Текст книги "Шестая женщина"

Автор книги: Станислав Родионов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

* * *

Через три дня Михаил сидел в той же гостиной, но не за столом, а у цветного телевизора. Он курил и посматривал на свои кремовые ботинки. Напротив, с телефоном на коленях, развалился в кресле Кирин отец. Торшерный свет выжелтил его безволосую голову, и она поблёскивала, как сгущённое молоко. Он смотрел на бледно-розовую рубашку и белый галстук будущего зятя и медленно говорил, словно сомневаясь в сказанном:

– Поговорим без лирики. На месте дочери я спешить бы не стал. Но раз уж она упёрлась, да и жена «за»… Пусть. Я тоже против вас ничего не имею.

Михаил признательно склонил голову.

– Вам тридцать лет. Женаты не были?

– Нет, Сергей Антонович. Не скрою, женщины у меня имелись.

– Ещё бы не имелись, – буркнул Сергей Антонович.

По зелёному полю бегали жёлтенькие и красненькие футболисты, гоняя белый мяч, – телевизор работал без звука.

– Меня… э-э… дорогой Михаил, всякие ваши с Кирой душевные переживания не интересуют. Любовь – это надстройка, которая зависит от базиса. За свою жизнь я убедился: есть базис – есть любовь. Как говорят философы-материалисты, материя первична. Поэтому обсудим базис, так сказать, в широком смысле…

– Сергей Антонович, – с достоинством перебил будущий зять. – Меня Кирин материальный базис ни грамма не интересует. Своего хватает. Никаких выгод я не ищу. Я даже свадьбу могу финансировать.

– Э-э-э! – Сергей Антонович похлопал его по колену и перешёл на «ты». – Не горячись. Я знаю, человек ты обеспеченный. Но я свою дочку хочу видеть королевой. Понимаешь? И свадьбу сделаю, и подарок отвалю дай бог, и всё такое прочее. Но дело в другом.

Он вдруг заметил, что у Михаила одно ухо зелёное. Чепуха: от телевизора, конечно. Но Сергею Антоновичу захотелось, чтобы оно действительно оказалось зелёным – тогда в будущем зяте был бы хоть один недостаток.

– Кира учится. Как ты это дело мыслишь?

– Переведётся.

– Ни-ни. Срываться, ехать в провинцию, да ещё к чёрту на кулички. Ни-ни.

– А что вы предлагаете?

– Менять твою квартиру и переезжать сюда.

– Ни-ни, – сказал Михаил.

На это «ни-ни» Сергей Антонович хотел обидеться: будущий зять его передразнил. Смелый парень. В конце концов, таким и должен быть Кирин муж.

– Поймите меня, – зазвенел на умоляющей нотке голос Михаила, сразу нейтрализуя допущенную вольность, – там я старший геолог, фигура, все меня знают… А приеду сюда? Кто я? Новенький геолог из провинции?

– Да, резон есть, – согласился Кирин отец. И стал поглаживать телефон, как дремавшую кошку. – А командировки к нам бывают часто?

– Каждую зиму месяца на полтора.

– А если жить на два дома? – предложил Сергей Антонович. – Твои командировки, отпуск, её каникулы… Смотришь, полгода набежит. Трудновато, но можно, а? Пока не кончила факультета, а?

– Это мысль, – согласился Михаил.

– Только вот квартира у нас плохонькая. Двухкомнатная, малогабаритка. В одной комнате чихнёшь – во второй свет мигает. Менять бы надо, да вариантов нет.

– Тут я могу помочь, – предложил жених.

– Каким образом?

– У меня приятель в горжилуправлении.

Теперь ухо сделалось розовым – по телевизору показывали закат. Но второе ухо, закрытое от экрана головой, потому что он сидел боком, тоже порозовело. У него горели уши. Сергей Антонович подумал, что жених всё-таки стесняется.

– Приятель поможет… обменять?

– Проще. Вы сдадите квартиру государству, а он вам сделает другую. Не бесплатно, разумеется.

– Само собой. Миша, это было бы неплохо. – Сергей Антонович поставил телефон на торшерный столик и заметно подобрал своё раздобревшее тело. – Если сделаешь, дорогой будущий зятёк, то в качестве свадебного подарка получишь мою «Жигулю»… э-э, моё «Жигуле»… В общем, машину получишь.

Михаил иронично улыбнулся, поигрывая тонкими губами.

– Спасибо, Сергей Антонович, но нам не нужно.

Он так и сказал – «нам».

– Почему же?

– У меня в Хабаровске стоит на приколе белая «Волга».

Сергей Антонович растерянно замолчал. Кашлянув, он погладил лысину и бодро-почтительным голосом, которым обычно разговаривал с ревизорами, предложил:

– А не раздавить ли нам бутылочку коньячка, а? Этак, звёздочек на пять, а?

Михаил вежливо кивнул. Теперь его уши пунцовели.

* * *

Весь день лил какой-то слоистый дождь. То его косые стены занавешивали белый свет, а то он вроде бы иссякал, и тогда на ватном небе проявлялся мутный кружок солнца. Но уже через полчаса догоняющие друг друга полосы опять обрушивались на город. Люди на улицах передвигались короткими перебежками. По асфальту неслись тёплые пузырчатые потоки, вымывая спички и окурки. В квартирах горел свет.

Лидия Владимировна затянула потуже белый пушистый халат и подошла к двери, – звонили нетерпеливо, некультурно.

– A-а, это вы, Мишенька?! – обрадовалась она. – А Кирочка на лекциях.

Он снял ворсистую кепку, торопливо поцеловал ей руку и остался у порога, тяжело дыша.

– Раздевайтесь.

– Сергей Антонович дома?

– Да, приболел немного. Что-нибудь случилось?

– Случилось, – улыбнулся он и, не снимая широкого импортного плаща, направился в большую комнату, где Сергей Антонович гладил на диване сиамскую кошку.

– Здравствуйте, – скороговоркой начал Михаил, – у вас деньги при себе есть?

– Сколько тебе? – удивлённо спросил Кирин отец.

– Тысячу рублей. Лучше – полторы.

Сергей Антонович оттолкнул кошку и глянул на жену – та растерянно опустилась в кресло. Михаил стоял посреди комнаты, и вода капала с плаща на ковёр ручной работы. Он вытащил платок, вытер блестевшее лицо и сообщил:

– Приятель сделал квартиру.

– А-а, – понял Сергей Антонович. – Но ведь надо… посмотреть?

– Он просил решить вопрос сегодня же, – чуть повелительно заговорил жених и достал ключи: – Вот, можем смотреть квартиру.

– Другой разговор. – Сергей Антонович вскочил с дивана, улыбаясь по-родственному. – Сейчас поедем?

– Конечно, Виктор должен сегодня же представить списки в исполком.

– Собирайся, душечка, – приказал жене Сергей Антонович.

– Но я не одета.

– Набрось плащ, поедем в «Жигулях».

Капли плющились о ветровое стекло. По нему бежала водяная плёнка, окривляя дома и светофоры. Сергей Антонович ехал медленно, дёргая машину на перекрёстках.

– А вы человек дела, – обернулся он к будущему зятю.

– Такое время, Сергей Антонович. Вот к этому дому.

– Ого, в центре.

Они вышли под дождь и побежали в парадную. На третьем этаже Михаил достал ключи, открыл дверь, впустил их в квартиру и объяснил:

– Тут жил профессор. Уехал в Новосибирск, в Академгородок.

Супруги принялись осматривать пустое помещение. Длинный, хоть катайся на велосипеде, коридор. Три комнаты, метров по двадцать – тридцать каждая. Кухня, из которой можно было бы наделать пять малогабаритных квартир. Ванна, как у американской кинозвезды, – лошадь купай. Четырёхметровые потолки с лепными украшениями…

– У меня ведь прав на дополнительную жилплощадь нет, – сказал Сергей Антонович пересохшим голосом.

Михаил только усмехнулся.

Лидия Владимировна погладила изразцы над камином и вздохнула:

– Какие у людей квартиры…

– Завтра эта квартира станет вашей.

Она посмотрела на будущего зятя, как на волшебника.

– Так, – деловито сказал Сергей Антонович, – что от меня конкретно требуется?

– Сообщить мне ваши данные и рассчитаться с Виктором. А справки соберёте завтра.

– Едемте в сберкассу. По дороге всё запишете.

Машина отъехала два квартала, когда дождь неожиданно перестал. И сразу ударило жаркое солнце. Задымились крыши и асфальт. Казалось, что погода радуется вместе с ними.

– Дайте полторы, – посоветовал Сергей Антонович. – Таких приятелей надо ценить.

Он остановил машину и трусцой побежал в сберкассу. Вернулся быстро, не дав Лидии Владимировне помечтать вслух о привалившем счастье.

Спрятав пачку денег, Михаил приказал:

– Подбросьте меня к горжилуправлению. – И вдруг весело крикнул: – Кира будет в восторге от новой квартиры! Не спорьте!

* * *

Встретиться договорились у главного здания университета, под часами. Михаил ждал уже минут двадцать, определяя от нечего делать принадлежность студентов к факультету. Всех бородатых относил к физикам. Симпатичные девушки были, разумеется, с филологического, а полные – биологини. Ребят в очках зачислял в философы. Юристы сами заявляли о себе – они прошли гулкой толпой, споря о составе преступления. Высокий мальчик с волосами до плеч наскакивал на такую же высокую девочку с такими же волосами до плеч и с удовольствием повторял: «Где тут субъективная сторона преступления? Ну, где тут субъективная сторона?» Михаил улыбнулся: и эти мальчики-девочки, которые шли кушать мамины обеды, скоро будут разбираться в человеческих страстях и решать судьбы людей?

Кира появилась неожиданно, отколовшись от самой шумливой группки. Она на секунду к нему прижалась и, чуть не обжигая пылавшим лицом, выпалила:

– Девочки из нашей группы хотят с тобой познакомиться!

Видимо, они только что его обсуждали.

– Я не киноартист, – буркнул он и повёл её от здания.

– Ну почему, Миша? – Она капризно выпятила губы и стала похожа на мать, когда та пьёт из прозрачной фарфоровой чашечки кофе.

– Потому что я не космонавт! – отрезал Михаил.

– Ты геолог, много путешествовал, знаешь Дальний Восток…

Он вдруг схватил её за руку, сорвал с места и повлёк в подворотню. Кира чуть не падала, еле успевая переставлять ноги. Свернув в тихий угол двора, за бачки с мусором, Михаил остановился и страшно сказал ей в самое лицо:

– Я не геолог. Я взяточник!

– Как… взяточник?

– Так! Ты разве не знаешь, что мы с твоим папашей дали за квартиру взятку?

– Отец сказал… ты через знакомого…

– «Через знакомого», – зло передразнил он. – Конечно, через знакомого, но за деньги. Твой отец дал мне полторы тысячи, а я знакомому. Всё папаша! Дай, говорит, побольше, таких друзей надо ценить. Старый, опытный, а не мог остановить…

Кира смотрела на Михаила, ничего не понимая. Она впервые видела такую злость на его вежливом и всегда предупредительном лице.

– Пропали деньги? – наконец предположила она.

– Чёрт с ними, деньгами… Хуже! Когда я их передавал, нас подслушали. Виктор уже арестован.

– Ой! – вырвалось у Киры.

– Это какая статья? – мрачно спросил он.

– Сто семьдесят четвёртая. От трёх до восьми…

Он отвернулся. Она прижала сумку к груди и смотрела на него тихо, не мигая. Лицо стало простым и трогательно открытым, словно исчезла с юной кожи ненужная ей помада и пропала та микроскопическая плёнка спеси, которая появляется у недалёких людей от благополучия, сытости, успехов или просто от силы и здоровья.

– А папа… как?

– А папа – соучастник, – злорадно ответил он.

– Миша… что же делать?

Её глаза уже начали стекленеть слезами.

– Ну ладно, – попытался успокоить он. – Если Витька заложит, то уж я-то буду молчать. Отца не выдам.

– Тебя же посадят!

– А так посадят и отца, и дочку с факультета выпрут.

Он помолчал, о чём-то раздумывая, и деловито спросил:

– Сколько идёт следствие?

– До двух месяцев.

– Два месяца встречаться не будем. Ни звонить, ни писать. Если меня и загребут, так чтобы не вышли на вас. А потом я дам о себе знать. Понятно?

Кира кивнула. Она ещё никак не могла взять в толк, что случилась беда, что жених исчезает и свадьба отменяется. А что сказать в группе, где все девчонки ей завидовали и напрашивались на свадьбу, – она выходила замуж первая? Кира ещё надеялась на какую-то ошибку, розыгрыш или, в конце концов, на кошмарный сон, от которого можно избавиться, проснувшись. Она оглядела Михаила с ног до головы и только теперь увидела, что он без букета – впервые пришёл на свидание без цветов. Она заплакала.

– Любимая! – Михаил обнял её, начал целовать. – Ничего, всё обойдётся. Потерпи два месяца. Если не посадят, то увидимся.

– Я буду ждать любой срок, – всхлипнула она.

– Ага, – согласился он и, посмотрев на крыши, быстро сказал: – Пора. За мной могут следить. Выходи первая.

Она пошла со двора, оглядываясь, пока не скрылась под аркой. Минут через пять вышел и он. Кира стояла на той стороне улицы. Он махнул ей рукой и легко зашагал к людному проспекту.

Пройдя квартал, Михаил осмотрелся. Нашарил в кармане отмычку, которой открывал пустующую квартиру в тот дождливый день, и бросил её в урну.

* * *

Петельников распахнул дверь и остановился в проёме, выжидая.

– Смелей-смелей, – сказал он кому-то в коридоре.

Порог переступила крупная девушка. Рябинину бросились в глаза открытые плечи и кулон из плавленого янтаря, который подсолнухом желтел на белой коже. Лицо увидел потом.

– Сергей Георгиевич, – сказал Петельников, – эта девушка ищет парня: плотного, смуглого, с орлиным носом, геолога, любит повторять «не спорьте», зовут Михаил Приходько.

– Садитесь, – предложил Рябинин.

Она села, скрипнув кримпленовым платьем и заговорив низким голосом:

– Не понимаю, чего всполошились. Я пришла к дежурному, он послал в уголовный розыск, а теперь вот в прокуратуру.

Рябинин поправил очки, которые вечно стремились съехать на кончик носа. Инспектор сел, как всегда, сбоку; как всегда, вытянул свои длинные ноги и, как всегда, выкатил на свидетельницу чёрные глаза.

– У нас к вам несколько вопросов, – доброжелательно сказал Рябинин. – Давно с ним познакомились?

– Месяца полтора ходим.

– Куда ходите? – не понял он.

– Ну, встречаемся. А что – убил кого?

– Обязательно убил. – Рябинин улыбнулся. – Как вас зовут?

– Вера Былина.

– Где работаете?

– На мясокомбинате.

– Кем?

Она помолчала. Рябинин знал, в каких случаях не сразу отвечают: когда тунеядствуют или стесняются профессии.

– Инспектором, – нехотя призналась она.

– Коллеги, значит, – пошутил Петельников.

– Инспектором кадров? – переспросил Рябинин.

– Нет.

Дальше уточнять он не стал, щадя её самолюбие.

– Инспектируешь-то кого? – уточнил Петельников.

– Коров по ночам. – Она попыталась улыбнуться, но шея и плечи слегка порозовели.

Видимо, Былина работала на мясокомбинате ночным сторожем.

– Правильно, – заметил её смущение Петельников. – Всех надо инспектировать – и людей, и коров.

Рябинин поморщился. Предстоял деликатный разговор. Свидетельницу нужно было располагать к беседе, а не сковывать неприятными для неё и второстепенными для них вопросами.

– На той неделе я обедал в вашей столовой, – сказал Рябинин, который ни разу там и не был, а только о ней слышал. – Мяса наелся от пуза.

Она улыбнулась: оказывается, человек в строгих очках говорит простым языком, любит мясо и бывает на её родном комбинате – не совсем чужой человек.

– Работать с коровами да мяса не поесть, – заметила Былина и тут же спохватилась: – Я ведь техникум пищевой промышленности кончила. Сторожем временно, пока место не освободится.

– Расскажите о Михаиле подробнее, – перешёл он к делу.

– Чего подробнее… Познакомились, встречались. Мне ведь тоже охота зацепиться в жизни…

– Как зацепиться?

– Замуж-то выйти. Он сам предложил. Давай, говорит, жизнь завяжем тугим узлом.

– Вы его… любите? – спросил Рябинин, не совсем уверенный, что нужно об этом спрашивать.

Петельников сразу шевельнулся. В отличие от следователя он считал, что для каждого человека есть свои вопросы.

Но этот вопрос был для любого человека.

Вера Былина на минуту задумалась: она быстренько оценивала, любит ли Михаила.

– Когда любят – не задумываются, – не вытерпел Рябинин.

– Товарищ следователь, ну какая любовь в наше время? – Она попыталась прожжённо улыбнуться.

Он видел, знал, что это не её мысль, а тех житейски разворотливых людей, для которых любой романтический порыв не стоит палки копчёной колбасы. Но теперь эта мысль стала её собственной, впиталась легко, как всё никчёмное. Теперь она за эту пошлую мысль отвечала.

– Какое такое время? – спросил Рябинин суше, чем хотел.

– Такое, современное.

– Собирались замуж без любви?

– А мы с ним обоюдные.

– Как «обоюдные»?

– Похожие, значит, – объяснил за неё Петельников.

В этом Рябинин сомневался. Впрочем, Михаил мог перевоплотиться и в «обоюдного».

– Да и какая там любовь, когда была замужем! – вздохнула Былина.

Он не раз слышал мыслишку, что побывавшая замужем женщина любить уже не может.

– Разошлись?

– Конечно. Не муж попался, а конституция: как сказал, так и должно быть.

Опять «попался». Иногда Рябинину становилось жаль этих девочек, которым всё было в жизни отпущено. Им объяснили строение атома и Вселенной. Им выдали дипломы и свидетельства. Их обучили интересным специальностям. Спокойствие и сытость дали им рост, стать и красоту. Одели в синтетически-модные одежды и увешали кулонами. Поселили в современные квартиры с телевизорами и магнитофонами. Но им нигде не объяснили, что такое любовь. Им забыли сказать, что именно наше время – время любви.

– Что у вас произошло с Приходько?

– Поругались. Из-за глупости всякой. Он свои камни любит. А я обозвала его камнелазом. Или камнедуром. Обиделся и ушёл. В гостиницах найти не могу.

– Он деньги у вас… забрал? – осторожно спросил Рябинин.

– Что вы! Честный, каких мало.

Жёлтая чёлка, блестящая, как её кулон, возмущённо дёрнулась. Узкие глаза смотрели насмешливо: мол, следователи всюду ищут кражи да убийства.

– Какая заступница, – улыбнулся Рябинин.

– А как же? Убедилась. Мне от матери достались бриллиантовые серьги. Восемьсот рублей стоят. Квиток ювелирторга хранится. Пошли мы с Мишкой в парк на танцы: забеспокоился, что потеряю их или шпана какая выдернет. Снял и спрятал в бумажник. Я и забыла про них. Так он на второй день звонит, чтобы не беспокоилась. Через два дня встретились – вернул.

– Они целы? – не унимался Рябинин.

– Да что вы, товарищ следователь! Они даже со мной.

Былина щёлкнула замком, пошуршала и вытащила из сумки пластмассовую коробочку. Рябинин открыл её.

Серьги были сделаны в виде миниатюрных цветков, ландышей или колокольчиков. Венчики из платины, вместо тычинок-пестиков дрожали бриллиантики. Рябинин с интересом разглядывал драгоценности – даже лупу достал.

Петельников сидел молча, придерживаясь строгого правила не вмешиваться в допрос следователя, пока тот не попросит.

– Красивые вещички. – Рябинин вернул серьги. – Я запишу кое-что.

Он начал писать протокол допроса.

– Вы его найдёте? – спросила Былина у инспектора.

– Обязательно, – заверил тот. – Мы убийц ловим, а вашего Мишу… Вот приходит вчера в отделение женщина: «Товарищ дежурный, муж пропал. Прошу, не ищите его, окаянного».

Она засмеялась.

– Я вас ещё вызову, – предупредил её следователь.

Былина подписала листки, попрощалась и ушла.

Петельников расстегнул пиджак и с удовольствием закурил. Его тёмные глаза утратили тот сверлящий напор, каким он давил сбоку на девушку. Расслабился и Рябинин.

– Ну, будем ловить? – предложил он.

– Будем, – согласился инспектор, который за этим и пришёл.

– Начинай.

Петельников встал и подошёл к окну, чтобы пускать дым в форточку, – хозяин кабинета не терпел курения.

– Всех Приходько, все геологические организации, геологический факультет, Горный институт, гостиницы, загсы я проверил. Всё отработано и в Хабаровске. Ничего.

– Давай версии, – предложил Рябинин.

– Видимо, он местный, не гастролёр, старается не «наследить».

Следователь согласно кивнул и добавил:

– Не надо искать по всей стране.

– Он ездил в экспедиции, знает геологию, со стюардессой говорил о проблемах, о картировании, о шлифах и тому подобном. Видимо, он действительно геолог с высшим образованием.

Рябинин вскочил и возбуждённо подошёл к окну.

– А вот и нет, – по-мальчишески обрадовался он. – Сейчас ты заберёшься к чёрту на куличики. Геологические организации проверены. Если он геолог, то, выходит, приезжий?

– Возможно, – согласился инспектор.

– Геологи – люди обеспеченные. Интересная работа, наука, высшее образование… Нежизненно, чтобы нормальный человек сменил всё это на мошенничество. Только опустившийся пьяница. Приходько – не такой.

– Значит, поездил в экспедиции рабочим.

– А вот и нет, – опять вроде бы обрадовался Рябинин. – Для рабочего, даже техника, он слишком геологически эрудирован. Смотрел шлифы, умеет картировать…

Петельников задумчиво уставился на улицу, забыв про сигарету. Рябинин тоже смотрел на тополя, которые отяжелели от своих широких листьев. Лето кончалось. Уже появились астры. Пора в отпуск. Кончить дело этого мошенника – и в отпуск.

– Молодой человек, знающий в какой-то степени геологию, ездивший в экспедиции, но не рабочий и не геолог, – суммировал Рябинин, отогнав размягчающие мысли об отпуске.

– Студент, – предположил Петельников.

– Ты их проверял.

– Отчисленный?

– Ага.

– Завтра же займусь, – чуть помедлил инспектор, уже загораясь новой версией. – Эпизодов маловато. Только один, со стюардессой. У Былиной-то всё цело.

– Я думаю, не все потерпевшие к нам обращаются.

Рябинин смотрел на улицу. Казалось, там шли одни женщины. Плывущими по асфальту походками, с приталенными фигурами, в ярких солнечных нарядах – красивые и нежные. Одни женщины. Очень много женщин на улице, в городе, в мире. Уж только поэтому стоит любить единственную.

– Красивые попадаются, – сказал Петельников.

– Все женщины красивые, Вадим. Ты присмотрись.

Они ещё помолчали. Инспектор вспомнил про сигарету и щёлкнул зажигалкой.

– Вот говорят, – задумчиво сказал в стекло Рябинин, – что у следователей с годами черствеет сердце. А у меня вроде наоборот, жалостливым становится. Даже сентиментальным. С чего бы?

– Мудреешь, Сергей Георгиевич.

– Вот и сегодня эту Былину пожалел. Не сказал. Придётся, конечно. Он ей вместо бриллиантов вставил стёклышки.

* * *

Пришло бабье лето. Днём на город ложилось нежаркое солнце. Небо выбеливалось, словно растворяло кучевые облака в своих высоких сферах. Рано смеркалось. Но асфальт и дома ещё долго оставались тёплыми, согревая улицы.

Сзади застучали каблуки. Он скосил глаза: догонявших женщин Михаил опасался. Девушка поравнялась и прошла. Она просто спешила. Да и видел он её впервые. Михаил чуть прибавил шагу: его заинтересовала тонкая гибкая фигура и красные волосы, рассыпанные по зелёному платью. Девушка несла сетку с маленькими дыньками. Их было килограммов на пять, но она почти не сгибалась.

Вдруг ручка сетки выскользнула, и дыньки покатились по асфальту. «Сглазил», – подумал Михаил и бросился собирать. Он поймал четыре, пятую поднял какой-то солдат. Михаил медленно уложил их в сетку и глянул девушке в лицо. В сумерках цвета глаз не разобрал – вроде бы зелёные, как и платье, – но они показались ему какими-то острыми, смелыми. «Официантка», – определил он, отбирая у неё сетку.

– Разрешите помочь?

– Мне на Лесной проспект, – предупредила она.

– Подумаешь, всего два квартала.

– Несите, если делать нечего.

Голос был глубокий, сильный, привыкший повелевать.

– Делать мне действительно нечего. Чем прикажете заняться командированному в чужом городе?

– Нечем, – согласилась она. – Только женщинам дыни таскать.

– А вы жизнелюбка, – заметил Михаил.

– Точно. Я сегодня золотые часики потеряла: ушко протёрлось. А я шучу.

– Значит, вам легко даются деньги, – назидательно сказал он. – Вы, наверное, директор завода?

– Только не завода, – улыбнулась она.

Ей было лет двадцать восемь. Рассмотреть лицо мешали волосы, которые зашторивали её сбоку. Она откидывала их дугообразным движением головы – как крылом взмахивала.

– Сейчас угадаю. Ресторана?

– Долго угадывать. Магазина «Ковры».

– Неплохо. Кстати, вчера по радио слышал такое объявление: «Магазин «Ковры» свободно продаёт половики». Не ваш ли магазин?

– Сами придумали?

– Ну что вы! Я же командированный. Делать мне нечего. Лежу в номере и слушаю объявления. «В магазин № 8 поступили мебельные гарнитуры пятьдесят второго размера».

– Вы тоже жизнелюб. Давайте ещё объявления.

– Пожалуйста. «Дорогие телезрители! Перед вами выступал вокально-инструментальный ансамбль «Поющие чайки», а не «Поющие чайники», как было объявлено ранее».

Она засмеялась чуть не на всю улицу.

– Могу ещё, – разошёлся он. – «Уважаемые телезрители! По вине редакции передача о семейной жизни гражданина Тебякина ошибочно шла под названием «В мире животных»». Кстати, меня зовут Михаил.

– Светлана. А вы кем работаете? Знакомиться так знакомиться.

– Я разведчик.

Она насмешливо выглянула из-за волосяных шор.

– Недр, разумеется, – уточнил он.

– Ну, я пришла, товарищ разведчик недр. Вот мой кооперативный.

Светлана забрала сетку. Он придержал её локоть:

– Вы спешите? Дома муж? Дети? Пожилые родители?

– Да нет, одна живу.

– Неужели я не заслужил куска дыни? – жалобно спросил её новый знакомый.

* * *

Возбудив уголовное дело о мошенничестве неустановленного лица, выдававшего себя за гражданина Приходько Михаила Самсоновича, Рябинин начал тихо волноваться. Пошёл процессуальный срок, предстояло найти других потерпевших, и, главное, дело числилось в «глухих». Его можно было бы отправить в милицию – их подследственность, но прокурор уже взял дело в прокуратуру, да и Рябинина оно заинтересовало.

Он всматривался в диспозицию сто сорок седьмой статьи: «…путём обмана или злоупотребления доверием». Так выглядел способ преступления. Конечно, остроумный Приходько обманывал и злоупотреблял доверием. Но что-то Рябинину в диспозиции не нравилось. Чего-то в ней не хватало.

Он придвинул синюю пластмассовую вазу с букетиком ноготков, которые набрал за городом. Оранжевые цветы пахли не по-садовому, не изысканно. Он начал задумчиво обрывать лепестки, усыпав ими обложку кодекса.

Разумеется, обманывал и злоупотреблял доверием. Но чем обманывал, к какой прибегал легенде? Сколько Рябинин ни знал мошенников, они чаще всего пользовались высокими понятиями. Вот и Приходько сочинил любовь…

Рябинин вскочил. Любовь, конечно любовь была способом мошенничества. Не очень важна мужская внешность. Не всякая женщина оценит мужской ум, редкая теперь польстится на деньги, не очень-то зарятся на должность… Но любовь тронет каждую. Тут Приходько бил наверняка. Имитация любви – вот конкретный способ мошенничества.

Рябинин не испытывал жалости к потерпевшим. Уж что-что, а фальшь-то они должны были заметить. Ему всегда казалось, что женщину можно обмануть в чём угодно, но только не в чувствах. Почему же эти легко обманывались? Или им хотелось быть обманутыми? Почему? Тогда имитация любви ни при чём, и права сто сорок седьмая статья, говорящая об элементарном обмане. Но стюардесса и Вера Былина искренне верили в его любовь. Тут ещё предстояло думать: не глухие же и не слепые эти девушки, в конце концов…

Зазвонил телефон. Рябинин снял трубку.

– Сергей Георгиевич, – услышал он голос вездесущего Петельникова. – Передо мной объяснение, написанное собственноручно гражданином Приходько. Хабаровский уголовный розыск прислал дополнительно.

– Что Приходько пишет?

– Год назад потерял паспорт. Молодой парень, холостой. Работает шофёром в геологическом тресте.

Рябинин помолчал, раздумывая.

– Как же наш «Приходько» пользуется таким паспортом?

– Просто. Карточку переклеить не проблема. Сергей Георгиевич, паспортом-то он не пользовался. Девицам при случае покажет да, может, в загсе предъявил.

– Так, – согласился Рябинин. – Возможно, этот штамп и надоумил его выдавать себя за геолога.

– Ещё не всё, – торопливо сказал инспектор. И следователь по голосу понял, что есть и главное. – Сивков Альберт Петрович.

– Отыскал? – радостно удивился Рябинин.

– Это ты отыскал. Я только исполнитель. Итак: отчислен с третьего курса геологического факультета за подделку подписи декана и хищение книг из библиотеки. В городе не прописан. К сожалению, в личном деле нет ни одной фотографии.

– Ну и что… теперь? – спросил Рябинин, будто не знал, что делает инспектор, когда преступник на свободе.

– Теперь мы его поймаем.

– Скоро?

Инспектор замолчал. Рябинин понял, что брякнул глупость, – нельзя подгонять бегущего. Да и не Петельникова торопить.

– Ну-ну, – извиняюще промямлил следователь.

– Поймаем быстрее, чем ты думаешь, – буркнул инспектор и положил трубку.

* * *

– Неужели не заработал куска дыни? – повторил он.

Светлана пожала плечами.

– Пойдёмте. На пятый этаж, без лифта.

Михаил опять взял сетку и пропустил её вперёд. Поднималась она медленно, словно хотела оттянуть их приход. Он знал, что её гложут сомнения: вести незнакомого мужчину в квартиру… Михаил остановился на площадке:

– Света, зачем зря переживать? Не умру я без дыни.

– Откуда взяли, что я переживаю?

– Вижу по ножкам, – улыбнулся он.

Она обернулась, глянула на него сверху и пошла скорее, перебирая ступеньки упругими ногами. Ключи из сумочки достала на ходу. Открыла замок и зашуршала ладонью по стене, отыскивая выключатель…

Михаил оказался в чистенькой передней. Щурясь, он рассматривал свою новую знакомую. При свете она явно выигрывала: стройна, гибка, зелена и длинноволоса. Только глаза оказались карими.

– Располагайтесь. – Теперь она забрала сетку окончательно.

Михаил прошёл в комнату. Шкаф, стол, тахта, приёмник, торшер… На полу лёгкий коврик метра два на полтора. Полочка с книгами – стандартная классика.

Светлана внесла блюдо с кусками дыни:

– Садитесь.

Михаил опустился на край тахты.

– Я вот думаю: неужели директор коврового магазина не в силах приобрести ковёр получше?

– Они мне там надоели.

Она не переоделась – только волосы схватила тесёмкой. И стала ещё тоньше. Загорелые руки ловко расставили тарелки, положили куски дыни и подали ножи. В открытое окно сочилась заметная прохлада: бабье лето днём блестело паутинкой, а ночью приходила осень.

– Света, у вас холостяцкая квартира.

– Я сама холостая. А вы наблюдательны!

– Работа приучила. Всматриваешься. Как пласт залегает, куда тянется… В образцах каждый кристаллик выследишь.

Её пальцы стали мокрыми от обильного сока. Она открыла сумочку и, видимо, искала платок. Искала беспорядочно, выложив на тахту пудреницу и сберегательную книжку. Скомканный платок появился не скоро. Света бросила пудреницу в сумку, а сберегательная книжка так и осталась лежать на тахте – он её хорошо видел.

– Расскажите мне о своей геологии, о себе, – попросила она.

Михаил поднёс широкую ладонь ко рту и сладко зевнул:

– Ну, я пошёл.

Он поднялся с тахты, поправил галстук и сделал шаг к двери.

Светлана удивлённо выпрямилась, положив надкушенную дыню:

– Вы даже не попробовали…

– В следующий раз.

– Какой-то вы странный, – сказала она нежным голосом, забросила руки за голову, изогнувшись лозинкой. Небольшая грудь сразу сделалась пышней. Платье уехало с колен, и они зажелтели, как те самые дыньки. Нащупав на стене шнурок, она включила розовое бра, тут же погасив торшер.

– До свидания, – сказал Михаил и пошёл.

Она вдруг соскочила с тахты, догнала уже в передней, выбросила вперёд ногу, зацепила его ступню и ударила в спину. Михаил упал на пол лицом вперёд, по ходу, не успев подставить руки.

– Лежать! – приказала она и загородила собой дверь.

Он лежал, больше ошарашенный её нападением, чем ударом об пол. На секунду сделалось тихо: женщина в зелёном платье закрывала телом входную дверь, мужчина распластался внизу, перегородив переднюю. И в этой секундной тишине отчётливо послышались шаги – торопливые шаги по лестнице.