Текст книги "Люди десятого часа"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

2

Пирсон решил, что Дьюк нарочно выбрал таверну Галлахера – совершенно не типичное для Бостона идеальное местечко, где двое банковских служащих могли бы обсудить дела, дающие знакомым основание сомневаться в здравости их ума. Самая длинная стойка, которую Пирсон когда-либо видел не в кино, а наяву, огибала огромную танцевальную площадку, на которой три парочки задумчиво покачивались в такт исполняемой дуэтом Мэри Стюарт и Трэвис Тритт песенке «От этого тебе больно не будет».

Будь площадь бара поменьше, он был бы переполнен, но высокие стулья были так ловко расставлены вдоль этой немыслимо длинной беговой дорожки красного дерева, что создавалось ощущение уединения, словно в отдельных кабинках. Пирсону понравилось. Слишком легко было представить, как человек-летучая мышь (а то и парочка их) сидит на стуле (или на насесте) в соседней кабинке и внимательно прислушивается к их разговору.

«Разве не это называется мышлением осажденной крепости, старина? – подумал он. – Долго же ты до этого додумывался!»

Нет, решил он, пока что ему все равно. Он просто был благодарен, что не надо осматриваться по сторонам, пока они будут говорить… вернее, пока будет говорить Дьюк.

– Ну как, годится? – спросил Дьюк, и Пирсон удовлетворенно кивнул.

С виду вроде один бар, размышлял Пирсон, проходя вслед за Дьюком под внушительной табличкой «КУРИТЬ РАЗРЕШАЕТСЯ ТОЛЬКО В ЭТОМ КОНЦЕ», но на самом деле их два… так же, как в пятидесятые годы любая забегаловка на Юге делилась на две части: для белых и для черных. И теперь, как и тогда, четко видна разница. Посередине зала для некурящих стоял «сони» с экраном чуть ли не во всю стену; в никотиновом же гетто к стенке был привинчен болтами старенький зените с выразительной надписью: «ВЫ ИМЕЕТЕ ПОЛНОЕ ПРАВО ПОПРОСИТЬ В ДОЛГ, А МЫ ИМЕЕМ ПОЛНОЕ ПРАВО ПОСЛАТЬ ВАС НА …». Здесь и стойка была погрязнее – сначала Пирсон решил, что ему это показалось, но, присмотревшись, убедился, что фанера кое-где вздулась и сплошь покрыта кругами от стаканов. И, конечно, густой, горьковатый запах табачного дыма. Можно было поклясться, что он исходит от стула. Парень, читавший сводку новостей на стареньком закопченном экране, походил на умирающего от недоедания; он же на громадном экране для некурящих имел такой вид, будто только что пробежал стометровку за девять секунд и после этого десятый раз подтягивается на перекладине.

"Проходите на задние места в автобусе, – думал Пирсон, с обостренным любопытством рассматривая своих собратьев по десятому часу. – Ладно, нечего жаловаться; через десять лет курящих вообще никуда не будут пускать».

– Сигарету? – спросил Дьюк, словно читая его мысли.

Пирсон посмотрел на часы и принял подарок, прикурив от зажигалки Дьюка – подделки под «ронсон». Он глубоко затянулся, с наслаждением вдыхая дым и получая удовольствие даже от легкого головокружения. Конечно, это опасная привычка, даже смертельная; а как же иначе, если она так овладевает тобой? Просто мир так устроен, вот и все.

– А вы? – спросил он, заметив, что Дьюк прячет пачку в карман.

– Я могу потерпеть, – улыбнулся Дьюк. – Я же затянулся пару раз перед тем, как сесть в такси. И еще выкурил лишнюю за ленчем.

– Вы себя ограничиваете, да?

– Угу. Обычно я себе позволяю за ленчем одну, а сегодня вот принял две. Вы меня сильно напугали, знаете ли.

– Я и сам сильно испугался.

Подошел бармен, и Пирсон поразился, с какой ловкостью тот избегает струйки дыма, вьющейся от его сигареты.

"Не знаю, понимает ли он… но если бы я выпустил дым ему в лицо, спорю, он перепрыгнул бы через стойку и набил бы мне морду».

– Что желаете, джентльмены?

Дьюк заказал два пива «Сэм Адамс», не спрашивая Пирсона. Когда бармен отошел, Дьюк наклонился к Пирсону и сказал:

– Не наваливайтесь сразу. Сегодня не стоит напиваться. И даже быть на взводе.

Пирсон кивнул и бросил пятерку на стойку, когда бармен принес пиво. Он сделал большой глоток, потом затянулся сигаретой. Некоторые считают, что сигарета особенно вкусна после еды, но Пирсон с ними не был согласен: в глубине души он был уверен, что не яблоко вовлекло Еву в первородный грех, а пиво с сигаретой.

– Так чем вы пользовались? – спросил Дьюк. – Вшитой полоской? Гипнозом? Доброй старой американской силой воли? Судя по вашему виду, вшивали полоску.

Если Дьюк хотел рассмешить его, то это у него не получилось. Пирсон сегодня много думал о курении.

– Да, вшивал, – признался он. – Я носил ее года два после того, как родилась дочка. Я только посмотрел на нее в роддоме и решил бросить. Я считал сумасшествием выкуривать по сорок-пятьдесят сигарет в день, когда мне еще восемнадцать лет отвечать за это юное существо. – "В которое я немедленно влюбился», – хотел добавить он, но решил, что Дьюку и так понятно.

– Не говоря уже о том, как вы привязаны к жене.

– Не говоря уже о жене, – согласился Пирсон.

– Да еще куча братьев, невесток, сборщиков налогов, арендаторов и друзей дома.

Пирсон расхохотался и кивнул:

– Да, именно так.

– Но не так все легко, как кажется, да? Когда четыре часа утра и не можешь уснуть, все это благородство куда-то улетучивается.

Пирсон искривил губы:

– Или когда надо идти наверх и вкалывать на Гросбека, и Кифера, и Фаина, и всех прочих начальников. В первый раз, когда мне пришлось идти туда и воздерживаться от сигареты… ох, и тяжко было. – Но на какое-то время вы совсем бросили.

Пирсон взглянул на Дьюка, не очень удивившись, что тот и это знает, а потом кивнул:

– Примерно на шесть месяцев. Но про себя я никогда не бросал, если вы понимаете, что я имею в виду.

– Конечно, понимаю.

– Наконец я снова закурил. Это было в 1992 году, когда появились сообщения, что люди, которые продолжали курить с вшитой полоской, стали умирать от инфаркта. Вы помните это?

– Угу, – ответил Дьюк и хлопнул себя по лбу. – У меня вот здесь огромный файл историй о курильщиках, дорогой мой, в алфавитном порядке. Курение и прогрессивный паралич, курение и кровяное давление, курение и катаракты… вот так.

– Вот я и сделал выбор, – закончил Пирсон. По его лицу блуждала слабая, растерянная улыбка человека, который знает, что вел себя как идиот, что продолжает вести себя как идиот, но не знает, почему. – Я не мог ни бросить курить, ни удалить подоску. Вот я и …

– Перестал носить полоску! – разом выдохнули оба, а затем разразились таким хохотом, что бармен в зоне для некурящих укоризненно взглянул на них, нахмурился, а затем вновь уставился в телевизор.

– Жизнь – сплошное искушение, не правда ли? – спросил Дьюк, продолжая смеяться, и принялся рыться в кармане своего кремового пиджака. Он остановился, увидев, что Пирсон протягивает ему пачку «Мальборо» с одной выдвинутой сигаретой. Они опять обменялись взглядами – Дьюк удивленным, Пирсон понимающим, и снова дружно рассмеялись. Бармен опять посмотрел на них, на этот раз нахмурившись немного сильнее. Ни один из них не обратил на это внимания. Дьюк взял предложенную сигарету и закурил. Все это заняло не более десяти секунд, но обоим мужчинам этого было достаточно, чтобы стать друзьями.

– Я дымил, как паровоз, с пятнадцати лет и до женитьбы в 1991 году, – рассказывал Дьюк. – Матери это не нравилось, но она била довольна, что я хотя бы не курю травку и не торгую ею, как половина пацанов на нашей улице – я говорю о Роксбери-стрит, – так что она не сильно ко мне цеплялась. Мы с Венди провели медовый месяц на Гавайях, и в день возвращения она сделала мне подарок. – Дьюк глубоко затянулся и выпустил из ноздрей две струи дыма, похожие на инверсионный след истребителя. – Она нашла это в одном каталоге. У него было какое-то замысловатое название, но я забыл; я его называл просто «павловской дыбой». Но я страшно любил ее – и люблю сейчас, можете мне поверить, – поэтому старался изо всех сил. Впрочем, оказалось не так плохо, как я представлял. Вы знаете, о каком приспособлении я говорю?

– Разумеется, – ответил Пирсон. – Бибикалка. Заставляет вас подождать, когда вам хочется снова курить. Лизабет – моя жена – включала мне это, когда была беременна. Грохот такой, будто тачка с цементом падает с лесов.

Дьюк с улыбкой кивнул и, когда появился бармен, попросил снова наполнить стаканы. Потом повернулся к Пирсону и продолжил:

– Если не считать того, что я пользовался «павловской дыбой» вместо вшитой полоски, все остальное у меня было точно так же, как у вас. Я все сделал, чтобы пробиться туда, где машина играет в какую-то дерьмовую интерпретацию «Хора свободы», но привычка меня не отпустила. Убить ее труднее, чем змею с двумя сердцами. – Бармен принес полные стаканы. В этот раз заплатил Дьюк. Отхлебнув, он сказал: – Мне надо позвонить. Подождите минут пять.

– Ладно, – согласился Пирсон. Осмотревшись, он заметил, что бармен отступил в относительно безопасную зону для некурящих («К 2005 году профсоюзы добьются, чтобы здесь было два бармена, – подумал он, – для курящих и для некурящих») и повернулся к Дьюку. Теперь он понизил голос:

– По-моему, мы собирались поговорить о людях-летучих мышах.

Дьюк приподнял свои темно-каштановые брови и заметил:

– А мы о них и говорим.

Не успел Пирсон открыть рот, как Дьюк скрылся в туманных (хотя почти не задымленных) глубинах бара Галлахера, где висели телефоны-автоматы.

Его не было уже минут десять, и Пирсон начал было подумывать, не пойти ли ему поискать своего нового знакомого, как вдруг его внимание привлек экран телевизора: ведущий новостей сообщал, какой фурор произвел вице-президент США. Выступая в Национальной ассоциации образования, он предложил пересмотреть программу государственных субсидий детским садам и закрыть их везде, где возможно.

Включили видеосюжет, снятый в каком-то вашингтонском зале, и когда показали крупным планом вице-президента на трибуне, Пирсон обеими руками вцепился в край стула так, что пальцы вдавились в обивку. Ему вспомнилось то, что он слышал утром: "У них полно приятелей в верхах. Именно верхи их интересуют».

– Мы ничего не имеем против работающих матерей Америки, – говорило чудовище с головой летучей мыши, возвышаясь на трибуне с голубым вице-президентским гербом, – и против нуждающихся бедняков. Тем не менее мы считаем…

Рука опустилась Пирсону на плечо, и он закусил губу, чтобы не вскрикнуть. Обернувшись, он увидел Дьюка. Молодой человек явно изменился – глаза его сверкали, на лбу блестели мелкие капельки пота. Он выглядел так, словно только что выиграл крупный приз на скачках.

– Больше так не делайте, – попросил Пирсон, и Дьюк, уже было садившийся на стул, замер. – Я чуть инфаркт не получил.

Дьюк с удивлением взглянул на него, затем перевел взгляд на изображение в телевизоре. Он все понял.

– С этой сволочью еще как-то прожить можно, а как насчет президента? Он не…

– Не думаю, – сказал Дьюк. Но, подумав, добавил: – Пока, во всяком случае.

Пирсон наклонился к нему, чувствуя, как его губы опять странно немеют:

– Что значит «пока»? Что происходит, Дьюк? Кто они? Откуда взялись? Что они делают и чего хотят?

– Я вам расскажу то, что знаю, – ответил Дьюк, – но сначала хотел бы пригласить вас на небольшое собрание вечером. Около шести. Вас устроит?

– На эту тему?

– Разумеется.

Пирсон помялся:

– Хорошо. Но я должен позвонить Лизабет.

Дьюк встревожился:

– Ничего не говорите о…

– Конечно, нет. Я ей скажу, что Прекрасная Дама Без Капли Милосердия требует перепроверить ее опционы прежде, чем покажет их японцам. На это Лизабет купится: она знает Холдинг как облупленную и понимает, что та всех поставит на уши, чтобы угодить ее друзьям из Тихоокеанского региона. Годится?

– Да.

– Мне тоже, но немного некрасиво.

– Ничего нет некрасивого в том, чтобы держать твою жену подальше от летучих мышей. Я же тебя не в сауну приглашаю, брат.

– Надо полагать. Так что говори.

– Ладно. Наверное, лучше начать с того, как ты привык курить.

Из музыкального автомата, который несколько минут молчал, вдруг послышалась нудная аранжировка знаменитой песни Билли Рей Сайруса «Разбитое сердце саднит». Пирсон удивленно уставился на Дьюка Райнемана и открыл было рот, чтобы спросить, какое отношение имеет его курение к ценам на кофе в Сан-Диего. Но не произнес ни звука. Ни одного.

– Ты бросил… потом снова начал… но понимал, что если не будешь соблюдать осторожность, то через пару месяцев опять будешь тянуть по две пачки в день, – начал Дьюк.

– Так?

– Да, но я не вижу…

– Увидишь. – Дьюк достал платок и вытер лоб. Когда Дьюк вернулся, поговорив по телефону, Пирсону показалось, что он весь пылает от возбуждения. Да, но было и кое-что еще: он был страшно напуган.

– Просто поверь мне.

– Ладно.

– Как бы там ни было, ты приспособился. Можно это назвать «модус вивенди». Бросить ты не мог, но оказалось, что это еще не конец света: это вовсе не кокаин и не алкоголь, когда надо все время наращивать дозу. Курение – очень противная привычка, но есть масса промежуточных состояний между тремя пачками в день и полным отказом.

Пирсон уставился на Дьюка широко открытыми глазами, и тот улыбнулся:

– Я вовсе не читаю твои мысли, не думай. Просто мы знаем друг друга, так ведь?

– Видимо, да, – задумчиво произнес Пирсон.

– Я просто забыл, что мы оба Люди десятого часа.

– Кто-кто?

Пирсон прочел небольшую лекцию о Людях десятого часа и об их племенных жестах (мрачный взгляд при виде таблички «КУРИТЬ ЗАПРЕЩАЕТСЯ», обреченное пожатие плечами, когда некто облеченный властью требует: «Пожалуйста, бросьте сигарету, сэр»), племенных амулетах (жевательная резинка, леденцы, зубочистки и, разумеется, флакончики с аэрозольным дезодорантом) и племенных молитвах (наиболее распространенная «Со следующего года точно брошу»).

Дьюк восхищенно выслушал, а потом воскликнул:

– Боже милостивый, Брэндон! Ты открыл пропавшее колено Израилево! Все чокнутые пошли за верблюдом, нарисованным на пачке!

Пирсон расхохотался, заслужив еще один неодобрительный взгляд бармена.

– Во всяком случае, подходит, – продолжал Дьюк. – Позволь тебя спросить – ты куришь при ребенке?

– Боже упаси, нет! – воскликнул Пирсон.

– А при жене?

– Нет, никогда больше.

– Когда ты последний раз тянул в ресторане?

Пирсон подумал и не мог вспомнить. Теперь он садился в зале для некурящих даже тогда, когда был один, и воздерживался от сигареты, пока не доест, расплатится и выйдет. А дни, когда он курил между каждым блюдом, остались в далеком прошлом.

– Люди десятого часа, – зачарованно произнес Дьюк. – Слушай, мне нравится – нравится, что у нас есть имя. И мы действительно как племя. Это…

Он вдруг замолчал, посмотрев в окно. Мимо проходил полицейский, беседуя с красивой молодой женщиной. Она смотрела на него с восхищением и желанием, совершенно не замечая черных, оценивающих глаз и сверкающих треугольных зубов над своей головой.

– Боже, взгляни на это, – прошептал Пирсон.

– Да, – вздохнул Дьюк. – Это распространяется все больше. С каждым днем. – Он задумчиво рассматривал свой недопитый стакан. Потом встряхнулся, прогоняя мрачные мысли. – Кем бы мы ни были, – сказал он Пирсону, – мы единственные на всем проклятом свете, кто видит их.

– Кто, курящие? – недоверчиво спросил Пирсон. Конечно, надо было понять, что Дьюк к этому ведет, но все же…

– Нет, – терпеливо объяснил Дьюк. – По-настоящему курящие их не видят. Некурящие не видят тоже. – Он смерил Пирсона взглядом.

– Их видят только такие, как мы, Пирсон, – ни рыба ни мясо. Только Люди десятого часа вроде нас.

Когда через пятнадцать минут они вышли от Галлахера (Пирсон сначала позвонил жене, изложил свою выдумку и обещал быть дома к десяти), ливень перешел в мелкую морось, и Дьюк предложил пройтись пешком. Не весь путь до Кембриджа, куда они направлялись, но достаточно, чтобы Дьюк успел рассказать ему побольше. Улицы были пустынны, и они могли разговаривать, не оглядываясь поминутно через плечо.

– Это похоже на первый оргазм, – говорил Дьюк, когда они шли в тумане в сторону Чарлз-ривер. – Коль уже пошло, это становится частью твоей жизни. То же самое здесь. В какой-то день вещества у тебя в голове вступают в нужную реакцию, и ты начинаешь их видеть. Знаешь, я удивлялся, сколько людей буквально умирало от ужаса в этот момент. Очень много, я уверен.

Пирсон взглянул на кровавый отсвет фар движущихся машин на мокрой мостовой Бойлстон-стрит и вспомнил то ощущение ужаса от своей первой встречи:

– Они такие мерзкие. Такие отвратительные. И мясо у них движется вокруг черепа… это же не описать словами, правда?

Дьюк кивнул:

– Они действительно уродливейшие твари. Я увидел первого в метро, когда ехал домой в Милгон. Он стоял на платформе станции Парк-стрит. Хорошо, что я был в поезде и поехал дальше, потому что я закричал.

– И что случилось?

Улыбка Дьюка перешла в кислую гримасу:

– Люди посмотрели на меня, потом быстренько отвернулись. Знаешь, как к этому относятся в большом городе: на каждом углу стоит чокнутый и проповедует, как Иисус Христос любит тарелки фирмы «Таппер».

Пирсон кивнул. Он знал, как это выглядит в большом городе. Вернее, считал, что знает, – до сегодняшнего дня.

– Высокий рыжий парень, весь в веснушках, сел рядом со мной и взял меня за локоть так же, как я сегодня утром сделал с тобой. Его зовут Робби Дельрей. Он маляр. Сегодня ты его увидишь у Кейт.

– Кто такая Кейт?

– Специализированный книжный магазин в Кембридже. Фантастика. Мы там встречаемся раз или два в неделю. В основном хорошие люди. Увидишь. Как бы там ни было, Робби схватил меня за локоть и сказал: «Ты не спятил, я тоже это видел. Это действительно человек-летучая мышь». Так он, конечно, мог разглагольствовать и под действием хорошей дозы амфетамина… только я же видел это, и облегчение…

– Да, – произнес Пирсон, мысленно возвращаясь к сегодняшнему утру. Они пропустили бензовоз на Сторроу-драйв и перебежали всю в лужах улицу. Пирсон обратил внимание на нанесенную краскораспылителем, уже выцветшую надпись на обратной стороне скамейки у реки. «ЧУЖИЕ ВЫСАДИЛИСЬ – гласила она. – МЫ СЪЕЛИ ДВОИХ».

– Хорошо, что ты там был утром, – сказал Пирсон. – Мне повезло.

Дьюк кивнул:

– Да уж. Когда летучие мыши берутся за человека, это с концами – полиция потом находит кусочки в мусорном ящике после таких встреч. Ты об этом слышал?

Пирсон кивнул.

– И никто не замечает одну деталь, общую для всех жертв: они все ограничивались пятью-десятью сигаретами в день. На эту маленькую деталь не обращает внимания даже ФБР.

– Но зачем убивать нас? – спросил Пирсон. – Ведь если кто-то начнет бегать и кричать, что его босс марсианин, никто не станет мобилизовывать национальную гвардию – парня просто отправят в дурдом!

– Спустись на землю, приятель, – сказал Дьюк. – Ты же их видел.

– Они… звери?

– Ну да. Но это означает ставить телегу впереди лошади. Они вроде волков, Брэндон, невидимых волков, которые прогрызают себе путь в стаде овец. А теперь скажи, что хотят волки от овечек, кроме того, что те должны выражать бурную радость, когда их убивают?

– Они… что ты сказал? – Пирсон вдруг перешел на шепот. – Ты говоришь, они едят нас?

– Какую-то часть едят, – подтвердил Дьюк. – Так считал Робби Дельрей в день нашей встречи, и большинство из нас и теперь считает.

– Кого это «нас», Дьюк?

– Людей, к которым я тебя веду. Мы там будем не все, но на сей раз большинство. Что-то должно произойти. Что-то большое.

– Что?

Дьюк только покачал головой и предложил:

– Может, возьмем такси? Ты не устал?

Пирсон устал, но брать такси не хотел. Прогулка возбудила его… но не прогулка сама по себе. Он не думал, что сможет сказать это Дьюку – по крайней мере, сейчас, – но в этом ему виделась другая сторона… романтическая сторона. Будто он очутился на страницах дурацкой, но увлекательной приключенческой повести для детей; ему живо представились иллюстрации Н. С. Уайета. Он взглянул на нимбы из белого света, которые медленно растекались вокруг уличных фонарей, выстроившихся вдоль Сторроу-драйв, и словно улыбались. "Должно произойти что-то большое, – подумал он. – Агент Х-9 вернулся с хорошей новостью с нашей подземной базы… мы нашли яд для летучих мышей, который долго искали».

– Возбуждение проходит, поверь мне, – сухо заметил Дьюк.

Пирсон удивленно повернул голову.

– К тому времени, как второго твоего друга выловят в бухте без половины головы, ты поймешь, что Том Свифт не придет помогать тебе красить чертов забор.

– Том Сойер, – пробормотал Пирсон и стер с ресниц капли дождя. Он чувствовал, как щеки у него начинают гореть.

– Они съедают что-то, что вырабатывает наш мозг, так считает Робби. Может быть, какой-то фермент, может, особые электрические волны. Он говорит, это именно то, что позволяет нам – хотя бы некоторым из нас – видеть их; мы для них как помидоры в огороде – они нас берут с грядки, когда считают, что мы созрели.

– Я воспитан в твердой баптистской вере и не признаю всяких дурацких объяснений. По-моему, они высасывают души.

– Да? Ты шутишь или действительно так считаешь?

Дьюк, засмеявшись, пожал плечами и принял вызывающий вид:

– Дерьмо это все. Эти твари вошли в мою жизнь, когда я считал, что рай – это сказка, а ад здесь, на земле. Теперь у меня опять все перепуталось. Но это все ерунда. Важна только одна вещь, которую ты должен крепко зарубить на носу, – у них масса причин убивать нас. Во-первых, они боятся того, что мы делаем, – собираемся, организуемся, пытаемся остановить их…

Дьюк замолчал и задумался, мотая головой. Он походил на человека, который разговаривает сам с собой, все пытаясь найти ответ на вопрос, который уже много ночей не дает ему спать.

– Боятся? Не уверен, что это точное слово. Но стараются не рисковать, так будет правильнее. И еще одно не подлежит сомнению – им не нравится, что некоторые из нас могут их видеть. Чертовски не нравится. Как-то мы отловили одного, и это было все равно, что засадить джинна в бутылку. Мы…

– Отловили одного!

– Ну да, – сказал Дьюк и мрачно, безжалостно подмигнул. – Мы затащили его на одинокую дачу на шоссе ¦ 95 под Ньюберипортом. Нас было шестеро во главе с моим другом Робби. Мы спрятали его в сарае, и когда лошадиная доза наркотика, которую мы вкатили ему, вышла – а это произошло чертовски быстро, – попробовали допросить его, чтобы получить правильные ответы на те вопросы, что ты сейчас мне задал. Он был в наручниках и ножных кандалах, а сверху мы запеленали его нейлоновым тросом, как мумию. Знаешь, что мне сильнее всего запомнилось?

Пирсон покачал головой. Чувство, что он живет на страницах детской книжки, исчезло.

– Как оно пробудилось! – продолжал Дьюк. – Не было никаких промежуточных состояний. На одно мгновение оно еще отключилось, но секунду спустя в полном сознании уже уставилось на нас этими своими страшными глазами. Глазами летучей мыши. У них есть глаза – многие не знают этого факта. Разговоры, будто они слепые, – это чушь, которую распространяет какой-то их агент. Оно не разговаривало с нами. Ни слова не сказало. Думаю, оно понимало, что не выйдет из этого сарая, но никакого страха в нем не было. Только ненависть. Господи, какая ненависть была в этих глазах!

– Что произошло?

– Оно разорвало цепочку наручников, как папиросную бумагу. Кандалы оказались крепче – мы их приковали к полу, но нейлоновый корабельный трос… он перегрызал его всюду, куда мог достать зубами. Как крыса перекусывает бельевую веревку. Мы все стояли будто оглушенные. Даже Робби. Мы не верили своим глазам… а может, оно нас загипнотизировало. Знаешь, я долго над этим размышлял. Слава Богу, там был Лестер Олсон. Мы приехали в «форде»-фургоне, который угнали Робби и Мойра, и Лестер помешался на том, что машину будет видно с трассы. Он пошел проверить, а когда вернулся и увидел, что эта тварь уже совсем распуталась и не успела только освободить ноги, он выстрелил ей три раза в голову. Просто бах-бах-бах.

Дьюк задумчиво покачал головой.

– Убил ее, – сказал Пирсон. – Просто бах-бах-бах.

Голос его снова исходил откуда-то извне, как там, на площадке перед банком, и тут ему пришла в голову безумная, но убедительная мысль: никаких людей-летучих мышей нет. У них у всех групповая галлюцинация, вот и все, мало чем отличающаяся от тех, что возникают в кружке курильщиков опиума. Эта, характерная для Людей десятого часа, объяснялась дефицитом поступающего в мозг никотина. Люди, к которым вел его Дьюк, убили невинного человека под влиянием этого безумия, а может быть, и не одного. Точно убили бы, будь у них время. И если он сейчас не расстанется с этим чокнутым молодым банкиром, он тоже закончит тем, что втянется в это. Он уже видел двоих людей-летучих мышей… нет, троих, считая полицейского, даже четверых, считая вице-президента. Подумать только: вице-президент США…

Выражение лица Дьюка говорило Пирсону, что тот опять читает его мысли:

– Ты начинаешь размышлять, не спятили ли мы все, включая тебя, – сказал Дьюк. – Правильно?

– Конечно, – ответил Пирсон несколько резче, чем намеревался.

– Они исчезают, – сказал Дьюк. – Я видел, как тот, что был в сарае, исчез.

– Что?

– Сделался прозрачным, превратился в дым и исчез. Знаю, это звучит несуразно, но никакими словами я не смогу тебе объяснить, как было несуразно просто стоять там и наблюдать, как это происходит.

Сначала ты просто не можешь в это поверить, хотя это происходит на твоих глазах; кажется, что это сон или ты смотришь кино со всякими спецэффектами, вроде «Звездных войн». Потом начинаешь чувствовать запах – смесь пыли, мочи и жареного перца. Запах такой мощный, что начинает тошнить. Лестера вырвало на месте, а Джанет чихала еще с час. Обычно у нее это бывает только от полынной пыльцы или кошачьей шерсти. Я подошел к стулу, на котором оно сидело. Трос был на месте, и наручники, и одежда. Рубашка была застегнута. Я расстегнул «молнию» на брюках – осторожно, будто боялся, что оттуда выскочит его член и стукнет меня по носу, – но там были только трусы. Обыкновенные белые спортивные трусы. И все, но и этого достаточно, потому что и они оказались пусты. Вот что я тебе скажу, брат, – считай, ты не видал настоящей чертовщины, пока тебе не попадется одежда парня, совершенно целая, только парня в ней нет.

– Обратился в дым и исчез, – протянул Пирсон. – Господи помилуй.

– Угу. Под конец он был похож на вот это. – Дьюк показал на яркий нимб из капелек влаги вокруг фонаря.

– А что происходит с… – Пирсон запнулся, не зная, как точно сформулировать то, что он хотел спросить. – Их объявляют пропавшими без вести? Они… – Тут он понял, что ему нужно выяснить. – Дьюк, где настоящий Дуглас Кифер? И настоящая Сюзанна Холдинг?

Дьюк покачал головой:

– Не знаю. Но, пожалуй, ты утром видел настоящего Дугласа Кифера, Брэндон, и настоящую Сюзанну Холдинг. Мы полагаем, что голов, которые мы видим, на самом деле не существует, что наш мозг воспроизводит суть летучих мышей – их сердца и души – в таких образах.

– Духовная телепатия?

Дьюк усмехнулся:

– Ты умеешь подбирать слова, брат, – это именно так. Тебе надо поговорить с Лестером. В том, что касается летучих мышей, он чуть ли не поэт.

Имя прозвучало очень знакомо, и после некоторого размышления Пирсон понял, почему:

– Это пожилой дядя с роскошной седой шевелюрой? Похожий на стареющего миллионера из мыльной оперы?

Дьюк расхохотался:

– Да, это Лес.

Некоторое время они шли молча. Справа от них таинственно журчала река, а на противоположном берегу уже светились огни Кембриджа. Пирсон подумал, что раньше он никогда не замечал, чтобы Бостон выглядел так красиво.

– Люди-летучие мыши, может быть, приходят с пыльцой, которую ты вдыхаешь… – начал Пирсон, нащупывая подход.

– Н-да, некоторые разделяют теорию пыльцы, но я с ней не согласен. Погрому что подумай сам: кто-нибудь видел летучую мышь-уборщика или официантку? Они любят власть, и они внедряются во властные структуры. Ты когда-нибудь слышал, чтобы пыльца действовала только на богатых, Брэндон?

– Нет.

– И я нет.

– Те люди, к которым мы идем… они… – Пирсон слегка усмехнулся про себя, обнаружив, что ему трудно выговорить следующее слово. Это не совсем напоминало прежнее ощущение себя в стране детских книг, но в чем-то приближалась к этому. – Они бойцы сопротивления?

Дьюк подумал, потом одновременно кивнул и пожал плечами – восхитительный жест, говорящий сразу и «да», и «нет».

– Не совсем, – наконец сказал он, – но сегодня, может быть, станем.

Прежде чем Пирсон успел спросить, что тот имел в виду, Дьюк заметил пустое такси на противоположной стороне Сторроу-драйв и сошел на обочину, поднимая руку. Такси развернулось в недозволенном месте и подъехало к тротуару, чтобы подобрать их.

В такси они обсуждали проблемы бостонского спорта – умопомрачительных «Ред сокс», вечно проигрывавших «Пэтриотс», удручающих «Селтикс» – и не затрагивали тему летучих мышей, но когда вышли у отдельно стоящего дома на кембриджской стороне реки (вывеска с надписью «КНИЖНЫЙ МАГАЗИН КЕЙТ – ФАНТАСТИКА» изображала шипящую кошку с выгнутой спиной), Пирсон взял Дьюка Райнемана за руку и сказал:

– У меня еще несколько вопросов. Дьюк взглянул на часы:

– Некогда, Брэндон, мы слишком долго шли.

– Ладно, только два.

– Господи, ты как тот тип на телевидении в старом грязном плаще. Я не уверен, что смогу ответить, – я гораздо меньше знаю обо всем этом, чем ты думаешь.

– Когда это началось?

– Вот об этом я и говорю. Я не знаю, а тварь, которую мы поймали, ничего не собиралась нам рассказывать – даже не сообщила имя, звание и личный номер. Робби Дельрей, парень, о котором я тебе говорил, утверждает, что видел первого больше чем пять лет назад в мэрии. Он говорит, что с каждым годом их все больше. Их еще не много по сравнению с нами, но их количество нарастает… экспоненциально?.. так, наверное, будет правильно?

– Надеюсь, что нет, – сказал Пирсон. – Это пугающее слово.

– Какой у тебя второй вопрос, Брэндон? Поторопись.

– Как в других городах? Там больше летучих мышей? И людей, которые их видят? Ты что-нибудь слышал?

– Мы не знаем. Они, наверное, рассеяны по всему свету, но мы абсолютно уверены, что Америка – единственная страна в мире, где их может видеть немало людей.

– Почему?

– Потому что мы единственная страна, объявившая крестовый поход против сигарет… видимо, единственная страна, где люди верят – причем вполне искренне, – что если они будут есть правильную пишу, принимать витамины в правильном сочетании, думать в правильном направлении и подтирать задницу правильным сортом туалетной бумага, то они будут жить вечно и вечно сохранят половую потенцию. Когда речь идет о курении, ему всюду объявляется бой, и результатом стали уродливые мутанты. То есть мы.

– Люди десятого часа, – с улыбкой произнес Пирсон.

– Ага, Люди десятого часа. – Он взглянул поверх плеча Пирсона.