355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Стивен Кинг » Роза Марена » Текст книги (страница 9)
Роза Марена
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 00:55

Текст книги "Роза Марена"


Автор книги: Стивен Кинг


Жанр:

   

Ужасы


сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– Рози? – окликнула ее Анна. – Вы здесь?

– Да, – торопливо ответила она, слегка вздрагивая. – Я здесь, и– да, я все еще боюсь его.

– Ничего удивительного, сами понимаете. На каком-то подсознательном уровне вы, подозреваю, никогда не избавитесь от страха перед ним. Но вам станет лучше, если вы запомните, что все чаще и чаще будут появляться долгие периоды без страха перед ним или кем-нибудь еще… даже мысли о нем не побеспокоят вас. Однако я не об этом хотела узнать. Я спросила, не опасаетесь ли вы, что он все-таки может разыскать вас.

Да, она все еще боится. Вернее, не так боится, как раньше. Ей доводилось слышать множество его связанных с работой телефонных разговоров, она слышала, как он обсуждает с приятелями или коллегами самые разнообразные текущие расследования – в гостиной внизу или на веранде. Они почти не замечали ее, когда она приносила им горячий кофе или свежее пиво. Почти всегда в этих обсуждениях Норман исполнял ведущую партию, говоря быстрым, полным нетерпения голосом, наклонившись над столом с бутылкой пива, чуть ли не полностью потонувшей в его огромном кулаке, подгоняя остальных, развеивая их сомнения, отказываясь считаться с их доводами. Изредка он разговаривал и с ней. Разумеется, его не интересовало ее мнение о том или ином случае, просто она представляла собой удобную стену, о которую он мог постучать мячиком собственных мыслей. Быстрый по характеру, он всегда желал получить результат вчера и нередко терял интерес к делам, над которыми приходилось корпеть в течение нескольких недель – весьма продолжительный срок в его представлении.

Может, он махнул на нее рукой, как на старое, чересчур затянувшееся расследование?

Как бы ей хотелось верить в это! Как она старалась! И все же… не могла… поверить до конца.

– Не знаю, – призналась она. – В какой-то степени мне хочется думать, что если бы он стремился найти меня, то уже появился бы. Но другая часть сознания утверждает, что он по-прежнему продолжает искать. К тому же он не водитель грузовика или водопроводчик, он полицейский. Ему известно, как разыскивать людей.

– Да, я понимаю, – кивнула Анна. – И потому еще более опасен, и это означает, что вам нужно соблюдать особенную осторожность. Тем важнее вам помнить, что вы не одиноки. Дни одиночества позади, Рози. Обещаете мне не забывать об этом?

– Да.

– Вы уверены?

– Да.

– А если он все-таки объявится, что вы предпримете?

– Захлопну дверь перед его носом и запру ее на ключ.

– А потом?

– Позвоню в полицию.

– Без малейшего промедления?

– Без малейшего, – подтвердила она, зная, что так и будет. Но тем не менее чувство страха не покидало ее. Почему? Потому что Норман полицейский, и они – те, кому она позвонит, – тоже полицейские. Потому что знала – Норман всегда находит способ добиться своего. Он ищейка. И еще потому, что помнила фразу, которую Норман повторял ей миллион раз: «Все полицейские братья».

– А после того, как сообщите в полицию? Что вы сделаете потом?

– Позвоню вам.

– С вами все будет в порядке, – заверила ее Анна. – В полнейшем порядке.

– Я знаю.

Она произнесла эти слова уверенным тоном, но внутри точил червь сомнения… по-видимому, она не избавится от сомнений до тех пор, пока не появится он, чтобы взять все в свои руки и вырвать ее из призрачного мира предположений и допусков. А когда это произойдет, что случится с теми полутора месяцами, которые она провела здесь – с «Дочерями и сестрами», отелем «Уайтстоун», Анной, ее друзьями? Не рассеются ли они, как сон в миг пробуждения от вечернего стука в дверь, когда она вскакивала с кушетки, на которой незаметно задремала, и торопилась открыть дверь, чтобы увидеть стоящего за ней Нормана? Возможно ли такое?

Взгляд Рози переместился на картину, стоящую на полу рядом с дверью кабинета, и она поняла, что это невозможно. Картина была обращена лицом к стене, и Рози видела только ее обратную сторону, и все же ей показалось, что она различает сам рисунок: в ее сознании выкристаллизовался отчетливый образ женщины на холме под затянутым грозовыми тучами небом над полусожженным храмом, и образ этот нисколько не походил на сон. Ничто, решила она, не сможет превратить эту картину в сон.

«А если повезет, – подумала она и слабо улыбнулась, – мне никогда не придется узнать правильный ответ на все вопросы».

– Сколько стоит квартплата, Анна? Смогу ли я осилить ее?

– Триста двадцать долларов в месяц. Хватит ли у вас денег хотя бы на первые два месяца?

– Да. – Анна могла и не спрашивать; не будь у Рози достаточно денег, чтобы обеспечить свое существование в первое время, разговор просто не состоялся бы. – По-моему, не очень дорого. Во всяком случае, для начала неплохо.

– Для начала, – повторила Анна. Она ущипнула пальцами подбородок и бросила проницательный взгляд через стол на Рози. – Из чего следует логический вопрос о вашей новой работе. На первый взгляд, звучит соблазнительно, но при всем при том…

– Сомнительно? Ненадежно? – Эти слова пришли ей на ум по дороге домой… и тот факт, что, несмотря на весь энтузиазм Робби Леффертса, она, собственно, не знала, способна ли исполнять такую работу, и не узнает до самого утра в понедельник. Анна кивнула.

– Я бы, наверное, подобрала другие слова – какие именно, сказать не могу, – но эти тоже подойдут. Сложность состоит в следующем: если вы уйдете из «Уайтстоуна», я не в состоянии дать стопроцентную гарантию того, что вас возьмут обратно, особенно если все нужно будет сделать быстро. В «Дочерях и сестрах», как вам прекрасно известно, постоянно появляются новые женщины, и я, естественно, в первую очередь должна заботиться о них.

– Конечно. Я понимаю.

– Разумеется, я постараюсь сделать все, что в моих силах, но…

– Если с работой, которую предлагает мне мистер Леффертс, не выгорит, я поищу где-нибудь место горничной или официантки, – тихо сказала Рози. – Спина сейчас беспокоит меня гораздо меньше, так что, думаю, справлюсь. Благодаря Дон я, надеюсь, смогу получить место кассира в какой-нибудь работающей допоздна лавке. – Дон Верекер обучала обитательниц «Дочерей и сестер» основам работы на кассовом аппарате, который хранился в одном из подсобных помещений. Анна по-прежнему внимательно смотрела на Рози.

– Но не думаю, что до этого дойдет, как вы считаете?

– Нет. – Она искоса бросила еще один взгляд на картину. – Надеюсь, все образуется. Между тем я многим вам обязана…

– И знаете, что нужно делать со своими чувствами, не так ли?

– Передать их дальше.

– Верно, – кивнула Анна. – Если когда-нибудь вы встретите на улице женщину, похожую на вас недавнюю – женщину, которая выглядит растерянной и шарахается от собственной тени, – постарайтесь помочь ей. – Могу я задать один вопрос, Анна? – Пожалуйста, сколько хотите. – Вы как-то проговорились, что «Дочерей и сестер» основали ваши родители. Почему? И почему вы до сих пор продолжаете их дело?

Анна выдвинула ящик письменного стола, порылась в нем и извлекла на свет толстую книгу в мягкой обложке. Она положила ее на край стола перед Рози. Та взяла книгу, посмотрела на нее, и на секунду ощутила потрясающей ясности вспышку памяти, яркую, как кошмарные отчетливые воспоминания тех, кто прошел через ужасы войны. В тот миг она не просто вспомнила влажность внутренней части бедер, ощущение маленьких зловещих поцелуев; она, казалось, пережила все заново. Она увидела тень Нормана, разговаривающего на кухне по телефону. Она увидела, как тени от его пальцев без устали перебирают похожий на спираль телефонный шнур. Она услышала, как он сообщает собеседнику на другом конце линии о том, что это, конечно же, срочно,

что его жена беременна. Потом она увидела, как он возвращается в комнату, подбирает куски разорванной книги, которую выхватил у нее из рук перед тем, как ударить. На книге, которую показала ей Анна, она увидела ту же самую рыжеволосую девушку. В этот раз она была одета в бальное платье и ее сжимал в объятиях красивый цыган со сверкающим взглядом.

Вот откуда начинаются все неприятности, – сказал тогда Норман. – Сколько раз говорил я тебе, что мне такое дерьмо не нравится!»

– Рози? – В голосе Анны звучала явная обеспокоенность. И еще ее голос доносился издалека, как голоса, которые слышишь сквозь сон. – Рози, вам плохо?

Она с усилием оторвала взгляд от книги («Несчастная любовь», – гласило название, сделанное такими же блестящими красными буквами, а ниже утверждалось, что это «самый потрясающий роман Пола Шелдона») и выдавила жалкое подобие улыбки.

– Все нормально, не волнуйтесь. Какой-то бестселлер?

– Душещипательные романы – одно из моих тайных пристрастий, – призналась Анна. – Лучше шоколада, потому что от них не толстеешь, а мужчины в них не чета настоящим, они не звонят в четыре часа утра и не завывают с пьяными всхлипываниями в трубку, предлагая начать все сначала. Но это дешевка, и знаете почему?

Рози покачала головой.

– Потому что в них объясняется весь мир. В них обязательно найдется причина для всего. Иногда это такие же вымышленные и искусственные истории, как в рекламных газетах, которые бесплатно раздаются в супермаркетах, иногда они полностью противоречат тому, что известно разумному человеку о поведении людей в реальном мире, но объяснения всегда при них. В «Несчастной любви» Анна Стивенсон, заправляющая «Дочерями и сестрами», обязательно окажется пострадавшей в молодости… или ее мать будет пострадавшей. Но я таковой себя не считаю, да и маму, насколько помню, никто никогда не обижал. Муж иногда игнорировал меня – к вашему сведению, я разведена уже двадцать лет, если Пэм или Герт еще не успели сообщить вам, – но он никогда и пальцем меня не тронул. В реальной жизни, Рози, люди подчас совершают поступки, как хорошие, так и плохие, просто потому что. Вы понимаете, о чем я говорю?

Рози медленно кивнула головой. Вспоминала все те дни, когда Норман бил ее, издевался, доводил до слез… а потом, ни с того ни с сего приносил вечером дюжину роз и вел на ужин в ресторан. Если она спрашивала, в чем дело, по какому поводу такая честь, почему ему вздумалось вытащить ее из дому, он обычно пожимал плечами и говорил: «Захотелось доставить тебе удовольствие». Другими словами, просто потому что. Мама, почему я должен отправляться спать в восемь часов даже летом, когда на дворе светло, как днем? Просто потому что. Папа, почему бабушка умерла? Просто потому что. Очевидно, Норман полагал, что эти редкие выходы в свет и подарки способны компенсировать то, что он считал, наверное, «приступами несдержанности». Он никогда не узнает (да, пожалуй, и не понял бы, скажи она ему об этом), что внезапная ласка и подарки страшили ее еще сильнее, чем его злость и вспышки ярости. Во всяком случае, она знала, как вести себя при этом.

– Мне тошно от мысли, будто все, что мы делаем, предопределено заранее чьими-то поступками или иными причинами, – прикрыв глаза, произнесла Анна. – Получается, что мы начисто лишены самостоятельности в выборе линии поведения. Кроме того, откуда тогда берутся немногочисленные святые и дьяволы, которые встречаются среди нас? А самое главное, я сердцем чувствую, что такое представление о мире ложно. Правда, в книгах авторов вроде того же Пола Шелдона оно оправданно. Оно дает утешение. Позволяет поверить, пусть даже ненадолго, что Бог – существо разумное, и с теми героями книги, которые нам так нравятся, не случится ничего плохого. Вы не могли бы вернуть мне книгу? Я собираюсь закончить ее сегодня ночью. Буду читать и запивать горячим чаем. Галлонами чая.

Рози улыбнулась, и Анна улыбнулась в ответ.

– Надеюсь, вы появитесь на пикнике, Рози? Мы намерены устроить его в Эттингер-Пиерс. Лишние руки нам никогда не помешают.

– Я обязательно приду, – заверила ее Рози. – Конечно, если мистер Леффертс не решит, что я недостаточно хорошо поработала за неделю и не заставит меня трудиться и в субботу.

– Сомневаюсь.

Анна встала из-за стола и, обойдя его, приблизилась к Рози; Рози тоже поднялась. И только сейчас, когда разговор практически закончился, ей пришел на ум самый элементарный вопрос:

– Анна, а когда я смогу переехать в новую квартиру?

– Хоть завтра, если захотите.

Анна наклонилась и подняла картину. Она задумчиво посмотрела на слова, написанные углем на обратной стороне полотна, затем повернула ее к себе.

– Вы сказали, она странная, – сказала Рози. – Почему?

Анна ногтем постучала по стеклу.

– Потому что женщина располагается в самом центре, однако изображена спиной к зрителю. Мне такой подход к рисунку, который во всех остальных отношениях выполнен в традиционной манере, представляется весьма оригинальным. – Она бросила искоса взгляд на Рози, а когда заговорила снова, в речи слышалась некоторая неловкость, словно она извинялась. – И здание у подножия холма не вписывается в перспективу, если вы заметили.

– Я знаю. Человек, который продал мне картину, сказал об этом. Мистер Леффертс считает, что автор сделал это намеренно. Иначе, как он утверждает, потеряются какие-то детали.

– Наверное, он прав. – Взгляд Анны задержался на картине еще на несколько секунд. – Все-таки в ней что-то есть, правда? Что-то от штиля.

– Простите? Я не совсем поняла, что вы имеете в виду. Анна рассмеялась.

– Я и сама не понимаю… как бы там ни было, в ней есть нечто, заставляющее меня вспоминать романтические новеллы. Сильные мужчины, страстные женщины, гормональные вихри. Штиль – единственное слово, которое приходит мне в голову, ничего лучшего для описания своих чувств я подобрать не могу. Что-то вроде затишья перед штормом. Может, потому что небо такое? – Она опять повернула картину и посмотрела на надпись углем. – Не это ли в первую очередь привлекло ваше внимание? Ваше собственное имя?

– Нет, – покачала головой Рози. – К тому времени, когда я увидела надпись, я уже знала, что куплю картину. – Она улыбнулась. – Пожалуй, это просто совпадение – из тех, которым нет места в обожаемых вами романтических книгах.

– Понятно. – Однако весь вид Анны свидетельствовал о том, что она совершенно ничего не понимает.

Анна провела подушечкой большого пальца по надписи. Буквы легко размазались.

– Да, – сказала Рози. Неожиданно, без всякой на то причины, она ощутила прилив тревоги. Как будто в этот момент в том другом часовом поясе, где уже начался настоящий вечер, кто-то подумал о ней. – В конце концов, Роуз – довольно распространенное имя, в отличие от Евангелины или, к примеру, Петронеллы.

– Наверное, вы правы. – Анна передала ей полотно. – И все-таки забавно, что название картины выведено углем, согласитесь.

– Почему же?

– Уголь очень легко стирается. Если надпись не защитить – а на вашей картине она не защищена, – она превращается в грязное пятно буквально за считанные дни. «Мареновая Роза». Думаю, это было написано совсем недавно. Но почему? Сама картина выглядит почтенно, ей, должно быть, лет сорок, и я не удивлюсь, если на самом деле она написана восемьдесят или сто лет назад. И в ней есть еще одна странная деталь.

– Какая?

– Отсутствует подпись художника, – сказала Анна.

IV. СИЯЮЩИЙ ЛУЧ

1

Норман покинул родной город в воскресенье, за день до того, как Рози должна была приступить к новой работе… работе, с которой она вряд ли справится. Во всяком случае, ей так казалось. Он уехал автобусом компании «Континентал экспресс», отправлявшимся в одиннадцать ноль пять. Им двигали не мотивы экономии; он поставил перед собой задачу – жизненно важную задачу – проникнуть в мысли, в сознание, в голову Роуз. Норман до сих пор не желал признаться самому себе, насколько сильно потряс его абсолютно неожиданный уход жены. Он старательно убеждал себя в том, что его в первую очередь вывело из себя похищение кредитной карточки – только похищение карточки, и ничего более, – однако в душе понимал, что это не так. Хуже всего то, что у него не возникло ни малейших подозрений. Ни малейшего предчувствия. Даже интуиция не сработала.

В их семейной жизни был продолжительный период, когда он мог похвастаться тем, что знает каждую ее мысль при пробуждении, может с почти стопроцентной уверенностью сказать, что ей снилось ночью. Тот факт, что все разом изменилось, сводил его с ума. Самые сильные страхи – не выраженные словесно, однако не совсем укрывшиеся от глубинного самоанализа – он испытывал, когда думал, что она, возможно, замышляла и планировала побег в течение недель, месяцев, а то и года. Знай он правду о том, как и почему она сбежала (говоря иначе, знай он о единственной капельке крови, которую она обнаружила на пододеяльнике), он, пожалуй, чувствовал бы себя спокойнее. А может, и наоборот, нервничал бы сильнее, чем когда-либо.

Как бы там ни было, он понял, что его первоначальное намерение– снять, выражаясь образно, шляпу мужа и надеть фуражку полицейского– ошибочно. После разговора с Оливером Роббинсом он решил, что должен снять оба этих головных убора и надеть что-то из ее гардероба. Он обязан думать точно так же, как и она, и поездка автобусом, в котором покинула город Роуз, призвана положить начало этому преображению.

Он поднялся по ступенькам в автобус, держа в руке сумку с вещами первой необходимости и сменой одежды, и остановился у сиденья водителя, глядя на проход между креслами.

– Решил передохнуть, приятель? – раздался голос следующего за ним мужчины.

– Решил узнать, каково чувствовать себя со сломанным носом? – мгновенно отозвался Норман. Стоявший за ним пассажир счел за благо промолчать.

Норман задержался еще на несколько секунд, решая, на какое кресло он

(она)

сядет, затем двинулся по проходу, пробираясь к выбранному месту. Она ни в коем случае не пойдет в самый конец автобуса; его брезгливая женушка ни за что не согласится сесть рядом с кабинкой туалета, разве что по необходимости, если все остальные места заняты, однако хороший друг Нормана Оливер Роббинс (который и выписал ему билет – как и ей) заверил его, что рейс в одиннадцать ноль пять практически никогда не бывает переполнен. Она не сядет над колесами (очень сильно подбрасывает) или близко к кабине водителя (слишком подозрительно). Нет-нет, ее устроит только место в центральной части автобуса, и с левой стороны, потому что она левша, ведь люди, которые уверены, что выбирают направление наугад, в большинстве случаев попросту поворачивают в сторону своей сильной руки.

За годы работы в полиции Норман пришел к выводу, что телепатия вполне осуществима, но для этого нужно здорово попотеть… почти немыслимая задача, если вы надели не тот головной убор. Вам непременно нужно обнаружить правильный путь в сознание нужного вам человека, последовать за стремящимся схорониться в своей норе зверьком, вы должны прислушиваться не к звукам, а к волнам мозга: если быть точным, нужно не понять мысли, а проникнуть в образ мышления. А когда вы добились цели, тогда перед вами предстает многообразие выбора; вы можете срезать угол – пока ваша жертва проделывает долгий окружной путь, вы доберетесь до нужной точки короткой дорогой и однажды ночью, когда он или она меньше всего ожидает, появиться, выйти из-за двери… или затаиться под кроватью с ножом наготове, дожидаясь момента, чтобы вонзить его в тело через матрас при первом же скрипе пружин под тяжестью ничего не подозревающего ягненка (вернее, овечки).

– Когда ты меньше всего ожидаешь, – пробормотал Норман, усаживаясь в кресло, в котором, как он полагал, ехала его жена. Произнесенная фраза доставила ему удовольствие, и он повторил ее снова, когда автобус задом выезжал из прямоугольника посадочной платформы, чтобы отправиться на запад. – Когда ты меньше всего ожидаешь.

Поездка продолжалась долго, однако нисколько не утомила его и даже показалась приятной. Дважды он выходил на остановках для отдыха, чтобы сходить в туалет – не потому, что ему хотелось в туалет, а потому что, как предполагал, так должна была поступить она, ибо она не захочет пользоваться туалетом в автобусе. Да, Роуз брезглива, на у нее слабые почки. По-видимому, маленький генетический подарок от покойной маменьки. Норману всегда казалось, что старая стерва не может пройти мимо куста сирени, чтобы не остановиться и не помочиться под ним.

На второй остановке он увидел группку мужчин, собравшихся вокруг урны для окурков у стены вокзала. Секунду-другую он с вожделением и завистью смотрел на них, затем отвернулся и, пройдя мимо, вошел в здание вокзала. Организм изнывал без привычной порции никотина, но Роуз не испытывала подобных чувств; она не курит. Вместо этого он помял в руках нескольких мягких пушистых зверюшек, потому что Роуз питает непонятную страсть к дерьму такого рода, а потом купил в киоске у двери криминальный роман в мягкой обложке, потому что она время от времени читает дерьмо подобного рода. Он миллион раз повторял ей, что настоящая полицейская работа даже отдаленно не напоминает то дерьмо, которое пишут в этих книжках, и она всегда соглашалась с ним – если он так говорит, значит, так оно и есть – и тем не менее продолжала читать. Он совсем не удивился бы, узнав, что Роуз подходила к тому же самому киоску, что даже взяла книжку… а потом неохотно положила назад на полку, не желая тратить пять долларов ради трехчасового развлечения, когда впереди ждет неизвестность, а денег в кармане совсем мало.

Он съел салат, заставляя себя читать при этом купленный криминальный роман, затем вернулся на свое место в автобусе. Несколько минут спустя они снова тронулись в путь. Норман положил книгу на колени и выглянул в окно, за которым по мере того, как Восток уступал место Среднему Западу, все шире и шире разворачивались просторы полей. Он перевел стрелки часов назад, когда водитель объявил о пересечении границы часовых поясов, но не потому, что его волновали эти условности (в течение следующих тридцати дней он будет жить по собственному расписанию), а потому, что так сделала бы Роуз. Он раскрыл роман, прочел о том, как викарий обнаружил в саду тело, и отложил книжку; ему стало скучно. Впрочем, скука была только на поверхности. В глубине же он совсем не ощущал ее. В глубине его сознания затаилось странное ощущение девочки из старой сказки про трех медведей. Он посидел на стульчике маленького медвежонка, он держал на коленях книжку медвежонка, скоро он найдет домик, в котором прячется сам медвежонок. Скоро, если ничего не помешает, он спрячется под кроваткой маленького медвежонка.

– Когда ты меньше всего ожидаешь, – проговорил он. – Когда ты меньше всего ожидаешь.

Он вышел из автобуса в середине ночи, вошел в здание вокзала и остановился сразу за дверью, осматривая огромное гулкое помещение с высоким потолком, отбрасывая прочь чисто профессиональный взгляд, уверенно выхватывающий из общей толпы наркоманов и проституток, гомосексуалистов и нищих, стараясь увидеть все ее глазами, проникнуться ее ощущениями, она приехала тем же самым рейсом, вошла в ту же самую дверь и увидела вокзал в тот же самый предутренний час, когда бодрствующий организм человека слегка ошарашен непривычным нарушением биоритмов.

Он стоял у двери, давая этому гулкому миру возможность влиться в его сознание; впитывая его запах, вкус, вид, ощущения.

«Кто я?» – спросил он себя.

«Роуз Дэниеле», – ответил он.

«Что я чувствую?»

«Ничтожность. Одиночество. Растерянность. И страх. Самое главное – страх. Мне страшно».

На мгновение его потрясла неожиданная мысль: а что если она, потеряв голову от панического страха, обратилась не к тому человеку? Такая возможность не исключается; для некоторых типов мрази вокзалы– настоящая кормушка. Что если тот человек, к которому ей не следовало обращаться, увел ее в темноту, затем ограбил и убил? Не надо лгать себе, говоря, что подобный поворот событий маловероятен; он ведь полицейский и знает, что это не так. Если, например, какой-нибудь кретин обратит внимание на блестящую стекляшку у нее на пальце…

Он сделал несколько глубоких вдохов, переключая, перефокусируя ту часть своего сознания, которая пыталась воплотиться в Роуз. Что еще остается делать? Если ее убили, значит, она погибла. И спутала тем самым все его карты, так что лучше об этом не думать… а кроме того, невыносимой была сама мысль о том, что ей удалось убежать от него таким образом, что какой-то нанюхавшийся идиот мог забрать то, что по праву принадлежит Норману Дэниелсу.

«Спокойно, – приказал он себе, – спокойно. Делай свое дело. А сейчас твое дело – идти, как Роуз, говорить, как Роуз, думать, как Роуз».

Он медленно двинулся по зданию автовокзала, сжимая в руке бумажник (придуманную им замену ее сумочки), глядя на людей, которые проплывали мимо него рваными волнами; кто-то тащил за собой чемодан, кто-то нес на плече, с трудом удерживая равновесие, гору перевязанных проволокой картонных ящиков, парни обнимали за плечи своих девушек, девушки обнимали за пояс своих парней. Он увидел, как какой-то мужчина пробежал мимо него и бросился к женщине и маленькому мальчику, только что сошедшим с автобуса, на котором приехал Норман. Мужчина поцеловал женщину, потом схватил мальчика и подбросил высоко в воздух. Мальчик испустил вопль восторга и ужаса.

«Я боюсь – все новое, все непривычное, и мне страшно, – произнес мысленно Норман. – Есть ли хоть что-то, что внушает мне доверие? Что-нибудь, на что я могу положиться? Хоть что-нибудь?»

Он шагал по просторному помещению с кафельным полом, медленно, медленно, прислушиваясь к эху собственных шагов, глядя на все, что его окружало, глазами Роуз, пытаясь кожей поймать ее ощущения. Быстрый незаметный взгляд на мальчишек с остекленевшими глазами (у кого-то к четвертому часу ночи накопилась усталость, у кого-то глаза застыли от дозы порошка), прилипших животами к игровым автоматам, затем возвращение в основной зал автостанции. Она: смотрит на ряд телефонных автоматов, но кому ей звонить? У нее нет ни друзей, ни семьи – даже захудалой старой тетки на рукоятке Техаса note 1Note1
  очертания штата Техас напоминают сковороду с ручкой.


[Закрыть]
или в горах Теннесси. Она смотрит на двери, ведущие на улицу, может, думает, что ей стоит уйти отсюда, найти номер в гостинице, закрыть дверь между собой и всем огромным сумасшедшим, безразличным, опасным миром – для этого у нее достаточно денег благодаря его кредитной карточке – но так ли она поступает?

Норман остановился у эскалатора и, нахмурившись, изменил форму вопроса: «Так ли я поступаю?»

«Нет. – решил он (она). – Я так не сделаю. Во-первых, мне не хочется поселяться в мотель в половине четвертого ночи, чтобы оказаться выставленной за дверь в полдень; слишком большая роскошь для моих скудных денег. Я могу пошататься здесь, пусть даже этот мир действует мне на нервы, но я потерплю, если надо. Но есть еще одно соображение, которое мешает мне покинуть стены вокзала; я в чужом городе, до рассвета еще по меньшей мере два часа. Я видела по телевизору невесть сколько детективных фильмов, прочитала кучу дешевых криминальных романов в мягких обложках, я замужем за полицейским. И знаю, что может случиться с женщиной, которая выходит в ночь

одна, поэтому лучше подожду рассвета.

Но чем мне заняться? Как убить время? Урчание в желудке подсказало ответ на этот вопрос. «Точно, мне надо перекусить. Последняя остановка была в шесть вечера, и я проголодалась».

Кафетерий располагался недалеко от окошек билетных касс, и Норман пошел туда, переступая через тела спящих бродяг и сдерживая желание ударить ногой по той или иной грязной, завшивевшей башке так, чтобы она шарахнулась о стальную ножку ближайшего стула. Это желание ему приходилось сдерживать в последнее время все чаще и чаще. Он ненавидел бродяг; он считал их собачьим дерьмом с ногами. Он питал отвращение к их нудным извинениям и неудачным попыткам изобразить безумие. Когда один бродяга, находящийся в полукоматозном состоянии, в отличие от остальных, которые валялись на полу в полной прострации, подковылял к нему и спросил, не найдется ли у него лишней монетки, Норман едва удержался, чтобы не схватить его за руку и показать, к кому стоит обращаться за подаянием, а к кому нет. Вместо этого он тихим голосом сказал:

– Оставьте меня в покое, пожалуйста, – потому что именно эти слова и именно таким тоном произнесла бы Роуз.

Он потянулся было за беконом с яичницей на столике самообслуживания, но вспомнил, что она не ела бекон, если он не заставлял ее, что случалось время от времени (его не интересовало, что она ест, просто она не должна забывать, кто ее хозяин, вот что важно, очень важно). Он попросил холодную овсянку, взял чашечку омерзительного кофе и половину грейпфрута, который, судя по виду, сорвали с дерева еще во времена президентства Рейгана. Еда добавила ему сил, он сразу почувствовал себя лучше. Расправившись с ней, он автоматически поднес руку к карману рубашки, где лежала пачка сигарет, затем медленно опустил руку. Роуз не курит, значит, Роуз не будет испытывать той тяги, от которой он не находит себе места. Через несколько секунд медитаций на эту тему желание, как и следовало ожидать, отступило.

Первое, что он увидел, остановившись у выхода из кафетерия, заправляя свободной рукой выбившуюся из-под ремня брюк рубашку на спине (в другой он по-прежнему сжимал бумажник), был большой светящийся сине-белый круг с надписью «ПОМОЩЬ ПУТЕШЕСТВЕННИКАМ» на внешней полосе. В голове Нормана внезапно загорелся яркий огонь. «Иду ли я туда? Подхожу ли к киоску с большой, обещающей утешение вывеской? Кажется ли мне, что там я найду то, что мне надо? Конечно – что еще мне остается делать?» Он направился к киоску, но по касательной, сначала прошел мимо, потом обернулся и посмотрел на него, стараясь внимательно рассмотреть сидящего внутри человека со всех сторон. Он увидел еврейчика с карандашно тонкой шеей, представляющего такую же опасность, как кролик Тампер, дружок Бэмби из диснеевского мультфильма. Еврейчик читал газету, в которой Норман определил «Правду», отрываясь от нее каждые несколько минут, чтобы, подняв голову, окинуть просторный зал бессмысленным тупым взглядом. Если бы Норман продолжал пребывать в личине Роуз, Тампер, без сомнения, заметил бы его, но Норман снова превратился в Нормана, находящегося на работе инспектора Дэниелса, а это означало, что стал практически невидимым. Большей частью он просто двигался по плавной дуге позади будки (непрерывность движения очень важна; на вокзалах и в местах подобного рода вы вряд ли рискуете привлечь к себе чье-то внимание, если не останавливаетесь), оставаясь вне поля зрения Тампера, но не удаляясь за пределы зоны слышимости, чтобы не пропустить ни единого его слова.

Примерно в четверть пятого к киоску «ПОМОЩЬ ПУТЕШЕСТВЕННИКАМ» подбежала плачущая женщина. Она сообщила Тамперу, что приехала автобусом «Грейхаунд» из Нью-Йорка, и пока спала, кто-то вытащил из сумочки кошелек. Последовал длительный обмен сопливыми репликами, женщина уменьшила запас салфеток Тампера наполовину, и в конце концов он нашел для нее дешевый отель, который согласился взять ее на пару ночей без предварительной оплаты, пока муж не пришлет деньги.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю