Текст книги "Недетское кино. Финал"

Автор книги: Стас Канин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Стас Канин
Недетское кино. Финал

Пролог

Всё было как в тумане, глаза выхватывали только яркие полосы люминесцентных ламп, медленно проплывающих над головой. Голоса эхом разлетались вокруг, и слова со звоном разбивались о стены, не давая сложить фразы в единое целое. Рядом летела холодная бесформенная тень, то и дело касаясь своей бесплотной рукой лица, словно проверяя, не остыло ли оно. Тень то взмывала под потолок, то опускалась вниз, просачиваясь сквозь белую простыню, и тогда становилось теплее…

И вдруг бесконечный коридор закончился. Стало темно и тихо, и только шуршание бесплотной тени напоминало о том, что Вика не одна.

– Ну что, пойдём, – услышала она свой голос откуда-то сверху. – Неужели тебе не надоело? Пойдём… Здесь так хорошо…

Боже, какой у меня противный голос, подумала Вика… Сердце сжалось, готовое не делать следующий удар и отпустить её, но какая-то неведомая сила помешала ему это сделать.... Холодная тонкая сталь разорвала кожу на руке и впрыснула в кровь струю жизненной силы. Тень завыла и метнулась вверх, после чего со всего размаху вонзилась в обездвиженное тело и затихла.

– Виктория, откройте глаза. Вы слышите меня?

Это, наверное, ОН, подумала Вика, и с трудом разжала слипшиеся веки. Очень хотелось увидеть ЕГО.

Белое пятно, возникшее перед глазами, начало медленно приобретать ясные очертания.

– Ну вот и славненько, – ласково сказал ОН, проводя ладонью по её щеке. – Поздравляю с возвращением. Зиночка, вколите ещё пару кубиков через часок.

– Хорошо, Илья Маркович.

ЕГО зовут Илья Маркович? Странно, успела подумать Вика, прежде чем глаза снова закрылись, и вернувшееся было сознание не погрузилось в сладостную негу....

Глава 1

Уже больше месяца Стас представлял себя графом Монте-Кристо, который для того, чтобы вырваться на свободу, долгие годы обломком ложки ковырял стену своей камеры. Цель, конечно, была не такой глобальной, как у знаменитого узника, но ощущение, когда сверло упёрлось в толстенную ржавую арматуру, было схоже с тем, что испытал измождённый граф, уткнувшийся в непроходимую гранитную скалу. Условия работы тоже были похожи: не больше часа в день, никаких инструментов, максимальная тишина и скрытность. Стас прибегал домой из школы, отодвигал в сторону кровать и застилал пол газетой. После чего снимал со стены картину и аккуратно отгибал в сторону кусочек обоев, под которым скрывалось небольшое, толщиной в палец, отверстие. Оно было уже достаточно глубоким, сантиметров пять, но только вот стена оказалась несущая, толстенная, отлитая из прочнейшего бетона, и за тот час, который был в распоряжении Стаса, он мог пройти не больше пары миллиметров, используя лишь сверло, которое осторожно прокручивал рукой. Он боялся шуметь, потому что этажом ниже жила вредная бабка, которая постоянно докладывала его матери обо всём, что видела и слышала.

И вот сегодня раздался этот противный скрежет металла о металл. Стас дунул в отверстие, очистив его от пыли, посветил внутрь фонариком и, выругавшись, отшвырнул сверло в сторону. Продолжать было бессмысленно. Хотелось плюнуть на всё, развалиться на диване и пялиться в телевизор, но желание увидеть то, что происходит по ту сторону стены, взяло верх. Он скомкал газеты, усыпанные бетонной пылью, и, выбежав на лестничную площадку, сунул их в мусоропровод, после чего вернулся в комнату, поставил на место кровать и прикрыл отверстие обоями.

– Стасик, ты дома? – донёсся из прихожей голос матери.

– Да, – моментально ответил он и уже было потянулся к двери, чтобы её открыть, но вспомнил о картине, которую не повесил на место.

Дверь открылась, и мать застала Стаса стоящим на кровати.

– Что ты делаешь, сынок? – недоуменно спросила она.

– Я тут… паутину заметил под потолком, – не слишком правдоподобно соврал Стас и спрыгнул с кровати.

– Я же убирала в прошлую субботу. Откуда паутина?

– Не знаю… Может мне показалось. А почему ты сегодня так рано? – попытался он сменить тему.

– Неважно себя почувствовала. Начальник отпустил, – рассеянно ответила мама, продолжая оглядывать комнату.

– Ма, да плюнь ты на эту паутину. Мне показалось, – Стас взял её под руку и увлёк к двери. – Что у нас сегодня будет вкусненького? Я проголодался страшно.

– А ты что, в школе не пообедал?

– Нет. Захотелось чего-нибудь твоего. Я как знал, что ты раньше придёшь.

Тактика сработала – мама отвлеклась, так ничего не поняв и не заметив, но сердце у Стаса колотилось, как сумасшедшее.

– Как у тебя дела в школе? – спросила она, надевая фартук. – К экзаменам готов?

– Не переживай, сдам я их.

– Не шути с этим. Ты обещал, что будет золотая медаль.

– Может, серебряная сгодится, – попытался пошутить Стас.

– Даже не думай, – не меняя тон, произнесла мама, и он знал, что это хуже крика.

– Всё будет хорошо, – он снова поймал на себе её взгляд. – Ой, мамуль, прости. Всё будет отлично.

– Смотри мне… И никаких девок. Ты понял меня?

– Понял, – понурив голову ответил Стас.

– Знаю я этих вертихвосток современных. Им только дай повод, высосут все соки… Одно у них на уме… А тебе нужно заниматься.

– А что у них на уме? – снова попытался пошутить сын.

– Стасик.., – с укоризной произнесла мать. – Не прикидывайся дурачком. Как-будто ты не знаешь, что им надо.

– Нет. Не знаю…

– Ты действительно дурачок или прикидываешься?

– Наверное, и то, и другое.

– Ну вот, дожили. Я вырастила идиота. Он не знает, что нужно бабе от мужика…

– Ну… Жениться, наверное…

– Женилка ещё не выросла, – грубо прервала его мать. – Иди руки мой.

Она проводила выходящего из кухни сына долгим взглядом, в очередной раз убедившись в том, какой ладненький у неё получился мальчик. А ведь его могло и не быть…

Семнадцать лет назад, услышав приговор доктора Дереша, Лена утратила способность соображать, погрузившись в бессознательный анабиоз. Мало того, что в самый ответственный момент жизни, когда решалась её дальнейшая судьба, и тайная мечта была так близка, ей объявили, что она беременна, так ещё оказалось, что муженёк обрюхатил и её новую подружку Юдит, с помощью которой Лена планировала попасть в новый мир, внезапно ставший для неё таким притягательным и желанным. В кои-то веки тайная страсть обрела реальные очертания, была почти осязаема, и вот теперь с ней нужно было попрощаться и снова вернуться в серость реальной жизни, где её ждал, в лучшем случае, скучный секс по субботам и постоянно скрываемая неудовлетворённость. И это можно было стерпеть, свыкнуться, задушить в себе проснувшуюся сексуальность, но что делать с Андреем, что делать с человеком, который надругался над её любовью, который попросту предал?

Лена молча вышла из здания клиники, за ней так же молча плелась Юдит. О чём было говорить? Что обсуждать? В одну минуту обе стали противны друг другу, хотя и та и другая носили в себе семя одного и того же человека.

– Что делать будем? – Юдит первой не выдержала гнетущее молчание.

– Ну, доктор же сказал – рожать, – как-то равнодушно ответила Лена.

– Может сделаем экспертизу?

– А смысл? Ты что, не знаешь с кем спала в последнее время? Я вот знаю.., – Лена вдруг осеклась, вспомнив как её недавно изнасиловал отец, и ей стало мерзко только от одной этой мысли. – А давай все-таки попробуем. Что для этого нужно сделать?

– Сейчас узнаю, – ответила Юдит и побежала в сторону клиники.

Вырисовывалась абсолютно сюрреалистическая картина, в которой Лена вдруг оказалась одной из главных героинь, если не сказать главной. Вся эта безумная каша заварилась почему-то именно вокруг неё. Чем она заслужила такое внимание? Что в ней такого, чего нет у других? Не выискивая ответы на эти вселенские вопросы, Лена приняла правила игры, отдавшись не столько рассудку и здравому смыслу, сколько своей сущности, которая до поры до времени скрывалась под оболочкой лживой невинности, а теперь вот взяла верх. Но победа оказалась пирровой. Не успев по-настоящему вдохнуть аромат страсти, Лена должна была теперь отступить, сдаться, вернуться назад, куда она возвращаться не хотела, и в глубине души уже попрощалась со своей прежней жизнью.

Погруженная в свои мысли, Лена не услышала, как подошла Юдит.

– Придётся ждать.

– Чего ждать?

– Только после родов можно будет провести генетическую экспертизу.

– Так долго ждать? Я же сдохну!

– Подруга, как Андрея будем делить, если он окажется папашей?

Лена решительно встала, разгладила юбку и пристально посмотрела на Юдит.

– А знаешь, подруга, забирай-ка ты его себе. Я как-нибудь сама справлюсь. Помоги купить билеты, я хочу сегодня улететь домой.

– Ты хорошо подумала? – настороженно спросила Юдит. – А как же контракт, который ты подписала. Я не собираюсь за тебя платить неустойку.

– Но ведь доктор запретил сниматься.

– Он не запретил, а сказал, что с этим нужно заканчивать. Срок у нас смешной, месяц всего. Так что подумай хорошо, а не брыкайся как лошадь строптивая. Отработаешь, получишь деньги и вали куда хочешь. Через неделю уже будешь дома. Подумай. Не делай ни себе, ни мне плохо. Ты же понимаешь, чем всё закончится.

– Чем? – переспросила Лена, делая вид, что не поняла.

– Тебя всё равно заставят, но только уже не я, а очень серьёзные люди, которые панькаться с тобой не будут. Пошли домой, будем готовиться к съёмке.

– А что мы скажем Андрею?

– Ничего пока не будем говорить. Пусть всё идёт, как шло. У него полно работы, отвлекаться некогда.

– Ну он же придёт вечером, будет приставать. Я же его знаю. А я видеть его не могу, – Лена снова заревела.

– Ну вот ещё. А ну-ка, утри сопли, – Юдит взяла её за руку. – Пошли. Поживёшь эти дни у меня. Я съёмочный график так изменю, что ему некогда будет думать ни о тебе, ни обо мне. Одно желание останется – быстренько под одеяло и спать. А мы пока успокоимся, подумаем. Кстати, что пить будешь?

– А можно?

– Нужно! По-другому не вырулить.

Уже через час квартира Юдит источала такой алкогольно-продуктовый смрад, что вошедший с улици мог подумать, что ошибся дверью и попал в вокзальную рюмочную. Девушки не стали себя ограничивать, смешав даже не смешиваемое, и как результат – полное отключение сознания при сохранении некоторых двигательных функций, которые позволяли открывать рты и изрыгать из них нечленораздельные фразы, казавшиеся им весьма умными и наполненными смыслом.

– А я так мечтала поваляться с тобой, – едва ворочая языком изрекла Лена.

– А что мешает нам это сделать?

– Совесть…

– Скажи ещё моральные принципы, – подхватила Юдит, и они одновременно рассмеялись.

– А может все-таки аборт? – не очень уверенно предложила Лена, наливая очередную рюмку сливовицы.

– Нет, подруга, давай не упускать свой шанс. Хрен его знает, как дальше жизнь сложится, и сможем ли мы ещё раз забеременеть от нормального мужика.

– Ты считаешь, что Андрей нормальный?

– Лена.., – Юдит протянула свою рюмку, чтобы чокнуться, – Андрюха нормальный мужик. Настоящий мужик. Сволочь, конечно, но нормальный. И умный, и трахается хорошо. – Она подсела ближе и обняла Лену. – Скажу тебе как на духу, я первый раз в жизни с ним кончила. Прости, конечно, но это правда. Думаю, что это именно тогда и случилось. Всё по срокам сходится. Я же потом ни с кем не трахалась. Боже мой! Я до сих пор ни с кем не трахалась! Уже целый месяц!

– Тоже мне, порнозвезда, – съязвила Лена. – А вот меня за этот месяц кто только не трахал… Даже отец родной… В жопу… Ой, – она икнула, – хорошо, что в жопу…

– Не поняла, – переспросила Юдит. – Какой отец? Когда? Как?

– А ты думаешь, как я сюда попала?

– Ну, Монти с вашим Иванычем договорились.

– Так Иваныч этот оказался моим отцом. С ним мать ещё со школы знакома была, он её тогда изнасиловал, а она скрыла, замуж за другого вышла. А он, тварь, продал меня… И трахал, как шлюху подзаборную…

Лена упала на диван лицом вниз, и в голос зарыдала.

– Не хочу ничего… Запиши меня завтра на аборт… Пожалуйста…

Она ещё несколько минут что-то бормотала, уткнувшись в подушку, но каждая новая фраза становилась всё непонятней и непонятней и, в конце концов, слова сменились равномерным сопением. Юдит с трудом разделась, швырнув скомканное платье в сторону стула, и улеглась рядом с Леной, стянув со спинки дивана покрывало.

– Не надо никаких абортов…, – это было последнее, что она произнесла, перед тем как уснуть.

Глава 2

Валерка уже давно проснулся, но не вставал с кровати, чтобы случайно не разбудить спящую рядом Риту. Он лежал на боку и, не отводя глаз, смотрел на свою женщину. Она была когда-то для него недосягаемой мечтой, которую он боялся полюбить, боялся даже подумать о том, что её можно полюбить. И если бы тогда, в юности, представилась такая волшебная возможность выбирать между Викой и Ритой, то он, не задумываясь, выбрал бы вторую, но такая возможность была так же нереальна, как полёт на Луну в компании с Мадонной. И Валерка навсегда вычеркнул Риту из списка возможных вариантов, оставив для себя лишь малюсенькую лазейку, позволяющую хоть иногда думать о ней.

Чаще всего ему хотелось думать о Рите ночью, представлять её прекрасное тело рядом, почти наяву ощущать гладкость её кожи, влажность губ, запах волос… Продолжать своё движение дальше Валерка опасался, поскольку могло произойти то, что уже неоднократно происходило; непроизвольно, бессознательно, прямо во сне.

Лучик солнца, медленно ползущий по подушке, скользнул по её волосам, коснулся щеки, потом пробежался по пересохшим, слегка приоткрытым губам и двинулся вверх, задев кончик носа, в это мгновение Рита пошевелилась и слегка приоткрыла глаза.

– Валер, задёрни, пожалуйста шторы.

Он моментально вскочил с кровати, и солнечный луч, пробивающийся сквозь щель, исчез. Спальню окутал приятный утренний полумрак.

– Как спалось? – спросил Валерка, присаживаясь на край кровати.

– Сегодня хорошо. Вообще ничего не снилось, – ответила Рита.

Она отбросила в сторону одеяло и сладко потянулась. Привычка спать голой с годами никуда не делась. Вот уже много лет Валерка каждое утро с вожделением ждал этого момента, наслаждаясь возможностью снова полюбоваться неувядающей красотой своей любимой женщины. Нельзя сказать, что Рита за эти семнадцать лет не изменилась. И морщинки появились, и животик слегка округлился, кое где наросло, кое где поубавилось, вот только седых волос не стало больше, они как были белыми в день их тогдашней встречи, такими и остались.

Как долго она приходила в себя, как долго оттаивала, училась заново жить и любить. Рита вообще не понимала, как умудрилась не сойти с ума, сидя в холодном погребе, не умереть в той зловонной темноте. Она так и не поняла, как и почему оказалась в заточении, кто был тем человеком, решившим, что такой должна быть её жизнь. Известно было только одно – это женщина, и она знала о Рите всё.

Крышка погреба открылась, и вместо, уже привычного пакета с буханкой хлеба и бутылкой воды, которые раз в неделю падали на влажный земляной пол, сверху опустилась лестница. Прошло какое-то время, но крышка погреба продолжала оставалась открытой, и чуть уловимый свет очерчивал контуры ступенек, ведущих к свободе. Рита боялась пошевелиться, потом осторожно выползла из своего угла, в котором на прогнивших досках она устроила для себя лежанку, и схватилась за низ лестницы. Глаза, отвыкшие от света, не видели ничего, кроме белого пятна над головой. Нащупав первую ступеньку, Рита начала взбираться вверх, но руки не слушались, отёкшие ноги подкашивались, и она несколько раз, обессиленная, падала вниз, но тут же вставала и, вцепившись в лестницу разодранными в кровь пальцами, снова ползла вверх. Трудно сказать, сколько продолжалась эта борьба, но в конце концов Рита выбралась из погреба и долго лежала на теплом деревянном полу, не в силах пошевелиться. Она боялась открыть глаза, и не из-за того, что могла обжечь их светом, а из-за страха увидеть себя.

Всё время, проведённое в заточении, Рита жила на ощупь, лишь чувствуя, как отрастают ногти и волосы, как грубеет и покрывается язвами кожа. Первые дни казалось, что вот сейчас откроется крышка, в проёме покажутся знакомые лица и радостно заорут: «Розыгрыш!» Рита пообижается для приличия, пообзывает их всякими грязными словечками, но все-таки простит дураков. Когда через несколько дней погреб открылся, она запрыгала от радости, ожидая, что вот-вот опустится лестница.

– Ну вы и идиоты! – закричала она, задрав вверх голову, стараясь разглядеть шутников. – А ну, быстро шмотки мне дайте. Вылезу, поубиваю всех нахер!

В проёме мелькнул женский силуэт, и к ногам Риты упал бумажный пакет. Она схватила его, будучи уверенной, что там одежда, и моментально разорвала. На влажный земляной пол упала буханка хлеба и пластиковая бутылка с водой. В это же мгновение крышка погреба с грохотом захлопнулась, и всё вокруг снова окутала тьма. Рита ещё долго прыгала, пытаясь дотянуться до крышки, и истошно кричала, пока не сорвала голос, потом отшвырнула в сторону хлеб и, потеряв остатки сил, рухнула на пол.

Первое, что почувствовала Рита, придя в себя, не холод, не страх и даже не обиду, а голод и жажду. До этого она не вспоминала о еде, даже немного радовалась такой вынужденной и экстравагантной диете, но сейчас организм сдался, поняв, что шутки кончились. Рита нащупала бутылку с водой, дрожащими руками открутила крышку и жадно выпила всё до последней капли. Вспомнив, что был ещё и хлеб, она поползла дальше, шаря по полу руками из стороны в сторону, пока не наткнулась на лежащую в углу буханку. Разорвала её пополам и вгрызлась во влажную мякоть, глотая куски даже не разжёвывая их. Уже через минуту не осталось ни крошки. Это было похоже на истерику, но приятное чувство насыщения, наступившее почти моментально, очень быстро сменилось страшной болью в желудке. Рита, скорчившись, лежала на земле и выла, и не столько от боли, сколько от того, что ей невыносимо хотелось в туалет. До этого она только мочилась в ямку, которую вырыла в углу, и запах почти не чувствовался. И вот теперь природа взяла своё. Держаться не было никаких сил, и, обливаясь слезами, Рита доползла до того самого угла с ямкой и уселась на корточки… С этой вонью она проживёт здесь очень-очень долго.

Рита перестала считать дни после десятого пакета, сброшенного сверху. Тогда же перестала орать и посылать проклятия в адрес человека, который открывал крышку погреба, перестала сопротивляться. На смену непониманию и гневу пришло уныние и желание поскорее умереть. Вариантов умертвить себя было немного: разбить голову о дощатый настил, перестать есть и пить или перегрызть вены на руках. Рита перепробовала все варианты, но победило то ли желание жить, то ли слабость, и она окончательно смирилась, постепенно привыкнув к темноте, сырости и вони. Она лишь пыталась сохранять слабые лучи света, которые врывались через открывающуюся крышку погреба в окружающую её темноту, напитывая им почти омертвевшие глаза, и, широко раздвинув ноздри, ловила едва ощутимые запахи прежнего мира. И самым запоминающимся, повторяющимся раз от раза, был аромат её любимых духов… И вот теперь Рита лежала на тёплом дощатом полу и жадно вдыхала свежий воздух, улавливая в нём почти растворившиеся молекулы тех самых духов....

Валерка вышел из вагона и угрюмо побрёл по перрону вокзала в сторону ближайшего киоска. Всё, чего он с таким трудом добивался, рухнуло, любовь снова исчезла. Никаких объяснений, никаких писем, никаких следов. Вика просто растворилась. И только фраза доктора Дереша, невзначай брошенная в присутствии Юдит, расставила точки над "i". Стало понятно, почему она исчезла, и что нет никакого смысла продолжать поиски. Валерка купил билет и уехал домой. Что его ждало здесь, он не знал, да и ему, в принципе, было всё равно, главное, чтобы было на что купить водки. Только её наличие в организме позволяло хоть немного забыться. И в таком забытьи он находился уже несколько недель. Тревожный сон сменялся похмельным утром, кое-как проходил день, а ночь снова приносила забытьё.

Вот и сейчас первым и единственным желанием, которое назойливо точило мозг, было желание как можно скорее выпить хоть что-нибудь, лишь бы перестать хотеть чего-то ещё. Валерка остановился у киоска, порылся в карманах, найдя там несколько долларовых бумажек, немного венгерских форинтов и какую-то нашу мелочь, пересчитал её и сунул в окошко.

– Тут должно хватить на чекушку и бутылку пива.

Продавщица недовольно пересчитала копейки и ладонью сгребла их в кассу.

– Алкашня, – буркнула она, с грохотом поставив на прилавок бутылки.

– Не злитесь, мадам. Откуда вам знать, что у меня на душе? – со вздохом произнёс Валерка, открыв о край решётки пиво.

Он с жадностью выпил половину бутылки, вытер губы рукавом и, открутив крышечку на чекушке, вылил содержимое в пиво. Продавщица всё это время наблюдала за ним, высунувшись в окошко киоска. Вроде симпатичный молодой человек, с виду интеллигентный, но когда она увидела его манипуляции со смешиванием пива и водки, махнула рукой и утратила к нему интерес.

– Алкашня и есть алкашня....

Валерка взболтнул свой коктейль и двумя глотками осушил бутылку. Сладостное тепло моментально растеклось по венам, и окружающее пространство начало обретать яркие краски. С каждым днем скорость перемещения из реальности в мир забвения увеличивалась, а количество выпитого для достижения этого состояния уменьшалось. Раньше, чтобы перестать нормально соображать, Валерке нужно было выпить минимум пятьсот грамм водки, а теперь он набирал кондицию даже от предельно малой дозы.

Постояв минут десять, облокотившись на киоск и выкурив сигаретку, он, наконец, оттолкнулся от него, чтобы придать телу инерцию, и, неуверенно ступая, поплёлся на остановку.

– Мужчина, оставьте бутылку, пожалуйста, – услышал он откуда-то снизу женский голос и оглянулся.

Под стеной на куске картона сидела женщина, одетая во всё чёрное, но даже беглого взгляда было достаточно, чтобы в сердце что-то больно кольнуло. Валерка остановился, неуверенно присел, придерживаясь рукой за асфальт, и пристально посмотрел в лицо женщины. Та опустила голову, прикрыв лицо прядью грязных седых волос, и сделала попытку встать. Он крепко сжал её руку и отбросил в сторону волосы.

– Рита..? – чуть слышно произнёс он, словно боясь, что она утвердительно кивнёт головой в ответ.

– Отпустите меня, – сказала женщина, попытавшись встать. – Вы обознались… Вы пьяный…

– Нет, я не обознался!

– Валер, отстань от меня, пожалуйста, – чуть слышно произнесла она и высвободила руку из разжавшихся вдруг пальцев.

Они одновременно встали и долго смотрели друг другу в глаза, молча, не моргая, словно вчитываясь в мысли. Наконец Валерка не выдержал:

– Ты так сильно изменилась…

– А ты всё такой же… Хотя нет, похудел немного.

– Что с тобой случилось, Рита?

– Не хочу об этом говорить. Я пойду…

– Ты думаешь я тебя так просто отпущу?

– А зачем я тебе нужна такая? Прощай.

Рита развернулась, подняла с асфальта пакет с пустыми бутылками и, шаркая стоптанными кроссовками, пошла в сторону магазина.

– Постой! – крикнул Валерка, но Рита даже не оглянулась.

Он догнал её и снова схватил за руку.

– Ты идёшь со мной, – приказал он, вырвал у неё пакет с бутылками и отшвырнул в сторону.

– Идиот, – возмутилась Рита. – За какие шиши я теперь себе жратву куплю?

– Ты идёшь со мной. Всё.

Валерка втолкнул её в такси и уселся рядом, опасаясь, что Рита выпрыгнет на ходу. Водитель попытался возмутиться, мол, бомжей не вожу, но двадцать долларов моментально охладили его пыл.

Трясущимися руками, практически не чувствуя боль, она обхватила горячую кружку и жадно вдыхала аромат свежесваренного кофе. Валерка сидел напротив и смотрел на Риту, стараясь не придавать значения тому, как она сейчас выглядит. Она навсегда осталась для него недосягаемым божеством. Попробовал бы он несколько лет назад, ничего не объясняя, силой усадить её в такси и привезти к себе домой…

– Рита, я не буду тебя ни о чём расспрашивать. Обещаю. Захочешь, сама расскажешь. Я только об одном тебя прошу, оставайся у меня. Вот ключ от квартиры, вот деньги…

– Я не могу, – ответила Рита.

– Почему?

– Мне стыдно.., – она закрыла лицо руками.

– Разве я упрекнул тебя в чем-то?

Рита качнула головой.

– Я не знаю, что случилось и почему, но я сделаю всё, чтобы ты забыла об этом.

– А как же Вика?

– А её больше нет…

Глава 3

Габи уже была в том возрасте, когда её перестали интересовать визуальные изменения собственного тела, оно более-менее сформировалось, и теперь все помыслы юной девы были нацелены на познание скрытых возможностей, таящихся под привлекательной оболочкой. Недавно ей исполнилось семнадцать, но она, в отличие от своих сверстниц, всё ещё оставалась девственницей, и всё по вине родителей, воспитывавших маленькую Габи в такой строгости, что она только сейчас начала понимать, как сильно отстала от остальных. Нет, не в развитии, а в понимании своей сущности и своего предназначения. Ей, конечно, не составляло труда узнать больше того, что она знала, но Габи не торопилась это делать, и не из-за того, что боялась гнева родителей, просто так была воспитана.

О её красоте ходили легенды. В школе не было ни одного мальчишки хоть тайком не влюблённого в неё, а это порождало у одних девчонок добрую зависть, а у других формировало устойчивую неприязнь, граничащую с ненавистью. В это верилось с трудом, но беды обходили Габи стороной, ей больше везло на хороших людей, а всё плохое отскакивало от её хрупкого тела, как от танковой брони.

Их дом был образцом благочестия и морали. Только правильные книги и фильмы, чистый интернет и классическое телевидение. Ни единого намёка на непристойность. В этих стерильных условиях трудно было сделать неправильный шаг, и Габи его и не старалась делать, её всё устраивало, она была довольна собой и своей жизнью, не задавала глупых вопросов и не ждала, что кто-то из родителей подсядет как-нибудь вечером к ней на край кровати и примется рассказывать о том, что такое секс, и что он значит в жизни каждой женщины, маме и папе было не до этого, им долгие годы приходилось вести двойную жизнь, быть добропорядочными родителями с незыблемыми моральными принципами и одновременно с этим регулярно заниматься доведённым до совершенства развратом, так что задавать вопросы начала повзрослевшая Габи.

День рождения прошёл как всегда весело и пышно. Было много подарков и всяких вкусностей, и когда гости разошлись, и в доме, наконец, воцарилась тишина, Габи подошла к маме, которая мыла посуду на кухне и тихонечко спросила:

– Мама, скажи мне честно, ты папу любишь?

Юдит, протерев влажную тарелку полотенцем, не торопясь, повернулась.

– А с чего ты взяла, что я его не люблю?

– Ма, ты, как всегда, отвечаешь вопросом на вопрос…

– Мне просто не понравился твой вопрос. Я не могу понять, что заставило тебя вообще об этом подумать.

– Например то, что я никогда не видела, как вы целуетесь.

– Ты считаешь это ключевым показателем в определении любви?

– Нет, конечно же, но это важно.

– Важно для кого? – с явным раздражением в голосе спросила Юдит.

– Для меня, – ответила Габи, – мне надоело делать вид, что я ничего не понимаю и ничего не знаю, надоело быть дурой.

– Ну, какая же ты дура?..

– Самая обычная, – перебила её дочь, – надо мной уже смеяться начинают. Ты себе представить не можешь, что стоит мне сдерживать себя и выполнять все ваши идиотские установки. Мне семнадцать! Я взрослая! Мне тоже хочется любви! Настоящей, а не придуманной как у вас.

– И мы мешаем тебе?

– Да, мешаете, – огрызнулась Габи. – Вы мне шагу ступить не даёте. Это не смотри, это не читай, сюда не ходи, с этим не дружи, это не надевай. У меня даже денег никогда не бывает. Клянчу у вас, как побирушка. Сколько можно!

– Я не думала, что ты окажешься такой неблагодарной, – грустно произнесла Юдит, садясь на стул, – мы же ради тебя готовы были в лепёшку разбиться, потакали каждой твоей прихоти, да, требовали, но ничего такого, из-за чего можно выслушивать такие обидные тирады, не сделали.

– А мне, по-твоему, не обидно? Я же посмешище для всех! Чучело! Инопланетянка какая-то!

– Габи, не говори глупости, – Юдит взяла дочь за талию, усадила её к себе на колени и обняла, – ты же у нас красавица, они просто тебе завидуют.

Дочь уткнулась в плечо матери и зарыдала.

– Ну вот… Ещё чего не хватало…

Юдит вдруг вспомнила, как сама вот так сидела на коленях матери и взахлёб ревела, та гладила её слегка округлившийся живот и успокаивала:

– Ты молодец, что решила оставить ребёночка. Он изменит тебя, сделает лучше. И Андрей будет рад.

– Ему то чего радоваться? – утирая нос, попыталась возразить Юдит. – Сделал своё дело, и в сторону.

– Что ты такое говоришь?! Он же, вроде, обещал жениться на тебе. Так ведь?

– Обещал… Мало что может мужик пообещать. Мам, мне так плохо… Тошнит постоянно… И во всём он виноват.

– Глупенькая ты. Всё скоро пройдёт. Ребёночек родится, и ты себя самой счастливой будешь чувствовать.

– Хотелось бы. А то вместо счастья пока только одни проблемы.

Юдит не стала уточнять, пусть думает о своём. А проблемы реальные были куда больше, чем банальный токсикоз и растущий не по дням, а по часам живот. Зачем маме знать, что фильм получился плохим, что инвесторы остались недовольны, и может так случиться, что они потребуют вернуть вложенные деньги.

В тот день Юдит не хотела включать телефон, ей так было спокойнее, если не звонит – значит и проблем никаких нет. Но именно это поведение вызывало раздражение её боссов. Их взвинченные секретарши через каждые тридцать секунд набирали номер Юдит, но в трубке постоянно звучала одна и та же безжизненная металлическая фраза – абонент вне зоны доступа. Эта игра в кошки-мышки продлилась два дня, после чего дверь в квартире Юдит была взломана, а сонная хозяйка доставлена по назначению двумя неразговорчивыми мужчинами.

– Как ты объяснишь своё поведение? – нарочито вежливо поинтересовались инвесторы.

– А что я такого сделала? – прикинулась дурочкой Юдит.

– Ничего не сделала. Ты ни…че…го не сделала! Мы в жопе! Фильм дерьмо! Его никто не берёт!

– Ну разве я виновата, что фильм не получился?

– А кто виноват?!

– Вы же знаете всё… Что Монти мёртв… Что я беременна… Что актриса наша тоже беременна…

– Ты считаешь это аргументом? Видите ли, сучки забеременели… Так не надо было лезть в этот бизнес. Чешется между ног – трахайтесь на стороне!

Юдит едва сдерживалась, чтобы не вцепиться ногтями в их жирные морды, и это трудно было скрыть.

– Что ты пялишься? Ждёшь, что сейчас откроется дверь и тебе спасёт твой придурок? Расслабься, он не придёт. Ему сейчас не до тебя.

– Что вы сделали с Атиллой? – крикнула Юдит, вскочив со стула.

– Сядь на место! Он там, где ему положено быть.