Текст книги "Волошский укроп"

Автор книги: Стасс Бабицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

XI

Двухэтажный дом в Хохловском переулке издавна определен был под архив Министерства иностранных дел. Здесь хранилось столько донесений, рапортов, перехваченных писем и подробнейших карт европейских стран, что не менее дюжины жандармов при полном вооружении ежедневно заступали в караул, дабы не посягнул кто на государственные тайны. Кроме того, князь Горчаков из собственных средств оплачивал дополнительный штат охраны – семнадцать бравых усачей, все бывшие гренадеры. Они поочередно совершали обход, проверяя надежность дверных и оконных запоров, а также заглядывая в подвальные помещения, где железных шкапах пылились бумаги особой важности.

На второй этаж охранники не поднимались. На то был особый запрет. Там, в просторных кабинетах, работали секретные агенты и чиновники столь высокого ранга, что они одним росчерком пера могли создать кучу проблем державам Запада и Востока. Люди, приближенные к князю Горчакову, знали, что вовсе не в парадном здании на Дворцовой площади Санкт-Петербурга, а именно в этом неприметном московском особняке определяется вся международная политика могущественной империи.

Черная карета проехала во внутренний двор. Мармеладов отметил, что деревья по обе стороны забора вырублены, да и сама глухая стена, которой обнесен архив, намного выше всех прочих оград на ближайших улицах. А сверху поблескивает в солнечных лучах нечто острое.

– Что это? – спросил сыщик Ершова. – Стальные шипы?

– Битое стекло. Здесь пару лет назад устроили грандиозную уборку и обнаружили в кабинетах три сотни пустых бутылок, в основном от шампанских вин, купленных в торговом доме Депре, – адъютант мечтательно причмокнул, но тут же одернул себя и продолжал скороговоркой. – Светлейший князь осерчал, приказал разбить их тут же и более в этом доме не злоупотреблять. Потом велел все крупные осколки на стене закрепить, чтоб защита была надежнее. А с другой стороны, чтоб добру не пропадать.

Митя оценил находчивость главы министерства глубокомысленным «хм-м-м». Мармеладов кивнул, соглашаясь с приятелем. Проникнуть во двор особняка не представлялось легким делом.

Ершов провел их между двух жандармов, охраняющих вход в архив. Те козырнули и вытянулись, выказывая почтение. Впрочем, несколько фальшивое – губы их презрительно кривились, сразу стало понятно, что кавалергарда здесь не уважают.

– Эти двое со мной, к Николаю Павловичу, – поспешил сказать тот высокому господину с красным носом, сидевшему за столом в холле. Тот равнодушно кивнул, не удостоив вошедших даже взглядом.

Широкий коридор второго этажа привел их к двустворчатым дверям орехового дерева с золотой инкрустацией. В ответ на почтительный стук изнутри послышалось недовольное рычание, которое тут же сменилось тяжелым вздохом.

– Черт с вами, входите!

Кабинет тонул в бумагах – отдельные документы и скрепленные углом, пухлые папки с завязками, связки конвертов и разорванные письма, даже какие-то экзотические свитки, – они были везде. На столе, трех стульях, в мягком кресле у окна, на подоконнике и столике для курения. Даже за портрет князя Горчакова заткнуты три депеши.

Император Александр Николаевич взирал на посетителей с другого портрета, висевшего на почетном месте. Строго взирал, недоверчиво. С подобным выражением лица встретил вошедших и хозяин кабинета г-н Игнатьев, глава российского посольства в Османской империи. Этот тоже поначалу сверлил их глазами-буравчиками, но потом улыбнулся и встал навстречу гостям. Несмотря на высокий рост и широкие плечи, дипломат не выглядел грозным или свирепым человеком. Напротив, как только он прятал свой цепкий взгляд, то казался добродушным и простоватым увальнем. Многие могли бы счесть такую простоту признаком излишней наивности. О, как бы ошиблись эти многие! Катастрофически ошиблись бы… Николай Игнатьев слыл умным и тонким политиком, хотя и склонным к рискованным авантюрам. Он ловко ходил по лезвию бритвы и уже одержал ряд блистательных дипломатических побед. Рассорил англичан и французов – союзников в азиатской компании. Убедил китайцев подписать невыгодный договор и отдать России приамурские земли. С недавних пор трудился в Константинополе, что было невероятно опасно, учитывая агрессивные настроения турок.

– Год не был здесь, представьте себе. Третьего дня приехал и погряз в этом мракобесии, – обвел он широким жестом бумажные развалы. – Вынужден разбираться: какие из этих писем еще актуальны, а какие безнадежно устарели.

– Смею полагать, часть корреспонденции уже прибывает устаревшей, расстояния-то в Европе изрядные, – проявил профессиональный интерес почтмейстер.

– Я вам больше скажу, половина всех этих депеш уже через час после отправки устаревает, – сокрушенно покачал головой дипломат. – Время сейчас дикое, безумное, ситуация меняется уже даже не по часам, по минутам. Прибавьте к тому, что часть агентов сообщает недостоверную информацию – кто-то ошибается, других перекупили иноземные разведки… Здесь сам черт ногу сломит!

– Отчего же вы не пригласите помощников? – удивился Митя.

– Секреты, будь они неладны! Строжайшие секреты. Все эти документы требуют только моего личного внимания. Однако же, что это я?! Мы ведь должны обсудить совсем другую историю, – Игнатьев повернулся к адъютанту, – Платон, голубчик, освободите стулья от этого хлама. Да, не стесняйтесь, сваливайте прямо на пол! А вы, господа, не желаете ли чаю?

Кавалергард, успевший подготовить места для гостей, бросился прочь из кабинета. Очевидно, на малейшие намеки начальства здесь было принято реагировать незамедлительно.

– История, которую мы должны обсудить, прескверная. Отвратительная, – Игнатьев снова уселся за стол. Сыщик успел заметить, что в кресле лежали три небольших подушки, видимо, для большего удобства. – Османская империя все никак не успокоится. Со времен Крымской войны, уж сколько лет прошло, а они все сети шпионские плетут.

– Так ведь и мы плетем, – заметил Мармеладов.

– А как же! – улыбнулся в ответ Игнатьев. – Лично вот этими вот руками узелки завязываю… Но мы-то за правое дело. За веру, царя и Отечество.

– А они сербов режут. Наших славянских братьев, крещеных в единой вере! – взорвался Ершов, как раз в этот миг вошедший с чайным подносом.

– Ну-ну, будет, – осадил его дипломат. – Хотя режут, конечно. Святая правда. А мы вмешаться не можем, связаны руки мирным договором. Хотя уже давно пора собрать все славянские народы под одно крыло.

Дипломат выразительно посмотрел на портрет императора. Потом кивнул адъютанту и тот начал разливать чай в маленькие стаканчики необычной формы – стянутые посредине, словно барышня в корсете.

– Но речь-то о другом. Когда турки на Балканах кровь льют, это как бы дело внешнее, тут мы зубами скрипнем, но укусить не сможем. А вот когда в Москве, почитай в самом центре, ребенка крадут – вот тут мы реагировать можем и должны! Ни один мирный договор такого не дозволяет. Шпиона надо поймать, как обычного хитровского лиходея и бросить за решетку. Платон, голубчик, насколько мы приблизились к этой цели?

Кавалергард коротко доложил об утреннем посещении рынка и выявлении подозреваемого. Дипломат согласно кивал, прихлебывая горячий чай из стаканчика. Митя попытался было перенять его манеру, но только обжег пальцы и язык. Мармеладов же к угощению не притронулся, он сидел, положив руки на трость, а сверху пристроив подбородок.

– Большинство турецко подданных в России находится под нашим контролем. Мы их… Как это говорится? Мене, текел, упарсин, – Игнатьев прикусил маленькое рассыпчатое пирожное с блюдца. – Пересчитали, одним словом. Однако есть такие, кто глубоко спрятан до поры, а потом вылезает и вредит.

– Как Мехмет-бей? – Митя, отчаявшийся напиться чаю, отставил подальше стаканчик и заинтересовался разговором.

– Вы правы, этот похититель никогда прежде не состоял у нас на учете. Большое упущение, – Игнатьев стряхнул с усов крошки от печенья и потянулся за новым. – Недоработочка, да-с. Но бывают еще и похуже, натуральные оборотни.

– Оборотни?

– Они самые, – поморщился дипломат. – Живет себе дворянин, безупречно служит на благо государя и всея Руси. И вдруг оборачивается против родной державы и начинает выдавать неприятелю секретные сведения.

– Да с чего же такое происходит? – изумился почтмейстер.

Мармеладов, до того молчавший, поднял голову и включился в разговор:

– Все дело в деньгах, разумеется.

– Однозначно, – Игнатьев снова включил глаза-буравчики и внимательно разглядывал сыщика. – Родион Романович, будь вы турецким… Или любым другим шпионом, кого бы завербовали?

– В первую очередь сластолюбцев и игроков. Среди дворян и высших чинов многие волочатся за прекрасными куртизанками, что требует больших денег. Еще больше тех, кто делает ставки за карточным столом либо на скачках. Оба пути приводят к одному результату: люди вскоре оказываются в долгах по самую маковку. Будь я шпионом, нашел бы адмирала в затруднительном положении, скупил его векселя…

– В самый корень зрите! – обрадовался Игнатьев. – Мне, господин Мармеладов, рекомендовали вас как прозорливого и здравомыслящего человека. Рад в этом убедиться. И с адресом угадали. В этом году уже двух оборотней обезвредили и как раз в Адмиралтействе. Но остался кто-то в самом высшем свете. Через него много штабных тайн утекает к султану. Дознаться кто именно пока не можем, однако будучи в Константинополе, выведал я что негодяя этого турки величают Беяз айы. Белый медведь, значит. Вот бы кого поймать…

– И выпотрошить негодяя! – снова грянул Ершов.

Игнатьев сверкнул глазами и адъютант сразу съежился: такие неловкие моменты возникают, когда плохо воспитанный ребенок врывается в беседу взрослых, хотя его об этом не просили. Впрочем, дипломат тут же сменил гнев на милость.

– Опять прав юноша, не зря говорят, что устами младенца…

Кавалергард залился краской и отвернулся, чтобы скрыть досаду.

«Тонко поддел! Вроде бы булавочный укол, да ведь больно», – подумал Митя с определенным злорадством. Молодой выскочка ему по-прежнему не нравился.

Игнатьев же продолжил, вернув лицу дружелюбное выражение.

– Медведь этот полгода назад обратился к турецкой разведке с просьбой прислать ему на подмогу опытного агента, который мог бы действовать в Москве. Сам-то оборотень присматривать за двумя городами не сумеет. Мы ему в Петербурге хлопот изрядно доставляем, постоянно меняем пароли и шифры, рассылаем фальшивые депеши – поди уследи за всем. Турки расстарались, прислали к нам своего лучшего шпиона по прозвищу Чылгын кюрт, что значит…

– Бешеный Волк, – докончил фразу Мармеладов.

– Вы изучали турецкий язык? – дипломат постарался не выдать своего удивления, и у него это получилось, помогла многолетняя практика ведения переговоров. А вот Митя и Платон выпучили глаза.

– Нет, Николай Павлович, но об этом шпионе я наслышан, – сыщик снова опустил голову на трость и даже прикрыл глаза, выуживая из памяти подробности. – Минувшей зимой в Париже довелось приятно общаться с писателем, г-ном Кемалем. Десять лет назад он собрал группу заговорщиков против султана, но их раскрыли. Многих казнили, ему же удалось скрыться во Франции.

– Как же, как же. Тайное общество «Новые османцы». Мне знакома эта история, – подтвердил Игнатьев. – Но причем здесь Чылгын кюрт?

– Сейчас как раз подхожу к этому, – Мармеладов понял, что сведения крайне важны, раз дипломат такого высокого уровня нетерпеливо постукивает пальцами по пустому стаканчику. – В тайное общество внедрили агента-провокатора, как раз Чылгын кюрта. Ему не доверяли, однако же и не прогоняли. Бешеный волк продолжал посещать собрания и был в курсе всех планов заговорщиков, а впоследствии отправил «Новых османцев» на эшафот. Лишь некоторым удалось сбежать во Францию. Г-н Кемаль описывает провокатора с излишней патетикой, к которой склонны все писатели: будто бы этот проклятый старик впивался в его разум холодными пальцами, выворачивал наизнанку и через это узнавал самые сокровенные тайны… Предполагаю, что речь шла о гипнозе.

– Но ведь и торговец с рынка, Мехмет-бей, – Митя сумел первым из присутствующих сложить озвученные факты, – тоже действует гипнозом!

Мармеладов кивнул.

– Похититель дочери обер-полицмейстера и есть тот самый Бешеный Волк.

– Родион Романович, мы не должны упустить его! – с невиданной доселе страстью в голосе заговорил Игнатьев. – Поймаем мерзавца, а там, глядишь, и берлогу медведя-оборотня через него обнаружим.

– Поймаем, безусловно поймаем! Я приставил лучших филеров, чтобы следить за шпионом, – горделиво отрапортовал Ершов, упустив при этом сообщить, что идею ему подсказал Мармеладов.

– Ну, дай-то Бог…

В дверь кабинета постучали, потом просунулась голова давешнего красноносого господина из холла.

– Николай Павлович, тут жандарм в штатском. Говорит к Ершову с докладом.

– Приглашайте! Немедленно!

Вошедшему было на вид лет тридцать. Точнее сказать сложно: внешность у него была неприметная, хотя в работе наблюдателя это скорее помогало. Отчет предоставил подробный, говорил сухо и по делу. Торговец специями полчаса бродил по улицам вроде бы без всякой цели, затем свернул на Кузнецкий мост и вошел в трактир без вывески. Там он встречался с неким господином – долговязым, прилично одетым. О чем говорили, услышать не удалось, поскольку Мехмет-бей нарочно выбрал стол, к которому трудно приблизиться незаметно. Пару слов удалось разобрать, лишь когда они прощались у дверей трактира. Турок сказал: «Если все произойдет, как вы сказали, то ждите завтра вечером». Второй уточнил: «В целости и сохранности?» Торговец кивнул. Далее разошлись в разные стороны. Филер отправился за долговязым, а его напарник – за Мехмет-беем. Неизвестный прошел до Столешникова переулка и вошел в дом…

– Обер-полицмейстера, – в голосе Мармеладов не было вопросительной интонации, он утверждал очевидное.

Тайный агент кивнул, не выказывая эмоций, или его удивление было настолько же серым и неприметным, как и весь внешний вид.

– Это все? – уточнил Игнатьев. Дождавшись ответного «Так-точно-с», кивнул адъютанту. – Платон, голубчик, проводи и выдай сколько там положено за труды.

Как только дверь закрылась, дипломат встал с кресла и подошел к сыщику.

– Ну и что же все это, по-вашему, значит?

Мармеладов тоже встал, опираясь на трость. Глаза их оказались на одном уровне.

– Все сходится, Николай Павлович. Чылгын кюрт отправил второе письмо г-ну Арапову, скорее всего, сегодня утром. Безутешный отец поспешил на встречу с похитителем дочери, чтобы уплатить установленную цену. В нашем случае, думаю, речь не идет о деньгах. Обер-полицмейстер расплатился ценными сведениями, интересующими турка. Взамен тот пообещал вернуть похищенную Анастасию завтра вечером. Видимо, ему нужно время, чтобы передать донесение по шпионским каналам – или как у вас это называется? – в Константинополь или, допустим, Белому медведю в Петербург. Либо старик хочет проверить информацию и убедиться, что его не обманули… Но я так понимаю, вопрос в другом: почему г-н Арапов сразу не обратился к вам?

– Конечно! – Игнатьев не злился, скорее был чрезвычайно обеспокоен. – Первое письмо от похитителя г-н Арапов передал мне сам, поскольку мы как раз встречались по… Одному важному делу. Теперь же скрыл свою встречу со шпионом. Как же так?

Мармеладов пожал плечами.

– У меня нет детей, потому судить о мотивах отца я могу только в теории. Но смею предположить, что г-н Арапов вчера узнал об отравлении пяти свидетелей по данному делу. Скорее всего от волнения за дочку он не сомкнул глаз целую ночь. А когда утром получил письмо от злодея, супруга смогла легко убедить обер-полицмейстера, что жизнь Анастасии важнее любых государственных интересов… Так что меня совсем не удивляет его молчание.

Игнатьев горестно повесил голову и минуты две молчал. В кабинете стало так тихо, что Митя начал различать тиканье ходиков на стене и осторожные шаги в коридоре.

– Вы правы, – проговорил дипломат. – Я без промедления отправлюсь к г-ну Арапову и заставлю его открыться. Пусть расскажет, какие именно сведения он сообщил Чылгын кюрту, а потом уже сообразим, что нам делать. Может быть, все еще можно исправить.

– Вряд ли вы преуспеете, Николай Павлович, – сыщик поднял правую руку, словно давая клятву. – Г-н Арапов будет все отрицать. Если он ради дочери отважился на измену, то уж дать вам ложное свидетельство и вовсе не постесняется.

Шаги за дверью, к которым прислушивался Митя, стали вдруг быстрыми и громкими, словно кто-то бежал по коридору. Причем бежали, судя по неровности топота, как минимум двое.

– К тому же второй наблюдатель еще не явился, – продолжал Мармеладов. – Может быть стоит прежде выслушать его доклад? А потом уж и к решительным мерам переходить.

Дверь распахнулась без стука, что было вопиющим нарушением не только правил хорошего тона, но и здешних строгих правил. На пороге возник адъютант по особым поручениям. Митя привык, что лицо Платона перебывало за последние дни и бледным, и красным, но теперь он выглядел позеленевшим, как человек с болезненным желудком. Ершов втолкнул в кабинет еще одного невзрачного типчика, на сей раз круглобрюхого.

– Вот, сучий сын… Упустил турка!

XII

Филер начал сбивчиво оправдываться. Он сопроводил торговца, держась на положенном по инструкции расстоянии, до Триумфальной площади. Там шпион зашел в почтовую контору и отправил телеграмму. Достать ее не удалось: сунулся к почтмейстеру, да тот отшил.

«Стало быть, не только я с презрением отношусь к агентам охранки», – подумал Митя и пообещал себе не забыть пожать руку принципиальному коллеге.

У филера не было времени, чтобы добиться своего – турок мог уйти. Потому он плюнул на телеграмму и продолжил слежку. Торговец ковылял медленно, постоянно останавливался, чтобы отдохнуть. Снимал свой короб и ставил на землю. Иногда заходил в лавку, но ничего не покупал. Так кружили они по улицам около часа. Оказались в районе Патриарших прудов и вот здесь-то шпион испарился.

– Свернул он за угол, в переулок какой-то… Я выждал, сосчитал до десяти – как предписывает инструкция, вдруг он проверяет… Повернул за угол, а там никого нет. Либо он убежал, либо зашел в какую-то дверь. Подергал – все закрыто. Пробежался направо, потом налево…

– Упустил! – в гневе повторил Ершов.

– Да погоди, Платон! – отмахнулся Игнатьев. – Сколько времени прошло с того момента, как турок исчез?

Филер посмотрел на циферблат настенных часов.

– Полчаса, не больше. Минут десять он потратил на поиски, а потом схватил извозчика, – по инструкции положено докладывать о провале со всей возможной расторопностью. Велел кучеру нахлестывать коней…

– Эх, зараза! – сорвался теперь уже и дипломат. – Где теперь прикажете искать похитителя?

Мармеладов откашлялся, привлекая к себе внимание.

– Возможно, это подскажет телеграмма, – просто сказал он.

Митя изъявил желание отправиться в почтовую контору на Триумфальной и привезти документ:

– Объясню по-свойски необходимость… Не раскрывая тайны, разумеется! Все же своему товарищу быстрее отдадут…

Г-н Игнатьев с благодарностью поддержал его порыв, рассыпавшись в заверениях, что сам он, а также канцлер и империя этого не забудут. Но рекомендовал взять с собой адъютанта. Настойчиво рекомендовал, повторил трижды. Во время препирательств по данному вопросу, все отвлеклись от филера-неудачника и серый типчик исчез в мгновение ока.

Вскоре Митя согласился с доводами дипломата и бурча себе под нос проклятия, вышел вслед за кавалергардом. Игнатьев прикрыл за ними дверь, прошелся по кабинету, подхватывая письма и бумаги – здесь два, там сразу пять, – сел у стола и стал рвать их в мелкие клочки. То ли дипломат сразу распознал эти документы как не представляющие ценности, то ли таким образом успокаивал нервы.

– Да вы присаживайтесь, Родион Романович! Нет правды в ногах, хотя ее и в головах часто нет… Как думаете, мог турок загипнотизировать г-на Арапова, чтобы тот предательство совершил?

Сыщик сел на стул, подхватил стаканчик с остывшим чаем и выпил одним глотком.

– Рад бы вас утешить, Николай Павлович, но… Это невозможно. Во время недавнего путешествия в Европу, я посетил парижскую школу гипноза. Их эксперименты вызывают живейший интерес, к тому же зимняя Франция не располагает к долгим прогулкам, потому я провел немало вечеров в научных лабораториях гипнотизеров и узнал много неожиданных фактов. Если угодно, перескажу вам кратко.

– Буду признателен, весьма и весьма! Тем более, что мы сейчас ничего не можем делать, только ждать. Давайте я вам еще чаю налью?

Мармеладов вежливо отказался. Игнатьев вежливо не стал настаивать. Они общались подчеркнуто спокойно и даже несколько отстраненно, хотя каждый переживал о побеге шпиона и дальнейшей судьбе его пленницы.

Сыщик поведал в живописных подробностях, как французские врачи оборудовали трехэтажный особняк в уникальную больницы. На первом этаже, в большом зале, принадлежавшем раньше учителю танцев, устраивали собрания с демонстрацией гипноза всем желающим. Во второй этаж допускались только люди, проявившие научный интерес – здесь были устроены лаборатории и проводились настоящие глубокие эксперименты, а не просто показательные выступления. Третий этаж оставался закрытым для посещений, поскольку там располагались пациенты из домов призрения и клиник для душевнобольных. Их пытались исцелить при помощи новомодных методик, но удавалось это далеко не всегда, потому на окнах были установлены прочные решетки, а обитателей этажа держали в смирительных рубашках или вовсе привязанными к кроватям.

– Каждый вечер monsieur Шарко или кто-то из его учеников проводил сеансы гипноза. Любого человека из толпы отключали за минуту, в том числе и отъявленных скептиков. С виду это очень просто: доктор делает пассы руками и отдает негромким голосом приказы: «Вы засыпаете! Вы теряете волю! Вы хотите выполнять только то, что прикажет мой голос!» В это время какой-то араб в уголке выстукивает на барабанах восточную мелодию – легонько, кончиками пальцев. Там-тадам-там-там, тадам-там-там… Убаюкивает почище колыбельной. Бывало, что под нее засыпал не только испытуемый, но и еще несколько зрителей из толпы. Их, понятное дело, всегда успевали подхватить соседи, особенно старались карманники – после такого гипнотического сна можно было очнуться без кошелька.

– А что же, были такие, с которыми не получалось совладать? – с явным интересом спросил Игнатьев. – Вот вы, Родион Романович, наверняка бы не уснули. Рациональный ум отрицает чудеса.

– Я бы не стал даже пробовать свои силы в противостоянии с парижскими докторами. Это не чудеса и не ярмарочные фокусы. Это наука, и французы настолько сильно продвинулись в ее изучении, что могут подвергнуть гипнозу любого. Вера или неверие, мистицизм или рациональность – все это здесь вообще не содержит никакого значения. Молодой врач-невропатолог Йозеф Бабинский, – сын поляков, которые бежали от восстания в Варшаве, прекрасно говорит по-русски, с ним мы общались теснее других… Так вот, Йозеф утверждает, что для погружения в гипноз можно использовать не только голос и ритмическую музыку, но также определенным образом направленный свет, либо нагретый до правильной температуры металл, либо ароматы цветов и трав. Факторов, усыпляющих сознание человека много. Правда, существует еще одна научная школа, в городке Нанси, и тамошние профессора утверждают, что все это мишура и для успеха важен лишь голос гипнотизера. Если он попадает в определенную тональность, все получится. Если нет – увы… Но парижане считают нансийскую школу сборищем бездарей и не воспринимают всерьез.

– Получается, гипноз – это опасное оружие, от которого ни за каким щитом не укрыться?

– Отчего же? Щит, разумеется, есть, – улыбнулся сыщик. – Бабинский научил меня особой методике. Нужно повторять про себя один стишок, тогда гипноз не подействует сразу.

– Чей же это стих? Да Мюссе? Сюлли Прюдома?

– Не могу сказать.

– Неужто и тут секреты? – удивился Игнатьев.

– Нет, просто это уличное творчество. Стишок составлен из отборнейших французских ругательств. Давайте на ухо, разве что…

Даже опытный дипломат, услышав заветную фразу, покраснел и крякнул:

– Однако ж!

Поразмыслив немного над сказанным, г-н Игнатьев все-таки вернулся к прежнему вопросу.

– Давайте проверим, верно ли я понял. Гипноз не подействует сразу, если мысленно браниться. Но рано или поздно сознание любого человека все равно подчинится гипнотизеру. Так?

– В общих чертах, да.

– Почему же тогда вы отрицаете невиновность обер-полицмейстера?! Разве не мог Чылгын кюрт проникнуть в его разум и выведать все тайны против желания?

– Не мог, в том-то и дело! Усыпленного человека нельзя заставить действовать во вред себе. Можно внушить желание ударить вас по голове, – Мармеладов неожиданно замахнулся тростью, заставив дипломата вздрогнуть. – Хотя и здесь не исключена заминка, так что гипнотизер постарается убедить меня, что голова ваша – лишь тыква. Но нельзя заставить бить тростью самого себя. Или шагнуть с крыши. Или признаться в тайных преступлениях, проступках, пороках. Понимаете? Нельзя заставить рассказать секрет государственной важности. Сработает защита и человек тут же выйдет из-под гипноза. Сумеет удержаться в последний миг.

Сыщик опустил трость и продолжил.

– Я сначала не поверил, но во время сеанса это было доказано. Молодая парижанка лаяла и кукарекала, когда это приказывал monsieur Шарко, но как только ей велели раздеться на публике – моментально пришла в себя. Другой случай возник следующим вечером: солидный банкир, пришедший с женой, впал в глубокий транс. Он пел куплеты из водевиля, так разошелся, аж пританцовывать начал. Но как только задали вопрос: «С кем и как часто вы изменяете супруге?» – отключился. Упал в обморок, однако не выдал себя.

– Все равно выдал, – ухмыльнулся Игнатьев. – Раз отключился, значит есть, что скрывать. Жена, небось, трепку устроила?

– Скандал разразился немыслимый, да. Но вы должны понять: для мозга любая опасность равноценна. Отдайте приказ скинуть платье или шагнуть навстречу несущемуся поезду, – не важно! – у человека сразу сработает спасительный инстинкт.

– Прискорбно и прескверно, – подытожил министерский чин.

Снова надвинулось молчание, подобно грозовой туче, закрывающей сразу половину неба. Тишина нарушалась лишь изредка, когда Игнатьев прихлебывал из миниатюрного стаканчика.

– Вы только не подумайте, Родион Романович, что это нарочно для неудобства гостей задумано, – начал оправдываться он, поймав взгляд сыщика. – Я ведь тоже люблю чаевничать по-нашему, от души, с баранками и вареньем. Но нельзя сноровку терять. В Турции все беседы проходят за чаем, а пьют они его из таких вот немыслимых емкостей… Сейчас я распоряжусь, чтобы вам большую чашку принесли. А может быть, отобедать желаете?

Ответить Мармеладов не успел. Второй раз за день дверь распахнулась без стука. Хозяин кабинета и в этот раз никак не откомментировал бестактное вторжение, напротив, обрадовался вошедшим.

– Ну? Добыли? – и тут же, увидев расстроенное лицо почтмейстера, всплеснул руками. – Неужели, неудача?!

Митя подошел к столу и выложил казенный бланк.

– Привез, привез телеграмму. Но зря мы возлагали надежды на эту улику. Это просто заказ на поставку трав и пряностей…

Игнатьев быстро пробежал глазами короткий текст, потом вчитался внимательнее и с тяжким вздохом откинулся в кресле.

– Ваша правда, Дмитрий Федорович… Обычное деловое послание, – он протянул телеграмму Мармеладову. – А вы что думаете?

Сыщик взял бумагу, прочитал содержание молча, но после повторил вслух:

– «Жду розмарин зпт ваниль зпт корицу Москве тчк Двадцать пять фунтов тчк Мята засохла зпт придется выбросить тчк Использую базилик тчк». Кому адресована телеграмма?

– А Бог его знает, – ответил почтмейстер. – Чыл-мыл-юрт… Или как там, мать его? Шпион отправил ее в Петербург по срочному тарифу. Сказал там уже ждет поставщик, он и востребует.

– Мы пока ехали обратно, раздумывали как лучше поступить, – включился адъютант с предложением. – Сошлись во мнении, что нужно облаву провести, вокруг Патриарших прудов. Помните, свидетели утверждали, что похититель увел девочку в том направлении, по Петровскому бульвару. И от филера он именно там ускользнул. Место совпадает, надо взять сотню городовых и жандармов, все там обыскать.

– Глупости, – тут же отреагировал Мармеладов, не давая дипломату даже обдумать предложение. – Все, что говорили свидетели, по задумке Чылгын кюрта – это туман. Дымовая завеса. Раз упомянут был Петровский бульвар, стало быть, это последнее место в Москве, где он станет прятаться. Скорее уж пойдет в противоположном направлении.

– Но ведь филер… – начал было почтмейстер.

– Бестолочь этот филер! Шпион наверняка заметил его еще на рынке, раз устраивал представление с ахами, охами и бросанием короба на землю. Нарочно пошел в сторону, известную нам из показаний городового Милорада, а там уж обрел невиданную прыть, оставив соглядатая ни с чем. Говорю вам, Милорад и другие свидетели, выдавали нам дезинформацию, которую турок заставил их повторять. Возможно, как раз при помощи гипноза.

– Да неужели злодей способен мгновенно усыплять и внушать определенные мысли? – в голосе Игнатьева осталась последняя капля недоверия – так спрашивают, когда хочется получить подтверждение тому, во что уже веришь, но боишься в этом признаться даже самому себе.

– Гипноз такое же мастерство, как и наблюдательность. Их можно развивать и совершенствовать, – проговорил сыщик, вертя в руках телеграмму. – Вот скажи, Митя, сколько раз ты перечитал этот текст?

– Раз десять или двенадцать.

– И что же, ты в самом деле решил, что Мехмет-бей пишет поставщику пряностей?

– А как иначе понимать этот текст? – пожал плечами почтмейстер. – Тут все просто: надо собрать товар и отправить в Москву. Ничего подозрительного.

Мармеладов повернулся к кавалергарду.

– Вы, г-н Ершов, тоже так думаете? Да? Тогда расскажите, как бы вы действовали на месте поставщика, прочитав телеграмму.

– Собрал бы корицу, розмарин и что там еще… А, еще ваниль! Погрузил в поезд…

– И вас бы ничего не смутило?

– Э-э, к чему вы клоните?

– Признаться, я тоже не совсем понимаю… – Игнатьев задумчиво покрутил усы.

– Турок заказал аж двадцать пять фунтов, – сыщик азартно размахивал почтовым бланком. – Фунтов, господа! Но пряности – это не мука, не мясо. Мы же видели на рынке, что этот товар продают наперстками да свертками малыми. Каждый золотник стоит не меньше полтины, а особо редкие травки идут по три рубля.

– Так может турок на год запасается? – встрял Митя, даже не замечая, что оказался по одну сторону логических баррикад с неприятным ему прежде кавалергардом.