Текст книги "Культура безумия, Проблема популярности психоактивных веществ"

Автор книги: Степан Петросян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

АНАЛИЗ ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ

В стратегиях "войны с наркотиками" тесно переплелись невежество обывателей и взвешенный политический расчет. Подобные проблемы характерны и для западных стран. Доктор философии и медицины, профессор Калифорнийского университета Роджер Уолш пишет об этом следующее: В настоящее время трудно вести дискуссию о психоделиках в разумном, выдержанном тоне – слишком велики непонимание, дезинформация и эмоции, связанные с этими веществами. Как культура, мы невероятно амбивалентны по отношению к психотропным веществам. Каждый год в одних только Соединенных Штатах мы тратим миллионы долларов на транквилизаторы, наблюдаем, как более 300 000 человек умирают от никотина и еще 100 000 – от алкоголя. Тем не менее мы субсидируем производителей табака и сажаем в тюрьмы тех, кто выращивает марихуану; мы не увидим абсолютно никакой разницы между разрушительным и сакральным применением наркотиков {24, с. 166}. Согласно официальной версии, человеческое сознание не терпит химического вмешательства, а если это и происходит в случае приема традиционных психоактивных веществ, то подобная практика в культурной традиции допустима лишь в строго определенных рамках и изначально считается опасной. Такая точка зрения дает основание для государственного контроля над психоактивной диетой. По мнению людей, осуществляющих этот контроль, и речи быть не может о легальности каких-либо психоактивных веществ, помимо традиционных алкоголя и табака. К последствиям злоупотребления ими общество, как говорится, "уже привыкло". Обсуждений не подразумевается, так как опасность запрещенных веществ (при соответствующей цензуре медицинских источников) для большинства очевидна. Поэтому наши соотечественники по-прежнему крепко пьют, выкуривая па пачке сигарет в день, а их дети все чаще обращаются к наркотикам, о которых, благодаря государству, ничего толком не знают. Масштабы российского пьянства столь внушительны, что едва ли найдется русская семья, которой не коснулась эта проблема. О распространенности наркотизма можно судить по ежедневным сводкам новостей. Трудности в статистике употребления запрещенных препаратов не позволяют правильно оценить количество нарушителей табу. По некоторым данным, в среднем по России на учете у наркологов находятся 5 миллионов человек (и около 20 миллионов. страдающих алкоголизмом). Хорошо известно, что в результате сильного пристрастия, возникающего к опасным (часто кустарно изготовленным) препаратам, множество людей гибнет от передозировок или болезней, связанных с заражением или истощением организма. По наблюдениям врачей, к наркотикам часто обращаются люди, когда-то пытавшиеся свести счеты с жизнью. Регулярно или эпизодически употребляя то или иное зелье, они редко становятся самоубийцами, но после отказа от наркотиков суицидальные наклонности проявляются вновь. Криминогенность наркотизма обычно не связана с убийствами или телесными повреждениями; как правило, это кражи. Официальное мнение Американского Медицинского Общества гласит, что "...среди наркоманов насилие встречается редко, а сексуальные преступления наркоманов практически неизвестны". В большинстве случаев криминальные эксцессы случаются скорее по причине недостатка наркотиков, чем от избытка... Представления о наркомане как человеке, прежде всего нарушающем закон, является серьезной ошибкой, которую часто совершают средства массовой информации. Это приводит к тому, что в борьбе с наркоманией на первое место выходят карательные и юридические санкции {9, с. 253}. Наркотизм и пьянство – ягоды одного поля. Тем не менее, в массовом сознании, весьма благосклонном к алкоголю, существует определенный стереотип представления о запрещенных веществах, сформированный тремя факторами: 1. Государственная программа, направленная на исключение подобных веществ из жизни граждан. 2. Примеры одержимого поведения людей, пристрастившихся к запрещенным зельям. 3. Традиционно негативное отношение к пснхоактивным растениям в культурно-историческом наследии европейской цивилизации, берущее свое начало со времен противостояния практики традициям умирающей языческой духовной распространявшегося монотеизма. В силу этих причин общественное мнение легко склоняется в пользу репрессивной политики, оправдывая все те меры, которые предпринимаются государством в рамках "войны с наркотиками". Bpnde бы и нет никакой проблемы популярности психоактивных веществ, а есть лишь проблема некоторых граждан, которые вопреки традиции и закону, на свой страх и риск нарушают табу. Однако проблема поразительно живучая, требующая ежегодного пополнения списка запрещенных веществ новыми препаратами, а тюрем – новыми нарушителями закона о наркотиках. В условиях масштабных культурных перемен, начавшихся в XX веке, потребление легальной и нелегальной психоактивной пищи превращается в своеобразную эпидемию, демонстрирующую непрерывный рост на протяжении всего столетия. С чем бы это ни было связано, традиционное представление о роли этих веществ в жизни человека и общества устарело и настойчиво требует изучения и переоценки. Здесь следует обратиться к особенностям церковно– христианского мировоззрения, во многом определившего развитие западноевропейской цивилизации. Согласно этим представлениям, "Душа имеет независимый от тела и всего материального мира статус. Душа – божественна, а тело – греховно, через него приходит искушение" (во многих религиозных течениях, как известно, поощряется угнетение собственной плоти ряди "очищения" души). Возникло данное мировоззрение в противовес языческому гедонизму, который полагал, что божественно и то, и другое. Разительное отличие египетской аристократии от простого люда, живущего без представлений о морали, болеющего немыслимыми заразами, слепо доверяющего корыстолюбивым волхвам, видимо, вдохновило ветхозаветных пророков на создание подробных и строгих законов для еврейского народа, где осуждались все плотские попущения, будь то половые связи, личная гигиена или опьяняющие зелья. Магическая практика язычников в свете новых представлений представала как самая сердцевина порока. Как известно, жрецы языческих культов держали в руках рецепты природного волшебства, встреча с которым и по сей день никого не оставляет равнодушным. Но поскольку эти знания к моменту распространения монотеизма были только у "посвященных", конкурирующая мораль в дальнейшем спрятала их окончательно. В Синайской пустыне Господь наставил Моисея строго запятить евреям заниматься подобной практикой: "6. И если какая душа обратится к вызывающим мертвых и к волшебникам, чтобы блудно ходить вслед их, то Я обращу лицо Мое на ту душу м истреблю ее из народа ся {Книга Левит, 20 гл.}" Позже монотеизм поддался влиянию дуалистических религиозных представлений: не выдерживая требований строгого и правильного Бога, люди создавали легенды о Падшем ангеле, который мешает людям жить праведно. Образ духовного врага помог схоластам утвердиться в представлениях о недопустимости физиологической стимуляции мистических переживаний. Растения, изменяющие сознание человека, стали считаться путем познаний дьявола. Что же так отпугивало новую религию от языческих традиций? Почему "волшебники" и "вызывающие мертвых" оказались вне закона? Преимущества человека, который видит больше, чем окружающие, очевидны – это власть. И дело не в дикости языческих нравов или ритуалов, дело в неравенстве, которое делит людей на "посвященных" и слепо им подчиненных. Чтобы исключить такую вероятность, можно было пойти двумя путями: либо нести эзотерическое знание в массы (вопреки интересам "посвященных"), помогая каждому научиться видеть ясно, либо запретить даже намек на возможность подобной практики. История отправила нас по пути воздержания. Мистерии древних греков, в которых принимали участие многие классики Античного мира, к началу нашей эры уже были окружены строжайшей тайной. Поэт Эсхил едва не поплатился жизнью за то, что перенес на театральную сцену некоторые элементы из этих культов. Известно, что в празднествах древнегреческой аристократии использовались напитки, приготовленные из галлюциногенных грибов. В 268 году н. э. были пресечены Элевсинские мистерии – последний отголосок архаичных психоделических традиций (в течении двух тысячелетий каждый сентябрь недалеко от Афин устраивались эти великие торжества). В эпоху Средневековья, когда на кострах Европы горели тысячи людей, обвиненных в колдовстве, были уничтожены последние хранители секретов естественной магии. Следует заметить, что в лице "ведьм" и "колдунов" новая культура искореняла не только носителей древнего религиозно-мистического мировоззрения, но и остатки системы языческого "здравоохранения", поскольку лекарственные средства и весь опыт в этой области также принадлежали ведовскому сословию. Эти люди были названы слугами дьявола, а их зелья прямой дорогой встретиться с самим князем тьмы. В пятнадцатом веке нашей эры Папа Иннокентий VIII запретил лечебное использование конопли. Искать исцеления прелагалось в молитвах Всевышнему, но не принимать помощь от "лукавого". Церковь всегда была строжайшим цензором языческой культуры. исключив даже идею о том, что растения могут быть связаны с духовной практикой. Уже был популярен дистиллированный алкоголь, наиболее подходивший для других целей – искусство виноделия стало постепенно превращаться в механизм манипуляции массовым сознанием. Общеизвестно, что вино и пиво не способны вызвать болезненное пристрастие, но "повышенный градус" обрекает примерно десятую часть пьющих на алкоголизм, то есть происходит полное подчинение этой категории людей нуждам государства, торгующего крепкими спиртными напитками, и остро нуждающегося в дешевой, послушной и выносливой рабочей силе. С появлением психофармакологии ситуация резко меняется. К началу XX века синтетические наркотики высокой чистоты (кокаин и морфий) пользовались уже широкой популярностью, пугая общественность примерами тяжелого пристрастия, которое возникает поклонников этих препаратов. Нет ничего удивительного в том, что эти вещества оказались вне закона, но запрет вовсе не означает исчезновения наркотиков. Государственный аппарат стал сотрудничать с наркоторговцами, используя эту сферу деятельности не только для богащения, но и для подавления массовых волнений в собственных колонизованных странах. Мы покорно соглашаемся с давно укоренившимся представлением о психоактивных веществах, как о чем-то недостойном и пагубном для человека. Наша культура знает примеры только их разрушительного hqonk|gnb`mh. Когда же в середине XX века в связи с прорывом в психологии и открытием необычных свойств галлюциногенов, наметилось создание психоделической культурной традиции. Государственная машина сделала все, чтобы эти вещества были поставлены в один ряд с наркотиками и запрещены. Многократно описан мистический опыт, который переживали наши современники под воздействием псилоцибиновых грибов, мескалина и ЛСД. Неудивительно, что попытки использовать галлюциногены в качестве наркотиков (для "расслабухи") для многих заканчивались нервным расстройством. В ранках материалистических представлений о реальности мы практикуем лишь "развлекательное" и, соответственно, разрушительное использование психоактивных веществ, что исключено в ситуации с галлюциногенами – эти снадобья глубокой древности служили инструментами целительства и прорицания, средствами общения с чудотворной Природой. Общество оказалось не готовым к такому повороту. Перепутанные атеисты исключили возможность даже медицинского использования галлюциногенов, где они зарекомендовали себя как мощные инструменты в лечении разнообразных расстройств личности. После запрещения ЛСД (в октябре 1966 года) все открытые программы были свернуты. В США осталось лишь несколько строго санкционированных работ, готовых подтвердить то, что угодно услышать хозяевам. Столь категоричный запрет объясняется полнейшим непониманием философии, которая объединяет психоделическую общину. Материалистическое воспитание не прошло даром – большинство из нас боится поменять мировоззрение и охотно закрывает глаза на многотысячелетнюю религиозно-философскую традицию. Странное звание "Царей Природы" определяет наше стремление доказывать ее неодушевленность, видеть в ней проявления слепых материальных стихий. Однако после близкого знакомства с растительными галлюциногенами из деспотичных царей-невротиков мы неожиданно превращаемся в счастливых мистиков, очарованных "подкаблучников" Царицы-Природы, и понимаем, что так лучше, так естественней и радостней жить для самого современного человека. Почему же наша технократическая цивилизация так неохотно признает теоретическую безупречность философий, придающих окружающему миру вполне разумные свойства живого организма? Не потому ли, что мы вынуждены запрещать растения и грибы, с которыми человечество родилось и выросло? Главное зелье материалистов – алкоголь – в Природе в чистом виде отсутствует. Это идеальное средство для моделирования всяких "удо6ных" мировоззрений, только не тех, которые потребуют самодисциплины от его почитателей. Можно ли в данном случае говорить об охране здоровья граждан, или мы имеем дело с ожесточенным сопротивлением умирающей многотысячелетней эпохи неизменяемого состояния сознания? Нарождающаяся система представлений о мире, при всей своей технологической новизне и тяге к языческим традициям, не отказывается от идеалов великих мировых религий, понимая, что безнравственный путь губителен, какие бы зелья не использовал человек. В то же время, несколько важных черт современного научного мировоззрения и тенденций культурного развития позволяют заключить, что возвращаются практики сакрального использования растительных галлюциногенов. Во-первых, остро ощущается социальная затребованность актуализации духовного измерения человеческого опыта. Это связано с изменением самого качества жизни современных людей, со спецификой технологического пути развития: мы сталкиваемся с эпидемией всевозможных расстройств личности, среди которых преступность – наиболее опасное "заболевание". Пьянство и наркомания, цинизм и предательство в межличностных взаимоотношениях, серьезные душевные болезни (как известно, шизофрения получила широкое распространение лишь в двадцатом веке) и многое другое, все это также является результатом материалистического воспитания. Недогматизированное духовное отношение к миру – единственный ключ к решению этих проблем. Вовторых, мы стоим на пороге научного признания одушевленности Природы. Информационное поле Вселенной, множество моделей которого представлено в научной литературе (см. работы Д. Бома, Г. Дейтсона, И. Пригожина, Р. Шелдрейка, Д. Чу, А. Янга, В. В. Налимова и др.), являет собой прототип языческого миропонимания, согласно которому люди сосуществуют с могущественными силами одушевленной Вселенной и связаны с ними собственной психикой. В– третьих, современная мораль пропитана языческой оргиастичностью. Свободные нравы, психоделики и трансовая музыка сложили удивительно стойкое я явно не вымирающее культурное направление, свободное от "вины наркомана"... От наших архаичных предков мы отличаемся только тем, что не верим в духовную природу этого экстаза. Для того, чтобы полностью осознать значение происходящих времен, давайте познакомимся с удивительными гипотезами некоторых современных ученых, не побоявшихся показаться странными. Для этого мы отправимся на несколько миллионов лет назад, когда наши предполагаемые предки, в чем-то, возможно, похожие на современных обезьян, стали неожиданно развивать свои умственные способности и освоили новый для животных психический феномен, который позволял им эволюционировать. Этот феномен мы называем рефлексией, то есть, наблюдением за собой, абстрактным мышлением или воображением.

ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С ОБЕЗЬЯНАМИ?

С. Гроф в книге "Путешествие в поисках себя", приводя примеры растительных галлюциногенов, упоминает один интересный факт, связанный о их употреблением животными. Речь шла о гориллах, которые откапывают и поедают корни кустарника ибога, после чего поведение обезьян значительно меняется {14, с. 293}. Многим представляется, что человеческое сознание родилось у наиболее развитых животных в процессе совместной деятельности, благодаря использованию орудий груда и перед лицом необходимости выживать. Конечно, все это сильно повлияло на повадки антропоидов, но каким образом эти животные смогли поумнеть? Необходимость тяжелой борьбы за существование не кажется веской причиной для возникновения рефлексирующего сознания. Многие животные приспосабливаются к "трудностям" обычными адаптационными способами, не развивая при этом абстрактное мышление. Вероятно, изменения в поведении были вызваны в первую очередь внутренними причинами. И, раз уж мы видим в развивающемся звере будущего человека, мы должны признать, что изменения организма "умнеющих" животных должны начинаться не с физиологических признаков, развивающихся в процессе деятельности, а с их сознания. Именно изменения в сознании давали дополнительные адаптационные преимущества гоминидам (антропоидным обезьянам): "поумнение" позволило им поменять образ жизни, а не наоборот. Почти все психологи и антропологи согласны с тем, что абстрактное мышление – единственный способ начать осознавать себя "по– человечески". Феномен саморефлексии, как наблюдения себя во времени, позволил нашим предкам необычайно усложнить собственные повадки – овладеть деятельностью, которая до этого владела животными на уровне инстинкта. Это стало – возможным благодаря называнию предметов деятельности, то есть, благодаря использованию звука собственного голоса для обозначения психических образов реально существующих предметов. В начале было Слово – оно стало посредничать между Инстинктом и Деятельностью, что, собственно, и отличило человека от животных. Возникает вопрос: каким образом гоминиды осуществили этот эволюционный шаг? Как за сравнительно короткий период времени мозг дикого Homo Habilis увеличился почти втрое, и появился Homo Sapiens, пользующийся орудиями, огнем и языком? Зная, как изобилует растительный мир психоактивными веществами, нетрудно предположить, что изменения в сознании происходили химическим путем, через употребление определенных растений в пищу. Галлюциногены, воздействие которых на человеческий организм сопровождается необычайным всплеском воображения (мощнейшие усилители ментальных процессов – С. Гроф, 1989), весьма подходят на роль природных агентов эволюции, оказавшихся в рационе наиболее сообразительных зверей. Общеизвестно, что воздействие небольших доз псилоцибина, псилоцина и других галлюциногенов вызывает расширение способностей восприятия: обостряется зрение, слух, обоняние, значительно увеличивается чувствительность опорно– двигательной системы. Иными словами, повышаются адаптационные преимущества животных... Впервые эти идеи высказал американский исследователь Теренс Маккенна. В конце 80-х в одной из научных статей он предположил, что катализаторами качественного развития мыслительных способностей у антропоидных обезьян вполне могли быть псилоцибиновые грибы Stopharia Cubensis или их пра-исторические формы. В 1992 году Маккенна опубликовал знаменитую "Пищу Богов", где обосновывает свои предположения: "В поисках причинного агента, способного обеспечить синергию познавательной активности и тем самым сыграть определенную роль в возникновении гоминидов, исследователи могли бы давным-давно обратиться к растительным галлюциногенам, не будь мы так склонны упорно избегать идеи о том, что нашему высокому положению в иерархии природы мы как-то обязаны влиянию растений или каких-то других естественных сил. Также как век XIX согласился с мнением о происхождении человека от обезьяны, так и нам придется теперь согласиться с фактом, что обезьяны эти находились под действием психоактивных веществ. Употребление этих веществ, кажется, является нашей уникальной особенностью {5, с. 78}. Псилоцибин является наиболее доступным для животных природным галлюциногеном, поскольку содержится в больших количествах в вышеуказанных грибах. Чтобы получить яркий психоделический эффект современному человеку достаточно съесть 5 граммов сушеного грибного тела; то есть, меньше половины гриба, если речь идет о Stropharia Cubebsis, или 40-60 мелких грибов типа Pcilocybe Semilanceata, растущих в Средней полосе России. Известный российский математик и философ В. В. Налимов неоднократно останавливает свое внимание на этой гипотезе, чрезвычайно близкой идеям органицизма, наделяющего Природу причинно-целевыми свойствами, одушевляющего ее: Овладение воображением, наверное, было первым актом трансценденции. Человек стал таким, какой он есть, с того момента, когда у него появилось воображение. Как человек обрел воображение? Почему этот путь пройден за сравнительно короткий промежуток времени? Достаточно обоснованного ответа на эти вопросы нет. Но есть все же одна любопытная, хотя и чисто умозрительная гипотеза, описанная в статье Маккенны {McKenna, 1988}. Согласно этой гипотезе, употребление нашими предками некоторых видов грибов и других психоделических растений раскрыло спонтанность воображения... Примечательно в этой гипотезе, что толчком к духовному развитию могло оказаться то, что запечатлено в мире физическом. В природе было что-то, хотя и очень опасное, заготовлено для первого эволюционного толчка, что можно рассматривать как проявление принципа антропности, о котором мы будем говорить ниже {20, с. 211}. Подобная точка зрения не исключает важности фактора естественного отбора и борьбы за выживание, но рассматривает его уже не как причину развития, а как оформление эволюционных процессов неслучайного характера, то есть, как один из способов выражения динамики природной или космической культуры. Таким образом, новая антропология рассматривает человека в непосредственной связи с экзистенцией мирового Логоса, с природным Бытием, чувственное переживание которого не только было доступно нашим предкам, но, по всей видимости, явилось необходимым опытом для возникновения рефлексии. В той же книге ("Спонтанность Сознания") Василий Налимов пишет: Глобальный эволюционизм... оказался возможным потому, что на Земле и в Космосе в целом реализовались совершенно уникальные внешние условия, а в глубинах Мироздания оказались заложенными потенциальные возможности семантической природы, которые в этих условиях могли раскрываться через многообразие живых текстов. Человек стал выступать перед нами в удивительном единстве со всем Мирозданием, в неотделимости от него. Именно в этом хочется видеть смысл антропного принципа. А теперь одно частное замечание. Если мы готовы сколько– нибудь серьезно отнестись к роли галлюциногенных растений в развитии спонтанного воображения, то нам придется признать, что и в непосредственно окружающей нас Природе предусмотрительно заложено нечто нужное для эволюционного толчка. Оказывается, что антропный принцип подлежит более серьезному обдумыванию {20, с. 230}. О приблизительных временных границах данных эволюционных процессов можно лишь догадываться: видимо, галлюциногены оказались в пище гоминидов около четырех-пяти миллионов лет назад, когда, как предполагают антропологи, наши предки стали покидать леса. Кстати, грибы Stropharia Cubensis предположительный прототип психоактивной пиши гоминидов – растут на открытых пастбищно-луговых пространствах, на помете парнокопытных, кости которых антропоидные обезьяны использовали в качестве первых орудий труда. Известная американская исследовательница, антрополог и этнограф Марлин Добкин де Риос в книге "Растительные галлюциногены" пишет следующее: Растительные галлюциногены могли сыграть важную роль в эволюции Гомо сапиенс как вида. Определенно, как только человеческие существа разогнулись и приняли вертикальное положение, несколько оторвавшись от земли, они должны были охватить в поисках пищи все многообразие диких растений, ставило объектом их пристального внимания. Отдельные виды психотропных растений, с которыми экспериментировали еще с ранних времен. могли стимулировать речь и общение благодаря необычному восприятию реальности, А это, в свою очередь, стимулировало их дальнейшее употребление {12, с. 13). Исследователи часто описывают поразительное восприятие звука в измененных состояниях сознания: скорее всего, формирование языка происходило как раз в то время, когда гоминиды активно употребляли галлюциногены. Наши предки стали использовать звук собственного голоса для обозначения образов внешнего мира, получивших, благодаря химическим изменениям в сознании, более устойчивое психическое отражение. Это позволило закреплять индивидуально Накапливаемые знания в виде общих речевых знаков, то есть, рассуждать не наглядно-образным способом в процессе выполнения какой-то практической задачи (как это делают животные), а мотивировать совместную деятельность называнием соответствующих образов. Если до этого активность гоминидов была инстинктивной, то с появлением языка она подчиняется смыслам, связывающим речевые обозначения накопленных образов. Формирование языка, по сути, и есть начало человеческого бытия. Едва возникнув, речь начинает существовать как жизненна необходимая для успешной адаптации форма деятельности. Язык, имеющий особенность все время видоизменяться, постепенно становится главным инструментом развития сознания, отменяя необходимость физиологической стимуляции мыслительных процессов. Но до отказа от растительных галлюциногенов еще очень далеко: именно с возникновением языка начала складываться традиция сакрального применения этих веществ, в дальнейшем – религиозного ритуала-таинства, который мы можем наблюдать и сегодня на примере некоторых племен Африки, Центральной и Южной Америки в синкретических религиях местного населения (Урожденная американская церковь, церковь Санто Дайме и др.), легально существующих по сей день и использующих растительные галлюциногены в ритуальных и лечебных целях.

АРХАИЧНАЯ ДУХОВНОСТЬ

О древнейшей из всех религий – шаманизме – известно уже немало, благодаря оживленному интересу к эзотерической практике у современных людей. Образ шамана ожил в XX веке не случайно: наша страсть к измененным состояниям сознания заставляет обратиться к опыту тех, кто в совершенстве владел мастерством навигации во внутренних пространствах. Дух шаманизма, на первый взгляд нелепый в эпоху космических кораблей, видимо, стал необходим нашему пострадавшему от материализма разуму, так как технологическая цивилизация после чудовищных войн по-прежнему мчится навстречу социальным и экологическим катастрофам. Способность галлюциногенных растений и грибов усиливать мыслительные способности человека и вызывать мистические переживания неоднократно подтверждена многими исследователями. Не вызывает сомнений, что архаичные сообщества знали рецепты ритуальной психоделической кухни: их вера опиралась на непосредственный мистический опыт. Утрата этого знания значительно преобразила образ жизни людей. Мы добились того, о чем и не смели мечтать, но какой ценой... Видимо, ценой утраты гармонии с Природой, которая воодушевляла и лечила наших предков, позволяя им обходиться малым и жить в мире. Итак, складывается следующая картина развития сознания: сперва, бессознательно повинующееся инстинктам животное, благодаря поеданию растительных галлюциногенов, научилось пользоваться речью, чтобы осознавать себя во времени и. тем самым, структурировать свое поведение. Затем, опыт экстатических состояний сознания позволил архаичным людям обнаружить в окружающем нечто необъяснимое, приводящее в невероятный восторг и повергающее в ужас. Вокруг ярчайших психоделических переживаний стали возникать всевозможные ритуалы, культы, а в дальнейшем сформировались системы ценностей и общественные иерархии. Этот опыт оформлялся языковыми и художественными средствами в мифы, ставшие основой всех представлений о загадочных природных взаимосвязях. Архаичное мироустройство было не просто устойчивой общественной формацией. Просуществовав, как предполагают антропологи, около 50 тысяч лет (!), шаманизм стал своеобразной колыбелью цивилизации, источником основополагающих мифов и первых религий. Наскальная живопись, обнаруженная на юге Алжира, в местности, именуемой Тассилин-Аджер, датируется периодом позднего неолита. Сохранившиеся фрески изображают человеческие фигуры, покрытые грибами. Танцующие шаманы зажимают в руках те же грибы, а окружающий их орнаментный рисунок похож на причудливые галлюцинации, возникающие под действием псилоцибина. Т. Маккенна предполагает, что Тассилин-Аджер за 12 тысяч лет до н. э, вполне мог быть тем раем. утрата которого породила один из самых настойчивых н горьких мотивов нашей мифологии – ностальгию по Раю, идею утраченного Золотого века изобилия, партнерства и социальной гармонии {5, с. 112}. Исследователь убедительно развивает мысль о том, что употребление галлюциногенных растений было знакомо людям с тех времен, когда они перестали быть животными, и вплоть до падения последних крупных языческих сообществ. Каким же образом главная традиция наших предков могла бесследно исчезнуть в последующие эпохи? Первые изменения произошли, видимо, из-за климатических условий – Африка стала сохнуть, последовавшее расселение людей в новых регионах обитания сделали галлюциногены труднодоступными для большинства. Можно предположить, что с расширением общин наиболее опытные "визионеры" шаманы, взяв на себя обязанности отправления ритуалов, по-прежнему использовали психоделические снадобья, но традиция группового религиозного экстаза стала ослабевать. Общины росли, произошла разделение людей на касты, партнерские внутриобщинные отношения уступили место иерархии власти и подчинению. Тогда же, как предполагает Т. Маккенна, стали Культивировать "заменители" психоделических трав и грибов эфедру, мак, забродивший мед и другие зелья. Видимо, в этом главная причина того, что галлюциногенные снадобья отошли в область Тайны, которую теперь знали лишь "посвященные" – жрецы языческих культов. Термины "культура Партнерства" и "культура Владычества", которыми часто пользуются исследователи, описывая противостояние архаичных общественных формаций новым формам социальной организации, принадлежат Риане Эйслер, предложившей в одной из своих книг интересную историческую концепцию. Согласно ей, партнерские модели общества, предшествовавшие владыческим формациям, впоследствии конкурировали с ними и были вытеснены. "Эпоха религиозных догматов сопровождалась расцветом новой системы иерархических социальных отношений и достигла своего апогея в период Средневековья. Лишь несколько столетии назад началось постепенное освобождение от этих "культурных" установок. Как утверждают некоторые исследователи, мы с вами являемся свидетелями гибели многотысячелетней культуры Владычества, дряхлеющей патриархальной системы, и возвращение психоделических переживаний в нашу жизнь в этом контексте совсем не случайно." Видный представитель гештальт-терапии (ученик ф. Перлза), автор выдающихся работ в области культурологии, Клаудио Наранхо пишет: Интерес к галлюциногенам, объединяющий шаманизм с современной культурой и новаторской психотерапией (несмотря на ортодоксальность и правительственный контроль), свидетельствует о доверии к глубокой спонтанности психики со стороны лиц, стремящихся к психоделическому опыту, и тех, кто оказывает им помощь. Независимо от утверждения, что врачи и другие специалисты изучали в основном дополнительные возможности использования этих веществ (для раскрытия их мощного целебного потенциала было сделано совсем немного), историки получат возможность по достоинству оценить их вклад в дело разрушения патриархального социального эго за последние десятилетия. Мы не в праве недооценивать их влияние на первооткрывателей контр– культуры, которая, в свою очередь, оказала решающее воздействие на формирование современных течений в нашей культуре {28, с. 169}. Матриархат – одна из возможных формаций культуры Партнерства, что следует из специфики женского менталитета, более склонного к созерцательности и самоанализу и искусно владеющего различными психологическими приемами. Поскольку образ жизни женщин всегда был связан с групповым общением, социальные адаптационные преимущества женщины заключаются а тонком знании человеческих отношений, в то время как мужчина для решения коммуникативных задач всегда стремился использовать свойственную ему силу. Есть еще некоторые соображения по поводу того, что архаичные традиции лечебного и магического использования психоделического транса были созданы и поддерживались женщинами. Прежде всего, они занимались сбором растений и лучше знали воздействие трав и грибов. Кроме того, мужчины, воспитанные охотой и тяжелым трудом, мало уделяли внимания событиям внутреннего мира; им присуща одержимость (темперамент, склонность к аффективному поведению и т. д.), что мешает аналитическому самоисследованию в состояниях расширенного восприятия, провоцирует возникновение испуга, паники и т. д. Женщин сама Природа учит терпеливо наблюдать себя долгими месяцами, разделявшими циклы работы организма, во время беременности (все эти физиологические процессы, кстати, сопровождаются изменениями обмена веществ, в том числе и нейрорегуляторов, и, как следствие, необычными состояниями сознания). Матери изучали себя, воспитывая детей... В отличие от экзотеричного мужчины, открывающего чудеса в окружающем, суть женщины в ее эзотеричности – внутренней тайне, через которую она постигает жизнь. По мнению Т. Маккенны, цивилизация, возникшая на останках Архаичного и наложившая запрет на поедание языческих "поганок". это мужская культура Владычества, распространившая охотничьи повадки на внутривидовые взаимоотношения и нацеленная на соперничество. Культура, "согласно которой изменения сознания путем употребления тех или иных растений или веществ почему-то ошибочно, онанистично и антисоциально" В государствах иерархической структуры история перекраивается всякий раз, когда меняются власти. Неугодные изображения и культурно-исторические памятники утаиваются, а в периоды смутных времен даже уничтожаютсяПредставьте, что могло остаться от наследия архаичных психоделических культур после нескольких тысяч Дет их противостояния конкурирующим формациям и, в конечном счете, падения... Тем не менее, вполне узнаваемая символика грибных культов сохранилась в некоторых евразийских памятниках menkhr` (от 10 до 7 тысяч лет до н. э.). Обширное наследие психоделических культур, как известно, было обнаружено в странах Центральной и Южной Америки. Архаичная духовность сексуальна и радостна. Мистические переживания оформлялись язычниками в бурные празднества и сопровождались танцами и оргиями, когда люди могли расстаться с некоторыми условностями социальных ролей, не рискуя быть осужденными за прелюбодеяния... Это явно не укладывалось в формат новых представлений о праведности человека, пришедших вместе с монотеизмом. Поэтому языческие традиции искоренялись самым жестоким образом вместе с секретами снадобий, употреблявшихся для экстаза – личностной трансценденции, выхода за пределы эго. С момента ухода психоделического опыта из жизни основной массы подей, с усложнением социальной иерархии развитых языческих обществ начинает интенсивно развиваться эго-менталитет. Сперва, в рамках смыслового конструкта Я и Великое Нечто (язычники), затем, в рамках догматов конкретных религиозных направлений (христианство, буддизм, ислам и т.д.) люди окончательно противопоставили себя инстинктивным природным силам и пугающе дикарскому образу жизни, который вели язычники. Человек начал понимать, какая пропасть разделяет его сознание и мир животных, с которыми не стыдились сравнивать себя архаичные культуры. Это послужило основой для создания новых представлений о едином одушевленном начале всего Мироздания – о Боге. Человеческая душа обрела новый статус в Духе (в Логосе) и стала гораздо требовательнее к личности и плоти, Известный немецкий философ начала века Рудольф Штайнер в работе "Мистерии древности и христианство" исследует мифологические корни великих мировых религий: Будда показал своей жизнью, что человек есть Логос, и что когда умирает его земное, он возвращается в этот Логос, в свет. В Иисусе сам Логос стал личностью. В нем слово стало плотью. {4. с. 74} Языческий и монотеистический типы мышления, несмотря на историческую конфронтацию, имели одну принципиально важную общую особенность двухполюсность (биполярность). То есть, самоанализ индивида происходил относительно двух полюсов сознания – телесного эго и приоритетного, целеполагающего сверх– опытного Нечто. Чем абстрактнее для человека представление о Нечто, тем сильнее интересы эго. Чем отчетливее человек видит "измерение Иного", тем легче ему управлять своими страстями. Видимо, сама эволюция требует от людей личностной трансценденции, поэтому тоска по сверхъестественному сквозит в каждом из нас. Т. Маккенна пишет: Без отдушины выхода в трансцендентную и трансперсональную сферу, какую обеспечивают индольные галлюциногены растительного происхождения, будущее человека было бы поистине унылым. Мы утратили способность быть направляемыми влиянием мифов, а история наша должна убедить нас в софизме догм. Нам требуется какое-то новое измерение личного опыта, которое индивидуально и коллективно удостоверяло бы демократические социальные формы и управление этой малой частью огромной Вселенной {5, с. 342}. Запрет на использование растений, изменяющих сознание человека, в каком-то смысле, был закономерным этапом общественного развития. Многотысячелетний психоделический пост научил человека развивать ресурсы аналитического мышления, стимулировать личностную трансценденцию средствами культуры. Однако, проблема настоящего момента в массовом отказе от духовного измерения человеческого опыта, за которым следует и отказ от общечеловеческих ценностей. Современный атеист, чье эго далеко от "религиозных предрассудков", совершенно безумен, так как планомерно уничтожает себя и Природу, в которой живет. Он вооружен до зубов, агрессивен и почему-то склонен злоупотреблять любыми доступными опьяняющими веществами... Все ли с нами в порядке? Конечно, нет! Мы уже давно живем без важнейших прирезных инструментов самоисследования, и за это время заработали целый комплекс тяжелых неврозов, мешающих нам быть счастливыми. Конфликт существует и в отношениях между полами, и в межличностных взаимоотношениях, и в отношениях между целыми народностями и культурами... Приведем отрывок из работы Карла Густава Юнга, посвященной психологии примитивных народов (1959), где он описывает свой диалог с индейцем племени Пуэбло, который состоялся во время его путешествия по Америке: "Смотри, – говорил Охвия Биано, – какими жестокими кажутся белые люди. Их губы тонки, их носы остры, их лица в глубоких морщинах, их глаза всегда чего-то ищут. Чего они ищут? Белые всегда чего-то хотят, они всегда беспокойны и всегда нетерпеливы. Мы не знаемм, чего они хотят. Мы не понимаем их. Мы думаем, что они сумасшедшие" Этот индеец нашел наше самое уязвимое место, он увидел нечто, что не видим мы. Я чувствовал, как что-то, чего я не знал в себе раньше, что-то лишенное очертаний, поднимается во мне, и из этого тумана один за другим отделяются образы. Сначала явились римские легионеры, разрушающие галльские города, Цезарь, с его резкими, словно высеченными из камня чертами, Сципион Африканский и, наконец, Помпеи. Я увидел римского орла над Северным морем и на берегах Белого Нила. Я увидел Блаженного Августина, принесшего христианское "верую" бригам – на остриях римских пик, и Карла Великого с его пресловутым крещением язычников. Я видел шайки крестоносцев, грабящих и убивающих. Со всей беспощадностью мне открылась пустота романтической традиции с ее поэзией крестовых походов. Затем явились Колумб, Кортес и прочие конквистадоры, огнем, мечом и пытками проложившие путь христианству, достигшему теперь даже этих отдаленных пуэбло, мечтательных и мирных, почитающих солнце своим отцом. Я увидел наконец жителей Новой Зеландии, которым европейцы принесли "огненную воду" (дистиллированный алкоголь – прим. ред.), скарлатину и сифилис. Этого было достаточно. Все, что мы называем колонизацией, миссионерством, распространением цивилизации и пр., имеет и другой облик – облик хищной птицы, которая с жестокостью и упорством ищет добычу вдалеке от своего гнезда, – свойство, nrpnds присущее пиратам и бандитам. Все эти орлы и прочие хищники, которыми мы украшаем наши гербы, дают психологически точное представление о нашей истинной природе {3, с. 246}. О религиозных ритуалах индейцев пуэбло и веществах, использовавшихся при этом, Юнг говорит намеками, делая ссылки на позицию Геродота, который описывая подобные обряды евразийских чужестранцев писал: "Мне не позволено называть имя этого бога". Конечно, К.-Г. Юнг знал о традициях употребления растительных галлюциногенов, и, вероятно, был знаком с действием каких-то препаратов (он лично знал одного из пионеров психоделическоЙ терапии доктора Курта Берингера). Современный американский исследователь Р. Уолш на примере И|освободиш культурных традиций южно-американских индейцев, вытесненных вторжением европейцев, прямо касается интересующей нас темы: С вторжением цивилизации традиционные психоделические вещества вытесняются во многих регионах табаком и алкоголем, менее психоделичными и менее способными служить целям духовных и целительских ритуалов, вызывающих к тому же сильную пагубную зависимость. В результате этого алкоголизм во многих местах значительно вытеснил церемониальное использование священных наркотических веществ {24, с.169}.