Текст книги "Подчинение авторитету. Научный взгляд на власть и мораль"

Автор книги: Стэнли Милгрэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

ЭКСПЕРИМЕНТАТОР: Здесь нет риска долговременного повреждения тканей.

МИСТЕР РЕНСАЛЕР: Да, но я знаю, что это такое. Я же сам инженер-электрик, и меня било током… это большое потрясение, особенно если ждешь следующего раза. Извините.

ЭКСПЕРИМЕНТАТОР: Абсолютно необходимо, чтобы вы продолжали.

МИСТЕР РЕНСАЛЕР: Не могу продолжать, когда человек кричит, чтобы его выпустили.

ЭКСПЕРИМЕНТАТОР: У вас нет выбора.

МИСТЕР РЕНСАЛЕР: У меня есть выбор. (Недоверчивым и возмущенным тоном.) Что значит – нет выбора? Я явился сюда по собственной воле. Думал помочь исследованиям. Но если для этого нужно кому-то делать больно (да и если бы я был на его месте), тогда нет. Продолжать не буду. Очень извиняюсь, но, пожалуй, я и так слишком далеко зашел.

Когда его спросили, кто несет ответственность за нанесение ударов током «ученику» вопреки его воле, Ренсалер ответил: «Я несу всю ответственность».

Он отказался возлагать какую-либо ответственность на «ученика» или экспериментатора.

«Мне следовало остановиться после первой жалобы. Да я и хотел остановиться. Повернулся и посмотрел на вас. Думаю, это вопрос… авторитета, если можно так выразиться. Я находился под впечатлением от всего происходящего и продолжал, хотя и не хотел. Скажем, если вы служите в армии и должны делать то, что вам не нравится, но приказ есть приказ. Что-то в этом роде. Вы понимаете мою мысль?»

«Но было бы малодушием перекладывать ответственность на других. Как если бы я повернулся и сказал: “Это ваша вина, а не моя”. Я назвал бы это малодушием».

Хотя испытуемый перестал подчиняться на 255 вольтах, он ощущает вину за то, что продолжал делать разряды после первых протестов жертвы. Он строг к себе и не прикрывается условиями, в которых действовал, не пытается снять с себя ответственность.

Мистер Ренсалер удивился, что психиатры недооценивали подчиняемость. Он сказал, что на основе своего опыта жизни при нацистской оккупации предсказал бы высокий уровень подчиняемости. Его слова: «Было бы интересно провести эти опыты в Германии и других странах»3.

Эксперимент произвел глубокое впечатление на испытуемого. Через несколько дней после него он написал длинное и взвешенное письмо нашим сотрудникам, спрашивая, не может ли он поработать с нами.

«Хотя я инженер, но пришел к убеждению, что в нашем мире намного важнее социальные науки, особенно психология».

Моррис Браверман, социальный работник (в эксперименте 1)

Моррис Браверман – тридцатидевятилетний социальный работник. Из-за лысины и степенных манер кажется старше своих лет. Лоб изборожден морщинами, словно на нем отпечатались все тяготы мира. Выглядит умным и заинтересованным. Вообще производит впечатление человека серьезного и сдержанного, с излишним самоконтролем, чей хорошо модулированный голос не связан с эмоциональной жизнью. Говорит выразительно, но с заметной аффектацией. В какой-то момент эксперимента начинает посмеиваться. Сначала это лишь легкий смешок, но затем смех становится все более частым и неуместным. Похоже, он вызван воплями жертвы.

Когда «ученик» отказывается отвечать, а экспериментатор велит рассматривать отсутствие ответа как неверный ответ, испытуемый кажется озабоченным.

Перед ударом в 315 вольт любезно уведомляет жертву: «Мистер Уоллес, ваше молчание будет расцениваться как неверный ответ». Затем переключает рубильник. Нерешительно предлагает «ученику» поменяться местами, после чего спрашивает экспериментатора: «Необходимо ли выполнять указания буквально?» Удовлетворяется ответом экспериментатора, что да, необходимо. Его утонченная и повелительная манера говорить все чаще сменяется хриплым смехом.

Из заметок экспериментатора по поводу последних ударов, нанесенных Браверманом:

Находится на грани срыва всякий раз, когда нажимает на рубильник. Потирает лицо, чтобы скрыть смех.

Пытается закрыть лицо рукой, но все еще посмеивается. Выдают глаза.

Не способен контролировать свой смех в данный момент, что бы ни делал.

Сжимает кулак, надавливая им на стол.

В ходе интервью мистер Браверман комментирует свои впечатления удивительно живо и разумно. Он высказывает гипотезу, что эксперимент имел и такую задачу: «Выяснить не только то, как будет учиться “ученик” в жесткой ситуации с авторитарностью и наказаниями, но и то, как будет вести себя “учитель”, оказавшись, по сути, в садистической роли». Его спрашивают, насколько болезненными были для «ученика» последние удары током. Он отвечает, что крайняя категория на шкале – это уже чересчур, и делает отметку на конце шкалы со стрелкой, направленной за пределы шкалы.

Трудно передать словами, насколько он спокоен и расслаблен во время ответов на вопросы в интервью. Самым невозмутимым тоном он говорит о своем глубоком внутреннем конфликте.

ЭКСПЕРИМЕНТАТОР: В какой момент вы испытывали наибольшую напряженность или нервозность?

МИСТЕР БРАВЕРМАН: Когда он впервые начал кричать, и я понял, что ему больно. Стало еще хуже, когда он заупрямился и отказался отвечать. Я думал: вот я, приличный человек, причиняю боль другому и не могу выбраться из довольно безумной ситуации… мол, интересы науки. Но в какой-то момент у меня было желание отказаться от «учительства».

ЭКСПЕРИМЕНТАТОР: В какой именно момент?

МИСТЕР БРАВЕРМАН: После того как он пару раз отказался отвечать и пару раз промолчал. Я тогда еще спросил вас, нельзя ли избрать иной метод обучения. У меня даже возникло желание утешить его, поговорить с ним, подбодрить; вообще самому понять его чувства, поработать над этим, чтобы мы вместе с этим разобрались и не приходилось делать ему больно.

В последнем случае мистер Браверман не имел в виду неповиновения, он лишь хотел обучать жертву другим способом.

Когда интервьюер задает обычный вопрос о напряженности, мистер Браверман упоминает о своем смехе.

«У меня была какая-то странная реакция. Не знаю, наблюдали вы за мной или нет, но мне хотелось хихикать. Я пытался подавить смех. А ведь обычно я совсем другой. Но так я реагировал на совершенно немыслимую ситуацию; на ситуацию, в которой мне приходилось причинять боль другому человеку. И в которой я был абсолютно беспомощен, не мог ничего изменить и даже не пытался помочь. Это меня доставало».

Через год после эксперимента он утверждает в анкете, что определенно вынес для себя много полезного из своего участия в нем. И добавляет: «Меня ужаснула собственная податливость и подчиняемость центральной идее: что продолжать отстаивать ценности эксперимента с памятью можно только за счет попрания других ценностей. Словом, даже поняв это, нельзя причинять боль беспомощному человеку, который ничего худого вам не сделал. Как сказала моя жена: “Можешь называть себя Эйхманом”. Надеюсь, в будущем, если возникнет конфликт ценностей, я поведу себя достойнее».

Глава 6

Дальнейшие вариации и наблюдения

Эксперимент 5: новая площадка для эксперимента

По окончании серии экспериментов с непосредственной близостью мы перебрались из Йельской интерактивной лаборатории в более скромное помещение в цокольном этаже того же здания. Новая лаборатория находилась в рабочем состоянии, но выглядела незатейливо: трубы вдоль потолка, бетонированный пол вместо шикарных ковров и штор. Мне было интересно, не снизит ли подчиняемость менее впечатляющая обстановка. Впрочем, так или иначе нужно было ставить эксперимент в новых условиях. Для данного случая мы использовали вариант с голосовым откликом, но внесли небольшое изменение. А именно «ученик» не только издавал крики боли, но и сообщал о своих проблемах с сердцем. Этот новый элемент мог стать дополнительным стимулом к неподчинению и сделать невозможным дальнейшее повиновение.

Я не хотел, чтобы «проблемы с сердцем» выглядели настолько серьезно, чтобы «ученик» явно не подходил для опыта. Достаточно было намека на возможную проблему. Это достигалось несколькими замечаниями жертвы в тот момент, когда ее пристегивали к «электрическому стулу». Экспериментатор и «наивный испытуемый» (который, к слову, помогал пристегивать «ученика») собираются уже перейти в соседнюю комнату, и напоследок экспериментатор бросает традиционную реплику: «Вопросы есть?» И тут «ученик» немного застенчиво отвечает: «Несколько лет назад я был в Уэст-Хейвенской больнице, и у меня нашли небольшую проблему с сердцем. Ничего серьезного, но… эти удары током не опасны?»

Экспериментатор отвечает уверенно и несколько небрежно, что удары могут быть болезненными, но не приведут к долговременным повреждениям тканей, и тут же переходит к другим делам.

Эта новая серия протестов, которая послужила моделью для всех последующих экспериментов, походила на первую, за исключением того, что о проблемах с сердцем упоминалось после разрядов в 150, 195 и 330 вольт. Приведем точную последовательность протестов.

Эксперимент 5: новая площадка для эксперимента Последовательность протестов «ученика»

75 вольт

Ой!

90 вольт

Ой!

105 вольт

Ой! (Громче.)

120 вольт

Ой! Ничего себе, больно.

135 вольт

Ой!!!

150 вольт

Ой!!! Экспериментатор! Это все. Заберите меня отсюда. Я же говорил вам, что у меня проблемы с сердцем. Мое сердце начинает беспокоить меня. Заберите меня отсюда, пожалуйста. Мое сердце начинает беспокоить меня. Я отказываюсь продолжать. Выпустите меня.

165 вольт

Ой! Выпустите меня! (Громче.)

180 вольт

Ой! Я не могу выносить эту боль. Выпустите меня отсюда! (Кричит.)

195 вольт

Ой! Выпустите меня отсюда. Выпустите меня отсюда. Мое сердце беспокоит меня. Выпустите меня отсюда! У вас нет права держать меня здесь! Выпустите меня! Выпустите меня отсюда! Выпустите меня! Выпустите меня отсюда! Мое сердце беспокоит меня. Выпустите меня!

210 вольт

Ой!!! Экспериментатор! Выпустите же меня отсюда. Хватит с меня. Я не желаю больше участвовать в этом эксперименте.

225 вольт

Ой!

240 вольт

Ой!

255 вольт

Ой! Выпустите меня отсюда.

270 вольт

(Мучительный крик.) Выпустите меня отсюда. Выпустите меня отсюда. Выпустите меня отсюда. Выпустите меня. Вы слышите? Выпустите меня отсюда.

285 вольт

(Мучительный крик.)

300 вольт

(Мучительный крик.) Я наотрез отказываюсь отвечать. Выпустите меня отсюда. Вы не можете меня здесь держать. Выпустите меня. Выпустите меня отсюда.

315 вольт

(Пронзительный мучительный крик.) Я же говорил вам, что отказываюсь отвечать. Я больше не участвую в эксперименте.

330 вольт

(Пронзительный, долгий, мучительный крик.) Выпустите меня отсюда. Выпустите меня отсюда. Сердце беспокоит меня. Выпустите меня, говорю вам. (Истерически.) Выпустите меня отсюда. Выпустите меня отсюда. Вы не имеете права меня здесь держать. Выпустите меня! Выпустите меня! Выпустите меня! Выпустите меня отсюда! Выпустите меня! Выпустите меня!

Ни более скромная лаборатория, ни упоминание о проблемах с сердцем не снижают подчиняемость. 26 из 40 испытуемых дошли до конца этого эксперимента, тогда как в ситуации с голосовым откликом это были 25 из 40 (небольшая случайная вариация). Как распределялись моменты отказа от эксперимента, можно видеть в таблице 3.

Видимо, никакие слова жертвы не способны вызвать немедленное неподчинение, так как действиями «учителя» управляет не она.

После эксперимента испытуемых спрашивали: «Какой максимальный демонстрационный удар вы готовы были бы получить?» На этот вопрос есть ответы 39 участников, они показаны на иллюстрации 9. Трое непокорных испытуемых смирились бы с ударами более сильными, чем те, что нанесли сами. Из 26 повинующихся лишь семеро были готовы на удар в 450 вольт, который только что нанесли «ученику», а 19 – не были. В большинстве случаев имеет место явное расхождение между ударом током, который испытуемый нанес «ученику», и уровнем, который устроил бы его самого в качестве образца. Таким образом, три наиболее низко расположенные точки в крайнем правом углу рисунка отражают троих испытуемых, которые выполнили разряд в 450 вольт, но не хотели испробовать на себе более 45 вольт. Аналогичные (и даже еще более крайние) результаты обнаруживались во всех экспериментальных условиях, когда мы задавали этот вопрос.

Эксперимент 6: смена персонала

Возможно ли, что испытуемые реагируют преимущественно на личности экспериментатора и жертвы? Допустим, экспериментатор воспринимается как более сильная личность, чем жертва, и испытуемый ассоциирует себя с более внушительным персонажем. Следующая вариация эксперимента возникла случайно, но помогла пролить свет на данный вопрос. Чтобы ускорить исследования, мы организовали вторую команду: взяли еще одного экспериментатора и еще одну жертву. В первой команде экспериментатор выглядел сухим и строгим типом технического склада. В качестве жертвы, напротив, выступал мягкий, добродушный и безобидный человек. Во второй команде все получилось едва ли не наоборот. Новый экспериментатор казался мягким и ненапористым. А роль новой жертвы играл мужчина с суровым костистым лицом и выдающейся челюстью, который выглядел так, словно в драке задаст жару любому. Однако результаты, приведенные в таблице 3, говорят, что смена персонала почти не повлияла на уровень подчиняемости. Личностные особенности экспериментатора и жертвы не имели ключевого значения.

Эксперимент 7: близость авторитета

В ходе экспериментов с непосредственной близостью мы убедились, что пространственные взаимоотношения между испытуемым и жертвой влияли на уровень подчиняемости. Сыграют ли свою роль взаимоотношения между испытуемым и экспериментатором?

Есть основания полагать, что изначально испытуемые ориентированы на экспериментатора, а не на жертву. Ведь они пришли в лабораторию, чтобы вписаться в структуру, которую создал экспериментатор, а не «ученик». Они намеревались не столько понять поведение, сколько выявить это поведение для компетентного ученого, – и были готовы служить его научным целям. Большинство испытуемых, казалось, достаточно волновало впечатление, которое они производят на экспериментатора. Вполне возможно, что эта озабоченность в относительно новой и необычной обстановке отчасти притупила восприятие ими троичной природы данной социальной ситуации. Испытуемые были настолько небезразличны к тому, какой вид имеют перед экспериментатором, что влияние других элементов социального поля не имело особого значения. Эта мощная ориентация на экспериментатора объясняет относительную нечуткость испытуемого к жертве и может натолкнуть на мысль, что изменения во взаимоотношениях между испытуемым и экспериментатором существенно скажутся на подчиняемости.

Еще в одной серии экспериментов мы изменяли физическую близость экспериментатора и степень надзора с его стороны. В эксперименте 5 руководитель сидел всего лишь в метре от субъекта. В эксперименте 7 руководитель давал начальные указания, после чего покидал лабораторию, а дальше общался лишь по телефону.

Когда экспериментатора в лаборатории не было, подчиняемость резко падала. Число послушных испытуемых в эксперименте 5 (26) почти в три раза превышало аналогичный показатель в эксперименте 7 (9), где указания давались по телефону. Похоже, испытуемые сопротивлялись значительно сильнее в отсутствие взаимодействия лицом к лицу.

Более того, когда экспериментатор отсутствовал, у испытуемых наблюдалась интересная форма поведения, которой при нем не было. Некоторые продолжали эксперимент, но давали менее сильные разряды, чем требовалось, причем не ставили в известность экспериментатора. При этом по телефону они уверяли экспериментатора, что повышают уровень электрошока согласно инструкции, тогда как на самом деле нажимали на рубильник с минимальным напряжением. Эта форма поведения особенно интересна: хотя своим поведением эти участники явно шли вразрез с заявленными целями эксперимента, им было легче решить проблему внутреннего конфликта подобным образом, чем открыто портить отношения с авторитетом.

Мы пробовали и такую модификацию: экспериментатор отсутствовал в первой части опыта, но появлялся вскоре после того, как испытуемый нарушал указания, пользуясь тем, что им руководили по телефону, и не увеличивал напряжение. Появление экспериментатора зачастую меняло дело в пользу повиновения.

Эта серия экспериментов показала, что физическое присутствие авторитета – важный фактор, от которого во многом зависит подчинение или неподчинение. Подчинение антигуманным указаниям отчасти обусловлено непосредственным контактом между авторитетом и испытуемым. Любая теория подчинения должна это учитывать4.

Эксперимент 8: участие женщин

В описанных выше экспериментах в качестве испытуемых фигурируют взрослые мужчины. Но мы исследовали также 40 женщин. Этот эксперимент представляет особый теоретический интерес благодаря двум важным выводам в области социальной психологии. С одной стороны, в большинстве тестов на податливость женщины оказывались более уступчивыми, чем мужчины (Weiss, 1969; Feinberg, mimeo). Таким образом, можно было ожидать, что в нашем эксперименте они продемонстрируют бóльшую подчиняемость. С другой стороны, считается, что женщины менее агрессивны, чем мужчины, и более склонны к эмпатии. Это могло повысить их сопротивление приказу наносить жертве удары током. Стало быть, перед нами два противоположных фактора. Результаты можно видеть в таблице 3. Уровень подчиняемости был практически тем же, что и у мужчин5, но женщины испытывали в целом более сильный внутренний конфликт, чем мужчины6.

В женском подходе заметна своя специфика. Скажем, в интервью после эксперимента женщины значительно чаще, чем мужчины, соотносили эту ситуацию с проблемами воспитания детей.

Женщин изучали только в роли «учителей». Было бы интересно поручить им другие роли. Скорее всего, в качестве жертв они спровоцировали бы больше неподчинения: все-таки наши культурные нормы гораздо строже оценивают причинение боли женщинам, чем причинение боли мужчинам. (Аналогичным образом, если бы в роли жертвы оказался ребенок, значительно большее число участников отказались бы слушаться экспериментатора.)

Но особенно интересно было бы поставить женщину в положение авторитета. Неясно, как реагировали бы на нее испытуемые (мужчины или другие женщины). С одной стороны, женщин меньше привыкли видеть в роли руководителей. С другой – возможно, что многие мужчины захотели бы продемонстрировать перед женщиной-экспериментатором свою твердость, невозмутимо выполняя ее жесткие приказы. В главе 7 мы расскажем о трех экспериментах с участием женщин.

Эксперимент 9: ограниченный контракт жертвы

Объясняя свое подчинение, некоторые испытуемые опирались на идею имплицитного социального контракта. Они рассуждали так: по соглашению с экспериментатором они пошли на отказ от определенных свобод во имя общепризнанной ценности – прогресса научных знаний. Более того, они усматривали здесь систему двойного согласия: жертва также заключила договор с экспериментатором и не имела права в одностороннем порядке отказываться от своих обязательств. И еще: жертва признала авторитет экспериментатора, не оговаривая условий относительно того, как с ней будут обращаться. Стало быть, жертва должна смириться с последствиями собственного свободного решения. Сколь бы неприятным опыт ни был, договор есть договор. Общество построено на этой предпосылке.

Это рассуждение встречалось так часто, что возникла необходимость в эмпирической проверке. Мы решили изменить обстоятельства, при которых жертва начинает участвовать в эксперименте. Она не должна давать ни прямого, ни подразумеваемого согласия на удары током против ее воли.

Для этого потребовалось ввести лишь одно небольшое уточнение. Надо сказать, что обоих предполагаемых участников эксперимента уведомляли о характере эксперимента еще до того, как «ученика» пристегивали к «электрическому стулу», и до того, как впервые подавалось напряжение. После этого они подписывали бумагу, в которой говорилось: «Я участвую в данном исследовании по собственной воле. И тем самым освобождаю Йельский университет и его сотрудников от каких-либо юридических претензий, связанных с моим участием».

Как правило, это происходило автоматически. Однако в данном случае – уже после жеребьевки и объяснений – «ученик» возражает. Уже занеся ручку над бумагой, он медлит с подписью: мол, у него проблемы с сердцем, а потому согласиться он может лишь при условии, что опыт прекратят по первому его требованию. «Я согласен участвовать, но только при условии, что вы меня отпустите, как только я вам скажу. И это – единственное условие». Эти слова слышат и «наивный испытуемый», и экспериментатор, который в ответ бормочет нечто вроде согласия. Тогда «ученик» ставит свою подпись и его привязывают к «электрическому стулу». «Ученик» оговорил пределы своего участия. Эксперимент начинается.

После удара в 150 вольт «ученик» протестует. Экспериментатор пропускает его возражения мимо ушей и велит испытуемому продолжать (как и в других вариациях эксперимента). Таким образом, налицо элемент предательства и явная нечестность. Эмпирический вопрос же состоит в следующем: можно ли что-то исправить? Или обсуждение «контракта» – не более чем дань философии и не имеет отношения к реальным силам, действующим в данной ситуации?

Около четверти испытуемых, выказавших неподчинение, сослались именно на то, что жертва оговорила свое участие условиями. Так они во многом и мотивировали свой отказ слушаться.

ИСПЫТУЕМЫЙ: Он сказал, что хочет, чтобы в случае чего его отпустили… Я просто не могу больше это слушать, что бы вы ни говорили относительно повреждения тканей.

(Отказ при уровне 18.)

ИСПЫТУЕМЫЙ: Нам следует уважать его желания. Раз он хочет, чтобы его отпустили, мы должны его отпустить. Да вы и сами сказали, что он сможет уйти, когда пожелает. Я знаю, что сам я предпочел бы, чтобы меня отпустили, если я этого захочу.

(Отказ при уровне 10.)

ИСПЫТУЕМЫЙ: Я не хочу продолжать. Не могу продолжать. Причинять кому-либо боль – против моих правил. Может, этот человек в смертельной опасности… да и вообще он согласился лишь при условии, что ему разрешат уйти. Он подписал бумагу, думая, что так будет. Мне кажется, продолжать нечестно, раз он так думал…

(Отказ при уровне 12.)

Впрочем, большинство непокорных испытуемых не ссылались напрямую на договор, хотя из того, как они подчеркивали вопросы «законности», видно, что они отдавали себе отчет в этом. Взять хотя бы реплики следующего участника, тридцатишестилетнего продавца.

ИСПЫТУЕМЫЙ (после разряда в 195 вольт): Нет, погодите минутку. Что у нас здесь с ответственностью? Я имею в виду юридическую ответственность. По-моему, вы не имеете права держать его там, если он не хочет продолжать.

ЭКСПЕРИМЕНТАТОР: Хотя удары током могут быть болезненными, они не приведут к долговременным повреждениям тканей.

ИСПЫТУЕМЫЙ: Это не ответ. Если человек не хочет продолжать, ему и решать.

ЭКСПЕРИМЕНТАТОР: Эксперимент требует, чтобы вы продолжали.

ИСПЫТУЕМЫЙ: Так думает Йельский университет, но закон думает иначе. Да и этот человек думает иначе. И в данном случае, я, как и вы, в ответе, если ему будет причинен вред.

<…>

ИСПЫТУЕМЫЙ (после 270 вольт): Нет, с меня хватит… Я понимаю Ваши задачи, но также понимаю его права.

(Эксперимент прекращается.)

Читая эти комментарии, мы не должны забывать об общих результатах данного эксперимента, показанных в таблице 3.

Как видим, принцип социального контракта слабо влияет на поведение: 16 из 40 испытуемых продолжали слушаться экспериментатора до самого конца, несмотря на оговоренные жертвой контрактные ограничения своего участия. Для сравнения: в эксперименте 6 послушными оказались 20 испытуемых. Да, степень неподчинения стала несколько выше, но может быть, это лишь случайная вариация. Испытуемые сознавали, что поступают с жертвой несправедливо, но позволяли экспериментатору действовать, как он сочтет уместным.

Эксперимент 10: институциональный контекст

В психофизике, обучении животных и других областях психологии для интерпретации результатов несущественно, в каком учреждении проводились опыты. Главное, чтобы было надлежащее оборудование, а все операции совершались компетентно.

Однако в нашем случае все не так однозначно. Возможно, действенность указаний экспериментатора зависит от институционального контекста, в котором они даются? Ведь вышеописанные опыты проводились в Йельском университете. Это организация, которую большинство участников уважало, а подчас и побаивалось. В интервью после экспериментов некоторые отмечали, что уверенности в нравственности, компетентности и благих целях наших сотрудников им придавало то, что все происходило официально и в столь солидном месте. Многие говорили, что не стали бы наносить удары током «ученику», если бы опыты ставились где-то еще.

При толковании результатов нам надо было понять, какую роль играет то, кто именно выступает в качестве авторитета; более того, это имеет значение для любой теории человеческого подчинения. Ведь наша готовность выполнять чьи-либо указания в повседневной жизни зависит от того, кто и где их дает. Скажем, приблизиться к нашему горлу с бритвой мы позволим парикмахеру, но не сапожнику. А в сапожной мастерской мы выполним просьбу снять туфли, чего не станем делать по требованию клерка в банке. В лаборатории серьезного университета испытуемые могут подчиниться целому ряду требований, которым не подчинятся в иной ситуации. Всегда необходимо рассматривать взаимосвязь между повиновением и тем, как человек воспринимает контекст, в котором находится.

Чтобы изучить эту проблему, мы перенесли оборудование в офисное здание, расположенное в соседнем индустриальном городе, Бриджпорте, и воспроизвели экспериментальные условия, не упоминая о какой-либо связи с университетом.

Жителей Бриджпорта приглашали к участию с помощью почтовых рассылок, аналогичных тем, которые мы делали при йельских штудиях, но с соответствующими изменениями в шапке бланка и т.д. Как и в предыдущих случаях, испытуемым платили $4,5 за приход в лабораторию. Возраст и профессии участников подбирались так, как и в йельской лаборатории. Идентичным был и персонал.

Перемещение в Бриджпорт было обусловлено желанием полностью дистанцироваться от Йельского университета. И в этом мы преуспели. Все выглядело так, будто опыт проводится Исследовательской группой Бриджпорта, то есть никому не ведомой организацией. (Название было придумано исключительно для данного опыта.)

Эксперименты проходили в трехкомнатном офисе захудалого коммерческого здания, расположенного в деловой части города. Лаборатория была скромно обставленной, но чистой и имела умеренно респектабельный вид. Когда участники эксперимента спрашивали, откуда мы взялись, мы отвечали, что представляем частную фирму, которая проводит исследования в интересах своего бизнеса.

Некоторые испытуемые выказывали скептицизм относительно мотивов бриджпортского экспериментатора. Один человек оставил нам письменный отчет о мыслях, которые посещали его в ходе опыта:

…А может, отказаться от этого проклятого эксперимента? Вдруг человеку в соседней комнате плохо? Каким же идиотом нужно быть, чтобы не проверить заранее, что это за люди. Откуда известно, что все это законно? Мебели нет, телефона нет, голые стены. Надо бы позвонить в полицию или, лучше всего, в Бюро по улучшению деловой практики. Да, хороший урок я получил сегодня вечером. Откуда известно, что мистер Уильямс [экспериментатор] не лжет?.. И хотелось бы знать, какой удар током человек может выдержать, не потеряв сознание…

Еще один участник рассказывал:

По приходе у меня возникли сомнения. Я подумал, насколько это все законно и чем может закончиться. Было чувство, что бессердечно изучать подобным образом на людях память и обучаемость. И уж конечно, опасно, когда рядом нет врача.

Заметного уменьшения напряженности участников во время эксперимента в Бриджпорте не наблюдалось. Степень боли, ощущаемой жертвой, по оценкам испытуемых была несколько (но несущественно) выше, чем при исследовании в Йельском университете.

Если бы в Бриджпорте не удалось добиться полного подчинения, это означало бы, что высокая подчиняемость у нью-хейвенцев во многом обусловлена авторитетом Йельского университета. Но если бы значительная часть испытуемых по-прежнему полностью повиновалась, потребовались бы совсем иные выводы.

Результаты были такими. Уровень повинуемости в Бриджпорте оказался ненамного ниже, чем в Йельском университете. Как показывает таблица 3, существенная часть испытуемых покорно выполняла указания экспериментатора (48% довели разряды до максимума, в сравнении 65% в Йельском университете).

Какой вывод можно сделать из этих результатов? Возможно, потенциально опасные и вредные приказы воспринимаются как легитимные, если их отдают в рамках институциональной структуры. Однако мы видим, что это необязательно должна быть солидная и известная организация. Эксперименты в Бриджпорте проводились никому не ведомой фирмой. Лаборатория находилась в респектабельном офисном здании, ее название было указано на табличке в подъезде. В противном случае ничто не указывало бы на ее добропорядочность и компетенцию. Возможно, нашу податливость стимулирует сама категория учреждений, которую мы оцениваем по их заявленной функции, а не по положению среди организаций подобного рода. Ведь деньги люди кладут как в фешенебельные банки, так и в те, что имеют весьма обшарпанный вид, не задумываясь при этом о различиях в степени их безопасности. Так и здесь: возможно, испытуемые считали любую лабораторию заведомо компетентной, коль скоро она называется научной.

Было бы интересно провести подобное исследование в еще более сомнительной обстановке, чтобы за экспериментатором ощущалось еще меньше институциональной поддержки. Возможно, в какой-то момент люди вообще перестали бы подчиняться. Однако в Бриджпорте мы этого не наблюдали: почти половина участников слушались экспериментатора до самого конца.

Эксперимент 11: испытуемый выбирает уровень электрошока

В вышеописанных экспериментах испытуемый действовал по приказу. И мы думали, что именно приказ – основная причина его действий. Однако этот вывод нельзя считать надежным, пока не осуществлен экспериментальный контроль. Ведь не исключено, что приказывать не обязательно. Может быть, указания экспериментатора лишь соответствуют тому, что испытуемый сделал бы и по собственной инициативе?

Более того, согласно одной из интерпретаций такого поведения, людям присущи глубинные агрессивные инстинкты, которые постоянно ищут выхода, и эксперимент лишь развязывает руки. Сторонники этой теории полагают: если человеку дать полную власть над другим – право наказывать, сколько он пожелает, – в нем проснется зверь и садист. Стремление причинить боль жертве рассматривается как проявление мощной склонности к агрессии, которая составляют часть мотивационной сферы человека. Эксперимент же, обеспечивая социальную легитимацию, просто открывает двери их выражению.