Текст книги "Дань псам. Том 1"

Автор книги: Стивен Эриксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Молоток снова вздохнул и направился к двери, где его с улыбкой, сложив мускулистые руки на груди, поджидала телохранительница.

Крупп проводил их взглядом. Ну чем не славная парочка!

Миза плавно опустилась на стул, где до этого сидел Молоток.

– Гильдейский контракт, ага, – проворчала она. – А как насчет имперской зачистки? Посольство-то все-таки появилось. Вдруг кто-то прослышал, что бывшие малазанские вояки открыли харчевню? Дезертиров, если не ошибаюсь, казнят?

– Слишком велик риск, прелестная Миза, – возразил Крупп, достал шелковый платочек и стал утирать лоб. – Кроме того, у Малазанской империи свои убийцы есть – двое из них как раз обретаются в посольстве. Словом, все указывает на то, что за вчерашними покушениями стоят люди из Гильдии Крафара. – Коротышка воздел пухлый палец. – Загадочная личность – тот, кто желает смерти безобидным малазанским дезертирам, но недолго ему оставаться загадкой! Крупп раскроет все тайны, которые необходимо раскрыть!

– Ладно, – сказала Миза. – Но для начала отыщи-ка хотя бы один совет, чтобы расплатиться за бутылку.

Крупп со вздохом полез в поясной кошель, порылся в нем, затем скорбно вскинул брови.

– Дражайшая Миза, я только что совершил ужасное открытие…

Ожог потер глаза и окинул взглядом шумную пристань.

– Это все рыбаки с утренним уловом. Зачем мы торчим тут, Лефф?

– Беглецы начнут собираться спозаранку, – пояснил тот, ковыряя ножом только что купленную речную улитку. Наконец он извлек кусочек белого склизкого мяса. – Будут ждать первых судов из Алчбы. В середине утра, как по часам, – предсказуемо. Все из-за новых дхавранских шлюзов. Дневной переход, ночевка в Алчбе, и с рассветом – сюда. Отчаянные, Ожог, занимают очередь первыми – на то они и отчаянные.

– Терпеть не могу, когда не чувствую опоры под ногами, – пожаловался Ожог, сидевший на груде ящиков.

– Зато обзор хороший, – сказал Лефф. – Погоди, сейчас я к тебе заберусь.

– И как ты вообще это ешь? В мясе кровь должна быть. Мясо без крови не мясо.

– Ну так улитка же.

– Ага, и у нее глаза на щупальцах – смотри, водит ими, провожает каждый кусочек, каждый укус. Следит, как ты разделываешь ее и ешь!

– И что?

Стаи чаек с криками кружили над молами, куда рыбаки выгружали корзины с болтанчиками. Тут же суетились дети в надежде, что им поручат насаживать извивающихся рыбешек на леску, чтобы потом отнести на рынок. Серошерстные гадробийские коты, одичавшие за тысячу поколений, устраивали засады на чаек. Прыжок – а затем визг, шипение, перья во все стороны и клочья шерсти летят, как пух чертополоха.

Под дощатыми мостками, в тени между опорами, бродили старухи, длинными острогами подцепляя болтанчиков, выпадавших на ходу из корзин и дождем сыпавшихся сквозь щели. Остроги также помогали отбиваться от соперниц, если вдруг улов был неудачным.

Сидя на ящиках, Ожог наблюдал за мутными силуэтами, которые сновали туда-сюда и тыкали острогами.

– Клянусь, никогда больше не буду есть, что выловили из этого озера, – хрипло пробормотал он. – Бабуля наверху, я помню все колотые отметины у тебя на руках. Помню, так что клянусь.

– Чего-чего? – спросил снизу Лефф.

– Да ничего. Время, говорю, зря тратим…

– Терпение, Ожог. У нас есть список. С ним надо разобраться. Разве не мы с тобой слышали, что Брокул попытается сбежать?

– Да поди разгляди кого-нибудь в этой толпе!

– Достаточно просто высматривать очереди.

– Да нет тут никаких очередей!

Лефф перекинул ракушку через парапет, и она со стуком присоединилась к десятку тысяч прочих.

– Еще рано. Подождем.

С развилки на Урс в сторону Напастина городка свернул потрепанный обоз. Пастухи и каменоломщики, направлявшиеся к Врановым холмам, прижались к обочине, провожая удивленными взглядами четыре обгорелые торговые повозки, каждую из которых тянула одинокая лошадь, запряженная в самодельное ярмо.

Охранник был только один – гораздо меньше, чем можно ожидать, даже для такого маленького каравана. Полностью укутанный в пыльный плащ с капюшоном, он ехал верхом, ссутулившись и держа руки на высокой луке гадробийского седла. В районе лопаток в плаще сделаны прорези, из которых торчат потертые рукояти парных сабель. Кожаные наручи запачканы кровью и изрезаны в лоскуты, руки под ними, если присмотреться, густо покрыты татуировками.

Из-под низко надвинутого капюшона на дорогу зорко взирали глаза с вертикальными, почти кошачьими зрачками. Сквозь утреннюю дымку проступили первые убогие лачуги южного Напастина городка, напоминающие разоренные гнезда крупных птиц. Они тянулись по обеим сторонам вдоль тракта, и из каждой щели выглядывали опухшие, влажные глаза, провожая скрипящие повозки.

Вскоре обоз угодил в настоящий лабиринт. Повсюду, словно призраки, вырастали отбросы общества, слабыми голосами выклянчивая денег или пропитания. Редкий караван с юга пользовался этой дорогой, чтобы попасть в Даруджистан – уж очень узкими и извилистыми были улочки местных трущоб. А если поскупиться на охрану, то груз мог легко стать добычей армии нищих, напирающих со всех сторон. Казалось, что именно такая судьба уготована этому скромному обозу с одиноким охранником. До тракта, носившего название Джатемова Напасть, оставалось еще не менее ста шагов.

Грязные руки хватались за колеса, вставляли в них клинья, пока другие ловили лошадей за упряжь. Охранник, завидев такую смелость, натянул поводья и будто бы вырос в седле.

Все уставились на него – кто с опаской, кто с вызовом. Один оборванец запрыгнул на ко́злы первой повозки, рядом с возницей, тоже закутанным в кожаную накидку, как и охранник. Напастинец дернул его за плечо, развернул, и капюшон упал.

Под ним оказалось ссохшееся лицо мертвеца, без волос и с пустыми глазницами.

Напастинец завопил и, соскочив с повозки, попятился прочь. Охранник обнажил сабли, раскрашенные в черно-оранжевую полоску. Широкое лицо, показавшееся из-под капюшона, было покрыто похожей татуировкой, в ухмылке – совсем не веселой, а жестокой, обещающей скорую расправу, – сверкнули длинные клыки.

Толпе этого хватило. Напастинцы с воплями рассеялись и побежали.

А обоз – четыре повозки и одинокий охранник – продолжил путь.

На Джатемовой Напасти караван вклинился в поток, движущийся по направлению к городским воротам, и покрытый татуировками охранник наконец спрятал клинки.

Мертвому вознице, который правил первой повозкой, видимо, было недосуг накинуть капюшон, поэтому вскоре над ним начал виться конвой из трех ворон. Когда обоз подъехал к воротам, они наконец устроились – одна прямо на сером, иссушенном темечке, две на плечах – и увлеченно отрывали с костей мясо.

Навстречу вышел привратник, вглядываясь сквозь солнце в звероподобного охранника.

– Остряк, ты, что ли? Знатно тебя потрепали. Это ведь Сириков караван?… – Тут стражник заметил возницу. – Нижние боги!

– Просто пропусти, – вполголоса прохрипел Остряк. – У меня хватит терпения только на один разговор – с Сириком. Он уже переехал в свой новый дом, да?

Стражник, весь бледный и с выпученными глазами, кивнул. Затем отошел, пропуская обоз.

Путь к Сириковой усадьбе был, по счастью, коротким. За Деспотовым барбаканом налево, мимо холма Высокой Виселицы – и вот ты уже у широких ворот, которые ведут к свежепобеленному купеческому дому.

Слухи, похоже, предвосхитили прибытие обоза, потому что навстречу Остряку вышел сам хозяин. Рядом стоял слуга с зонтиком, защищавшим от солнца, а чуть поодаль толклись с полдюжины закованных в броню воинов – личная охрана. При виде всего четырех повозок, выкатившихся на двор, Сирик прямо на глазах помрачнел. Телохранители, разглядев сквозь пыль, первого возничего, загомонили. Труп остановил лошадь, и ворона у него на голове расправила крылья, потеряв равновесие.

Остряк натянул поводья и медленно спешился.

Сирик беспомощно всплеснул руками.

– Но… но…

Остряк скинул плащ, обнажая кольчужный хауберк, весь исполосованный, погнутые кольца покрыты запекшейся кровью.

– Разбойники-засельцы, – пророкотал он, скалясь.

– Но…

– С работой мы, в общем, справились, – продолжал Остряк, косясь на Сириковых телохранителей. – А отправь ты с нами еще нескольких своих молодцов, то справились бы лучше. Разбойников было много, целая сотня, но это лишь орда орущих дикарей. Одни лезут грабить повозку, другие тут же ее поджигают.

Глава личной охраны Сирика со шрамом во все лицо подошел к обозу.

– Сотня, говоришь? – недоверчиво спросил он. – И против них ты с восемью охранниками? За кретинов нас принимаешь, Остряк? Да вас бы всех там и порешили.

– Да уж, Кест, ты не кретин, – проговорил Остряк. – Тугодум и подонок, но не кретин. Соображаешь.

Телохранители во главе с капитаном недобро ощерились.

– Остряк… – Купец поднял дрожащий палец. – А Гисп, который на ко́злах, он что – мертвый?

– Да. Остальные трое – тоже.

– А к-к… как же они?…

Остряк мрачно повел широкими плечами.

– Без понятия. Приказы выполняли – и хватит с них. Да, я был в отчаянии и, пожалуй, немного погорячился с бранью, но тогда я один стоял на ногах, а повозок уцелело всего четыре и столько же лошадей… – Он снова пожал плечами. – Сирик, я требую расчет. Да, я доставил лишь половину груза, но это лучше, чем ничего.

– А что я буду делать с четырьмя неупокоенными возницами?! – возопил Сирик.

Остряк повернулся к Гиспу и рявкнул:

– Вы четверо, отправляйтесь к Худу. Живо!

Возничие послушно обмякли и свалились с ко́зел на землю. Троица ворон, клевавших лицо Гиспа, с негодующим карканьем взвилась в воздух, потом опустилась и продолжила трапезу.

Сирик наконец смог найти в себе силы возмутиться.

– А что до оплаты…

– Полностью, как в договоре, – отрезал Остряк. – Я предупреждал, что охранников недостаточно. Ты, Сирик, кретин, в отличие от Кеста. Из-за твоей глупости погибли шестнадцать человек плюс сотня засельцев. Я обязан отчитаться перед Караван-сараем. Заплатишь целиком, я оставлю свои мысли при себе. Заупрямишься – и ни один охранник не пойдет к тебе на службу. – Он свел брови. – Никогда.

Купец покрылся испариной, но все же смог изобразить невозмутимое смирение.

– Капитан Кест, расплатитесь с ним.

Чуть позже Остряк вышел на улицу. Остановился, посмотрел на утреннее небо, затем направился домой. Невзирая на жару, капюшон он не снимал. Прокля́тые отметины на коже после стычек начинали алеть, а потом неделями не тускнели. Приходилось всеми силами избегать чужих глаз. Увы, лачугу, в которой он теперь проживал, небось уже осадила стая послушников, жаждавших его возвращения. Женщина тигрового окраса, провозгласившая себя Верховной жрицей местного храма, наверняка услышала боевой клич Смертного меча Трейка, хоть он и раздался посреди Заселенной равнины, в тридцати с лишним лигах от города. Стало быть, ей тоже захочется… чтобы Остряк уделил ей внимание.

Впрочем, какое ему дело до нее или до жалкого отребья, крутящегося при храме? Остряк совсем не хотел убивать тех разбойников. Удовольствия от кровопролития он не испытывал, звериная ярость восторгом не пьянила. А еще он потерял друзей – в том числе последних двух, что следовали за ним с са́мого Капастана. Эти раны были куда глубже и заживали куда труднее.

Несмотря на туго набитый кошель, настроение было поганое, и проталкиваться через запруженные народом улицы не хотелось. Лишний толчок или неосторожное ругательство в его сторону – и Остряк схватится за клинки, оставляя вокруг себя кровавое месиво, а после такого – либо бежать из Даруджистана, либо болтаться на холме Высокой Виселицы. Поэтому, выйдя через Усадебные ворота к югу от Бортенова парка, а затем спустившись к Озерному кварталу, Остряк пошел кружным путем, по узким извилистым переулкам и заваленным мусором подворотням.

Редкие прохожие, попадавшиеся навстречу, тут же отскакивали в сторону, ведомые инстинктом самосохранения.

Решив свернуть в более широкий проулок, Остряк уперся в высокий фургон, по которому будто прошлась бесчинствующая толпа. Ах да, Празднество – почти забыл про него. Тут он, впрочем, заметил, что идет по ошметкам тел и лужицам запекшейся крови, на месте двери фургона зияет дыра, откуда валит густой дым, бока лошадей покрыты по́том и пеной, а поблизости ни хозяев, ни грабителей, – и понял: перед ним самый что ни на есть фургон Тригалльской торговой гильдии, будь она неладна. Их появление всегда отличалось внезапностью и непредсказуемым масштабом ущерба.

А что еще более неприятно – тригалльцы составляли серьезную конкуренцию даруджистанскому Караван-сараю. Взять хоть их паевую систему – местным давно стоило до этого додуматься. С другой стороны, если в слухах, окружающих Тригалльскую гильдию, есть хоть доля правды, текучка там будь здоров – не каждому здравомыслящему охраннику такое понравится.

Ну ладно, а сейчас разве лучше? Кроме Остряка, из сопровождения Сирикова каравана не выжил никто, да и сумма в кошеле – ничто по сравнению с тем барышом, который торгаш выручит за келик (возничим ведь платить уже не надо). Да, конечно, придется потратиться на ремонт и покупку новых повозок, но часть этих расходов покроет страховка.

Обходя фургон, Остряк не без зависти заметил, что сработана громадина на совесть: из любой передряги выйдет. Вся в подпалинах, рытвинах, как от медвежьих когтей, вмятинах и зазубринах; краска отслаивается, будто ее спрыснули кислотой – но ведь не развалилась же! Натуральная осадная башня.

Пройдя мимо лошадей, Остряк удивленно замер и оглянулся. Они должны были с ума сойти от страха, но нет, стоят смирно! Даже те животные, что попривыкли к запаху Смертного меча, все равно дрожали под седлом, пока не выбивались из сил, но эти… Нахмурившись, он посмотрел в глаза кореннику, тот глядел в ответ спокойно и без интереса.

Остряк тряхнул головой и пошел дальше.

Вот ведь загадка. С другой стороны, такая лошадь ему не помешала бы.

А еще лучше – дохлая. Прямо как Гисп.

Снова некстати всплыли неприятные воспоминания сегодняшнего дня. Например, моя способность командовать мертвецами.

Нет уж, подумал он, стар я стал открывать в себе новые таланты.

Коракл, обшитый моржовой шкурой, опасно покачивался между двумя торговыми баржами – вот-вот раздавят, – но одинокий гребец вовремя оттолкнулся и выскочил из зазора, а затем пристал к грязному берегу, возле которого покачивались садки для раков. Мужчина, по пояс промокший, выбрался из своего суденышка, закинул на плечо хлюпающий и подтекающий мешок, а затем стал взбираться по истертым каменным ступеням на набережную.

Выглядел он неухоженно, два-три дня не брился, а в одежде причудливым образом смешались элементы кожаных доспехов и штормового облачения натийских рыбаков. На голове – бесформенная тюленья шляпа, просоленная и выгоревшая на солнце. Помимо мешка на спине болталась необычного вида сабля в растрескавшихся ножнах, стянутых обтрепанными кожаными полосками. В навершии в форме змеиной головы недоставало камней на месте глаз и зубов. Мужчина был высокий и жилистый, а передвигался украдкой. Стоило ему выбраться на набережную, он тут же стал протискиваться сквозь толпу к переулкам.

С пристани, у самой воды кто-то громко возмущался, откуда рядом с его садками взялся притопленный коракл.

Оказавшись в тени двух высоких складов, мужчина снял шляпу и вытер грязный лоб. Впереди его черные волосы поредели, но сзади были собраны в хвост, который, высвободившись из-под головного убора, ниспадал до самой поясницы. Лицо вкривь и вкось исполосовано шрамами, от левого уха почти ничего не осталось, хотя видно, что рана старая. Мужчина почесал бороду, снова нахлобучил шляпу и направился дальше.

Не успел он пройти и десяти шагов, как его прихватили. Двое вышли из закутков, встали по бокам. Тот, что слева, приставил ему нож к ребрам, а другой вытащил гладий и указал острием на грязную стену.

Мужчина молча повиновался. В полумраке он разглядел лицо того, что с мечом, и вздохнул.

– Лефф…

– Ну здравствуй, подельничек, – ответил Лефф с притворной улыбкой. – Не ожидал тебя здесь встретить.

Тот, что с ножом, фыркнул.

– Напялил дурацкую шляпу, думал, мы тебя не заметим?

– Ожог, и ты тут! Нижние боги, я думал, вас давно порешили. Вы даже не представляете, как я рад вас видеть! Будь у меня в карманах хоть что-то, я бы угостил вас бокальчиком…

– Довольно, – процедил Лефф, не убирая клинка. – Торвальд Ном, ты в нашем списке. Да, где-то ближе к концу, так как многие считают, что ты давно сбежал и скорее всего подох. Но долг никуда не делся, да еще и вырос с тех пор. Ну и кидать нас с Ожогом…

– Кидать? Если не ошибаюсь, мы разошлись вполне официально – после той ночи…

– Заткнись, чтоб тебя! – прошипел Ожог. – Никому об этом знать необязательно.

– Я к тому, – поспешно поправился Торвальд, – что даже не думал вас кидать.

– Ладно, проехали, – сказал Лефф. – Ты ведь не поэтому в списке должников.

– Вы, видать, совсем на мели, раз взялись за…

– Может, да, а может, и нет, – перебил его Ожог. – Вот ты говоришь, что в карманах ни гроша – это плохо, Торвальд. В твоем случае – особенно, потому что нам поручено тебя доставить. Ростовщик Гареб будет ой как рад, уж поверь мне.

– Погодите! Я достану деньги, погашу долг. Но мне нужно время…

– Увы, время вышло. – Лефф покачал головой. – Прости, приятель.

– Всего одну ночь. Прошу.

– Ага, и за эту ночь ты постараешься смыться как можно дальше.

– Нет, клянусь. Боги, я же только вернулся! И готов расплатиться со всеми долгами!

– Да неужели? И как же, если не секрет?

– Пожалуй не стану вдаваться в подробности. Не хочу тебя с Леффом впутывать. В общем, я ведь где-то в конце списка – все-таки несколько лет прошло. Стало быть, откуда кому знать, что вы меня поймаете? Дайте мне всего одну ночь, не больше. Встретимся завтра, здесь же, в это же время. Я вас не кину, обещаю.

– За кретинов нас держишь? – спросил Лефф.

– Слушайте, когда я расплачусь с Гаребом, то смогу помочь вам. Со списком. Кто, как не я, знает толк в подобных делах?

Лицо Ожога, и без того вечно удивленное, вытянулось еще сильнее – казалось, глаза вот-вот выпадут из глазниц. Он облизнул губы и оглянулся на Леффа.

Торвальд Ном приметил это и кивнул сам себе.

– Все ясно, вы двое тоже здорово влипли. Эти списки никого не щадят. Признаться, я поражен, а еще более – разочарован, что вы двое так низко пали после моего отъезда. Боги, кабы знать, я, может, и остался бы…

Лефф хмыкнул.

– Врешь.

– Хорошо-хорошо, слегка преувеличил. Сколько там, Гареб говорит, я ему должен?

– Тысячу серебряных советов.

Торвальд Ном сглотнул, кровь отхлынула от его лица.

– Худов дух, он всего лишь угостил меня ужином да парой кувшинов эля! Я вообще подумал, что это просто от щедрот. Вроде задатка за кое-какую работу. А когда он мне прислал счет, я прямо обиделся…

– Проценты, Торвальд, – сказал Лефф. – Таков порядок.

– Да и вообще, ты просто взял и смылся, – добавил Ожог. – Где ты пропадал все это время?

– Рассказал бы, да не поверите.

– Что это у тебя на запястьях? Следы от наручников?

– Ага, жуткая история. Невольничьи клети у натиев. Малазанские работорговцы аж до самых Семи Городов. Беру помилуй, друзья, никому такого не пожелаешь. А уж как я возвращался – поверьте, будь я бардом, то на рассказах обогатился бы!

Клинок, направленный ему в лицо, заколебался и затем опустился. Острие ножа, давившее на ребра, убралось. Торвальд бегло оглядел парочку и сказал:

– Друзья, всего одна ночь, и я решу свои проблемы. А потом даже могу помочь вам разобраться с этим списком.

– У нас уже есть помощник, – произнес Лефф, но по его лицу было видно, что он не очень-то рад.

– Правда? И кто же?

– Крупп. Помнишь такого?

– Тот жирный обрюзгший перекупщик, который зависает в «Фениксе»? Вы двое что, спятили?

– И мы теперь там обитаем, Торвальд. Бормен вышвырнул нас после того, как…

– Ожог, язык прикуси!

– Одна ночь. Договорились? – спросил Торвальд, кивая. – Вот и славно, вы не пожалеете.

Лефф отступил на шаг и убрал гладий в ножны.

– Уже жалею. Ладно, Торвальд, слушай. Попробуешь сбежать – найдем где угодно. Хоть прыгнешь обратно в клеть к натиям, мы будем там. Усек?

Торвальд угрюмо посмотрел на Леффа, затем кивнул.

– Усек. Не бойтесь, я вернулся и никуда больше не собираюсь.

– Одна ночь.

– Хорошо. Давайте, возвращайтесь на пристань – вдруг кто-нибудь захочет ускользнуть на следующем судне, а вы упустите.

Старые подельники встрепенулись. Лефф оттолкнул Торвальда и протиснулся к выходу из переулка, Ожог – следом. Торвальд проводил их взглядом.

– Вот как так? – спросил он шепотом, ни к кому не обращаясь, когда парочка растворилась в толпе. – Полнейшие кретины живут себе и живут. Живут и живут…

Он поправил морантскую накидку, попутно проверяя, не растряслись ли – или, упаси боги, разбились – склянки, скрытые под подкладкой. Нет, вроде ничего не течет, не жжется, не… ползет. Ух, пронесло. Торвальд посильнее натянул шляпу и пошел дальше.

Вот ведь свалился этот Гареб на его голову. Что ж, ничего не поделаешь, надо выкручиваться… Одна ночь. Ладно. Пусть будет так. Остальное подождет.

Надеюсь.

Скромный Вклад родился в Одноглазом Коте двадцать семь лет тому. Полукровка, он был сыном женщины-рхиви: ее продали местному торговцу за десяток слитков закаленного железа, а через год она принесла ребенка. В восемь лет мальчика приняли в отцовскую семью, где он ходил в подмастерьях, овладевая ремеслом скобянщика, и должен был унаследовать дело, если бы одной ужасной ночью его тихий, уютный мирок не рухнул.

Пришла иноземная армия и взяла город в осаду. Несколько дней и ночей напролет Скромный Вклад ждал, что же будет дальше. Потом по улицам пошли слухи, какие блага сулит Одноглазому Коту попадание в лоно щедрой и могущественной Малазанской империи. Дело за малым: заставить недалеких тупиц, засевших во дворце, сдаться. Возмечтав о процветании, отец вступил в сговор с имперскими шпионами и согласился ночью открыть малазанцам ворота. Ничего хорошего это ему не принесло: предательство раскрыли, торговца арестовали и затем казнили, а в усадьбу с мечами наголо ворвались солдаты городского гарнизона.

Жуткие воспоминания о том налете не покидали Скромного Вклада. Он видел, как нападавшие изнасиловали и убили его мать, затем сводных сестер. Всюду крики, дым, кровь, реки крови, словно подношение некоему жестокому богу – да, такое не забудешь! Самого́ парня избили, заковали в цепи, выволокли на улицу – и казнили бы вместе с остальными, не спаси их тогда квартировавший в городе отряд наемников во главе с высоким суровым воином по имени Джоррик Острый Дротик. Всех выживших пленников он принял к себе на службу.

Чуть позднее недоверчивые правители Одноглазого Кота выдворили наемников, и те отплыли по озеру Старого Короля. Вскоре город снова предали, на этот раз более успешно. Теперь кровавую расправу вершили убийцы-Когти. Одноглазый Кот пал перед Малазанской империей.

Ополченцев Джоррик вывез с собой и отпустил в степях на южном берегу озера, у са́мого подножия Одноглазой гряды, оставив достаточно припасов, чтобы люди смогли пройти через перевалы на плато Старого Короля. Оттуда Скромный Вклад повел своих домашних – рабов и свободных горожан – по торговому тракту в Медведь, затем – на юг, в Клок и дальше по Тропе рхиви.

Стоянка в Крепи была недолгой. Город снова окружили малазанцы, и вместе с толпой беженцев пришлось отступать в Даруджистан.

Там Скромный Вклад занял последнюю уцелевшую контору отцовского предприятия и начал медленно, методично его восстанавливать, попутно закаляя волю и оттачивая организаторские способности.

После долгого, полного тягот путешествия верность людей новому хозяину была безоговорочной. Скромный Вклад освободил всех рабов, однако ни один не покинул его и продолжил трудиться. Дела пошли в гору. На какое-то время показалось, что проклятие в лице Малазанской империи вновь настигло его, но благодаря дани – кровавой, как он теперь понял, – Даруджистан удалось отстоять.

Надолго ли? Скромный Вклад прекрасно знал, как империя добивается своего: внедряет своих шпионов, устраняет важных людей, сеет панику, подрывает стабильность и порядок. Недавно открывшееся посольство не более чем прикрытие для убийц. Однако на этот раз Скромный Вклад бежать не собирался.

Отцовский род торговал железом вот уже двенадцать поколений. Глубоко в подземельях Гадробийского квартала, где располагалось предприятие, обнаружились записи почти за шестьсот лет. Среди самых древних пергаментов Скромный Вклад наткнулся на нечто очень ценное.

Теперь он знал, как защитить Даруджистан от Малазанской империи, да и от любого захватчика, который покусится на его новую родину и его близких.

План был сложен и требовал от Скромного Вклада массы ума и изворотливости. Требовал значительных расходов – впрочем, средств у него хватало. И, увы, требовал быть безжалостным.

Неприятно, но без этого никак.

«Эльдринские скобяные изделия» занимали большой участок у Двуволовых ворот, весь застроенный цехами, складами и хозяйственными зданиями. Все подворье было обнесено стеной – практически город в городе. Длинное одноэтажное здание литейного цеха вытянулось вдоль западной стены, к нему примыкали три кузнечные мастерские. Под ними шел подземный канал, выходивший в реку Майтен, которая выносила отходы и нечистоты дальше, в озеро Азур, образовывая так называемую Бурую бухту. Грязное пятно частенько разрасталось, чем вызывало бурю негодования со стороны рыбаков-гадробийцев. «Таковы неизбежные последствия работы с металлом», – приходилось тогда объяснять представителям городских властей. Обещания возместить убытки обычно хватало, чтобы успокоить всех, но, раскошеливаясь, Скромный Вклад не мог не ощущать горькой иронии: железо-то нужно всем и всегда, из него делают и крючки, и багры, и доспехи с мечами. Впрочем, эти мысли он благоразумно держал при себе.

Главное здание, служившее одновременно жильем и конторой, возвышалось у южной стены подворья. В крыле, которое тянулось к литейному цеху, проживали рабочие. В центральной части хранились записи и работали счетоводы. Второе крыло было древнее прочих построек: его заложили еще в эпоху бронзы, когда только-только возникли первые оседлые поселения. В полу подвала были прорублены древние ступени, уводившие глубоко в недра, через несколько слоев известняка. Там, внизу, шел коридор с грубо обтесанными пещерами-камерами. Вот уже много поколений там располагались склады, но Скромный Вклад подозревал, что изначальное их предназначение было куда более зловещим.

Одну такую пещеру он переделал в потайной кабинет, где мог работать вдали от чужих глаз, укрытый слоями давно почивших стражей. Он просиживал там чуть ли не всю ночь, не чувствуя усталости, словно поставленная цель самим своим благородством давала ему нечеловеческую выносливость – еще одно доказательство того, что упорство начало приносить плоды и что силы, о существовании которых многие уже давно позабыли, обратили на него внимание.

Он не переставал думать о своих трудах и днем – особенно сегодня, когда его самый преданный слуга, единственный, кто знает о потайных катакомбах и о замысле Скромного Вклада, принес небольшую книгу, сделанную из воска, положил на стол и молча удалился.

Сердце забилось в предвкушении – и тут же упало, стоило ему открыть книгу и прочесть сообщение на воске.

Полный провал. Четверо убийц – и без толку. Гильдия, однако, заверяла, что такого более не повторится.

Значит, жертвы и правда опасны, это Скромный Вклад оценил верно. Слабое утешение, увы. Он положил книгу и, взяв нагретый валик, аккуратно растопил сообщение.

Убийцам стоит постараться. Иначе он разочаруется и станет искать… другие пути.

С улицы доносился звон железных слитков, которые переваливали с паллет на роликовые конвейеры, уходящие внутрь склада, – будто две армии сошлись на поле брани. От резкого звука Скромный Вклад поморщился.

Любой ценой. Любой ценой.

Чужеземное судно, приближающееся к Нижнекаменному пирсу, в мгновение ока приковало к себе всеобщее внимание. Стих привычный гомон толпы, в которой смешались торгаши, носильщики, предсказательницы, проститутки, возчики и рыбаки. Распахнув глаза в потрясении и затаив дыхание, они смотрели на невиданное зрелище. Вдруг кто-то издал смешок, и остальные подхватили.

На носу, изящно опершись холеной ладонью о фигуру лошадиной головы, стояла женщина. Не будь она просто нечеловечески прекрасной, ее преувеличенно царственная осанка и надменность сошли бы за плохую карикатуру. Полупрозрачная блуза с изумрудным отливом ниспадает с ее плеч, как замерзший водопад. На широком черном ремне висят три кинжала без ножен, на ногах обтягивающие кюлоты из дубленой кожи, под ними – сыромятные лосины. За спиной женщины, на палубе и снастях кишели бхок'аралы; трое зверьков возились с кормовым веслом.

В каждой гавани мира есть истории о прибытии чего-то невероятно странного, но подобного до сих пор не видал никто – так, по крайней мере, еще долгие годы рассказывали очевидцы домочадцам и собутыльникам. Судно тем временем приближалось к пирсу, столкновение казалось неминуемым. Бхок'аралы, в конце концов, всего лишь обезьяны, не умнее обыкновенной собаки. Какие из них матросы? Смех один. Встать на якорь, не разбившись о причал? Невозможно. Однако в самое последнее мгновение троица, боровшаяся с кормовым веслом, чудесным образом развернула судно, и оно мягко ткнулось в пирс, почти не примяв соломенные корзины, привязанные к камням для смягчения удара. Вразнобой полетели лини. Только часть из них попала к швартовщикам, но этого хватило, чтобы причалить. Марсель на главной мачте заколыхался, затем рей опал, и парус сложился. Нерасторопный бхок'арал застрял внутри и теперь с недовольным ворчанием пытался выпутаться.

На палубе между тем началась новая возня: бхок'аралы боролись с трапом. Вся пристань наблюдала, как обезьяны тянут, тащат и толкают серую суковатую доску на каменный пирс. В конце концов у них получилось, только три или четыре крылатых создания с жалобными визгами все-таки упали в воду.

В дюжине шагов стоял писарь из службы начальника порта и все никак не мог решиться потребовать плату за стоянку. Мокрые бхок'аралы выбирались из воды обратно на палубу, один держал в пасти крупную рыбину, остальные кинулись на него, стремясь отобрать добычу.

Женщина сошла с носовой площадки, однако направилась не к трапу, а в сторону каюты, после чего скрылась за дверью.

Писарь шагнул было к судну, но тут же отступил, увидев на леере группку скалящихся бхок'аралов.

Как водится у всякой толпы зевак, интерес к новинке быстро угас, и поскольку больше ничего примечательного не происходило, только писарь пытался стребовать оплату, а безмозглые крылатые обезьяны в ответ строили рожицы и шипели – одна даже огрела служащего порта рыбьей мордой, – все понемногу вернулись к прежним делам и заботам. Слух о величественной женщине с безумным экипажем тем временем стайкой испуганных синиц разлетелся по городу.