Текст книги "Противостояние. Армагеддон"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 55 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

20

Стью Редман был напуган.

Он смотрел в зарешеченное окно своего нового жилища в Стовингтоне, штат Вермонт. Перед ним открылся вид на небольшой городок далеко внизу; миниатюрные указатели бензозаправки, нечто вроде мельницы, главная улица, река, застава и, за пределами заставы, гранитная задница Зеленых гор.

Он был напуган, так как его новое жилище скорее походило на тюремную камеру, а не на больничную палату. Он был напуган, потому что Деннинджер исчез. Он не видел Деннинджера с тех пор, как весь этот сумасшедший цирк переехал из Атланты сюда. Дитц исчез вместе с ним. Стью подумал, что Деннинджер и Дитц больны, а возможно, уже и мертвы.

Кто-то сбежал. А может быть, болезнь, которую принес в Арнетт Чарльз Д.Кэмпион, оказалась значительно более заразной, чем кто бы то ни было мог предположить. Так или иначе, центр в Атланте был расформирован, и Стью подумал о том, что те, кто в нем работал, теперь имеют возможность изучить на себе действие той штуки, которую они называли А-Прайм или супергриппом.

Ему все еще делали анализы, но как-то бессистемно. Расписание не соблюдалось. Результаты заносились на бланки, и у Стью было подозрение, что после беглого просмотра их отправляют в ближайшую мусорную корзину.

Но не в этом заключалось самое худшее. Самым худшим было оружие. Вместе с медсестрами, приходившими взять у него анализ крови, слюну или мочу, каждый раз появлялся солдат в белом скафандре с оружием в руках. У Стью не было никакого сомнения, что если он станет вести себя здесь так, как с Дитцем, то оружие непременно будет пущено в ход.

Каждый вечер он внимательно смотрел шестичасовые новости. Люди, совершившие попытку государственного переворота в Индии, были объявлены иностранными шпионами и расстреляны. Полиция все еще разыскивала виновников вчерашнего взрыва электростанции в Ларами, штат Вайоминг. Верховный Суд принял решение шестью голосами против трех, что открытые гомосексуалисты не могут быть уволены с гражданской службы. Сегодня впервые просочилась информация и кое о чем другом.

Официальные представители Комитета по атомной энергетике из Миллер Каунти, штат Арканзас, отрицали возможность утечки топлива из ядерного реактора. На атомной электростанции в небольшом городке Фуке, примерно в тридцати милях от границы Техаса, произошли незначительные неполадки в системе охлаждения, которые не дают никаких поводов для беспокойства. Армейские подразделения размещены в этом районе исключительно в целях предосторожности. Стью удивился, какие меры предосторожности сможет предпринять армия в том случае, если реактор в Фуке действительно даст течь. Он подумал, что, возможно, армия находится в юго-восточном Арканзасе по совсем другой причине. Фуке расположен не так далеко от Арнетта.

Еще в одном сообщении говорилось о том, что эпидемия гриппа на Восточном Побережье находится на самом раннем этапе развития. Штамм русского происхождения, беспокоится не стоит, разве что очень старым и очень молодым. В холле Бруклинского госпиталя брали интервью у какого-то усталого доктора. Он призывал зрителей принимать антибиотики. Вновь показали ведущего в студии, который сказал:

– Поступило несколько сообщений о летальных исходах в Нью-Йорке в результате недавней эпидемии гриппа, но во многих смертельных случаях сыграли роль такие сопутствующие факторы, как промышленное загрязнение и даже, возможно, вирус СПИДа. Правительственные официальные лица подчеркивают, что это – так называемый «русский» грипп, а не более опасная свинка. Доктора советуют соблюдать постельный режим, отдыхать, пить побольше жидкости и принимать аспирин, чтобы сбить температуру.

Ведущий успокоительно улыбнулся… за пределами кадра кто-то чихнул.

Солнце подошло к горизонту, и небо стало золотым. Хуже всего были ночи. Его перевезли в незнакомую ему часть страны, и по ночам она казалась ему более чужой. У него не осталось друзей – насколько он знал, все те люди, которые вместе с ним летели на самолете из Брейнтри в Атланту, уже умерли. Он был окружен роботами, которые брали у него кровь на анализ под дулом пистолета. Он боялся за свою жизнь, хотя по-прежнему чувствовал себя хорошо и начал верить в то, что уже не заразиться Этим.

Он глубоко задумался над тем, нельзя ли убежать отсюда.

21

Придя двадцать четвертого июня на работу, Крейтон застал Старки уставившимся на мониторы. Руки его были убраны за спину, и Крейтон заметил на правой блеск вест-пойнтовского перстня и почувствовал прилив жалости. Старки сидел на таблетках в течение десяти дней, и скоро ножка у стула должна была подломиться. Но, – подумал Крейтон, – если он прав в своих подозрениях насчет телефонного звонка, то это уже произошло.

– Лен, – сказал Старки таким тоном, будто был удивлен его проявлению.

– Хорошо, что ты зашел.

Крейтон слегка улыбнулся.

– Знаешь, кто звонил?

– Так это был действительно он?

– Да, сам президент. Меня уволили, Лен. Конечно, я знал, что это может случиться. Но все равно это неприятно. Чертовски неприятно. Неприятно услышать это из уст ухмыляющегося мешка с дерьмом.

Лен Крейтон кивнул.

– Ну, – сказал Старки, – ничего не поделаешь. Ты теперь исполняешь обязанности. Он хочет, чтобы ты немедленно прибыл в Вашингтон. Он вызовет тебя на ковер и до крови искусает тебе задницу, но ты будешь просто стоять там, поддакивать и принимать все как должное. Мы сделали все, что могли. Этого достаточно. Я убежден, что этого достаточно.

– Эта страна должна встать перед тобой на колени.

– Руль жег мне руки, но я… я держал его, пока мог, Лен. Я держал его. – Он говорил это со спокойной яростью, но глаза его вновь обратились к монитору, и на секунду его рот дернулся.

– Ты очень помог мне.

– Да, кое-что мы все-таки сумели сделать.

– Теперь слушай. Самое важное. Тебе надо связаться с Джеком Кливлендом. Он знает, кто у нас есть за двумя занавесами – железным и бамбуковым. Он знает, как вступить с ними в контакт, и не будет медлить. Он поймет, что надо действовать быстро.

– Не понимаю. Билли.

– Мы должны предполагать худшее. Эта штука вышла из-под контроля. Она появилась в Орегоне, Небраске, Луизиане, Флориде. Поступила предварительная информация из Мексики и Чили. Потеряв Атланту, мы потеряли трех человек, способных разрешить эту проблему. С мистером Стюартом «Принцем» Редманом мы зашли в полный тупик. Тебе известно о том, что ему впрыснули вирус Блу? Он думал, что это успокоительное. Вирус был уничтожен у него в крови, и никто теперь не может ничего понять. Будь у нас шесть недель, возможно, мы смогли бы совершить чудо. Но у нас их нет. Легенда о гриппе прекрасна, но необходимо – абсолютно необходимо, – чтобы противнику никогда не пришло в голову, что у истоков этой ситуации стоит Америка. Иначе у них могут возникнуть подозрения.

– У Кливленда есть от восьми до двадцати мужчин и женщин в СССР и от пяти до десяти в каждой из стран восточного блока. Даже мне известно, сколько их у него в Красном Китае. – Губы Старки снова задрожали. – Когда ты встретишься сегодня с Кливлендом, просто скажи ему, что Римпал. Не забудешь?

– Нет, – сказал Лен. Губы его похолодели. – Но уверен ли ты, что они действительно сделают это? Эти мужчины и женщины?

– Они получили ампулы неделю назад. Они считают, что там находятся радиоактивные вещества, местоположение которых будет фиксироваться с космических спутников. Больше им знать не следует, не так ли, Лен?

– Да, Билли.

– И если положение дел изменится от плохого к худшему, никто никогда не поймет, в чем дело. Мы уверены, что сведения о Проекте Блу не просочились на другую сторону до самого конца. Новый вирус, мутация… наши противники могут подозревать, но времени у них будет не так много.

– Да.

Старки вновь смотрел на мониторы.

– Моя дочь несколько лет назад подарила мне книгу стихотворений человека по имени Йитс. Она сказала, что каждый военный должен читать Йитса. Думаю, это была шутка. Ты когда-нибудь слышал о таком, Лен?

– По-моему, да, – сказал Крейтон, рассмотрев и отвергнув мысль о том, чтобы сказать Старки, что правильно произносить надо Йейтс.

– Я прочитал каждую строчку, – сказал Старки, уставившись в вечную тишину кафетерия. – В основном потому, что она была уверена, будто я не прочту. Понял я не слишком много – такое чувство, что чудак был немного того, – но прочитал все. Забавная поэзия. Не всегда есть рифмы. Но было в книжке одно стихотворение, которое крепко засело у меня в голове. Словно этот человек описал все то, чему я посветил свою жизнь. Он сказал, что вещи отпадают. Что центр их уже не держит. Я думаю, что имел в виду, что вещи изнашиваются. Йитс знал, что со временем вещи станут изнашиваться по краям.

– Да, сэр, – спокойно сказал Крейтон.

– Когда я впервые прочитал конец этих стихов, у меня пошли по коже мурашки. И так повторяется каждый раз, когда я его перечитываю. Этот кусок я помню наизусть. «Что за косматый зверь, чей час наконец пришел, плетется в Вифлеем, чтобы родиться там?»

Крейтон стоял в молчании. Ему нечего было сказать.

– Зверь вышел на дорогу, – сказал Старки, обернувшись.

Он плакал и улыбался одновременно.

– Он идет своим путем, и он гораздо опаснее, чем этот парень Йитс мог предположить. Вещи отпадают. Мы должны постараться удержаться их так долго, насколько это возможно.

– Да, сэр, – сказал Крейтон и впервые почувствовал, что слезы наворачиваются ему на глаза. – Да, Билли.

Старки протянул руку, и Крейтон сжал ее. Рука была старой и холодной. Слезы переполняли уголки глаз Старки и стекали по его тщательно выбритым щекам.

– У меня к тебе есть одно дело, – сказал Старки.

– Да, сэр.

Старки снял с правой руки свой вест-пойнтовский перстень, а с левой – обручальное кольцо.

– Это для Синди, – сказал он. – Для моей дочери. Передай их ей.

– Передам.

Старки пошел к двери.

– Билли? – сказал Крейтон ему вслед.

Старки обернулся.

Крейтон стоял по стойке смирно, и слезы все еще текли у него по щекам. Он отдал честь.

Старки возвратил приветствие и вышел за дверь.

Сработал сигнал тревоги. Старки представил себе, как Лен Крейтон наблюдает за ним по многочисленным мониторам. Герметичность была нарушена, и компьютеры переключили лифты в обычный режим.

Спустившись на нижний этаж. Старки, стараясь не смотреть по сторонам, пошел по коридору в направлении кафетерия. Двери кафетерия оказались открытыми. Он медленно подошел к тому месту, где сидел Фрэнк Д.Брюс, уткнувшись лицом в миску супа. Несколько мгновений он неподвижно смотрел на него. Потом он потянул его вверх за волосы. Миска с застывшим супом прилипла к лицу, и ее пришлось отдирать. Большая часть супа, напоминающего теперь рыхлое желе, осталось на лице у Фрэнка Д.Брюса. Старки достал из кармана платок и постарался привести лицо в порядок. Глаза Фрэнка Д.Брюса были залеплены супом, но их Старки вытереть не решился. Он боялся, что они могут открыться. Меньше всего на свете ему хотелось бы с ними встретиться.

Он прикрыл лицо Фрэнка Д.Брюса платком. Потом он повернулся и вышел из кафетерия четкой, медленной походкой, как на параде.

На полпути к лифту он вынул из кобуры пистолет и вставил дуло себе в рот. Звук выстрела был приглушенным и совсем не драматичным. Никто из лежавших вокруг людей не обратил ни малейшего внимания. Очистители воздуха быстро позаботились о маленьком облачке дыма. В кафетерии платок слетел с лица Фрэнка Д.Брюса и медленно опустился на пол. Фрэнку Д.Брюсу, похоже, было все равно, но Лен Крейтон все чаще и чаще стал смотреть на монитор и размышлять о том, какого черта Билли не вытер суп с бровей бедняги, раз уж взялся за это дело. Скоро, очень скоро, ему предстояло встретиться лицом к лицу с президентом Соединенных Штатов, но суп, застывший на бровях у Фрэнка Д.Брюса, беспокоил его больше. Куда больше.

22

Чернокожий Рэнделл Флегг шагал на юг шоссе N51, прислушиваясь к ночным звукам, обступившим эту узкую дорогу, которая рано или поздно должна была вывести его из Айдахо в Неваду. Из Невады он может отправиться куда угодно. Это была его страна, и никто не знал и не любил ее больше, чем он. Он знал, что за час до восхода солнца он был где-то между Грасмером и Ридлом, к Западу от Твин Фоле, но все еще к северу от резервации Дак Вэли, расположенной на территории двух штатов.

Если вдали показывались огни приближающейся машины, он сходил с обочины в высокую траву, во владения ночных жуков… и машина проезжала мимо, и водитель, возможно, чувствовал легкий озноб, словно он попал в воздушную яму, а его спящие жена и дети тревожно ворочались во сне, словно всем им одновременно приснился один и тот же кошмар.

Он шел дальше, на юг по N51, и стоптанные каблуки его остроносых ковбойских ботинок цокали по покрытию – высокий человек неопределенного возраста в вылинявших, дырявых джинсах и грубом пиджаке. Его карманы были набиты до отказа разного рода сомнительной литературой. Темы были самыми разнообразными: опасность от ядерных электростанций, роль международной еврейской мафии в свержении дружественных правительств, совместная контрабанда кокаина, осуществляемая ЦРУ и контрас, фермерские профсоюзы. Свидетели Иеговы (Если ты можешь ответить «да» на все эти десять вопросов, то ты СПАСЕН! ), чернокожие за равенство армии, устав ку-клукс-клана. Все это было распихано у него по карманам. На груди слева и справа на его пиджаке было две больших пуговицы. На правой было изображено улыбающееся желтое лицо, а на левой – свинья в полицейской шапочке. Пониже была надпись, выполненная красными буквами, по которым стекали капли крови: «Как вам нравится свинина?»

Лицо, а, возможно, и сердце его были исполнены зловещей веселости. Это было лицо, излучающее ужасное притягательное тепло, лицо, при виде которого усталые официантки в дорожных столовых вдребезги разбивали стаканы, лицо, при виде которого маленькие дети врезались на своих трехколесных велосипедах в дощатые заборы, а потом, рыдая, бежали к свои мамам с острыми щепками, торчащими из коленей.

Вскоре он остановится на привал и проспит весь день, проснувшись с наступлением вечера. Пока его ужин будет готовиться на небольшом бездымном примусе, он будет читать – неважно, что. Возможно, слова из какого-нибудь романа, а возможно – «Майн Кампф», комиксы или газетку общества «Сыны Патриотов».

После ужина он вновь отправился в путь, наблюдая, обоняя и слушая, как климат становится более засушливым, уничтожая все, вплоть до полыни и перекати-поля, глядя на то, как горы начинают вылезать из земли, словно шипы динозавра. Он был тромбом в поисках места, где бы застрять, осколком кости, стремящимся пронзить нежный орган, одинокой обезумевшей клеткой, подыскивающей себе дружка – они будут вместе вести домашнее хозяйство и выстроят для себя небольшую, но уютную злокачественную опухоль.

Он продолжал свой путь, размахивая руками. Его знали, очень хорошо знали на тех потайных дорогах, по которым путешествуют бедняки и безумцы, профессиональные революционеры и те, кто так хорошо научился ненавидеть, что их ненависть также ясно видна на их лице, как заячья губа, и кто отвергаем всеми, кроме таких же, как они, людей, которые приглашают их в дешевые комнаты, увешанные лозунгами и плакатами, в подвалы, в которых храниться взрывчатка, в задние комнаты, где разрабатываются безумные планы: убить министра, похитить ребенка прибывающего высокопоставленного лица или с гранатами и автоматами ворваться на заседание правления «Стандарт Ойл» и начать убивать во имя народа. Его знали там, но даже самые безумные из них были вынуждены смотреть на его темное, усмехающееся лицо только искоса.

В Маунтин Сити его будет ждать человек по имени Кристофер Брейдентон, который позаботиться о том, чтобы добыть ему «чистую» машину и «чистые» документы. Кристофер Брейдентон был одним из кондукторов в той подземной транспортной системе, которой пользуются беглецы. Он знал Рэнделла Флегга под именем Ричарда Фрая. Полдюжины разных организаций заботились о том, чтобы у Брейдентона не переводились деньги. Он был поэтом, который иногда преподавал в Свободном Университете или путешествовал в западные штаты – Уту, Неваду, Аризону, удивляя школьников и школьниц (он надеялся) новостью о том, что поэзия до сих пор существует, хоть и вдохновенная наркотиками – в этом нет сомнения, но все же не лишенная своеобразной отвратительной живучести.

Темный человек шел и улыбался. Брейдентон был лишь одним звеном цепи, а ведь их были тысячи трубочек, по которым двигались сумасшедшие со своими книжками и бомбами. Трубочки соединялись между собой, дорожные указатели были закамуфлированы, но понятны для посвященного.

В Нью-Йорке его знали как Роберта Фрэнка. Его утверждение, что он – чернокожий, никогда не подвергалось сомнению несмотря на то, что кожа его была довольно светлой. В компании с чернокожим ветераном Вьетнама – у него была более чем достаточная причина для ненависти после того, как он потерял левую ногу – они прикончили шесть полицейских в Нью-Йорке и Нью-Джерси.

В Джорджии он был Рэмзеем Форестом, отдаленным потомком Натана Бедфорда Фореста. В своем белом воплощении он участвовал в двух изнасилованиях, кастрации и поджоге жалкого негритянского городишки. Но это было очень давно, в начале шестидесятых, во время первой вспышки борьбы за гражданские права. Иногда ему казалось, что он был рожден во время этого раздора.

Из предшествующего периода своей жизни он почти ничего не мог вспомнить кроме того, что родиной его была Небраска и что когда-то он ходил в среднюю школу в компании с рыжеволосым и кривоногим мальчишкой по имени Чарльз Старкуевер. Он припоминал марши гражданских прав в 1960 году. Лучше он помнил 1961 – драки, ночные рейды, церкви, которые взрывались так, словно внутри них произошло настолько большое чудо, что они не могли его в себя вместить. Он вспомнил, как перебрался в Новый Орлеан и встретил там умственно отсталого молодого человека, продающего брошюрки, в которых содержался призыв к Америке оставить Кубу в покое. Он взял у него несколько брошюр, и штуки две из них до сих пор лежали в одном из многочисленных его карманов. Он заседал в сотне разных Отечественных Комитетов. Он участвовал в демонстрациях в сотне разных университетских кампусов против одних и тех же двенадцати компаний. Когда сильные мира сего приходили на публичные выступления, он писал им записки с наиболее обескураживающими вопросами, но никогда не задавал их вслух, так как увидев его усмехающееся, горящее лицо, человек мог ощутить опасность и скрыться с эстрады. По той же причине он никогда не выступал на митингах, так как микрофоны взвыли бы, а электрические цепи вышли бы из строя. Но он писал речи для тех, кто выступал, и в нескольких случаях результатом этих речей стали восстания, перевернутые машины, студенческие забастовки и яростные демонстрации.

В начале семидесятых он познакомился с человеком по имени Дональд Дефриз и предложил ему заняться семьей Синков. Он помог составить план, в результате реализации которого была похищена наследница, и именно он предложил не просто выдать ее за выкуп, но и свести ее с ума. Через двадцать минут после того, как он ушел из маленького лос-анджелесского домика, где Дефриз оставался со своими дружками, туда нагрянула полиция. Они смогли лишь выяснить, что был кто-то еще, связанный с бандой, – может быть, важная фигура, может быть, шестерка, человек без возраста по прозвищу Ходячий Хлыщ или Бука.

Он широко шагал, пожирая километры. Два дня назад он был в Ларами, штат Вайоминг, где участвовал во взрыве электростанции. Сегодня он был на N51, между Грасмером и Ридлом, по пути в Маунтин Сити. Завтра он будет где-нибудь еще. И он почувствовал себя счастливее, чем когда бы то ни было, потому что…

Он остановился.

ПОТОМУ ЧТО ЧТО-ТО НАДВИГАЛОСЬ. Он чувствовал это, он почти ощущал аромат в ночном воздухе. Горячий запах копоти. Словно Бог задумал приготовить шашлык, а в роли мяса должна была выступать вся цивилизация. Угли уже готовы. Колоссальная вещь, великая вещь.

Близилось время его перевоплощения. Он собирался родиться вторично, собирался выдавиться из напряженного влагалища какого-то огромного, песочного цвета зверя, который уже сейчас корчился в родовых схватках, медленно двигая ногами, истекая родильной кровью и уставившись ослепительно пылающими глазами в пустоту.

Он был рожден, когда времена изменились, а теперь времена собирались измениться снова. Это чувствовалось в ветре, в ветре этого мягкого вечера в штате Айдахо.

Почти уже наступило время родиться вторично. Он знал это. А иначе почему бы он внезапно получил способность творить чудеса?

Он закрыл глаза, слегка подняв лицо навстречу темному небу, которое уже готово было принять восходящее солнце. Он сосредоточился. Улыбнулся. Пыльные, стоптанные каблуки его ботинок начали подниматься над дорогой. Дюйм. Два. Три. Улыбка превратилась в оскаленную ухмылку. Он поднялся уже на фут. В двух футах над дорогой он неподвижно повис, и ветер под ним нес облачка пыли.

Потом он почувствовал, что первые дюймы зари занялись на горизонте, и вновь снизился. Время еще не наступило.

Но скоро оно наступит.

Он снова пошел по дороге, усмехаясь и высматривая место, где он мог бы поспать в течение дня. Скоро оно наступит. Он знал это и был счастлив.