Текст книги "Девушка, которая взрывала воздушные замки"

Автор книги: Стиг Ларссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Нет, я имею в виду – через какое время я смогу вставать, ходить и передвигаться?

– Не знаю. Это будет зависеть от того, как пойдет процесс заживления ран. Но мы сможем приступить к какой-либо форме физиотерапии не раньше чем через две недели.

Она долго серьезно смотрела на него.

– У тебя, случайно, нет сигареты? – спросила она.

Андерс Юнассон засмеялся и помотал головой.

– Сожалею. Курить здесь запрещено. Но я могу устроить, чтобы тебе дали никотиновый пластырь или никотиновую жевательную резинку.

Она немного подумала и кивнула, потом снова посмотрела на него.

– Как дела со старым подлецом?

– С кем? Ты имеешь в виду…

– С тем, кто поступил одновременно со мной.

– Похоже, вы с ним не дружите. Да ничего. Опасности для жизни нет, он вообще-то уже разгуливает на костылях. Чисто физически ему досталось сильнее, чем тебе, и у него очень болезненная рана лица. Если я правильно понял, ты огрела его топором по голове.

– Он пытался меня убить, – тихо сказала Лисбет Саландер.

– Звучит неважно. Мне надо идти. Хочешь, чтобы я еще пришел тебя навестить?

Лисбет Саландер немного подумала, потом кратко кивнула. Когда за ним закрылась дверь, она задумчиво уставилась в потолок. Залаченко дали костыли – вот и источник звука, который она слышала ночью.

Юнаса Сандберга, как самого молодого, отправили организовывать ланч. Он вернулся с суши и легким пивом и начал выставлять еду на стол для совещаний. Эверт Гульберг ощутил прилив тоски по прежним временам – тогда все происходило так же, если какая-нибудь операция вступала в критическую фазу и работа шла круглые сутки.

Отмеченная им разница заключалась, пожалуй, лишь в том, что в его время никому бы не пришла в голову нелепая идея заказывать на ланч сырую рыбу. Ему бы хотелось, чтобы Сандберг принес фрикадельки с пюре и брусничным соусом. Правда, голоден Гульберг не был, а потому смог с легким сердцем отставить суши в сторону и съесть кусочек хлеба с минеральной водой.

Обсуждение продолжилось и за едой. Они добрались до того момента, когда следовало подвести итоги и определить, какие требуется принимать меры. Затягивать с принятием решений было нельзя.

– Я совсем не знал Залаченко, – сказал Ваденшё. – Что он за человек тогда был?

– Вероятно, он и сейчас такой, – ответил Гульберг. – Страшно умный, с почти фотографической памятью на детали. Однако, на мой взгляд, он грязная свинья и, пожалуй, немного сумасшедший.

– Юнас, ты ведь вчера с ним встречался. Какое у тебя создалось впечатление? – спросил Ваденшё.

Юнас Сандберг перестал есть.

– У него все под контролем. Я уже рассказывал о его ультиматуме. Либо мы каким-то волшебным образом устраиваем так, что все будет шито-крыто, либо он заложит «Секцию».

– Как, черт подери, он думает, мы можем замять то, что непрерывно обсасывается СМИ? – поинтересовался Георг Нюстрём.

– Речь идет не о том, что в наших силах, а что нет. Ему просто нужна возможность держать нас под контролем, – сказал Гульберг.

– Как вы оцениваете ситуацию? Он выполнит свою угрозу? Действительно расскажет все СМИ? – спросил Ваденшё.

– Это предсказать почти невозможно, – неторопливо проговорил Гульберг. – Залаченко не бросается пустыми угрозами, он поступит так, как ему будет выгоднее. В этом отношении он предсказуем. Если он сможет извлечь пользу из разговора со СМИ… чтобы добиться амнистии или уменьшения наказания, он на это пойдет. Или если почувствует, что его предали, и захочет отомстить.

– Невзирая на последствия?

– Именно невзирая на последствия. Ему важно показать, что он сильнее нас.

– Но ведь даже если Залаченко заговорит, еще не факт, что ему поверят. Они не смогут ничего доказать без нашего архива, а он этого адреса не знает.

– Тебе хочется рискнуть? Предположим, что Залаченко заговорит. А кто заговорит следом? Что мы будем делать, если его слова подтвердит Бьёрк? А еще есть Клинтон, который прикован к диализному аппарату… Что произойдет, если он ударится в религию и ожесточится против всех и вся? А что, если ему захочется покаяться в грехах? Уж поверь мне, если кто-нибудь начнет говорить, то «Секции» конец.

– Тогда… что же нам делать?

За столом воцарилось молчание. Первым продолжил рассуждать Гульберг.

– Проблема состоит из нескольких частей. Во-первых, надо прикинуть, каковы будут последствия, если Залаченко заговорит. На наши головы обрушится вся проклятая конституционная Швеция. Нас уничтожат. Думаю, многих сотрудников «Секции» ждет тюрьма.

– Юридически наша деятельность легальна, мы ведь работаем по поручению правительства.

– Не болтай чепухи, – сказал Гульберг. – Ты не хуже меня знаешь, что туманно сформулированная бумага, написанная в середине шестидесятых годов, сегодня ничего не стоит. Думаю, никому из нас не хотелось бы точно узнать, что произойдет, если Залаченко заговорит.

Все снова умолкли.

– Значит, мы должны исходить из того, что необходимо заставить Залаченко молчать, – сказал в конце концов Георг Нюстрём.

Гульберг кивнул.

– А для того чтобы заставить его хранить молчание, нам необходимо предложить ему нечто существенное. Проблема в том, что он непредсказуем. Он с таким же успехом может заложить нас просто из вредности. Надо подумать, как мы можем держать его в узде.

– А его требования в том, чтобы замять все это и отправить Саландер в психушку, – напомнил Юнас Сандберг.

– С Саландер мы справимся. Проблема заключается в Залаченко. Но это приводит нас ко второй части – ограничению причиненного вреда. Заключение, составленное Телеборьяном в девяносто первом году, вышло наружу и потенциально таит в себе не меньшую угрозу, чем Залаченко.

Георг Нюстрём откашлялся.

– Как только мы обнаружили, что заключение вышло наружу и попало в полицию, я принял меры. Попросил нашего юриста Форелиуса связаться с генеральным прокурором. Тот потребовал, чтобы у полиции отобрали все экземпляры заключения, и запретил его распространять или копировать.

– Что известно генеральному прокурору? – спросил Гульберг.

– Вообще ничего. Он действует по официальному запросу ГПУ/Без, ведь речь идет о засекреченном материале, и у генерального прокурора нет выбора. Он просто не может действовать иначе.

– Ладно. Кто прочитал этот отчет в полиции?

– У них имелось две копии, которые прочли Бублански, его коллега Соня Мудиг и, под конец, руководитель предварительного следствия Рихард Экстрём. Пожалуй, можно исходить из того, что еще двое полицейских… – Нюстрём полистал свои записи, – некие Курт Свенссон и Йеркер Хольмберг, по крайней мере, знакомы с содержанием документа.

– Значит, четверо полицейских и прокурор. Что нам о них известно?

– Прокурор Экстрём, сорок два года. Считается восходящей звездой. Работал следователем в министерстве юстиции, вел несколько громких дел. Усерден. Заботится о пиаре. Карьерист.

– Социал-демократ? – спросил Гульберг.

– Вероятно. Но не из числа активных.

– Бублански, стало быть, руководит расследованием. Я видел его по телевизору на пресс-конференции. Выступать перед камерами он, похоже, не любит.

– Ему пятьдесят два года, и у него прекрасный послужной список, однако он имеет репутацию человека строптивого. Еврей, и довольно ортодоксальный.

– А эта женщина… она кто такая?

– Соня Мудиг. Замужем, тридцать девять лет, имеет двоих детей. Карьеру сделала достаточно быстро. Я разговаривал с Петером Телеборьяном, и тот считает ее эмоциональной. Она все ставила под сомнение.

– О'кей.

– Курт Свенссон – крутой парень. Тридцать восемь лет. Изначально работал в отделе по борьбе с организованной преступностью и наделал шума года два назад, застрелив хулигана. Был оправдан по всем пунктам расследования. Кстати, именно его Бублански посылал арестовывать Гуннара Бьёрка.

– Понятно. Случай с убийством следует запомнить. Если потребуется поставить под сомнение действия группы Бублански, мы всегда сможем зацепиться за этого Свенссона как за профнепригодного полицейского. Полагаю, у нас сохранились соответствующие контакты в СМИ… А последний парень?

– Йеркер Хольмберг. Пятьдесят пять лет. Он из Онгерманланда и на самом деле является специалистом по обследованию места преступления. Года два назад ему предлагали пройти обучение, чтобы стать комиссаром, но он отказался. Его, похоже, вполне устраивает теперешняя работа.

– Кто-нибудь из них занимается политической деятельностью?

– Нет. Отец Хольмберга был в семидесятых годах муниципальным советником от Партии центра.

– Хм. Группа кажется довольно скромной. Напрашивается мысль, что она достаточно сплоченная. Можем ли мы их как-нибудь изолировать?

– В этом деле замешан еще пятый полицейский, – сказал Нюстрём. – Ханс Фасте, сорок семь лет. Мне удалось узнать, что между Фасте и Бублански возникли серьезные разногласия – настолько серьезные, что Фасте взял больничный.

– Что нам о нем известно?

– Собирая сведения, я наткнулся на очень разную реакцию. У него длинный послужной список и полное отсутствие серьезных нареканий в протоколе. Профессионал. Но иметь с ним дело трудно. Похоже, что он поссорился с Бублански из-за Лисбет Саландер.

– Как?

– Кажется, Фасте купился на историю о лесбийской банде сатанисток, о которой писали газеты. Он явно терпеть не может Саландер и сам факт ее существования считает личным оскорблением. По всей видимости, именно он стоит за половиной слухов. Я узнал от бывшего коллеги, что Фасте вообще с трудом работает вместе с женщинами.

– Любопытно, – сказал Гульберг и немного поразмыслил, потом продолжал: – Поскольку газеты уже писали о лесбийской банде, возможно, стоит развить эту линию. Доверия к Саландер это, пожалуй, не прибавит.

– Проблемой ведь являются полицейские, читавшие расследование Бьёрка. Можем мы их как-нибудь изолировать? – спросил Сандберг.

Ваденшё закурил новую сигариллу.

– Предварительным следствием руководит Экстрём…

– Но заправляет всем Бублански, – сказал Нюстрём.

– Да, но он не может действовать наперекор административным решениям. – У Ваденшё сделался задумчивый вид. Он посмотрел на Гульберга. – У вас больше опыта, чем у меня, но у всей этой истории столько нитей и ответвлений… Мне думается, что было бы разумным отсечь Бублански и Мудиг от Саландер.

– Отлично, Ваденшё, – сказал Гульберг. – Именно так мы и поступим. Бублански руководит расследованием убийства Бьюрмана и той пары из Энскеде. Саландер в этом контексте больше не актуальна. Теперь речь идет о том немце, Нидермане. Значит, Бублански с его командой надо сконцентрироваться на поисках Нидермана.

– О'кей.

– Саландер их больше не касается. Кроме того, имеется расследование событий в Нюкварне… там ведь три старых убийства и есть связь с Нидерманом. Расследованием пока занимается Сёдертелье, но эти два дела следует объединить. Значит, на некоторое время у Бублански руки будут заняты. Кто знает… может, ему удастся поймать этого Нидермана.

– Хм.

– А этот Фасте… можно ли вернуть его на работу? Он кажется подходящим человеком для проверки подозрений в отношении Саландер.

– Я понимаю вашу мысль, – сказал Ваденшё. – Следовательно, надо заставить Экстрёма разделить эти два дела. Однако это предполагает, что мы можем влиять на Экстрёма.

– Тут особых проблем возникнуть вроде бы не должно, – ответил Гульберг, покосившись на Нюстрёма.

Тот кивнул:

– Экстрёма я могу взять на себя. Думаю, он только и мечтает забыть обо всем, что касается Залаченко. Он отдал отчет Бьёрка по первому же требованию ГПУ/Без и уже заявил, что, разумеется, будет неукоснительно соблюдать все инструкции, связанные с государственной безопасностью.

– Что ты собираешься предпринять? – с подозрением спросил Ваденшё.

– Дайте мне разработать сценарий, – ответил Нюстрём. – Полагаю, мы просто-напросто аккуратно объясним ему, как он должен действовать, если не хочет, чтобы его карьера резко оборвалась.

– Серьезную проблему представляет третья часть, – сказал Гульберг. – Полиция ведь обнаружила расследование Бьёрка не собственноручно… она получила его от какого-то журналиста. А СМИ, как вы все понимаете, в нашем случае – это проблема. «Миллениум».

Нюстрём открыл свой блокнот.

– Микаэль Блумквист, – произнес он.

Все сидевшие за столом слышали о деле крупного афериста Ханса Эрика Веннерстрёма, и имя Микаэля Блумквиста было им знакомо.

– Даг Свенссон – журналист, которого убили, работал в «Миллениуме». Он собирал материал о траффикинге и в результате вышел на Залаченко. Труп Свенссона обнаружил именно Микаэль Блумквист. Кроме того, он знаком с Лисбет Саландер и все время верил в ее невиновность.

– Откуда, черт возьми, он может знать дочь Залаченко… это кажется слишком невероятной случайностью.

– Мы не думаем, что это случайность, – сказал Ваденшё. – А считаем, что Саландер является чем-то вроде связующего звена между всеми ними. Каким именно образом, нам пока неясно, но это единственное разумное предположение.

Гульберг молча начертил у себя в блокноте несколько концентрических окружностей, потом наконец поднял взгляд.

– Мне необходимо немного над этим поразмыслить. Пойду прогуляюсь. Встретимся снова через час.

Прогулка заняла у Гульберга не час, как он оговорил, а почти четыре часа. Погуляв минут десять, он нашел кафе, где подавали кофе во множестве самых невероятных видов, заказал чашку самого обычного черного кофе и уселся за угловой столик возле входа. Он напряженно думал, пытаясь разобраться в разных аспектах проблемы, и периодически записывал отдельные слова в ежедневник.

Через полтора часа у него начал вырисовываться план.

Назвать хорошим план было нельзя, но, перебрав все возможности, Гульберг пришел к выводу, что проблема требует принятия решительных мер.

Людские ресурсы, к счастью, имелись, и план был выполним.

Гульберг поднялся, нашел телефон-автомат и позвонил Ваденшё.

– Нам придется еще немного отложить встречу, – сообщил он. – Мне необходимо сделать одно дело. Мы можем собраться в четырнадцать ноль-ноль?

Затем Гульберг дошел до площади Стуреплан и остановил такси. Вообще-то скудная пенсия госслужащего не позволяла ему так роскошествовать, но, с другой стороны, он пребывал в том возрасте, когда уже не имело смысла копить деньги на какие-нибудь безумства. Шоферу он назвал адрес в районе Бромма.

Когда через некоторое время его высадили по указанному адресу, он прошел пешком квартал в южную сторону и позвонил в дверь небольшого частного дома. Ему открыла женщина лет сорока.

– Добрый день. Мне нужен Фредрик Клинтон.

– Кто его спрашивает?

– Старый коллега.

Женщина кивнула и проводила его в гостиную, где медленно поднимался с дивана Фредрик Клинтон. Ему было всего шестьдесят восемь лет, но выглядел он значительно старше – сказался диабет и проблемы с сосудами.

– Гульберг, – удивленно произнес Клинтон.

Два старых шпиона долго рассматривали друг друга, потом крепко обнялись.

– Я уже не думал, что когда-нибудь тебя снова увижу, – сказал Клинтон. – Полагаю, тебя выманило вот это.

Он указал на первую страницу вечерней газеты с фотографией Рональда Нидермана и заголовком «Убийцу полицейского ищут в Дании».

– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовался Гульберг.

– Я болен.

– Вижу.

– Если мне не пересадят почку, я скоро умру. А вероятность получения новой почки крайне мала.

Гульберг кивнул.

Женщина подошла к дверям гостиной и спросила, не угостить ли Гульберга чем-нибудь.

– Кофе, пожалуйста, – ответил тот и поинтересовался у Клинтона, когда та ушла: – Кто эта женщина?

– Моя дочь.

Гульберг кивнул. Несмотря на тесное сотрудничество в течение долгих лет работы в «Секции», в свободное время почти никто из коллег друг с другом не общался. Гульберг в мельчайших подробностях знал черты характера сотрудников, их сильные и слабые стороны, но имел лишь смутное представление об их семьях. Клинтон был, пожалуй, самым близким его соратником в течение двадцати лет. Гульберг знал, что Клинтон состоял в браке и имеет детей, однако имена дочери и бывшей жены или как Клинтон обычно проводит отпуск, ему известно не было – словно бы все, находившееся вне «Секции», считалось закрытой темой и обсуждению не подлежало.

– Что тебе надо? – спросил Клинтон.

– Мне бы хотелось знать, какого ты мнения о Ваденшё.

Клинтон покачал головой:

– Я ни во что не вмешиваюсь.

– Я спрашиваю не об этом. Ты знаешь его, он ведь проработал с тобой десять лет.

Клинтон вновь покачал головой:

– Сегодня «Секцией» руководит он. Мое мнение никакого интереса не представляет.

– Он справляется?

– Он не дурак.

– Но…

– Аналитик. Отлично собирает мозаику. Обладает интуицией. Блестящий администратор, у которого всегда сходится бюджет, да так, как нам и не снилось.

Гульберг кивнул. Самое существенное качество Клинтон не упомянул.

– Ты готов вернуться на службу?

Клинтон посмотрел на Гульберга и долго колебался, прежде чем ответить.

– Эверт… я через день провожу по десять часов при диализном аппарате в больнице. Поднимаясь по лестнице, я почти задыхаюсь. У меня нет сил. Совсем.

– Ты мне нужен. Последняя операция.

– Я не могу.

– Можешь. У тебя будет возможность через день проводить по десять часов на диализе. Вместо того чтобы ходить по лестнице, ты сможешь ездить на лифте. Если потребуется, я устрою так, что тебя будут носить туда и обратно. Мне нужен твой мозг.

Клинтон вздохнул.

– Рассказывай, – сказал он.

– Мы столкнулись с чрезвычайно сложной ситуацией, которая требует оперативного вмешательства. Весь оперативный отдел Ваденшё состоит из молодого сопливого щенка, Юнаса Сандберга, да и у самого Ваденшё, по-моему, нет стержня, который нужен для того, чтобы сделать требуемое. Может, он и мастер показывать фокусы с бюджетом, но он боится принимать оперативные решения и привлекать «Секцию» к работе на земле, которая совершенно необходима.

Клинтон кивнул, потом слабо улыбнулся.

– Операция должна вестись на двух разных фронтах. Одна ее часть касается Залаченко. Мне надо заставить его внять доводам рассудка, и, думаю, я знаю, как мне следует действовать. Второй частью надо управлять отсюда, из Стокгольма. Проблема в том, что в «Секции» нет никого, кто бы мог с этим справиться. Мне нужно, чтобы ты принял командование на себя. Это будет твой последний вклад. У меня есть план. Юнас Сандберг и Георг Нюстрём будут выполнять черную работу, а ты – руководить операцией.

– Ты не понимаешь, чего требуешь.

– Нет, я понимаю, чего требую. А соглашаться или нет, решать тебе. Но либо мы, старики, вступаем и вносим свою лепту, либо через пару недель «Секция» прекратит свое существование.

Клинтон оперся локтем о подлокотник дивана и опустил голову на ладонь. Он думал две минуты.

– Расскажи о своем плане, – сказал он под конец.

После этого Эверт Гульберг с Фредриком Клинтоном проговорили еще два часа.

Когда без трех минут два Гульберг вернулся, ведя за собой Фредрика Клинтона, Ваденшё вытаращил глаза. Клинтон по виду напоминал скелет и переводил дыхание, опершись о плечо Гульберга, – ему, казалось, было трудно ходить и трудно дышать.

– Что, скажите на милость… – произнес Ваденшё.

– Давайте возобновим совещание, – коротко сказал Гульберг.

Все вновь собрались за столом в кабинете Ваденшё. Клинтон молча опустился в предложенное ему кресло.

– Фредрик Клинтон вам всем известен, – начал Гульберг.

– Да, – ответил Ваденшё. – Вопрос в том, что он тут делает.

– Клинтон решил вернуться к активной службе. Он будет руководить оперативным отделом «Секции», пока нынешний кризис не закончится.

Гульберг поднял руку, отклонив протест Ваденшё еще до того, как тот успел его сформулировать.

– Клинтону тяжело. Ему потребуется помощь. Ему необходимо регулярно посещать больницу для прохождения диализа. Ваденшё, ты наймешь двух персональных ассистентов, которые будут оказывать ему любую практическую помощь. Но я хочу, чтобы вы твердо уяснили: все оперативные решения по этому делу будет принимать Клинтон.

Он замолчал и подождал, но протестов не раздалось.

– У меня есть план. Думаю, мы в силах с этим справиться, но нам необходимо действовать быстро, чтобы не упустить имеющиеся возможности, – продолжал Гульберг. – Кроме того, вопрос в том, насколько решителен нынешний состав «Секции».

Ваденшё воспринял сказанное Гульбергом как вызов.

– Расскажите.

– Во-первых, по поводу полиции мы уже все обсудили. Поступим так, как договорились. Постараемся нейтрализовать их, переключив дальнейшее расследование на побочную линию – поиски Нидермана. Этим займется Георг Нюстрём. Что будет с Нидерманом, для нас значения не имеет. Мы проследим за тем, чтобы Фасте получил задание расследовать дело Саландер.

– Вероятно, это большого труда не составит, – сказал Нюстрём. – Я просто деликатно поговорю с прокурором Экстрёмом.

– А если он заупрямится…

– Думаю, он этого делать не станет. Он карьерист, и для него важнее всего собственная выгода. Но если возникнут осложнения, я, пожалуй, смогу найти какой-нибудь рычаг. Ему наверняка не захочется оказаться втянутым в скандал.

– Отлично. Шаг номер два – это «Миллениум» и Микаэль Блумквист. Поэтому Клинтон и вернулся на службу – здесь требуются чрезвычайные меры.

– Мне это, вероятно, не понравится, – сказал Ваденшё.

– Вероятно, нет, но манипулировать «Миллениумом» так же просто нам не удастся. Зато угроза от них зиждется на одной-единственной вещи – на полицейском отчете Бьёрка от девяносто первого года. На настоящий момент, я полагаю, этот документ находится в двух, возможно, в трех местах. Отчет нашла Лисбет Саландер, но его каким-то образом заполучил Микаэль Блумквист. Это означает, что, пока Саландер была в бегах, у нее имелась какая-то связь с Блумквистом.

Клинтон поднял палец и произнес первые со времени своего прибытия слова.

– Это к тому же говорит нам кое-что о характере противника. Блумквист не боится рисковать. Вспомните дело Веннерстрёма.

Гульберг кивнул.

– Блумквист дал отчет главному редактору Эрике Бергер, которая, в свою очередь, передала его Бублански. Значит, она тоже знакомилась с документом. Предполагаю, что у Блумквиста есть копия, а еще одна имеется в редакции.

– Звучит разумно, – согласился Ваденшё.

– «Миллениум» выходит раз в месяц, следовательно, их публикация появится не завтра. Значит, у нас есть время, однако необходимо заполучить обе эти копии. И тут мы не сможем действовать через генерального прокурора.

– Понятно.

– Соответственно, речь идет о развертывании оперативной деятельности и организации кражи со взломом у Блумквиста и в редакции «Миллениума». Ты справишься с этим, Юнас?

Юнас Сандберг покосился на Ваденшё.

– Эверт, постарайтесь понять, что… мы такими вещами больше не занимаемся, – сказал Ваденшё. – Времена изменились, и теперь речь идет о взломе компьютеров, теленаблюдении и тому подобном. Для оперативной деятельности у нас нет ресурсов.

Гульберг наклонился над столом.

– Ваденшё, значит, тебе придется немедленно оторвать задницу от стула и раздобыть ресурсы для оперативной деятельности. Найми людей извне. Найми головорезов из югославской мафии, которые, если потребуется, стукнут Блумквиста по башке. Но эти две копии необходимо забрать. Если они лишатся копий, у них не будет документации и они ничего не смогут доказать. Если ты с этим не справишься, тогда лежи жопой кверху и жди, пока к тебе не постучится конституционный комитет.

Гульберг с Ваденшё уставились друг на друга.

– Я могу взять это на себя, – неожиданно сказал Юнас Сандберг.

Гульберг покосился на молодого сотрудника.

– Ты уверен, что сумеешь организовать такую вещь?

Сандберг кивнул.

– Хорошо. С этой минуты твоим начальником является Клинтон. Подчиняться будешь непосредственно ему.

Сандберг снова кивнул.

– Во многих случаях потребуется вести наблюдение. Оперативный отдел необходимо усилить, – сказал Нюстрём. – У меня кое-кто имеется на примете. Во внешней организации есть парень по имени Мортенссон, который работает в Безе, в отделе личной охраны. Бесстрашный и многообещающий. Я уже давно взвешивал возможность перевести его сюда, во внутреннюю организацию, и даже подумывал, не подойдет ли он на роль моего преемника.

– Звучит хорошо, – сказал Гульберг. – Решать Клинтону.

– У меня есть еще одна новость, – продолжил Георг Нюстрём, – Боюсь, что может существовать и третья копия.

– Где?

– Мне сегодня днем сообщили, что у Лисбет Саландер появился адвокат. Ее зовут Анника Джаннини, и она сестра Микаэля Блумквиста.

Гульберг кивнул.

– Ты прав. Блумквист наверняка снабдил сестру копией, иначе просто быть не может. Иными словами, нам некоторое время придется пристально наблюдать за всеми троими: за Бергер, Блумквистом и Джаннини.

– По поводу Бергер, думаю, нам беспокоиться не следует. Сегодня появилось пресс-сообщение о том, что она будет главным редактором «Свенска моргонпостен». К «Миллениуму» она больше отношения не имеет.

– Хорошо. Но ее все-таки надо проверить. Что касается «Миллениума», то мы должны организовать прослушивание телефонов квартир сотрудников и, разумеется, редакции. Нам необходимо контролировать их электронную почту. Надо знать, с кем они встречаются и с кем разговаривают. Хорошо бы также узнать их планы относительно разоблачения. Но прежде всего мы должны отобрать у них отчет. Иными словами, целый ряд деталей.

– Эверт, вы просите нас вести оперативную деятельность против редакции журнала, – выразил сомнение Ваденшё. – Это же самый опасный путь.

– У тебя нет выбора. Либо ты засучиваешь рукава, либо самое время передать бразды правления кому-нибудь другому.

Брошенный вызов тучей повис над столом.

– Я думаю, что смогу справиться с «Миллениумом», – сказал наконец Юнас Сандберг. – Однако все это не решает главной проблемы. Что нам делать с вашим Залаченко? Если он заговорит, все остальные усилия будут напрасны.

Гульберг медленно кивнул.

– Знаю. Это моя часть операции. Думаю, у меня имеется аргумент, способный убедить Залаченко молчать. Но это потребует некоторой подготовки. Я сегодня же еду в Гётеборг.

Он умолк и оглядел собравшихся, затем уперся взглядом в Ваденшё.

– В мое отсутствие принимать оперативные решения будет Клинтон, – сказал он.

Немного подумав, Ваденшё кивнул.

Только в понедельник вечером доктор Хелена Эндрин, посовещавшись с коллегой Андерсом Юнассоном, признала состояние Лисбет Саландер настолько стабильным, что ей разрешили принимать посетителей. Первыми к ней пустили двух инспекторов уголовной полиции, которым позволили задавать ей вопросы в течение пятнадцати минут. Лисбет молча следила за тем, как полицейские вошли к ней в палату и пододвинули себе стулья.

– Здравствуйте. Я инспектор уголовной полиции, меня зовут Маркус Эрландер. Я работаю в отделе по борьбе с насильственными преступлениями здесь, в Гётеборге. Это моя коллега Соня Мудиг из стокгольмской полиции.

Лисбет Саландер не ответила на приветствие, на ее лице не дрогнул ни единый мускул. Соню Мудиг она узнала – инспекторша из группы Бублански. Эрландер холодно улыбнулся Лисбет.

– Меня предупредили, что вы обычно не бываете многословной с представителями власти. В таком случае хочу довести до вашего сведения, что вам не требуется ничего говорить. Однако я был бы признателен, если бы вы уделили нам время и выслушали нас. У нас несколько дел и слишком мало времени, чтобы обсудить все сегодня. В дальнейшем нам еще представится не одна возможность поговорить.

Лисбет Саландер ничего не ответила.

– Итак, во-первых, я хочу довести до вашего сведения, что ваш друг Микаэль Блумквист сообщил нам, что адвокат по имени Анника Джаннини готова представлять ваши интересы и полностью в курсе дела. Блумквист утверждает, что уже раньше при каких-то обстоятельствах называл вам ее имя. Мне необходимо получить от вас подтверждение справедливости его слов, а также узнать, хотите ли вы, чтобы адвокат Джаннини приехала в Гётеборг и представляла ваши интересы.

Лисбет Саландер ничего не ответила.

Анника Джаннини. Сестра Микаэля Блумквиста. Он упоминал о ней в одном из писем, но тогда Лисбет не стала раздумывать над тем, что ей понадобится адвокат.

– Сожалею, но я просто-напросто вынужден просить вас ответить на этот вопрос. Достаточно сказать «да» или «нет». Если вы согласитесь, прокурор из Гётеборга свяжется с адвокатом Джаннини. Если вы откажетесь, суд назначит вам государственного защитника. Что вы предпочитаете?

Лисбет Саландер стала обдумывать предложение. Она понимала, что ей действительно потребуется адвокат, но получить в защитники сестрицу Чертова Калле Блумквиста – это уже перебор. То-то он обрадуется. С другой стороны, неизвестный государственный защитник едва ли будет лучше. В конце концов она открыла рот и выдавила из себя одно-единственное слово:

– Джаннини.

– Отлично. Спасибо. Тогда у меня будет к вам вопрос. Вы имеете право не говорить ни слова, пока не прибудет ваш адвокат, но мой вопрос, насколько я понимаю, никак не затрагивает ваших личных интересов. Полиция ищет тридцатисемилетнего гражданина Германии Рональда Нидермана, который объявлен в розыск за убийство полицейского.

Лисбет повела бровью – это стало для нее новостью. Она не имела никакого представления о произошедшем после того, как она всадила топор в голову Залаченко.

– Гётеборгская полиция заинтересована в том, чтобы поймать его как можно скорее. Моя коллега из Стокгольма хочет к тому же допросить его в связи с тремя убийствами, в которых раньше подозревали вас. То есть мы просим вас о помощи. Отсюда наш вопрос: имеете ли вы какое-нибудь представление… можете ли вы хоть как-то помочь нам установить его местонахождение?

Лисбет с подозрением переводила взгляд с Эрландера на Мудиг и обратно.

Они не знают, что он мой брат.

Потом она задумалась над тем, хочется ли ей, чтобы Нидерман оказался за решеткой. Больше всего она хотела бы отправить его в яму в Госсеберге и закопать. Под конец она пожала плечами, чего ей делать не следовало, поскольку левое плечо незамедлительно пронзила острая боль.

– Что сегодня за день? – спросила она.

– Понедельник.

Она задумалась.

– Я впервые услышала имя Рональда Нидермана в четверг на прошлой неделе. Я выследила его в Госсеберге. Не имею никакого представления о том, где он находится или куда может бежать. Могу предположить, что он постарается побыстрее оказаться в безопасном месте где-нибудь за границей.

– Почему вы думаете, что он намерен бежать за границу?

Лисбет немного подумала.

– Потому что, пока Нидерман рыл мне могилу, Залаченко сказал, что он привлек к себе слишком много внимания и что уже решено отправить Нидермана на некоторое время за границу.

Так много Лисбет Саландер не говорила полицейскому с тех пор, как ей было двенадцать лет.

– Залаченко… он ведь ваш отец.

До этого они, стало быть, докопались. Вероятно, тут не обошлось без Чертова Калле Блумквиста.