Текст книги "Кладбище домашних животных (другой перевод)"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

«Двадцать шесть... двадцать семь... двадцать восемь..».

«Кто их здесь вырубил? Индейцы? Микмаки? Были ли у них орудия? Надо узнать у Джуда». «Индейцы, имеющие орудия» напомнили ему «зверей, имеющих мех», а это, в свою очередь, навело на мысль о том, что прошло возле них в лесу. Нога соскользнула, и он ухватился за скалу, удерживая равновесие. Стена казалась старой, выщербленной и обшарпанной. «Как высохшая, облезшая кожа», – подумал он.

– С тобой все в порядке, Луис? – пробормотал Джуд.

– Да-да, – ответил он, хотя почти задыхался, и все мускулы ныли от тяжести пакета.

«Сорок два... сорок три... сорок четыре..».

– Сорок пять, – сказал Джуд. – Я забыл. Я ведь не был здесь с двенадцати лет. Не думал, что придется идти сюда еще раз.

Он взял Луиса за руку и помог ему преодолеть последнюю ступеньку.

– Вот здесь, – сказал он.

Луис осмотрелся. При свете звезд он увидел достаточно. Они стояли на скалистом плато, которое спускалось к земле, как гигантский черный язык. С другой стороны он мог видеть верхушки елей, через которые они проходили на пути к ступенькам. Похоже, они поднялись на скалу с плоской вершиной, геологическую аномалию, гораздо более уместную где-нибудь в Аризоне или Нью-Мексико. Из-за того, что здесь не росли деревья, солнце растопило снег. Повернувшись к Джуду, Луис увидел сухую траву, колышущуюся под ветром. Да, в Новой Англии с ее пологими холмами это было странно.

«Индейцы, имеющие орудия», – подумал он снова.

– Пошли, – сказал Джуд и повел его к деревьям. Луис увидел мрачные тени, сгустившиеся под сенью самых старых и самых высоких елей, какие он когда-либо встречал. Место это создавало ощущение пустоты – но пустоты дышащей, живущей.

Тени казались каменными курганами.

– Микмаки стесали вершину этого холма, – сказал Джуд. – Никто не знает, каким образом; никто не знает и того, как майя строили свои пирамиды. И сами микмаки это забыли.

– Зачем? Зачем они это сделали?

– Это было их кладбище. Я привел тебя сюда, чтобы ты похоронил кота своей дочери. Микмаки не делали различий. Они хоронили своих животных рядом с собой.

Это заставило Луиса вспомнить про египтян, которые делали еще лучше: убивали животных правителя, чтобы он не расставался с ними и в загробном мире. Он вспомнил прочитанное где-то – с одной дочерью фараона было похоронено больше десяти тысяч домашних животных, среди них шестьсот свиней и две тысячи кур. Свиней умастили розовым маслом, которое любила принцесса, прежде чем перерезать им глотки.

«И они тоже строили пирамиды. Никто не знает, зачем их строили майя – для ориентирования или для счета времени, как Стоунхендж, – но для чего служили египетские пирамиды, все знают чертовски хорошо... памятники смерти, самые большие в мире надгробия. Здесь лежит Рамзее Второй, он был послушным».

Джуд смотрел на него.

– Иди и закопай его. Я пока покурю. Я бы помог, но ты должен сделать это сам. Каждый хоронит только своих. Вот как это нужно делать.

– Джуд, что это все значит? Зачем ты меня сюда привел?

– Потому что ты спас жизнь Норме, – сказал Джуд, и, хотя это звучало искренне, у Луиса вдруг мелькнуло подозрение, что старик лжет... или что он лгал себе, чтобы потом убедить в этом Луиса. Он вспомнил о взгляде Джуда там, в лесу.

Но это беспокоило его не больше, чем ветер, обтекающий его холодной рекой и ерошащий ему волосы.

Джуд сел возле дерева, зажег спичку и закурил.

– Хочешь немного передохнуть?

– Да нет, я не устал, – сказал Луис. Он мог задавать вопросы, но не видел в этом надобности. Все казалось одновременно и очень странным, и почему-то правильным. Он хотел узнать только одно.

– А что, обязательно рыть яму? Земля кажется тонкой.

Джуд медленно кивнул.

– Ага. Земля тонкая. Но ее достаточно для травы – значит, хватит и для того, чтобы закопать его. В ней хоронили очень многих.

Он начал копать. Земля была твердой и каменистой. И очень скоро он увидел, что ему понадобится кирка. Поэтому он то и дело сменял кирку на лопату. Руки начали уставать. Он опять вспотел. Ему почему-то очень хотелось выполнить эту работу на совесть. Он начал напевать, как всегда делал за работой. Иногда кирка натыкалась на слишком твердый камень и деревянная рукоятка дергалась в его руках. Он чувствовал, как на ладонях набухают мозоли, но не обращал внимания, хотя, как все врачи, очень следил за руками. Над ним ветер продолжал выводить свою однообразную мелодию.

За спиной он услышал возню и скрежет камня. Он оглянулся и увидел Джуда, который подтаскивал ближе крупные камни, складывая их в кучу.

– Для кургана, – пояснил он.

– А-а, – сказал Луис и вернулся к работе.

Он вырыл яму в два фута шириной и три длиной – «проклятый кот разместится здесь, как в «кадиллаке», – подумал он, – и около тридцати дюймов глубиной, когда кирка принялась высекать искры при каждом ударе, и он остановился.

Джуд подошел и оценивающе оглядел сделанное.

– По-моему, хватит, – сказал он. – По крайней мере, для кота достаточно.

– Теперь ты можешь мне сказать, для чего это?

Джуд улыбнулся.

– Микмаки верили, что это волшебное место, – сказал он. – Весь этот лес, от болота к северу и востоку. Они хоронили здесь своих мертвых. И другие племена знали про это – пенобскоты говорили, что в этих лесах полно духов. Позже про это много болтали торговцы пушниной. Думаю, кое-кто из них видел на болоте блуждающие огни и принял их за духов.

Джуд опять улыбнулся, а Луис подумал: «Это совсем не то, о чем ты думаешь».

– А потом и сами микмаки перестали сюда ходить. Один из них сказал, что встретил здесь Вендиго, и земля испортилась. Оки тогда очень испугались... Во всяком случае, так рассказывал мне этот старый пьяница Стэнни Б. – мы так называли Стэнли Бушара, – а он что не знал, то придумывал.

Луис, который знал только то, что Вендиго – это, кажется, дух северной страны, спросил:

– Ты тоже думаешь, что земля испортилась?

Джуд улыбнулся – во всяком случае, губы его растянулись.

– Я думаю, что это опасное место, но не для кошек или собак. Поэтому иди и похорони твоего кота.

Луис опустил в яму свой пакет и забросал его землей. Теперь он чувствовал спокойствие и усталость. Стук комьев земли о пластик угнетал, вся бодрость куда-то подевалась, и ему хотелось, чтобы все это поскорее кончилось. Он кинул в яму последнюю лопату («Никогда не хватает, – вспомнил он сказанные тысячу лет назад слова его дяди-могильщика. – Земли никогда не хватает, чтобы засыпать могилу до конца».), и повернулся к Джуду.

– Курган, – сказал тот.

– Джуд, я уже устал и...

– Это же кот Элли, – сказал Джуд, и голос его был непреклонен. – Она хочет, чтобы ты это сделал.

Луис вздохнул.

– Ну, надеюсь.

Сооружение пирамиды из камней заняло еще десять минут. Когда все было готово, над могилой Черча возвышался каменный курган, и Луис почувствовал небольшое удовлетворение. Он надеялся, что Элли никогда не побывает здесь – его пугала сама мысль о том, чтобы вести ее сюда через эту трясину с зыбучими песками, – но ему сделанное его руками казалось удачным.

– Многие из них развалились, – сказал он Джуду, поднимаясь и отряхивая колени. Теперь он мог оглядеться пнимательнее, и увидел, что некоторые курганы вокруг рассыпались. Но Джуд хотел, чтобы он выстроил свой курган только из выкопанных камней.

– Ага, – сказал Джуд. – Я говорил: место старое.

– Теперь все?

– Да, – он похлопал Луиса по плечу. – Молодец. Я знал, что у тебя получится. Теперь пошли домой.

– Джуд... – начал он снова, но Джуд уже взял кирку и начал спускаться. Луис подхватил лопату и набрал в грудь воздуха для ходьбы. Он еще раз оглянулся, но курган, под которым лежал Уинстон Черчилль, кот его дочери, скрылся и густой тени.

«Ну вот, теперь крутим пленку назад», – подумал Луис устало, когда они пробивались через лес и болото на пути к дому. Он не знал, сколько сейчас времени, днем он снял часы, когда ложился, и они теперь лежали возле его кровати. Он только знал, что полностью измотан. Такого чувства у него не было с тех пор, как он однажды летом, шестнадцать или семнадцать лет назад, работал мусорщиком в Чикаго.

Они вернулись тем же путем, но он почти ничего не помнит. Он так же перебирался через валежник, почувствовал твердую, надежную руку Джуда, протянутую ему – и через миг оказался на последнем отрезке пути, у могил кота Смэки, Трикси и Марты, нашей любимой крольчихи. Здесь он бывал уже не только с Джудом, но и со всем своим семейством.

Это был тот же путь, по которому он проходил с Виктором Паскоу во время своего сна, но сейчас он не вспоминал об этом. Он лишь подумал, что этот поход был опасным не в мелодраматическом смысле Уилки Коллинза, но совершенно реально. Он мог убиться на этом валежнике. Они оба могли. Его поведение было безумным. Он даже не мог понять, как огорчение по поводу смерти их любимца переросло в такой эмоциональный подъем.

Через какое-то время они были дома.

Они прошли до конца тропы, не разговаривая, и остановились у дома Луиса. Ветер все еще завывал. Так же, молча, Луис протянул Джуду кирку.

– Я пошел, – сказал Джуд. – А то Луэлла Биссон или Рути Паркс придут с Нормой и удивятся, куда я подевался.

– А сколько времени? – спросил Луис, удивленный, что Нормы может еще не быть дома; ему казалось, что уже очень поздно.

Джуд выудил часы из кармана штанов.

– Уже полдевятого.

– Полдевятого? – тупо переспросил Луис. – Всего-то?

– А ты как думал?

– Я думал, гораздо больше.

– Ну, до завтра, – сказал Джуд, поворачиваясь.

– Джуд...

Он опять повернулся к Луису.

– Джуд, зачем мы ходили туда?

– Как зачем? Мы хоронили кота твоей дочки.

– И это все?

– А что же еще? – сказал Джуд. – Ты хороший человек, Луис, но задаешь слишком много вопросов. Иногда люди делают то, что им кажется правильным. А потом, когда они подумают над тем, что они сделали, начинают сомневаться и задавать вопросы. И им кажется, что они сделали глупость. Понимаешь, о чем я?

– Да, – сказал Луис, опять подумав о том, что старик читает его мысли.

– А они не думают, что прежде всего, когда что-то делаешь, нужно спрашивать свое сердце? Как ты думаешь?

– Я думаю, – медленно сказал Луис,– что может быть, ты и прав.

– И то, что в сердце – об этом много не расскажешь, так ведь?

– Ну...

– Нет, – сказал Джуд, словно Луис что-то возразил. – Не расскажешь. – Его голос был таким уверенным и убежденным, что Луис вздрогнул. – Потому что это тайна. Женщины не могут хранить тайны, но ни одна женщина не разболтает то, что лежит у нее на сердце. Земля тверже человеческого сердца, Луис – как земля в этих старых индейских могилах. Человек растит, что он может... и пожинает плоды.

– Джуд...

– Не спрашивай ничего, Луис. Что сделано, то сделано. Слушай зов своего сердца.

– Но...

– Никаких «но». Смирись с тем, что сделано, и слушай зов своего сердца. Мы сделали все, как нужно... по крайней мере, мне так кажется. В другое время это было бы неправильно.

– Но можешь ты ответить хотя бы на один вопрос?

– Ну, посмотрим.

– Откуда ты знаешь про это место? – этот вопрос тоже возник у Луиса на обратном пути, вместе с подозрением, что в жилах самого Джуда течет кровь микмаков – хоть и не похож, но где гарантия, что все его предки были стопроцентными американцами?

– От Стэнни Б. – сказал Джуд с удивленным видом.

– Он что, просто рассказал тебе?

– Нет. Это не то место, о котором должно просто рассказать. Я похоронил там своего пса Спота, когда мне было десять лет. Он гнался за кроликом и напоролся на проволоку. Раны загноились, и это его убило.

Что-то в этом было не так, что-то не согласовывалось с фактами, уже известными Луису, но он слишком устал, чтобы разобраться. Больше Джуд ничего не говорил, только смотрел на него загадочным стариковским взглядом.

– Спокойной ночи, Джуд.

– Спокойной ночи.

Старик пошел через дорогу, неся кирку и лопату.

– Спасибо! – крикнул Луис почему-то.

Джуд не обернулся, только помахал ему рукой.

И тут в доме зазвонил телефон.

Луис побежал, преодолевая боль в спине и в ногах, но пока он добрался до кухни, телефон прозвонил шесть или семь раз. Он схватил трубку, но оттуда раздавался только длинный гудок.

«Это Рэчел, – подумал он. – Позвоню ей».

Но внезапно ему показалось невероятно утомительным набирать номер, объясняться с ее матерью или, еще хуже, с отцом, говорить с Рэчел, а потом с Элли. Элли еще не спит; в Чикаго время отстает на час. Элли спросит про Черча.

«О, с ним все в порядке. Он попал под грузовик. Да-да, под грузовик «Оринко». Не волнуйся. Грузовик его убил, но не изувечил. Мы с Джудом закопали его на старом индейском кладбище – это рядом с Кладбищем домашних животных, если помнишь. Превосходная работа, малышка. Я как-нибудь отведу тебя туда, и мы положим цветы к памятнику – пардон, к кургану. Когда зыбучие пески замерзнут, и все медведи уснут до весны».

Он снова положил трубку и пошел в ванную. Сняв рубашку, он умылся. Он вспотел, как свинья, невзирая на холод, и пах не лучше этого животного.

В холодильнике нашлось несколько кусочков мяса. Луис разогрел их, положил на хлеб и добавил пару кружочков бермудского лука. После этого он полил их кетчупом и накрыл еще одним куском хлеба. Если бы здесь были Рэчел и Элли, они бы одинаково наморщили нос – фу, как вульгарно.

«Но вас тут нет, леди», – подумал Луис с некоторым удовлетворением и откусил кусок. Вкус показался ему восхитительным. «Мудрец Конфуций сказал: кто пахнет, как свинья, тот ест, как волк», – подумал он и улыбнулся. Он запил бутерброд молоком прямо из пакета – еще одна привычка, которой Рэчел не выносила, – и потом поднялся наверх, разделся и рухнул на кровать, даже не почистив зубы. Все его боли слились в одну сплошную ноющую боль, которая даже как-то успокаивала.

Часы были на месте, и он посмотрел на них. Десять минут девятого. Просто невероятно.

Луис потушил свет, повернулся на бок и уснул.

Он встал в три утра и пошел в ванную. Он мочился, щурясь от яркого света, когда внезапно в голову ему пришла мысль, заставившая его проснуться совсем.

Вечером Джуд сказал ему, что его пес умер, когда ему было десять лет – сдох после того, как напоролся на проволоку. Но летом, когда они все вместе ходили на Кладбище домашних животных, Джуд говорил, что пес умер уже старым и похоронен там – он даже указал место, хотя надпись за годы стерлась.

Луис вышел из ванной, потушил свет и вернулся в постель. Что-то здесь было не так – и через миг он понял это. Джуд был ровесником века, и тогда на Кладбище говорил, что его пес умер в первый год Великой войны. То есть, ему тогда должно было быть четырнадцать. Или даже семнадцать – если он подразумевал год, когда Америка иступила в войну.

Но вечером он сказал, что Спот умер, когда ему, Джуду, было десять.

«Ладно, он же старик, они часто путают даты, – подумал он. – Он сам говорил, что иногда забывает совсем простые вещи. Хотя для своих лет он чертовски хорошо соображает... и помнит. Но ничего странного, если старик забыл, когда умерла его собака. Или при каких обстоятельствах. Не обращай внимания, Луис».

Но он долго не мог уснуть; он лежал в пустом доме, прислушиваясь к завываниям ветра.

Он так и не помнил, когда он заснул; во всяком случае, очевидно, он уже спал, когда ему показалось, что скрипнула входная дверь, и затем послышался медленный скрип ступенек. Он подумал: «Оставь меня в покое, Паскоу, оставь меня, что сделано, то сделано, и мертвые мертвы», – и шаги стихли.

И хотя в этом году произошло еще много невероятных событий, Луису никогда больше, ни во сне, ни наяву, не являлся призрак Виктора Паскоу.

23

Он проснулся утром в девять. За окном сияло солнце. Звонил телефон. Луис схватил трубку.

– Алло?

– Привет, – сказала Рэчел. – Ты что, спал?

– Ты меня разбудила, свинья, – сказал он, улыбаясь.

– Ох, какие выражения! В таком случае, ты старый облезлый хряк. Я тебе звонила весь вечер. Опять сидел у Джуда?

Он колебался не больше секунды.

– Да, – сказал он. – Пили пиво. Норма устроила праздничный ужин. Я хотел тебе позвонить, но... ты знаешь.

Они поболтали немного. Рэчел рассказала семейные новости, которые слабо интересовали Луиса, хотя он почувствовал некоторое удовлетворение от известия, что ее отец быстро лысеет.

– Хочешь поговорить с Гэджем? – спросила Рэчел.

Луис улыбнулся.

– Да, конечно. Только не позволяй ему ронять телефон, как в прошлый раз.

На другом конце послышалась возня. Он услышал, как Рэчел учит ребенка говорить «Привет, папа».

Наконец, Гэдж соизволил сказать:

– Привет, па.

– Привет, Гэдж,– сказал Луис. – Как у тебя дела? Как живешь? Ты еще не разбил дедушкин телефон? Ничего, надеюсь, скоро ты до него доберешься.

Гэдж радостно что-то пробормотал, перемежая лепет всеми известными ему словами – «мама», «Элли», «деда», «баба», «бибика» и «кака».

Наконец Рэчел забрала у него трубку, и Луис почувствовал облегчение – он очень любил сына, но разговаривать по телефону с ребенком, которому не исполнилось и двух лет – все равно, что играть в криббидж с лунатиком.

– Как там у тебя? – спросила Рэчел.

– Все в порядке, – сказал Луис, не колеблясь; он уже переступил черту, когда Рэчел спросила его, где он был, и он солгал, что сидел у Джуда. В уме его внезапно всплыли слова Джуда: «Земля тверже человеческого сердца». – Немного скучаю, ты же знаешь.

– Ты же говорил, что обожаешь спокойствие?

– Ну да, но через сутки это уже надоедает.

– Дай мне папу! – голос Элли рядом.

– Луис? Тут Элли.

– Ладно, давай ее сюда.

Он говорил с Элли минут пять. Она рассказывала о кукле, которую ей подарила бабушка, и о том, как они с дедушкой ездили на скотный двор («Папа, там так воняет», – сообщила Элли, и Луис подумал: «Твой дедушка воняет ничуть не меньше, малышка».), и о том, как она помогала печь хлеб, и как Гэдж убежал от мамы и описался прямо под дверью дедушкиного кабинета («Ай да Гэдж!» – подумал Луис, усмехаясь).

Он уже подумал, что гроза миновала – по крайней мере, этим утром, – и собирался попросить ее передать трубку маме, когда она спросила:

– А как там Черч, папа? Он меня не забыл?

Усмешка сползла с лица Луиса, но он сразу же ответил:

– С ним все в порядке. Я вечером скормил ему целый кусок мяса и пошел спать. Сегодня еще не видел, я ведь только что встал.

«Эх, парень, из тебя бы вышел чудесный убийца, самый хладнокровный. Доктор Крид, когда вы в последний раз видели жертву? Он заходил поужинать. Съел целый кусок мяса. С тех пор я его не видел».

– Ну ладно, поцелуй его за меня.

– Фу, сама целуйся с ним, – сказал он, и Элли засмеялась.

– Хочешь еще поговорить с мамой?

– Да, конечно.

Они поговорили с Рэчел еще пару минут; вопрос о Черче на время был снят. Они попрощались, и Луис повесил трубку.

– Вот так, – сказал он пустой комнате, и может быть, хуже всего было то, что он совсем не чувствовал вины.

24

В полдесятого позвонил Стив Мастертон и спросил, не хочет ли Луис приехать и сыграть в теннис – в лазарете ни души, жизнерадостно сообщил он, и они могут занять корт хоть на целый день.

Луис мог понять его радость– каникулы продлятся еще два дня, – но ему было не до игры, и он сказал Стиву, что собирается писать статью для медицинского журнала.

– Ты уверен? Знаешь, что случилось с Джеком? Работал-работал и, наконец, спятил.

– Перезвони попозже, – сказал Луис. – Может, и приеду.

Стив обещал позвонить. Луис лгал только наполовину; он действительно собирался писать статью, но отказал Стиву главным образом из-за того, что у него все болело. Он обнаружил это, как только закончил говорить с Рэчел и отправился в ванную. Мускулы спины поскрипывали, плечи ныли от тяжести проклятого пакета, а сухожилия ног дрожали, как перетянутые гитарные струны.

«Боже, – подумал он, – и ты еще раздумывал?» Он представил, как гоняет шарик со Стивом, ползая, как старый артритик.

Тут он вспомнил, что накануне с ним ходил старик восьмидесяти трех лет. Интересно, как себя чувствует Джуд?

Часа полтора он пытался работать над статьей, но это не очень получалось. Пустота и молчание начали действовать ему на нервы, и наконец он задвинул бумаги в шкаф, надел куртку и перешел через дорогу.

Джуда и Нормы не было, но к двери был пришпилен конверт с его именем. Он открыл его.

«Луис,

мы со старухой уехали в Бакспорт посмотреть шкаф, который она хотела купить уже давно. Может быть, мы останемся там на ленч и вернемся поздно. Заходи вечером на пиво, если хочешь.

Твоя семья – это твоя семья, и я не хочу вмешиваться, но, если бы Элли была моей дочерью, я не стал бы говорить ей про кота – зачем портить праздник?

И еще, Луис, я не хочу, чтобы ты говорил о том, что мы сделали прошлым вечером. Есть еще люди, которые знают про это место и которые хоронили там своих животных... можно сказать, что это продолжение Кладбища домашних животных. Можешь не верить, но там похоронили даже быка! Старый Лестер Морган, который жил на Стэкпулской дороге, закопал там своего призового быка Хэнрэтти году в 67-м или 68-м. Он рассказал мне, что они с сыновьями отвезли его туда, и я смеялся, пока живот не заболел! Но об этом не любят говорить, и не любят, когда люди со стороны узнают про это место, не из-за предрассудков, которым уже за триста лет (хотя и из-за них тоже), а потому, что им кажется, что над ними станут смеяться за то, что они верят в эти предрассудки. Так что уважь меня, пожалуйста, и не болтай об этом, хорошо?

Мы еще поговорим об этом, может, даже сегодня вечером, и тогда ты поймешь кое-что, но сейчас хочу сказать, что ты держался молодцом. Я был в тебе уверен.

Джуд.

P.S. Норма не знает, про что я пишу – я ей что-то наврал, – и я хочу предупредить, чтобы ты и ей не говорил об этом. Многие лгут своим женам, но ты знаешь, что большинству при этом не в чем каяться перед Богом.

Так что заходи вечером, и тогда поговорим».

Луис стоял на верхней ступеньке перед крыльцом Крэндаллов – теперь пустым; удобная плетеная мебель была убрана до весны, – и думал о прочитанном. Не говорить Элли – он и так ей не сказал. Другие животные, похороненные там? Предрассудки, которым за триста лет?

«...и тогда поймешь кое-что».

Он подчеркнул эту строчку ногтем и впервые вернулся мысленно к тому, что они сделали прошлым вечером. Это всплыло в его памяти полуявью-полусном, чем-то, совершенным словно в наркотическом дурмане. Он мог припомнить валежник и странное свечение на болоте, и то, что там было гораздо теплее, но это было как разговор с врачем-анестезиологом во время действия наркоза.

«Многие лгут своим женам».

«И женам, и дочерям», – подумал Луис. Странно, Джуд как будто знал, что случится утром, и что он скажет по телефону.

Он медленно сложил записку и засунул ее обратно в конверт. Положив конверт в карман, он пересек дорогу.