Текст книги "Правда о любви"
Автор книги: Стефани Лоуренс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Каннингем заметил взгляд, брошенный на дальнюю дверь. Джерард даже не дал себе труда скрыть свои наблюдения; впрочем, честолюбивые надежды молодого человека вряд ли его касались.
– Я обнаружил, – начал он, – что за настойчивыми требованиями лорда Каннингема написать портрет дочери кроется нечто иное, чем обычное восхищение моим искусством.
Каннингем смертельно побледнел. Даже в полумраке было заметно, как он нервничает.
– Э ... видите ли ...
– Вижу, – перебил Джерард, усилием воли держа себя в руках. – Вижу, что вы об этом знаете. У меня один вопрос: почему никто не позаботился сказать мне правду?
Каннингем судорожно сглотнул и вскинул голову.
– Я советовал сказать вам, но лорд Трегоннинг запретил.
– Почему?
– Потому что не был уверен, как вы отреагируете на его доводы. Боялся, что в подобных обстоятельствах вы откажетесь писать портрет. А позже, когда вы приняли заказ ... не хотел влиять на ваше мнение.
Джерард из последних сил старался не выказать захлестнувшей его ярости. Ситуация была более чем возмутительна ... и все же... он не мог повернуться и уйти.
– А мисс Трегоннинг знает, чего ждет ее отец от портрета?
Каннингем даже отшатнулся.
– Полагаю, что нет ... но наверняка сказать не могу. Она не обсуждала это со мной.
– Ясно.
Его трясло от гнева, мысли беспорядочно метались. Есть ли выход из этого положения? Представить только, что Трегоннинг мог питать подобные подозрения в отношении родной дочери! А Жаклин?! Зная о планах отца, так покорно согласилась выполнить его желания?! Немыслимо! Как могла она смириться, признать резонность подобных подозрений?! Как могла спокойно принять известие о том, что он, совершенно чужой человек, имеет право судить ее? Как посмела она ... они ... возложить на него подобное бремя?
Джерард был в бешенстве, но все еще сдерживался. Мрачно уставясь в бледное лицо Каннингема, он кивнул:
– Прекрасно. Поскольку лорд Трегоннинг не желает, чтобы я знал о его намерениях, лучше не сообщать ему о нашем разговоре.
Адамово яблоко Каннингема чуть дернулось.
– Как пожелаете, – кивнул он.
– Предлагаю забыть, что этот разговор вообще имел место. И я ... – он снова подчеркнуто глянул в конец террасы, – я сделаю то же самое.
Каннингем с очередным нервным кивком повернулся и направился в гостиную. Выждав немного, Джерард последовал за ним. Остановился на пороге и отыскал взглядом Жаклин Трегоннинг.
Ему не терпелось вернуться в Хеллбор-Холл.
Глава 5
Званый ужин подходил к концу. Джерард и Барнаби вместе с Миллисент и присмиревшим Митчелом поблагодарили хозяев и покинули Тресдейл-Мэнор, отправившись домой в старомодном экипаже лорда Трегоннинга. Расстояние было невелико: Тресдейл-Мэнор стоял по соседству, но поскольку тяжелую карету тянули только две лошади, дорога заняла почти полчаса.
Джерард сидел рядом с Барнаби и напротив Жаклин. Ее колени, прикрытые тонким шелком, при каждом толчке легонько касались его ног. Но не это лишало ее равновесия, а его неотрывный взгляд. Он понимал, что ей неловко, но сейчас это не имело ровно никакого значения. Джерарду требовались ответы на бесчисленные вопросы, и она знала самые важные.
«Именно то, что нужно мне ... моему отцу ...»
Она знала; он хотел услышать это из ее уст.
Они добрались до дома, вошли в холл и остановились, чтобы пожелать друг другу спокойной ночи. Джерард склонился над рукой Жаклин, сжал, поймал ее взгляд и отступил. Она не знала, что он задумал, но, по крайней мере, теперь будет настороже.
Взгляд, которым она ответила ему, прежде чем подняться наверх вслед за Миллисент, подтвердил это.
Митчел кивнул Джерарду и Барнаби и быстро зашагал по коридору. Приятели последовали примеру дам. Галерея, начинавшаяся от верхней площадки, превратил ась в смешение лунного света и теней. Женщины свернули вправо, Джерард и Барнаби направились налево, к своим комнатам. Джерард вытянул руку, остановив Барнаби, и оглянулся. Убедившись, что Жаклин и Миллисент ушли достаточно далеко, он прошептал:
– Ты что-нибудь узнал о поклоннике?
– Только то, что он исчез года два с половиной назад, когда Жаклин было двадцать лет. И хотя формально объявления о помолвке не делалось, она надела полутраур. Потом, четырнадцать месяцев назад, умерла ее мать, что объясняет отсутствие других поклонников.
– А что ты слышал о гибели ее матери?
– Ничего. Просто не представилось возможности узнать. Нужно подольститься к другим дамам.
– Тут ты прав, – вздохнул Джерард, снова оглядываясь на Жаклин и Миллисент. – Увидимся утром, – бросил он и, развернувшись, бесшумно пошел следом.
– Эй! – шепотом воскликнул Барнаби.
– Завтра, – вполголоса повторил он, продолжая идти. Дошагал до конца коридора и увидел, что там никого нет. Но в самом конце виднелся еще один коридор. Джерард поспешно метнулся туда и осторожно заглянул за угол, в следующее крыло. И увидел, как Жаклин остановилась у одной из дверей, что-то, сказала Миллисент, которая пошла дальше. Жаклин открыла дверь и вошла. Джерард оставался на месте, наблюдая, как темная фигура Миллисент тает во мраке. Наконец она тоже остановилась, открыла дверь и вошла. Джерард выждал, пока замок не щелкнул, и стал красться по коридору. Ненадолго замер у двери комнаты Жаклин, резко, но не слишком громко стукнул дважды, и дверь почти сразу же открылась. На него ошеломленно уставилась молоденькая горничная.
Джерард попытался заглянуть через ее плечо.
– Холли! Кто там? – спросила Жаклин.
Глаза Холли растерянно округлились.
– Э ... это ...
За ее спиной появилась Жаклин. Она успела снять украшения, но еще не распустила волосы. При виде Джерарда она тоже лишилась дара речи.
Джерард не обратил внимания на горничную, зато повелительно поманил Жаклин к себе:
– Мне нужно поговорить с вами.
Его тон не допускал ни малейших возражений: очевидно, он пришел не затем, чтобы предложить тур вальса при лунном свете.
Девушка мгновенно насторожилась, но все же шагнула к двери.
Маленькая горничная поспешно отскочила в сторону. Жаклин оперлась о дверной косяк.
– Вы хотите говорить со мной сейчас?!
– Именно сейчас, – кивнул Джерард и, подавшись вперед, сжал ее пальцы. Она даже не попыталась вырваться. – Подождите здесь. Ваша госпожа скоро вернется, – велел он горничной и потянул Жаклин за собой. Та было приоткрыла рот, но получила в ответ неприкрыто взбешенный взгляд и сочла за лучшее промолчать. Джерард бесцеремонно протащил ее по коридору, сначала в галерею, потом – к боковой лестнице, которая вела прямо на террасу.
Они оказались рядом с гостиной, прямо напротив парадной лестницы, по которой можно было спуститься в сады, к дорожке, вьющейся через сад Ночи. Только сейчас Жаклин попыталась освободиться.
– Нет! Только не туда!
– А что, ваша мать умерла ночью.
– Нет, – помедлив, ответила Жаклин. – Скорее вечером.
– Значит, вы сами не знаете? – нахмурился Джордан.
Жаклин покачала головой:
– Ее нашли, когда только-только стемнело.
На миг ее лицо исказилось болью. Глаза мгновенно потемнели и словно заволоклись дымкой. Джерард коротко кивнул и продолжал неумолимо тащить ее по террасе, прочь от главной лестницы.
Жаклин все поняла и неохотно последовала за ним.
– Куда мы идем?
– Куда-нибудь, в относительно открытое место.
Где их увидит каждый, кому вздумается выглянуть в окно. Где никому не удастся их подслушать. Тогда все приличия будут соблюдены. Они останутся наедине, но не собираются прятаться. И никто не осудит их за тайную беседу среди ночи.
– Сад Афины вполне подойдет.
Английский сад, менее всего подходящий для обольщения. Да и обольщение – последнее, что было у него на уме. Сад Афины – место, где любой намек на мудрость не пройдет даром.
Жаклин, смирившись, последовала за ним через всю террасу, подобрала юбки и поспешно спустилась по ступенькам, ведущим в сад Афины. Одного взгляда, брошенного на нее, когда она уже собиралась протестовать, оказалось вполне достаточно, чтобы убедиться в необходимости во всем угождать похитителю, независимо от того, что взбрело ему в голову. Очевидно, он узнал о гибели ее матери и скоро она поймет, что именно ему удалось пронюхать.
Несмотря на сковавшее ее напряжение, с трудом подавляемый Джерардом гнев, резкие речи, несмотря на силу пальцев, сжимавших ее руку, она не испытывала ни малейшей тревоги, ни малейшего волнения, когда позволяла ему увести ее из комнаты в глубину садов посреди ночи.
Правда, здесь было не так уж темно. Пока они шли по усыпанной гравием дорожке между аккуратно подстриженными кустами и геометрически посаженными оливковыми деревьями, луна заливала все окружающее желтоватым светом.
Скоро они остановились в центре сада, в круге между четырьмя длинными прямоугольниками. Джерард выпустил руку Жаклин и повернул девушку лицом к себе. Его глаза, казавшиеся сейчас совсем черными, вонзились в нее, как два кинжала.
– Вы знаете, почему ваш отец хотел, чтобы я, именно я нарисовал ваш портрет?
– Да, – буркнула она, вскинув подбородок.
– Как вы узнали?
Потому что она и Миллисент затеяли весь этот план, и Миллисент удалось уговорить отца обратиться к Джерарду Деббингтону.
Но она скорее умрет, чем признается. По крайней мере, пока не узнает, почему он так зол.
– Он не говорил мне ... но когда я узнала о вашей репутации, его ... намерения было нетрудно угадать.
– Нетрудно? Только вам? Или другим, интересующимся тайной гибели вашей матери?
Знакомые клещи медленно сжали грудь, она постаралась не обращать на них внимания.
– Полагаю, и другим тоже, хотя я не слишком об этом задумывалась.
– А вот они, несомненно, подумали.
Вполне вероятно ... но он так злобно шипел, что она побоялась отвечать.
После долгого, мрачного молчания он резко бросил:
– Давайте снимем перчатки.
Девушка удивленно подняла брови.
– Будем говорить прямо, – пояснил он. – По неясной мне причине люди подозревают, что вы каким-то образом стоите за смертью леди Трегоннинг, то есть за ее падением с этой террасы.
Он круто развернулся и принялся бродить между клумб.
– Ваш отец, будучи одним из тех, кто считает, будто портретисты обладают способностью видеть истину за красивыми фасадами, заказал мне ваш портрет, свято убежденный, что я сумею разглядеть и показать всему миру вашу вину или невиновность.
Едва сдерживаемый гнев ... нет, ярость пропитывала каждое решительное, размашистое движение, звенела в голосе, в холодных, коротких словах. Повернувшись, он направился обратно и остановился перед ней.
– Я прав?
Жаклин бесстрашно посмотрела ему в глаза, перед тем как кивнуть:
– Абсолютно.
На какое-то мгновение ей показалось, что он сейчас взорвется. Но Джерард отскочил как ошпаренный и воздел глаза к небу, словно взывая к богам, чьи сады их окружали.
– Во имя неба, почему? – завопил он, пронзив ее яростным взглядом. – И почему отец вас заподозрил? Как он мог вас заподозрить? Вы не имеете со всем этим ничего общего.
Жаклин ошеломленно уставилась на него, в полной уверенности, что земля под ногами покачнулась. Пришлось зажмуриться, но, когда она открыла глаза, выражение убежденности на его залитом лунным серебром лице нисколько не изменилось. Жаклин медленно выдохнула: обруч, сжимавший легкие, чуть ее отпустил.
– Откуда вы знаете?
Он знал. Совершенно точно. Вера в нее светилась в его глазах. Он уже видел правду там, где другие не могли ее разглядеть.
Джерард нетерпеливо поморщился. Она сразу поняла, что он действительно в нее верит.
– Я вижу... знаю. Не сомневайтесь: знаю.
Он шагнул ближе, острым как бритва взглядом резанул по ее лицу.
– Я видел много зла ... и смотрел в глаза не одному человеку, олицетворявшему зло. Некоторые люди прекрасно это скрывают, но если провести с ними достаточно времени, они обязательно себя выдадут. От меня невозможно что-то скрыть. – Он немного помедлил, не отводя от нее глаз. – Я внимательно следил за вами, хотя и совсем недолго: меньше двух дней. За это время вы успели испытать множество эмоций, сложных и утонченных чувств, но я не увидел и тени порока. К этому моменту я бы успел понять. Но сейчас вижу нечто совершенно иное.
Его голос неожиданно смягчился. Достаточно для того, чтобы она посмела спросить:
– Что же вы в таком случае видите?
Джерард нахмурился и покачал головой.
– Я не слишком красноречив ... но просто рисую то, что не могу выразить словами.
Жаклин молчала, и Джерард пояснил:
– Мне нужно знать, прежде чем я поговорю с ним, почему ваш отец считает, что вы каким-то образом виновны в гибели матери?
– Но ... о чем вы собираетесь с ним беседовать? – выдавила девушка, сгорая от дурных предчувствий.
Он снова нахмурился и, судя по улыбке, едва сдерживал гнев.
– Потому что не желаю быть ничего не подозревающей пешкой, которую он использует, чтобы судить собственную дочь.
– Нет! – вскрикнула она, вцепившись в его рукав. – Пожалуйста ... вы должны написать портрет! Вы согласились!
Она была вне себя от отчаяния. Джерард резко вырвался и поймал ее руку. Она ощутила крепкое пожатие его пальцев.
Прошло несколько мгновений, наконец, он вздохнул, провел свободной рукой по волосам и пробормотал;
– Не понимаю. Почему бы просто не сказать ему о своей невиновности? Не заставить его поверить вам? В конце концов, он ваш отец.
Сочувствие, неприкрытое и искреннее, звучало в его голосе. Сочувствие к ней. Как давно никто не предлагал ей столь безусловную и полную поддержку, более того – защиту!
Ей хотелось закрыть глаза и наслаждаться всем, что обещал этот низкий голос.
Но Джерард был сбит с толку и хотел понять ... понять, чтобы писать ее портрет.
Оглядевшись, Жаклин заметила скамью у центрального фонтана, сейчас безмолвного и спокойного.
– Пойдемте сядем, я объясню, что случилось, и вы сами увидите, что происходит.
Не выпуская ее руки, Джерард повел девушку к скамейке, дождался, пока она усядется, и сам сел рядом. Подался вперед, опершись локтем о колено, чтобы лучше видеть ее лицо, и стал ждать.
Его близость невероятно ее смущала, но Жаклин, игнорируя постыдную слабость, деликатно откашлялась.
– Отец ... вы должны признать, что он в сложном положении. Он горячо любил мою мать: она воистину была светом его жизни. Когда она умерла, свет погас, и он потерял ... потерял все связи с миром. В этом смысле он зависел от нее, и теперь ему вдвойне труднее смириться с ударом судьбы.
Жаклин чуть помедлила, чтобы собраться с мыслями.
– Мы с матерью прекрасно ладили. В не котором отношении я больше похожа на нее, чем на папу: не чураюсь развлечений, балов и вечеринок. Но мама ими жила. Развлечения были частью ее существования. И я с удовольствием участвовала в них. Но во мне есть многое и от отца – я спокойно могу обходиться без шума и веселья. А вот маму тишина и бездействие сводили с ума.
Легкая улыбка заиграла на ее губах при дорогих сердцу воспоминаниях.
– Она была в восторге, когда Томас Энтуистл стал наносить нам визиты. Он сын сэра Харви Энтуистла, и, полагаю, его можно назвать моим поклонником. Мы собирались обвенчаться, решили объявить о помолвке ... но тут Томас исчез. Мама очень расстроилась. Я, разумеется, тоже. Но потом она посчитала, что мои неосторожные слова могли охладить чувства Томаса и побудить его уехать из страны. Это стало началом ...
Она нахмурилась, опустила глаза и пожала плечами.
– Это стало началом растущего отчуждения. Никакой ссоры, просто она почему-то ко мне охладела. Я так и не поняла, что случилось. Возможно, со временем ... но потом ...
Она судорожно вздохнула, подняла голову и уставилась прямо перед собой.
– В тот день она поздно спустилась к завтраку ... папа уже ушел в кабинет. Входя в столовую, она столкнулась с Митчелом. Потом он уверял, будто она выглядела так, словно не спала всю ночь. Видите ли, моя мать была красавицей, но малейшее недомогание сразу отражалось на ее лице. Я спросила, что случилось, но она поспешно ответила, что все в порядке. Очевидно, хотела, чтобы я не обращала внимания на ее состояние, поэтому я не настаивала. И вдруг она увидела, что на мне амазонка. Помню, как она смотрела на меня ... вернее, на амазонку ... это было так странно! Мама видела ее много раз, сама купила мне этот наряд, но в то утро воззрилась на него с такой брезгливостью ... как на грязную кухонную тряпку. Она спросила, куда я собираюсь, и голос был сдавленным. Я сказала, что еду на прогулку вместе с остальными, и она ... запретила мне выходить из дома.
Я так опешила, что даже рассмеялась, но тут же поняла, что мама не шутит. Спросила почему, но она только качала головой и твердила, что мне нельзя ехать.
Жаклин вздохнула. Мертвящее ощущение, которое всегда преследовало ее при воспоминании о том дне, медленно распространялось по венам.
– Мы поспорили. Нужно сказать, очень горячо. Слуги, разумеется, слышали, и, думаю, Митчел тоже: его контора как раз напротив утренней столовой. Мама все время повторяла, что мне нельзя ехать на прогулку, без всяких доводов и объяснений. В конце концов, она так вышла из себя, что я просто повернулась и оставила ее.
Жаклин надолго замолчала. Джерард, погладив ее по руке, мягко спросил:
– И что было дальше?
– Я поехала кататься.
– А она? Она упала с террасы?
– Нет, – покачала головой Жаклин. – Это случилось позже. Мы с друзьями отправились в Сент-Джаст. Вернулась я только во второй половине дня и сразу поднялась к себе. Несмотря на быструю скачку, я была расстроена. Несчастна и растерянна. Я не знала, что будет дальше. Но не желала, чтобы со мной обращались как с младенцем, отдавали приказания и ожидали немедленного повиновения.
Я бросилась на постель и заснула, а когда проснулась, приняла ванну, оделась к ужину и спустилась вниз. Отец тоже пришел: судя по всему, он ничего не знал о ссоре. Потом появился Митчел, и мы стали ждать маму. – Она беспомощно махнула рукой. – Но так и не дождались. Наконец отец послал за маминой горничной. Та прибежала и сообщила, что мама не пришла переодеваться к ужину. Только выпила чая в гостиной, но когда Тредл пришел за подносом, ее уже не было. Тредл предположил, что она гуляет на террасе или спустилась в сад. Тогда все решили, что она пошла гулять и, вероятно, подвернула ногу. Слуги отправились на поиски и осмотрели каждый сад. Сад Ночи был последним, поскольку он ближе всего к дому, оттуда можно услышать любой крик, и тот, кто находится там, слышит все, что происходит на террасе. Но она к тому времени уже была мертва.
Джерард выпрямился, медленно погладил ее руку, пытаясь осмыслить все сказанное Жаклин.
– Но я так и не понял, почему кто-то способен посчитать, будто вы виновны в смерти матери.
Девушка рассмеялась. Тихо. Невесело. С болью в голосе.
– Можно сказать, это подразумевается само собой. Просто потому, что других подозреваемых не было. И я ... я и не подумала объявить о своей невиновности. Пока не стало слишком поздно. – Она тяжело перевела дыхание. – Сразу после ... когда ее нашли, я была вне себя. Несмотря на странное отчуждение, мы были по-прежнему очень близки. Меня снедала тоска не только из-за ее смерти и ее причин, но из-за ссоры, из-за того, что мы расстались в гневе, а последние слова, которыми обменялись, были слишком ужасны.
Голос девушки дрогнул.
– Я целыми днями плакала. Не помню, что говорила тогда, но знаю одно: люди посчитали мое поведение доказательством вины.
Джерард ощутил, как челюсти судорожно сжимаются. Откровенно и открыто грустить о матери, чтобы потом это использовали против тебя ... Он проглотил едкие слова, вертевшиеся на языке. Она, наконец, разговорилась, сейчас не время прерывать ее исповедь.
Жаклин продолжала тихо, но отчетливо, уставившись на сцепленные руки:
– Мы все были в глубоком трауре. Я не выходила из дома три месяца и не принимала визитеров. И почти ничего не помню о том времени. Только то, что Миллисент приехала на похороны и осталась. Не знаю, что бы я делала без нее. Но, в конце концов, я снова стала вести прежнюю жизнь и только тогда осознала, что обо мне думают люди. Что это я столкнула маму с террасы! Сначала я смеялась, считая это чистым абсурдом. Не могла поверить, что кто-то способен думать подобным образом. Предполагала, что это одна из глупых случайностей, которые возникают и скоро забываются. Только ничего не забылось.
Голос Жаклин креп. Сквозь боль и обиду пробивался гнев, подогревающий желание добиться своей цели и получить портрет.
– Повторяю, к тому времени, как я это поняла, было слишком поздно. Я пыталась потолковать с отцом. Но он отказался обсуждать эту тему. Остальные – Фритемы, миссис Элкотт – вели себя как обычно и ничего не скрывали. Именно миссис Элкотт и дала мне понять, что происходит, и почему все хотят, чтобы гибель мамы отнесли на счет несчастного случая. Они свято верили, что любое расследование укажет на меня как убийцу.
Жаклин снова перевела дыхание и уже спокойнее продолжала:
– Они воображают, будто таким образом защищают меня. Единственные, кто верят в мою невиновность, – это Миллисент, Джордан и Элинор. Правда, те, кто помоложе, ни о чем не подозревают или не имеют собственного мнения ... но все остальные ... мы пытались, но никто не желает даже упоминать о случившемся.
В голосе девушки звенело давно копившееся раздражение; Джерард сжал ее пальцы.
– Значит, пока вы были в глубоком трауре и не выходили из дома, вас судили, признали виновной и затем простили, с тем, чтобы замять инцидент.
– Именно! – Немного подумав, она поправилась: – Нет, не совсем. Соседи знали меня всю жизнь. Они не хотят верить, что я виновна. Но боятся, что так и есть. Поэтому и решили вообще избегать этого вопроса. Не хотят узнать, кто убил маму. Боятся, что преступницей окажусь я. Поэтому и объявили ее гибель несчастным случаем и полны решимости забыть обо всем.
– Но вы этого не хотите.
– Не хочу! – воскликнула она, сама не понимая, почему чувствует, что имеет право быть с ним полностью честной и откровенной. – Гибель мамы не была несчастным случаем. Но пока не смогу убедить их, что это не я толкнула ее вниз, они не станут искать настоящего убийцу.
Она встретилась с ним глазами. И увидела, что он все понимает. Поэтому и продолжала, не отводя взгляда:
– Джордан и Элинор сдались, но мы с Миллисент продолжали думать. Искать способы разубедить людей в моей виновности. Вот и вспомнили о портрете. Если он будет достаточно хорош, чтобы ясно показать мою невиновность ... это единственный способ открыть людям глаза.
– Так, значит, портрет – это ваша идея, – заключил он.
Жаклин покачала головой:
– Наша. У Миллисент ушло несколько месяцев на то, чтобы убедить отца в необходимости получить мой портрет. Она сумела доказать ему, что это своеобразный выход из положения: если он увидит, что я виновна, просто уничтожит его или скроет от посторонних глаз. Даже если портрет найдут, это еще не доказательство. Во всяком случае, не такое, чтобы обвинить кого-то в преступлении. Для него это единственная возможность положить конец своим страданиям. Он любит меня, но маму любил больше и терзается мыслями о том, что я могла ее убить, – хрипло пояснила она, но тут же откашлялась. – Через своих приятелей в городе Миллисент услышала о выставке в Королевской академии искусств и ваших портретах: словно сам Господь ее надоумил. Она назвала ваше имя папе. Ну ... остальное вам известно.
Джерард, наконец, отвел глаза и стал рассматривать стройные ряды олив. Камни фонтана, на которые он опирался, холодили спину, и это помогало ему собраться с мыслями, заново составить мнение о том, что происходит в Хеллбор-Холле.
Все гораздо сложнее, чем он воображал, соглашаясь писать портрет дочери лорда Трегоннинга.
Джерард не сомневался, что все сказанное Жаклин – правда. Он был искренне убежден, что она не умеет лгать. Мало того, ее история объясняла многое из того, что до сих пор было ему непонятно: например, странное, отчужденное поведение Трегоннинга и отношение окружающих к Жаклин. И ее отношение к окружающим.
Все это время он держал ее руку. Прикосновение ее тонких пальцев помогало сосредоточиться и придать мыслям верное направление.
– Но что, по-вашему, произойдет, когда портрет будет написан и выставлен на всеобщее обозрение? Как только люди усомнятся в обстоятельствах смерти вашей матушки ... не посчитают ли они ... – Он запнулся, прежде чем пере фразировать вопрос. – Не могло это быть самоубийством?
Жаклин яростно затрясла головой:
– Нет! Никто из знавших маму не предположил бы ничего подобного. Она так любила жизнь! И с чего бы ей вдруг умирать по собственной воле?
– Вы уверены?
– Абсолютно. Никто даже не задавался этим вопросом. Несмотря на то, что считали виновной меня и одновременно не желали, чтобы это было так. Они схватились бы за любую соломинку. Только не за эту. Пока мы не убедим их ... что это не я ... они не станут искать убийцу мамы. И настоящий преступник останется на свободе.
Он понимал, что хотела сказать Жаклин, и все же для пущей верности уточнил:
– Убийца вашей матери все еще здесь. Он из тех, кого вы хорошо знаете.
Она спокойно смотрела ему в глаза.
– Иначе и быть не может. Вы видели поместье. Согласитесь, не так-то легко проскользнуть сюда незамеченным, особенно если не знаете здешних мест. Кроме того, когда она погибла, во всей округе не было ни цыган, ни подозрительных чужаков.
Джерард снова отвернулся, оглядывая спокойный, молчаливый, призрачно-прекрасный сад, и вдруг ощутив, как напряглись ее пальцы, повернул голову и вопросительно вскинул брови.
– Вы напишете мой портрет, правда?
Как он мог отказать?
Она склонила голову набок, словно боясь услышать «нет».
– Вы сумеете сделать это? Показать всем мою невиновность?
– Конечно, – уверенно кивнул он.
Жаклин перевела дыхание.
– Вы не желаете, чтобы вами манипулировали, и это вполне понятно. И хотя вы не пожелали стать моим невольным судьей, согласитесь ли по моей просьбе сознательно судить меня?
– Если вы искренне хотите этого, тогда соглашусь.
Жаклин улыбнулась.
– Но за определенную цену.
Девушка удивленно уставилась на него, не сразу поняв, что цена не выражается в деньгах.
– Какую именно?
Он сам не знал. Не знал даже, что подтолкнуло его сказать это. Но не собирался брать свои слова обратно.
– Пока еще не уверен.
– В таком случае дадите знать, когда придет время, – спокойно ответила она.
Желание пронзило его. Хотя в тихом голосе звучали чувственные нотки, он не мог понять, намеренно ли она бросает ему вызов или просто со своей обычной прямотой встречает его выпад.
– Ну а до той поры, – бесстрастно продолжала она, – я сделаю все, что вы ни попросите. Расскажу все, что захотите знать. Стану позировать столько часов, сколько потребуется. Лишь бы вы выразили на холсте мою суть, чтобы все поняли: я не убивала мать.
– Договорились, – кивнул он, поднося ее руку к губам.
Коснулся поцелуем костяшек пальцев, уловил легкую дрожь, которую она постаралась подавить, и, продолжая наблюдать за ней, намеренно прижался куда более интимным поцелуем к ладони. И с удовлетворением заметил, как опустились ее ресницы. Ощутил неизбежную реакцию.
Она была воплощением попавшей в беду дамы и попросила его стать ее рыцарем на белом коне. Ее защитником. Поэтому он имел право на ее благосклонность.
Но Джерард еще не решил, чего хочет от нее, и, кроме того, они стояли посреди сада. Поэтому ему пришлось сдержать свои порывы. Поднявшись, он помог Жаклин встать и проводил домой.
– Ад и проклятие! Ну и попали мы в переплет! – воскликнул Барнаби. – Неужели ты способен на такое: изобразить ее невиновность?
– Да, только не спрашивай, каким именно приемом, – бросил Джерард. Он встал раньше приятеля, и сейчас приходилось дожидаться, пока тот оденется. – Это не настолько определенное качество, которое проявляется в отсутствие других, которые скрывают или чернят человека, как, например, злоба и вина. В этом случае, учитывая воздействие убийства на Жаклин, придется выражать все черты ее характера, уравновесив самые различные элементы так, чтобы всем стало ясно, каких качеств в ней нет и никогда не было.
– Того зла, которое побуждает совершить убийство матери?
– Совершенно верно.
Наблюдая, как Барнаби сует в карманы различные мелочи, которые всегда носил с собой, не те, что обычно требуются джентльменам, как, например, носовой платок, часы и кошелек, а карандаш, альбом, бечевку и перочинный нож, Джерард покачал головой и встал.
– В создавшихся обстоятельствах я хотел бы начать портрет прямо сейчас. Чем раньше я схвачу суть дела, пойму, как показать все необходимое, и решу, какие способы для этого требуются, тем лучше для всех.
Тем скорее Жаклин освободится от подозрений. И тем скорее освободится он. Хотя ... так ли уж он стремится к свободе?
Они направились к выходу, но Барнаби неожиданно приостановился и серьезно спросил:
– Значит ... теперь ты обречен писать портрет и благодаря этому начать поиски истинного убийцы?
– Да. Ты же и сам это знаешь. Почему же спрашиваешь?
Они зашагали по коридору. Барнаби долго молчал, прежде чем ответить без тени обычной беспечности:
– Потому что, дорогой мальчик, если такова твоя цель, значит, я действительно понадоблюсь тебе. Нужно же кому-то охранять тебя со спины.
Они добрались до лестницы; шум внизу привлек их внимание. Жаклин, не ведая, что за ней наблюдают, пересекла вестибюль, направляясь к утренней столовой. Они тоже стали спускаться.
– И, разумеется, – продолжал Барнаби, – кто-то должен охранять и прелестную мисс Трегоннинг.
Джерард мгновенно распознал издевку, но, даже понимая, что не должен реагировать, все же услышал собственный голос, слишком решительный для обычной дружеской перепалки:
– Это можешь предоставить мне.
– Я так и думал, – негромко фыркнул Барнаби.
Однако когда они спустились вниз, Барнаби уставился на друга с серьезным видом и сказал:
– Кроме шуток, старина, нам нужно быть настороже. Я еще не узнал ничего существенного, но слышал больше чем достаточно, чтобы убедиться: в этом доме творится нечто очень странное.
Он хотел начать сеансы немедленно, но ...
– Мне ужасно жаль, – смущенно пробормотала Жаклин. – Вчера вечером Джайлз Треуоррен пригласил меня и еще нескольких человек прогуляться верхом до Сент-Джаста. Я обещала встретиться с ним у ворот.
Судя по выражению глаз, она действительно жалела, что приняла предложение Джайлза, тем более что обещала Джерарду сделать все в обмен на согласие писать ее портрет. Поэтому он решительно отказался от намерения закатить истерику, как приличествует творческой натуре, и настоять, чтобы она провела с ним день в прогулках по дому и садам, где сможет запечатлеть ее в первых карандашных набросках. Сколько еще их будет, прежде чем он поймет, что нашел нужный фон, нужную позу и, что важнее всего, необходимое выражение лица для портрета, который намеревался создать ...
