я смог в них заглянуть. Я увидел большую гостиную с широкоэкранным телевизором и множеством причудливой мебели. Я увидел столовую со столом, достаточно длинным, чтобы вместить стартовый состав «Метс»[34], плюс, возможно, их дублирующих питчеров. Что было безумием для парня, который ненавидел компанию. Я увидел комнату, которую мама называла маленькой гостиной, а за ней – кухню.

– Может быть, он наверху. Я никогда там не был, но если он умер в постели... или в туалете... он все еще может быть там.

– Я сомневаюсь, что он умер на троне, как Элвис, но полагаю, что это возможно.

Это меня рассмешило, называть туалет троном, но я тут же остановился, увидев выражение маминого лица. Дело было серьезное, и она теряла надежду. Там была кухонная дверь, и она попыталась повернуть ручку, но та была заперта, как и входная.

Она повернулась к Лиз.

– Может быть, мы могли бы…

– Даже не думай об этом, – сказала Лиз. – Мы ни в коем случае не будем вламываться, Ти. У меня хватает проблем в отделе и без того, чтобы включать систему безопасности недавно умершего автора бестселлеров и пытаться объяснить, что мы здесь делаем, когда появятся ребята из «Бринкса» или «АДТ»[35]. Или местные копы. Кстати, о копах... Он умер в одиночестве, верно? Его нашла экономка?

– Да, миссис Куэйл. Она позвонила мне, я же тебе говорила…

– Копы захотят задать ей несколько вопросов. Наверное, делают это прямо сейчас. Или, может быть, судмедэксперт. Я не знаю, как тут у них в округе Уэстчестер делаются дела.

– Потому что он знаменит? Потому что они думают, что его кто-то мог убить?

– Потому что это рутина. И да, наверное, потому, что он знаменит. Дело в том, что я бы очень хотела, чтобы нас здесь не было.

Плечи мамы поникли.

– Ничего, Джейми? Никаких следов?

Я отрицательно покачал головой.

Мама вздохнула и посмотрела на Лиз.

– Может, стоит проверить гараж?

Лиз пожала плечами, давая понять, что это не её вечеринка.

– Джейми? А ты как думаешь?

Я не мог себе представить, почему мистер Томас болтается в своем гараже, но догадывался, что это возможно. Может быть, у него была любимая машина.

– Думаю, мы должны попробовать. Если уж мы здесь.

Мы направились к гаражу, но тут я остановился. За бассейном мистера Томаса была посыпанная гравием дорожка. Дорожка была обсажена деревьями, но поскольку время позднеосеннее и большая часть листьев уже опала, я смог разглядеть небольшое зеленое здание. Я указал на него.

– Что это?

Мама еще раз шлепнула себя по лбу. Я уже начал беспокоиться, что у нее может развиться опухоль мозга или что-нибудь в этом роде.

– О Боже, La Petite Maison dans le Bois[36]! Почему я не подумала об этом с самого начала?

– Что это? – Спросил я.

– Его кабинет! Там, где он пишет! Если он где-то и есть, то только там! Вперед!

Она схватила меня за руку и повела вокруг мелкого края бассейна, но когда мы добрались до места, где начиналась гравийная дорожка, я остановился. Мама продолжала идти, и если бы Лиз не схватила меня за плечо, я, вероятно, упал бы лицом вниз.

– Мама? Мама!

Она нетерпеливо обернулась. Вот только это не то слово. Она выглядела почти безумной.

– Вперед, туда! Говорю вам, если он здесь, то это может быть только там!

– Тебе нужно успокоиться, Ти, – сказала Лиз. – Мы проверим его писательскую каюту, а потом, думаю, уберемся отсюда.

– Мама!

Мама не обратила на меня внимания. Она начала плакать, чего почти никогда не делала. Она не сделала этого, даже когда узнала, сколько денег хочет получить с неё Налоговая служба, в тот день она просто стучала кулаками по столу и называла их кучкой кровососущих ублюдков, но сейчас она плакала.

– Ты можешь убираться отсюда, если хочешь, но мы останемся здесь, пока Джейми не убедится, что это облом. Для тебя это может быть просто увеселительная прогулка, потакание сумасшедшей леди…

– Это несправедливо!

– ... но мы говорим о моей жизни.

– Я это знаю.

–… и жизни Джейми, и…

– МАМА!

Одна из худших вещей в том, чтобы быть ребенком, может быть, самая худшая, – это то, что взрослые игнорируют тебя, когда занимаются своим дерьмом. – МАМА! ЛИЗ! ВЫ ОБЕ! ПРЕКРАТИТЕ!

Они прекратили перепалку. Они посмотрели на меня. Мы стояли, две женщины и маленький мальчик в толстовке «Нью-Йорк Метс» с капюшоном, у осушенного бассейна пасмурным ноябрьским днем.

Я указал на посыпанную гравием дорожку, ведущую к маленькому домику в лесу, где мистер Томас писал свои книги о Роаноке.

– Он здесь, – сказал я.

12

Он подошел к нам, что меня не удивило. Большинство из них, не все, но большинство, на какое-то время притягиваются к живым людям, как жуки летят на свет. Это ужасный способ выразить происходящее, но это все, что я могу придумать. Я бы знал, что он мертв, даже если бы не знал, что он мертв, из-за того, во что он был одет. День был прохладный, но он был одет в простую белую футболку, мешковатые шорты и сандалии с ремешками, которые мама называла туфлями Иисуса. Кроме того, было еще кое-что, что-то странное: желтый пояс с голубой лентой, приколотой к нему.

Лиз что-то говорила маме о том, что там никого нет, а я просто делаю вид, но я не обращал на это внимания. Я высвободился из маминой руки и подошел к мистеру Томасу. Он остановился.

– Здравствуйте, мистер Томас, – сказал я. – Я Джейми Конклин. Сын Тиа.

– Да ладно тебе, – сказала Лиз у меня за спиной.

– Успокойся, – сказала мама, но скептицизм Лиз, должно быть, до нее дошел, потому что она спросила меня, уверен ли я, что мистер Томас действительно там.

Это я тоже проигнорировал. Меня интересовал пояс, который он носил. Он был на нем, когда он умер.

– Я сидел за своим столом, – сказал он. – Я всегда ношу пояс, когда пишу. Это мой талисман.

– А зачем вам голубая лента?

– Когда учился в шестом классе, я выиграл Региональный конкурс по орфографии. Обошел всех детей из двадцати других школ. Я проиграл в Государственном конкурсе, но получил эту голубую ленту за Региональный. Мама сделала пояс и приколола к нему ленту.

Мне показалось странным, что он до сих пор носит эту вещь, потому что шестой класс, должно быть, был для мистера Томаса миллион лет назад, но он сказал все это без всякого смущения или застенчивости. Некоторые мертвецы могут чувствовать любовь – помните, я рассказывал вам, как миссис Беркетт поцеловала мистера Беркетта в щеку? – и они могут чувствовать ненависть (это я узнал позже), но большинство других эмоций, кажется, уходят, когда они умирают. Даже любовь никогда не казалась мне такой уж сильной. Мне не хотелось бы говорить вам об этом, но ненависть чувствуется сильнее и длится дольше. Я думаю, что люди видят призраков (в отличие от мертвых людей), только потому, что они их ненавидят. Люди думают, что призраки страшны, потому что они сами такие.

Я повернулся к маме и Лиз.

– Мама, ты знаешь, что мистер Томас носит пояс, когда пишет?

Ее глаза расширились.

– Это было в интервью, которое он давал «Салону» пять или шесть лет назад. Пояс и сейчас на нем?

– Ага. На поясе прикреплена голубая ленточка. Он…

– Он выиграл орфографический конкурс! В интервью он смеялся и называл это «моей глупой прихотью».

– Может быть, и так, – сказал мистер Томас, – но у большинства писателей есть глупые прихоти и суеверия. В этом смысле мы как бейсболисты, Джимми. И кто может спорить с автором девяти бестселлеров «Нью-Йорк Таймс» подряд?

– Я – Джейми, – сказал я.

– Ты рассказала Чемпиону об интервью, Ти, – сказала Лиз. Должно быть. Или он сам это прочитал. Он чертовски внимательный читатель. Он знал, вот и все и он…

– Замолчи, – с яростью сказала мама. Лиз подняла руки, словно сдаваясь.

Мама встала рядом со мной, глядя на то, что для нее было просто гравийной дорожкой, на которой никого не было. Мистер Томас стоял прямо перед ней с руками, засунутыми в карманы его шорт. Шорты были слишком свободны, и я надеялся, что он не будет сильно уж давить на свои карманы, потому что мне показалось, что на нем не было нижнего белья.

– Скажи ему то, что я велела тебе сказать!

Мама хотела, чтобы я сказал ему, что он должен помочь нам, иначе тонкий финансовый лед, по которому мы ходили год или больше, сломается, и мы утонем в море долгов. Кроме того, агентство начало терять клиентов, потому что некоторые из ее авторов знали, что мы в беде и, возможно, будем вынуждены закрыться. Крысы, бегущие с тонущего корабля – так она назвала их однажды вечером, когда Лиз не было дома, а мама допивала четвертый бокал вина.

Впрочем, я не стал утруждать себя всем этим бла-бла-бла. Мертвые люди должны отвечать на ваши вопросы – по крайней мере, пока они не исчезнут, – и они должны говорить правду. Поэтому я просто взял и перешел к делу.

– Мама хочет знать, что там было в «Секрете Роанока». Она хочет знать всю историю. Вы ведь знаете всю историю, мистер Томас?

– Ну конечно. – Он засунул руки поглубже в карманы, и теперь я мог видеть небольшую полоску волос, бегущую по середине его живота от пупка и ниже. Я не хотел этого видеть, но все же увидел.

– У меня всегда все готово, прежде чем я что-нибудь напишу.

– Вы держите все это в голове?

– Приходится. Иначе кто-нибудь может все украсть. Выложить в Интернет. Испортить сюрприз.

Если бы он был жив, это прозвучало бы как паранойя. Мертвый, он просто констатировал факт или то, что считал фактом. И я подумал, что он прав. Компьютерные тролли всегда выкладывали в Сеть всякую ерунду, начиная от скучного дерьма вроде политических секретов и заканчивая действительно важными вещами, вроде того, что должно было произойти в финале сезона «Граней»[37].

Лиз отошла от нас с мамой, села на одну из скамеек у бассейна, скрестила ноги и закурила. Очевидно, она решила позволить сумасшедшим управлять приютом. Меня это вполне устраивало. У Лиз были свои плюсы, но в то утро она в основном мешала.

– Мама хочет, чтобы вы мне все рассказали, – сказал я мистеру Томасу. – Я перескажу ей, и она напишет последнюю книгу о Роаноке. Она скажет, что вы выслали ей все это перед смертью, вместе с заметками о том, как закончить последние две главы.

Живым он бы взвыл при мысли, что кто-то другой закончит его книгу; его работа была самой важной вещью в его жизни, и он был настоящим собственником. Но сейчас он лежал где-то на столе в похоронном бюро, одетый в шорты цвета хаки и желтый пояс, который был на нем, когда он писал последние несколько предложений. И моя версия будущих событий больше не была для него ревнивой или собственнической по отношению к его секретам.

– Она сможет это сделать? – только и спросил он.

Мама заверила меня (и Лиз) по дороге в Булыжный коттедж, что она действительно может это сделать. Реджис Томас настаивал, чтобы ни один переписчик не запятнал ни одного его драгоценного слова, но на самом деле мама годами переписывала его книги, не говоря ему об этом – даже тогда, когда дядя Гарри был еще в здравом уме и управлял бизнесом. Некоторые из изменений были довольно серьезными, но он этого не знал… или, по крайней мере, никогда ничего об этом не говорил. Если кто в мире и мог подражать стилю мистера Томаса, так это моя мать. Но стиль не был проблемой. Проблема была в истории.

– Она сможет, – сказал я, потому что это было проще, чем пересказывать ему все вышеизложенное.

– Кто эта другая женщина? – спросил мистер Томас, указывая на Лиз.

– Это подруга моей матери. Ее зовут Лиз Даттон. – Лиз быстро подняла глаза и закурила новую сигарету.

– Они с твоей мамой трахаются? – спросил мистер Томас.

– Скорее всего, да.

– Я так и думал. Видно по тому, как они смотрят друг на друга.

– Что он сказал? – с тревогой спросила мама.

– Он спросил, являетесь ли вы с Лиз близкими подругами, – сказал я. Немного неубедительно, но это все, что я смог придумать в тот момент. – Так вы перескажете нам «Тайну Роанока»? – спросил я мистера Томаса. – Я имею в виду всю книгу, а не только ее секретную часть.

– Да.

– Он сказал «да», – передал я маме, и она достала из сумки телефон и маленький диктофон. Она не хотела пропустить ни единого слова.

– Скажи ему, чтобы он был как можно более подробным.

– Мама говорит быть…

– Я все слышал, – сказал мистер Томас. – Я мертвый, а не глухой. – Его шорты были ниже, чем когда-либо.

– Круто, – сказал я. – Послушайте, может быть, вам лучше подтянуть шорты, мистер Томас, а то ваш Вилли замерзнет.

Он подтянул шорты так, что они повисли на его костлявых бедрах.

– Здесь холодно? Мне так не кажется. – Затем, не меняя тона: – Тиа начинает стареть, Джимми.

Я не стал повторять ему, что меня зовут Джейми. Вместо этого я посмотрел на свою мать, и, Боже мой, она действительно выглядела старой. Во всяком случае, начинала. Когда это произошло?

– Расскажите нам эту историю, – попросил я. – Начните с самого начала.

– С какого начала? – спросил мистер Томас.

13

Это заняло полтора часа, и к тому времени, как мы закончили, я был вымотан, и, думаю, мама тоже. Мистер Томас выглядел точно так же, как и в начале, стоя там с этим вызывающим жалость желтым поясом, спадающим на его обрюзгший живот, и низко сидящими шортами. Лиз припарковала машину между столбами ворот с работающей мигалкой на приборной панели, что, вероятно, было хорошей идеей, потому что новость о смерти мистера Томаса получила распространение, и перед домом начали появляться люди, желающие сфотографировать Булыжный коттедж. Один раз она подошла к нам, чтобы спросить, как долго мы еще здесь пробудем, и мама просто от нее отмахнулась, сказала, чтобы она осмотрела территорию или что-то в этом роде, но в основном Лиз держалась от нас подальше.

Это было напряженно и утомительно, потому что наше будущее зависело от книги мистера Томаса. Это было несправедливо по отношению ко мне – нести такой груз ответственности, только не в девять лет, но выбора не было. Мне приходилось повторять все, что мистер Томас говорил маме – вернее, записывающим устройствам мамы, – а мистеру Томасу было что сказать. Когда он говорил мне, что может держать все в голове, он не просто пускал пыль. А мама продолжала задавать вопросы, в основном, уточняющие. Мистер Томас, казалось, не возражал (на самом деле, похоже, ему было все равно), но то, как мама тянула время, начало доставать меня до чертиков. К тому же во рту у меня жутко пересохло. Когда Лиз принесла мне остатки «Кока-колы» из «Бургер Кинга», я проглотил несколько глотков и обнял ее.

– Спасибо, – сказал я, возвращая бумажный стаканчик. – Мне это было нужно.

– Не стоит благодарности. – Лиз уже не выглядела скучающей. Теперь она выглядела задумчивой. Она не могла видеть мистера Томаса, и я не думаю, что она на сто процентов поверила, что он был там, но она знала, что что-то происходит, потому что слышала, как девятилетний мальчик рассказывает сложный сюжет с участием полудюжины главных персонажей и, по крайней мере, двух десятков второстепенных. О, а вот и тройничок (под воздействием канареечной травы, поставляемой услужливым коренным американцем из народности Ноттоуэй), который составляли Джордж Тредгилл, Пьюрити Бетанкур и Лора Гудхью. Последняя, в итоге, и забеременела. Бедняжке Лоре всегда доставалась палка с дерьмовым концом[38].

В конце не такого уж и краткого резюме мистера Томаса открылся большой секрет, и это было слабовато. Я не собираюсь пересказывать его вам. Прочтите книгу и убедитесь сами. Если, конечно, вы её еще не читали.

– Теперь я скажу тебе последнюю фразу, – произнес мистер Томас. Он казался таким же свежим, как и в начале... Хотя «свежим», вероятно, не то слово, которое следует употреблять по отношению к покойнику. Однако его голос уже начал угасать. Правда, совсем чуть-чуть. – Потому что я всегда вставляю это предложение в финальную сцену, с самой первой книги. Это маяк, к которому я плыву.

– Последнее предложение на подходе, – сказал я маме.

– Слава Богу, – сказала она.

Мистер Томас поднял палец, как старый актер, готовящийся произнести свою большую речь.

– В тот день красное солнце зашло над опустевшим поселением, и вырезанное слово, которое озадачит поколения, засияло, словно обагренное кровью: КРОАТОН. Скажи ей, «кроатон» заглавными буквами, Джимми.

Я передал послание (хотя и не знал точно, что значит «обагренное кровью»), а затем спросил мистера Томаса, закончили ли мы. Как раз в тот момент, когда он сказал, что мы закончили, я услышал короткую сирену снаружи – два вуп и один бла.

– О Боже, – сказала Лиз, но не в панике; скорее, она этого ожидала. – Ну вот.

Она пристегнула значок к поясу и расстегнула куртку, чтобы его было видно. Потом она вышла за ворота и вернулась с двумя полицейскими. На них были куртки с нашивками полиции округа Уэстчестер.

– Черт с ними, с копами, – сказал мистер Томас, чего я совсем не понял. Позже, когда я спросил маму, она сказала, что это сленг из далеких 50-х.[39]

– Это мисс Конклин, – сказала Лиз. – Она моя подруга и была агентом мистера Томаса. Она попросила меня отвезти ее сюда, потому что боялась, что кто-нибудь может воспользоваться случаем и украсть что-нибудь на сувениры.

– Или украсть рукописи, – добавила мама. Маленький диктофон лежал в ее сумке, а телефон – в заднем кармане джинсов. – В частности, последнюю книгу из цикла романов, которые писал мистер Томас.

Лиз бросила на нее взгляд, который говорил: достаточно уже, заткнись, но мама продолжала:

– Он только что её закончил, и миллионы людей захотят ее прочесть. Я считала своим долгом убедиться, что у них есть этот шанс.

Копов это, похоже, не очень интересовало; они пришли осмотреть место, где умер мистер Томас. А еще убедиться, что люди, которые были замечены на его участке, имели веские причины там быть.

– По-моему, он умер в своем кабинете, – сказала мама и указала на La Petite Maison.

– Угу, – сказал один из полицейских. – Именно это мы и слышали. Обязательно проверим. – Ему пришлось наклониться, упершись руками в колени, чтобы встретиться со мной лицом к лицу; в те дни я был довольно хилым. – Как тебя зовут, сынок?

– Джеймс Конклин. – Я многозначительно посмотрел на мистера Томаса. – Джейми. А это моя мама. – Я взял ее за руку.

– Ты сегодня прогуливаешь школу, Джейми?

Прежде чем я успел ответить, вмешалась мама, сама любезность.

– Обычно я забираю его сразу после занятий, но я подумала, что сегодня не успею вернуться вовремя, поэтому мы заехали за ним, и забрали пораньше. Правда, Лиз?

– Роджер, – сказала Лиз. – Офицеры, мы не проверяли кабинет, поэтому я не могу сказать вам, заперт он или нет.

– Экономка оставила его открытым, а тело лежало внутри, – сказал тот, что разговаривал со мной. – Но она дала мне ключи, и мы запрем дверь после того, как его осмотрим.

– Ты мог бы сказать им, что никакого преступления не было, – сказал мистер Томас. – У меня был сердечный приступ. Больно, до чертиков.

Я не собирался рассказывать им ничего подобного. Мне было всего девять, но это не делало меня дураком.

– А ключ от ворот тоже есть? – спросила Лиз. Теперь она вела себя как профессионалка. – Потому что они были открыты, когда мы сюда приехали.

– Есть, и мы запрем их, когда будем уходить, – сказал второй полицейский. – Хорошо, что вы припарковали там свою машину, детектив.

Лиз развела руками, вся такая профи.

– Если вы готовы, мы уходим с вашего пути.

– Мы должны знать, как выглядит эта ценная рукопись, чтобы убедиться, что она в безопасности.

Это был мяч, который моя мать могла отбить.

– Он прислал мне оригинал на прошлой неделе. На флешке. Я не думаю, что есть еще один экземпляр. Он в этом настоящий параноик.

– Был, – уточнил мистер Томас. Его шорты снова опустились.

– Спасибо, что вы приехали сюда и за всем присмотрели, – сказал второй полицейский. Он и другой коп пожали руки маме и Лиз, а также мне. Потом они пошли по гравийной дорожке к маленькому зеленому зданию, где умер мистер Томас. Позже я узнал, что многие писатели умирали за своими столами. Должно быть, в этой профессии это смерть Топ 1.

– Пойдем, Чемпион, – сказала Лиз. Она попыталась взять меня за руку, но я не позволил.

– Постойте минутку у бассейна, – сказал я. – Вы обе.

– Зачем? – спросила мама.

Я посмотрел на маму так, как никогда не смотрел раньше, – как будто она была глупой. И в тот момент я действительно думал, что она глупая. Они обе. Не говоря уже о том, что они были чертовски неблагодарными.

– Потому что ты получила то, что хотела, и я должен сказать спасибо.

– О, Боже! – Сказала мама, и снова шлепнула себя по лбу. – О чем я только думала? Спасибо, Реджис. Огромное.

Мама направляла свою благодарность цветочной клумбе, поэтому я взял ее за руку и повернул.

– Он здесь, мама.

Она еще раз поблагодарила его, но мистер Томас не ответил. Казалось, ему было все равно. Затем она подошла к Лиз, стоявшей у пустого бассейна и закуривавшей очередную сигарету.

На самом деле мне не нужно было никого благодарить, к тому времени я уже знал, что мертвым людям наплевать на такие вещи, но я все равно сказал спасибо. Это была дань вежливости, но кроме этого, мне хотелось и кое-чего другого.

– Мамина подруга, – сказал я. – Лиз?

Мистер Томас не ответил, но посмотрел на нее.

– Ей кажется, что я все выдумываю насчет встречи с вами. Я имею в виду, она знает, что произошло что-то странное, потому что ни один ребенок не смог бы придумать всю эту историю – кстати, мне очень понравилось то, что случилось с Джорджем Тредгиллом...

– Спасибо. Лучшего он и не заслуживал.

– Но она будет работать над этим в своей голове, пока, в конце концов, не получит желаемый результат.

– Она найдет рациональное объяснение.

– Ну, если вы так говорите.

– Вот-вот.

– А вы можете как-нибудь показать ей, что вы здесь? – Я вспомнил о том, как мистер Беркетт почесал щеку, когда его поцеловала жена.

– Я не знаю. Джимми, а ты часом не в курсе, что будет со мной дальше?

– Простите, мистер Томас. Но нет.

– Полагаю, я сам это выясню.

Он направился к бассейну, где больше никогда не будет плавать. Кто-нибудь может заполнить его, когда вернется теплая погода, но к тому времени он уже будет далеко. Мама и Лиз тихо разговаривали и делились сигаретой Лиз. Одна из вещей, которые мне не нравились в Лиз, это то, что она вернула мою мать к этой дурной привычке. Пусть изредка, и только с ней, но все же.