Текст книги "Память льда"

Автор книги: Стивен Эриксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 76 страниц) [доступный отрывок для чтения: 27 страниц]

– Ничего не бойся. Идем дальше.

– Послушай, Зависть…

Ее глаза сделались жесткими.

– Если здешние обитатели настолько глупы, что вздумают нам угрожать, они узнают силу моего гнева. И гнева Гарата – тоже. Ты же сам говорил: врага нужно изучить во всех его проявлениях. У тебя будет прекрасная возможность это сделать. Идем.

– Идем, – обреченно повторил Ток.

– И не надо быть таким серьезным. Понимаю: сейчас неподходящее время и место для шуток. Но смех помогает сохранить рассудок.

Сегулехи молча шли следом, таща по щербатым камням волокуши со спящим братом. Улица вывела всю компанию на городскую площадь.

Площадь была усеяна обглоданными человеческими костями: некоторые уже успели побелеть, другие еще оставались красными и липкими. Дома с густо закопченными стенами глядели черными глазницами распахнутых окон и дверей. Присмотревшись, Ток заметил, что среди человеческих костей попадаются кости животных: собак, мулов, волов и лошадей. И они тоже были начисто обглоданы и обкусаны.

Посередине площади стояли трое сухопарых бритоголовых жрецов, чьи бледные изможденные лица почти не отличались от их выцветших ветхих одежд. Похоже, они заблаговременно знали о появлении путников. Завидев Тока и госпожу Зависть, один из жрецов шагнул им навстречу:

– Добро пожаловать, странники. Наш послушник увидел вас на дороге, и мы поспешили сюда. Знаменательный день избрали вы, чтобы почтить своим присутствием славный город Оплот. Но, увы, этот же самый день сопряжен с немалыми опасностями для ваших жизней. Мы постараемся кое-что вам рассказать, и это повысит ваши шансы пережить жестокое… перерождение. Прошу следовать за нами вон туда. – Он махнул в сторону боковой улицы. – Это Ильтарийская улица. Мы встанем в самом ее начале, дабы не мешать исходу и в то же время лицезреть чудо.

– Прекрасное предложение, – одобрила госпожа Зависть. – Благодарим вас, уважаемые жрецы.

До указанного места было не более полусотни шагов. Пока все шли туда, тишина сменилась отдаленным гулом. Он доносился из центра города, постепенно нарастая и распадаясь на множество отдельных звуков. Баалджаг и Гарат двигались по бокам от хозяйки. Сену и Туруль оставили волокуши у ближайшей стены. Лица сегулехов были обращены к площади, а руки сжимали рукоятки мечей.

– На жителей Оплота снизошла истинная вера, – сказал жрец. – Она охватывает всех, будто лихорадка, противиться которой невозможно. Только смерть способна потушить сей священный огонь. Нельзя забывать, что впервые Обращение произошло именно здесь, в Оплоте. Это было четырнадцать лет тому назад. Наш Провидец спустился тогда со Святой горы, возвещая Слова Истины, и сила его слов устремилась в мир…

Жрец умолк и закрыл глаза. Голова служителя опустилась, и он содрогался всем телом, заново переживая события тех дней.

Рассказ пришлось продолжать уже другому служителю:

– Здесь впервые расцвела истинная вера. Случилось так, что возле городских стен остановился торговый караван из Элингарта. В ту же ночь все чужестранцы получили вознаграждение. И спустя девять месяцев на свет появился Анастер, первенец мертвого семени. Ныне он достиг совершеннолетия. Это событие вызвало новый расцвет истинной веры – произошло второе Обращение, уже под командованием самого Анастера… Посмотрите, вон он. Рядом его мать. Они ведут новообращенных тенескариев. Далеко отсюда, на севере, их ждет война. Им предстоит завоевать Капастан, погрязший в безверии.

– Уважаемые жрецы! – Гул толпы мешал говорить, и госпоже Зависти пришлось возвысить голос почти до крика. – Простите мое невежество, но я ничего не знаю о детях мертвого семени. Кто они такие?

– Вознаграждение, даруемое неверным мужского пола, вызывает у них непроизвольное истечение семени… которое продолжается и после того, как жизнь оставит их тело. Истинно верующие женщины стремятся не пропустить этот краткий миг, дабы успеть оседлать труп и принять в себя семя мертвого мужчины. Дети, рожденные таким образом, считаются самыми чистыми и святыми среди всех возлюбленных чад Паннионского Провидца. Анастер – первый из них, вошедший в зрелый возраст.

– Просто уму непостижимо, – прошептала госпожа Зависть.

За все время их странствия Ток впервые видел ее мертвенно-бледной.

– Это – великий дар нашего Провидца, – продолжал жрец. – Любое дитя мертвого семени несет в себе истину поцелуя смерти, который и есть великая правда вознаграждения. Мы знаем, чужестранцы боятся смерти. Однако истинно верующим она не страшна.

Ток наклонился к уху жреца:

– После того как армия тенескариев покинет Оплот, в городе останется хоть кто-то живой?

– Обращение неизбежно для всех, чужестранец.

– Иными словами, те, кто не ощутил в себе эту… лихорадку истинной веры… получили… вознаграждение?

– Совершенно верно.

– И были съедены.

– Тенескарии не способны питаться исключительно словами Паннионского Провидца. У них есть смертные тела, требующие пищи.

Разговор прервался. Толпа тенескариев быстро заполоняла площадь. Впереди двигался их предводитель – совсем еще юнец, почти мальчишка. Он был единственным, кто восседал на лошади – чалой кляче со сгорбленной спиной и натертой шеей.

Неожиданно голова Анастера повернулась в ту сторону, где стояли Ток и остальные путники. Юнец взмахнул длинной тонкой рукой, похожей на прут, и пронзительно вскрикнул. Он не издал ни единого слова, однако последователи хорошо его поняли. К чужестранцам повернулись сотни лиц. Но этим дело не ограничилось. Приверженцы Анастера устремились к ним.

– Что им от нас нужно? – с заметным испугом спросила госпожа Зависть.

Второй жрец стал пятиться:

– К сожалению, нашей защиты оказалось недостаточно. Приготовьтесь получить вознаграждение, чужестранцы!

С этими словами все трое жрецов опрометью понеслись прочь.

Госпожа Зависть подняла руки. Волчица и собака вновь превратились в громадных зверей, бросившихся навстречу толпе. На мостовую хлынула кровь, и первые погибшие повалились на землю.

К женщине подбежали сегулехи.

– Разбуди нашего брата! – потребовал Сену.

– Ладно, – согласилась госпожа Зависть. – Уверена, Тлен не замедлит здесь появиться. Но им обоим будет не до поединка.

Скрипнули кожаные ремни. Мок вскочил на ноги. В руках его грозно блестели мечи.

«Похоже, все про меня забыли», – подумал Ток.

Решение пришло к нему неожиданно.

– Ладно, развлекайтесь тут как умеете, а я пошел, – пробормотал он и двинулся по пустой Ильтарийской улице.

Предоставив зверям и дальше терзать орущих тенескариев, госпожа Зависть обернулась назад. И изумленно воскликнула:

– Эй, Ток! Ты куда это собрался? Что ты задумал?

– Я обрел истинную веру! – крикнул он в ответ. – Этой толпе предстоит сражаться с малазанской армией. Правда, сами они пока этого не знают. Я пойду вместе с ними!

– Ток! Послушай меня! Мы расправимся с этим быдлом и их гнусным юнцом-предводителем. Не надо…

– Прошу тебя, не трогай их! Слышишь, Зависть? Проложите себе путь, но не убивайте всех, они нужны мне.

– Но…

– Время дорого! Я так решил, и некогда объяснять. Если Опонны нам улыбнутся, мы с тобой еще встретимся. А сейчас я должен найти своих друзей.

– Стой!

Махнув ей рукой, Ток бросился бежать по улице.

В спину ему ударило магической волной, но он даже не обернулся.

«Боги, вразумите эту женщину. Сделайте так, чтобы уцелела хотя бы часть армии тенескариев».

На первом же перекрестке дорогу малазанцу преградил поток возбужденно орущих людей. Они бежали к главной улице, чтобы влиться в ряды истинно верующих. Ток-младший присоединил к их крикам свой – бессловесный, более похожий на мычание немого – и растворился в толпе.

Словно листок, который несет течением по волнам широкой и глубокой реки…

Глава десятая

Матерь Тьма трех детей породила.

Тисте анди – первых и самых любимых,

Раньше Света явившихся в мир.

Позже в муках родились вторые,

Тисте лиане – вот как нарекли этих чад,

Чьей колыбелью стал пламенный Свет…

О, неистов был первенцев гнев:

Мать отвергли они,

Но и сами отвергнуты были,

Обреченные вечно скитаться во Тьме.

Разразилась война не на шутку…

И тогда третьих отпрысков

Милосердная Мать породила.

Тисте эдур пришли в эту жизнь

Между Светом и Тьмою, а потому

Тень уже от рожденья легла им на души.

Себун Иманан. Басни Кильманара

Шлепок был сильным, но боль заслонило желание уразуметь, кто и почему его ударил. Однако Ворчун так ничего и не понял, а потому лежал в тупом оцепенении, готовый вновь провалиться в черную пустоту.

Однако за первой оплеухой последовала вторая.

Командир стражников с трудом поднял веки.

– Убирайся, – еле-еле выговорил он и опять закрыл глаза.

– Ты пьешь не просыхая, – послышался сердитый голос Каменной. – А уж какая от тебя вонища! Боги, на чем ты лежишь?! На собственной блевотине… Ну что, Бьюк, теперь убедился, в каком виде пребывает твой дружок? Гниет заживо. Ладно, возись с ним, если тебе охота, а я пошла в казарму.

По кривым, дребезжащим половицам его убогой каморки застучали тяжелые сапоги Каменной. Потом она вышла, громко хлопнув скрипучей дверью. Ворчун вздохнул и повернулся на другой бок, намереваясь спать дальше.

Однако на лицо его вдруг упала тряпка, мокрая и холодная.

– На, протри свою физиономию, – сказал Бьюк. – Ты мне нужен трезвым, дружище.

– Да никому я не нужен трезвым, – возразил Ворчун, отбрасывая тряпку. – Хоть ты оставь меня в покое.

– Вот я-то тебя как раз и не оставлю. Поднимайся!

Руки Бьюка встряхнули его и усадили на вонючей постели. Ворчун попытался схватить друга за запястья, но силы в руках не осталось даже на то, чтобы стиснуть пальцы. Голову сжало в тисках такой сильной боли, что бедняга зажмурился.

Желудок скрутило, и Ворчун нагнулся. Изо рта и ноздрей на пол хлынула густая, отвратно пахнущая желчь.

А затем рвотные позывы прекратились. В голове неожиданно просветлело. Выплюнув остатки мокроты, командир стражников сумрачно уставился на Бьюка:

– Я тебя не звал. И чего ты вообще лезешь в мою жизнь?

– Замолчи.

Ворчун обхватил руками голову:

– Сколько мы уже здесь?

– Шесть дней. Ты уже упустил все возможности, Ворчун. Безнадежно опоздал.

– Ты о чем вообще толкуешь?

– О том, что нам отсюда уже не выбраться. Слишком поздно. Войска паннионского септарха переправились через реку. Капастан накануне осады. Говорят, уже сегодня паннионцы могут напасть на редуты за городскими стенами. Здешним солдатам их не удержать. У септарха большая армия, да причем не какие-то сопливые юнцы, а опытные воины. Им не привыкать к осаде городов.

– Довольно слов. У меня голова распухает от твоей болтовни. Я сейчас даже думать не могу.

– Можешь, но не хочешь. Однако деваться-то все равно некуда. Харло мертв. Пора протрезветь, хватит уже оплакивать его.

– Ой, кто бы говорил.

– Я свое уже отплакал, дружище. Давным-давно.

– Ага, Худа с два.

– Ты не понял, приятель. Ты и раньше меня не понимал. Я отгоревал свое. Нельзя вечно жить в скорби. Но она ушла, и осталась пустота. Моя душа подобна темной пустой пещере, где нет ничего, кроме пепла. Однако ты – другой, не такой, как я. Может, ты и думаешь, что мы похожи, но ошибаешься.

Ворчун, кряхтя, нагнулся, чтобы подобрать с пола мокрую тряпку. Бьюк подхватил ее и всунул ему в руку. Прижав холодную ткань к раскалывающейся от боли голове, командир стражников застонал:

– Какая бессмысленная смерть.

– Любая смерть бессмысленна, если оставшиеся в живых не извлекают из нее уроки. Скажи, Ворчун, чему тебя научила гибель Харло? Прислушайся к моему совету: пустая пещера – не самое уютное место. Там точно не найти утешения.

– Да не ищу я никакого утешения.

– И совершенно напрасно. В жизни нет ничего более важного; жаль, я не понял этого раньше. Харло – он ведь был и моим товарищем тоже. «Серые мечи»… это они нас нашли… прикинули, как все происходило. К’чейн че’малль свалил тебя и хотел добить, а Харло поступил как настоящий друг. Он загородил тебя своим телом и принял все удары на себя. Он погиб, но сделал то, что намеревался, – спас твою шкуру. А ты что теперь творишь со своей жизнью, Ворчун? Это все равно что взглянуть в глаза его призраку и сказать, что жертва того не стоила!

– Я не просил Харло спасать меня!

– Прекрати!

В каморке стало тихо. Ворчун поскреб щетину на подбородке, затем поднял мутные глаза на Бьюка.

По впалым щекам седого стражника текли слезы. Ворчун поспешно отвернулся.

– Каменная готова прибить тебя собственными руками, – сказал Бьюк.

Он прошел к маленькому окошку и рывком распахнул ставни. Внутрь хлынул солнечный свет, освещая грязные углы убогого временного пристанища.

– Бедняжка уже потеряла одного друга и теперь не хочет лишиться второго.

– Ошибаешься, Бьюк. Она потеряла двоих друзей. Или забыл того мальчишку-баргаста?

– Ты прав. Кстати, Хетаны с Кафалом почти не видно. Удивительно, как быстро они поладили с «Серыми мечами». Похоже, что-то там вместе затевают. Наверное, Каменная знает об этом больше. Она ведь и сама постоянно толчется в казарме.

– А ты?

– Я по-прежнему нахожусь в услужении у Бошелена и Корбала Броша.

– Ну и дурак.

Бьюк отер рукавом лицо и через силу улыбнулся:

– Ну вот, узнаю прежнего Ворчуна. С возвращением тебя!

– Да иди ты к Худу в задницу!

Спустившись по нескольким истертым ступенькам, они вышли наружу. Ворчун был вынужден цепляться за Бьюка. Кровь громко стучала в висках, и его все еще поташнивало.

У него остались лишь обрывочные, никак не связанные между собой воспоминания о городе, да и те затмили сначала потрясение от случившегося, а затем эль, который командир стражников хлестал пинта за пинтой.

Ворчун в замешательстве огляделся по сторонам.

– Слушай, а что это за место такое? – удивленно спросил он Бьюка.

– Окраина старого Даруджийского квартала, рядом с Храмовым. Если пойти на север, до следующего перекрестка, там уже начинается красота: роскошные особняки да сады. Совсем рядом, буквально на соседней улице, царит чистота и все утопает в зелени. Ты каким-то непостижимым образом ухитрился отыскать единственный грязный закоулок и самый паршивый домишко в этом закоулке.

– Наверное, останавливался там раньше, – пробормотал Ворчун, косясь на окрестные строения.

– Возможно, хотя что-то не припомню, чтобы тебя привлекали трущобы, – усмехнулся Бьюк.

Ворчун хмуро оглядел свой истрепанный наряд, от которого вдобавок выразительно пахло:

– Мне бы вымыться, и побыстрее. Да и одежонку сменить тоже бы не помешало. Слушай, а куда подевалось мое оружие?

– Каменная забрала. Сказала, так целее будет. И бóльшую часть твоих денег тоже. А то бы ты мигом промотал все, что заплатил Керулий. С долгами твоими она рассчиталась сполна. Так что теперь ты – вольная птица. Можешь лететь куда угодно.

– Пойду-ка я для начала прогуляюсь.

– Я тебя провожу. Мне все равно нужно зайти в казарму.

– Боишься, как бы я не заблудился? – криво усмехнулся Ворчун. Бьюк кивнул. – Хуже всего, что меня донимают приступы лихорадки. Через пару колоколов наверняка опять начнет колбасить.

– Дестриант может тебе помочь, если хорошенько попросишь. Заодно и от похмелья избавишься.

Друзья свернули в южном направлении, прошли мимо каких-то полуразвалившихся лачуг и попали на широкие улицы между стоянками, как здесь назывались городские кварталы. Встречных прохожих можно было пересчитать по пальцам. Вид у всех был испуганный. Люди двигались осторожно, словно бы враг уже проник в город.

Ворчун понял, сколь многое изменилось в Капастане, пока он валялся в полузабытьи. От этого стало совсем уж тошно. Он плюнул в канаву и, чтобы хоть как-то развеяться, спросил:

– Ну а хозяева твои что поделывают?

– Нашли какой-то заброшенный особняк и поселились там.

Голос Бьюка звучал глухо и сдавленно. Командир стражников насторожился:

– Рассказывай.

– Рассказывать особо не о чем. Минувшей ночью караул джидратов наткнулся на труп. Совсем рядом с этим особняком, и сотни шагов не будет. Живот вспорот. Все внутренности… исчезли.

– Бьюк, надо немедленно сообщить местному принцу. Тут каждый час дорог. Сам понимаешь: когда в осажденном городе вдруг начинаются такие фокусы…

– Не могу. – Бьюк остановился и схватил Ворчуна за руку. – Этого делать нельзя. Ты не видел, на что способны мои хозяева, если загнать их в угол.

– Эту парочку нужно вышвырнуть из города. Пусть обнимаются с паннионцами: небось мерзавцы быстро найдут общий язык. Только сперва тебе от них надо свалить. И пожалуй, старика Риза с собой прихватить.

– Мы не можем их оставить.

– Сможете, если не побоитесь.

– Дело тут не в смелости, – возразил Бьюк, больно стиснув руку товарища.

Тот насупился. Дела принимали совсем уж скверный оборот.

– Я не трус, Ворчун. Просто пытаюсь объяснить тебе, насколько опасна эта парочка. Стоит им только что-то заподозрить – мигом начнут крушить городские стены. Бошелен с Корбалом Брошем погубят сотни солдат, выпустят демонов, оживят трупы и натравят их на нас. Они сровняют Капастан с землей. А паннионцы сочтут, что это очередное чудо, сотворенное их Провидцем. А теперь попытайся взглянуть на все с другой стороны. Представляешь, что будет, если могущество моих хозяев обратится против паннионцев?

– Представляю, – вздохнул Ворчун. – Однако пока еще до этого дойдет… А тем временем эти двое выпотрошат кучу народу. Нынешней ночью могут произойти новые убийства. Ты видел, какие лица у прохожих? Еще немного, и в Капастане поднимется паника. Откуда горожанам знать, кто убивает и уродует людей? Каждая стоянка – свой мирок, тесно связанный кровными и брачными узами. Достаточно одной стоянке заподозрить другую в помощи паннионцам… да тут сразу такое начнется!

– Одному мне точно не справиться, – сказал Бьюк.

– С чем?

– Я не сумею следить за ночными прогулками Корбала Броша. Если бы мне удалось… помешать его охоте, но так, чтобы он при этом меня не увидел и ни о чем не догадался…

– Да ты совсем спятил! – прошипел Ворчун. – Он же маг! Ты и шагу ступить не успеешь, как Брош тут же обо всем узнает!

– Да, если я буду действовать в одиночку…

Ворчун только сейчас заметил, что за прошедшие дни Бьюк еще больше исхудал. Лицо его совсем осунулось, а в глазах появилась растерянность. На руках белели давнишние шрамы – следы того страшного утра, когда он разгребал угли и головешки, охваченный безумной надеждой, что сумеет найти своих родных живыми где-то под развалинами… спасти их.

Поймав на себе взгляд собеседника, Бьюк поежился.

– Мне не хватает хитрости, дружище, – выдохнул он, отпуская руку Ворчуна. – И без помощи никак не обойтись. Нужно, чтобы кто-нибудь придумал способ переиграть Корбала Броша.

– Ты хотел сказать – Бошелена?

– Ну, Бошелен-то как раз не шастает по ночам. Это все Брош вытворяет, а Бошелен лишь терпит его дикие пристрастия. У Броша разум ребенка, но злобного и необузданного. Теперь-то я разобрался, кто из них чем занимается.

– Интересно, сколько дурней уже пытались перехитрить Бошелена? – спросил Ворчун.

– Наверное, одного кладбища на всех не хватит.

– Даже если ты и сделаешь то, что задумал… толку-то? С превеликим трудом спасешь несколько жизней, а через пару дней этих людей все равно убьют, раздерут на куски и сожрут тенескарии!

– По сравнению с тем, что творит Корбал Брош, даже это более милосердная смерть…

– Худ тебя побери, Бьюк. Мне надо подумать.

– Я вечером загляну в казарму. Может, рассказать обо всем Каменной?

– А то ты не знаешь, каков характер у нашей красавицы! Ее тут же потянет охотиться за Брошем, а действовать скрытно она не умеет.

– Ты прав. Ее сразу пристукнут, – согласился Бьюк.

– Боги, у меня сейчас голова лопнет, – простонал Ворчун.

– По-моему, тебе нужен жрец, – улыбнулся Бьюк.

– Это еще зачем?

– Жрец, умеющий исцелять. Идем, я знаю такого.

Несокрушимый щит Итковиан стоял возле ворот казармы, в полном боевом облачении. Забрало его шлема было поднято, хотя нащечники оставались на месте. Первый послеполуденный колокол отзвенел сотню ударов сердца тому назад. Те, кого он ждал, запаздывали. Итковиан, который славился своей пунктуальностью, уже давно привык к тому, что ему вечно приходится дожидаться смертного меча и дестрианта. Задерживались также и двое баргастов, которые вдруг заявили о своем желании присутствовать на их встрече с Советом масок.

Итковиан предвидел, с чего начнется эта встреча: как обычно, со взаимных издевок и оскорблений.

«По правде говоря, обе стороны не скрывают своего презрения друг к другу. Переговоры все больше заходят в тупик, никакого диалога не получается. Ну и кто выигрывает от подобных перебранок? Никто. Но хуже всех приходится Джеларкану: бедный принц оказался между двух огней».

Все утро несокрушимый щит провел на городских стенах, наблюдая за подходом и размещением сил Домина. Под командованием септарха Кульпата находилось десять легионов беклитов, как у паннионцев называли регулярную пехоту. Эти воины в красно-золотых островерхих шлемах являлись основной силой вражеской армии. Всего их насчитывалось сто тысяч, и под стены Капастана Кульпат стянул ровно половину. Помимо них, у септарха было еще не менее восьми тысяч урдов – отборных тяжелых пехотинцев. Если враг сумеет прорвать оборону, они первыми устремятся в образовавшуюся брешь. Эти силы укреплялись вспомогательными войсками: бетаклитами (то есть средней пехотой), по меньшей мере тремя отрядами бетруллидов (легкой кавалерии), а также дивизией десандиев (инженеров и саперов) и скаландиев (стрелков). Всего выходило не менее восьмидесяти тысяч воинов.

Дальше, за впечатляюще организованным лагерем армии септарха, взору представала совершенно иная картина: к югу, до самого берега реки и дальше на восток, вплоть до каменистого морского побережья, все пространство было заполнено хаотичной людской массой – тенескариями. Крестьянской армией Провидца – стервятниками и пожирателями падали в одном лице. Эти не щадили никого, включая и своих – из числа тех, кто был постарше и послабее. Особым почетом и властью у тенескариев пользовались неистовые женщины с всклокоченными волосами – так называемые матери мертвого семени – и их звероподобные дети. Страшно было даже подумать о том, что сделает с беззащитными горожанами, ворвавшись в Капастан, эта вечно голодная и озлобленная орда. Если легионы Кульпата несокрушимый щит разглядывал с отрешенностью стратега, то при виде тенескариев он вдруг почувствовал, что теряет самообладание. Когда он спускался вниз, его шатало. Никогда еще Итковиан не ощущал себя таким беспомощным.

Сколько же их тут собралось? Тысяч сто, не меньше. А по морю, на переполненных суденышках, прибывали все новые и новые тенескарии. Голодные. Готовые убивать всех без разбору и так же без разбору пожирать все, что попадется.

Солдаты Капантальского гарнизона, несшие караул на стенах, были мертвенно-бледными. Страх лишил их дара речи и сковал движения. Итковиан терпеть не мог трусов и поначалу глядел на них с откровенным презрением. Но вскоре леденящий страх передался и ему тоже. Несокрушимый щит даже позавидовал отрядам джидратов, занимавшим редуты на подступах к городу. Они обречены на неминуемую смерть, но хотя бы погибнут быстро и в честном бою. А вот что ожидает защитников Капастана и простых горожан?

Негромкое позвякивание сделанных из монет кольчуг возвестило о появлении двоих баргастов. Хетана шла впереди. Лицо женщины, как и лицо ее брата Кафала, было вымазано пеплом. Подобные траурные маски баргасты будут носить столько, сколько сочтут нужным. Несокрушимому щиту подумалось, что он не доживет до того дня, когда они смоют «пепел скорби». Но даже под этой серой коркой лицо Хетаны оставалось странно привлекательным: красивым весьма необычной, какой-то дикой красотой.

– А где горный медведь со своим костлявым псом? – сердито спросила Хетана.

– Смертный меч Фэнера и дестриант только что вышли из дверей казармы позади тебя. Можешь сама убедиться.

Она оскалила зубы:

– Тогда идем побыстрее к этим брехливым жрецам.

– Мне до сих пор непонятно, зачем вы испросили эту аудиенцию, – сказал Итковиан. – Если ты хочешь объявить о прибытии племен баргастов, которые будут сражаться на нашей стороне, то зал, где заседает Совет масок, – не слишком подходящее для этого место. Жрецы тут же начнут плести интриги. Каждый попытается перетянуть баргастов на свою сторону. Кому-то наверняка захочется руками ваших воинов свести старые счеты. Если ты не желаешь ничего рассказывать «Серым мечам», я настоятельно советую поговорить с принцем Джеларканом.

– Ты слишком много болтаешь, Волк, – отрезала Хетана.

Итковиан замолчал, раздраженно прищурившись.

– Ничего, в постели тебе будет не до разговоров, – продолжала баргастка. – Обещаю.

В это время к ним подошли Брухалиан и Карнадас. Итковиан поднял руку, салютуя им.

– Смотрю, у тебя лицо порозовело, – заметил Карнадас. – А со стены спустился бледный, как покойник.

Хетана покатилась со смеху:

– Еще бы ему не раскраснеться! Он сегодня возляжет с женщиной – впервые в жизни.

– А как же принесенные обеты, несокрушимый щит? – удивился Карнадас.

– Я помню о своих обетах и не собираюсь их нарушать, – сердито ответил Итковиан. – Хетана ошибается.

– Разве ты не скорбишь по убитому брату? – спросил баргастку Брухалиан.

– Скорбеть, горный медведь, – это чувствовать, как медленно умирает цветок. А возлечь с мужчиной – значит вспомнить этот цветок во всей его красе.

– Придется тебе поискать другой цветок, Хетана, – слегка улыбнувшись, промолвил Карнадас. – Несокрушимый щит принес обет воздержания от плотской любви.

– Тогда он просто смеется над своим богом! Баргасты тоже знают о Фэнере. В его крови пылает огонь!

– Огонь битвы.

– Нет, костлявый пес. Огонь страсти!

– Не будем терять время, – оборвал их спор Брухалиан. – Идемте в Невольничью крепость. По дороге мне надо еще кое-что вам рассказать.

Все пятеро вышли за ворота и свернули влево, пересекая обширное пространство, примыкавшее к южной городской стене. Таких пространств между стоянками в городе хватало. Их без особых сложностей превратили в возможные поля сражений. Укрепления здесь строили из всего, что имелось под рукой: из камня, дерева и даже стогов сена, обильно политых горючими жидкостями. Расчет был прост: если враг пробьется в город, он сразу же наткнется на эти баррикады. Принц Джеларкан потратил половину своей казны на луки, стрелы, метательные снаряды и ядра. Капастан покрылся целой сетью таких укрепленных площадок, и Брухалиан радовался, что правитель внял его советам.

«Ни одной пяди не сдадим, пока там не будет по щиколотку паннионской крови».

Несколько горожан в ярких одеждах, завидев «Серых мечей» и баргастов, поспешили убраться с их пути.

– У нас состоялся разговор с Кроновыми т’лан имассами, – начал Брухалиан. – Бек Окхан предложил нам свою помощь, но только в сражении против к’чейн че’маллей. Со смертными они воевать не станут. По сведениям т’лан имассов, охотники К’елль собрались в полулиге к северу от города. Там около восьмидесяти этих тварей. Я предполагаю, что септарх Кульпат держит их там, дабы нанести удар с севера. Расчет прост: появление подобных чудовищ должно смертельно перепугать защитников. К’чейн че’малли разнесут Северные ворота, ворвутся в Капастан и начнут бойню. Тем временем Кульпат двинет своих урдов на штурм остальных ворот. К вечеру паннионцы рассчитывают овладеть городом.

Брухалиан замолчал, будто взвешивая произнесенные слова, а затем продолжил:

– Септарх уверен в успехе своего замысла. Но, к счастью для нас, ни один к’чейн че’малль к Капастану не прорвется. На пути этих чудовищ встанут четырнадцать тысяч т’лан имассов и столько же т’лан айев. Бек Окхан обещает полностью уничтожить охотников К’елль.

Они подошли к Даруджийскому кварталу.

– Кульпату придется спешно менять тактику, – сказал Итковиан.

– И делать это не в тиши штабного шатра, – добавил Карнадас.

– И мы должны предугадывать его решения, – кивнул Брухалиан.

– К тому же септарх не сразу узнает, что т’лан имассы сражаются только против к’чейн че’маллей. И в наших интересах, чтобы он догадался об этом как можно позже, – заметил несокрушимый щит.

– Ну может, т’лан имассы еще и передумают, – промолвил дестриант. – Пока неизвестно, как они поведут себя после Слияния.

– Что-нибудь удалось узнать о том, кто их призвал? – спросил Итковиан.

– Только то, что это женщина и что она движется вместе с армией Каладана Бруда.

– Когда они рассчитывают добраться до Капастана?

– Месяца через полтора, не раньше.

– Плетутся нога за ногу, – презрительно фыркнула Хетана.

– Они в несколько раз уступают Кульпату по численности, – напомнил Брухалиан. – К тому же дорога изматывает солдат. Бруд правильно делает, что не гонит их без отдыха. Я не вижу никаких недочетов в избранной им тактике. Наоборот. Септарх намерен в один день овладеть Капастаном. И в то же время он знает: осада города не может продлиться дольше шести недель. Если за это время он не сумеет взять Капастан, ему придется отступить. Возможно, надолго.

Несокрушимый щит обвел глазами храмы, стоящие по обе стороны улицы. За храмами виднелись высокие стены Невольничьей крепости.

– Нам не продержаться столько времени, – вздохнул Итковиан. – Полтора месяца… Это слишком долго.

– Мы должны, – тихо возразил ему Брухалиан.

– Сетта пала через три недели, – напомнил несокрушимый щит. – А ведь к’чейн че’маллей там не было. Сам город больше Капастана и был лучше укреплен. Да и споров между собой защитники не вели. Думаю, вам не надо напоминать, как обстоят дела в Капастане. Со времени осады Сетты армия тенескариев выросла вдвое. Да и беклиты с урдами получили дополнительную закалку… Полтора месяца… Нет, это невозможно.

– Мы должны совершить невозможное. Просто обязаны, несокрушимый щит, – настаивал Брухалиан.

Итковиан только стиснул зубы, ничего ему не ответив.

Невдалеке от высоких ворот Невольничьей крепости смертный меч остановился.

– Вы слышали наш разговор, – обратился он к Хетане. – Если клан Белолицых баргастов согласятся поднять копье войны, то сколько воинов они смогут сюда послать? И как скоро эти воины доберутся до Капастана?

Женщина ухмыльнулась так, что блеснули зубы.

– Наши кланы никогда прежде не выступали вместе, но случись такое… думаю, тысяч семьдесят. – Улыбка Хетаны стала холодной и дерзкой. – Только баргасты этого не сделают. Они не придут вам на подмогу. Можешь не надеяться, горный медведь.

– Учти, Хетана, после завоевания этого города паннионцы обратят свои жадные взоры на ваши земли, – сказал ей Итковиан.

Баргастка в ответ лишь равнодушно пожала плечами. Брухалиан не выдержал.

– Какова же тогда, – пророкотал он, – цель вашей встречи с Советом масок?

– Тебя это не касается. На этот вопрос я отвечу жрецам.

– Как я понимаю, ты с братьями отправилась на юг узнать, кто такие к’чейн че’малли, – попытался зайти с другого конца Итковиан.