Текст книги "Футбол на планете Руссо"

Автор книги: Станислав Токарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Пятый такой визит – в госпиталь имени Багги-старшего – принес славный улов. Мясистый двухметровый младенец, видно только что выпорхнувший из "Высшей костоправки" и мечтающий титуловаться "наш обозреватель по вопросам медицины", смачно потер красные намытые ладони:

– С вас пиво, с нас сюжетик. Был тут в прошлом месяце один дедушка. Грыз орех и зуб сломал. Зубы все целы, но стерты просто до корней. "Сколько ж вам, – говорю, – папа, лет?" – "Пятьдесят пять". Кой черт – ему все девяносто. Туда-сюда, полное обследование. Регидность мышц ярко выраженная, подагрические узлы такие, что хоть в учебник. Пришел проф, туда-сюда: "Девяносто". А папа фигушки, папа разведчик и хочет полноценно трудиться, потому пиши пятьдесят пять. Сюжет?

– Сюжет, – сказал я. – С меня пиво. Имечко не запомнили?

– А нам память ни к чему, у нас картотека. Джейн, милочка, принеси карточку того черного папы, его еще звали так забавно...

– Джон-Джейкоб Смит, – сказала красивая Джейн. – Шестнадцатый отряд разведчиков, южная граница первого региона, поселок Веселая Собака.

– Вы сказали "черный папа" – он негр, что ли?

– Великолепный негритянище, я бы не удивился, если бы ему добрая сотня отбарабанила.

"Мы, собравшиеся здесь, – мужчины и женщины, белые и черные"... Черные. Джон-Джейкоб Смит... Жан-Жак!

Ох, как это все походило на правду!

11

Собаки в поселке Веселая Собака были грустные. Лежали под сваями домиков в тени, распластав хвосты по серой пыли.

Отец рассказывал, что, когда на Руссо завезли собак, они в первое время рычали, лаяли и выли без передышки. Их земной ум не мог примириться с местной фауной – шестиногой, и когда они стаей загоняли маленького безобидного длинноухого олешка и тот, припав на четыре копытца – средние и задние, в ужасе отмахивался от них передними, то даже бравые псы-вожаки отшатывались и пускались наутек.

Наши собаки жмутся к жилью, для охоты они непригодны Знаменитый зверолов и зоолог Спаркс носится с идеей приручить черного коня – не для вьючной работы, а именно чтобы охотиться с человеком (я у него на сей счет брал интервью), но это, по-моему, невозможно. Во всяком случае, хрип и зубовный скрежет табуна, в котором низкорослая самочка достигает трех метров в холке – самая кровь леденящая музыка нашей планеты.

Поселок был по-дневному пуст. Издалека – оттуда, где синел лес, – слышался грохот механизмов. Я свистнул, и тотчас послышался ответный свист. С высокого порога ближнего домика спрыгнул мальчик в разведчицкой шляпе набекрень.

– Вы кто?

– А ты кто?

– Я на вахте.

Это был подлинный юный переселенец, независимый, уверенный и настороженный, в комбинезоне на голом коричневом теле. Точь-в-точь я десять лет назад в шестом, отцовском отряде.

– Мне нужен Джон-Джейкоб Смит. Старый негр. Знаешь такого?

– Знаю. Это повар. Только вы ему кто? У него никого нет родных.

– Я из газеты, – проговорил я заветную фразу, которая все и всем всегда объясняла.

– О! Послушайте, ведь у "Скорунды" с "Валендией" будет переигровка, верно? У нас сломался приемник.

– Конечно, будет, – сказал я. – Послушай, а какой он – Джон-Джейкоб Смит? Добрый, сердитый?.. Он старик, он много, наверное, историй знает...

– Может, и знает, но вам из него их не выкачать. Он молчит и рисует на песке цифры

– Что рисует?

– Всякие цифры и значки. Он не злой, но и не добрый. Не знаю какой. Просто старик, который молчит. Его кухня во-он там – вправо от опушки, возле ручья.

Опушка сельвы была искорежена исполинскими вывороченными пнями, ямами и следами гусениц. Сине-зеленая чаща трещала и рушилась в полусотне метров отсюда. Хижина притулилась к сизому стволу прекрасного пальмового клена, который разведчики пощадили, обрубив только нижние ветки, чтобы какое-нибудь шестилапое не обрушилось ненароком на крышу. В огромном медном котле, висящем над костром, аппетитно скворчало. Я присел на полированный обрубок – давно он, видно, служил табуретом. Возле него на песке, перемешанном с пеплом, было и вправду что-то начерчено.

Я вгляделся.

Это был интеграл вероятности Гаусса, именно он, – я же в техническом полгода оттрубил, прежде чем сбежать в репортеры.

Старый повар на досуге развлекался высшей математикой.

...Смит показался снизу, от ручья. Он нес ведро с водой, и только когда приблизился, я понял, что передо мной великан – согнутый, скрюченный, но великан. Я смотрел прямо на него, а он меня словно не видел. Темно-бронзовая кожа его лица обвисла, глаза были скрыты под складками, только макушка блестела сквозь седой пух. Я сидел и смотрел, пока он приподнял крышку котла, плеснул туда воду, понюхал вздыбившийся пар, полез в карман, что-то достал и бросил в свое варево, аккуратно прикрыл котел и лишь потом покосился на незнакомца.

– Здесь интересно получится, если ввести суммы Дарбу, – сказал я и ткнул прутиком в формулу. – Не пробовали?

Он проворчал что-то неразборчивое, влез в хижину и вылез с железной палкой в руке. Я вспотел. Но это не мне предназначалось – у него, оказывается, висел гонг возле хижины, и он, видно, собрался звонить на обед.

– Постойте, – сказал я. – Не сбежит ведь никуда каша. Все равно я знаю, кто вы, и теперь вам не отмолчаться.

– Все он знает, – пробасил старик нараспев. – Пришел сюда такой, все знает. А за ручьем лошадки топочут. О-ох, надо ему уходить.

– Изящная позиция, – сказал я. – Двадцать два бога создали мир и умыли руки. Разбирайтесь без нас. В мире все, может, сикось-накось, а мы кашу варим.

– Что вам от мену надо? – Это был другой голос, по другому модулированный. Таким голосом можно и об интегральном исчислении толковать.

– Прежде всего меня интересует, есть ли у вас экземпляр "Клятвы".

– Предположим. Но вы, полагаю, должны знать, что там написано.

– Смит, это ваша планета, и на ней неладно. Из "Клятвы", которая хранится в музее, вырезано несколько страниц. Кому-то невыгодно, чтобы полный текст был известен людям. Для вас это новость?

Он снова скрылся в хижине и вернулся с бумажным свертком.

– Уходите в поселок. Там сейчас все дома пустые – садитесь и читайте. Сюда придут люди и будут есть. А я буду думать. Потом приходите.

Когда я вернулся, он мыл котел – скреб изнутри песком. Он спросил;

– Что они из нее вырезали?

– Кто "они"?

– Жаль, что вы об этом спрашиваете у того, кто не может знать.

Я прочел ему то, что переписал в свой блокнот. Он кивал головой точно в такт стихам, с умиленным и светлым лицом. Когда я закончил, он не проронил ни слова.

– Сколько вас осталось?

– Не знаю.

– Вы никого из них не встречали за полвека?

– Полвека... – Он выговорил это слово, будто вдумываясь в его непостижимость. – Полвека... Лет двадцать назад здесь... Не здесь, конечно, тогда мы работали севернее, у истоков Блэк-Ривер, убили охотника. Убил не зверь, а человек. Когда его хоронили, я узнал. Это был младший Баттон Юджин... Как вы сказали тогда: "Двадцать два бога умыли руки"?.. Полвека – это срок, чтобы подумать. Тем более если нет книг.

– Послушайте, Смит, но ведь книги – это доступно. Не в тюрьме же пробыли вы все эти годы.

– Меня зовут Теренс Тейлор, а тюрьму я выстроил сам. Чтобы быть как все, кто вокруг меня. Я учил себя подчиняться людям и обстоятельствам, чтобы не заболеть жаждой ими управлять. Похоже, что это ложная посылка. Хотя я не должен тек говорить. Один я не могу признать неправоту всех, моя информация слишком бедна, да и ваша, я вижу, немногим богаче. Но у вас еще есть время. Наша история только началась, полвека – это для нас страшно, а для нее, друг, смешно.

– Чем я могу быть вам полезен?

– Есть прекрасная древняя книга. "Дон Кихот Ламанчский". Достаньте мне ее.

12

"Продолжается допрос свидетеля Ульриха Земана (27 лет, холост, род занятий – профессиональный футболист, полузащитник команды "Валендия").

Адвокат:

– Свидетель, вы утверждаете, что ударили игрока "Скорунды" потому, что он вас оскорбил.

– Так это... Конечно. Шестиногим желтопузиком он меня обозвал. Обидно. И нервы. Вот как получилось.

– Свидетель, вы извините меня за вопрос: нормально ли функционируют ваши слуховые органы? Иными словами, не почудилось ли вам?

– Это что, глухой я, что ли? Ну нет, вот уж нет!

– Между мной и вами сейчас пятнадцать метров тридцать два сантиметра. Между мною и судейским столом – тринадцать метров девяносто сантиметров. Теперь я отставляю микрофон и произношу фразу... Прошу извинить, миледи, вы меня слышали?

Судья:

– Нет, адвокат.

– Свидетель, вы меня слышали?

– Так вы же спиной ко мне повернулись!

– Не будет ли невежливым с моей стороны напомнить вам о том, что лицо, назвавшее вас желтопузой шестиножкой... простите... да, шестиногим желтопузиком, находилось от вас на расстоянии приблизительно двадцати метров и тоже спиной? Уважаемый суд, я располагаю видеомагнитофонной записью и готов ее предъявить.

Тишина в зале. Земан потирает шею.

– Так. Значит, так. Они меня дисквалифицировали. Я им денежки спасал, и они у меня из кармана вынули. Ладно. Тут вот какое дело. Нам велели проиграть. 4 : 5 должен был быть счет. А тут – 4 : 4, всего ничего остается, дают пенальти в их ворота... Была не была. Я ему съездил, и пошла драка, и матч сорвался. Вот как дело было.

В зале шум, судья звонит в колокольчик.

– Кто же дал вам указание проиграть со счетом 4 : 5?

– Как кто? Тренер, конечно. Франческо д'Анжело, наш старший тренер.

– Миледи, прошу пригласить на следующее заседание в качестве свидетеля тренера д'Анжело. Извините, свидетель, у меня еще вопрос. Не могли бы вы повторить свою фамилию, место рождения и имена родителей?

Прокурор:

– Миледи, я протестую. Свидетель говорил об этом в начале допроса. Адвокат намеренно затягивает ход процесса.

Судья:

– Адвокат, время сегодняшнего заседания кончается. Вы уверены, что ответ в состоянии открыть нам нечто новое?

– Совершенно уверен.

– Свидетель, отвечайте.

– Ульрих Земан, родился в поселке Три Камня, на ферме Теофила и Марии Земанов.

– Ваши уважаемые родители здоровы?

– А чего ж нет? Я у них в отпуске весной был.

– Свидетель, я должен сообщить вам прискорбную новость. Ваша матушка скончалась три года назад. Мне очень жаль, но вторая новость окажется еще печальнее. Свидетель Ульрих Земан, вы не существуете. Никаких следов вашего рождения нет в метрических книгах планеты. Миледи, вот документы, которые я прошу приобщить к делу.

Оглушительный шум. Судья звонит в колокольчик и предупреждает, что удалит публику из зала.

Адвокат:

– Свидетель, я прошу ответить на вопрос: кто вы?

Судья:

– Ввиду истечения времени допрос свидетеля откладывается. Следующее заседание в понедельник в десять утра.

Адвокат:

– Миледи, я прошу прощения, но мне необходимо сделать заявление.

– Делайте.

– Я прошу суд принять меры к обеспечению безопасности свидетеля. Исчезновение арбитра Бронека уже имело место, и мы...

– Суд принимает к сведению ваше заявление. Заседание закрыто".

Камешек я приготовил заранее. Завернул его в записку. Я был доволен собой, с галереи он попал точно на адвокатский стол.

Я написал ему: "Адвокат, у меня кое-что для вас есть. Жду в ресторане "Тихая сельва" в 21.00. Симпсон ("Старлетт")".

13

"Тихую сельву" открыли недавно, и она была переполнена. Мне нашелся столик лишь потому, что я писал об открытии и хозяин меня знал. Ресторан был выдержан в охотничье-разведчицком стиле: прочная грубая мебель, стены из бревен в пятнах коры и плюща, каменный очаг в центре зала – на тлеющих углях там жарилось мясо. С одной стены смотрела, скаля пасть, башка красной пумы, с другой – таращилась на нее исподлобья, выгнув шею и вывернув ноздри, как перед схваткой, голова черного коня. Патлатая певица в кожаных штанах томно и низко тянула с эстрады:

Тихая сельва... Синие тени...

Ласковый вечер лег у корней...

А четыре кожаных молодца – рояль, банджо, сакс, ударные – рявкали хором:

Если разлюбишь! Если изменишь!

Пулю получишь между бровей!

Чиновники, торговцы, процветающие фермеры и богатые зубодеры в такт били в столешницы коваными днищами пивных кружек, чувствуя себя простыми лесными парнями, крепко любящими своих простых подруг. Кое-где уже обнимались, кое-где пробовали трясти друг друга за манишки. Ребята из "эрбэка" – Роты Борьбы с Контрабандой Алкоголем – явно запаздывали на боевой пост.

Войдя, адвокат растерянно остановился возле очага, повертел головой и заспешил, обрадованный, на мой оклик.

– Прошу прощения, я не подозревал о наличии у нас столь колоритных предприятий общественного питания.

– Два пива, – сказал я официанту.

– Извините, – адвокат глянул жалобно, – с вашего позволения я бы предпочел чай.

Официант смылся, гневно фыркая на ходу.

– Я вас слушаю внимательно и очень польщен знакомством. – Он снял темные очки, узкие глаза были усталыми и слегка воспаленными.

– Не знаю, зачем вы допрашивали того старика, бывшего депутата. Но мне тоже захотелось обнаружить в "Клятве" упоминание о футболе. Вот оно – другого нет.

Я выложил на стол собственноручно перепечатанный листок.

"Мы утверждаем, что единственная функция, которая осталась людям в нашем обществе, – развлечения. Прикованный к своему жилищу, к телеэкрану, человек обречен на иллюзорное существование, ибо он живет в мире лишь тех эмоций, которые дарят ему его рабы и его шуты, профессиональные развлекатели: футболисты, бейсболисты, регбисты, автогонщики и иные гладиаторы нашего времени. Лишенный физических движений, которые производят за него другие, человек неизбежно утрачивает черты, изначально присущие его биологическому виду".

Йошикава читал, низко склонясь над листком. Прочел, разгладил бумажку концами пальцев и улыбнулся ей со странной нежностью:

– Благодарю, я представляю себе, как трудно было вам это найти. Найдя, вы узнали, я думаю, многое, но этот текст и мне хорошо знаком.

– А этот?

Я протянул ему цитату со второй из вырванных страниц:

"В суровой борьбе, которую нам предстоит вести на планете Руссо, чтобы сделать ее пригодной к жизни для нас и наших потомков, мы обязаны быть равны. Не должно быть героев и толпы, аристократии и плебса, владык и рабов, эксплуататоров и эксплуатируемых. Все богатства планеты принадлежат всем гражданам планеты".

– Прекрасные слова, не правда ли? – грустно сказал Йошикава. – Но какой детский утопизм – поступить так, как поступили они...

– Вы можете объяснить, почему в экземпляре, который хранится в музее, этих строчек нет? Нет, а вы о них знаете – откуда? А если знаете, зачем понадобился вам тот старый пень? И вообще, что за дела у нас тут творятся?

– Когда много вопросов сразу, не так легко ответить. Вы, должно быть, заметили, что прокурор Гирнус имел здравый резон прервать мой допрос Монтгомери, как не имевший к процессу видимого отношения. Но сказанное побудило вас к поискам, вы искали и нашли. Одного этого уже немало.

– Именно я?

– Извините, я не рассчитывал лично на вас, поскольку лишь сейчас удостоился приятного знакомства. Но я знал, что кто-то будет искать, и рад, что это вы. Впрочем, уверены ли вы, что вы один?..

Тем временем шум в "Тихой сельве", нараставший по плавной кривой, внезапно дал резкий скачок. Девица в кожаных штанах едва перекричала его в свой микрофон:

– Друзья и гости! У нас большая радость! Мы видим в своих стенах юного героя, любимца зрителей, центрфорварда славной команды "Бранцоза" Анри Пелисье и его боевых товарищей!

У очага, картинно скрестив на груди руки, высился стройный блондин в синем пиджаке и канареечных брюках – цивильной форме клуба. За его спиной теснились такие же сине-канареечные, только старше, толще и плешивее.

Публика встала. Публика разразилась какофонией звуков, которой был придан ритм с помощью рояля, банджо, сакса и ударных:

– "Бран-цоза"! "Бран-цоза"! Целуй меня, стервоза! Люби меня послаще! И-на-че не за-бью! Ю-у-у-у!

Музыкально-поэтический шедевр увенчался подобием волчьего воя.

– Что это? – Йошикава испуганно прикрыл ладошками уши. – Зачем это?

– Так "Бранцозу" же зовут "синими волками". Вы что, никогда не слышали, какой вой на стадионе стоит?

– Извините за любопытство, но вот те не столь молодые господа, прибывшие вместе с героем и одетые подобно ему, кто они?

– Члены клуба, конечно. Любители футбола. Они платят взносы и за это могут бывать в клубе, на тренировках, и на трибунах у них постоянные места.

– Как это удобно и интересно, я о такой системе ничего не знал.

Слишком много и слишком мало знал этот непонятный тип.

– А вы, – он спросил, – тоже являетесь поклонником какой-либо команды?

– "Юнтарча", – гордо ответил я, хотя гордиться было особенно нечем: "юнты" плелись в хвосте розыгрыша.

– И у вас тоже имеется красивый костюм?

– Не имеется.

– Нельзя ли спросить почему?

– Не по карману.

– Любопытно. Могу ли я понять вас так, что сумма взноса доступна далеко не всем?

– Еще как далеко.

– Но из этого можно сделать вывод о том, что членство в клубе влечет за собой определенную выгоду. Кроме, разумеется, бескорыстного, чисто спортивного энтузиазма.

– Можно.

Я знал, что у стоек уютных клубных баров, куда РБКА нос не совала, за рюмками контрабандного горячительного завязывались полезные знакомства, обмывались сделки. Я сказал адвокату об этом и о том еще, что сегодня у нас без цветного пиджачишки даже кандидатуру в парламент выставить трудно "попробуйте-ка сами".

– О, я понимаю. Как много поучительного принес мне наш разговор, как много интересного и важного!

Он снова снял очки и снова изменился – стал прост, напряжен и словно беззащитен.

– Вы можете мне помочь. Но это опасно.

– Я не боюсь, – сказал я, потому что не хотел бояться.

– Сегодня девятое июля. Завтра прибывает корабль с Земли. Два раза в год, вы, очевидно, знаете: десятого июля и десятого декабря. Вы репортер, вам легче попасть на космодром. Требуется установить, какой груз будет доставлен для фирмы "Кикс".

– Производство и продажа футбольных сувениров?

– Совершенно верно – маленькая невинная фирма. Меня интересует даже не содержимое – вряд ли вам удастся с ним познакомиться, – а характер груза, его внешний вид, величина и упаковка.

– Что ж, – сказал я, – надо будет постараться.

– Надо.

14

Лиловый неподвижный браслетик бортовых огней обозначал вдалеке корпус корабля. Красные, зеленые и белые движущиеся огоньки – краны. Мне не приходилось прежде здесь бывать, и я не ждал, что космодром – просто огромное поле, на краю которого дощатый барак. Со стороны поля к нему один за другим подкатывали тягачи с платформами, на которых громоздились контейнеры. Получатели ждали у деревянного барьера, делившего барак пополам, – кожаные куртки, широкие шляпы, суровые физиономии, набыченные в ожидании: таможня и РБКА работали, видно, дотошно. В Толпе никому ни до кого дела не было – до меня тоже. Время от времени слышалось: "Кабинет электроники – принимайте... Фирма "Жако" – принимайте... (Вздохи облегчения.) Фирма "Унта" – пройдите к начальнику таможни". (Ругань сквозь зубы.)

Наконец из-за барьера прозвучало;

– Фирма "Кикс" – принимайте.

Груза было много, главную его часть составляли большие продолговатые ящики, изрядно тяжелые, – рабочие фирмы выносили каждый втроем.

Я выскользнул на улицу. Ящики аккуратно укладывали в фургон электрокара. Сейчас он отъедет, и моя миссия будет выполнена. Как, чем помог я Йошикаве и помог ли – неизвестно

Внезапно возле машины поднялся шум.

– Жабы! – орал мужской голос тем криком, с каким нарываются на скандал. Жабы проклятые, вонючие!

Крикуна пытались унять те, кто пониже, – он был саженного роста, и они, тесня его скопом, приглушенно гомонили!

– Арчи, уймись, имей совесть!

– Совесть? А у вас совесть есть контракт нарушать, жабьи вы личинки? А за нос три года водить – что таращишься, что, что? Я вырву жабьи твои глаза, крыса!

Скандалисту уже крутили руки, а он отбивался, колотил ножищами в один из ящиков, приготовленных к погрузке, вопия совсем несообразное:

– Эй ты, живой товар, проснись, малыш! Тебя надули, дурья башка!

Его отшвырнули, ящик торопливо сунули в кузов, машина тронулась, а он цеплялся за борт, хрипел:

– Подохнете здесь, подохнете, слышите, парни?

Тут от стены барака отделились двое рослых охранников, до меня донесся смачный звук – этот в челюсть, а поглуше, должно быть, в солнечное сплетение. Симпсон, ваш выход. Одному я угодил в ухо, другому попутно сделал подсечку, а тот малый, не успев разогнуться, добавил головой, и мы побежали.

Он тащил меня за собой к эстакаде, смелой аркой соединявшей космодром с городом. Здесь, у обочины, стоял маленький двухместный "Жижи" последней модели, похожий на чечевицу. "Элегантность и скорость" – из рекламной заметки в "Старлетт", которая полностью соответствовала действительности – мы взяли сто с места и единым духом проскочили всю гнутую ленту бетона, затормозив у первых домов спящего города.

Мой спутник снял руки с руля, потрогал челюсть, охнул. Достал из заднего кармана плоскую флягу, отвинтил крышку, побулькал, мыча от боли, во рту, проглотил. Протянул флягу мне. Это была крепкая штука.

– Ты, парень, гвоздь, – сказал он слегка невнятно.

– Ты тоже.

Небесный пепел помаленьку светлел, и я разглядел славную костистую морду, литую, как у коня, и с гривкой до бровей.

– Что глазеешь, узнал?

– Вроде того, – сказал я осторожно.

– Вроде, вроде... Арчи Хэйла не помнишь?.. Я центра играл в "Валендии" юный герой, пропади они пропадом, жабы.

– Кто жабы-то?

Он снова хлебнул из фляжки.

– Все вы на вашей вшивой планетке. Я с Земли, понимаешь, оттуда. Разве ты можешь знать, что такое Земля, какое бывает синее море и небо – не серое, как у вас, а синее, а у вас деревья синие, как с перепоя. Что таращишься? Я этого Хэйла в глаза не видел, моего здешнего папулю. Тридцатку в месяц ему в зубы, чтобы помалкивал и гордился дорогим сынком... Я Юханссон – на, выпей за мою мать, если жива еще там, в Стокгольме, и помнит своего идиота. Я живой товар ты понял? Меня в таком же ящике привезли: шприц в задницу – и спи, пока не разбудят. Мы юные герои из ящиков, богатые парни, вам наши деньги не снились. Тысчонок триста у меня, два таких кара. Слушай, объясни мне, почему вы сами не хотите в футбол играть? Я ж здесь одиннадцатый год, я каждую собаку в бутсах знаю, и ни одной местной жабы, а?

– Я играл, когда учился, – сказал я.

– Ха! Кому ты нужен? Я сейчас знаешь кто? Тренер юношеских групп "Валендии". Я тренер, а групп нет. Есть тренированные парни, триста профи с Земли, и точка. А ты не знал? У нас и детские группы имеются, как же тридцать штук, сто тренеров, а детишки – тю-тю, на бумажке. Нас же надо кормить, поить. А мы воем, на Землю хотим.

– Не пускают?

– Обеща-ают. У, крысы! "Последнее поручение. Арчи, и следующая ракета твоя". Уже шесть так ушло. Ловушка, понял? Они всем врут.

– А какие поручения? – спросил я.

– Ты сыщик, что ли?

– Нет,

– И нечего нос совать. В футбол он играл... Вы тут хитрые все. Вам нашей жизни не надо – за решеткой. На Земле-то они тебе распишут: "Богатый будешь, жить будешь на клубной вилле... Бассейн, сауна, личный портной, личный парикмахер... Раз в неделю прямо в койку цыпочку подадим – ноги из подмышек". Все так и есть, да утопиться хочется в этом бассейне. Двадцать четыре часа в сутки под надзором. А почему, не знаешь? Чтобы языком не трепать о наших делах. Ты футбол любишь?

– Люблю.

– А я ненавижу. Ваш. Здешний футбол. Я был на Земле не последний. Ну, любитель, конечно, у станка стоял. Но там я играл как хотел – я вышел, я бог. Когда меня сюда привезли, я "Юнтарче" такую банку в первом же матче плюнул метров с тридцати... Публика на трибунах скамейки от восторга грызла... У меня ноги подкосились, я на колени встал, я молился... Стоппер "Юнтарчи" мне аплодировал... А из наших никто даже не подошел. "Ладно, – думаю, – завидуют". Если бы так! Минут через десять выпрыгиваю на угловой, а наш капитан, старая шкура, меня локтем под дых. Упал, ничего не помню – где, что... Очнулся, он же меня с поля тащит. "За что?" – говорю. "После, сопляк, поймешь". Понял, спасибо. Тренер сказал: д'Анжело, знаешь такого? Он и есть, щепа позолоченная... "Ты не виноват, капитан должен был тебя предупредить". Ему вмазали штраф – триста гульдов, что не предупредил, полсотни – что меня выбил.

– А о чем он должен был тебя предупредить?

– Ты и вправду не сыщик, седая башка? Хотя что мне терять? Я бы их всех зубами загрыз. Эх ты, любитель футбола! У вас же здесь ни, одного чистого матча не бывает. Все подстроено. В каждой команде по трое парней "джокеры". Им говорят, какой должен быть счет, и они его обеспечивают. А остальные под них подстраиваются. Я сам потом "джокером" стал, когда контракт продлил, идиотина.

– Арчи, – сказал я, – я не сыщик, но ты все-таки знай, кто я такой.

И показал карточку.

– Ах ты нос любопытный! – Он покрутил головой. – Да ладно. Я кому верю, тому верю. Хлебнем?

– Арчи, что ты знаешь об этом последнем метче "Валендия" – "Скорунда"?

– Все как есть.

– А рассказать можешь?

– Тебе могу.

– А если не только мне? При всех, на суде?

Он смял пятерней гривку на лбу:

– Ты во что ж меня тянешь, белобрысый?

– Нет так нет, Арчи. Я буду молчать.

– Ты один? Или есть за тобой какие-нибудь ребятишки?.. Хотя нет, этого ты мне не говори.

Он положил голову на руль.

– Чему нас учат наши хорошие мамы?

Помолчал.

– А зима на Земле снежная. Жалко мне тебя, ты и снеге отродясь не видывал. Давай, что ли, излагай, как и что.

... Потом я позвонил Йошикаве и назначил срочную встречу.

15

"Очередное заседание началось с сообщения судебного пристава о том, что свидетель Ульрих Земан, допрос которого не был закончен в прошлую пятницу, бесследно исчез в субботу и попытки обнаружить его пока безуспешны".

Далее вычеркнуто: "Виски Йошикавы окропил пот, его сухая маске обмякла, и словно ожили темные стекла очков, став глазами, под взглядом которых судья Адамсон сделалась бела. Она тронула свой колокольчик, хотя зал был нем. В нем чеканно отдались шаги свидетеля д'Анжело".

"Франческо д'Анжело, старший тренер команды "Валендия" (64 года, вдов, бездетен, 23 года назад переселился с Земли, где, закончив футбольную карьеру, также работал тренером)".

Адвокат:

– Свидетель д'Анжело, какие указания вы дали руководимой вами команде перед матчем со "Скорундой"?

– Чисто тактические.

– Прошу ответить подробнее.

– Не считаю нужным.

– Из показаний свидетеля Земана явствует, что вами был отдан приказ о проигрыше со счетом 4 : 5. Вы подтверждаете это?

– Вранье.

– Вам известен человек по имени Арчибальд Хэйл?

– Это мой бывший игрок. Теперь он работает с молодежными группами.

– Вы встречались с ним перед матчем?

– У меня нет причин для встреч с этим субъектом.

– Миледи, прошу пригласить свидетеля Хэйла.

"Арчибальд Хэйл (35 лет, холост)".

Далее вычеркнуто: "Он был хорош – бывший "юный герой", решительный сверхмужчина с рекламного плаката".

– Свидетель Хэйл, что вам известно по данному делу?

– Накануне матча я пришел к д'Анжело. Я всегда к нему прихожу накануне. В двадцать два тридцать. Потому что в двадцать два сорок пять он уже в постельке. Король режима – наш Франко. Я сказал: "Завтра надо сделать 4 : 5". Он ни слова, только допил свою простоквашу. Он меня теперь любит, как собака палку, но он преданный лакей, на него можно положиться.

Д'Анжело (с места):

– Это вранье! Ни слова правды!

– Каркай теперь, старая ворона!

В зале нарастает шум, слышатся возмущенные выкрики и свистки. Судья потрясает колокольчиком.

Далее вычеркнуто: "На скамье подсудимых хохочет обвиняемый Таубе, барабаня по барьеру кулачищами. Прокурор Гирнус вонзает в судью ледяной взгляд".

Адвокат:

– Свидетель, вы сказали: "Всегда прихожу накануне". Что значит "всегда"?

Крик с галерки:

– Арчи, прикуси язык!

– Эй, ты, – кричит в ответ свидетель, – я тебя вижу, а ты меня знаешь, крысёныш! Всегда – это всегда, я у них три года на связи!

В оглушительном шуме тонет звон судейского колокольца.

– Что такое "на связи"? – кричит адвокат.

– Я агент Синдиката!

– Что такое Синдикат?

– Лига! Тотошка! "Кикс"! Одна шайка! Эй, змеи, собаки, жабий народец! Верьте нам, целуйте нам пятки! Заполняйте ваши вонючие карточки! Кукиш вам, дырка от бублика! Все продано на сто лет вперед!

– Кто вас послал к д'Анжело?

Хэйл не успевает ответить на этот вопрос. Судебный пристав рысцой выбегает за дверь, и через минуту в зал врывается охрана. Стрелки становятся плечом к плечу спинами к судейскому столу и начинают медленно теснить из зала толпу.

– Всех! – кричит судья Адамсон, взмахивая крыльями мантии. – Всех вон! Прессу тоже вон! Процесс теперь будет закрытым!

16

Я писал всю ночь. Я переписывал трижды. В первом варианте документ составлял девятнадцать страниц, в третьем – девять. Это был не репортаж, а материалы к репортажу. Факты и краткие выводы. Коррупция в футболе и очевидное мошенничество с тотализатором. Контрабандный ввоз "живого товара" и растрата сумм регионных бюджетов, отведенных на работу с детскими и юношескими командами – несуществующими. Система изоляции наемных земных футболистов, служащая средством прикрытия грязных махинаций. Явная причастность ко всему этому лиц из высоких сфер, на что указывает акт объявления процесса закрытым не только для публики, но и для прессы и, следовательно, для всей общественности планеты, а также подозрительное самоубийство Багги, если это вообще самоубийство.

Я предлагал продолжить расследование, одновременно начав публикацию материалов.

Я не упомянул о моем интересе к "Клятве", о встрече с Теренсом Тейлором (он же Смит), о контактах с Йошикавой: ситуация представлялась мне серьезной и опасной, и я не хотел навлекать опасность на этих людей.

Прочтя и проведя в молчании около трех минут, Хорейшио Джонс встал, прошагал мимо меня журавлиными ногами и пригласил в кабинет Джима Каминского.

– Я прошу вас, Джеймс, самым тщательным образом ознакомиться с этим... несколько неожиданным документом.

Джим читал и восхищался. Пять раз он поцеловал кончики пальцев, однажды произнес: "Восхитительно", однажды: "Чертовская логика" и трижды: "Ух, как он растет!"

– Да, – веско сказал он, закончив. – Теперь мне все ясно. Мы стары, мы исписались, вот кто нас переплюнет, Хорейшио. Бобби, я поздравляю вас, мой мальчик.

– Джеймс, вам что-нибудь известно об этом? – строго спросил Хорейшио.

– Ни-че-го. Мне, старому волку, с моим нюхом! То есть, разумеется, в матчах иногда бывают липовые счета, разумеется, привозят с Земли игроков пару, тройку в команду, я и назвать вам их могу, но система, Хорейшио, система, которую усматривает наш молодой друг, – эт-то находка, эт-то открытие, эт-то сенсация!

– Джеймс, будьте серьезны. Я жду ваших предложений.

– Хорейшио, вы меня знаете, я неизменно серьезен, я в постели серьезнее, чем президент, когда он приносит присягу. В чем ваши сомнения? Публиковать немедленно! Наши тиражи подскочат до космической цифры, и если потом нас с вами разнесет на части толпа обезумевших опровергателей, я умру счастливым.