Текст книги "Темная сторона Швеции (сборник)"

Автор книги: Стиг Ларссон

Соавторы: Юхан Теорин,Хеннинг Манкелль,Хокан Нессер,Оса Ларссон,Ингер Фриманссон,Рольф Бёрлинд,Силла Бёрлинд,Пер Валё,Май Шеваль,Малин Джолито
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Рольф и Силла Бёрлинд
Он любил свои волосы

Ни одним другим из ныне живущих шведских детективщиков не удалось приобрести такую обширную аудиторию преданных поклонников, как Рольфу и Силле Бёрлинд, которые вот уже более десяти лет пишут вместе. И это несмотря на то, что их первый триллер «Прилив» вышел в 2012 году. Дело все в том, что эти супруги – самые плодовитые шведские сценаристы. Они написали сценарии более чем к пятидесяти полнометражным фильмам, в основном телевизионным. Большинство из них о преступлениях. Они написали сценарии к двадцати шести фильмам про Мартина Бека по мотивам детективов Май Шеваль и Пера Валё, один сценарий к фильму по книге Хеннинга Манкелля и пять по книгам Арне Даля. Они также являются авторами сериалов, таких как «Возвращение танцмейстера», «Ворон!», популярных и в Швеции, и за границей. Рольф Бёрлинд также известен как юморист и сатирик. К написанию детективов супруги обратились недавно, но уже первый их триллер поразил читателей совершенством формы и талантом авторов. Права на его издание были приобретены в двадцати странах. Второй роман, «Третий голос», вышел в 2013 году. Это их первый короткий рассказ. Для нас большая честь представить его читателям на страницах нашего сборника.

У него еще было время. Он мерил шагами крохотную, скупо обставленную комнату, являвшуюся его домом. Впрочем, слово «дом» он никогда не использовал. Для него это была просто комната, пространство. Здесь были диван и стол. На подоконнике – миниатюрная модель Дакота-хаус[1]1
  Дакота-хаус – знаменитое жилое здание в Нью-Йорке.


[Закрыть]. Ковра в комнате не было. А зеркало у двери в кухню висело слишком низко. Но это не он его туда повесил. Поэтому приходилось нагибаться, чтобы увидеть в зеркале рот. Но все, что он видел, – это мертвую плоть. Он не испытывал никаких эмоций по отношению к своему лицу. Смотрясь в зеркало, он словно видел там незнакомца со странно изогнутым носом.

Единственное, что он считал своим, это волосы. Темные, вьющиеся, они напоминали ему о матери, женщине без рук. У нее тоже были темные вьющиеся волосы. Ее смех, когда она узнала новости, только его он и помнил. Воспоминания сокращали ожидание.

Воспоминания и шаги.

Судя по всему, он был ночным созданием. Его биологические часы подразумевали пик активности ночью. В темноте его никто не видел и он не видел никого. Ему не нужно было ни о ком и ни о чем думать, когда он перемещался по городу.

Этим он часто занимался по ночам – ходил из одной части города в другую и обратно – новым путем. Всегда с одной и той же целью. Хождение отнимало силы и время, позволяя забыться сном на рассвете.

Это было самое главное.

Днем он спал и просыпался только в сумерках. Но иногда вставал посреди дня и уже не мог заснуть из-за света.

Ему нужно было то, что вернуло бы его в темноту. То, что у него отняли. То, что надо вернуть.

Любой ценой.

Он начал мерить комнату шагами – от стены до стены и назад. Он не знал, сколько так проходил. Часов у него не было. Тело само подсказывало, когда можно было остановиться и лечь в кровать. В тот вечер потребовалось больше времени. Он присел на край постели, надеясь почувствовать в теле усталость. Но ее не было.

Он подошел к окну, выглянул. На улице никого не было. Все было нормально. Краем глаза он увидел две обугленные руки на подоконнике между стеклами. Они лежали там каждый раз, когда нужно было выходить, когда нужно было погружаться в темноту.

Они лежали там как напоминание.

Он открыл окно и посмотрел на руки. На улице было тихо. Порой ночью было слышно, как вдалеке поет дрозд. Он никогда его не видел, но знал, как выглядят дрозды. Клюв у них того же цвета, как у его мамы, когда ей сообщили новости.

И такие же черные глаза.

Закрыв окно, он подошел к полке над зеркалом. Бело-синяя коробка стояла там, куда он ее поставил четыре ночи назад. Он сунул ее в карман длинного темно-серого пальто и вышел из комнаты.

Выбора у него не было.

* * *

На улице моросил дождь.

Ему нравился дождь. Нравилось это легкое монотонное падение воды с неба. Ночь была самая подходящая. Адрес известен. Можно не спешить. Он шел по пустынным улицам, переходя на другую сторону, если кто-то двигался навстречу.

Он никогда не оборачивался.

Дойдя до нужного района, он остановился рядом с зеленым контейнером и долго стоял в темноте, думая о строках, которые где-то прочитал. В них мужчина стоял на мосту и бросал погасшие свечи в воду. Ему нравилась эта идея – носить с собой темноту и разбрасывать там, где слишком светло.

Может, это он и делает?

Гасит свет?

У него же в кармане коробка…

Он отошел поглубже в тень, потому что рядом с контейнером вдруг появилась женщина с пластиковым пакетом. Она бросила его в контейнер. Интересно, что в этом пакете, думал он, следя за ее усталыми движениями. Может, черный парик и блеск для губ? Женщина исчезла. Бывали ночи, когда он следовал за одинокими людьми, пока те не скрывались в подъезде или баре. Они становились его компанией.

Сегодня ночью ему нужна была компания.

Он обернулся.

Возле автобусной остановки выли собаки.

Иногда ему было одиноко в обществе теней, и он воображал, что собаки свистят. Бездомные собаки с их гибкими поджарыми телами возникали из ниоткуда, пересекали улицу и исчезали, чтобы внезапно тяжело задышать рядом с ним и потом снова исчезнуть. Он слышал, как они переговариваются с другими собаками. И знал, о чем идет речь.

О нем.

Это все из-за третьего щенка. Утопленного. Он утопил его в ведре, прижимая сапогом, много лет назад. Щенок так боролся за свою недавно обретенную жизнь… Вся его вина была в том, что он родился третьим и оказался уродцем. У него что-то было с позвоночником. Иногда он думал об этом. Об уродстве. Щенок все равно умер бы. Он сделал то, что нужно было сделать, – избавил его от страданий. Но этот поступок оставил в нем глубокие следы. Слишком долго щенок цеплялся за жизнь. Он думал, все пройдет быстро.

Но он ошибся.

И пока щенок боролся под подошвой сапога, он думал. Это нехорошо. Он стоял и думал о том, что у него под ногой. Попытка избавить мир от страдания превратилась в нечто другое. В попытку убийства. Он мог убрать ногу и отдать щенка владельцам, сказав, что ничего не вышло. Но он так не сделал. Именно об этом он сейчас думал, стоя под дождем. Он оказался заложником ситуации, вынудившей его или убить, или признаться в собственной слабости.

Он убил щенка.

Об этом собаки говорили друг с другом, когда он гулял по ночам в компании теней. И он снова чувствовал себя заложником, вынужденным убивать.

Или признаваться.

Он подождал, пока свет в доме погаснет и станет совсем тихо. Потом надел резиновые перчатки, поднялся на второй этаж и позвонил в заранее намеченную квартиру. Пришлось ждать, пока пожилая женщина откроет.

– Да? – спросила она. – В чем дело?

– Мне нужна Эстер.

– Это я.

– Простите…

Позже, сидя в кухне и разглядывая тонкую белую веревочку, свисавшую из ее рта, он размышлял, почему сказал «простите». Это вырвалось нечаянно, словно он хотел попросить прощения за то, что случится. Такого раньше не было.

Первое, что он сделал, оказавшись в прихожей, это заклеил скотчем рот женщине. Потом отнес ее в кухню. Она весила не больше огородного пугала, которое он однажды набил. Свое следующее пугало он назовет Эстер.

Руки и ноги он привязал к стулу синей изолентой. Из шкафа над плитой достал стакан и наполнил водой из-под крана. Женщина с расширенными зрачками следила за его движениями. Наверное, думает, кто он. Или что собирается делать. Он поставил стакан в центр стола и достал коробку из кармана. Прежде чем открыть ее, помедлил, глядя на лампочку в простеньком старом абажуре на потолке. Она излучала мягкий свет. Этот свет был ему по вкусу. Мягкий, искусственный, который можно потушить в любой момент. Он достал из коробки тампон. Обертку сунул в карман, чтобы не оставлять следов. Левой рукой сдернул с лица женщины скотч. Она попыталась было закричать, но он сунул тампон ей прямо в горло, затыкая крик. Теперь она молчала. Придерживая одной рукой челюсти, он влил ей в рот стакан воды и закрыл его.

Все было готово.

Он сел на стул напротив пожилой женщины. Тампон разбухал в горле. Надо было только ждать. Он бросил взгляд на деревянный стул, на котором сидел. Ему нравилась простая функциональная мебель. У его мамы было пять таких стульев. Но в семье их было четверо. Он никогда не задумывался над тем, для кого предназначался пятый стул.

Тогда.

Но сейчас задумался. Для кого был пятый стул? Он перевел взгляд на женщину перед собой. Колени ее тряслись. Глаза вылезли из орбит. Она задыхалась. Может, пятый стул был для гостей? Но гости к ним никогда не заходили. Наверное, это был один из маминых секретов. Стул для неожиданного гостя. Он улыбнулся. Женщина уронила голову на грудь и перестала дрожать. Он нагнулся, чтобы проверить веревочку, свисавшую изо рта. Скоро все кончится. Интересно, о чем она думает…

Мы так мало знаем о смерти, сказал он про себя.

Скоро пора уходить.

Он вернулся обратно в квартиру пешком. На улицах было пусто. Он шел вдоль дорожного стока, опустив взгляд. В этой части города в такое время все вымирало. Пару часов назад ему попались на глаза бомж с пакетами пустых банок, пьяные подростки, рыскавшие в поисках наркотиков, одинокая шлюха, пытавшаяся заманить его дешевизной. Он видел подобные картины тысячу раз.

Но теперь было пусто.

Только чайки клевали блевотину, и сирены выли вдалеке. Никто его не видел. Разве что издалека. Может, какой-то старичок, страдающий бессонницей, видел его из окна. Может, тот мужчина в темно-зеленом плаще с черной сигарой во рту? Может, он тоже слушает Венский хор мальчиков. Его слушал мужчина, навещавший маму. Однажды ночью он завязал бант ей на шее. Мама не знала, что он болен. Она слушала «О, ёлочка!» и позволяла ему заговаривать себе уши.

Мужчина ему помахал.

Он выпрямился и бросил взгляд на фасады домов. Никого не было видно.

Вода в кране была ледяной. Он всегда сразу по возвращении мыл руки. Держал под струей, пока те не теряли чувствительность от холода. Тогда можно было себя укусить и не чувствовать боли. Это давало успокоение. Вчера он повесил на стене над кроватью картину. Единственную в квартире. На ней юноша засовывал странный металлический предмет под юбку коленопреклоненной женщины. Оба были в средневековых одеждах. Сзади мужчины в ливреях ели дыню. Картина была цветная. Ему нравилось засыпать и просыпаться с нею. Но ей не хватало звука. Выглядело все так, словно мужчины в ливреях разговаривали. И ему хотелось бы знать о чем. О дыне? Или о странном предмете? Он лежал в постели и смотрел на картину. В комнате было темно. Он знал, что может заснуть. Но сначала надо было попытаться найти ответ на вечный вопрос. Почему никто не просит его о помощи? Он мог прятаться за кленом в парке и видеть людей, проходящих мимо с такими лицами, словно ничего не случилось.

Это странно.

Людям стоит быть осторожнее. Однажды он протянул руки к проходившему мимо мальчику. Хотел, чтобы тот рано узнал, что такое боль. Но мальчик убежал.

С тех пор он не пытался общаться.

Он чувствовал, как погружается в сон. Веки опустились. Он надеялся, что сможет проснуться.

Ему снится сон.

Он идет по светлому сосновому лесу по колено в траве. Перед ним виднеются дюны. Он идет к морю. Он слышал, что сегодня на берег вынесло много ракушек. Ему хочется это увидеть. Но дорогу преграждает большой темный автобус. Дверь открывается. Человек за рулем машет ему. Он не хочет в автобус, но рядом нет никого, кто мог бы ему помочь. Он разжимает руку с только что пойманной божьей коровкой и дует, пока та не улетает. Он не хочет, чтобы она тоже попала в автобус. Зайдя внутрь, он спешит на задние сиденья, чтобы спрятаться там. Автобус поднимается в воздух и парит над лесом. Он смотрит в окно и видит далеко внизу маленький домик. Позади домика в гамаке лежит женщина. Она машет ему. Он прижимает руку к стеклу. Автобус останавливается. На улице темно. Зеленый неоновый свет бьет в окна. Он видит каменные дома с темными окнами. Они в городе. Человек за рулем достает микрофон и начинает петь.

Он знает эту песню.

Он просыпается. Он жив.

Долго лежит в постели, проверяя, не остался ли он во сне. Сны были такими реальными, что порой ему казалось, что он в другом мире.

Но не на этот раз. Он запустил руки в волосы.

Это движение его успокоило.

Две ночи подряд он оставался в квартире. Не открывал окно, не трогал таблетки, не мерил комнату шагами. Это было странно. Может, у него пропала потребность выходить? Это стало бы облегчением. Ему не нравилось, что это длится так долго. Это не входило в его намерения. По крайней мере, вначале. Вначале ему просто нужна была женщина. Любая подходящего возраста.

Только одна.

Но этого оказалось мало. Он думал, что одной будет достаточно, чтобы подарить ему покой и темноту.

Но все оказалось не так просто.

Свет настиг его.

И теперь непонятно, когда все это кончится. Это сильно его беспокоило. В первый раз он испытывал волнение. Не из-за того, что собирался делать, а из-за возможности обрести темноту. Во второй раз волнения уже не было, только желание быстрее увидеть, как белая нитка застынет и все будет кончено.

Больше всего ему хотелось, чтобы темнота не кончалась.

Но это было невозможно.

Он открыл окно. Наступила ночь, на подоконнике было пусто – никаких обугленных рук. Дрозд молчал. Нет причин выходить.

Он сел рядом с миниатюрной моделью и задумался о других людях и других местах. О людях, которых никогда не встретит. Иногда он давал им имена, называя в честь животных или растений. Рисовал на стене королей с лицами как блюдца и обычных людей с длинными носами почти метр в длину. Видно было, что они суют свой нос в чужие дела. Это опасно. Еще в песочнице ему попадались дети с длинными носами. Он хорошо знал этот тип.

Подойдя к пальто, он вынул из кармана коричневую кожаную перчатку, вероятно принадлежавшую одной из женщин. Он нашел ее по дороге к дому Эстер. Ему часто случалось находить перчатки. Кожаные он подбирал и варил в кастрюле, пока они не скукоживались. Потом вешал их на веревку, протянутую через кухню. Там, подобно вымпелам, висело около сотни вареных перчаток, прикрепленных прищепками.

Он положил перчатку в кастрюлю.

Сварит потом.

И посмотрел на дверь.

Рано или поздно в нее постучат, в этом нет сомнений. Если он будет и дальше здесь оставаться. Дверь была деревянной, без звонка. Значит, они постучат. Он попробовал представить этот звук. Чья это рука? Кто желает ему зла? Кто сунул свой длинный нос в его дела?

Он откроет не сразу. Сначала снимет картину со стены и спрячет под подушкой. Потом опустит руки под холодную воду, чтобы те онемели.

Они снова постучат в дверь.

Он крикнет, что не может открыть дверь, потому что у него нет рук. Что произойдет дальше, он не знал. Может, они вызовут управдома с ключом, может, просто сломают. Он был готов к худшему.

Он снял пальто с вешалки. Скоро рассветет. Усталости он не чувствовал. Свет пришел слишком рано. Он часами мерил комнату шагами и все равно не устал.

Ему нужно поспать.

Ему нужно быть осторожнее.

Он вышел.

В свои 78 лет Гунвор Ларссон жила одна. Муж ее скончался от кровоизлияния в мозг четыре года назад. Она скучала по тому, кто столько времени был спутником ее жизни, но одной ей жить было легче. Последние годы омрачали сетования мужа на то, что жизнь прошла зря. Когда она робко намекала, что у них была любовь и что они всю жизнь прожили вместе, он только плакал.

Это было ужаснее всего.

Но теперь его не было. Гунвор чувствовала себя хорошо, несмотря на возраст. Только плохо спала. Она могла проснуться ночью и больше не заснуть. Она пробовала все – от лекарств с мутными названиями до аудиокниг с мутными рассказами. Внуки пытались научить ее медитации, даже посоветовали мантру, которая, если повторять ее долго, помогает расслабиться и заснуть. Она выбрала слово «море». Первые ночи она бормотала «море» минут двадцать, но потом отправлялась пить чай. Эта ночь не стала исключением. В два она проснулась, надела халат и вышла на кухню. Поставив чайник, она присела за стол, где с прошлой ночи были разложены фотоальбомы. Чтобы скоротать время, она разглядывала снимки детей и внуков, домашних животных и старых друзей, чьи имена стерлись из памяти. Гунвор раскрыла последний альбом – прошлогодний. Один из внуков специально распечатал цифровые фотографии и сделал альбом, чтобы подарить бабушке. Она успела долистать до фотографии правнука, когда в дверь позвонили.

«Ночью ты будешь танцевать».

Эта фраза из песни звучала у него в голове. «Ночью ты будешь танцевать». Люди пели ее в белые ночи, когда он стоял, привязанный, в теплице. Ему слышно было, как их пьяные голоса пытаются попасть в тон. Среди них было много детей. Они веселились. А потом пришли к нему. Им было плохо, многие плакали. Когда его отвязали, уже рассвело. Мама выставила на крыльцо простоквашу. Он так и не понял, для него это или для ежиков.

Дверь открылась.

Старушка смотрела на него в щель:

– Да?

– Вы Гунвор?

– Мне не нужно ничего покупать.

– Мне тоже.

Он бросил взгляд на открытый альбом на столе. Взял его в руки. Много фотографий детей. Взгляд остановился на мальчике в углу. Он несколько минут смотрел на ребенка с темными кудрявыми волосами и плотно сжатыми губами. Наконец развернул альбом к дрожащей женщине на стуле и спросил, тыкая в мальчика:

– Твой внук?

Женщина вся посинела. Глаза вылезли из орбит. Голова ее тряслась. Непонятно было, что она отвечает. Он перевернул страницу. Там тоже было много снимков с детьми. Они обнимали взрослых, играли, держали цветы. Все выглядели счастливыми. Никто никого не привязывал. Он сжал губы. У всех со временем вырастут длинные носы. Он вернулся к фотографии мальчика, который искал его взглядом и умолял. На глаза набежали слезы.

Внезапно он закрыл альбом и уставился на женщину перед собой. Все длилось слишком долго. У него кончилось терпение. Ему нужен результат. Он чуть не вскочил, но заставил себя сидеть. Наконец она обмякла. Он смотрел на женщину и ждал темноту.

Но темнота не наступала.

Его ничего не трогало.

Он потрогал белую нитку, свисавшую изо рта женщины. Она не шевелилась. Все прошло как обычно, но что-то было не так. Он сидел несколько минут, борясь с отчаянием. Потом вскочил, отбросил альбом. Сердце бешено билось в груди.

На лестнице он почувствовал, как сжимается горло. Он вышел из дома, не пытаясь скрыться. Это не имело никакого значения. Сбросив пальто, он побежал. Было еще темно. Он быстро выбрал путь. По дороге ему попадались прохожие и машины. Он продолжал бежать. Он знал, что случится, и хотел, чтобы его при этом никто не видел. Надо успеть добежать до норы. Но кричать он начал еще задолго до того, как показался дом.

Сердце успокоилось, стоны стихли, напряжение спало. Он стоял у стены в комнате, зная, что это затишье перед штормом. С ним такое раньше случалось. Сначала все замирало, а потом наступала боль.

Он обвел взглядом комнату, стараясь все запомнить – диван, стол, миниатюрную модель, деревянную дверь в стене. Там был чулан, в котором хранились вещи. Не его вещи. Но это его не беспокоило.

Он снял со стены картину, аккуратно свернул и положил под подушку. Повесит ее, когда вернется.

Он подошел к окну и открыл его. На подоконнике было пусто. Он провел ладонью по нему. По рукам он тоже будет скучать.

Внезапно он услышал дрозда. Впился глазами в темноту, чтобы его увидеть, но безуспешно. Сложил губы для свиста, но передумал. Не стоит тревожить прошлое.

Он долго стоял перед окном. Закрыв его, почувствовал пощипывание на лице. Подошел к зеркалу, наклонился и посмотрел на отражение.

Это мое лицо?

Оно было ему знакомо. Особенно скулы, изогнутые брови, рот. Он прижался губами к губам своего отражения. Потом смахнул то, от чего пощипывало лицо, и лег на постель.

Пора.

Его время кончено. Бесполезно сопротивляться. Раньше он пытался остаться в том, кем он был. Но это бесполезно. Он стонал, он резал себя, чтобы не утратить контакт. Но все безрезультатно. Его уносило туда, откуда не было возврата. Оставалось только отдаться течению.

Он лежал на кровати, вцепившись пальцами в покрывало. Все тело сотрясала дрожь. Он знал, что сейчас случится. Знал, что у него оставалось несколько секунд до того, как он пересечет черту и попадет в мир, о котором ничего не знает. Несколько секунд ужасной боли.

Когда это произошло первый раз, он не был готов. Он не знал, что ждет его там, за чертой, пока не увидел палача. Тень без лица с продолговатым предметом в руках. Он смотрел на тень, и прежде чем успел отреагировать, раскаленная коса расколола его на две части. И вот он снова на пути туда. Он хотел уже все отпустить, когда вдруг услышал его.

Стук в дверь.

Стук, которого он ждал.

Он замер.

Открыть дверь или унестись за черту? Если выбрать второе, они никогда его не найдут. Что их будет ждать? Мертвый дрозд на подушке? Обугленные руки под покрывалом?

Надо встать.

Подержать руки под ледяной водой и подойти к двери.

Но он ничего не сделал.

Только закрыл глаза, засунул язык поглубже в горло и поплыл по течению.

К последней черте.

Рольф Бёрлинд родился в 1943 году, а его жена Силла – в 1961-м. Они вместе пишут киносценарии и детективные романы. Кроме того, Рольф Бёрлинд – один из самых известных сатириков. На него даже подавал в суд премьер-министр за фальшивое интервью, напечатанное в «Афтонбладет» – популярной бульварной газете в Швеции. Там же он печатал и другие фальшивые интервью, например с теннисистом Бьёрном Боргом. Премьер-министр проиграл дело. Рольф – поэт, актер, кинорежиссер и президент гильдии писателей Швеции – национального союза сценаристов. Он и его жена – одни из самых известных в Швеции сценаристов, написавших около пятидесяти сценариев для полнометражных художественных фильмов. Двадцать шесть из них написаны к фильмам про детектива Мартина Бека по мотивам книг Май Шеваль и Пера Валё, еще несколько – к фильмам по книгам Арне Даля и Хеннинга Манкелля. Первый совместный роман Бёрлиндов «Прилив» вышел в 2012 году и был признан одним из самых ярких дебютов года. Второй роман, «Третий голос», вышедший в 2013 году, пародирует условности шведского детективного жанра. Бёрлинды живут в Стураэнген – пригороде Стокгольма.