Текст книги "Снайпер"

Автор книги: Стивен Хантер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Боб застонал – такое случалось с ним редко. Работы, казалось, был непочатый край. Голова буквально раскалывалась от боли. Он поднял глаза и не смог определить, что сейчас, день или ночь. Посмотрев на свои часы “Сейко” тропического образца, которые он купил за двенадцать долларов еще в 1971 году, Боб понял, что скоро наступит полночь. Он вздохнул и снова принялся за работу.

Патрон, время, расстояние и винтовка. Это были координаты его “компаса”, по которому он должен был определить место нахождения снайпера. Изучая документы и проверяя сотни мест, из которых можно было сделать выстрел, Боб чувствовал, что пока работает впустую. Ему приходилось начинать все сначала, детальнее прорабатывая все варианты и глубже вникая в подробности. Он пытался представить себе, как этот человек лежит на мешках с песком в маленькой темной комнате, расположенной в миле от цели, и спокойно наблюдает в оптический прицел за президентом Соединенных Штатов, который, ничего не подозревая, в этот момент с кем-то разговаривает, и вдруг… голова президента в одну секунду превращается в какую-то красную бесформенную тряпку, и от нее ярко-красным фейерверком разлетаются в разные стороны куски черепа, мозги, кровь… Если снайпер будет стрелять с расстояния мили, то потребуется несколько недель, чтобы найти эту комнату. А ведь они могут ее никогда не найти.

Он снова, и снова, и снова прорабатывал все возможные варианты решения, не спеша, спокойно и вдумчиво погружаясь в обстановку. Иногда он так увлекался какой-либо идеей, что с трудом заставлял себя вернуться назад. Где же решение? Можно ли его найти? Где все это искать? Он же не…

О-о!..

Склонившись над своими таблицами, Боб смотрел, как все вырисовывалось само собой, без его помощи, образуя цельную и стройную картину действий предполагаемого снайпера.

В этот момент Суэггер понял, как это все произойдет, как это должно произойти. Теперь он знал, где это все случится. Было уже далеко за полночь.

“Ну что ж, сволочи, хорошо, – думал он, – вы, наверное, считаете, что все будет так же, как и в 1972 году в Дананге, за тысячу четыреста ярдов от проволочного заграждения, когда снайперская группа “Альфа” спускалась по склону насыпи.

Нет, этого не будет.

Потому что на этот раз я уже буду готов”.

Глава 9

– Ники, Ники, – сказал Томми Монтойа, – мальчик мой, на тебя это так не похоже.

Монтойа был кубинцем, имевшим самое непосредственное отношение к разведке; выполняя задания для различных агентств и управлений, а порой и для индивидуальных заказчиков, он иногда по некоторым профессиональным вопросам сталкивался с Мемфисом. Монтойа считался одним из тех профессионалов, которые всегда работают на грани и которым их собственный ум зачастую идет во вред. Таких, как он, обычно в один прекрасный день находят либо в болоте Биг Мадди, либо в озере Поншартрен с чугунным грузом, привязанным проволокой к ноге, и с глубокой раной в грудной клетке, в которой уже плавают целые стаи мелких рыбешек. А пока Томми Монтойа лизал ракушку устрицы и улыбался. Раскрыв створки, он положил обе половинки на ладонь, и его толстый язык стал быстро орудовать в них, выуживая беззащитные тельца устриц. Он смаковал их подолгу во рту, растягивая удовольствие. Ник старался не смотреть на него. Господи, как вообще можно это есть? Он придерживался мнения, что если та пища, которую вы собираетесь есть, в момент приготовления не была красной от своей собственной крови, то ее ни за что нельзя брать в рот. Но у этого кубинца были свои привычки. К тому же он был для него полезен, потому что знал такие вещи, какие больше никто здесь не знал… например, кое-что в сфере бизнеса.

– Ники, – снова начал Томми, – значит, ты хочешь докопаться до источников… УБН имеет приоритетное право на получение таких высококлассных подслушивающих устройств, которыми ты интересуешься… э-э…

– Ну давай же, Томми, – нетерпеливо прервал его Ник, желая побыстрее преодолеть длинное вступление Монтойа, потому что во второй половине дня уже прибывал Хауди Дьюти и Ник хотел быть в курсе всего до того, как старый Бэйс будет здесь. Если в отношениях с Ютеем оступишься и сделаешь неверный шаг, то потом будет очень тяжело реабилитироваться. И Ник знал это лучше, чем кто бы то ни было. Он очень нервничал и никак не мог с этим справиться. К тому же в этом баре, расположенном на набережной реки, было темно и полным-полно каких-то импозантных личностей. В своем голубом поплиновом костюме “Стэй Преет” и белоснежной рубашке он чувствовал себя так, как будто у него на лбу было написано огромными буквами: “ФБР”, к тому же он знал, что из-под пальто предательски выпирает длинная ручка его “Смита 1076”.

Он решил форсировать разговор, стараясь по возможности не выдавать своих истинных интересов:

– Скажем, мне надо устроить небольшую проверку и я должен кое-что записать на магнитофонную пленку. У меня наклевывается большое дело, но я опасаюсь, что идет утечка информации. Либо через УБН, либо через нас. Я хочу приобрести самое современное подслушивающее устройство, чтобы результат стоил вложенных средств, которые я, скажем, достал из кармана одного неудачного торговца наркотиками, то есть я могу заплатить по тем ценам, которые сейчас существуют. Итак, с чего мне лучше всего начать?

– Слушай, ты еще не устал мне лапшу грузить, дружище? Не пытайся изнасиловать педераста или обмануть жулика – все равно ни хрена не выйдет. Ты всегда был симпатичен мне тем, что казался довольно-таки открытым и честным парнем.

О Томми говорили, что он вместе с 2506-й бригадой принимал участие в неудачном вторжении на Кубу, после чего два года провел в тюрьмах у Кастро; говорили, что у него вся спина в шрамах, как изгородь забора. В нем были эти традиционные качества латиноамериканцев – суровость и строгость в сочетании с решительностью. Все его тело было буквально заряжено энергией, он был резок, однако эти качества не переходили в нервозную маниакальность творить зло и насилие.

– Да нет, я чист, старина, все так и есть. Просто мне надо узнать, как некоторые люди умудрились пару дней назад пустить в ход очень мощное подслушивающее оборудование и где они его раздобыли. Причем раздобыли очень быстро, и только для того, чтобы убрать одного-единственного человека.

– Это тот парень, у которого все внутренности были выпущены?

– Да, он.

– О-о-о… Ники, это очень странный случай. Ты же знаешь, что практически всегда можно узнать, кто конкретно замешан в том или ином деле. Когда происходят подобные случаи, почти всегда известно, кто за кого и кто в какой команде играет. Почти всегда, но не на этот раз. Ники, дружище, поверь, я об этом даже ничего не слышал. К нашему городу это не имеет никакого отношения, так же, как и к вам. Поверь мне.

– Может, и имеет. Тут есть кое-что личное. Ну скажи, Томми. Я просто сейчас проигрываю вариант с этими устройствами. У меня есть источники, которые гарантируют, что он был двойным агентом в Сальвадоре, и я сам слышал, что он работал на ЦРУ. Но ЦРУ открещивается от него. Понимаешь, все его документы настолько подозрительно чисты, что у меня невольно возникает вопрос, как это может так случиться, чтобы человек прожил целую жизнь и ни разу не был оштрафован за неправильную парковку автомобиля.

Томми скорчил рожу и опустошил еще одну ракушку.

Ника всегда удивляло, как этот толстый человек мог есть этих маленьких моллюсков, с поразительной скоростью и ловкостью доставая их языком из мерзких ракушек.

– Я пытаюсь понять, как эти люди попали внутрь комнаты и грохнули его там. Они слышали, что он пытался дозвониться до меня. Стопроцентно слышали. Благодаря какому-то прибору. Так вот, где они могли взять такую вещь, у кого?

– Ладно, – наконец сказал Томми, – я думаю, то, что ты ищешь, – это “Электроток 5400”. Это портативный параболический микрофон направленного действия, очень высокой чувствительности, очень известный благодаря своей способности проникать даже через специально зацементированные звуконепроницаемые стены. Они все на счету. Насколько я знаю, выпущено было всего семь штук: четыре – для УБН, два – для ЦРУ и один – для одного иностранного клиента, очень, очень таинственного.

– Из какой страны? – спросил Ник.

– О, мне бы не хотелось говорить об этом, дружище… Они все время играют там между собой в банановые войны.

– Сальвадор! Точно. Ах ты сукин сын…

У него перед глазами постепенно вырисовывалась вся картина. Это было как раз то, чего ему не хватало, то магическое связующее звено, объединяющее все разрозненные части этого дела в единое целое.

Он быстро прикидывал в уме: “Электроток” попал в Сальвадор в каком году? Скажем, где-то в конце восьмидесятых, когда мы еще оказывали им какую-то помощь. Ладно, этот Эдуарде Ланцман явно занимался там разведкой, но что он там искал? Скорее, что нашел? Что-то серьезное, значительное и опасное? Так, это его испугало. Поэтому он думает, кому можно позвонить, не рискуя при этом собственной жизнью. Наверняка там что-то было связано с большими секретами и разведкой, но Ланцман не хочет сообщать об этом своим старым коллегам в ЦРУ, правильно? Потому что он еще не выяснил все до конца, плюс точно не знает, кто, что и для кого делает, на чьей стороне играет тот или иной из его коллег. Я-то знаю, насколько там все запутанно и туманно. Поэтому ему нужен кто-нибудь со стороны, какой-нибудь нейтральный человек, который был бы вполне безопасен и которому он мог бы доверять… чтобы рассказать все, что знает. Потом он вспоминает о своем старом коллеге из УБН, у которого в принципе кто-то из подходящих людей может быть на примете, и в этот момент у него в памяти всплывает имя агента ФБР, чей телефон этот самый приятель из УБН ему когда-то дал. Ланцман садится в самолет и улетает. Однако его преследователи узнают о его исчезновении. Он, видимо, петляет и двигается то в одном, то в другом направлении, пытаясь сбить их со следа. Но те, что за ним следят, каким-то образом все равно узнают, что ему надо в Новый Орлеан. Это дает им время на то, чтобы перебросить сюда своих людей и установить наблюдение за аэропортом. Тут-то они его и вычислили. Когда он прилетел, они спокойно следуют за ним. Подслушивающее устройство уже у них. Узнав, в каком номере остановился Ланцман, сальвадорцы, следящие за ним, при помощи этой электроники начинают его прослушивать. Услышав мое имя, они через какое-то время стучатся в номер, тот открывает, и убийцы делают из бедного Эдуарде бифштекс”.

Томми посмотрел на него:

– Ник, у тебя такой вид, будто ты сдвинулся на религиозной почве. Ты случайно не с Девой Марией сейчас разговаривал?

– Что-то в этом роде, – ответил Ник.

Хоть он никогда не был склонен к сильным религиозным переживаниям, сейчас у него непроизвольно возникло желание осенить себя крестом в память об Эдуарде, который открыл дверь своего номера, ожидая увидеть перед собой Ника, а вместо этого получил три удара в лицо и умер такой мучительной смертью, какую могли придумать только эти “банановые” палачи… Но даже на грани смерти что-то очень важное продолжало его сильно волновать, потому что он смог в таком состоянии собрать свою волю в кулак и доползти до линолеума в ванной, чтобы написать свое последнее послание. А ведь это было уже после того, как убийцы ушли, искромсав и изуродовав до неузнаваемости его тело, а потом он лежал и чувствовал, что шок от ужаса, который сначала затмил боль, теперь начинает проходить и безжалостные, страшные предсмертные муки накатываются на него, как девятый вал!

РОМ ДО.

РОМ ДО?

Что же это все-таки значит? В чем здесь загвоздка?

– У меня тут для тебя еще одна любопытная штучка есть. Перед смертью он на полу написал своей кровью послание. РОМ ДО, заглавными буквами. С чем у тебя эти РОМ и ДО ассоциируются, Томми? На следующий день я тринадцать часов проторчал в библиотеке, закопавшись в книги о преступлениях и шпионаже и пытаясь хоть что-нибудь в них найти… Я спрашивал об этом и наших головастых мужей в Куонтико – из Отдела исследований мотиваций и особенностей человеческого поведения. Ты же знаешь, это наши интеллектуалы. Но они так ни к чему и не пришли. У тебя есть какая-нибудь идея по этому поводу?

– РОМ ДО? Что бы это могло значить?.. – Он нахмурился, а потом рассмеялся: – Смешно, черт побери, но это кое-что мне напоминает.

– Неплохое начало. Расскажи!

– Но это глупо.

– Чем глупее, тем лучше, приятель. Ты же знаешь, это мой стиль работы.

– Ты, наверное, слышал, что в шестьдесят первом я побывал на Кубе? Бухта Кочинос, может быть, слышал. Эх, дружище, было дело! По-нашему это означает Залив Свиней.

– Да, кое-что слышал.

– Ну так вот, мой батальон первым высадился на Ред-Бич, это около Плайа Ларга. Естественно, мы пользовались фонетическим алфавитом сухопутных войск. В принципе такой же был во всех вооруженных силах США. Все мы верили в великую Америку и в слюнтяя Кеннеди. Мы любили его и верили в нашу маленькую авантюру. – В его словах звучала нескрываемая горечь. Но он взял себя в руки: – Короче, позже они ее изменили. Да, ее изменили и сделали более современной, как во всем мире. Я имею в виду “Д”.

– Подожди, о чем ты говоришь?

– “Д” стало обозначать Дельта”. Не “Дог”, как это было раньше, а “Дельта”. Если ты выходишь на связь и у тебя позывной “Д”, то это значит, что ты – “Дельта”. Рота “Дельта”, авиазвено “Дельта”, эскадра “Дельта”, группировка войск “Дельта”, ну и в таком духе. Ну вот все это и было сделано в начале шестидесятых. До этого “Д” означало “Дог”. А “Р” – ”Ромео”. Это были такие позывные. Я служил во Втором батальоне 2506-й бригады – Ла Бригада, – так вот у нас были позывные “Ромео Дог Два”, а еще были “Ромео Дог Три”, “Ромео Дог Четыре” и “Ромео Дог Пять”. А у того, кто руководил всей операцией, он, кстати, был на корабле, позывные были “Ромео Дог Шесть”. “РОМ ДО”? Этот человек слишком торопился это написать, у него плохо соображала голова, он умирал. Это было послание из прошлого. “Ромео Дог”. Понял?

– “Ромео Дог”? Ни черта не понял, – ответил Ник, со всех сторон пытаясь осмыслить полученную информацию. Что же, черт побери, это “Ромео Дог” значит?

Хауди Дьюти не изменился. Он принадлежал к той категории людей, которые никогда не меняются. Но и Ник тоже не изменился. Ник никогда не изменится: он так и будет всегда специальным агентом. Стать инспектирующим агентом ему не светит. Он все это прекрасно понимал, потому что где-то в глубине души чувствовал, что ему не дано командовать и что его не интересуют власть и шикарный дом в городских предместьях Вашингтона. Но наличие в его личном деле отметки о запрещении дальнейшего продвижения по службе навсегда лишало его возможности попасть в серьезные подразделения, где работа действительно была интересной и захватывающей, не говоря уже о возможности попасть работать в Вашингтон. Ему как своих ушей не видать легендарного Взвода по борьбе с терроризмом, который считался самым известным и престижным подразделением. Эта группа быстрого реагирования состояла из прекрасно подготовленных, тренированных специалистов своего дела; у них на вооружении находилось самое лучшее оружие, и все их действия отрабатывались по специальной тактике СВИТ. Их деятельность пересекалась с работой других не менее интересных организаций и учреждений. Нику также никогда не попасть и в Группу по спасению заложников. Сейчас те, кто служил в этой группе, считались элитой: когда подходило время идти напролом, они выбивали двери и выкуривали преступников из их убежищ. Не стоит ему мечтать и об Управлении по борьбе с организованной преступностью. Это было крутое место, его сотрудники боролись с мафией, внедряясь в ее извращенный, но чем-то привлекательный мир. Если вы работали здесь, то вы действительно что-то делали. То же самое можно было сказать и об Управлении по борьбе со шпионажем, чья работа заключалась лишь в том, чтобы вылавливать кубинцев вокруг Вашингтона и подслушивать телефонные разговоры в посольствах. Но это было тоже интересно. Увы, Нику навсегда суждено остаться за бортом и влачить свою жизнь в филиалах второразрядных городов. И Балтимор, и Ричмонд, и Фредерик находились от Вашингтона на одинаковом расстоянии – чуть меньше чем сто миль, – но в то же время между ними лежала целая пропасть, потому что заявки на должностные перемещения Ника из одного города в другой утверждались, но… без разрешения остаться для работы в Нью-Йорке, Майами или Лос-Анджелесе (даже в этот город Нику никогда не светит получить направление). Все эти новые назначения были лишь имитацией служебного роста, фикцией… потому что, по неписаным правилам ФБР, реальное повышение по службе для Ника было просто невозможно. Но, несмотря на все это, он не питал ненависти к Хауди Дьюти. Ютей просто столкнулся с трудным решением: как преподнести тот инцидент в Талсе наверх, чтобы это было максимально выгодно для Бюро и не повредило его собственному авторитету. Все произошло так, как и должно было произойти. В принципе, Ник этого и ожидал. Поэтому, встречая Ховарда Д. Ютея в аэропорту Нового Орлеана, Ник не чувствовал никакого напряжения или неловкости. Они оба друг друга понимали.

Ховард стоял на тротуаре рядом с конечной остановкой автобуса и пытался остановить машину. В этот момент он увидел Ника в сером правительственном “форде”. Бросив вещи на заднее сиденье, он даже слегка улыбнулся:

– Привет, Ник. Слушай, старина, ты прекрасно сохранился, даже прическа не изменилась.

– Да, Ховард. Волосы почему-то никак не хотят выпадать. Даже не знаю, что делать.

– Ник, я так сожалел, когда услышал о Майре. Она хоть не мучилась перед смертью?

– Нет. Она очень долгое время провела в коме. У нее остановилось дыхание. Это был легкий конец. У нее была тяжелая жизнь, зато смерть не была мучительной.

– Да… слава Богу за то, что хоть в последние дни ниспослал ей свое милосердие.

– Спасибо, Ховард, – скучно ответил Ник, все время следя за тем, чтобы не назвать его Хауди. Порой такое случалось, однако Ютей, который прекрасно знал свое прозвище, всегда делал вид, что ничего не замечает. Хауди Дьюти был маленького роста, немного похожий на хорька, но отнюдь не глупый и не заторможенный. Просто он всего себя посвятил работе в Бюро, взбираясь по служебной лестнице с яростным терпением бедного парня. Несомненно то, что в этом у него был определенный талант, но надо признать, что и работал он максимально много.

– Меня по-прежнему называют Хауди Дьюти, Ник?

– К сожалению, да, Ховард, – отозвался Мемфис, когда они выезжали из зоны аэропорта.

– Ладно, все будет нормально до тех пор, пока это будет за моей спиной и пока я не узнаю, что это дошло до Секретной Службы. Тогда мне придется расценивать это как акт вероломного предательства не по отношению ко мне лично, а к Бюро в целом. Кстати, Ник, тебя все любят, куда ни пойдешь – везде к тебе относятся с симпатией, поэтому кое-кому ты оказал бы неоценимую услугу, распространив эту информацию. Я же знаю, что неофициально распространенная информация иногда намного эффективней, чем официальные меморандумы и директивы. Надеюсь, ты понимаешь?

– Да, Ховард, – сказал Ник. В этом был весь Ховард. Он сам устанавливал правила и сам по ним играл… пока ему не приходила охота их изменить.

– Так вот, Ник, большая часть предстоящей работы в ближайшие несколько недель будет посвящена налаживанию связей. У тебя снова появится возможность вернуться в команду. Ты обладаешь прекрасным качеством – умением ладить с людьми. Не думай, что этого никто не заметил. Но теперь тебе понадобится вся твоя любезность, понимаешь? Вся. Полностью.

– Конечно, Ховард. Ну и что мне надо будет сделать? Я слышал, что прези…

– Да, да. Ник. Первого марта утром президент прилетит из Вашингтона, чтобы выступить с речью в центре Нового Орлеана. Он собирается вручить архиепископу Джорджу Роберто Лопезу орден Свободы. Ты должен знать: это архиепископ из Сальвадора, ему была присуждена Нобелевская премия.

Конечно, Ник знал, о ком шла речь. Архиепископ Роберто Лопез заслуженно считался великим человеком, он был наследником замученного архиепископа Оскара Ромеро. Лопез не покладая рук старался примирить враждующие стороны и уговорить их прекратить войну, которая особенно усилилась после кровавой бойни, учиненной батальоном “Пантеры”.

Ник вспомнил фотографию с обложки журнала новостей: епископ Роберто Лопез идет среди мертвых детей на берегу реки, в своей длинной черной рясе, со скромным серебряным крестом на шее, и сквозь маленькие круглые очки в тонкой проволочной оправе видны полные слез глаза. Поэт, эксперт по средневековой алхимии в Латинской Америке, он был абсолютно вне политики и обладал такой любовью к человечеству в своем сердце, что говорил: “Я не питаю ненависти к тем, кто это сделал. Я люблю их и прощаю. Ненавидеть их и требовать их наказания значит заранее знать, что весь этот ужас повторится”.

– Со времени окончания войны популярность президента покачнулась, Ник, – продолжал говорить Ховард. – Я думаю, что он хочет привлечь епископа Роберто Лопеза на свою сторону, чтобы победить на выборах. Естественно, ничего плохого это ему не принесет.

– Может быть, он просто восхищен им, – предположил Ник. – В принципе многие им восхищаются.

– В любом случае ты вряд ли представляешь себе всю картину. – Ник понял, что он имеет в виду его уровень. – Недавно отношения между Бюро и Разведслужбой снова осложнились. В Чикаго три месяца назад у нас пересеклись интересы по одному делу. В министерство финансов попали фальшивые деньги, и мы провели расследование по этому поводу. Никто из нас даже подумать не мог, что еще кто-то занимается этим делом. Результаты ареста были плачевные: кто-то из наших попал в их человека. Нет, не насмерть. Они говорят, что месяцев через шесть он встанет на ноги. Но от всего этого остался неприятный осадок.

Ник покачал головой. Только этого не хватало. С Разведслужбой никто не любил работать, особенно когда это касалось вопросов, связанных с обеспечением безопасности, в которых эти крутые парни в затемненных очках были полнейшими профанами. Однако по неписаным законам они в любой ситуации брали командование на себя. Отношения всегда накалялись до температуры кипения. Естественно, что те, кто проработал в ФБР по десять лет и более, не очень любили выполнять то, что им говорили двадцатитрехлетние юнцы в солнцезащитных очках, с торчащими из ушей наушниками плейеров, с разноцветными значками на лацканах пиджаков и короткоствольными “узи” в маленьких дипломатах. Тем не менее всегда все происходило по одному и тому же сценарию.

– Все по тому же сценарию, Ник. Секретная Служба обеспечит людей и максимальную безопасность. Все предварительные мероприятия и подготовку они проведут сами. А мы, как всегда, будем их подстраховывать, сдерживать местное население, чтобы оно не мешало им работать, и выполнять кое-какие мелкие задания, которые не вошли в официальный перечень мероприятий.

“То есть быть на побегушках”, – мрачно подумал Ник.

– Сейчас директор очень суров, – продолжал Хауди.

– Нам надо будет кое-что сделать, чтобы наладить дружеские отношения. В конце концов, это наша работа – улаживание споров и проблем. И ты и я, Ник, мы оба с тобой своего рода миссионеры. Через тебя я буду передавать сообщения в Секретную Службу прямо из нашего Управления в Новом Орлеане, мы ведь тоже будем представлять из себя определенный элемент структуры безопасности к моменту появления Флэшлайта. Это прекрасный шанс, Ник. Я думаю, что тебе это понравится, и, если все пройдет хорошо, я обязательно отмечу в докладе твою особую роль. Тебе придется пустить в ход всю свою любезность и учтивость. В этом плане ты волен делать все, что тебе угодно. Кто знает, жизнь так изменчива. Может, это и вытащит тебя из твоей трясины.

– Может, Ховард. Благодарю за поддержку.

Но Ник понимал, что Ховард поступает с ним, как с самой последней дворнягой. Это был способ работы Ховарда, точно так же работала вся система ФБР. Приблизительно то же самое произошло в Талсе. Теперь все повторяется.

– После смерти Майры тебя здесь уже ничего не держит. Ну как, ты готов рвануть куда-нибудь на новое место? Кстати, Хэп Фенкл сказал, что у тебя ко мне есть какое-то дело, которое тебя очень беспокоит. Это правда?

– Да, в общем-то… Просто кое-что непонятно в одном маленьком дельце. Тут было совершено одно убийство… да, так вот оно было совершено при помощи специального устройства, сделанного по самым современным технологиям. Знаешь, как это ни странно, но тот, кого убили, был сальвадо…

– Нам не здесь сворачивать?

Они как раз проехали знак, который указывал, что поворот налево ведет к центру города.

– Что?

– Я остановлюсь в “Хилтоне”. Разве нам не здесь надо было к нему свернуть?

– Э-э… ну-у… нет, Ховард, не здесь. В это время дня обычно быстрее проехать по Шестьдесят первой улице, а потом свернуть на Девяностую, понимаешь?

– Да, конечно. Это твой город. Но я все-таки свернул бы там, – сказал Хауди Дьюти.

“Он не хотел, чтобы я заметил в его голосе недовольство”, – подумал Ник.