Текст книги "Маленький зеленый бог агонии"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Мистер Дженсен, сэр. Там, под стулом, на котором я сидел, лежит коробка. Возьмите ее, откройте и станьте возле меня. Пока что от вас требуется лишь это. Только…

Кэт МакДональд сорвалась. Это был срыв, который она, по сути, услышала в своей голове. Он звучал подобно тому, как Роджер Миллер щелкал пальцами во вступлении “Короля дороги”.

Она подошла к Райдауту и оттолкнула его в сторону плечом. Это было нетрудно. Он был выше, но она поворачивала и поднимала пациентов примерно пол жизни, и была сильнее.

– Открой глаза, Энди. Сейчас же открой их. Посмотри на меня.

Напуганный, Ньюсом сделал, как она велела. Мелисса и Дженсен (теперь уже с коробкой в руках) выглядели встревоженными. Одной из истин их рабочей жизни – как и рабочей жизни Кэт, по крайней мере, до сих пор – было то, что ты не приказываешь боссу. Босс приказывает тебе. И уж тем более ты не пугаешь его.

Но, спасибо, с нее уже было более чем достаточно. Через двадцать минут, возможно, она будет ползти за светом фар по залитым дорогам к местечку, похожему на олицетворение всех тараканьих ловушек мира, но это уже ничего не значило. Она просто не могла больше этого терпеть.

– Это чушь собачья, Энди, – сказала она. – Слышишь меня. Чушь собачья.

– Думаю, лучше бы тебе на этом остановиться, – сказал Ньюсом, начиная улыбаться – у него было несколько улыбок, и эта была не из хороших. – Если, конечно, хочешь сохранить работу. В Вермонте множество других медсестер, специализирующихся в болевой терапии.

Она, может, и остановилась бы на этом, не скажи Райдаут “ Пусть скажет, сэр”. Именно мягкость его тона побудила ее выйти из себя.

Она подалась вперед, к его кровати, и слова ручьем вырвались из нее.

– Последние шестнадцать месяцев – еще с тех пор, как ваша дыхательная система достаточно наладилась, чтобы заняться полноценной физиотерапией – я смотрела, как вы лежите в этой чертовой дорогой кровати и издеваетесь над своим телом. Меня тошнит от этого. Знаете, как вам повезло, что вы остались живы, тогда как все остальные в том самолете погибли? Какое это чудо, что ваш позвоночник не расколот, или что ваш череп не втиснулся вам в мозг, или что ваше тело не сгорело – даже не так, не спеклось, не спеклось как яблочко – с головы до ног? Вы бы прожили дня четыре, может быть недели две, в адской агонии. Но вместо этого вас беспрепятственно выкинуло. Вы не стали овощем. У вас нету паралича, хотя вы предпочитаете вести себя, как будто есть. Вы не станете прикладывать усилия. Вы ищете какой-то более легкий путь. Вы хотите выйти из этой ситуации с помощью денег. Если бы вы умерли и попали в ад, первым делом бы начали искать заставу.

Дженсен и Мелисса с ужасом таращились на нее. Нижняя челюсть Ньюсома повисла. Если с ним когда-либо и говорили в таком духе, то это было давным давно. Лишь Райдаут выглядел спокойным. Теперь он улыбался. Так, как улыбается отец своему капризному четырех-летнему чаду. Это сводило ее с ума.

– К настоящему времени вы могли бы уже ходить. Видит Бог, я пыталась сделать так, чтобы вы поняли это, и видит Бог, я говорила вам – вновь и вновь – о том, каким трудом можно поднять вас с кровати обратно на ноги. Доктор Дилавар в Сан-Франциско имел смелость сказать это вам – он был единственным – а вы отплатили ему за это, обозвав педиком.

– Он и был педиком, – раздражительно сказал Ньюсом. Его рубцеватые руки сжались в кулаки.

– Да, вы испытываете боль. Конечно, испытываете. Однако, с ней можно справиться. Я видела, как с ней справляются, и не однажды, а множество раз. Но не то, как справляется с ней ленивый богач, пытающийся заменить чувство того, что ему все обязаны на простой упорный труд и слезы, благодаря которым можно поправиться. Вы отказываетесь. Я и такое наблюдала, и знаю, что за этим следует. Стекаются лжезнахари и мошенники, втирающиеся в доверие, подобно пиявкам, стекающимся к человеку, забредшему с пораненной ногой в застойный пруд. Иногда, у этих лжезнахарей есть волшебные кремы. Иногда, волшебные таблетки. Эти целители приходят с выдуманными заявлениями о силе Божьей, прямо как у него. Зачастую, раны получают частичное облегчение. Почему бы и нет, когда половина всей боли в их голове, выработанная ленивым разумом, который только что и понимает, что для того, чтобы выздороветь придется терпеть боль.

Она повысила свой голос до дрожащего детского голоска и близко наклонилась к нему.

– Папочка, болль-нооо-ооо-оо! Но облегчение никогда долго не длиться, потому что мышцы не в тонусе, связки все еще вялые, а кости еще не достаточно уплотнились, чтобы приспособиться к весовой нагрузке. А когда ты дозвонишься этому парню, чтобы сообщить ему, что вернулась боль – если у тебя получится дозвониться – знаешь, что он скажет? Что в тебе было недостаточно веры. Если бы ты сейчас поработал мозгами так, как ты это делал со своими предприятиями и различными инвестициями, ты бы понял, что внизу в твоем горле не сидит никакой живой теннисный мячик. Ты, мать твою, слишком стар, чтобы верить в Санта Клауса, Энди.

Тоня уже успела войти в комнату, и теперь стояла около Мелиссы, уставившись на все это широкими глазами c еле свисающей тряпкой для посуды в одной руке.

– Ты уволена, – сказал Ньюсом, почти что радушно.

– Да. – сказала Кэт. – Конечно. Однако, должна сказать, что не чувствовала себя лучше уже почти как год.

– Не увольняйте ее, – сказал Райдаут. – Если уволите, я буду вынужден покинуть вас.

Глаза Ньюсома повернулись к священнику. Его брови сошлись в недоумении. Его руки, теперь, начали потирать бедра и ляжки, как и всякий раз, когда запаздывало его обезболивающие.

– Ей нужно кое-чему научиться, во имя всего святого. – Райдаут наклонился к Ньюсому с сомкнутыми за спиной руками. Он напоминал Кэт одну картину со школьным учителем из произведения Вашингтона Ирвинга, Икабодом Крейном. – Она уже высказалась. Могу высказаться и я?

Ньюсом все больше покрывался потом, но вновь улыбался.

– Задайте ей жару, Райдаут. Я, пожалуй, хочу это услышать.

Кэт обернулась к нему лицом. Эти темные, впалые глаза были чудовищными, но она встретила его взгляд.

– И я тоже.

Со все еще сомкнутыми за спиной руками, отдаленно просвечивающимся сквозь редкие волосы розоватым черепом, и продолговатым мрачным лицом, Райдаут оглядывал ее. Затем он сказал:

– Сами вы никогда не страдали, не так ли, мисс?

Кэт порывало уклониться от этого вопроса, или отвернуться, или и то и другое. Она подавила это желание.

– Я упала с дерева, когда мне было одиннадцать и сломала руку.

Тонкие губы Райдаута округлились и он присвистнул: одна глухая, почти что нестройная нота.

– Сломала руку в одиннадцать лет. Да уж, это, должно быть, было мучительно.

Она покраснела. Она почувствовала это и рассвирепела, но ничего не могла поделать с жаром.

– Можете принижать меня, сколько угодно. Я основывала сказанное на годах опыта работы с пациентами, испытывающими острые боли. Это медицинская точка зрения.

Теперь он скажет мне, что изгонял демонов, или же маленьких зеленых богов, или как там они называются, с тех пор, как я ходила в детском комбинезончике.

Но он не сказал этого.

– Я не сомневаюсь, – успокаивал он. – Так же, как не сомневаюсь в том, что вы отлично делаете свою работу. Я не сомневаюсь, что вы вдоволь навидались симулянтов и притворщиков. Вы знаете таких, как они. А я знаю таких, как вы, мисс, поскольку уже повидал множество раз. Они, как правило, не столь прелестны, как вы… – И наконец, тень акцента – прелестны выговаривает, как прэлестны. – …но их снисходительное отношение к боли, которой они никогда не испытывали сами, боли, которую они даже не могут вообразить, всегда одно и то же. Они работают в палатах, они работают с пациентами, которые пребывают в различной степени мучений, от мягкой до глубочайшей, жгучей агонии. И спустя некоторое время, все это начинает выглядеть для них либо преувеличенно, либо просто фальшиво, не так ли?

– Это вовсе не так, – сказала Кэт. Что происходило с ее голосом? Он вдруг ослабел.

– Нет? Когда вы сгибаете их ноги и они кричат на пятнадцати градусах – или даже на десяти – разве вы не думаете, сперва подсознательно, затем все более осознанно, что они валяют дурака? Отказываются прикладывать усилия? Возможно, даже давят на жалость? Когда вы заходите в комнату и их лица бледнеют, разве вы не думаете “О, неужели мне вновь придется справляться с этим ленивцем?” Разве вы – кто однажды упал с дерева и сломал руку, ради всего святого – не испытывали все большее отвращение, когда они умоляли вас уложить их обратно в кровать и дать им еще морфина или чего-либо другого?

– Это так несправедливо, – сказала Кэт… но ее голос прозвучал чуть громче шепота.

– Давным давно, когда вы только начинали свою работу, вы еще могли различить агонию, – сказал Райдаут. – Давным давно, вы бы поверили в то, что увидите уже через несколько минут, поскольку в сердце знали, что зловредный чужак-бог там, внутри. Я хочу, чтобы вы остались и я освежил вашу память… и чувство сострадания, что затерялось где-то по пути.

– Некоторые из моих пациентов и вправду нытики, – сказала Кэт, и вызывающе взглянула на Райдаута. – Полагаю, это прозвучит жестоко, но порой истина и есть жестока. Некоторые и вправду симулянты. Если вы не знаете об этом, вы слепы. Или глупы. Не думаю, что это так.

Он поклонился, будто она сделала ему комплимент, что, как она полагала, она и сделала, в своем роде.

– Конечно, я знаю. Но теперь, в глубине души, вы считаете, что все они симулянты. Вы стали закаленной, словно солдат, слишком долго проведший в бою. Мистер Ньюсом, к примеру, заражен, я бы даже сказал, захвачен. Внутри него сидит демон, настолько сильный, что стал богом, и я хочу, чтобы вы увидели его, когда он выйдет. Я думаю, он значительно поправит ваше положение дел. И бессомненно, он изменит ваши взгляды на боль. – Ньюсому: “Она может остаться, сэр?”

Ньюсом пораздумал.

– Если хотите того.

– А если я решу не оставаться? – бросила ему вызов Кэт.

Райдаут улыбнулся.

– Никто не будет вас здесь задерживать, Мисс Медсестра. Подобно всем божьим существам, ваша воля свободна. Я не попрошу других сдерживать ее и не стану сдерживать сам. Но я не думаю, что вы трус, просто черствая. Загрубелая.

– Вы мошенник, – сказала Кэт. Она была в ярости, на грани слез.

– Нет, – сказал Райдаут, вновь своим мягким голосом. – Когда мы покинем эту комнату – с вами или без вас – Мистер Ньюсом будет освобожден от агонии, которая его поедала. Боль все еще останется, но когда исчезнет агония, он сможет справляться с этой болью. Возможно, даже с вашей помощью, мисс, как только вы получите обязательный урок покорности. Вы все еще намерены уйти?

– Я останусь, – сказала она, а затем добавила: “Дайте-ка мне вашу коробку.”

– Но… – начал было Дженсен.

– Передайте коробку, – сказал Райдаут. – Пусть она всячески осмотрит ее. Но больше ни слова. Если вы хотите, чтобы я сделал это, время приступить.

Дженсен дал ей продолговатую черную коробку. Кэт открыла ее. Там, куда жена работяги, наверное, положила бы своему мужу сандвичи и маленький пластиковый контейнер с фруктами, она увидела пустую стеклянную бутылку с широким горлышком. Под изогнутой же крышкой, удерживающейся на проволочном зажиме для закрепления термоса, лежал аэрозольный баллончик. Больше там ничего не было. Кэт повернулась к Райдауту. Он кивнул. Она выняла баллончик и оторопело взглянула на этикетку.

– Перцовый баллончик?

– Перцовый баллончик, – подтвердил Райдаут. – Не знаю, легален ли он в Вермонте – осмелюсь предположить, что, вероятно, нет – но там, откуда я родом, они есть в каждом хозяйственном магазине. – Он повернулся к Тоне. – А вы..?

– Тоня Марсден. Я готовлю для Мистера Ньюсома.

– Очень приятно познакомиться, мэм. Мне нужно еще кое-что, прежде чем мы приступим. У вас есть бейсбольная бита? Или какая-нибудь дубина?

Тоня покачала головой. Ветер зашумел в очередном порыве; свет моргнул вновь и генератор буркнул в гараже за домом.

– А метла?

– О, да, сэр.

– Принесите ее, пожалуйста.

Тоня ушла. За исключением ветра стояла тишина. Кэт пыталась что-то сказать, но ничего не придумала. Капли чистого пота текли по узким щекам Ньюсома, которые также получили свои шрамы в катастрофе. Он все катился и катился в то время, как обломки “Гольфстрима” позади него пылали под дождем. Я не говорила, что он не страдает от боли, сказала она себе. Только то, что он может справиться с ней, если только соберет половину той воли, которую он показывал на протяжении всех лет, потраченных на строительство своей империи.

Но что если она ошибалась?

Все равно это не значит, что внутри него находится какой-то живой теннисный мяч, высасывающий его боль, словно вампиры кровь.

Нету никаких вампиров и никаких богов агонии…но когда ветер дует достаточно сильно, чтобы в большом доме содрогались стены, подобные мысли кажутся правдоподобными.

Тоня вернулась с метлой, выглядевшей, будто, кроме одной кучки мусора, сгребенной в совок, ей никогда ничего не подметали. У нее были ярко-синие нейлоновые щетинки. Ручка была из окрашенного дерева, около четырех футов в длину. Она нерешительно подняла ее.

– Это то, что надо?

– Думаю, подойдет, – сказал Райдаут, хотя Кэт думала, что он звучал не совсем уверенно. Ей пришел в голову тот факт, что Ньюсом, возможно, не единственный в этой комнате, кто в последнее время допускал просчеты. – Наверное, дайте-ка лучше ее нашей скептической медсестре. Не хочу вас обидеть, Миссис Марсден, но у тех, кто моложе быстрее рефлексы.

С абсолютно необиженным видом – более того, с видом облегчения – Тоня протянула метлу. Мелисса взяла ее и передала Кэт.

– И что мне с ней делать? – спросила Кэт. – Летать на ней?

Райдаут улыбнулся, ненадолго обнажив свои кривые, разъеденные, темные зубы.

– Когда придет время, вы поймете, если у вас в комнате когда-либо была летучая мышь или енот. Только запомните: сперва щеткой. Затем рукоятью.

– Чтобы его прикончить, я так полагаю. Затем вы положите его в склянку для образцов.

– Как скажете.

– Полагаю, чтобы поставить где-нибудь на полку с остальными вашими мертвыми богами.

Он улыбнулся без тени юмора.

– Передайте, пожалуйста, баллончик Мистеру Дженсену.

Кэт передала. Мелисса спросила:

– А что делать мне?

– Смотреть. И молиться, если знаете как. За меня, равно как и за Мистера Ньюсома. За то, чтобы мое сердце было сильным.

Кэт, которая уже предвидела наигранный сердечный приступ, промолчала. Она просто отошла от кровати, держа черенок метлы в обоих руках. Райдаут, с гримасой на лице, сел около Ньюсома. Его колени хрустнули так, словно выстрелил пистолет.

– Вы, Мистер Дженсен…

– Да?

– У вас будет время – он будет оглушен – но все равно, действуйте быстро. Так же быстро, как вы действовали на футбольном поле, хорошо?

– Хотите, чтобы я брызнул на него нервно-слезоточивым газом?

Райдаут вновь блеснул своей лаконичной улыбкой, но теперь на его бровях, равно как и на бровях его клиента, был пот.

– Это не нервно-слезоточивый газ – там, откуда я родом он как раз и запрещен – но идея такова, да. Теперь я бы, пожалуйста, попросил тишины.

– Подождите-ка. – Кэт поставила метлу возле кровати и запустила руки, сперва, в левый рукав Райдаута, а затем в правый. Она нашарила лишь гладкую хлопковую ткань и его костлявое тело.

– В моем рукаве нет ничего, Мисс Кэт. Я вам обещаю.

– Скорее, – сказал Ньюсом. – Мне плохо. Мне и так всегда плохо, но чертова ненастная погода все только ухудшает.

– Тихо, – сказал Райдаут. – Всем тихо.

Они затихли. Райдаут закрыл глаза. Его губы безмолвно шевелились. Двадцать секунд протикали на часах Кэт, затем тридцать. Ее руки были влажные от пота. Она, по одной, вытерла их об свитер, затем вновь взялась за черенок метлы. Мы здесь, словно люди, собравшиеся у смертного ложа, подумала она.

Снаружи, ветер завывал в водосточных трубах.

Райдаут сказал, “Ради Иисуса Христа молюсь я,” затем открыл глаза и ближе наклонился к Ньюсому.

– Боже, в этом человеке сидит зловещий чужак. Чужак, поедающий его кости и плоть. Помоги же мне изгнать его, подобно Сыну Твоему, изгнавшему демонов из одержимого человека Гадаринского. Помоги же мне поговорить с маленьким зеленым богом агонии внутри Эндрю Ньюсома твоим голосом повелевающим.

Он наклонился ближе. Он скрутил длинные пальцы своей опухшей от артрита руки у основания шеи Ньюсома, как будто хотел задушить его. Он наклонился еще ближе и воткнул в рот миллиардера первые два пальца другой своей руки. Он скрутил их и оттянул челюсть.

– Выходи, – сказал он. Он говорил повелительным тоном, но его голос был мягким. Вкрадчивым. Почти что упрашивающим. От него у Кэт на руках и спине прошлись по коже иголки. – Выходи во имя Иисуса. Выходи во имя всех святых и мучеников. Выходи во имя Господа, кто позволил тебе войти и теперь велит тебе выйти. Выходи на свет. Оставь свою трапезу и выходи.

Не происходило ничего. Он начал заново.

– Выходи во имя Иисуса. Выходи во имя всех святых и мучеников. – Его рука немного согнулась, и Ньюсом начал хрипло дышать. – Нет, не заходи глубже. Тебе не спрятаться, порождение тьмы. Выходи на свет. Иисус велит тебе. Все святые и мученики велят тебе. Господь велит тебе оставить трапезу и выйти.

Холодная рука схватила Кэт за плечо и она едва не закричала. Это была Мелисса. Ее глаза были огромными. Ее челюсть отвисла. Для слуха Кэт, шепот домработницы показался столь же жестким, как щетина на метле.

– Смотри.

Прямо над неплотно охватившей горло рукой Райдаута, в горле Ньюсома, словно некий зоб, появился бугорок. Он начал медленно двигаться в направлении рта. Кэт никогда еще в своей жизни не видела ничего подобного.

– Вот так, – почти что напевал Райдаут. С его лица струился пот; воротник его рубашки обмякнул и потемнел. – Выходи. Выходи на свет. Ты уже достаточно поживилось, порождение тьмы.

Ветер поднялся до крика. Дождь, уже наполовину замерзший, обстреливал окна, словно шрапнель. Свет заморгал и по дому пронесся скрип.

– Бог, который впустил тебя велит тебе выйти. Иисус велит тебе выйти. Все святые и мученики…

Он отпустил челюсть Ньюсома, отдернув свою руку, словно человек, дотронувшийся до чего-то раскаленного. Но челюсть Ньюсома осталась открытой. Более того, она начала расширяться, сперва, словно в приступе зевоты, затем в беззвучном вопле. Его глаза закатились вверх, а ноги затряслись. Его мочевой пузырь не выдержал и простыня в области его паха потемнела так же, как и воротник Райдаута.

– Прекратите, – сказала Кэт, бросаясь вперед. – У него приступ. Вы должны пре…

Дженсен потянул ее назад. Она повернулась к нему и увидела, что его, обычно, румяное лицо побледнело до цвета салфетки.

Тем временем, челюсть Ньюсома отвисла аж до грудной кости. Нижняя часть его лица исчезла в громадном зевке. Кэт услышала, как заскрипели височно-челюстные связки, подобно коленным связкам во время усердной физиотерапии: звук, похожий на несмазанные петли. Свет в комнате, мигая, загорался, тух, загорался, тух, затем вновь загорался.

– Выходи! – крикнул Райдаут. – Выходи!

В мраке за зубами Ньюсома, похожая на пузырь штуковина поднялась, словно вода в засоренной раковине. Она пульсировала. Раздался раскалывающийся, разрывающийся грохот и комнатное окно разлетелось вдребезги. Кофейные чашки полетели на пол и разбились. Внезапно в комнату к ним ворвалась ветка. Свет погас. Генератор запустился вновь. В этот раз с монотонным ревом, а не с бурчащим звуком. Когда свет зажегся вновь, Райдаут лежал на кровати вместе с Ньюсомом, с распластанными руками и уткнувшимся в мокрое пятно на простыне лицом. Из широко раскрытого рта Ньюсома что-то вытекало, его зубы оставляли следы на этом бесформенном теле, усеянном зелеными щетинистыми колючками.

Это не теннисный мяч, подумала Кэт. Больше похоже на такие мячики из тонких резиновых ниточек, которыми играются дети.

Тоня увидела это и, склонив голову, сомкнув на затылке руки, с локтями возле ушей убежала обратно в коридор.

Зеленая штуковина свалилась Ньюсому на грудь.

– Брызгай! – закричала Дженсену Кэт. – Брызгай, пока он не убежал!

Да. Тогда уж они положат его в склянку для образцов и плотно закрутят крышку. Очень плотно.

Глаза Дженсена были огромными и стеклянными. Он выглядел, словно лунатик. Ветер задувал в комнату. Он развевал его волосы. Со стены упала картина. Дженсен молниеносно вытянул руку с баллончиком перечного газа и нажал на пластиковую кнопку. Раздалось шипение, и затем он с криком вскочил на ноги. Он попытался развернутся, вероятно, убежать вслед за Тоней, но оступился и упал на колени. Хоть Кэт и была слишком ошарашенной, чтобы двигаться – чтобы даже пошевелить рукой – часть ее мозга, должно быть, еще работала, поскольку она знала, что произошло. Он держал баллончик не той стороной. Вместо того, чтобы обрызгать перечным газом штуковину, сочившуюся теперь сквозь волосы упавшего в обморок отца Райдаута, Дженсен обрызгал себя.

– Не подпускайте его ко мне! – заверещал Дженсен. Он стал слепо отползать от кровати. – Я ничего не вижу, не подпускайте его ко мне!

Налетел порыв ветра. Засохшие листья послетали с ворвавшейся из окна ветки и кружились по комнате. Зеленая штуковина свалилась на пол со складчатого и обгоревшего затылка Райдаута. Чувствуя себя, словно под водой, Кэт ударила по ней щетинистым концом метлы. Она промахнулась. Штуковина исчезла под кровать, не перекатываясь, а скользя.

Дженсен в ползке ударился головой о стену возле дверного проема.

– Где я? Я ничего не вижу!

Ньюсом сидел с растерянным видом.

– Что происходит? Что случилось?

Он столкнул с себя голову Райдаута. Священник бесхребетно сполз с кровати на пол.

Мелисса склонилась над ним.

– Не делай этого! – закричала Кэт, но был слишком поздно.

Она не знала была ли эта штуковина и вправду богом или просто какой-то причудливой пиявкой, но она быстро двигалась. Она выскочила из-под кровати, прокатилась по плечу Райдаута, залезла на руку Мелиссе и поползла по ней вверх. Мелисса пыталась стряхнуть ее, но не могла. Какое-то липкое вещество на этих маленьких щетинистых колючках, сказала часть мозга Кэт, которая не переставала работать, той части – намного большей – которая отказывалась. Как клей на лапках мухи.

Мелисса видела откуда пришла эта штука и даже в своей панике сообразила закрыть свой рот обеими руками. Штуковина пронеслась по ее шее, щеке, и обосновалась на ее левому глазу. Закричал ветер и Мелисса закричала вместе с ним. Это был крик женщины, утопающей в боли, которую невозможно описать по больничным меркам. Больничные мерки – от одного до десяти; агония Мелиссы переваливала за сто – агония человека, сваривающегося заживо. Она попятилась назад, пытаясь схватить штуковину на своем глазу. Теперь она пульсировала быстрее, и Кэт слышала тихий водянистый звук, пока эта штука продолжала кормиться. Это был плямкающий звук.

Ему все равно кого поедать, подумала она, так, словно это что-то значило. Кэт вдруг осознала, что идет навстречу кричащей, размахивающей руками женщине, и с интересом наблюдала за этим явлением.

– Замри! Мелисса, ЗАМРИ!

Мелисса не обращала внимания. Она продолжала двигаться назад. Она столкнулась с толстой ветвью, которая теперь гостила в комнате, и повалилась с ног. Кэт опустилась возле нее на одно колено и умело стукнула рукоятью метлы по лицу Мелиссы. По той штуке, что поедала ее глаз.

Раздался звук всплеска, и вдруг штуковина начала обессиленно соскальзывать по щеке домработницы, оставляя за собой влажный след из слизи. Она поползла по замусоренному листьями полу, намереваясь скрыться под веткой так же, как она скрылась под кроватью. Кэт вскочила на ноги и наступила на нее. Она почувствовала, как он расплескался под ее твердым кроссовком “Нью Бэлэнс”. Зеленое вещество изверглось в обоих направлениях, как будто она наступила на маленький шарик, заполненный слизью.

Кэт вновь опустилась, в этот раз на оба колена, и обхватила Мелиссу. По началу, Мелисса сопротивлялась и Кэт почувствовала, как кулак задел ее ухо. Затем Мелисса, тяжело дыша, унялась.

– Его больше нет? Кэт, его больше нет?

– Я чувствую себя лучше, – изумленно сказал Ньюсом позади них, в каком-то другом мире.

– Да, его больше нет. – сказала Кэт. Она вглядывалась в лицо Мелиссы. Глаз, на котором взгромоздилась та штука был воспаленным, но вообще выглядел в порядке. – Ты можешь видеть?

– Да, расплывчато, но уже проясняется. Кэт… боль… она прошла сквозь меня. Это был просто конец света.

– Нужно, чтобы кто-то промыл мне глаза! – завопел Дженсен. Он звучал негодующе.

– Сам промой себе глаза, – с весельем сказал Ньюсом. – У тебя же две здоровые ноги, разве не так? Думаю, и я смогу, как только Кэт вновь вернет их в рабочее состояние. Кто-нибудь, посмотрите что с Райдаутом. Кажется, парень, бедняга, мертв.

Мелисса глядела на Кэт, одним голубым и одним красным, истекающим слезами глазом.

– Боль… Кэт, ты просто не представляешь себе эту боль.

– Да, – сказала Кэт. – Я представляю, вообще-то. Теперь.

Она оставила Мелиссу сидеть около ветви и направилась к Райдауту. Она проверила пульс и не почувствовала ничего, ни даже колебания дикого сердца, все еще прилагающего все свои усилия. Боль Райдаута теперь, казалось, была позади.

Генератор вышел из строя.

– Вашу мать, – сказал Ньюсом, все еще с весельем в голосе. – Я заплатил семьдесят тысяч долларов за этот японский кусок дерьма.

– Мне нужно, чтобы кто-то промыл мне глаза! – заревел Дженсен. – Кэт!

Кэт открыла свой рот, чтобы ответить, но передумала. В только что наступившей темноте что-то заползло ей на руку.