Текст книги "Наблюдатель"

Автор книги: Стас Устенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

12

(Эта страница была измята и несколько отличалась от других.)

1 октября 1971 года.

Второй опыт по запуску сферы полностью провалился. Во время эксперимента возник сильный магнитный резонанс – возможно, крепление зеркал ослабло, или мы неверно рассчитали сопротивление материалов. При пиковой нагрузке в зале появилось странное голубое свечение, сфера исчезла, а затем, одновременно разбились защитные десятисантиметровые стекла смотровой – хорошо, что осколки вылетели наружу, иначе погибли бы все. Ближе других к проему стоял наш психолог Лазаревский – честно говоря, я не понимаю, кто допустил его на столь рискованные опыты. Вероятно, пряжка ремня сработала на магнит, и несчастного вмиг притянуло к зеркалу. Крайне странно, что более никто не пострадал, но кончина Лазаревского была поистине шокирующей. На наших глазах человека вдавило в зеркало, туловище словно прошло через него, как будто поверхность была жидкой. После этого раздался оглушительный хлопок, напряжение упало до нуля, и зеркала снова сделались твердыми, а психолог оказался пленником одного из них – его голова, половина грудной клетки и кисти рук торчали с другой стороны. Мы бросились на помощь, но, когда добежали до вновь незыблемого зеркала, фрагменты тела Лазаревского уже лежали на полу. На месте, где только что находился наш коллега, осталась лишь твердая окровавленная поверхность. Простите, но я больше не могу писать…

3 октября 1971 года.

Несмотря на обещание годовой изоляции, пломбы со шлюзов Центра сегодня пришлось сорвать. К нам прибыла команда экстренного реагирования – так представились три милые девушки: Ксения, Дарья и Екатерина. Всем им не больше тридцати лет, а их выправке и физической форме позавидовал бы любой военный. Какие кад ры готовит наша страна! Заседание общего совета Центра под руководством гостей назначено сегодня, в 20:00.

4 октября 1971 года.

Совет постановил в срочном порядке искать ошибку в конструкции первой модели, приведшую к трагическим последствиям и не позволившую провести измерения скорости сферы. Этот логичный вывод был подкреплен неожиданным введением карантинного режима. Ксения сообщила, что после происшествия потребуется выполнить ряд тестов, чтобы понять, не повлияло ли сильное излучение на персонал станции. Поэтому с сегодняшнего дня мы прекращаем мозговые штурмы и начинаем работать в своих жилых комнатах, которые теперь всегда заперты на магнитные замки. Это вдвойне странно, так как все основные анализы мы сделали еще три дня назад, и у персонала отклонений от нормы не выявлено. Но о чем я, Партия лучше знает, как поступить.

Честно говоря, у меня крутится в голове какая-то идея, но я не могу ее сформулировать. Сфера, куда пропала сфера – ключ, я думаю, в этом, а никак не в сбое измерительной аппаратуры.

5 октября 1971 года.

Довольно тяжело писать эти строки. Тем не менее, я должен. Иначе, кажется, я могу сойти с ума.

Сегодня ровно в 10:00 ко мне в комнату зашли Ксения, Дарья и Екатерина. Они сообщили, что проведут пару необычных тестов – чтобы я расслабился и не препятствовал. Я и подумать не мог о сопротивлении, так что всецело отдался их власти. Дарья и Екатерина попросили меня полностью раздеться и встать на колени. Затем они защелкнули наручники на моих руках, пристегнув их к каркасу кровати. Дарья зажала мне ноги, а Екатерина стала дополнительно придерживать руки. Ксения скинула гимнастерку (я обратил внимание, что на плечах у девушки, как погоны, были выколоты очень искусные цветные татуировки – серп, молот и большая красная звезда), достала из большого белого пакета, который они принесли с собой, длинную палку толщиной в пару сантиметров. Встав за спиной, она начала размеренно и пребольно пороть меня этой розгой. Меня – пятидесятилетнего профессора, доктора физических наук! Я слышал о подобных наказаниях в мусульманских странах, например в Иране или Ираке, но чтобы в СССР люди занимались этим… Шок! И главное, за что?

11 октября 1971 года.

Всю неделю ужасная пытка повторялась. Каждое утро я получал двадцать пять ударов тростью. Далее мои раны обрабатывали какой-то ледяной мазью и приказывали лежать на животе минимум два часа. За это время опухоль и синяки почти проходили, оставались лишь царапины. Я шел в душ, обедал (еду передавали через дверь, после чего магнитный замок сразу закрывался) и размышлял.

Мне грустно в этом признаваться – но ни разу я не получил хотя бы намека, зачем и почему происходит экзекуция. Третьего дня я попробовал вступить в драку, но после двух ударов по почкам был легко скручен – девушки действительно были великолепными спортсменками. Тем не менее, к вечеру мои мозги работали чрезвычайно хорошо – такой ясности и кристальной четкости сознании за то время, что я нахожусь на станции, у меня давно уже не наблюдалось. Вот и сегодня, начав свои выкладки, я выполнил, наверное, месячный объем теоретических исследований. И понял, в чем была ошибка первой модели.

13

12 октября 1971 года.

Замки всех комнат сегодня автоматически открылись. Ксении, Дарьи и Екатерины нигде не видно – возможно, они покинули Центр. Персонал выглядит довольно понуро – похоже, испытания выпали не мне одному. Но как спросить об этом? Надо молчать и работать, выхода у нас нет.

Итак, вторая модель. Я предположил, что запуск сферы со сверхсветовой скоростью меняет ее физические характеристики. Грубо говоря, она может сжаться до критически малого размера. Мы искали большую сферу, а надо было следить за атомом или даже элементарной частицей! Второй мой тезис касался возврата шара в первоначальное состояние. Для этого его следовало запустить по ленте Мебиуса – восьмерке. Двигаясь по контурам цифры «8» (странно, но моя догадка совпадает с названием нашего ускорителя частиц – «Ленин-8»!), сфера при сбросе напряжения должна будет стабилизироваться в первоначальных параметрах. На бумаге все просто – сложно на деле. Нам потребуется полная перестройка модели метрики с переориентацией зеркал. Теперь они будут расположены не параллельно друг другу, а как линии в букве Х.

24 декабря 1971 года.

Сборка и тестирование новой модели закончены. Первый эксперимент назначен на завтра.

25 декабря 1971 года.

Успех! Сразу после запуска сфера исчезла, а при выключении напряжения она материализовалась на другом конце стометровой модели (пройдя 1,5 длины восьмерки – оставшиеся 0,5 были холостым ходом, заложенным в мою схему). Расшифровки показаний скорости дали цифру 925 657 871 м/с, то есть мы превысили константу скорости света почти втрое! В Центре есть запас шампанского – Кантимиров обещал сегодня бурный вечер.

15 января 1972 года.

Мы провели серию запусков и измерений – и получили разброс скорости на модели от 2-х до 5-ти от световой константы. Скорость легко регулируется подаваемым напряжением – чем больше вакуума Казимира тратится на заряд, тем быстрее движется сфера. Также сегодня была закончена доработка модели, теперь внутри сферы можно расположить Малюту – нашу лабораторную крысу. На днях мы проведем эксперимент на живой материи.

17 января 1972 года.

Ура! Малюта жива и чувствует себя превосходно. Достаточно странно получить сжатие до размеров элементарной частицы (именно до таких параметров уменьшается сфера при разгоне), а потом вернуться в нормальное физическое состояние. Почти никто не верил в возможность для крысы выжить, но, тем не менее, это факт. В планах – запуски лабораторных собак и шимпанзе.

23 марта 1972 года.

Вот мы и подошли к запуску первого астронавта в этот мини-космос – а как еще назвать прыжок на атомарный уровень? За прошедшие месяцы все было проверено на двенадцати крысах, двух кошках, пяти собаках, одном орангутанге и трех шимпанзе. Подопытные животные живы и чувствуют себя превосходно. Мы кинули жребий, и завтра лететь предстоит лаборанту Парфенову. Откровенно говоря, мне даже жаль, что так вышло – кажется, честь первого полета должна принадлежать Кантимирову. Или мне. Ну да ладно. Интересно, что там, за гранью?

24 марта 1972 года.

Опыт завершился неудачей. Казалось, только что Парфенов помахал нам руками и сказал традиционное «Поехали!». Мы включили напряжение, сфера исчезла и со вспышкой возникла на другом конце модели. Но она оказалась совершенно пустой, никаких следов человека! Мы проверили все показания – отклонений от графика запуска того же шимпанзе вообще не обнаружилось. Я не знаю, что и сказать – кроме того, что мы все теперь снова ждем сверху «расстрельной» команды быстрого реагирования.

2 апреля 1972 года.

Сверху никаких известий – к нам никто не пришел. Связь, похоже, прервана. Это крайне странно, так как уже имеющиеся результаты экспериментов гарантируют революцию в мировой науке! Нам остается только работать дальше. Ежедневные совещания проходят до полуночи, но ошибок в организации системы мы найти не можем. После трагедии с Парфеновым мы провели еще пять запусков животных, все они прошли удачно.

5 июня 1972 года.

За это время мы потеряли еще двоих сотрудников. Лаборант Меньшиков впал в тяжелую депрессию и месяц назад покончил жизнь самоубийством, запрыгнув в машину для переработки мусора. И воистину трагическая потеря – профессор Кантимиров. Пять дней назад, после очередного безрезультативного совещания, он поблагодарил нас за работу и распустил по жилым комнатам. Наутро профессора мы нигде найти не смогли, а сфера метрики оказалась передвинутой в обратное положение. Протокол запусков показывал, что Кантимиров активировал модель на дистанционный старт и сел в сферу в 3:15 утра. И еще раз подтвердил, что человек не выдерживает сверхсветовой скорости. Он оставил нам только одну запись – на полях протокола запуска: «В Доктрине… дело в Доктрине!». Что это означает, никто не понял. Настроения на станции близки к паническим.

17 июня 1972 года.

Еще пять смертей. Ситуация выходит из-под контроля, начинаются драки и истерики. Мы не можем связаться с командным пунктом, реакции на сообщения просто нет. Скоростные лифты отключены, выход к подземным поездам заблокирован броневой плитой. Открыть ее со станции не представляется возможным. Ходить до склада за едой теперь можно только вдвоем, вооружившись ломами.

20 июля 1972 года.

Полный хаос.

(Далее шла последняя запись в дневнике.)

21 июля 1972 года.

Решение принято. Сегодня я запущу метрику и зайду внутрь сферы. Завтра может быть уже поздно – пульт управления поврежден очередным ненормальным, но пока работает. Не исключено, что Парфенов и Кантимиров спаслись, и я смогу их увидеть. По крайней мере, лучше рискнуть, чем быть зарезанным очередным депрессивным психом здесь, на станции. Основные выкладки по созданию метрики я описал в Приложении. Если вы захотите повторить эксперимент, для выработки вакуума Казимира потребуется очень мощный и стабильный ускоритель частиц, его минимальные ТТХ приведены там же. Я оставляю эту записную книжку, так как мне больше нечего терять – конечно, грубо нарушая регламент станции. Но если вы найдете ее, знайте – я хотя бы попробовал.

Я пролистнул книжку до конца и увидел несколько страниц каких-то сложных физических формул. История, конечно, местами до жути идиотская, но она похожа на правду. Предположим, что киллер гонялся за этими формулами – может такое быть? Но меня не покидало ощущение, что одно из звеньев в цепочке пропущено. Кто автор дневника? Мой отец? Исключено – и по возрасту, и по роду занятий. Тогда как дневник попал к нему? Действительно ли описанные в нем формулы чего-то стоят? Что за совпадения с фамилией Лазаревского? Тут под дверью снова лязгнуло – мне передали записку.

14

Лист бумаги формата А4 с напечатанным текстом – это уже интереснее!

Вспомните всех людей, на которых вы злились в детстве. Напишите их имена, фамилии и кратко охарактеризуйте эти эпизоды. Концентрируйтесь на том, что вы тогда чувствовали и что бы хотели сделать с этими людьми.

– Отлично, так это и есть начало обучения у Лазаревского, – я хотел засмеяться, но почему-то стало очень грустно. Товарищ, похоже, был полным психом, сколько он тут собирался меня держать и что случится дальше – одному Богу известно.

– Эй, – я громко закричал, – а не пошли бы вы в жопу? Может, сначала объясните, что к чему! – происходящее меня окончательно утомило, и я уже не просто пожалел о своем согласии на предложение Лазаревского, а начал подумывать о судебном процессе – в конце концов, кто давал ему право на похищение?

Ответа не последовало. Я посидел на кровати, поделал отжимания, потом опять посидел… Потом мне передали ужин, все ту же картошку с бобами. Поев, я подошел к раковине, напился, умылся и взглянул в зеркало. Увиденное мне не очень понравилось – комната начала кружиться. Взявшись рукой за стену, я повернулся и понял, что на ногах устоять будет очень сложно. Похоже, в еду что-то подсыпали.

– Так, не паникуй, вода есть, пару литров внутрь и… – я снова открыл кран, но наклониться к нему не смог и рухнул на пол.

Пришел в себя я от неприятной тупой боли – дергало мизинец на левой руке, не сильно, а скорее обжигающе. Кто-то заботливо уложил меня на кровать и укрыл одеялом. Я встал, ощутив еще один приступ «качки», но теперь уже совсем слабой.

– Палец, что с пальцем, – я взглянул на руку и остолбенел. Мизинец отсутствовал. На его месте торчал маленький забинтованный обрубок длиной в одну фалангу. На него была одета хирургическая сеточка. – Приплыли.

Вообще я человек неконфликтный, разозлить меня довольно сложно. Но если уж кто-то выведет из себя, постарается… Могу и квартиру покрушить, и в адскую драку полезть – так, чтобы с пеной на губах, с поломанными стульями, чтобы рвать и кусать противника, любой ценой пытаясь заставить его отступить. Вот и сейчас эта ярость подкатилась к горлу и выплеснулась наружу – я пришел в настоящее бешенство. Какой-то урод сажает меня в карцер, а потом режет по кусочкам? Кинувшись к кровати, я сбросил с нее белье и попытался оторвать от пола. Тщетно. Тогда я набросился на стул, нанеся несколько сильнейших ударов. Ножки едва заметно погнулись, но выдержали. Я разорвал простыню и, обмотав правый кулак тканью, начал долбить сначала в дверь, потом в стену – но примерно через двадцать ударов сбил дыхалку, таки поранил руку и понял, что это бесполезно. Вероятно, я был еще довольно слаб после наркоза, так что всплеск энергии окончательно меня подкосил. Я провалился в какую-то полудрему – прямо на том месте, где и присел у стены.

Очнувшись, я понял, что надо принимать правила игры – по крайней мере, пока других вариантов нет. Раз за простое неисполнение указания следует такое наказание – что будет, если выступить посерьезней? Голову отрежут? Я сел за стол, начал вспоминать и сразу записывать…

Сосед Андрей, фамилии не знаю. Нам было по четыре года. Повздорили во дворе, у пенька. Мальчик сказал, что на дереве плесень, я ответил, что это какашки. Андрей крикнул, что я сам какашка. Я толкнул его, он упал и заплакал. Мне хотелось ударить соседа еще раз, никакой жалости к нему я не испытывал. Скорее только чувствовал злость и уверенность в себе.

Мать – воспоминания очень смутные, фигуру помню, лицо нет… Какие-то конфликты, наверное, были, но уточнить, из-за чего, я не могу.

Отец – его я не помню вообще. Поэтому и злюсь на него. Было бы классно, чтобы он появился и был у меня на побегушках. Ну, типа джинна.

Тетка – конфликтов с ней связано больше всего. В основном они касались выполнения домашнего распорядка – уборки кровати, правильного питания. Как максимум, я получал подзатыльник или шлепок по зад нице, но боялся ее до колик. Ощущения остались, как я уже описывал, самыми мерзопакостными – она казалась огромной, способной раздавить и поглотить меня. Мне хотелось стать еще больше, чтобы угрожать ей самой.

Бабушка с дедом, вернее родители тетки, всегда были более мягкими, чем она. Но я общался с ними очень редко. Наши ссоры приводили к тому, что меня не выпускали гулять во двор – не могу сказать, чтобы это сильно напрягало. Я находил не меньше развлечений дома – чтение тех же журналов, например, «Юного натуралиста», подшивки которого у них хранились. Однако подсознательно я конфликтовал со стариками – представлялось, что они ничего толком не знают, однако постоянно дают мне советы. Мне тогда хотелось запереть их дома и забрать ключи.

Воспитательница Евгения – в детском саду она гоняла всех, доставалось и мне, но ее авторитет был явно подорван. Я не испытывал никаких угрызений совести от нарушения ее запретов – и даже получая тряпкой по лицу (когда в столовой не ешь, бывало и такое), не сильно обижался. Хотелось отомстить. Просто вырасти, прийти к этой женщине и ударить. Свалить и долго бить ногами.

Первая школьная учительница Галина. Она любила трясти детей за любые провинности – так, что душа чуть не вылетала. Я испытывал сильный страх при виде ее. Хотелось залезть в нору и не высовываться.

Школьный хулиган Мальцев…Однажды он с кем-то дрался, а я начал подбадривать его противника. Оставшись на полу, он еще полежал некоторое время, а потом набросился на меня с криками «Сейчас ты узнаешь!». Повалил меня и начал душить, требуя, чтобы я попросил пощады. Поняв, что мне с ним не справиться, я сказал: «Извини». Ощутил при этом какую-то невыразимую горечь и стыд. Я бы хотел пронзить его копьем…

В общем-то вспомнить и изложить все это на бумаге оказалось не так уж и легко. Написав меньше страницы, я жутко утомился, ведь каждый характеризуемый человек или человек просто случайный словно проходил через меня. Вскоре глаза стали слипаться, и я пошел спать. Проснувшись утром, первым, что я увидел, была тарелка с завтраком. Ну уж нет! Пинком я отшвырнул ее, кинулся к крану и жадно напился. Несколько дней продержусь и так. Я, конечно, пишу, но мало ли что… И тут же снова началось головокружение. Похоже, снотворное подмешали не в еду, а в воду, что гораздо хуже. Эта мысль промелькнула у меня в голове прежде, чем я рухнул на пол, а теряя создание, я повторял только один вопрос:

– Теперь-то за что?

Очнувшись, я сразу поднес к лицу руку. Все нормально, даже мизинец на месте. Тьфу, да это же правая кисть. А левая? Мороз побежал у меня по коже и постепенно перешел в крупную дрожь. На левой руке не хватало уже двух пальцев. На то, что осталось от безымянного, поверх бинта была надета аккуратная сеточка. Боли, правда, не чувствовалось вообще никакой, лишь отрезанный вчера мизинец сильно чесался.

15

За неделю я исписал почти тридцать пять страниц обрывочных воспоминаний. Приводить их пока не вижу смысла – литератор из меня, увы, не очень хороший. Да и однообразно все получилось, до жути однообразно. Учительница, мама, дядя Вася, который на улице толк нул… Что самое скверное – листы бумаги никто не трогал, пачка так и оставалась лежать на столе. Каждое утро я пробовал не пить воды, некоторое время это удавалось, потом пил, падал в обморок, просыпался – и смотрел на очередной отрезанный палец. Чуть позже, взяв себя в руки, я продержался без жидкости два дня, потом понял, что, скорее всего, сдохну, и никто на данный факт даже внимания не обратит. Я снова пошел к раковине, упал и лишился последнего – большого – пальца на левой руке.

– Что дальше? Возьмутся за правую руку? Но чем тогда я буду писать?

Вконец обессилев от нервных потрясений и безысходности, я забрался на кровать и рухнул – так, что левая рука сильно черканула по полу. Ожидая почувствовать боль, я сжался, но она не пришла. Только… Бинт с отрезанного мизинца соскочил и улетел далеко в угол. Я осторожно взглянул на руку, ожидая увидеть там… Ну, не знаю, или кровавый рубец, или какую-то засохшую корочку. Но только не это…

На месте мизинца у меня торчал блестящий металлический конус, который, казалось, врос в тело. Я осторожно потрогал его в надежде, что это какое-то новое лекарство для заживления ран. Ан нет, попытка выдрать железку ни к чему не привела. На месте стыка конуса с кожей багровели тонкие, почти уже зажившие царапины, словно его вкрутили внутрь. Конец этой штуки был срезан и имел очень маленькое, почти игольное отверстие. Обливаясь потом, я начал распутывать другие бинты и снимать сеточки. Через пять минут моему взору открылось совсем гадкое зрелище. Все пальцы на левой руке оказались удалены так, что от них остались только первые фаланги. Эти фаланги заканчивались небольшими металлическими конусами, словно кто-то одел на обрубки острые наперстки. Только это явно было не так – стальные части вкручены прямо в мясо и как следует срослись с ним. На мизинце и безымянном, например, царапины от «вкручивания» были совсем темные, зажившие, а на большом пальце они алели и пульсировали. Никакой боли не чувствовалось. Если я пробовал вытащить инородный предмет, возникало тянущее ощущение, как если попытаться раскачивать себе здоровый зуб. Царапины, кстати говоря, здорово чесались.

Я подошел к выходу из комнаты. Почему-то теперь ярость совсем прошла, и осталась только ровная, спокойная злоба. Осторожно взялся за нишу внизу правой рукой и попробовал снять дверь с петель – ручки на ней ведь не было. Дверь скрипнула и немного сдвинулась. Это представлялось очень странным – раньше я колотил по преграде со всей силы без какого бы то ни было эффекта. Я вновь взялся за дверь, теперь уже двумя руками. В голове пронеслась мысль: «Ну, может, хоть какая-то железяка оторвется». Теперь я смог заметно увеличить люфт, но это все равно ни к чему не приводило. Устав, я облокотился на дверь и чуть не упал – она оказалась не заперта и приоткрылась! То, что я принял за люфт, были подвижки из-за открытого замка!

Я схватил «Молескин» и вышел в коридор. Сердце забилось сильнее. Оружие, найти какое-нибудь оружие, хотя бы ножку от стула… Но ничего на эту роль не подходило. Длинное помещение было абсолютно пустым, и я пошел по нему вперед. Иногда слева и справа мне попадались закрытые двери с проемом внизу – металлические, выкрашенные в болотный цвет, они навевали тоску. Заглядывать под них совсем не хотелось. Наконец, впереди показался старый стол советского образца. На нем высилась тусклая настольная лампа и лежала пара больших коробок с картонными папками. Рядом стоял покосившийся стул. Я подошел ближе и начал изучать содержимое коробок. Это были стандартные «Дела» с указанием ФИО… заключенного (?). Довольно быстро я нашел свое досье и открыл его. Там лежал всего один лист со следующим текстом, который я бегло прочел.

Ученик – Майкл Холмогоров.

Родился – 20 декабря 1976 года.

Рост – 182 сантиметра.

Вес – 75,5 килограммов.

Семейное положение – холост.

Вредные привычки – нет.

Хронические заболевания – пищевая аллергия (шоколад во всех видах).

Толерантен к большинству видов наркотиков – сделайте тесты перед подбором средства!

Фобии – собаки.

Спорт – в прошлом пять лет контактного карате «кекусинкай».

Физическая форма на сегодня – средняя, сниженная выносливость.

Образование – высшее, МГУ.

Род занятий – до недавнего времени – банковский служащий.

Хобби – живопись, кино.

Друзья – Сергей Шаповалов, Максим Казинский.

Трудно устанавливает контакт. Упрям. Склонен к недоверию. Отношения с женщинами – непостоянные.

Несмотря на внешнюю замкнутость, не выдерживает изоляции, постоянно пытается выстроить диалог. При давлении использовать формулу «ребенок без внимания», тогда станет управляемым.

Далее текст был не отпечатан на машинке, а от руки вписан в разлинованные графы.

Обычная схема подготовки к запуску. Сделано три инъекции стандартных наноботов и запущена недельная подготовка системы. Произведен апгрейд левой кисти, лазерный блок оптимизирован до Х-состояния. Проведена предварительная принудительная очистка сознания, личная история обнулена на 20 %.

Заключение. Объект готов к полевой работе. Обнуление личной истории проводить планово – по 20 % за этап.

Эти строки завершались расплывчатой фиолетовой печатью, кривым росчерком и сегодняшней датой.

– Э-э-э, как там оно названо – апгрейд? Так они не пальцы резали, а модернизировали меня? Ну все, ребята, теперь мы вас точно засудим… – я сунул лист в карман и пулей кинулся прочь от стола. В конце коридора находился темный тамбур, а за ним – тяжелая деревянная дверь. Замирая, я взялся за ее ручку, но дверь на удивление легко поддалась, и я вышел на улицу. Оказывается, все это время я просидел в длинном двухэтажном здании, похожем на детский сад, – с той лишь разницей, что его окна были наглухо заложены кирпичом. Сооружение опоясывал стандартный железный забор, который я легко перемахнул, даже не став искать ворота.

– Люди, где же люди, – местность вокруг я не узнавал, стало казаться, что это вполне может быть и не Мос ква, а совсем другой город. По крайней мере, таких пустынных улиц в столице мне точно не припоминалось. Вокруг мелькали серые двух– и трехэтажные домишки, я шел все быстрее, пытаясь высмотреть или телефонную будку – звонок на 02 ведь бесплатный – или хоть какую-нибудь живую душу. Тщетно. Только ряды пустых машин на обочине, и ни одной с заведенным двигателем. Наконец я выбежал на большую площадь, от которой лучами расходились широкие улицы. Посреди нее возвышался шестиметровый памятник – огромная чугунная свинья с удлиненным туловищем, привставшая на задние лапы и замершая в непонятном порыве. Присмотревшись, я понял – она словно выла на Луну. Мне стало совсем плохо от такого зрелища, и я грохнулся на асфальт.