Текст книги "Пыль грез. Том 1"

Автор книги: Стивен Эриксон

Рава хмыкнул.

– Блестящая идея, Авальт.

Они вошли в шатер и по коридору вернулись в главный зал. Здесь можно разговаривать безопасно, в присутствии слуг с проколотыми барабанными перепонками и отрезанными языками – хотя остается возможность появления шпионов, читающих по губам, а значит, этим четырем несчастным созданиям суждено умереть до захода солнца.

– А насчет их пеших войск, которым предстоит пересечь королевство, – сказал Рава, снова усевшись, – не ждете каких-либо проблем?

Авальт взял второй графин и налил себе еще вина.

– Нет. Эти изморцы ставят честь превыше всего. Они сдержат слово, по крайней мере, на марше. А тем, кто вернется с Пустоши – если кому-то повезет, – не останется ничего другого, как подчиниться нашей воле. Мы отберем у выживших все ценное, а самих кастрируем и продадим в рабство в Дреш.

Рава поморщился.

– Если Таркульф не узнает. Нас застали врасплох, когда эти союзники изморцев обрушились на наши силы.

Авальт кивнул, вспоминая внезапную встречу во время долгого марша к границам Летерийской империи. Если изморцы – варвары, то хундрилы из «Выжженных слёз» – просто нелюди. Но Таркульф – проклятие его чешуйчатой крокодильей коже – полюбил их, вот тогда-то и начался сплошной кошмар. Нет ничего хуже, полагал Авальт, чем король, решивший возглавить войско. Каждую ночь десятки шпионов и убийц вели жестокую, но неслышную битву в лагерях. И каждое утро ближние болота кишели трупами и горластыми стервятниками. А рядом стоял Таркульф, глубоко вдыхая ночной прохладный воздух и улыбаясь безоблачному небу – бредящий, благословенно тупоголовый дурак.

Ну что ж, спасибо девятиголовой богине – король снова в своем дворце, обсасывает кости лягушечьих лапок, а «Выжженные слезы» стоят лагерем за рекой у северо-восточных границ, умирая от болотной лихорадки и прочих болезней.

Рава осушил кубок и снова налил.

– Видели ее лицо, Авальт?

Завоеватель кивнул.

– Мертворожденные… кровь четырнадцатой дочери… у вас всегда было чересчур живое, даже пугающее воображение, Рава.

– Этот сок – на любителя, Авальт. Иноземцам редко нравится. И, должен признать, меня поразило, что они не подавились этой дрянью.

– Погодите, пока все не проявится в их новых шрамах.

– А к слову: где их Дестриант? Я думал, что Верховный Жрец непременно будет их сопровождать.

Рава пожал плечами.

– Пока мы не разобрались в их званиях, ответить нельзя. Вот высадятся на берег, войдут в наше королевство – тогда от всяких сопровождающих и носильщиков в лагерях узнаем все, что нужно.

Авальт откинулся на спинку кресла и устремил взгляд на канцлера.

– Четырнадцатая? Фелаш, да? Рава, а почему именно она?

– Сучка отвергла мои ухаживания.

– Так почему вы ее просто не украли?

Морщинистое лицо Равы исказилось.

– Я пытался. Послушайте совета, завоеватель: не пытайтесь прошмыгнуть мимо служанок членов королевской семьи – самых жестоких убийц, каких видел мир. До меня, конечно, дошли слухи… о трех днях и четырех ночах самых изощренных пыток моих агентов. И эти стервы посмели прислать мне банку маринованных глазных яблок. Нахальство какое!

– Вы отомстили? – Авальт сделал глоток, чтобы скрыть дрожь ужаса.

– Разумеется, нет. Я погорячился, замахнувшись на нее. Урок лаконичен и понятен. И вы учтите, мой юный воин. Не каждая пощечина должна приводить к кровной вражде.

– Внимательно слушаю каждое ваше слово, мой друг.

Они выпили еще, и каждый был погружен в свои мысли.

Что было очень кстати.

Слуга, стоявший за правым плечом канцлера, в полном согласии со своим личным богом перемаргивался секретным кодом со вторым шпионом, стоящим по ту сторону стола, зная, что ему вот-вот перережут горло. Пока два ползучих гада провожали изморцев до ялика, он уже передал прислужнице подробный отчет обо всем, что говорилось в зале, и теперь эта женщина готовилась той же ночью отправиться в столицу.

Возможно, погорячившемуся канцлеру Раве и хватило жуткого урока, преподанного ему палачами госпожи Фелаш через его агентов. Увы, сама госпожа не успокоилась.

Поговаривали, что пенис Равы по привлекательности не уступал брюху выпотрошенной змеи. Сама мысль о таком червяке, ползущем по ее бедрам, могла привести четырнадцатую дочь короля в испепеляющую ярость. Нет, ее уроки старому седовласому канцлеру только начались.

Жизнь в крохотном королевстве Болкандо – сплошное приключение.

Йан Товис уже подумывала довести до конца ужасную бойню, начатую ее братом; хотя неизвестно, удалось бы ей, учитывая пузырящуюся, неистовую ярость Пулли и Сквиш: они плевались, сыпали проклятиями, приплясывали «танец убийцы», посылали струи мочи во все стороны, так что кожаные стены хижины промокли и приобрели оттенок красного вина. И кавалерийские сапоги Сумрак были забрызганы, хотя лучше сопротивлялись такому нахальству. Впрочем, терпение было не бесконечно.

– Хватит!

Два искаженных лица обратились к ней.

– Мы должны выследить его! – зарычала Пулли. – Кровавое проклятие! Гнилой яд, шипастая рыба. Девять ночей боли! И еще девять по девять!

– Он изгнан, – сказала Йан Товис. – Вопрос закрыт.

Сквиш отхаркнула слизь и, крутанув головой, плюнула в стену – прямо у левого плеча Сумрак.

– Случайно! – завизжала Пулли, бросившись на сестру и отпихнув неожиданно побледневшую ведьму назад.

Йан Товис боролась с желанием обнажить оружие. Она не терпела выходить из себя, впадать в ярость – ведь в таких случаях сдержать себя было необычайно трудно. И сейчас она была на краю бешенства. Еще одно оскорбление – видит Странник, хоть одно неосторожное слово – и она убьет обеих.

Пулли явно хватило мозгов распознать угрозу: она продолжала отпихивать Сквиш, пока обе не уперлись в дальнюю стену; тут Пулли обернулась и склонила голову.

– Звиняйте, королева, простите великодушно. Только горе, я уверена, только горе, ваше величие, поразило наши старые жилы. Примите звинения от меня и от Сквиш. Жуткий кошмар, жуткий кошмар!

Йан Товис с трудом выпустила рукоять меча и строго сказала:

– У нас нет на это времени. Шайхи потеряли шабаш – кроме вас двух. И потеряли Дозорного. Теперь нас только трое: королева и две ведьмы. Нужно обсудить, что нам делать.

– И сказано, – встряла Пулли, энергично кивая – сказано, что море слепо к берегу и слепо к шайхам, и море поднимается. Оно поднимается, ваше величие. Шестое предсказание…

– Шестое предсказание! – прошипела Сквиш, обходя сестру и не сводя глаз с Йан Товис. – А чего насчет пятнадцатого предсказания? Ночь родной крови! «И оно поднимается, и берег утонет, весь в ночных слезах, и мир окрасится красным! Родич на родича, смерть пометит шайхов, и шайхи утонут! В удушающем воздухе». А что больше удушает, чем море? Ваш брат убил нас всех, всех!

– Он изгнан, – спокойно сказала Сумрак. – У меня нет брата.

– Нам нужен король! – взвыла Сквиш, дергая себя за волосы.

– Не нужен!

Две ведьмы замерли, напуганные яростью Йан Товис и пораженные ее словами.

Йан Товис глубоко вздохнула – она даже не прятала дрожащих от крайней ярости рук.

– Я не слепа к морю, – сказала она. – Нет, слушайте меня обе! Молчите и слушайте! Вода действительно поднимается. Этого нельзя отрицать. Берег тонет, как и говорилось в половине предсказаний. Я не такая дура, чтобы не обращать внимания на мудрость древних провидцев. Шайхи в беде. И именно нам – мне и вам – придется искать выход. Для нашего народа. Все междоусобицы следует отставить – а если вам не по силам отложить все, что произошло, и вы будете продолжать, то не оставите мне выбора: вас обеих ждет изгнание.

Произнеся слово «изгнание», она заметила – не без удовольствия, – что обе ведьмы услышали что-то другое – более жестокое и смертельное.

Сквищ облизала сухие губы, и начала сползать по стене хижины.

– Нам бежать надо с берега, королева.

– Знаю.

– Бежать. Послать слово по острову, собрать всех шайхов. И начнем, начнем наше последнее путешествие…

– Как предсказано, – прошептала Пулли. – Наше последнее путешествие.

– Да. Сейчас в деревне хоронят мертвецов – вам надо читать прощальные молитвы. А потом я проверю корабли – отправлюсь на остров Третьего Девичьего форта – нужно организовать эвакуацию.

– Только шайхов, имеете в виду?

– Нет, Пулли. Этот проклятый остров будет затоплен. Мы заберем всех.

– Подлых острожников!

– Убийц, дезертиров, дерьмоплюев, дыросуев!

Йан Товис взглянула на двух старух.

– И тем не менее.

Обе отвели взгляд, и Сквиш попятилась к выходу.

– Молитвы, да, молитвы. За погибший шабаш, за всех шайхов, за берег.

Когда Сквиш скрылась за порогом, Пулли изобразила неловкий книксен и поспешила вслед за сестрой.

Снова оставшись в одиночестве, Йан Товис плюхнулась на табурет из седла, служивший ей троном. Так хотелось заплакать! От растройства, от злобы и ярости. Нет, она хотела плакать о себе. Потеряла брата – снова… снова.

Ох… да будь ты проклят, Йедан.

А хуже всего то, что она, похоже, поняла причину его поступка. За одну кровавую ночь Дозорный ликвидировал с дюжину смертельных заговоров, каждый из которых был направлен на ее свержение. Как можно ненавидеть его за это?

Можно. Ведь тебя больше нет рядом, брат. Теперь, когда берег тонет. Теперь, когда ты нужен мне больше всего.

Что ж, плачущая королева никому не принесет пользы. Настоящий сумрак – не время для жалости. Разве только для сожалений.

А если все древние предсказания были правдивы?

Тогда ее шайхам, разбитым, истребленным и потерянным, предстоит изменить мир.

А я должна возглавить их. Бок о бок с двумя вероломными ведьмами. Я должна вести свой народ прочь от берега…

С наступлением темноты в ночное небо поднялись два дракона: один белый, второй словно пылал неугасимым огнем под золотистой чешуей. Они сделали круг над россыпью мерцающих очагов – поселением имассов, и понеслись на восток.

Позади на холме стоял человек и следил за полетом, пока драконы не скрылись из глаз. Вскоре к нему присоединился другой.

Если они и плакали, тьма сохранила этот секрет для себя.

Где-то в холмах торжествующе взревела эмлава, объявляя миру, что прикончила жертву. Горячая кровь окропила землю, невидящие глаза уставились в небо, и не стало существа, жившего свободно.

Глава третья

 
В этот последний день тиран сказал правду
Его сын вышедший из темного мира
Теперь поднялся как стяг у стен отца
И языки пламени как зрители в окнах
Тысячи тысяч горстей пепла на сцене
Говорят что кровь не хранит ни памяти ни верности
В этот последний день тиран обрел правду
Сын был рожден в темной комнате под женский крик
И шел по залам темной крепости под звук эха
Только чтобы сбежать безлунной ночью под сутаной
От тяжелого кулака и свирепого лица хозяина
Дитя доказало, что тень простирается далеко
И возвращается к тому кто ее отбросил
И сгущает желания и эта правда проста и слепа
И тираны и святые падают на землю
Их последний вздох забирает тень
В последнем покое когда правда прижимает их
К каменному ложу.
 

«У солнца долгий путь»

Рестло Фаран

– От твоих поцелуев у меня губы немеют.

– Это из-за гвоздики, – ответила Шурк Элаль, сидящая на краю кровати.

– Что, зубы болят?

– Да вроде нет. – Среди разбросанной на полу одежды она углядела свои лосины и потянулась за ними. – Отправляетесь скоро?

– Мы-то? Думаю, да. Адъюнкт не из тех, кто делится своими планами.

– Командир имеет право. – Она начала, извиваясь, натягивать лосины и нахмурилась – неужели поправилась? Разве такое возможно?

– Как изящно! Я сейчас как наклонюсь и…

– Я бы не стала, милый.

– Ну почему?

Ты бы обалдел.

– Ах, у каждой женщины должны быть свои секреты. – По крайней мере, у этой.

– А еще я собираюсь остаться тут, – сказал малазанец.

Нагнувшись чтобы зашнуровать сапоги, Шурк нахмурилась.

– Еще даже не полночь, капитан. Я не планировала тихий вечер дома.

– Ты ненасытна. Эх, будь я хоть наполовину таким, как хотелось бы…

Она улыбнулась. Ну как на такого сердиться? Она даже смирилась с этими широкими навощенными усами под бесформенным носом. Но он был прав кое в чем насчет ее – хоть и сам не понимал этого. Шурк надела куртку из оленьей кожи и крепко затянула ремни под грудью.

– Осторожней, ты же не сможешь дышать, Шурк. Во имя Худа, вся мода как будто нацелена на то, чтобы оскопить женщин – это слово подойдет? Оскопить? Все для того, чтобы закабалить вас, ваш дух, как будто свобода женщины несет какую-то угрозу.

– Само собой, милый, – ответила она, застегнула пояс с мечами и, подняв из кучи на полу свою накидку, встряхнула ее. – Возьми десяток лучших подруг. Пусть одна выходит замуж. В мгновение ока она оказывается на вершине горы и самодовольно восседает на брачном троне. И вот уже все подруги принимаются ловить себе мужа. – Она завернулась в накидку и застегнула пряжки. – А Ее Величество Идеальная Стерва сидит, одобрительно кивая.

– История? Ну надо же. И все же долго это не продлится.

– Да?

– Конечно. Все прекрасно, пока муж не сбежит с ее лучшей подругой.

Она фыркнула и выругалась.

– Да чтоб тебя, я же говорила: не смеши меня.

– Ничто не повредит твоему идеальному лицу, Шурк Элаль.

– Ну знаешь же, как говорят: старость преследует каждого, Рутан Гудд.

– Так к тебе цепляется какая-то старая карга? Не замечал.

Она шагнула к двери.

– Ты очень милый, Рутан, даже когда несешь хрень. Я говорила о том, что женщины, как правило, не любят друг друга. Ну не в общем смысле. Если одна из них окажется в цепях, то покроет их золотом; и жизнь положит, чтобы увидеть всех женщин в цепях. Это у нас в крови. Запри дверь, когда будешь уходить.

– Я же говорил: я собираюсь остаться на ночь.

Что-то в его голосе заставило Шурк обернуться. Первым побуждением было просто вышвырнуть его, хотя бы чтобы подчеркнуть, что он только гость, а не домочадец, Странник побери. Но в его словах зазвучала стальная нотка.

– Проблемы в малазанском гарнизоне, капитан?

– Среди морпехов есть адепт…

– Адепт в чем? Познакомишь меня?

Он отвел взгляд и двинулся по кровати, чтобы опереться спиной на изголовье.

– Это наш как бы метатель плиток. В общем, адъюнкт объявила… Прочтение. На сегодняшнюю ночь. И оно вот-вот начнется.

– И?

Он пожал плечами.

– Может, я излишне мнителен, но что-то я очень нервничаю.

То-то ты был так энергичен.

– И ты хочешь держаться подальше оттуда.

– Точно.

– Хорошо, Рутан. Надеюсь, я вернусь до рассвета. Позавтракаем вместе.

– Спасибо, Шурк. Что ж, развлекайся и не переутомись.

Вряд ли получится, милый.

– Отдыхай, – сказала она вслух, открывая дверь. – Набирайся сил – утром они тебе понадобятся.

Всегда оставляй им что-нибудь, уходя. Чтобы поддерживать предвкушение, ведь предвкушение мешает мужчине замечать очевидные перепады… э… аппетита. Она спустилась по лестнице. Гвоздика. Забавно. Пора снова навестить Селуш. Уход за телом Шурк Элаль становится все сложнее, не говоря уж о вопиющей цене.

Выйдя на улицу, она вздрогнула, когда из затененной ниши выдвинулся громадный силуэт.

– Ублала! Тени Пустого Трона, ты меня напугал. Что ты тут делаешь?

– Кто он? – спросил гигант. – Хочешь, я его убью?

– Нет, не хочу. Опять следил за мной? Слушай, я ведь уже все объясняла!

Ублала Панг потупился и что-то невнятно пробормотал.

– Что?

– Да. Я говорю «да», капитан. Я хочу сбежать!

– Я думала, Тегол отправил тебя в дворцовую стражу, – сказала она, надеясь отвлечь гиганта.

– Я терпеть не могу начищать сапоги.

– Ублала, это ведь раз в несколько дней – да и можно нанять кого-нибудь…

– Не мои сапоги. Вообще всем.

– Остальным стражникам?

Он хмуро кивнул.

– Ублала, пошли со мной – куплю тебе выпивку. Или три. – Они двинулись по улице к мосту через канал. – Слушай, эти стражники просто пользуются твоей добротой. Ты не обязан начищать им сапоги.

– Нет?

– Нет. Ты гвардеец. Если бы Тегол знал… а ты можешь сказать сослуживцам, что собираешься поговорить со своим лучшим другом, королем.

– Он мой лучший друг, да. Он давал мне курочку.

Они пересекли мост, отмахиваясь от вьющихся навозных мух, и пошли по аллее вдоль одного из ночных рынков. Шурк обратила внимание, что вокруг необычно много малазанских солдат.

– Именно. Курочку. А такой человек, как Тегол, не станет делиться курочкой с кем попало, так ведь?

– Не знаю. Наверное.

– Точно-точно, Ублала, уж поверь мне. У тебя друзья в высших эшелонах. Король, канцлер, седа, королева, Королевский меч. И любой с радостью угостит тебя курочкой, а с другими гвардейцами, уверяю тебя, не будут так щедры.

– Значит, я не обязан начищать сапоги?

– Только свои – или можешь кого-нибудь нанять.

– А штопать их форму? А точить их ножи и мечи? А стирать их исподнее?

– Хватит! Ничего подобного – и сейчас же пообещай, что поговоришь со своими друзьями. С любым. Тегол, Бугг, Брис, Джанат. Обещаешь – для меня? Расскажешь им, что остальные гвардейцы заставляют тебя делать?

– Ладно.

– Хорошо, этим уродам, сослуживцам из гвардии, достанется. А вот и подходящий бар – у них скамьи, а не кресла, так что не застрянешь, как в прошлый раз.

– Хорошо. Я пить хочу. Ты настоящий друг, Шурк. Я хочу секса с тобой.

– Как мило… Но ты должен понять: многие мужчины занимаются сексом со мной, и это не должно тебя тревожить, ладно?

– Ладно.

– Ублала…

– Ладно, ладно, я обещаю.

Капрал Целуй ссутулилась в седле; отряд медленной рысью двигался в город Летерас. Целуй старательно не смотрела на сестру, Уголёк, чтобы жалость не затопила ее и не утащила душу, вцепившись намертво, в небытие.

Она всегда знала, что Уголёк последует за ней повсюду; и когда вербовщики явились в их деревню в джунглях Дал-Хона, что ж, это стало лишь дополнительной проверкой их тайной привязанности. Хуже всего было то, что в морпехи они записались по дурацкой прихоти. Все из-за местной заварухи, водоворота подозрений, закрученного вокруг самой Целуй – проклятой «разлучницы», живущей улыбчивой тенью на задворках семьи, – она пережила бы скандал, все решив лишь кивком головы и небрежным жестом. Да она и не любила того мужчину – все лесные духи знали, что этот кобель не достоин женской любви, ведь он жил только ради себя и не стал бы жертвовать ничем во имя чести жены и детей. Нет, Целуй поступила так вовсе не из романтических соображений.

Главным погонщиком стала скука, непрерывно щелкая кнутом. Жажда запретного только добавляла мрачности ее порывам. Целуй всегда знала, что настанет время, когда ее погонят из деревни, изгонят на всю оставшуюся жизнь. Впрочем, изгнание уже не смертный приговор: громадный мир за пределами джунглей открывает бесконечное количество путей отхода. Малазанская империя велика: миллионы жителей на трех континентах. И ей будет несложно затеряться в благословенной анонимности. И потом, она знала, что никогда не останется одна. Уголёк – умелая и практичная – будет идеальным спутником во всех ее приключениях. А еще, видит Белый Шакал, ее сестра – красотка, и им обеим не стоит бояться недостатка в мужской компании.

Вербовщики, похоже, обещали разумный срок службы и готовы были оплатить все транспортные расходы. И она ухватила гиену за хвост.

И, само собой, Уголёк немедленно последовала за сестрой.

Тут бы и конец истории. Но Бадан Грук увязался за ними. Придурок запал на Уголька.

Если бы Целуй хоть немного поразмыслила над своими решениями, то поняла бы, в какую ужасную катастрофу втянула их всех. Малазанским морпехам положено служить десять лет; Целуй просто усмехнулась, пожала плечами и подписалась на этот долгий срок, сказав себе, что, если надоест, она просто сбежит и снова скроется в тумане.

Увы, Уголёк была гораздо принципиальнее. Она привыкла держать слово, и данной клятве была бы верна до самой смерти.

Целуй очень скоро поняла, какую ошибку совершила. Невозможно сбежать и бросить сестру, которая благодаря своим талантам быстро дослужилась до сержанта. И хотя для Целуй была не слишком интересна судьба Бадана Грука – он был негодным солдатом, а сержантом вовсе никудышным, – ей стало ясно, что Уголёк чем-то привязала его к себе. Как Уголёк последовала за сестрой, так и Бадан Грук последовал за ней. Но не только тяжкий груз ответственности связывал Уголька и Бадана Грука. Было что-то еще. Неужели сестра действительно влюбилась в идиота? Возможно.

Жизнь была куда проще в деревне, несмотря на постоянную слежку и отчаянные кувыркания в кустах у реки; по крайней мере, Целуй была сама по себе, и что бы ни случилось с ней, сестра останется ни при чем. И в безопасности.

Вернуть бы те деньки…

Увеселительная прогулка в морпехи, похоже, убьет их всех. Веселье давно закончилось. Ужасное плавание на грязных кораблях – до Семи Городов. Марш. И’гхатан. Снова плавание. Малаз. Вторжение на континент… Ночь на реке… цепи, тьма, вонючие камеры без еды…

Нет, Целуй не решалась смотреть в сторону Уголька – не могла видеть ее разбитой. Не могла взглянуть и в измученные глаза Бадана Грука, увидеть горе и ярость.

Лучше бы она умерла в той клетке.

Лучше бы она приняла предложение адъюнкт об отставке – пока оно было официальным. Но Уголёк не согласилась бы. Ни за что.

Они ехали в темноте, но Целуй почувствовала, когда сестра внезапно натянула поводья. Солдатам позади пришлось отворачивать коней, чтобы избежать столкновения. Ворчание, проклятия – и тревожный голос Бадана Грука:

– Уголёк! Что случилось?

Уголёк повернулась в седле.

– Неп с нами? Неп Хмурый?

– Нет, – ответил Бадан.

Целуй почуяла, какой страх охватил сестру, и ее сердце заколотилось в ответ. Уголёк такая чувствительная…

– В город! Нужно торопиться…

– Погоди, – каркнула Целуй. – Уголёк, прошу тебя: если там беда, пусть они разберутся…

– Нет – нам нужно туда!

Она внезапно ударила пятками коня, и тот рванулся вперед. Через мгновение все последовали за Угольком, и Целуй тоже. Ее голова кружилась – она запросто может свалиться с коня, слишком слабая, слишком утомленная…

Но ее сестра. Уголёк. Ее проклятая сестра теперь морпех. Она принадлежит самой адъюнкт – и хоть та не подозревает, именно такие, как Уголёк, тихие и бесконечно преданные, и есть железный хребет Охотников за костями.

Злоба охватила Целуй, черная, как флаг в полночь. Бадан знает. Я знаю. Тавор… ты украла мою сестру. И этого, холодная ты тварь, я не прощу!

Будь ты проклята, я верну ее.

Я верну мою сестру.

– Ну и где этот придурок?

Кулак Кенеб пожал плечами.

– Арбин все больше с тяжелыми пехотинцами общается. У которых грязь на носу и пыльный ветер в голове. Кулак играет с ними в костяшки, выпивает, а может, и спит, если на то пошло.

Блистиг, усевшись, зарычал.

– А разве так завоевывают уважение?

– Думаю, по-разному бывает, – сказал Кенеб. – Если Арбин обыгрывает всех в костяшки, остается сидеть прямо, когда все уже под столом, и изматывает всех, кто отважится разделить с ним постель, может, это работает.

– Не валяй дурака, Кенеб. Кулак должен сохранять дистанцию. Больше, чем жизнь, и вдобавок строже. – Он налил себе еще кружку местного пенного пива. – Хорошо, хоть ты здесь.

– Я на прошлом прочтении и не должен был быть. Просто вместо Свища пошел.

– А теперь пускай парень сам расхлебывает свои беды. – Блистиг подался вперед; они отыскали первоклассную таверну, дорогущую, так что туда не совались малазанские солдаты чином ниже капитана, а в последние недели Кулаки собирались здесь, выпить и поворчать. – А на что похожи эти прочтения? Слухи всякие ходят. Будто люди выплевывают тритонов, из ушей змеи лезут, а всех рожденных в округе детей постигает проклятие: три глаза и раздвоенный змеиный язык. – Блистиг покачал головой, сделал еще три больших глотка и вытер губы. – Говорят, что на последнем произошло что-то – после этого адъюнкт и двинулась. Полная ночь в Малазе. Суета с картами. Даже убийство Калама…

– Нам неизвестно, убили ли его, – перебил Кенеб.

– Ты был там, в этой хижине, – настаивал Блистиг. – И что произошло?

Кенеб отвел глаза. Захотелось чего-нибудь покрепче пива. Его охватил необъяснимый холод, он взмок, словно в лихорадке.

– Вот-вот начнется, – пробормотал он. – Стоит только тронуть…

– Все, у кого есть хоть какая чуйка, свалили из казарм, тебе это известно? Вся гребаная армия высыпала в город. Кенеб, ты пугаешь меня.

– Успокойся, – услышал Кенеб собственный голос. – Я, помнится, выплюнул только одного тритона. О, вот и мадам.

Капрал Смрад снял комнату на ночь – четвертый этаж, балкон и выход на крышу. Грохнул – вот проклятие – месячное жалованье, но зато отсюда открывается вид на временную штаб-квартиру – по крайней мере, на приземистый купол; а с дальнего края крыши гостиницы можно спрыгнуть на соседнее здание, пробежать по нему и соскочить в аллею – и там всего три улицы до реки. С учетом обстоятельств – лучше и не придумаешь.

Явилась Масан Гилани с бочонком эля и буханкой хлеба, хотя единственное, для чего Смраду мог понадобиться хлеб, – это подтирать блевотину; боги знают, есть не хочется совсем. Потом завалились Эброн, Осколок, Шнур, Хромой и Хруст, нагруженные пыльными бутылками вина. Бледный маг дрожал. Шнур, Осколок и Хромой были явно напуганы, а Хруст улыбался, как ударенный толстым суком дерева.

Хмуро оглядев всех, Смрад поднял с пола свой рюкзак и грохнул его на единственный стол. Звук заставил Эброна резко обернуться.

– Худ тебя подери, некромант, с твоей вонючей магией. Если б я знал…

– Тебя даже не звали, – прорычал Смрад, – и можешь проваливать в любой момент. А зачем бывшему ополченцу коряга?

– Вырежу что-нибудь! – улыбнулся Хруст, сверкнув зубами, как лошадь, просящая яблочка. – Может, большую рыбу! А может, отряд всадников! Или громадную саламандру… хотя это может быть опасно, ох как опасно… если только в хвост не вставить затычку, а челюсти чтобы ходили на шарнирах и издавали смех. А можно…

– В рот себе засунь – вот что можно, – перебил Смрад. – А еще лучше – я сам тебе засуну, сапер.

Улыбка померкла.

– И чего грубить-то. Мы все сюда пришли зачем-нибудь. Сержант Шнур и капрал Осколок сказали, что будут пить и молиться Королеве грез. Хромой будет спать, а Эброн наводить всякую защитную магию. – Взгляд его лошадиных глаз упал на Масан Гилани, которая примостилась в одиноком уютном кресле, вытянув ноги, опустив веки и сплетя пальцы на животе, и у Хруста отвисла челюсть. – А она будет сверкать красотой.

Вздохнув, Смрад развязал кожаные шнурки на ранце и начал доставать разных мертвых зверьков. Дятел, черная крыса, игуана и непонятное существо с синей кожей и большими глазами – то ли летучая мышь, то ли черепаха без панциря размером с лису; он нашел чудище на рынке – оно было подвешено над прилавком за три хвоста. Старая торговка загоготала, продав чудище – зловещий признак, по мнению Смрада. И все равно он был доволен…

Подняв глаза, он увидел, что все уставились на него.

– Чего?

Хруст нахмурился, и его обычно скучное лицо стало… пугающим.

– Ты… – сказал он. – Ты, случаем, не… не некромант? Нет?

– Хруст, я тебя не звал!

Эброн покрылся потом.

– Послушай, сапер… Хруст Валун, или как там тебя. Ты больше не Моттский ополченец, запомни это. Ты солдат. Охотник за костями. И получаешь приказы от Шнура. Так ведь, сержант Шнур?

Прочистив горло, Шнур заговорил:

– Точно, Хруст. И я… э… приказываю тебе: вырезай.

Хруст заморгал, облизал губы и кивнул сержанту.

– Вырезать, так точно. Что мне вырезать, сержант? Ну что-нибудь! Но только чтобы не некромантов, так?

– Именно. Например, всех, кто тут есть, кроме, конечно, Смрада. Всех остальных. Ну и коней в галопе. Скачущих через огонь.

Хруст вытер губы и робко посмотрел на Масан Гилани.

– Сержант, а ее тоже?

– Валяй, – протянула Масан Гилани. – Очень хочется посмотреть. И себя не забудь, Хруст. На самом большом коне.

– Ага, и с громадным мечом в одной и «руганью» в другой!

– Прекрасно.

Смрад снова занялся мертвыми животными, раскладывая их на столе по кругу, голова к хвосту.

– Боги, вот воняют, – сказал Хромой. – Нельзя их в ароматное масло окунуть или еще куда?

– Нельзя. И заткнитесь все. Ведь речь о спасении наших шкур, верно? И даже твоей, Эброн, считай, что Рашан тебе сегодня чуток поможет. А держать Худа подальше от этой комнаты – мое дело. И больше не мешайте, если не хотите, чтобы я умер…

Хруст вскинул голову.

– Это прямо замечательно…

– И вы все со мной – и ты, Хруст, тоже.

– А это уже не так замечательно.

– Вырезай, – приказал Шнур.

Сапер снова склонился над работой; кончик языка высунулся, как личинка мухи.

Смрад сосредоточился на трупиках. То ли летучая мышь, то ли черепаха размером с лису таращилась на него громадным глазом. Смрад поборол дрожь, но снова содрогнулся, когда мертвая игуана слабо подмигнула.

– Нижние боги, – застонал он. – Высокий дом Смерти здесь.

Захлопали пробки.

– За нами следят.

– Чего? Да ладно, Урб, это тень твоя, и все. Это ж мы двое следим, точняк? Я не доп’щу, чтоб двуличный капрал морпх свалил в самоволку… вот, тут налево…

– Направо, Хеллиан. Ты повернула направо.

– Эт потомушт мы бок о бок, вот ты и смотришь с другой ст’роны. Для меня лево, а если для тебя право, так это твоя про’ема. Гляди, это чего – б’рдель? Он поперся в б’рдель? Да что эт за морпх? Чем ему млазанки плохи? Возьмем его и отрежь ему яйца, ладно? Положим конец раз и навсегда.

Когда они вступили на лестницу, зажатую между двумя широкими старинными дверьми, Хеллиан протянула обе руки, словно хотела ухватиться за перила. Но перил на лестнице не было, и Хеллиан рухнула на ступеньки, громко припечатавшись подбородком.

– Ух! Проклятые перила рассыпались у меня в руках! – Она сжала кулаки. – Прямо в пыль, видал?

Урб нагнулся к ней, чтобы убедиться, что ее жидкие мозги не вытекают – сама-то она и не заметила бы, – и с облегчением убедился, что Хеллиан отделалась легкой царапиной под подбородком. Пока она пыталась подняться, приглаживая обесцвеченные волосы, Урб еще раз оглянулся на улицу, по которой они пришли.

– Хеллиан, это Мертвоголов за нами шпионит.

Она обернулась, подслеповато моргая.

– Мертвозов? Опять? – Она снова поправила прическу. – А он ничего, миленький, ага? Тянется к моему исподнему…

– Хеллиан, – простонал Урб. – Он же ясно выразился: он хочет жениться на тебе…

Она вытаращила глаза.

– Да не, идиотина. Он его хочет надеть. А про остальное и не думает. А этим занимается только с мальчиками. А попробуй я прижаться к нему животом – хоть сверху, хоть снизу – и подставить не ту дырку, так кончится дракой вместо веселья. Ладно, пойдем, заберем нашего капрала, пока он не вдарился в пох’ть.

Нахмурившись, чтобы скрыть смущение, Урб двинулся за пошатывающейся Хеллиан вверх по лестнице.

– Хеллиан, солдаты всегда ходят по шлюхам…

– Урб, правильный и строгий сержант должна блюсти их невин’сть.

– Они уже взрослые, Хеллиан – и уже не такие невинные…

– Хто? Я-то про своего капрала – этот, Неженка Дохляк. Он про себя все время бухтит, что к нему ни одна женщина не подходит. А сумасшествие – не то, чего женщины ищут. В мужчинах, я говорю. – Она махнула рукой в сторону двери перед собой. – Вот и полезли к шлюхам, а я не позволю.