Текст книги "Дикая вода"

Автор книги: Станислав Вторушин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Осень в этом году выдалась сухой и щедрой. Под каждым кедром валялись шишки, поляны были усеяны черникой, а склоны грив краснели от брусники. Она уже начала темнеть и осыпаться на землю, но жировать на ней еще можно было вовсю. Медведь быстрым, размеренным шагом вышел к своим брусничным местам. День клонился к закату, багровое солнце уже коснулось своим краем деревьев, и они отпечатали на земле длинные черные тени. Медведь остановился в тени на гриве, не решаясь выйти на открытое пространство. И снова задвигал кончиком мокрого носа, стараясь уловить все запахи, доносившиеся до гривы.

На брусничных местах было спокойно. Лишь однажды из брусничника высунулась маленькая рыжая головка с крошечными круглыми ушами и тут же скрылась, припав к земле. Это был колонок, вышедший на вечернюю охоту. Медведь скользнул по нему взглядом и тут же насторожился. На другой стороне гривы раздался еле слышный топот копыт. Медведь прильнул к земле, положив голову между лап и повернув уши в сторону топота. По звуку копыт и еканью селезенки он сразу определил, что бежит крупный сохатый. Осторожно, по кошачьи, медведь выполз на край гривы. Огромный, казавшийся в сумраке почти черным, лось в красивых белых чулках торопливой рысью шел по дну лощинки. Широкие красивые рога величественно покачивались над его крупом, селезенка, в такт шагам, екала в подреберье. Не замечая опасности, он проломился сквозь молодой сосняк и исчез в густеющей темноте. Медведь встал и, замерев, долго смотрел в ту сторону, куда удалился лось. Но в лесу уже не было слышно никаких звуков. Пробежавший зверь бесследно растворился в тайге.

Ночью медведь кормился на бруснике, а перед рассветом снова залег на гриве в надежде встретить сохатого. Но за весь день мимо не прошло ни одного лося. Между тем погода изменилась. Ветер с западного повернул на северный и принес в тайгу первые запахи стужи. Вечером в холодном воздухе замелькали похожие на лебяжий пух легкие снежинки. Медведь знал, что они еще только предвестники зимы, настоящие холода начнутся позже, когда каждое утро на траве будет появляться иней, но инстинкт потянул его к берлоге. Он пошел к ней утром.

Полдня медведь ходил на почтительном расстоянии от поваленного кедра, принюхиваясь и настороженно оглядывая тайгу. Он искал следы человека, но не обнаружил их. Натыкался на запахи колонка, белки, соболя, однажды невидимой тенью недалеко от него проскочила вспугнутая росомаха. Но следов человека здесь не было. Как, впрочем, и следов сохатого. Наткнувшись на людей, лоси, очевидно, сменили место осеннего перехода через реку. Теперь надо было заново искать его.

Вечером медведь решил обследовать берлогу. Но когда он уже был в нескольких метрах от нее, издалека послышался странный нарастающий шум. Он быстро приближался, все время усиливаясь. Услышав его, медведь метнулся в подлесок и затаился. Низко над деревьями летел вертолет, оглушая тайгу звенящим рокотом. Когда он пролетел над берлогой, медведь почувствовал в воздухе ту же смердящую вонь, что и на берегу около вагончиков. Пропустив вертолет, он поднялся и крупной, торопливой рысью поспешил на север. Он понял, что в этой берлоге оставаться на зиму нельзя. Она оказалась очень близко от людей.

Он шел все дальше и дальше, приближаясь к северной границы своих владений. Места здесь были хуже, чем у берлоги, здесь не было кормежки. Брусничник рос мелкими редкими кустиками, черника не попадалась вообще. Правда, на окраине соснового массива начиналось кочковатое болото, поросшее клюквой. Медведь вышел к нему, долго и внимательно осматривал каждую кочку. На этом болоте он не кормился ни разу, поэтому сюда могли забредать медведи с соседней территории. Но ничего подозрительного он не заметил. Клюквы на кочках было мало, хотя она и уродилась крупной. Весной, после спячки, когда она будет особенно сладкой, ее хватит на две-три кормежки.

Он прошел немого по сосняку и вышел к широкому, говорливому ручью. По его берегам, покрытым густой, еще зеленой травой, стояли березы и заросли мелкого осинника. Однажды медведь уже переходил на другую сторону ручья и сразу же наткнулся на свежие отметины другого медведя. Судя по царапинам на деревьях, это был могучий и сильный зверь. Вступать с ним в драку было опасно, к тому же медведю хватало и своей территории, поэтому он, не дожидаясь встречи с хозяином, вернулся назад. Сейчас, стоя в кустах, медведь смотрел на противоположный берег. Потом, скрываясь за деревьями, прошел краем опушки к осиннику. И сразу почувствовал резкий, свежий запах лосей. Совсем недавно они кормились в осиннике и сейчас, по всей вероятности, отдыхали где-то рядом.

Медведь вышел на след и, постоянно принюхиваясь и поднимая голову, осторожно двинулся по нему. Он увидел лосей на краю болота в малорослом густом сосняке. Это была самка с двумя годовалыми телятами. Медведь остановился, поводя кончиком носа, чтобы определить, откуда дует ветер. Запаха лосей не доносилось, значит, ветер, хотя и очень слабый, дул от него. Медведь тут же свернул со следа, пока лоси не учуяли опасность, и, припав к земле, пополз к сосняку кромкой леса. Лоси стояли спокойно, лишь изредка поводя ушами.

Медведь полз на животе, иногда замирая и вжимаясь в землю, потом осторожно приподнимал голову и, не сводя глаз с добычи, снова полз. Между сосняком и лесом росли высокие кочки, и лоси не видели приближающегося хищника. Но вдруг лосиха насторожилась. Она нервно переступила с ноги на ногу, повернула голову в сторону леса, ее большие уши зашевелились. Медведь замер, прижавшись к земле и затаив дыхание. Трава была усеяна упавшими листьями, бурая шерсть сливалась с ними. С минуту лосиха, прислушиваясь, смотрела в сторону леса, потом успокоилась. Медведь снова пополз. Он подобрался к сосняку почти на расстояние прыжка. И тут лосиха учуяла его. Ломая молодые сосенки, она испуганно шарахнулась на открытое пространство.

Медведь, словно пружина, вылетел из-за кочек. Если бы не молодые деревца, лоси могли бы взять с места хорошую скорость. Но сосенки, хотя и немного, затормозили их движение. Когда они выскочили на болото, медведь оказался рядом с ними. Лоси, задыхаясь и бешено вращая остекленевшими от страха глазами, рванулись вперед. Медведь поравнялся с бычком, бежавшим последним, несколько десятков метров пролетел, почти касаясь его боком, потом изогнулся и, схватив лося за горло, уперся в землю всеми четырьмя лапами. Лось, задрав ноги, перевернулся через спину и с утробным стуком грохнулся на землю. В медвежьей пасти оказался кусок вырванного горла. Мотнув головой, он выбросил его и, злобно рыча, набросился на жертву. Но лось уже не пытался подняться. Лежа на спине, он перебирал в агонии ногами.

Подождав, пока лось успокоится, медведь огляделся. Лосиха со вторым лосенком, проскочив болото, уже скрылись за деревьями. С клюквенных кочек снялась стайка испуганных косачей и тоже исчезла в лесу. На высокой березе, стоявшей у края болота, откуда-то появился черный ворон. Тонкая ветка, на которую он уселся, прогнулась, перебирая лапами, он подвинулся на ней поближе к стволу и, поглядывая на лежавшего кверху ногами лося, удовлетворенно произнес: «Кру, кру».

Медведь ухватил лося за шею и, пятясь, потащил его к сосняку, из которого тот выскочил всего минуту назад. Оставляя за собой широкий волок, он затащил его в сосняк и начал сгребать мох и сухие ветки, чтобы забросать ими жертву. Вскоре между кочек вырос холм, из которого торчали только лосиные ноги. Закончив работу, медведь отошел к кромке леса и лег в опавшую листву между молодых тонких березок. Прижавшись к земле, он словно растворился среди листвы.

Ночью ударил сильный заморозок. Взошедшая над лесом луна высекла на земле голубоватое сияние. Голубым казался воздух между деревьями, слабым голубоватым светом светились одетые в изморозь кочки и торчащие на них кустики клюквы, и только тени от деревьев казались темно-синими. Положив тяжелую голову на лапы, медведь молча смотрел на притихшее болото и холмик в сосняке, под которым была спрятана убитая добыча. Он караулил ее и ждал, когда лося тронет запах тления.

Незадолго до рассвета медведь поднялся с лежки и пошел в тайгу. Он чутко улавливал все запахи, настороженно всматривался в заметные только одному ему следы. Больше всего его интересовал след другого медведя. Но кроме соболей, колонков да насоривших кое-где чешуей от кедровых шишек белок в тайге никого не было. Правда, один раз он наткнулся на старый след росомахи, но та никогда не была ему соперником. Медведь искал место для новой берлоги.

Несколько раз он останавливался у островков молодого кедровника и поваленных деревьев, обходил их, принюхивался и все время уходил дальше. В его подсознании постоянно стояли грохочущие машины и суетящиеся около них люди. Он больше не хотел встречаться с ними.

Наконец он нашел подходящее место. Огромный, рухнувший от старости кедр придавил широкой вершиной густой, непролазный кедровник. При падении он примял и поломал несколько молодых деревьев. Под этой вершиной можно было спать как в хорошей избушке. Медведь обошел кедровник, оглядывая его со всех сторон, потом отошел в соседний островок молодого леса и залег там на целый день, чтобы понаблюдать за окружающим пространством. За весь день никто не побеспокоил его, ничто не привлекло внимания. К вечеру медведь почувствовал голод, поднялся и направился к убитому лосю.

Им уже пытались поживиться вороны, расклевавшие ноги, и шустрые рыжие колонки. Один из колонков так увлекся неожиданно подфартившей трапезой, что не заметил, как около туши появился медведь. Увидев хозяина добычи, он согнулся, сделавшись похожим на веревочную петлю, потом зашипел, распрямился и сиганул через голову медведя сначала на сосенку, а затем дальше, пока не очутился на высокой ветке большого дерева. Здесь можно было переждать, пока медведь не насытится и не отойдет от туши. Остатками со стола крупного хищника всегда кормится немало лесной мелочи.

От лося уже несло тлетворным запахом. Он щекотал ноздри, пощипывал горло, вызывал слюну и голодные спазмы. Медведь разгреб с лося натасканный им мусор, ткнулся мокрым носом в сухую, мягкую шерсть и с урчанием вонзил в брюхо жертвы огромные желтые клыки. Он ел с чавканьем и хрустом, отплевывая шерсть и куски шкуры, и все это время колонок, затаившись на толстом сучке высокого дерева, смотрел на пиршество, ожидая своего часа.

Когда медведь поднялся и, опустив голову, стал осматриваться по сторонам, колонок все так же сидел на месте. Медведь закрутил головой, задвигал ушами и кончиком носа, вынюхивая и прослушивая пространство, потом отошел на край болота и лег за деревьями недалеко от опушки. Лишь после этого колонок осторожно спустился с дерева, пробрался к лосю и продолжил пиршество.

Весь следующий день шел мокрый снег. Медведь сходил к месту, которое выбрал для берлоги, залез под вершину кедра, лег, но тут же поднялся, почувствовав под боком сухую ветку. Он выбросил ее, выровнял ложе и снова лег. Проспав целый день, вечером медведь отправился на кормежку.

После того как был съеден весь лось, он еще несколько дней ходил по тайге, постоянно возвращаясь к берлоге. Он останавливался около нее, иногда ложился в кедровый подрост, чтобы проследить, не подстерегает ли его на месте новой зимовки опасность. Ночами уже сильно подмораживало, в ложбинах появились островки нетающего снега, и медведь, чувствуя приближение зимы, готовился к ней.

Однажды на тайгу обрушился буран. Воздух стал сухой и холодный, снег мело по земле, он шуршал, натыкаясь на опавшие листья. Медведь почувствовал себя вялым. Пригнувшись, он залез под кедр, где было тихо и сухо, улегся на бок, закрыл глаза и провалился в полузабытье, в котором слышал только легкое позванивание ветра в сухих ветках. К утру всю тайгу занесло снегом. Он замел медвежьи следы, накрыл медведя и верхушку кедра, которую теперь можно было определить только по небольшому сугробу, возникшему в мелколесье.

12

Снег закрыл развороченную бульдозерами землю, темные пятна моторного масла и пролитой солярки, преобразил весь городок строителей. У вагончика, в котором размещалась контора сварочного участка, стояла вкопанная в землю елка. Крупинки снега застряли в ее ветках, и казалось, что она поседела за одну ночь.

В этот день впервые за все время работы строители устроили выходной. Надо было сходить в баньку, привести в порядок одежду и личные вещи, написать письма домой. Димка еще с утра решил, что проведет выходной с Зиной. Только не мог придумать, чем им заняться в такую погоду. И он решил, что лучше всего спросить об этом ее. Натянул куртку и вышел на улицу.

Поскрипывая хрустящим снегом, Зина бежала от столовой к своему вагончику. Она была без пальто, в белом халате и белом поварском колпаке. Лицо ее раскраснелось, из-под куцеватого халата выглядывали стройные ноги, на которые сразу же засмотрелся Димка. Зинкины коленки от холода тоже были розовыми.

– Здравствуй, Зиночка! – улыбаясь во весь рот, крикнул Димка. – Ты случайно не хочешь покататься на лыжах?

Зина остановилась, моргнув опахалами ресниц, посмотрела на Димку и, как ему показалось, нисколько не удивившись, сказала:

– Случайно хочу.

Слова о лыжах вылетели у него как-то сами собой. Ни о каком катанье он не думал, просто лыжи всегда ассоциируются у человека со снегом.

– Тогда я организую лыжную прогулку, – сказал Димка, все так же улыбаясь.

– У меня нет лыж, – сказала Зина, поеживаясь и пряча ладони под мышками.

– Я буду катать тебя на санках, – сказал Димка. – Как маленькую девочку.

– Я уже не маленькая, – сердито ответила Зинка и в упор посмотрела на Шабанова.

Димка удивился ее взгляду потому, что он был не таким, каким казался всегда. Серые Зинкины глаза смотрели строго, но взгляд их был мягкий и притягательный, и Димке показалось, что он может утонуть в ее глазах. Он впервые почувствовал, что готов броситься в них, как в омут, и у него сладко защемило сердце. Словно кто-то дотронулся до него нежной, ласковой лапой.

– Мы уедем с тобой далеко в тайгу и поселимся в медвежьей берлоге, – сказал он, дотронувшись до ее локтя. – Она выстлана мхом, в ней тепло и уютно.

– А медведь не захочет пообедать нами? – серьезно спросила Зина.

– Мы сами пообедаем им. Мы будем лежать на медвежьей шкуре и есть сырую печенку.

– Фу! – тряхнула головой Зинка. – Что может быть противнее сырой печенки?

– Но на медвежьей шкуре ты полежать не против?

– На медвежьей не против. – Она сверкнула глазами и добавила: – Только без тебя.

– Мы выступаем сразу же после обеда, – сказал Димка. – Не возражаешь?

– Нет, – ответила вконец замерзшая Зинка и побежала в свой вагончик.

Димка проводил ее взглядом и стал соображать, у кого бы можно было взять лыжи. В городке строителей лыжным спортом не занимался никто. Но ведь не зря он заикнулся о них. Ведь где-то же он их видел? И тут Димка вспомнил, что несколько дней назад с лыжами в руках шел Шумейко. Тому лыжи нужны, он иногда уходит на них проверять, не сбились ли строители с направления трассы.

Шумейко сидел за столом в своем вагончике в полушубке и натянутой до самых бровей ушанке. У него было бледное лицо, а взгляд глубоко запавших глаз – уставшим.

– Простыл, что ли? – сказал он, подняв глаза и отвечая на немой Димкин вопрос. – Лежать не лежу и работать не могу тоже. Сейчас бы попариться в баньке да хватануть хорошей перцовки.

Димка знал, что два дня назад при разгрузке с баржи упал в реку бензовоз, полный солярки. Из воды торчала только его кабина. Бензовоз нужен был для того, чтобы бульдозеры и экскаваторы не ездили за горючкой в городок, а заправлялись прямо на трассе. Вызволением из реки машины руководил Шумейко. Чтобы зацепить бензовоз тросом, ему самому пришлось лезть в ледяную воду. «Налазился», – подумал Димка, глядя на осунувшегося, закутанного в шубу начальника участка. На столе у Шумейко лежал график строительства нефтепровода, выполненный цветными карандашами.

– Степан Кондратьевич, – покосившись на график, сказал Димка. – Я видел у вас лыжи. Нельзя их взять? Сегодня вечером верну.

– Покататься решил? – спросил Шумейко, и его глаза немного оживились.

– Рябчиков тут недалеко видел, – сказал Димка. – Хочу сходить за ними. Когда снег станет глубоким, в тайгу не сунешься.

– Бери, – ответил Шумейко. – Они у меня в хозяйственном вагончике.

– А вторых лыж у вас случайно не найдется?

– И вторые есть. Только на них крепления маленькие.

– Мне маленькие и надо, – сказал Димка.

Шумейко внимательно посмотрел на него, сразу догадавшись, для кого нужны вторые лыжи, но ничего не сказал.

Зинка серьезно отнеслась к предложению Шабанова покататься на лыжах. Она надела валенки, теплые спортивные брюки, толстый свитер и красную вязаную шапочку. Димка внимательно оглядел ее экипировку и серьезно заметил:

– Я бы на твоем месте надел еще и дошку.

– Зачем? – не поняла Зина. – Мне и так тепло.

– Мы же не на лыжные гонки отправляемся, а на охоту. Пойдем не спеша. Может быть, где-то остановимся. Может быть, даже передохнем. В одном свитере будет холодно.

– Ты что, на самом деле хочешь охотиться на медведя? – удивилась Зинка. Она растеряно посмотрела на Шабанова и нерешительно добавила: – Я думала, ты пошутил насчет медвежьей печенки.

Димка рассмеялся. Он и не предполагал, что Зинка так простодушно клюнет на его шутку.

– Ни за каким медведем мы не пойдем, – сказал он. – А ружье я взял на всякий случай. Мы не в парк культуры идем, а в тайгу. В ней может всякое случиться. И рысь встретиться, и росомаха.

– А росомаха большая? – спросила Зинка.

– Да нет, чуть больше нашего Кузи. Ты его сегодня, кстати, кормила?

– Попробуй не накорми, он своим воем из столовой выживет, – сказала Зинка и, успокоившись, добавила: – Пойду за дошкой, как ты называешь мой свингер.

– У дошки одно название греет, – сказал Димка. – А как услышишь слово свингер, не то есть, не то тошнить хочется.

Они миновали вагончики и пошли краем тайги вдоль берега реки. Димка надеялся подстрелить здесь рябчиков. Но ни рябчиков, ни других птиц и зверей около городка строителей не было. Спасаясь от человека, они откочевали в более глухие места. Димка свернул вглубь тайги. Здесь было чище, и они шли, легко скользя по неглубокому снегу, потому что упавшие деревья попадались редко. Димка всматривался в следы, но читать их совершенно не умел. Выросший в степи, он не был охотником. И сейчас жалел о том, что рядом с ним не было собаки. Кузя был еще слишком мал, чтобы заниматься охотой.

Солнце, ярко светившее с утра, как-то незаметно исчезло с небосвода, его затянули легкие облака, которые становились все плотнее и ниже. Зинка раскраснелась, под этой краской исчезли веснушки на ее лице. Она вошла в азарт, ее увлекла прогулка. Они обогнули небольшое болотце и попали в нетронутый реликтовый лес. Деревья стояли здесь одно к одному, мощные, в два обхвата, глядя на них, Димка ощутил неясную тревогу. Могучий девственный лес, в котором до сих пор, может быть, не побывал еще ни один человек, казался таинственным и немного страшил. Димка невольно провел ладонью по прикладу ружья.

– Я устала, – сказала Зина и прислонилась спиной к кедру.

Димка смел рукавицей снег с валежины и пригласил ее сесть. В это время на соседнем дереве свистнул рябчик. Димка сорвал с плеча ружье, взвел предохранитель и начал внимательно разглядывать каждую ветку.

– Ты чего? – шепотом спросила Зинка.

– Где-то здесь сидят рябчики, – так же шепотом ответил он.

С соседнего дерева снова раздался свист. Димка встал с валежины и пошел к кедру. Стайка рябчиков вспорхнула с него и, отлетев метров на пятьдесят, снова уселась на нижних ветках. Прижав палец к губам, Димка приказал Зине стоять на месте и не шевелиться. Сам же, прячась за деревьями, стал осторожно пробираться к рябчикам. Выглянув из-за кедра, он сразу увидел весь табунок. Рябчики спокойно сидели, не замечая охотника. Стараясь унять вдруг неожиданно забухавшее сердце, Димка поднял ружье, прицелился и выстрелил в нижнего. Рябчик упал. Остальные снялись и, немного отлетев, снова сели.

Подобрав рябчика, Димка кинул его Зине и направился за остальными. Они опять подпустили его на выстрел, и ему удалось снять еще одного. Зинка подняла руку, давая понять, что подберет добычу, и Шабанов, все так же прячась за деревьями, начал подкрадываться к не встречавшимися с человеком, а потому непуганым птицам. Но на этот раз рябчики не подпустили его. Заметив охотника, они отлетели от него на те же пятьдесят метров, и, словно дразня, уселись на самом виду. Димка опять стал подкрадываться к ним на выстрел, а Зина с двумя рябчиками в руках следовала на некотором отдалении сзади. Но рябчики уводили их все дальше и дальше.

Вскоре пошел снег. Он летел все гуще и гуще и вдруг повалил так, что впереди на расстоянии десяти метров можно было видеть только сплошную белую стену. В лесу стало совсем темно, и Димка остановился.

– Давай отдохнем немного и повернем назад, – сказал он.

Зина рассматривала рябчиков. Они походили на маленьких пестрых курочек с красными бровями и мохнатыми лапками.

– Что мы будем с ними делать? – спросила она.

Димка достал из кармана кусочек шпагата, привязал рябчиков к ремню и сухо сказал:

– Пошли, а то скоро стемнеет.

Но сколько они не шли назад, везде были все те же высокие кедры. Зинка уже еле передвигала ноги, часто останавливалась, поправляя выбившуюся из-под шапочки и все время спадавшую на лоб прядь волос, но не жаловалась и не выдавала страха. Димка молча поджидал ее, когда она отставала. Он почувствовал, что они сбились с пути. Не решаясь сказать об этом, он попытался отыскать свою же собственную лыжню, которая бы вывела их к реке, но густой снег засыпал все следы. Наконец, Зинка остановилась, утерла рукавичкой мокрый лоб и тихо произнесла:

– Мне кажется, мы заблудились.

– Скоро настанет ночь, и мы найдем дорогу по звездам, – сказал Димка. – Мы определим направление по Полярной звезде. Я ее хорошо знаю.

Зинка посмотрела на низкое, закрытое плотными тучами темное небо и ничего не ответила.

– Люди почему-то всегда уходят влево, – сказал Димка. – Пойдем направо, и мы выйдем к речке.

Снег пошел реже, тучи поднялись над деревьями, и Димка почувствовал, что становится холоднее. Он понял, что ночью должен ударить мороз, и со страхом подумал о том, что может случиться с ними, если они не выберутся из тайги. Чтобы этот страх не почувствовала Зина, он сказал, стараясь придать голосу как можно больше бодрости:

– Не боись, Зинуля. Скоро мы будем дома.

Подгоняемые наступавшей темнотой, они снова двинулись в путь. Спустились в какой-то лог, поросший густым мелким кустарником, продрались сквозь него, поднялись на крутой взгорок и неожиданно оказались на берегу ручья.

– Ну, вот видишь, – обрадованно сказал Димка, – теперь мы точно выйдем к речке. Ручей нас выведет.

Они пошли вниз по течению, но ни ручей, ни лес им не были знакомы. Никакого ручья, пересекающего трассу нефтепровода, Димка не знал и даже не слышал о нем. Вскоре они вышли на мыс, который огибал ручей, перевалили через него и увидели на крутом берегу избушку. Широким торопливым шагом Димка подъехал к ней. В избушке было одно маленькое, похожее на черный квадрат, оконце. Оно не светилось, значит, за ним не было жизни. Но все равно это походило на чудо. В избушке наверняка была печь, а, значит, там можно будет согреться и скоротать ночь.

– Все, – сказал Димка, поднимая одну лыжу и отстегивая крепление. – Больше мы никуда не идем.

Зина не ответила. Она молча сняла лыжи, взяла их в руки и стала вслед за ним карабкаться на крутой берег.

В избушке, как и предполагал Димка, никого не было. Он зажег спичку и осмотрелся. На небольшом, грубо сколоченном из досок столе стояла керосиновая лампа без стекла, из головки которой торчал краешек черного, обгоревшего фитиля. Димка поднял ее, взболтнул и услышал, как в железной утробе булькнул керосин. Он зажег лампу и подробнее рассмотрел избушку. С обеих сторон стола у стен были небольшие нары. На одних из них лежало старенькое байковое одеяло с большой прожженной то ли головешкой, то ли упавшей папиросой дыркой посередине. На стене висели заношенный полушубок с вытершимся до блеска воротником и несколькими заплатами на локтях и спине из оленьего камуса. У самых дверей примостилась железная печка, на которой стоял помятый, закопченный до самой дужки чайник. В углу лежали наваленные кучей дрова, из-под которых торчал кончик топорища. Там же стояло старенькое ведро.

– Почему здесь все так бросили? – оглядывая избушку, испуганным шепотом спросила Зина. – Хозяев, наверно, убили?

Ее лицо побледнело, в глазах отразился неподдельный страх. Она провела рукавичкой по краю нар, куда, очевидно, хотела присесть, но тут же отодвинулась и встала около двери.

– Ты думаешь, медведь? – спросил Димка.

– Ну а кто же еще? – Она подвинулась к нему, взялась рукой за ремень ружья.

Димка обнял ее за плечо, прижал к себе и сказал:

– Никаких медведей тут нет. Это избушка охотника. Охотники всегда оставляют в своих избушках и дрова, и провизию. Чтобы человек мог перекусить и отогреться, если нужда заставит его оказаться здесь. Ты даже не представляешь, как нам повезло.

Димка вытащил топор, прямо у порога нащипал от полена лучину, уложил ее в печку. Заглянул в угол, потом под нары, достал оттуда кусочек бересты, сунул ее под лучину. Вскоре в печке загудел огонь, избушка стала быстро наполняться теплом. Уставшая Зинка присела на краешек нар, стянула с головы шапочку, тряхнула головой. Ее рыжие волосы рассыпались по плечам, она вытянула ноги, положила руки на колени и отрешенно уставилась в пространство.

– Сильно устала? – глядя на нее, сочувственно спросил Димка.

– До изнеможения. – Она закрыла глаза и покачала головой. – Как мы будем выбираться отсюда?

– Завтра утром пойдем по ручью, обязательно выйдем к речке. А там и до городка недалеко.

Он повернулся, взял ведро и толкнул рукой дверь.

– Ты куда? – испуганно спросила Зинка.

– За водой. Надо хоть чаю попить. А ты вот что, – он отстегнул с пояса рябчиков, протянул ей, – тереби пока их. Есть-то все равно что-нибудь надо.

На улице стало совсем холодно. В затянувших небо тяжелых тучах кое-где образовались дырки, сквозь которые проглядывали кусочки черного неба и льдистые звезды. Димка спустился к ручью, но добраться до воды оказалось нелегким делом. Ручей плотно сковало льдом. Он попытался разбить его ногой, но лед не поддавался. Димка стал шарить глазами по берегу. Увидев здоровенный сук, он разбил им лед, кое-как зачерпнул воды. Когда он вернулся в избушку, Зина, сидя около печки, теребила уже второго рябчика. Димка ополоснул чайник, налил в него воды, поставил на печку. Рябчиков сварили в ведре. В избушке нашлись и соль, и чага для заварки чая. Охотник, которому она принадлежала, оказался запасливым человеком.

Отогревшись, Зина повеселела. Отщипывая от рябчика маленькие кусочки белого, похожего на куриное, мяса, она посмотрела на печку, источавшую расслабляющее тепло, на желтый, дрожащий огонек керосиновой лампы и сказала:

– Здесь все, как в сказке.

– Не хватает только Бабы-яги, – заметил Димка.

– А я? – Она посмотрела на него ироничным, задиристым взглядом.

– Ну нет, – тут же ответил Димка, с возмущением отметая даже гипотетическую возможность подобного сходства. – Ты больше похожа на Василису Прекрасную.

Зинке польстило сравнение, и она рассмеялась. Ей было хорошо оттого, что она оказалась в тепле, утолила голод и теперь имела возможность отдохнуть от изнурительной и, в общем-то, глупой затеи поохотиться в тайге на рябчиков. Она отодвинулась от стола, сняла валенки и, забравшись с ногами на нары, навалилась спиной на стену.

– Так бы и уснула сейчас, – сказала она, закинув руки за голову и глядя на тусклый огонек чадящей лампы.

– Ну, так ложись, – ответил Димка. – Стели полушубок и спи.

Зинка посмотрела на полушубок, двумя пальцами отвернула одну его полу и, скривив губы, сказала:

– Он грязный. В нем ведь могут быть и блохи, и другие насекомые.

– Какие насекомые? – удивился Димка. – Если и была какая-нибудь блоха, она уже давно сдохла с голоду. Ты что, не видишь, что в этой избушке никто не был с прошлой зимы?

Он снял со стены полушубок, хлопнув дверью, вышел наружу и несколько раз встряхнул его с такой силой, что старая одежонка треснула от надсады. Вернулся в избушку, плотно прикрыв за собой дверь, постелил полушубок на нары и сказал:

– Ложись.

– А ты на чем будешь спать? – спросила Зинка.

– Обо мне не беспокойся. Я сейчас подброшу в печку дров и тоже лягу.

– Только не туши свет, пожалуйста, – сказала она.

– Ну, вот еще, – Димка дернул плечами. – Сожжем керосин за одну ночь, а потом хозяин избушки будет сидеть в темноте? Хороший подарок за щедрое гостеприимство.

– Тогда я не буду спать, – твердо сказала Зинка. – Я боюсь здесь спать в темноте.

– Я лягу с тобой. – Димка повернулся к ней, чтобы посмотреть, как она отреагирует на его слова. – И ружье заряженное поставлю к стене около нар.

– Разве только ружье… – неопределенно сказала Зинка.

Димка подбросил в печку дров, погасил лампу и лег на нары. Зинка, не дыша, отодвинулась к стене, и Шабанову показалось, что если бы она могла вжаться в нее, сделала бы это не задумываясь.

– Ты чего так далеко убежала? – спросил он. – Надо наоборот ложиться ближе друг к другу. К утру избушка выстынет, дубу дадим.

– Я не замерзну. – Зина повернулась спиной к стене и поджала ноги. – У меня свитер теплый и вообще я тепло одета.

– Ты стену внимательно осмотрела? – спросил Шабанов.

– А что там может быть? – сразу насторожилась Зина.

– Мыши, что же еще? – ответил Шабанов. – Нор там не видела?

– Здесь еще и мыши могут быть? – Зина испуганно отодвинулась от стены, прижалась к Шабанову.

– Чего ты так боишься? У нас же ружье заряженное, – рассмеялся Димка.

Он положил ее голову на свою руку, широкой ладонью притиснул к себе. Она прерывисто задышала ему в ухо, сердито сказала:

– Тебе хорошо шутить, а я зверей боюсь. А мышей особенно.

– Никакой мыши я тебя не отдам. – Димка повернулся к ней боком, губами нашел ее мягкие припухлые губы и осторожно поцеловал.

Зина уперлась маленькими кулачками в его грудь, пытаясь отодвинуться. Но в ответ на сопротивление он только сильнее притиснул ее к себе и поцеловал сначала одним долгим поцелуем, а потом начал осыпать жадными торопливыми поцелуями лицо, глаза, волосы. Зинка снова попыталась отодвинуться, но попытка была такой вялой, что это еще больше возбудило Димку. Он целовал ее, а она блаженно лежала, чувствуя, как, захлебываясь от накатившего жара, колотится сердце. Кровь ударила в виски, у нее закружилась голова, она ощутила под свитером Димкину руку, поняла, что он вытаскивает ее рубашку, пытаясь добраться до тела горячей рукой, но почему-то не сопротивлялась его действиям. У нее хватило сил лишь однажды с тихим стоном произнести: «Дима, не надо», но он или не услышал ее слов, или не обратил на них внимания. Она пришла в себя лишь тогда, когда он, успокоившись, лег рядом, а ей пришлось в темноте искать одежду и натягивать ее на себя.