Текст книги "Ледяная гвардия"

Автор книги: Стив Лайонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Мангеллан презрительно фыркнул.

– Ферст – пешка, не более того. Наши боги одарили его физической силой, и он служит моим сторожевым псом. Посмотри на меня! Я поклоняюсь Хаосу всю жизнь. Ты видишь признаки мутации на мне?

– Возможно, – прорычал Штель, – твои признаки мутации внутри тебя.

– Я привык к тому, что меня не замечали. Я молился, чтобы ощутить прикосновение моих богов. Но теперь я знаю истину. Они признали мой интеллект, мою проницательность, мою силу воли. Им не нужно переделывать меня по своему образу, потому что я и так прекрасно служу им. Боги покровительствуют мне во всем.

– Знаешь, – сказал Штель, – когда я впервые услышал о тебе, когда я слышал твое имя, я боялся, что ты можешь оказаться сильным противником. А ты, оказывается, просто маленький человечишка.

Улыбка Мангеллана впервые поблекла. Штель задел уязвимое место.

– И все-таки, – произнес верховный жрец, – я сам управляю своей судьбой. Чего нельзя сказать о тебе. Ты можешь получить власть в этом мире, Станислав Штель – власть, достаточную, чтобы построить Ледяной Дворец, подобный этому, и люди будут ползать у твоих ног.

– Я лучше сяду голой задницей на валхалльского мамонта, – огрызнулся Штель, – потому что твои боги предадут тебя. Хаос всегда так поступает. В этом вся его сущность. Предательство и обман. Сколько людей ты предал, чтобы оказаться здесь, Мангеллан? Ведь это не ты возглавлял вторжение в Улей Йота, не так ли? Нет, ты предоставил другим делать это, и ждал, пока они погибнут, чтобы ты мог захватить власть. Ты вообще хоть когда-нибудь сам сражался?

– В этом и разница между нами, друг мой. Пока ты глупо рискуешь жизнью на линии фронта, я нахожусь в тылу, наблюдаю и жду, когда подвернется подходящая возможность.

– Например, найти космодесантника Хаоса, который согласился бы присоединиться к тебе? Полагаю, это добавит тебе немного уважения – по крайней мере, пока он поддерживает тебя. Пока он еще не понял, что ты не можешь дать ему то, что обещал – что бы это ни было.

– Ты тоже послужишь мне, полковник Штель – если не как союзник, то как жертва, как приношение моим богам. Они будут рады получить твою душу, и наградят меня за то, что я отдал ее им.

– Эту участь ты уготовил и Воллькендену?

Это был дерзкий вопрос, и Штель не ожидал, что Мангеллан ответит на него, выдаст что-то насчет исповедника. Однако, к его удивлению, верховный жрец улыбнулся и сказал:

– Этот ваш исповедник такой благочестивый человек; он важен для вас, что доказывает твое появление здесь. Человек, который, если его послушать, спас целую звездную систему для вашего Императора. И такой человек падает с неба прямо мне в руки… воистину, боги улыбнулись мне в тот день. А потом мне попался ты.

Мангеллан вскочил с каменного выступа и склонился над Штелем так, что его губы почти касались уха полковника. Штель попытался отодвинуться от него, но цепи держали слишком крепко. От отвращения его передернуло. Он снова проверил состояние бионического глаза, но на дисплее застыли все те же две цифры: тридцать пять секунд… тридцать пять секунд…

– Вся ирония в том, – вполголоса произнес Мангеллан, – что твои повелители вовсе не ценят тебя. Они с легкостью пожертвовали твоей жизнью ради одного лишь шанса, ничтожного шанса спасти этого их святошу. Но я говорил и с ним, и с тобой, и теперь я знаю истину. Я знаю, что ты, Станислав Штель, несравненно более стойкий и сильный человек, чем Воллькенден мог когда-либо быть.

– ЭТО ЗДЕСЬ, – сказал Палинев, глядя на компас. – Это должно быть здесь! – Потом он посмотрел на стены еще одного ничем не примечательного туннеля и почувствовал себя уже далеко не столь уверенно. – По крайней мере, я думаю… Если бы полковник был здесь…

– Ты еще ни разу не подводил нас, солдат Палинев, – сказал Гавотский. – Если ты говоришь, что мы под Ледяным Дворцом, значит, так оно и есть.

Грейл протянул руку, чтобы коснуться крыши туннеля, но тут же отдернул руку назад, поморщившись.

– Лед просто обжигает! – воскликнул он. – И стало гораздо холоднее, чем полчаса назад, когда мы наткнулись на ту тварь. Все верно, Ледяной Дворец здесь, наверху.

– Вопрос в том, – сказал Блонский, – где тут вход?

Михалев пожал плечами.

– Едва ли он будет прямо здесь, не так ли? Возможно, в конце концов, нам придется повернуть назад.

– Мы обсуждали это, – жестко сказал Гавотский. – Это займет слишком много времени. Нет, наши проводники уже провели нас по большей части пути, и они говорили, что здесь, внизу, есть вход во дворец. Мы просто должны найти его.

– Если мы не сможем его найти, – сказал Палинев, – я могу вернуться в часовню. Я смогу найти путь… по крайней мере, думаю, что смогу. Я приведу нам нового проводника.

– Может быть, – сказал Гавотский, – но это будет последнее средство. Мы все видели, что за твари водятся здесь. Я не хочу, чтобы кто-то из нас ходил здесь в одиночку. Сейчас я предлагаю начать обыскивать туннели от пола до потолка. И помните, что говорил Грейл: Ледяной Дворец занимает площадь не меньше квадратного километра. Вход может быть где угодно в этом районе. Помните еще и вот что: в этом дворце исповедник Воллькенден и полковник Штель. Нас отделяет от них лишь тонкий слой каменной кладки – и неужели это остановит Ледяных воинов Валхаллы?

СЛОВА МАНГЕЛЛАНА еще звучали эхом в голове Штеля, вызывая у полковника тошноту.

Ему показалось, что он еще ощущает испарения зловонного дыхания верховного жреца на своем ухе, и руки зачесались от желания дотянуться и стереть их.

– Я думаю, пора, – шептал ему Мангеллан. – Пора Воллькендену оставить мир смертных и навеки стать игрушкой Кхорна, Слаанеша, Тзинча, Нургла. Церемония начнется на рассвете. Полагаю, это обычное время для подобных ритуалов. Если хочешь, полковник Штель, можешь понаблюдать за церемонией. Это поможет тебе сосредоточиться.

Снова оставшись в одиночестве, Штель издал утробный рев ярости и попытался вырваться из цепей, хотя знал, что не сможет разорвать их.

Он ничего не мог сделать.

Поэтому он попытался хотя бы заснуть, чтобы, когда возникнет возможность, он был готов ее использовать. Но, как только удавалось задремать, он просыпался от боли в мышцах и позвоночнике, от неумолимого отсчета времени внутреннего хронометра, и от непрерывного звука падающих капель где-то снаружи.

На этот раз он проснулся от скрипа и визга двери его камеры.

Снова на него хлынул свет фонаря. На этот раз Штель не дрогнул. Его левый глаз закрылся, чтобы защититься от света, но правый мгновенно приспособился к яркому сиянию. Сначала полковник не увидел в этом ничего необычного. И лишь через секунду он понял, что это значило. К тому времени его взгляд был сосредоточен на низкорослой сутулой фигуре, шаркающей походкой вошедшей в камеру, оглядываясь через плечо в неуклюжих попытках двигаться бесшумно.

– Ну-ну, – сказал Штель. – Значит, пес Мангеллана сорвался с поводка?

Ферст зарычал на него, хотя Штель был связан в согнутом положении, голова мутанта все равно едва доставала до его подбородка.

– Ты можешь оскорблять меня как угодно, но ты горько пожалеешь о том, что оскорблял моего повелителя. Я заставлю тебя кричать, умолять о смерти.

Мутант снова достал нож и помахал им перед глазами пленника – но Штеля больше заинтересовало то, что он держал в другой руке.

– Мангеллан не знает, что ты здесь, не так ли? – сказал полковник. – Типичная верность еретиков.

– Повелитель будет благодарен мне за то, что я разобрался с его врагом. Он увидит, что я тоже могу проявлять инициативу.

– Да неужели? Я вижу, ты лишь пытаешься быть похожим на него, Ферст, – быть таким же предателем – но последнее, что будет терпеть предатель, получивший власть – это предательство других. Он раздавит тебя, Ферст, как мерзкое насекомое, которым ты и являешься.

Провокация Штеля сработала. Ферст подошел вплотную к нему, дотянувшись острием ножа до лица полковника. Мутант тяжело дышал, и Штель видел брызги слюны на его подбородке – и разглядел связку ключей в другой руке, прижатой к животу.

– Присоединись к нам или умри, – пробулькал Ферст, – такой выбор тебе предоставил мой повелитель. А я могу облегчить тебе выбор. Я вырежу этим ножом знак Хаоса Неделимого на твоем лице.

– Делай как хочешь, – спокойно сказал Штель. – Но хватит ли у тебя храбрости при этом смотреть мне в глаза?

ГЛАВА 16
Время до уничтожения Крессиды: 9 часов 53 минуты 21 секунда

МУТАНТ ФЕРСТ не успел даже вскрикнуть.

Разряд из бионического глаза Штеля поразил его прямо в лицо, опалил его кожу, заставив встать дыбом волосы, на лице мутанта застыла усмешка. Силой разряда его отбросило к стене камеры, о которую он ударился затылком. Ферст сполз на пол, оставив на стене кровавый след, его глаза закатились, язык вывалился изо рта.

И Штель взял ключи. Он успел схватить их двумя пальцами, прежде чем выстрелить разрядом из глаза, и едва не выронил их, когда Ферста отбросило от него, но все же удержал ключи, вырвав их из руки мутанта. Штель осторожно собрал ключи в ладони, пытаясь сдерживать свое нетерпение, не спешить.

В связке было девять ключей, а фонарь Ферста погас, когда мутант упал. Штелю пришлось действовать на ощупь, проверяя форму каждого ключа, пока он не нашел тот, что подходил к замку на его цепях. Если согнуть левое плечо и протолкнуть локоть назад, вывернув руку, он почти мог дотянуться до замка. После пары неудачных попыток зубья ключа, наконец, со щелчком вошли в замочную скважину. Это был самый приятный звук, который Штель слышал за весь день.

Когда цепи упали, ноги Штеля едва не подогнулись. Понадобилась вся сила воли, чтобы не упасть, Штель осторожно присел рядом с Ферстом, взял его нож и фонарь, и, шатаясь, вышел через открытую дверь в пещеру-коридор. Правый, бионический глаз Штеля снова ослеп, но аугметический слух подсказал, что он был один в коридоре. К счастью.

Он прислонился к сырой, неровной стене, чтобы остудить лоб – потому что он весь горел, несмотря на убийственный холод. Он дал мышцам время привыкнуть к свободе, чтобы их снова можно было напрягать. В горле жгло от жажды, и, хотя на стене сконденсировалось много воды, она была фиолетовой от плесени, и Штель не рискнул ее пить.

Когда он почувствовал себя в состоянии, то снова пошел вперед, освещая путь фонарем и осматриваясь вокруг. Он видел шесть дверей, ведущих в камеры, но пещера изгибалась, разделяясь на коридоры, ниши и впадины, которые были скрыты от его взгляда. Настроив аугметические слуховые сенсоры, Штель мог слышать дыхание людей за некоторыми из этих дверей. Некоторые спали, иногда издавая храп, другие напряженно вздрагивали, звеня цепями, а кто-то всхлипывал, оплакивая свою участь.

В каждой двери была маленькая смотровая дверца, запиравшаяся на металлический засов. Штель открыл ближайшую и поднял фонарь, осветив камеру достаточно, чтобы разглядеть ее узника. Это был имперский гвардеец, одетый в изорванные остатки красного с золотом валидийского мундира, в цепях, как и Штель – и, судя по запаху, он находился тут уже довольно давно. Валидиец умоляюще посмотрел на полковника и прохрипел:

– Помоги… помоги мне… Ради Императора, помоги…

С некоторым сожалением Штель закрыл дверцу, оставляя несчастного его участи. Валидиец стал бы лишь обузой, больше помехой, чем помощью. И его страдания скоро закончатся, сказал себе Штель. Как только упадут вирусные бомбы.

Он открыл другую дверцу, и вдруг что-то тяжелое бросилось на дверь. Штель инстинктивно отскочил и едва увернулся от когтистой лапы, протянувшейся через решетку. Он ударил по лапе железным засовом, и ее хозяин – мутант, покрытый серой шерстью – взвыл и отдернул ее назад.

Злобная тварь выла еще целую минуту, и Штель тихо выругался. Укрывшись, насколько возможно, за каменным выступом, он уже думал, можно ли быстро пробежать обратно в камеру, чтобы спрятаться там.

Зрячим глазом он неотрывно смотрел на каменные ступени, ожидая, что сейчас по ним сюда спустятся гвардейцы-предатели. Оглядевшись вокруг в поисках оружия, которым можно было оказать им сопротивление, Штель не нашел ничего, кроме камней. Он подобрал несколько на всякий случай, но с облегчением убедился, что не придется их использовать.

Вопли мутанта перешли в тихое хныканье, и Штель подумал, что предатели уже более чем привыкли слышать крики боли отсюда, снизу, и не утруждают себя выяснениями.

Пленника в третьей камере он узнал сразу.

До того он видел его только раз и только на голографическом портрете – но Штель подробно изучил изображение, занес его в свою аугметическую память.

Исповедник Воллькенден был более худым, чем на голограмме. Он также высох от обезвоживания, его кожа натянулась как пергамент, но строение костей не изменилось. Его выступающая нижняя челюсть узнавалась безошибочно. Голографический снимок, который видел Штель, был старым, исповедник на нем был в расцвете сил.

Странно, но Воллькенден не был скован цепями, он лежал, свернувшись, на грязной подстилке и спал, клочья белых волос рассыпались над овалом головы. Штель начал копаться в ключах Ферста и едва не выронил их – руки дрожали от волнения. Найдя ключ, он открыл дверь камеры, вошел в нее, склонился над лежащей фигурой исповедника и слегка встряхнул его, чтобы разбудить. Воллькенден сначала никак не прореагировал, и Штель испугался, что исповедник уже может быть мертв, что весь путь сюда был проделан напрасно. Потом, когда он слегка похлопал Воллькендена по бледным щекам, исповедник перевернулся на спину, застонал, и его веки затрепетали.

– Исповедник? Исповедник Воллькенден? Все в порядке. Я пришел, чтобы вытащить вас отсюда. Вы слышите меня? Исповедник?

Штель встревоженно оглянулся через плечо. Он не знал, сколько времени у него еще осталось. Кто-то должен знать, что Ферст спустился сюда – а если и нет, то все же могли обнаружить, что связка ключей пропала, и начать ее искать.

Он взял правую руку Воллькендена и положил ее себе на плечи. Поддержав исповедника за пояс, Штель поднял его на ноги.

– Надо найти вам немного воды, – прошептал он. – Нам обоим нужно немного воды.

Штель вывел Воллькендена из камеры и пошел с ним по коридору. Он был рад видеть, что исповедник оживает, что к нему возвращаются силы – но в то же время обеспокоен тем, что сил этих ему не хватит.

– Кто… кто вы? – хрипло спросил исповедник.

– Полковник Станислав Штель, Валхалльский 319-й полк.

– Они… послали полк, что спасти меня? – Воллькенден, казалось, нашел эту мысль весьма забавной, хотя Штель не понимал почему. Возможно, это чувство облегчения или истерическое состояние, вызванное голодом, вызвали у него приступ захлебывающегося смеха. – Я говорил Мангеллану. Я говорил ему, что Хельмата Воллькендена не бросят гнить в этих темницах, нет, он слишком важен… слишком важен…

– Экклезиархия чрезвычайно заинтересована в вашем спасении, исповедник, – сказал Штель. Он решил, что лучше не упоминать о том, что сейчас с ним нет всего полка.

Воллькенден попытался вырваться из его рук и идти самостоятельно, хотя явно еще не мог.

– Где они? – пролепетал он. – Где ваши люди? Я хочу обратиться к ним с речью. Они должны знать, чего от них ждут, и они будут слушать меня… Я смогу вдохновить их, превратить их в героев…

– Я знаю, исповедник, но…

Воллькенден повернулся, схватил за разорванную шинель Штель и напряженно посмотрел ему в глаза.

– Знаете, что самое плохое, самое мучительное в пребывании в плену? Так много времени для раздумий, и… Вам рассказывали о системе Артемиды? Говорили, что тогда, если бы не мое пастырское слово, множество миров там было бы охвачено скверной Хаоса…

– Я знаю, у вас выдающиеся заслуги, – сказал Штель. – Но мы должны…

– Что я без моих слушателей? Что я без моего голоса?

– Мы найдем вам слушателей, – пообещал Штель, – но не здесь. Мангеллан…

– Как он умер? Лазерный луч? Граната? Он успел увидеть перед смертью, как его Ледяной Дворец пал? Представляю, что это было за зрелище, да? Вы разрушили стены или просто расплавили их? Вода течет по улицам, смывая кровь… О, я знал, что вы придете… я знал, что вы убьете Мангеллана, я ему так и сказал.

Голос Воллькендена становился более громким и резким, и Штель не мог прервать его. Он зажал рукой рот исповедника, мысленно молясь, чтобы Император простил ему такую непочтительность.

– С уважением, сэр, – прошипел он, – Дворец Мангеллана не пал, и если мы будем слишком шуметь, его люди окажутся здесь через секунду. Мы должны выбраться отсюда, и это надо сделать тихо. Понятно?

Воллькенден отчаянно закивал. Казалось, он теперь почти боялся своего спасителя, но все же, видимо, понял, чего от него хотят. Штель убрал руку и повел исповедника по ступенькам. Когда они пытались подняться по лестнице, стало ясно, насколько в действительности слаб Воллькенден. Он поскользнулся на пурпурной плесени и упал бы, если бы Штель не поддержал его. С каждым следующим шагом Штелю казалось, что сейчас из-за Воллькендена он потеряет равновесие, и они оба упадут с лестницы.

Все-таки им как-то удалось преодолеть лестницу и подняться наверх. Штель заставил исповедника сесть и предупредил, чтобы тот соблюдал тишину. Полковник включил фонарь, прижался к стене рядом с дверью, через которую его втащили сюда почти четыре часа назад, и выглянул в огромный коридор Ледяного Дворца.

Отчасти он надеялся, что коридор пуст, что часовые не будут стоять на постах ночью. Однако он знал, что это очень маловероятно. Почти сразу же он услышал шаги пары гвардейцев-предателей, и снова скользнул в тень. Едва эти предатели прошли мимо, как следующая пара показалась с противоположного направления.

Мангеллан установил постоянное патрулирование своего дворца. «Забавно», подумал Штель, «такие, как он, проповедуют Хаос и в то же время так любят отдавать приказы». Не было смысла пытаться вычислить время между проходами патрулей – едва ли они были настолько дисциплинированы.

Пройти коридор незамеченными не было никакой надежды, и в любом случае, опускная решетка наверняка охраняется. Но Штель помнил ледяные мосты, протянувшиеся между верхними уровнями дворца и улицами улья. И, закрыв глаза, сосредоточившись, он вспомнил кое-что еще, на что он едва обратил внимание, когда его тащили во дворец. Он вспомнил полуоткрытую дверь – а за дверью начало винтовой лестницы.

Придется положиться на аугметический слух, чтобы вовремя услышать приближение патрулей – и на милость Императора, чтобы охранники у входа не обернулись и не увидели его и Воллькендена, пока они будут на открытом пространстве. Но Штель думал, что они смогут добраться до той двери. А там…

Дворец был огромным зданием. В нем должны быть места, в которых можно спрятаться. И, возможно, они смогут найти оружие и одежду культистов, чтобы замаскироваться. Возможно, получится найти неохраняемый мост. Все возможно… если они доберутся до той двери.

Штель присел рядом с Воллькенденом, рассказал ему о своем плане и спросил, готов ли исповедник ему следовать. Воллькенден пристально посмотрел на него и сказал:

– Это здание такое величественное, не правда ли? Весь этот лед… Это напоминает мне празднование победы на Артемис Майор, хрустальные статуи, воздвигнутые на Имперской площади…

Штель терпеливо снова объяснил ему план. Потом он помог Воллькендену подойти к входу в коридор, и стал ждать.

Они крадучись последовали за очередным патрулем из двух человек. Штель молился, чтобы никто из предателей не оглянулся через плечо. Он уже слышал, как к ним приближается следующая пара. У них есть… его процессоры быстро произвели необходимые вычисления… одиннадцать секунд, прежде чем следующий патруль предателей появится на большой лестнице. Штель попытался ускорить шаг, но у Воллькендена именно в этот момент окончательно ослабели ноги. Штель едва успел удержать его от падения, исповедник застонал, и полковник почувствовал, как его сердце замерло в ожидании, что сейчас предатели обнаружат их.

Пять секунд… и дверь, заманчивая дверь, была все еще недосягаема, на расстоянии четырех метров.

Подбородок Воллькендена опустился на грудь. Исповедник явно терял сознание, но они уже зашли слишком далеко, чтобы повернуть назад. Штель подхватил обмякшее тело исповедника, едва не пошатнувшись под его тяжестью. Теперь придется бежать, пожертвовать тишиной ради скорости.

Он успел сделать только три шага, когда Воллькенден начал отчаянно вырываться из его рук.

– Нет! – закричал исповедник. – Вы не вернете меня в ту камеру, не закуете снова в цепи!

Штель попытался заставить его замолчать, снова зажал ему рот, но было уже слишком поздно.

Воллькенден вырвался и попытался встать, но упал на колени и пополз к злобно ухмыляющейся ледяной статуе похожего на горгулью существа.

– Помоги мне! – начал он умолять ее, протягивая к ней руки, словно в молитве. – Если твой долг – помочь мне, ради Императора, ради тех миров, что я освободил…

Он много чего еще сказал. Но Штель его уже не слушал – потому что гвардейцы-предатели набросились на них со всех сторон, даже из той двери, через которую он надеялся бежать. И даже если бы Штель был в состоянии сражаться, он не смог бы справиться с ними всеми. Даже если бы он мог бежать, бежать было некуда.

ИХ ТАЩИЛИ по бесконечным коридорам, Штеля и Воллькендена – толпа врагов вокруг них росла, когда все новые культисты и гвардейцы-предатели выбегали из комнат или покидали посты, чтобы присоединиться к толпе, несшей двух пленников в быстро движущемся потоке тел.

Штель не произнес ни слова, стоически приняв свою судьбу, но Воллькенден впал в безумие. Он махал руками толпе, благодарил их, уверял, что нет необходимости проводить парад, что он сделал лишь то, что мог сделать любой человек его положения.

Наконец, их притащили в большой внутренний двор, окруженный четырьмя огромными стенами с сотнями окон. По его краям росли ледяные деревья, достигавшие высоты в сто этажей, их ветви, переплетаясь, раскинулись над всем двором. Сквозь эту запутанную ледяную паутину проникали лунные лучи, освещая двор прохладным голубым светом.

Посреди толпы за всем этим наблюдал один культист, изо всех сил пытавшийся не соприкасаться с теми, кто стоял рядом с ним. Он натянул капюшон на голову, скрывая лицо, и старался не привлекать внимания. Когда толпа выкрикивала антиимперские лозунги, он притворялся, что тоже кричит, хотя не мог заставить себя произнести слова.

В центре двора возвышался большой каменный помост – а из него поднималась ледяная колонна, восьмиконечная, как звезда Хаоса, на ней были вырезаны знаки, взгляд на которые причинял боль глазам. Штель и Воллькенден были привязаны к ней цепями.

И вот появился Мангеллан, сопровождаемый внушительной фигурой. Одинокий культист сразу узнал космодесантника Хаоса, и понял, что тот явно побывал в бою со времени их последней встречи. Черная силовая броня космодесантника была повреждена, лицо окровавлено. Перед ним расступались, когда он шел сквозь толпу, даже еретики боялись оказаться слишком близко к этому чудовищу.

За Мангелланом следовал, шаркая ногами, его отвратительный низкорослый слуга-мутант, его голова была перевязана. Одинокий культист слышал, что мутанта звали Ферст, и он был не слишком умен, но Мангеллан благоволил ему, возможно, именно по этой причине. После попытки побега Штеля и Воллькендена ходили слухи, что это Ферст их выпустил. Казалось, что Мангеллан либо не верил этим слухам, либо ему было все равно.

Когда верховный жрец поднялся на помост, Воллькенден, казалось, узнал его, и, наконец, поняв, где он оказался, начал кричать и биться в цепях. Мангеллан, не обращая на него внимания, повернулся к толпе и поднял руки, требуя тишины. Через секунду шум затих, и Мангеллан вызвал отделение гвардейцев-предателей, приказав им патрулировать двор до конца ночи и охранять пленников. Космодесантник Хаоса встал в углу помоста, и, казалось, также намеревался остаться здесь.

– Наши гости больше не побеспокоят нас, – уверил Мангеллан свою паству. – Наши планы остаются без изменений. Через четыре часа мы соберемся здесь и начнем церемонию. С первыми лучами рассвета мы принесем в жертву нашим богам не одну, но две благородные души.

Одинокий культист услышал достаточно.

Толпа закричала, одобряя намерения Мангеллана. Культист с неожиданной легкостью проскользнул сквозь стену тел, направляясь к арке, через которую большинство еретиков вошло сюда. Он не хотел быть первым, кто уйдет, и напряженно ждал, пока толпа начала расходиться, возвращаться в свои комнаты и на свои посты, по двое и по трое, обсуждая предстоящее зрелище.

Он восстановил в памяти свой путь по Ледяному Дворцу, пытаясь не показать, что он очень спешит. Когда другие культисты вокруг разошлись, на секунду он остался один. Он нырнул в боковой коридор, узкий, темный, пол был гладкий и скользкий, в отличие от хорошо протоптанных путей в остальных частях дворца.

Железная дверь примерзла к ледяной раме, и ему пришлось напрячь все силы, чтобы открыть ее. Он вышел на каменную лестницу и достал из-под своего одеяния фонарь, чтобы осветить путь вниз, в сырую пещеру.

Насколько ему было известно, эта неестественная система протянулась под всей площадью Ледяного Дворца. Подземные тюрьмы, как он выяснил, были расположены в той ее части, куда можно было попасть лишь из самого дворца – что он неохотно был вынужден признать после долгих поисков пути – как и различные винные погреба, склады и сокровищницы, где хранилось награбленное армией Хаоса после недавней победы. Эта пещера, однако, еще никак не использовалась. В самом деле, он не видел никаких признаков, что здесь проходил кто-то еще до него.

С облегчением он сбросил черное одеяние культиста, снятое с трупа, и снова стал солдатом Палиневым, бойцом Имперской Гвардии.

Он протиснулся сквозь нишу в каменной стене в крошечную пещеру. Здесь, где его было не видно с лестницы, лежал раздетый труп культиста с перерезанным горлом. Еретик совершил фатальную ошибку, войдя не в ту дверь не в то время. И к тому оказался примерно одного роста с Палиневым.

В стене маленькой пещеры была пробита дыра. Палиневу пришлось лечь на живот, чтобы протиснуться сквозь нее. Он спускался ногами вперед, и когда до пола оставалось только полметра, спрыгнул в туннель внизу. Он приземлился на узкий выступ, скользкий от сточной воды, – и сразу же его окружили темные силуэты.

Подняв фонарь, он увидел, что это его товарищи. Анакора и Михалев с облегчением встретили возвращение разведчика и быстро разбудили спящего сержанта Гавотского, как и было приказано. Ледяные воины, используя любую возможность хоть немного отдохнуть, расположились на каменном выступе, где и ожидали результатов разведки Палинева – хотя, конечно, обязательно ставили двух часовых.

Всех обрадовала новость, что Воллькенден и Штель живы. По сравнению с этим известием вопрос о том, как их спасать, казался почти несущественным. Палиневу пришлось напомнить, что им еще многое надо сделать.

– Мы можем пойти туда прямо сейчас, – сказал Гавотский. – Но ты сказал, что и полковника и исповедника хорошо охраняют, а мы устали как собаки. Мы не сможем уничтожить два отделения предателей, прежде чем они поднимут тревогу и окружат нас. Я предлагаю подождать, пока эта их церемония начнется. По крайней мере, мы будем знать, где находится большинство еретиков, и что их внимание отвлечено. Нам предстоит идти по дворцу.

– Пока не дойдем до внутреннего двора, – сказал Михалев, как всегда, первым высказываясь на тему осторожности. – А там нам придется пробиваться сквозь еретиков, а их там несколько сотен на одного нашего.

– Ты прав, – сказал Гавотский со спокойной улыбкой. – Они даже не узнают, что их убило.