Текст книги "Противостояние. Армагеддон"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 55 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

16

Старки внимательно посмотрел на монитор 2. Специалист второго класса Фрэнк Д.Брюс по-прежнему сидел, уткнувшись лицом в миску супа. Ситуация не изменилась. Задумчиво Старки перешел к монитору 4, на котором положение изменилось к лучшему. Доктор Эммануэль Эзвик по-прежнему неподвижно лежал на полу, но центрифуга остановилась. В 19:40 часов (прошедших с момента несчастного случая) из центрифуги начали появляться тонкие струйки дыма. В 21:07 часов внутри центрифуги в последний раз что-то звякнуло, и она медленно перешла в состояние покоя. Кажется, Ньютон сказал, что где-то далеко, за самой дальней звездой, может находиться тело в абсолютном состоянии покоя. Ньютон оказался прав во всем, кроме расстояния, – подумал Старки. Совсем не надо углубляться в такую даль. Проект Блу – вот воплощение абсолютной неподвижности.

В кабинете раздался сигнал вызова. Старки подошел к переговорному устройству и нажал на кнопку:

– Слушаю, Лен.

– Билли, у меня срочное сообщение от одного из наших подразделений из Сайп Спрингса, штат Техас. Почти в четырехстах милях от Арнетта. Они утверждают, что им надо поговорить с тобой.

– В чем там дело, Лен? – спросил он спокойно. За последние десять часов он принял шестнадцать «отрубонов» и чувствовал себя сравнительно неплохо.

– Пресса.

– О, Господи, – сказал Старки. – Соедини меня с ними.

– Подожди минутку, – сказал Лен.

Атмосферные помехи постепенно исчезли.

– …Лайон, подразделение Лайон, как слышите, база Блу? Как слышите нас? Раз… два… три… четыре… говорит подразделение Лайон.

– Слышу вас, подразделение Лайон, – сказал Старки. – Говорит база Блу один.

– Кодовое обозначение проблемы – Цветочный Горшок, – произнес металлический голос. – Повторите, Цветочный Горшок.

– Я прекрасно знаю, что такое Цветочный Горшок, – сказал Старки. – В чем там дело?

Металлический голос из Сайп Спрингса говорил почти пять минут подряд. Сама по себе ситуация его не слишком-то интересовала, потому что уже два дня назад компьютер проинформировал его, что это произойдет до конца июня с вероятностью 88%. Специфика же несущественна. Если у вещи есть две штанины и место, куда вдеть ремень, то это брюки. Цвет не имеет значения.

Доктор из Сайп Спрингса сделал несколько остроумных предположений, и репортеры ежедневной газеты из Хьюстона связали происходящее в Сайп Спрингс с тем, что уже произошло в Арнетте, Вероне, Коммерс Сити и городке Поллистон, штат Канзас. В этих городах процесс развивался так стремительно и так неблагоприятно, что военным был отдан приказ ввести карантин. В компьютере был заложен список других двадцати пяти городов десяти штатов, в которых начали обнаруживаться следы Проекта Блу.

Старки принял решение. Он отпер ключом нижний ящик своего письменного стола и вытащил оттуда синий сверток, запечатанный красной бумажной лентой. Надпись на нем гласила: ЕСЛИ ЛЕНТА ОКАЖЕТСЯ СОРВАННОЙ, НЕМЕДЛЕННО ИЗВЕСТИТЕ ВСЕ ОТДЕЛЫ БЕЗОПАСНОСТИ. Старки сорвал ленту.

– Вы на связи, база Блу? – спрашивал голос. – Мы вас не слышим.

– Я здесь, Лайон, – ответил Старки. Он открыл последнюю страницу книги из свертка и провел пальцем по колонке, озаглавленной ЧРЕЗВЫЧАЙНЫЕ СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНЫЕ КОНТРМЕРЫ.

– Вы слышите меня, Лайон?

– Слышим, база Блу.

– Троя, – сказал Старки решительно. – Повторите, Лайон: Троя.

Молчание. Отдаленный треск помех. Старки вспомнил о тех телефонах, которые они делали в детстве: две консервных банки и двадцать ярдов вощеной бечевки.

– Повторяю…

– О Господи! – раздалось из Сайп Спрингса.

– Повтори, сынок, – сказал Старки.

– Т-т-троя, – сказал голос. Потом, более уверенно: – Троя.

– Очень хорошо, – сказал Старки. – Благослови тебя Бог, сынок. Отбой.

– И вас, сэр. Отбой.

За щелчком последовали сильные помехи, потом снова щелчок, молчание, и голос Лена Крейтона.

– Билли?

– Да, Лен.

– Я слышал весь разговор.

– Прекрасно, Лен, – сказал устало Старки. – Ты можешь доложить об этом в какой угодно форме.

– Ты не понял. Билли, – сказал Лен. – Ты поступил правильно. Думаешь, я не понимаю этого?

Старки позволил глазам закрыться. На мгновение все замечательные «отрубоны» перестали действовать.

– Благослови и тебя Бог, Лен, – сказал он еле слышно. Он отключил переговорное устройство и занял свою привычную позицию перед монитором 2. Через некоторое время он вновь почувствовал себя вполне сносно.

Если поехать на юг от Сайп Спрингса по шоссе N36, то за день можно добраться до Хьюстона. По дороге неслась машина – старый «Понтиак», выжимавший восемьдесят миль в час. Машина поднялась на холм. Внизу дорогу перегораживал «Форд», что чуть не привело к катастрофе.

Водитель, тридцатишестилетний репортер хьюстонской ежедневной газеты, нажал на тормоза.

– Боже мой! – завопил фотограф, сидевший рядом с водителем. Он уронил фотоаппарат на пол и ухватился за ремень безопасности.

Голубой дымок вырвался из-под шин. Радио продолжало орать:

Крошка, поймешь ли ты своего парня?

Он – парень что надо.

Он парень шикарный.

Крошка, поймешь ли ты своего парня?

«Понтиак» наконец-то остановился. Водитель облегченно вздохнул и разразился приступом кашля. Им начал овладевал гнев. Он вышел из машины и, сжав кулаки, направился к двум молодым людям, стоявшим за «Фордом».

– Ага, раздолбай! – закричал он. – Вы нас чуть на хрен не угробили, и я хочу…

Четыре года он прослужил в армии. Добровольцем. Ему как раз хватило времени на то, чтобы определить тип винтовок, которые они доставали из багажника «Форда». Он ошеломленно остановился под палящим техасским солнцем и намочил свои штаны.

Он начал кричать и мысленно повернулся и побежал обратно к «Понтиаку», но ноги его не сдвинулись с места. Пули вырвали бесформенные куски мяса у него из груди и мошонки. Он упал на колени, немо протягивая руки в жесте пощады. Следующая пуля попала ему в лоб над правым глазом и снесла ему полголовы.

Фотограф, сползший с сиденья, был не в состоянии понять, что же происходит, до тех пор, пока двое молодых людей не переступили через тело репортера и не направились к нему с винтовками наперевес. Он успел завести мотор и тронуться, прежде чем они начали стрелять. Прострелив обе задние шины, молодые люди бросились к своему «Форду», номер которого числился в списке военных средств передвижения Пентагона, и, развернувшись, ринулись за «Понтиаком». «Форд» резко подскочил, когда они переезжали тело репортера. Сержант, сидевший рядом с водителем, испуганно чихнул, брызнув слюной на ветровое стекло.

Фотограф начал плакать, заметив в зеркале заднего вида увеличивающийся силуэт «Форда». Он утопил педаль газа до предела, но «Понтиак» с пробитыми шинами не выжимал больше сорока. По радио Ларри Андервуда сменила Мадонна. Мадонна утверждала, что она девчонка что надо.

«Форд» обогнал «Понтиак» и притормозил. Раздался визг раздираемого металла. Фотограф ударился о рулевую колонку, и кровь хлынула у него из носа. Он соскользнул с сиденья и, извернувшись, выскочил из правой двери. Он выбежал на обочину и спрыгнул с откоса. Перед ним оказалось ограждение из колючей проволоки, и он попытался его перепрыгнуть. «Я смогу убежать, – подумал он. – Я могу бежать вечно».

Он приземлился на другой стороне с ногой, запутавшейся в проволоке. Он все еще пытался отцепить брюки, когда двое молодых людей сошли с обочины с винтовками наперевес.

– За что? – попытался он спросить у них, но из его горла раздался лишь тихий и беспомощный птичий вскрик.

По официальным сообщениям, ничего тревожного в Сайп Спрингсе, штат Техас, в тот день не произошло.

17

Не успел Ник открыть дверь, отделявшую кабинет шерифа Бейкера от тюремных камер, как на него посыпался град угроз и насмешек. Винсент Хоган и Билли Уорнер сидели в двух камерах слева, Майк Чайлдрес занимал одну из камер справа. Еще одна камера пустовала, а пустовала она потому, что Рэю Буту, человеку с рубиновым перстнем, удалось сбежать.

– Эй, мудозвон! – позвал Чайлдрес. – Чертов мудозвон! Что с тобой будет, когда мы выйдем отсюда? А? Ты подумал об этом?

– Я лично отрежу ему яйца и засуну их в глотку так, чтобы он задохнулся, – сказал Билли Уорнер.

Только Винс Хоган не участвовал в этих упражнениях в красноречии. Утром шериф Бейкер насел на него, и он раскололся. Теперь все они сидели в камерах в ожидании суда. Бейкер сказал Нику, что он сможет получить обвинительный акт на этих ребят, но когда дело дойдет до суда присяжных, то показаниям Ника будут противостоять показаниях всех троих – или четверых, если они поймают Рэя Бута.

За последнее время Ник проникся к Бейкеру глубоким уважением. И не потому, что шериф арестовал людей, избивших и ограбивших Ника. Упрятав троицу за решетку, шериф, похоже, подхвативший сильную простуду, был вынужден уйти домой и оставил заключенных на попечение Ника. Через полчаса в тюрьме появился любопытный прыщавый мальчишка с тремя подносами, на которых стоял обед для арестованных. Ник жестом показал ему поставить подносы на койку и, взяв листок бумаги, написал: «Это оплачено?»

Мальчишка изучил записку со вниманием новичка-студента, взявшегося за «Моби Дика».

– Конечно, – сказал он. – У шерифа есть свой счет. Скажи, ты действительно не можешь говорить?

Ник кивнул.

– Хреновое дело, – сказал мальчишка и быстро ретировался, словно боялся, что немота заразна.

Ник отнес подносы к камерам и пропихнул их арестованным с помощью щетки. Вернувшись в кабинет, он вспомнил о том, что Бейкер попросил его вкратце изложить свою биографию. Он сел за письменный стол, положил в центре его блокнот, помедлил секунду и вывел наверху страницы:

Ник Андрос История Жизни

Он прервался, слегка улыбаясь. После небольшой паузы он снова начал писать:

«Я родился в Каслине, штат Небраска, 14 ноября 1968 года. Мой отец был фермером. Он и моя мама всегда жили на краю разорения. Они были должны трем разным банкам. Моя мать была уже шесть месяцев беременная мной, и отец решил отвезти ее к городскому доктору. Грузовик потерял управление и они заехали в кювет. У моего отца случился сердечный приступ, и он умер.

Тем не менее, спустя три месяца мать родила меня таким, какой я есть. Для нее это был тяжелый удар, особенно после потери мужа.

Она маялась с фермой до 1973 года, после чего ферма была конфискована в счет уплаты долгов. Родственников у нее не было, но она написала друзьям в Биг Спрингс, и кто-то из них нашел ей работу в булочной. Мы прожили там до 1977 года, когда она погибла в результате несчастного случая. Человек на мотоцикле сбил ее, когда она возвращалась домой после работы. В этом даже не было его вины, только невезение – у него отказали тормоза. Он даже не превысил скорость. Баптистская церковь похоронила мою маму за свой счет. Та же самая церковь послала меня в приют для сирот в Де Муан. Церкви всех вероисповеданий перечисляют средства в фонд этого приюта. Там я научился читать и писать…»

Здесь он остановился. Рука его заболела от долгого писания, но прервался он не по этой причине. Ему было трудно снова воскрешать все эти события в памяти. Он перечел последнюю строчку. «Там я научился читать и писать». Но это было не так-то просто. Он жил в безмолвном мире. Речь была для него танцем губ, зубов, языка. Только в четыре года он понял, что такое слово. Только в шесть лет он понял, что высокие зеленые штуки называются деревьями. Он хотел знать имена вещей, но не мог о них спросить.

В приюте он потерял желание овладеть механизмами обозначения, и когда это случилось, его мыслительный механизм заржавел и стал распадаться. Он стал тупо бродить с места на место, созерцая безымянные предметы в безымянном мире. Потом появился Руди. Массивный человек со шрамами на лице и с лысой головой. Шесть футов пять дюймов роста. Низкорослому Нику он казался почти великаном. В первый раз они встретились в игровой комнате в подвале. Руди наклонился к нему, так что их глаза оказались примерно на одном уровне. Потом он поднял свои огромные, покрытые шрамами руки и прижал их сначала ко рту, а потом к ушам.

«Я глухонемой».

Ник хмуро отвернулся: «Меня это не ебет».

Руди ударил его по щеке.

Ник упал. Рот его открылся, и безмолвные слезы потекли из глаз. Он не хотел больше видеть это лысое чудище. Он не глухонемой, он просто издевается.

Руди бережно помог ему подняться и повел его к столу. Там лежал чистый лист бумаги. Руди указал на лист, а потом на Ника. Ник покачал головой. Руди протянул ему карандаш. Ник отдернул руку, словно карандаш был раскален докрасна. Руди указал на карандаш, потом на Ника и снова на бумагу. Ник покачал головой. Руди снова ударил его.

Вновь безмолвные слезы. Покрытое шрамами лицо не выражало ничего, кроме бесконечного терпения. Руди вновь указал на бумагу. На карандаш. На Ника.

Ник зажал карандаш в кулаке. Он написал пять известных ему слов:

НИКОЛАС АНДРОС ПОШЕЛ В ЖОПУ

Потом он разломал карандаш пополам и хмуро и непокорно посмотрел на Руди. Но Руди улыбался. Неожиданно он наклонился над столом и обхватил голову Ника своими мозолистыми ладонями. Руки его были теплыми и нежными. Ник не мог вспомнить, когда в последний раз к нему прикасались с такой любовью. Так его трогала только мать.

Руди убрал руки. Он поднял половинку карандаша с грифелем. Перевернул лист бумаги. Постучал по пустому белому пространству кончиком карандаша, а потом указал на Ника. Он сделал это снова. И еще раз. И еще раз. И в конце концов Ник понял.

«Ты – это пустая страница».

Ник заплакал.

Руди остался с ним на шесть лет.

«…читать и писать. Человек по имени Руди Спаркмен помог мне. Мне очень повезло, что я его встретил. В 1984 году мне сказали, что меня отдадут в семью, а государство будет выплачивать деньги за мое содержание. Я хотел бы быть с Руди, но Руди служил в Африке в войсках ООН.

Тогда я убежал. Мне было шестнадцать, и не думаю, что они искали меня слишком усердно. Я решил освоить программу средней школы, так как Руди всегда говорил, что самое главное – это образование. Я собираюсь сдать экзамены экстерном. Мне нравится учиться. Может быть, когда-нибудь я поступлю в колледж. Это звучит невероятно, но по-моему, это возможно. В любом случае, вот моя история.»

Наутро шериф пришел в семь тридцать, в тот момент, когда Ник выносил мусорные корзины. Шериф выглядел значительно лучше.

«Как вы себя чувствуете?» – написал Ник.

– Неплохо. Я чуть не сгорел к полуночи. Аспирин не помогал. Джени хотела позвать доктора, но в полпервого лихорадка спала. Потом я уснул и спал как бревно. Как у тебя дела?

Ник показал большой палец.

– Как наши гости?

Ник сделал злобное лицо. Несколько раз открыл и закрыл рот. Потряс невидимые прутья решетки.

Бейкер расхохотался, а потом несколько раз чихнул.

– Тебе надо выступать по телевизору, – сказал он. – Ты написал свою биографию, как я тебя просил?

Ник кивнул и протянул два исписанных листа бумаги. Шериф сел и внимательно прочитал их. Когда он кончил читать, он посмотрел на Ника так долго и так пристально, что Ник в смущении и недоумении опустил глаза.

Когда он снова поднял взгляд, Бейкер спросил:

– Ты жил сам по себе с шестнадцати лет? В течение шести лет?

Ник кивнул.

Ник написал: «Мне было трудно, так как я поздно начал читать и писать. В приюте я сдал по почте шесть зачетов. Еще шесть я сдал, когда жил в Чикаго. Чтобы закончить среднюю школу, мне нужно еще четыре зачета».

– Какие зачеты ты пока не сдал? – спросил Бейкер, а затем повернулся и заорал: – Эй вы там, заткнитесь! Вы получите свой кофе с булочками не раньше, чем я освобожусь.

Ник написал: «Геометрия. Математика. Двухгодичный курс языка. Все это необходимо для того, чтобы поступить в колледж».

– Язык? Ты имеешь ввиду иностранный?

Ник кивнул.

Бейкер рассмеялся и покачал головой.

– Ну и ну! Глухонемой учится говорить на иностранном языке. Не обижайся, малыш. Ты ведь понимаешь, что я не над тобой смеюсь.

Ник улыбнулся и кивнул.

– Так почему же ты столько скитался?

«Пока я был несовершеннолетним, я не осмеливался оставаться на одном месте слишком долго, – написал Ник. – Боялся, что меня засадят в другой приют или что-нибудь в этом роде. Когда же я стал достаточно взрослым, чтобы найти себе постоянную работу, наступили тяжелые времена. Говорят, биржевой рынок лопнул, но так как я глухой, то я этого не слышал (ха-ха)».

– Как твои зубы?

Ник пожал плечами.

– Принимал обезболивающие таблетки?

Ник показал два пальца.

– Ну ладно, у меня есть кое-какая бумажная работа по поводу этих парней. А ты продолжай уборку. Поговорим попозже.

Доктор Сомс, тот самый, который чуть не переехал Ника на своей машине, зашел к шерифу в половину десятого тем же утром. Это был человек лет шестидесяти с поредевшими седыми волосами, тощей цыплячьей шеей и очень острыми голубыми глазами.

– Шеф сказал мне, что ты умеешь читать по губам, – обратился он к Нику. – А еще он сказал мне, что собирается поручить тебе кое-какую работу, так что мне лучше удостовериться, что ты не умрешь у него на руках. Снимай рубашку.

Ник расстегнул свою голубую рубашку и снял ее.

– Боже мой, – сказал Бейкер. – Только посмотри на это.

– Да уж, они постарались как следует, – сказал Сомс.

Живот и ребра Ника по цветовой гамме напоминали восход в Канаде. Сомс ощупал его и внимательно изучил зрачки его глаз. Под конец он осмотрел остатки передних зубов Ника.

– Они, должно быть, болят, как сукины дети, – сказал он, и Ник горестно кивнул. – Ты их потеряешь, – продолжил Сомс. – Ты… – Он чихнул три раза подряд. – Извините.

Сомс достал из черной сумки стетоскоп.

– А теперь, Джон, твоя очередь. Снимай рубашку.

– Снимать рубашку? Это еще зачем?

– Потому что твоя жена попросила меня тебя осмотреть, вот зачем. Она думает, что ты болен, и не хочет, чтобы ты заболел еще сильнее. Бог ее знает, почему. Ну не говорил ли я ей, что когда ты наконец будешь гнить в могиле, нам с ней не надо будет больше таиться? Ну давай, Джонни. Покажись нам.

– Это была обычная простуда, – сказал Бейкер, неохотно расстегивая рубашку. – Сегодня утром я уже чувствую себя отлично. Честное слово, парень, у меня такое чувство, что ты болен сильней, чем я.

– Не ты будешь указывать доктору, а доктор – тебе. – Пока Бейкер снимал рубашку. Сомс повернулся к Нику и сказал: – Забавно, похоже, все в округе свалились от простуды. Миссис Лэтроп заболела, и вся семья Ричи, и даже Билли Уорнер кашляет в своей камере.

Бейкер вынырнул из своей майки. Когда стетоскоп прикоснулся к его груди, у него перехватило дыхание.

– Господи, какой холодный! Ты что, держишь его в морозилке?

– Вдохни, – сказал Сомс, нахмурившись. – Теперь выдохни.

Сомс возился с шерифом очень долго. Прослушивал грудь и спину. Наконец он отложил стетоскоп и осмотрел ему горло.

– Ну? – спросил Бейкер.

Сомс надавил пальцами на подчелюстные железы Бейкера. Бейкер дернулся.

– Мне даже не надо спрашивать, больно ли здесь, – сказал Сомс. – Джон, сейчас ты отправишься домой и ляжешь в постель. Это не совет, это распоряжение врача.

– Амброз, – ответил шериф спокойно. – Ведь ты же знаешь, что я не могу. У меня на руках трое заключенных, и сегодня их надо отправить в Кэмден. Прошлой ночью я оставил с ними этого паренька, но больше я так не поступлю.

– Забудь о них, Джон. Тебе надо подумать о самом себе. Это какая-то дыхательная инфекция, довольно сильная, судя по звуку, и к тому же сопровождаемая лихорадкой. Твои дыхательные пути воспалены, Джон, и, говоря откровенно, это вовсе не шуточки для такого тучного человека, как ты. Иди и ложись. Если завтра будешь чувствовать себя нормально, отвезешь их в Кэмден, но лучше бы тебе вызвать патрульную машину, чтобы она забрала их.

Бейкер виновато посмотрел на Ника.

– Знаешь, – сказал он, – я действительно немного не в своей тарелке. Может быть, если я немного отдохну…

«Идите домой и ложитесь, – написал Ник. – Я буду осторожен».

– Похоже, лихорадка опять возвращается, – сказал Бейкер, надевая рубашку. – А я-то думал, что избавился от нее.

– Прими аспирин, – сказал Сомс, запирая на замок врачебную сумку. – Отвратительная вещь эти инфекции в гландах.

– В нижнем ящике стола лежит коробка из-под сигар, – сказал Бейкер. – Там деньги на служебные расходы. Можешь пойти в кафе и купить по дороге обезболивающее лекарство. Только укажи в расписке, сколько денег ты взял. Я свяжусь с полицией штата, и к концу дня тебя от них избавят.

Ник показал большой палец.

– Я во многом доверился тебе, хоть мы и знакомы совсем недавно, – сказал Бейкер серьезно. – Но я надеюсь, что ты этого заслуживаешь.

Ник кивнул.

Жена шерифа Джейн Бейкер пришла около шести часов с накрытой тарелкой в руках и пакетом молока.

«Большое спасибо, – написал Ник. – Как чувствует себя ваш муж?»

Маленькая женщина с каштановыми волосами рассмеялась.

– Он хотел прийти сам, но я отговорила его. После полудня лихорадка так усилилась, что я испугалась, но к вечеру температура снизилась. Думаю, что это из-за патрульной полиции штата.

Ник посмотрел на нее вопросительно.

– Они сказали ему, что не могут никого прислать за арестованными до девяти часов завтрашнего утра. У них был тяжелый день, двадцать или больше полицейских больны. А те, кто был на службе, транспортировали людей в госпиталь в Кэмдене и даже в Пайн Блафф. Все вокруг болеют. У меня такое чувство, что Эм Сомс обеспокоен куда сильнее, чем он хочет это показать.

Она и сама выглядела обеспокоенной.

– Я хочу извиниться перед тобой за моего брата, – сказала она.

Ник смущенно пожал плечами.

– Я надеюсь, что ты останешься в Шойо. Ты нравишься моему мужу и мне тоже. Будь осторожен с этими людьми.

«Буду, – написал Ник. – Скажите шерифу, что я желаю ему поскорее поправиться».

– Обязательно скажу.

Потом она ушла, и Ник провел ночь, время от времени просыпаясь, чтобы проверить своих трех подопечных. Двое местных парней зашли посмотреть, все ли у него в порядке, и Нику показалось, что оба больны простудой.

Ему снился странный сон. Когда он проснулся, он вспомнил только, как он шел во сне вдоль нескончаемых рядов зеленой кукурузы, что-то ища и чего-то опасаясь – чего-то ужасного, что следовало за ним по пятам.

Утром он поднялся рано и начал тщательно подметать дальний конец тюрьмы, не обращая внимания на Билли Уорнера и Майка Чайлдреса. Когда он проходил мимо, Билли крикнул ему:

– Рэй вернется, помни об этом. А когда он схватит тебя, то тебе захочется быть не только глухим и немым, но и слепым!

Ник стоял к нему спиной и пропустил большую часть фразы.

В кабинете он взял в руки старый номер журнала «Тайм» и принялся читать. Он подумал о том, не положить ли ему ноги на письменный стол, но решил, что это лучший способ нажить неприятности в том случае, если шериф застанет его в этой позе.

В восемь часов утра он с тревогой стал думать о том, не случился ли у шерифа повторный приступ лихорадки прошедшей ночью. К четверти девятого он почувствовал себя очень неспокойно. Он подошел к двери, за которой были камеры, и заглянул внутрь.

Билли и Майк стояли у дверей своих камер и колотили по прутьям своими туфлями. Винс Хоган лежал на койке. Он лишь повернул голову и посмотрел в сторону двери, когда Ник заглянул. Лицо Хогана было смертельно бледным, лишь на щеках проступал чахоточный румянец. Под глазами образовались темные мешки. Крупные бисерины пота выступили у него на лбу. Ник встретился с его безразличным, блуждающим взглядом и понял, что он сильно болен. Его беспокойство усилилось.

– Эй, чушка, как насчет жратвы? – позвал его Майк. – Старине Винсу, похоже, нужен доктор.

Ник кивнул и вышел, пытаясь сообразить, что же ему теперь делать. Он склонился над письменным столом и написал записку: «Шериф Бейкер! Я ушел за завтраком для заключенных и за доктором Сомсом для Винсента Хогана. Похоже, он действительно сильно болен, а не притворяется. Ник Андрос».

Он оставил записку в центре письменного стола. Потом, засунув блокнот в карман, вышел на улицу.

Главная улица Шойо выглядела странно безлюдной, словно это было воскресное утро. На стоянках перед магазинами почти не было машин. Скобяная лавка вроде бы работала, но окна банка по-прежнему были закрыты жалюзи, хотя пошел уже десятый час.

Ник повернул направо и отправился к стоянке грузовиков, которая находилась в пяти кварталах от тюрьмы. На углу третьего квартала он заметил, что навстречу ему едет, медленно виляя из стороны в сторону, машина доктора Сомса. Ник энергично замахал, не будучи уверенным, что Сомс остановится, но машина прижалась к обочине. Вид доктора, который даже не вышел из машины, потряс Ника. С того времени, как Ник видел его в последний раз добродушно подшучивающим над шерифом, доктор постарел лет на двадцать. Одной из причин этого была крайняя усталость, но усталость не могла быть единственной причиной – даже Нику это было ясно. Как бы в подтверждение его мысли, доктор извлек из кармана носовой платок и несколько раз чихнул. Кожа его так блестела и была такой желтой, что он был похож на труп.

Потом Сомс сказал:

– Шериф Бейкер мертв. Если ты за этим останавливал меня, то забудь о нем. Он умер в начале третьего утра. А теперь заболела Джени.

Глаза Ника расширились. Шериф Бейкер мертв? Но ведь вечером приходила его жена и сказала, что ему лучше. И она… она прекрасно выглядела. Нет, это просто невозможно.

– Мертв, как бревно, – сказал Сомс, словно услышав мысли Ника. – И не он один. За последние двенадцать часов я подписал двенадцать свидетельств о смерти. И у меня есть список из двадцати человек, которые умрут к полудню, если Бог не проявит свою милость.

Ник вынул блокнот из кармана и написал: «Что с ними со всеми?»

– Я не знаю, – сказал Сомс, медленно комкая листок. – Но, похоже, все в городе заболевают этой штукой, и никогда в жизни я не был так испуган. Я и сам заразился, но сейчас я больше всего страдаю от усталости. Я уже не молод. Я не могу безнаказанно работать много часов подряд. – Нотка усталого, тревожного раздражения появилась в его голосе, но Ник, к счастью, не мог ее слышать.

Сомс вышел из машины, опираясь на руку Ника.

– Пошли вон на ту скамейку, Ник. С тобой хорошо разговаривать. Я думаю, ты и сам знаешь об этом.

Ник указал в сторону тюрьмы.

– Никуда они не денутся, – сказал Сомс. – А если они больны, то их можно смело занести в мой список.

Они сели на ярко-зеленую скамейку.

– Простуда и жар, – сказал Сомс. – С десяти часов прошлого вечера. Раньше была только простуда. Слава Богу, что хоть поноса нет.

«Вам надо идти домой и прилечь», – написал Ник.

– Так я и сделаю. Я просто хотел сначала отдохнуть несколько минут…

– Его глаза сомкнулись, и Ник подумал, что он заснул. Ник поразмыслил о том, стоит ли ему теперь идти на стоянку грузовиков за завтраком для Билли и Майка.

Затем доктор Сомс вновь заговорил, но на этот раз с закрытыми глазами. Ник внимательно наблюдал за его губами.

– Симптомы у всех очень похожи. Все они совпадают с симптомами обычной простуды, гриппа или пневмонии. Все это мы умеем лечить. Если только пациент не слишком молод, или не слишком стар, или не ослаблен предшествовавшей болезнью, антибиотики действуют безотказно. Но не на эту штуку. Течение болезни может быть быстрым или медленным. Похоже, это не имеет значения. Ничего не помогает. Кто-то крупно ошибся. А теперь они пытаются это скрыть.

Ник с сомнением посмотрел на доктора, не уверенный в том, что правильно угадал его слова, и подумал о том, не бредит ли Сомс.

– Звучит немного как бред параноика, правда? – спросил Сомс, глядя на него с усталой улыбкой. – Я всегда боялся случаев паранойи у молодых. Все эти мысли о том, что кто-то подслушивает их телефонные разговоры… идет за ними по улицам… устраивает компьютерную слежку… а теперь я понимаю, что они были правы, а я не прав. Жизнь – прекрасная штука, Ник, но я нахожу, что возраст взимает слишком большую дань с лелеемых нами предрассудков.

«Что вы хотите этим сказать?» – написал Ник.

– Ни один телефон в Шойо не работает, – сказал Сомс. Ник не мог понять, то ли это был ответ на его вопрос, то ли доктор переключился на какую-то новую мысль.

Доктор посмотрел на озадаченное лицо Ника, и, похоже, решил, что глухонемой ему просто не поверил.

– Истинная правда, – сказал он. – Если набрать номер абонента за пределами этого городка, услышишь записанное на пленку сообщение. Кроме того, оба выезда из Шойо по главному шоссе перегорожены барьерами, на которых написано РЕМОНТ ДОРОГИ. Но там не идет никакого ремонта. Одни барьеры. Я был там. Наверное, можно отодвинуть эти барьеры, но что-то этим утром через заставу проезжает слишком мало машин. И большинство из них – это армейские грузовики и джипы.

«А другие дороги?» – написал Ник.

– Шоссе N63 было взорвано для того, чтобы заменить водопроводную трубу, – сказал Сомс. – В восточной части города, похоже, произошла серьезная катастрофа. Две машины посреди дороги, и объехать их невозможно. Выставлены предупредительные знаки, но ни следа полицейских или работников ремонтной службы.

Он сделал паузу, достал платок и высморкался.

– По словам Джо Рекмена, который живет неподалеку, работа у водопроводчиков продвигается очень медленно. Я был у Рекмена около двух часов назад и осматривал его маленького сына, который находится в очень тяжелом состоянии. Джо считает, что люди, занятые заменой трубы, на самом деле солдаты, хотя они и одеты в форму дорожных рабочих.

«Почему он так думает?» – написал Ник.

Вставая, Сомс сказал:

– Рабочие редко отдают друг другу честь.

Ник поднялся вслед за ним.

– Обходные пути? – нацарапал он.

– Возможно, – кивнул Сомс. – Но я доктор, а не герой. Джо говорит, он видел винтовки в кабине грузовика дорожной службы. Карабины армейского образца. И если кто-то попытается уйти из Шойо обходными путями и его заметят, то кто знает… да и потом, что нас ждет за пределами Шойо? Повторяю: кто-то совершил ошибку. И теперь они пытаются это скрыть. Безумие. Разумеется, известия обо всем этом скоро распространятся, и много времени на это не потребуется. Сколько людей умрет за это время?

Ник испуганно посмотрел на доктора Сомса, направившегося к своей машине.

– А ты, Ник? – спросил Сомс, медленно залезая внутрь. – Как ты себя чувствуешь? Простуда? Чихаешь? Кашляешь?

Ник покачал головой.

– Попытаешься уйти из города?

Ник снова покачал головой и написал: «Эти люди заперты в камерах. Я не могу их так оставить. Винсент Хоган болен, но двое других, похоже, в норме. Я отнесу им завтрак и пойду проведаю миссис Бейкер».

– Ты умный мальчик, – сказал Сомс. – Это редко встречается. А человек, который обладает в наш век упадка чувством ответственности, встречается еще реже. Мистер Брейсмен; методистский священник, тоже говорил, что зайдет к миссис Бейкер. Боюсь, ему сегодня придется посетить не один дом. Ты позаботишься об этих троих, хорошо?