Текст книги "Снайпер"

Автор книги: Стивен Хантер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Стивен Хантер
Снайпер

Глава 1

Был ноябрь, холодный и дождливый месяц на западе Арканзаса. Вслед за отвратительной ночью наступал не менее отвратительный рассвет. Мокрый снег с дождем свистел между соснами, скапливаясь на верхушках торчащих из земли камней; прямо над головой проносились сердитые облака. Время от времени ветер порывами налетал на каньоны и, проносясь между деревьями, рассеивал мокрый снег, как пушечный дым. До наступления охотничьего сезона оставался один день.

Боб Ли Суэггер расположился сразу за последним подъемом, ведущим в долину Большой Сделки, которая находилась высоко в горах Уошито и была ровной, как крышка стола. В полном молчании и абсолютной тишине он сидел напротив старой сосны, поставив между коленей винтовку. Это был главный дар Боба – умение хранить тишину. Он нигде этому не учился, просто черпал силы из какого-то собственного потайного внутреннего источника, никогда не реагирующего на внешние раздражители. Тогда, во Вьетнаме, о нем ходили легенды из-за того, что он, как зверь, мог полностью замереть и продолжительное время сохранять абсолютную, можно сказать, мертвую неподвижность.

Холод забрался к нему под гамаши и, дойдя до короткой куртки, стал проникать под нее, поднимаясь по позвоночнику как маленькая пронырливая мышка. Стиснув зубы, он поборол настойчивое желание застучать ими от холода. Время от времени от полученной давным-давно раны начинало ныть бедро. Но он приказал мозгу не обращать внимания на эту боль. Сейчас он был выше собственных неудобств и желаний. Его мысли были совсем в другом месте. Он поджидал Тима.

Понимаете, если бы вы были одним из тех немногочисленных – может быть, двух-трех – мужчин, с которыми он вообще разговаривает в этом мире – старым Сэмом Винсентом, бывшим прокурором графства Полк, или, может быть, доктором Ле Мьексом, дантистом, или Верноном Теллом, шерифом, – то тогда он сказал бы вам, что нельзя взять и просто так выстрелить в животное. Выстрелить – это слишком просто. Любой городской фраер может сидеть в засаде и, попивая горячий кофе, ждать, пока самка оленя гордо пройдет рядом с ним, причем настолько близко, что ее можно коснуться рукой. Только тогда он выставит ствол своей винтовки и судорожно нажмет на курок. Выпустив ей таким образом кишки, он найдет ее, истекающую кровью, на расстоянии трех графств отсюда и увидит в ее глазах застывшую тупую боль.

Если бы вы были одним из тех мужчин, Боб сказал бы вам, что вы можете заслужить свое право на выстрел лишь тем, что сами когда-то побывали в шкуре зверя и с вами происходило все то же самое, что может произойти со зверем на охоте, и совсем неважно, сколько это длилось. В конце концов, игра велась по правилам.

Сквозь сосны и молодую поросль Боб видел находившуюся в ста пятидесяти ярдах небольшую прогалину, которая внизу уже постепенно заливалась слабым призрачным светом наступающего дня. Проходившая по ней тропа петляла из светлой части в темную, но он знал, что животные все равно пройдут по ней, один за одним, самец-олень и его гарем. Прошлой ночью Боб видел двенадцать оленей: трех самцов и их подруг, причем у одного из самцов, довольно-таки красивого и упитанного, было восемь ответвлений на рогах.

Но он пришел за Тимом. Жизнь потрепала старину Тима, он был весь в шрамах и немало повидал на своем веку. Тим тоже будет один. У него нет гарема, ему вообще никто не нужен. Был год, когда какой-то удачливый городской фраер из Литл-Рока отстрелил ему один отросток на роге, и весь сезон после этого Тим выглядел раздраженным и злым. Весь следующий год он ужасно хромал из-за того, что Сэм Винсент, уже не такой подвижный и ловкий, как раньше, поскользнулся и всадил заряд дроби из своего 444-го калибра – это было слишком серьезное оружие, но Сэм любил эту старую винтовку – прямо ему в задние ноги, и только то, что потеря крови оказалась не настолько сильной, чтобы убить любого нормального самца, спасло Тима.

Боб знал, что Тим был, что называется, “чертов” олень, кстати, это было самое доброе слово, которое он употреблял по отношению к кому бы то ни было – живому или мертвому.

Боб сидел на месте уже семнадцать часов. Он просидел на холоде всю ночь и, когда около четырех часов утра пошел мокрый снег с дождем, все еще продолжал ждать. Он так сильно замерз и промок, что был едва живой. Время от времени у него перед глазами проплывали картины прошлого, но он сразу же отгонял их прочь, заставляя себя сосредоточиться на том участке местности, который находился от него в ста пятидесяти ярдах. “Ну давай, старый черт, – думал он. – Я жду тебя”. Что-то привлекло его внимание. Но это была всего лишь олениха с маленьким олененком. Ленивые, самоуверенные и глупые животные спустились к прогалине с вершины и двигались в низину, чтобы попастись там в более редких лесах, где какой-нибудь удачливый городской балбес их, конечно, обязательно убьет.

Боб все так же сидел возле своего дерева.

Доктор Добблер сглотнул и напрягся, пытаясь по глазам полковника Шрека разгадать его намерения. Но тот, как всегда, сидел, свирепо нахмурившись. Грубоватые и резкие черты его лица сейчас выражали раздражение. От него веяло властностью и нетерпением, и еще чем-то таким, что пугало всех сидящих в этой комнате. Шрек был ужасен. Он был самым ужасным человеком, которого Добблер когда-либо видел, он был ужаснее даже самого Расселла Айсендлуана, торговца наркотиками, который изнасиловал Добблера в душевой массачусетской каторжной тюрьмы в Норфолке, сделав доктора своим “петухом” на три долгих, очень долгих месяца.

Было уже поздно. По жестяной крыше собранного из металлических листов дома барабанил дождь. В комнате стоял отвратительный запах ржавого железа, старой кожи, пыли, нестиранных носков и несвежего пива. Это был запах тюрьмы, несмотря на то что это была не тюрьма, а полевой штаб подразделения, называвшегося Отдел безопасности Рэм-Дайн. Располагался он на нескольких сотнях акров безымянной пахотной земли в центре штата Виргиния.

Все, кто отвечал за планирование, собрались сейчас в этой полутемной комнате. Грубиян Джек Пайн, второй самый ужасный человек в мире после Шрека, сидел за столом. Больше никого не было. Эта группа, перед которой стояла необычайно сложная и мрачная задача, была весьма малочисленной.

На небольшом экране проектор высветил четыре лица. Каждый из этих людей обладал огромным количеством способностей. Сначала их разыскал Отдел исследований, потом навели справки и проверили в Отделе планирования и только после того, как профессионалы Отдела боевых операций убедились в их способностях, их всех собрали в этот зловещий квартет. Добблер должен был сломить их психологически – это было последнее решение полковника Раймонда Шрека.

Естественно, что у всех четырех есть свои комплексы. Доктор Добблер сразу это заметил. Он был специалистом в области психиатрии. Комплексы были его профессией.

– Слишком самовлюбленный, – сказал он о первом. – Очень много времени уделяет своим волосам. Никогда не доверяйте человеку с прической стоимостью в семьдесят пять долларов, потому что люди такого склада считают, как правило, что к ним должны относиться по-особому. А нам нужен такой, кто был бы в чем-то особенный, но к которому никогда как к особенному не относились… Что касается второго номера, то он чертовски умен. Необычайно расчетлив, но всегда играет по правилам. Просчитывает все наперед. Никогда не сидит на месте. Теперь о третьем… Очаровательный болван. Но тихий. Он обладает как раз теми качествами, которые нам и нужны, к тому же имеет опыт работы с техникой. Предан как собака. Не буйный. Пожалуй, даже слишком тихий, слишком педантичный, слишком любит всякие удовольствия. Очень суровый.

– Чувствую, вы снова начинаете свои штучки, Добблер, – грубо сказал полковник Шрек. – Давайте нам только информацию, без всяких там милых словечек.

Добблер поморщился.

– Хорошо, – в конце концов произнес он, – теперь нам осталось разобраться только с одним.

Джек Пайн ненавидел Добблера. Какой-то весь мягкий, Добблер, со своей большой головой, жиденькой бородкой и длинными нежными пальцами, был самым мерзопакостным созданием в мире. У него была женоподобная грудь, да и сам он был почти как настоящая женщина. К тому же вечно старался все превратить в спектакль.

Джек Пайн был суровый, неприятный на вид человек, маленького роста, весь в татуировках, недалекий, с пустыми маленькими глазами на мясистом лице. Он был необычайно силен и почти не чувствителен к боли. Его профессией было обеспечить, чтобы все проблемы решались, причем не важно как и какие. Он коснулся своего укороченного “Ремингтона 1100”, который удобно торчал из кобуры, расположенной под левым плечом. В длинном подствольном магазине было шесть спаренных патронов 12-го калибра. В каждом патроне девять свинцовых картечин 32-го калибра. Меньше чем за три секунды он мог выпустить пятьдесят четыре куска свинца… И решить благодаря этому любую проблему.

– Подробности впечатляют, – продолжал Добблер. – Он убил восемьдесят семь человек. То есть все восемьдесят семь человек были выслежены и убиты самым зверским способом. Думаю, вы согласитесь, что это впечатляет.

Возникла пауза.

– Я за утро убивал по восемьдесят семь человек, – сказал Джек.

Джек был в роте “А”, когда ему довелось пережить долгую осаду на южных высотах; особенно туго им пришлось, когда эти желтые твари пошли в атаку, своими многочисленными телами, словно волнами, вновь и вновь обрушиваясь на них.

– Да, ты их скосил всех за один раз. Из “М-60”, – подтвердил Шрек. – Я там тоже был. Давай дальше, Добблер.

Добблер дрожал, и Джек это видел. Он все еще вздрагивал, когда полковник порой обращался непосредственно к нему. Джек уже почти смеялся. Он знал, что вызывает у психиатра страх, а ему вообще нравилось наблюдать, как другие люди испытывают это чувство.

Преодолевая себя, Добблер продолжил:

– Это не кто иной, как командер-сержант Боб Ли Суэггер – Корпус морской пехоты США, в отставке, родом из Блу-Ай, штат Арканзас. Его называли Боб Снайпер. Он был вторым снайпером в Корпусе морской пехоты США во Вьетнаме по количеству убитых. Джентльмены, я представляю вам величайшего американского снайпера.

Боб любил волшебство и очарование этих животных. Когда он охотился за людьми, никакого волшебства и очарования не было и в помине. Люди трусили, – кричали и выдавали себя со всеми потрохами еще за несколько миль до того, как попадали в смертельную зону.

А олени, особенно старые уошитские самцы старше пяти лет, появлялись как привидения, выплывая из покрытой кустарником неизвестности, подобно сверхъестественным пришельцам с других планет. Боб знал, что по-своему они действительно были сверхъестественными существами: они необычайно тонко чувствовали окружающий их мир, и все их чувства были всегда сконцентрированы на предстоящих двух минутах жизни. В этом была их тайна. Они не думали о прошедших двух минутах, которые переставали для них существовать в тот момент, когда истекала их последняя секунда. Они думали только о двух минутах, о тех двух минутах, в течение которых они жили. Никаких мыслей о прошлом, никаких мыслей о будущем. Только о настоящем.

И когда Тим выплыл из-за тонких арканзасских сосен, как бы материализовавшись из воображения и памяти Боба, тот, еще раз поразившись его красоте, не удивился.

Из сложных ситуаций прежних лет он вынес урок: удивляться опасно. В момент неожиданной встречи вы можете неуклюже дернуться и сразу же потеряете преимущество. Поэтому Боб никак не отреагировал, когда увидел Тима.

Он сидел с подветренной стороны, поэтому чуткие ноздри Тима не должны были уловить никакого запаха, к тому же Боб на всякий случай вымылся вчера непахнущим мылом, просушил на ветру одежду и прополоскал рот перекисью водорода – чтобы в воздухе не витал острый запах зубной пасты.

Животное дернуло головой и, повернувшись, безошибочно уставилось на Боба.

“Ты не можешь меня видеть, – думал Боб. – Я же знаю все твои повадки. Ты можешь заметить только движение. Ты слишком умный парень, поэтому, уловив чье-то резкое движение, ты сразу же спасаешься бегством и скрываешься в чаще. Но сейчас ничего подобного не произойдет. Я сижу себе тут, а ты смотришь прямо на меня и ни черта не видишь”.

После того как олень будто осмотрел Боба с ног до головы, Суэггер почувствовал, что взгляд животного скользнул в сторону. Это мгновение он любил больше всего: именно в эти недолговечные, хрупкие секунды благодаря винтовке между оленем и человеком возникает мимолетная и призрачная связь. Она длится какое-то мгновение, но Боб был уверен, что если не подведет олень, если не подведет ветер, если не подведут его нервы и не подведет удача, то скоро Тим окажется в перекрестье его прицела. Он поднял винтовку.

Это был “Ремингтон 700” с автоматическим затвором, приобретенный группой подготовки стрелков Корпуса морской пехоты США и с любовью преподнесенный ему как подарок, когда он по инвалидности увольнялся из Корпуса в 1975 году. У ремингтона был тяжелый ствол старого образца, который почти полностью гасил отдачу при стрельбе. Однако Боб уже тогда заменил “родной” ствол стволом из нержавеющей стали от мартовской винтовки, а потом еще покрыл его сверху тефлоном. Так что в целом оружие представляло из себя ужасное зрелище. Ствол и затвор крепились к алюминиевым частям винтовки с кевларовым прикладом, в патроннике которой уже спокойно лежал один из тех патронов, что Боб набивал вручную.

Он поднял винтовку плавным, отработанным за многие годы движением. Если бы он находился в более благоприятных условиях, то, может быть, устроился бы и поудобней, выбрав максимально твердую позицию для стрельбы из положения лежа, но он знал, что ему придется провести здесь слишком много времени, и поэтому боялся, что если будет лежать на холодной земле, то совсем окоченеет. Уперев винтовку в плечо, он поставил локти на колени и, наклонив плечи вперед, держал весившую десять фунтов винтовку так, чтобы мышцы практически не напрягались и чтобы ни каприз уставших мускулов, ни стук сердца, ни колебания пульса в последний момент не помешали бы ему выстрелить.

Боб внимательно смотрел в прицел “Леопольд” десятикратного увеличения. Через мощные линзы, улавливающие почти все, он следил за головой и спиной Тима, которые в прицеле были в десять раз больше оригинала. Большим пальцем Боб опустил предохранитель и поставил его в положение ведения огня. “Я дождался тебя, черт ты этакий, – подумал он, – и теперь с Божьей помощью обязательно я заполучу твою задницу”. Казалось, что сердце совсем перестало биться.

Отключившись практически от всего, он пытался погрузиться в тот источник внутреннего спокойствия, где единственным, что имело значение, было это маленькое пятнышко на кончике его указательного пальца, лежащего на спусковом крючке. “О’кей подумал Боб, произведя небольшую коррекцию и установив прицел на спине Тима, ближе к позвоночнику, в то время как тот не спеша облизывал обледенелые веточки дерева. – О’кей, теперь ты у меня в руках”.

Все четыре лица на экране исчезли, и затем неожиданно появилось молодое лицо Боба.

– Здесь ему двадцать шесть, он третий раз во Вьетнаме, – сказал доктор Добблер. – Десятое июня 1972 года. К этому моменту уже официально зарегистрировано сорок человек, которых он уничтожил с помощью снайперской винтовки, хотя, по неофициальным данным, это количество намного больше.

С экрана глядело грубоватое молодое лицо, худое и угрюмое. У него был узкий разрез глаз, гладкая кожа, линия рта напоминала тонкую ниточку. Во всем его облике было что-то, что выдавало в нем уроженца южных штатов. Его взгляд был суровым, как у человека, знающего свое дело и не имеющего даже намека на чувство юмора. Казалось, что он не терпит неудачников и отстающих и готов драться с любым, кто его заденет. Тропическая шляпа была сдвинута на затылок, приоткрывая соломенного цвета ежик. На нем была помятая форма с тисненными на кармане земным шаром и якорем. В руках он гордо держал черную винтовку с длинным стволом и вытянутым телескопическим прицелом. Он держал ее поперек, положив на изгиб своей левой руки, сжимая правой цевье приклада ближе к предохранителю. Добблер смотрел на парня на экране. Перед ним было такое же невыразительное лицо, как у всех бедных белокожих крутых парней из южных штатов, тела которых, как правило, представляют из себя настоящие шедевры татуировок: этакие убийцы, рожденные для того, чтобы сеять смерть, настоящие профессионалы, всегда готовые напасть на кого-то, проводящие все свое время на войне так же легко, как и в отпуске. Первый шок, который испытывал там всякий нормальный человек, был от того, что в таких зверских, ужасных условиях некоторые умудрялись не только выживать, но еще и благоденствовать.

Доктор продолжил:

– Заметьте, пожалуйста, что к нему не следует обращаться: Роберт Ли Суэггер. Отец называл его Бобом Ли, поэтому он приходит в неописуемую ярость, когда его называют Робертом. Очень любит, чтобы его звали просто Бобом, а не Бобом Ли. Необычайно гордится своим отцом, хотя едва его помнит. Орл Суэггер был награжден орденом Почета конгресса США за службу на “Айво-Джима” во второй мировой войне, потом служил полицейским в Арканзасе и был убит при исполнении служебных обязанностей в 1955 году, когда Бобу исполнилось всего девять лет. Его жена переехала из Литл-Рока в графство Полк на севере Арканзаса, где неподалеку от Блу-Ай у них была семейная ферма. Там они и влачили свое жалкое существование – Боб, его мать и бабушка.

Боб во многом дитя этой сложной Второй поправки к Конституции, и мне кажется, что его судьба полностью совпадает с судьбами двух других величайших стрелков Америки – Альвина Йорка и Ауди Мерфи. Рано оставшись без отца, он рос в приграничном штате на заброшенной ферме. Охотиться было не просто интересно и естественно, но и необходимо, дабы добывать пропитание. Он быстро стал профессиональным охотником, имея всего лишь однозарядную винтовку 22-го калибра, затем, в юные годы, он приобрел настоящую охотничью винтовку с рычажным механизмом затвора, а потом – винчестер 30-го калибра. С того момента, когда отец впервые разрешил ему выстрелить из винтовки, было видно, что он необычайно одаренный стрелок.

В 1964 году, закончив среднюю школу только с отличными оценками – как бы удивительно это вам ни казалось, – Боб не захотел продолжать учебу в колледже и поступил на службу в Корпус морской пехоты США. Это его решение совпало с началом вьетнамской войны.

Первый раз он побывал там в 1966 году в звании младшего капрала, был дважды ранен. Второй раз он оказался там в 1968 году, как раз во время “Тета”, и в качестве командира разведывательного патруля выполнял целый ряд опасных заданий в районе ДМЗ. В 1971 году в учебном центре Перри, штат Огайо, Боб Ли стал чемпионом страны по стрельбе из винтовки на тысячу ярдов. Его отметили. В конце 1971 года он возвращается во Вьетнам – в разведывательно-снайперский взвод штабной роты двадцать шестого полка Первой дивизии Корпуса морской пехоты США, действующей в районе города Дананг.

Он нажал кнопку. На экране высветилась визитная карточка, на которой под контуром винтовки с оптическим прицелом была сделана аккуратная лаконичная надпись:

“МЫ ТОРГУЕМ СВИНЦОМ, ДРУЖИЩЕ!

РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНО-СНАЙПЕРСКИЙ ВЗВОД, ШТАБНАЯ РОТА, МОРСКАЯ ПЕХОТА”.

– Первая строчка выдрана из “Великолепной семерки” Стива Мак-Куина, – продолжал Добблер, – а мы видим визитную карточку его взвода, который действовал в этом регионе в составе подразделений Первой дивизии Корпуса морской пехоты по проведению психологических операций. Они оставляли такие визитные карточки на самых видных местах. Выполняя задания в этих районах, Боб и его товарищи обычно прикалывали их к левому рукаву убитых в результате прямого попадания одной единственной пулей прямо в грудь. Разведывательно-снайперский взвод Первой дивизии Корпуса морской пехоты США был подразделением самых опытных профессиональных убийц. За шесть лет боевых действий они, говорят, убили более 1750 солдат противника. Хотя за все годы существования этого подразделения в его составе побывало только сорок шесть человек. Сержант Карл Хичкок, на счету которого было девяносто три официально зарегистрированных убитых, был первым. Боб – спустя пять лет стал вторым: на его счету восемьдесят семь убитых. Но было еще несколько снайперов, имевших в своем активе порядка шестидесяти попаданий, и более десятка человек, каждый из которых убил чуть больше пятидесяти солдат противника.

Что касается Боба, то вполне очевидно, что он выполнял определенные задания Оперативного отдела ЦРУ, так как уничтожал людей, занимавших центральные посты в административных структурах сборщиков налогов во Вьетконге, местных глав общин и прочих. Так что он не так уж несведущ в отношении деятельности профессиональных органов разведки. Но в общем у него были более простые задачи, например выбивание сержантского состава в регулярных частях вьетнамских вооруженных сил, действующих на севере Вьетнама. Те даже назначили за его голову колоссальную награду – около пятидесяти тысяч монет. А однажды Боб вместе со своим лучшим другом, младшим капралом Донни Фенном, устроил засаду целому батальону северных вьетнамцев. Желтолицые быстро продвигались в направлении небольшого отряда наших войск специального назначения, отрезанного на этот момент от главных сил лагеря. Погода была отвратительная, тучи висели прямо над джунглями, так что оказать поддержку с воздуха или осуществить эвакуацию людей было невозможно. Плюс ко всему лагерь был расположен вне досягаемости огня нашей артиллерии. Тысяча человек неприятеля, направляющихся к вершине, где было всего двенадцать наших солдат!.. Боб и его друг оказались единственными представителями американских войск в этом районе боевых действий. Подкараулив северных вьетнамцев, они стали выбивать их офицеров. Вдвоем они держали весь батальон в напряжении более сорока восьми часов. В этом двухдневном приключении Боб уложил более тридцати человек. Дело было в долине Ан-Лок.

Батальон так и не добрался до “зеленых беретов”, а Суэггер и его напарник вышли на них три дня спустя.

Даже Пайн, который никогда ничему не удивлялся, присвистнул:

– Умеет немного стрелять, стервец, – сказал он.

Щелкнул проектор.

На госпитальной койке лежал замотанный в бинты человек. Одна его нога была подвешена в гипсе, глаза глубоко запали, выражение лица мрачное.

Добблер продолжил:

– Война для Боба Ли Суэггера закончилась одиннадцатого декабря 1972 года – в тот момент, когда ему в бедро попала пуля, выпущенная вьетнамским снайпером. Его друг и напарник Донни Фенн спустился по насыпи, чтобы помочь ему. Следующая пуля попала Донни прямо в грудь и прошла навылет, пробив позвоночник. Все утро Суэггер пролежал с мертвым другом, пока не удалось навести артиллерию на место, где засел снайпер. Так закончилась для Боба война, а вместе с ней и его карьера в морской пехоте США – он уволился из Корпуса морской пехоты по инвалидности в 1975 году, после того как три года провалялся на больничных койках. Вместе с этим закончились и все его соревнования по стрельбе. Спортивная стрельба – необычайно заформализованный вид спорта. Его участники вынуждены испытывать массу физических неудобств ввиду того, что, будучи одетыми в тугие кожаные одежды, должны надолго фиксировать различные стрелковые позиции. Со своей ногой, кость которой была стянута металлическим штифтом, Боб уже никогда не смог бы стрелять в таких условиях и никогда бы уже не достиг своей былой спортивной формы.

В общем, можно сказать, что Боб Ли Суэггер отдал своей стране все, что только мог. Его героизм, однако, заставил многих американцев чувствовать себя несколько неуютно. Дело в том, что Суэггер не спасал жизни, не поднимал солдат в атаку. Он был просто-напросто высокопрофессиональным убийцей. Может быть, именно по этой причине его не награждали медалями и не окружали должным почетом, хотя все это он, безусловно, заслужил. То, что было потом, предугадать несложно. Женился, но брак распался. Попытка сделать карьеру в компании “Лежьен”, занимающейся продажей недвижимости, потерпела крах. Хотел вернуться в колледж, чтобы продолжить образование, но потом вдруг потерял к этому всякий интерес. В середине и в конце семидесятых он несколько раз лечился в клиниках для алкоголиков. В восьмидесятых, кажется, обрел душевное спокойствие и заключил своего рода профессиональный мир с самим собой и своей страной, удалившись от всех. Легко себе представить, насколько отрицательной была его реакция на ту чрезмерную патриотическую спесь, которая охватила Америку после победы в войне в Персидском заливе. Все это лишь усилило его горечь и заставило еще больше изолироваться от общества. Сейчас Суэггер живет в горах Уошито, в нескольких милях от Блу-Ай, один в своем трейлере. Его единственным средством к существованию является пособие по нетрудоспособности – так как он уволился из морской пехоты по инвалидности – да еще, может быть, то, что осталось от тех тридцати тысяч долларов, которые отсудил ему его приятель Сэм Винсент, адвокат графства, предъявивший иск журналу “Месенери” и выигравший этот процесс в 1986 году. Боб живет один, правда, у него есть еще его винтовки – несколько десятков штук. Он стреляет из них каждый день и обращается с ними так, как будто они и есть его настоящие друзья.

Вы, конечно, прекрасно понимаете, что в нем накопилось огромное чувство возмущения и обиды на всех и вся. Плюс к этому – абсолютная изоляция от общества. Все это делает его уязвимым и поддающимся влиянию. Но это сильный человек. Этот одинокий чудаковатый отшельник – такой же крепкий орешек, как те “орешки”, которыми он стрелял из своей винтовки.

Когда винтовка толкнула его в плечо и картина прицела из-за отдачи превратилась в неясные очертания какого-то предмета. Боб понял, что выстрел, к которому он готовился все эти долгие часы, был точным. Ему показалось, что в тот самый момент, когда спусковой механизм послал затвор ремингтона вперед и ударник пробил капсюль, все предметы вокруг мгновенно отпечатались в его мозгу: за считанные доли секунды, пока это длилось, он успел понять, что винтовка не подвела и что прицел, выхвативший за две сотни ярдов маленький участок тела менее чем в два дюйма, был нацелен именно туда, куда он хотел. Да, спуск был плавный и мягкий… Он даже удивился, когда прозвучал выстрел: он занял правильную позицию, твердую и устойчивую, и ни отдача винтовки в последнее мгновение выстрела, ни тень сомнения или неуверенность в своих силах – уже ничто не могло ему помешать.

Да, он попал.

Склонившись к земле и яростно дергая ногами, животное мотало головой, пытаясь стряхнуть неожиданно наплывшую на глаза красную пелену. Его большая голова, украшенная огромными красивыми рогами, вдруг резко запрокинулась, передние ноги подкосились, и олень тяжело рухнул на землю. Не отрывая от плеча винтовку, Боб передернул затвор, из которого желтым отблеском металла вылетела стреляная гильза, затем сразу же дослал в патронник новый патрон 308-го калибра и снова навел винтовку на цель. Но в повторном выстреле необходимости не было. Поставив винтовку на предохранитель, Боб опустил ее и посмотрел на бьющегося в агонии Тима, который в последней попытке поднять свое тело безнадежно дергал толстой, покрытой грязью и снегом шеей. Животное никак не могло смириться с тем, что его ноги больше не подчиняются ему и что по всему телу неумолимо распространяется оцепенение.

“Что ж, парень, брыкайся сильнее, – думал Боб. – Чем больше ты будешь стараться, тем быстрое это на тебя подействует”.

Наконец-то он позволил себе встать. Ноги затекли и ужасно болели, и только сейчас он вдруг понял, что совершенно окоченел. Боб стал сгибать и разгибать пальцы, чтобы убедиться в том, что они еще работают. Рука потянулась растереть ноющее бедро, но он сразу же отдернул ее: все тело под пуховой курткой было мокрым от пота. Поежившись, он окоченевшими ногами сделал несколько шагов и подобрал стреляную гильзу.

После выстрела Боб не испытывал почти никаких чувств. Повернувшись, он посмотрел на лежащего в кустарнике, более чем в ста ярдах, оленя. В душе у него не было ни радости, ни триумфа победы.

“Да… хорошо… Я еще немного умею стрелять, – подумал он. – Значит, я еще не так стар”.

Прихрамывая, он спустился с холма на прогалину и подошел к лежащему оленю. Непрекращающийся снег больно бил его по лицу. Весь мир казался серым и мокрым. Его трясло от холода.

Животное дышало с присвистом и хрипом, продолжая стучать головой о землю. Один глаз был у него широко раскрыт. Боб нагнулся, чтобы получше его рассмотреть. Он ожидал увидеть в этих больших черных глазах ужас, ярость, упрек в предательстве – все то, что так сильно заставляло его только что волноваться. По телу животного прошли глубокие судороги, и из полуоткрытого рта вывалился длинный язык. Олень был сильным и матерым. Его ноги были покрыты шрамами, как колени у футболистов. Боб разглядел у него на боку, сзади, бесчисленное количество шрамов, которые остались у него с тех самых пор, как Сэм Винсент несколько лет назад всадил в него из своего 444-го калибра весь заряд дроби. Но рога, хоть сейчас они и были немного несимметричными, выглядели просто великолепно. У Тима были не рога, а целая громадная вешалка, на которой двенадцать отростков, переплетаясь и изгибаясь, росли в таком густом беспорядке, что напоминали терновую корону, надетую на голову редкой красоты. Это был великолепный трофей. Бока животного все еще тяжело вздымались, и под кожей угадывались мощные кости ребер. От его тела, несмотря на покрывающий его снег, исходило тепло и неприятный животный запах, густой и плотный. Этим теплом даже можно было бы, наверное, согреть руки. Левая задняя нога была неестественно согнута, и создавалось впечатление, будто он собирается ею ударить. Боб посмотрел на пулевое отверстие. Пуля попала туда, куда он и хотел, и как раз в то место, куда ее направил ремингтон: темно-красное пятнышко на спине, ближе к шее, как раз над позвоночником.

“Ну что, приятель, – подумал Боб, – ловко я с тобой справился”.

Вновь задергавшись, Тим жалобно захрапел. Его рыжевато-коричневая голова то и дело падала в грязь, при этом олень испуганно косил на Боба одним глазом. Суэггер наклонился и бережно погладил животное.

Боб потрогал оленьи рога и вытащил свой нож – старый, убийственно острый “Рэндолл Севайвз”.