Текст книги "Московский зоопарк. Записки служителя"

Автор книги: Станислав Востоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Террариум

Давно я хотел зайти в террариум, где змей показывают, и вот, наконец, зашел. Иду я, гляжу, за стеклами змеи, ящерицы: одна страшнее другой, а в последнем окне, вообще, крокодил-аллигатор.

Плавает в бассейне, как поплавок, и не двигается.

Долго я на него, смотрел, увидеть хотел, дышит или нет? То ли зрение у меня вконец испортилось, то ли воздух втягивал крокодил-аллигатор уж очень незаметно. Только показалось мне, что не дышит.

Тогда я спросил Вову, который в террариуме заместителем начальника работал:

– Крокодил-аллигатор у вас живой, или как?..

Подумал Вова-замначальника и ответил:

– А шут его знает! Мы к нему не заходим!

Тогда я сообразил, что, наверное, все-таки – живой. Раз к нему заходить боятся.

Капибара

Появился в Московском зоопарке такой зверь – капибара. И никто про него ничего не знал. Знали только, что – капибара, и все. И привет.

Тогда его все разглядывать принялись, чтобы определить, что это за зверь все-таки. Привычки чтоб его понять и пристрастия.

По виду зверь-капибара на свинку похож морскую. Однако размером с собаку. А может, у него от собаки не только размер? Может, он еще и кости грызть любит?

И все подумали: какой ужас, если морская свинка до такого докатилась! Такую дома уже не заведешь. Ладно, если собака на всех кидается. У той обязанность такая. Ее для того выводили. А если свинка бросаться начнет? Куда ж это годится? И все решили, что – никуда.

И стали дальше про него думать.

– На крысу он похож! – сказал кто-то.

Все посмотрели и согласились. Похож. Только на бесхвостую, и размером с собаку. И снова ужаснулись. От простой-то крысы шарахаешься, а тут вон какая! По колено. Да еще и кости любит!

Тут зверь-капибара зашел в воду и плавать стал.

– Нет, – подумали все, – не крыса. Крыса так не плавает. Загребает по другому. Крысы вообще плавать не любят. Что они – бобры что ли?

А, может, капибара и вправду – бобер. Но почему тогда – «капибара»? Так и назвали бы «бобром». Чего именами-то разбрасываться?

– Если сейчас плотину строить начнет, то точно, бобер, – сказал кто-то.

Но не стал зверь-капибара плотину строить. Вылез он из воды и сено есть стал. Прямо охапками в себя запихивать.

– Не бобер это и не собака. Вон как на сено налегает! И уж не крыса. Те и за деньги сена в рот не возьмут. Не таковские. Да кто ж это, в самом деле?

Тут подошла Любовь Константиновна Курилович, научный секретарь, и сказала.

– Да это же капибара, из Южной Америки. Самый большой грызун!

Посмотрели все снова на капибару, и вправду – большой. С собаку.

– А чего ж он ничего не грызет, – засомневался кто-то. – Может, не климат?

– А вот сейчас подзакусит, и грызть начнет.

И верно, перекусил капибара сеном и деревянное бревно грызть начал. Специально положенное.

– Смотреть за ними надо, сказал кто-то. А-то, если грызун, сбежит, потом в квартирах заводиться начнет и грызть. Ладно, кабы меньше был, а-то вон какая чушка! Представляю, какие норы в полу делать будет! Сам провалишься!

Все согласились и решили за капибарой смотреть в оба. Чтобы не сбежал и не завелся. Дома и мышей хватает.

Ведро

Живет в птичьем отделе Московского зоопарка аист. Не простой, дальневосточный. Я-то думал они – только обыкновенные, те, которые на крышах и трубах гнезда вьют, а оказывается есть еще дальневосточные. Они, наверное, тоже гнезда на трубах и крышах делают, но на Дальнем Востоке.

И этот аист очень меня любил. Как иду мимо, закинет голову назад и зайдется дробным сухим стуком. Клювом защелкает. Словно барабанщик палочками.

Ради этого стука я все время специально мимо аиста ходил. Даже привык к такому приветствию. Только однажды иду мимо, а стука нет. Не щелкает аист барабанными палочками.

Что такое, думаю, может, я прошел слишком быстро? Может, он меня не заметил?

Вернулся, прошел медленней. Опять аист не щелкает.

Неужели обиделся, думаю? Или настроение плохое.

А тут в клетку к аисту зашел смотритель Женя Удалов. С ведром. Аист сразу же голову вверх закинул и клювом застучал.

Стало мне обидно.

– Скажи-ка, смотритель Женя Удалов, – спрашиваю, – почему это аист на тебя щелкает, а на меня – совсем перестал. Отчего ж?

– А оттого, – ответил Женя Удалов, – что ты сегодня без ведра. Он-то только на ведра и тазики щелкает, потому что мы в них ему мышей носим.

И начал он из ведра мышей доставать и аисту кидать. А тот, хитрец, только клювом щелкает, как пинцетом, их ловит и проглатывает.

И решил я с тех пор везде только с ведрами ходить. Чтобы мне все аисты вокруг радовались.

Бородавочники

Живут у нас в жирафятнике вместе с жирафом Самсоном бородавочники. На картошку похожие. Будто клубни ожили, из грядки выкопались, а теперь в Московский зоопарк пришли и живут.

Раз – «бородавочники», значит, у них бородавок много. И верно, все «лицо» бородавочника шишечками разными прокрыто и наростами. Как луна кратерами. Это уже не лицо, а целый мир, в котором взглядом заблудиться можно. И лишь случайно отыщешь в этом мире глаза. Маленькие, блестящие. Найдешь и удивишься, что это они тут между кратеров делают? Чьи бы это? А потом понимаешь, что – бородавочника.

Однако самим им, видимо, свой внешний вид нравится. Потому что любят себя на публику выставить. Гордо выходят они из здания в летний выгул на коротеньких ножках. А посетители думают, что же это такое из дома появилось? Никак картошка пошла? Но у картошки гривы нет, а у бородавочников вся шея словно пучками лески утыкана. И не лошадиная это грива, и не львиная. А так, между… Бородавчинская. Особой редкости. А когда понимают посетители, что это не картошка вовсе, а звери, – удивляются. Откуда ж такие приехали? Табличку искать начинают. А оказывается – из Африки прибыли! Вон как далеко махнули! Зачем это им в такой путь пускаться понадобилось?

И если б могли наши бородавочники говорить, то непременно ответили бы:

– Как зачем? На людей посмотреть, а главное – себя показать. Вон мы, мол, какие, бородавочники!

Кенгуру

Стоит в центре Московского зоопарка жирафятник. Ясное дело – в нем жираф живет. С одной стороны. А вот с другой стороны в нем живут бородавочники – кабаны африканской породы.

Однажды утром гляжу: гуляют бородавочники по загону на своих коротеньких ножках, землю нюхают.

Ну, думаю, нюхайте. И дальше пошел. А вечером возвращаюсь, глядь, вместо бородавочников кенгуру сидят – две штуки. Одна – большая, рыжая, другая – поменьше, серенькая. На зайца похожая.

Ну, соображаю, донюхались наши бородавочники до того, что в кенгуру превратились! Теперь что, из Африки новых заказывать что ли?

Подошел я поближе к бывшим бородавочникам. Хотел пообщаться. А они даже на меня не смотрят. Совсем зазнались, как только кенгуру стали. Еще бы! У бородавочника шерсти совсем нет, одна кожа. Как у картошки. А у этих мех гладкий, аккуратный. Будто только что в парикмахерской причесанный. Лица маленькие. Не сравнить с теми болванками, что до этого были. А, главное, бородавки как рукой сняло! И хвост!.. Вместо того позора, что раньше сзади болтался, целый хвостище появился! Почитай, теперь главная часть тела. На него и опереться в трудную минуту можно. И врезать им, если что. Вон какой, с ногу обхватом!

Об этом, думаю, непременно Сереге сообщить нужно: что у него бородавочники все попревращались. А-то неприятности с начальством будут. Скажет начальство, мол, что ж это ты, Серега? На попечение брал бородавочников, а сдаешь чего? В документах у нас кенгуру никак не числятся! Ты уж будь любезен, сдавай зверей в соответствии. Без самодеятельности!

Поспешил я к Сереге. Увидел его и говорю:

– Серега, – у тебя все бородавочники в кенгуру превратились! Утром бородавочники были, а вечером, смотрю – кенгуру! Что делать будешь?

– А ничего! – отвечает Серега. – Потому что они вовсе и не превратились. Они просто в одном загоне гуляют. Утром бородавочники, а вечером – кенгуру. По раздельности. Чтобы не подрались. Загон-то один, а звери это все серьезные. С характером. Вот и гуляют в две смены!

Успокоился я тогда и понял, что без разрешения директора у нас никто ни в кого не превратится. Потому что всё должно быть с бумагами в соответствии.

Директор

Директор в Московском зоопарке – Спицын Владимир Владимирович. Тридцать лет в нем директор. Хозяйство знает, как свои пять пальцев. А, может, лучше. Ему теперь даже в отделы зоопарка заходить не надо, чтобы узнать, как там работа движется. Он это чувствует. Сидит Владимир Владимирович в кабинете, вдруг ощущает, что в птичьем отделе дела идут плохо. Вызывает он тогда к себе заведующего секцией, Николая Скуратова, и начинает отчитывать: что это, мол, у вас дела идут плохо, отчего ж?

Удивляется Николай Скуратов и спрашивает:

– А откуда вы, Владимир Владимирович, знаете, что дела у нас – не того? Не заходили, не заходили и знаете?

Усмехается Владимир Владимирович хитро в свои усы и отвечает:

– А мне и заходить незачем. Я чувствую!

Поэтому все работники зоопарка и обязанности свои выполняют аккуратно, будто за ними кто смотрит.

Еще бы! Трудно работать, если начальник тебя чувствует!

Обход

Когда Владимир Владимирович Спицын директором зоопарка стал, он каждое утро обход вверенной ему территории делал. Проверял: все ли хорошо? Везде ли звери здоровы? Каждый отдел навещал. Интересовался: как животные поели, да что. Не друг друга ли? Не убежал ли кто?

И так Владимир Владимирович за тридцать лет в обходах поднаторел, что стал вместо них объезды делать. На машине. На «Волге» черной.

Заезжает в зоопарк с Большой Грузинской и, не снижая скорости, зоопарк объезжать начинает. А служители едва из-под колес выныривать успевают и говорят друг другу:

– Вон директор поехал. Обход делает!

И такой у Владимира Владимировича глаз на неполадки наметанный, что он их через тонированные стекла, на скорости шестьдесят километров в час видит. В отделы при этом, не заходя.

Объедет директор весь зоопарк и к себе, в «директорскую». А служители, выходя из-за клеток, где от «Волги» спасались, друг с другом делятся. Это ж надо так уметь, чтобы на такой скорости все неполадки увидеть и не врезаться!

Да, такое кто-попало не сможет. Тут опыт нужен! Зоологический и водительский!

Комиссия

Каждый вторник в Московском зоопарке комиссия случается. Замдиректора по зооветеринарной части, Фролов, обходит весь зоопарк. Смотрит на все внимательно – порядок ли? Убрано ль? Учтены ли замечания прошлого обхода? Многие остаются неучтенными, и тогда замдиректора их заново замечает.

Но, конечно, это он не по доброй воле делает. Он же тоже человек и не любит жизнь людям портить. Это его директор заставляет, которого он – зам. А того – сам Юрий Михайлович Лужков – мэр города Москвы. А уж того, Президент Путин, наверное… Вызывает он к себе Юрия Михайловича и говорит:

– Почему это Юрий Михайлович во вверенном вам зоопарке, в птичьем отделе, с аистом клетка третий день не чищена. Отчего ж?

И начинает мэр города Москвы извиняться. Объяснять, что аист нынче буйный сделался, никого в вольер совсем не пускает. Кусается. Оттого и клетка грязная.

А Президент, умная голова, указывает:

– Пускает-не пускает, а посетителям нашей Родины мы показывать грязные клетки с аистами не имеем права. Устраните!

Мэр, конечно, кивает. Не будет же он Президенту возражать! Тут же едет к себе в мэрию и вызывает Владимира Владимировича Спицына – директора зоопарка. Объясняет, что на подотчетной ему территории замечена грязная клетка с аистом. Нужно немедленно исправить, а то безобразие получается. Перед миром неудобно. Что же – наша страна хуже всех?

Пугается, понятно, такого поворота дел директор Спицын. Неужто сам президент по зоопарку ходит? Грязные клетки с аистами замечает? Едет скорее в зоопарк и зовет замдиректора. Мол, отчего ж это у нас клетка с аистом грязная и такой позор на всю страну случился?

Замдиректора, само собой, тоже краснеет, объясняет, что, мол, за всем не уследишь. Но меры будут приняты. И бегом в птичий отдел, к его заведующему Николаю Скуратову. Мол, отчего ж это, заведующий Николай Скуратов, твои аисты по колено в грязи стоят и тем нас на весь мир позорят? Может, ты своей должности не соответствуешь? Ты подумай.

Скуратов тут же думает и отвечает, что должности своей он, конечно, соответствует, но аиста они исправят. И приказывает тут же найти Женю Удалова, который за этим аистом смотрит.

Приходит Женя Удалов к Скуратову. А тот спрашивает:

– Сколько же Женя можно у аиста не убираться, чтобы это дело даже Президент заметил?

– А чего мне?.. – отвечает Женя Удалов. – Пока аист кусаться не перестанет, я к нему в клетку не пойду. Что я – враг себе?

– А кто ж убираться у аиста будет? – удивляется Николай Скуратов.

– А хоть и президент! Если его грязные клетки с аистами не устраивают…

Сунет руки Женя в карманы и обратно уйдет, чай пить. А, ведь, мог бы и аиста к себе вызвать. Спросить: что это ты, мол, дорогой, всех кусаешь и убираться у себя не даешь? Тобой даже Президент интересуется.

Но не стал птицу пугать. Потому что любит он животных. Женя-то.

Летучие собаки

Услышал я, что есть у нас в Московском зоопарке летучие собаки и задумался, какие ж они? Наверное, как собаки, но с крыльями. А потом соображать начал, зачем же собаке крылья? Собаке за забором сидеть надо и гавкать. С крыльями же никаких «за забором» не получится, улетит такая собака, и дело с концом. А что это за сторож, который летает, где попало? Особенно – если ночью. Когда самые воры…

И решил я посмотреть своими глазами, что это за собака такая? И очень ли она летучая?

Спустился я в галерею «Ночной мир», где собак этих показывали, и к одной вольере подошел.

Смотрю, висят такие шерстяные груши на потолке. Размером с носок тридцать восьмого размера. И по форме очень, на выжатое, но еще не расправленное белье похожи. Только с глазами. И висят вниз головой. Неужели, думаю, летают?

Тут одна порция выжатого белья развернула крылья, замахала и полетела. Вот это да, думаю, белье летает!

Потом следующий моток развернулся. И еще один… и стали все по вольере летать. Даже в глазах зарябило. Стало казаться, что они уже не только в вольере, они уже и в голове у меня летают.

Насмотрелся я на летучих собак и вышел из «Ночного мира». А про себя твердо решил, что все белье на веревках теперь прищепками прищеплять буду. Чтобы не улетело.

Павлины

Приехал как-то директор Московского зоопарка Спицын из поездки по Америке, вызвал к себе начальника птичьего отдела Колю Скуратова и говорит:

– Я там в зоопарках видел, что павлины без клеток гуляют, так просто. По улице. Как голуби. Давайте мы своих тоже отпустим. Пусть гуляют.

– Побойтесь Бога, Владимир Владимирович, – отвечает начальник птичьего отдела Коля Скураптов. – Там же тепло и публика дисциплинированная. А у нас, во-первых, хулиганы, а во-вторых – зима! Зима даже страшнее!

– Мы что, – спрашивает Владимир Владимирович, – хуже американцев? Скажи, хуже?

– Да лучше, Владимир Владимирович, – но павлины замерзнут!

– Скажи-ка, начальник птичьего отдела Коля Скуратов, – говорит Владимир Владимирович, – а павлины у нас наши или американские?

Коля сверился с бумагами и отвечает:

– Наши, Владимир Владимирович.

– Ну, а раз наши, чего ж ты за них переживаешь? Значит закаленные, приспособленные.

– Ну а хулиганы? – почти кричит Коля. – Украдут же павлинов. Знаете, у нас хулиганов сколько? На всех их павлинов не напасешься.

– Так надо каждому объяснять, что павлины – для красоты, а не чтобы красть. Тогда их никто и воровать не станет. С людьми работу вести надо.

Ничего на это не смог возразить Коля Скуратов и пошел павлинов выпускать. А, выпуская первого, говорил:

– Вот своруют павлинов, потом все на меня повесят. Скажут: Коля Скуратов всех павлинов растранжирил.

А павлины удивленно выходили из клеток, словно не верили, что их задарма отпускают. Далеко от ящиков не отходили. Ждали, что сейчас обратно загонять начнут. Чувствовали, что здесь обязательно какая-нибудь пакость кроется. Обходили осторожно клетки, крутили головами – пакость искали. Потом встряхивали крыльями, словно плечами пожимали, поднимались в воздух и рассаживались на небоскребах. А один из них взлетел на Белый дом Правительства. Ах, как на нем павлин смотрелся! И вдруг бы посмотрел Президент Путин на павлина и сказал:

– Откуда ж это такая красивая птица? Неужели из Московского зоопарка? Надо за это его директору Владимиру Владимировичу Спицыну и начальнику птичьего отдела Коле Скуратову медали дать. Директору – золотую, а Коле – бронзовую. За инициативу!

Но пока еще безмедальный Коля Скуратов посмотрел на павлинов летающих над высотками и сказал:

– А может, и не своруют. Шестнадцать этажей все-таки. Пока хулиган по всем по ним топать будет, неужто павлин убежать не успеет?

И успокоенный начал думать, кого в освободившиеся клетки посадить. Не пингвинов ли?

Павлины в Москве

Коля-то директора послушался, но – наполовину. Потому что решил на теплые полгода павлинов выпускать, а на холодные, тех, кого хулиганы поймать не успеют, в теплые зимники сажать. Чтобы не померзли. У нас ведь такие минусы бывают, каких в Америке отродясь не видели.

Поэтому в холодные полгода сотрудники птичьего отдела спокойно живут. А в теплые, как сумасшедшие, носятся за павлинами по всему центру Москвы. Потому что то и дело кто-нибудь звонит и говорит:

– У нас тут на балконе павлин сидит. Не ваш ли? Или павлины теперь уже из Индии до Москвы долетают?

– Еще не долетают, – отвечают сотрудники и кидаются по указанному адресу.

Но когда они на указанный адрес прибегают, оказывается, что павлин уже на другой адрес перелетел, и уже оттуда звонят:

– Не ваш ли павлин?

За первые полгода так надоело сотрудникам по Москве с сачками носиться, что плюнули они на это дело и на звонки стали так отвечать:

– А вы спугните его. Если в сторону зоопарка полетит, то – наш. А если в другую сторону, к Индии, то – дикий.

И неудивительно, что все павлины в сторону зоопарка летели. Дикие павлины до нас пока еще не долетают. Индия-то вон где!

Теремки

Когда я в первый раз пришел в Московский зоопарк, гляжу – в одном уголке теремки стоят. Аккуратные, как из сказки. Интересно, думаю, кто же в таких живет? Наверное, директор и зоопарковская администрация.

Застыл я у этих избушек как вкопанный. Узорами резными любовался. Потом соображаю: нет, это, верно, для героя каких-нибудь русских сказок построили. Для медведя, например. Или волка. Если, конечно, не для Змея Горыныча. А сам удивляюсь, неужто Горыныча достали? Хлопот с ним, должно быть! Он же ест больше, чем слон! Накладно. Да и пожарные его держать в деревянной избушке не позволят. Вдруг, смотрю, из двери домика какой-то зверь странный выбегает. Совсем не местного вида. Это что ж такое, соображаю? Из какой сказки?

Подошел к табличке, что на сетке висела, и читаю:

– Собака гиеновидная. Родина – Центральная и Южная Африка.

– Ничего себе, думаю. Так для нее надо было дом из африканских мифов строить, типа «вигвам»!

А потом узнал, что в доме типа «вигвам» околело это африканское животное нашей суровой зимой, и успокоился. Так что пускай в избушке живет. Главное – чтобы не мерзло.

Попугаи-ара

У нас в Московском зоопарке почему-то все попугаи-ары – лысые. Как не ара, так – с перьями. А как ара, так смотреть не на что, одна кожа синяя. Даже неприятно. Птица, и вдруг кожа!

Посетители тоже смотрят и удивляются, что ж это за птицы такие кожаные сидят. Наверное, редкие какие-нибудь? А когда начинаешь объяснять, что это попугаи-ары, никто не верит.

– Те, – говорят, – цветные и с перьями. А эти синие и лысые. Чего вы нам голову морочите. Уберите этот стыд!

Мы бы и рады убрать стыд этот, да некуда. Вот и приходится за синих попугаев краснеть. И чем синее делались попугаи, тем мы становились краснее.

Спросил я Колю Скуратова, начальника птичьего отдела:

– Почему ж у нас все ары – лысые?

– А потому, – ответил Коля Скуратов, – что они все контрабандные. Их сначала контрабандисты в ящиках тесных везли из Бразилии в Россию, а потом птиц пограничники отобрали, и они еще на холодной таможне их неизвестно сколько морозили. Не знаю, как ты, но я бы от такой жизни точно полысел!

Понял я тогда, что нашими попугаями не стыдиться надо, а гордиться. Как будто они – ветераны. Жертвы бразильско-русской контрабанды.

И льготы какие-нибудь ввести, к праздникам.

Скульптура

Стоят по всему Московскому зоопарку скульптуры одного известного скульптора. Возле морских львов – тюлень и морж стоят. В центре круга, по которому пони с тележкой бегает, пума из кустов металлическая смотрит. И весь мост между двумя зоопарками, старым и новым, бронзовыми изваяниями украшен. А что? Красиво. Сразу в зоопарк, как на Арбат, ходить начали. И удовольствие от просмотра зверей получаешь, и просвещение от скульптурного творчества. Хорошо! По правую руку живой журавль стоит, а по левую – бронзовый. Ладонями посетителей начищенный. Но главная скульптура – в самом центре зоопарка. Называется «Дерево сказок». Размером в пятнадцать метров. Она изображает разных герои сказок. Даже Бабу-Ягу и Кащея Бессмертного. По этой скульптуре все время дети лазают. Она им вместо аттракциона.

Я все думал, почему это «Дерево сказок» вдруг в зоопарке поставили? Даже напарника своего Женю Мимонова спрашивал:

– Женя Мимонов, – говорю, – а почему это «Дерево сказок» вдруг в зоопарке поставили?

– А потому, – отвечает Женя, – что скульптор, который его сделал, лучший с Лужковым друг. А Лужкову уже ставить его скульптуры больше некуда! Петра Первого на Москве-реке поставил, Георгия Победоносца – на Манежной. Раненым воинам место на Поклонной горе едва выделил. Тогда зовет к себе Лужков нашего директора и говорит: «Дорогой директор, хотите я вам две тонны бананов свежих эквадорских для обезьян выпишу?». «Хочу!» – отвечает директор. «Тогда вы поставьте в центре зоопарка произведение известного скульптора и приезжайте за бананами. Только побыстрее, а-то пропадут». И соглашается директор. Потому что эти фрукты очень для здоровья обезьян важны, а на скульптуру, кто хочет, может и не смотреть.

Пытался я потом следовать этому совету, но никак не получается на нее не смотреть. Вон она какая! Пятнадцать метров! И стоит в самом центре.

Ладно, думаю, зато обезьяны бананов поели, свежих, эквадорских. Значит, все-таки есть польза от искусства!