355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Станислав Гагарин » Евпатий Коловрат » Текст книги (страница 5)
Евпатий Коловрат
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 20:44

Текст книги "Евпатий Коловрат"


Автор книги: Станислав Гагарин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Бой

– Мертвые остаются мертвыми! – кричал Бату-хан. – Я сжег и разорил все города руссов на своем пути! Откуда взяться силе, способной биться со мной?

Все молчали.

– Кто те неизвестные, что вот уже в который раз наносят урон моему войску? – снова спрашивал Бату-хан потупившихся военачальников. Лишь Сыбудай не наклонил головы и только отвел единственный глаз, словно не хотел или боялся смотреть на разгневанного молодого монгола.

– Я казнил тех, кто сбежал с поля боя, бросив оружие, припасы и лошадей неизвестному врагу, – продолжал Бату-хан. – Но я, видимо, был слишком великодушен. Наверное, и здесь найдутся заслуживающие смерти. Я взял Коломну. Рязанского княжества больше нет. Мы идем по Суздальской земле, впереди – богатый и сильный Владимир. И в такое время я узнаю, что за моей спиной неизвестный враг. Он сеет страх и смятение в моем войске. Кто он? Я спрашиваю: кто он?!

Сыбудай шевельнулся, повел глазом по толпе приближенных, и тогда выдвинулся исадский душегуб, изгой и предатель Глеб.

– Дозволь мне слово сказать, Повелитель Вселенной.

– Говори!

– Ты помнишь, конечно, что первым подвергся нападению отряд, где были и твои люди, и воины хана Барчака. Барчак один спасся в ту страшную ночь.

– Да, помню об этом, – нетерпеливо сказал Бату-хан. – Я убрал с моих глаз эту старую трусливую собаку.

Сыбудай качнул головой. Бату-хан заметил это движение и сердито засопел. Он знал, что одноглазый наставник не одобрил тогда его решения.

– Ты был, конечно, прав, Повелитель Вселенной, – продолжал Глеб, – когда отказал в своей милости хану Барчаку. Он должен был умереть вместе со всеми воинами. Но Барчак – половецкий хан, а половцы – соседи русских, они часто встречались раньше на бранном поле и, может быть, хан Барчак увидел в ту ночь такое, что может навести на след… Я слыхал, будто Барчак узнал предводителя русских.

– Так-так, – медленно проговорил Бату-хан, теребя рукой узкую бородку. – Значит, это все-таки руссы… Но откуда сила у них? Ведь позади лишь трупы и пепел… Ко мне Барчака!

Привели половецкого хана.

Знал Барчак, что Бату-хан разъярен сверх меры. За время, истекшее с той ужасной ночи, Барчак приучил себя к мысли о неминуемой смерти и часто поглаживал рукоятку ножа, который подарил ему когда-то Бату-хан. С ножом этим хан Барчак не расставался и с его помощью надеялся избежать мучительной казни по монгольскому обычаю, когда дюжие нукеры Повелителя Вселенной соединяли затылок и пятки обреченного.

Бату-хан встретил Барчака ласково, и половец пал духом: такое начало не предвещало ничего доброго.

– Расскажи нам, хан Барчак, что произошло в ту ночь, когда ты потерял всех своих людей и наши воины погибли тоже, – сказал Бату-хан. – Мы хотим знать подробности. Кто были неизвестные?

– Руссы, – ответил Барчак.

– Но откуда взяться такому сильному войску в этой разоренной стране?

– Повелитель Вселенной, – сказал Барчак, – руссов немного. Но если их ведет в бой тот человек, то сила каждого удесятеряется.

– Какой человек?

– Мне кажется, я узнал его голос.

– Кто же он?

– Евпатий Коловрат.

– Коловрат?

– Да, Повелитель Вселенной. Еще в первую встречу с тобой я говорил, что это самый смертельный мой враг. Воевода Коловрат держал своей дружиной полуденную границу Рязанского княжества. Это страшной силы человек, умеет он и других увлечь за собой.

Барчак замолчал. Молчал и молодой монгол. Насупившись, смотрел он в пол, и кто знает, о чем он думал.

Молчание затягивалось, но никто бы не посмел и шелохнуться.

– Ну что вы все молчите?! – вскричал вдруг Бату-хан. – Надо изловить его и доставить в мой шатер!

Сыбудай решил, что пора вмешаться, и приблизился к Бату-хану.

– С этим воином надо быть осторожным, мой Повелитель, – заговорил он. – Пусть дружина его мала, но она воюет по-своему, он бьет и сразу уходит, избегает ответного удара. А урон от него большой. Наши люди стали бояться ночи… Выслушай, Повелитель, князя Глеба.

– Говори, – кивнул Глебу Бату-хан.

– Надо послать гонцов, – сказал Глеб, – чтобы те от имени Повелителя Вселенной обвинили рязанского воеводу в трусости.

– Как ты сказал?

– Надо обвинить Коловрата в трусости. Мол, может он нападать лишь на спящих и безоружных, а на честный бой не способен. Не стерпит он оскорблений, и тогда кто-нибудь из твоих батыров, Повелитель Вселенной, вызовет Коловрата на поединок.

– Я понял, – сказал, подумав, Бату-хан. – Хостоврул!

– Здесь я, Повелитель, – отозвался из толпы грубый голос и, расталкивая приближенных, вышел вперед здоровенный монгол, шурин Бату-хана.

– Ты бросишь вызов русскому воину, – сказал молодой монгол. – Согласен?

Хостоврул пожал литыми плечами.

– Согласен, – ответил он, и на плоском его лице зазмеилась улыбка. – Давно не развлекался.

– Сыбудай, – сказал Бату-хан. – Готовь посланцев к Коловрату, пусть сыщут непременно… Все идите прочь! А князю Глебу остаться…

Ярко светило солнце.

По обоим берегам Клязьмы стояли две рати. На левом, где раскинулась деревня Покров, стояло несметное монгольское войско, и сам Бату-хан расположился в походном шатре на возвышенье, чтоб получше разглядеть поединок шурина своего с Коловратом. На правом берегу, спиною к ближнему лесу, за которым шли губительные мшары вплоть до озера Светец, расположилась русская дружина.

Рязанцы сами выбрали это место. Особый расчет был у сотника Ивана. Правда, он отговаривал, как мог, Коловрата от поединка с монгольским богатырем, видел в сем какой-то подвох. Но убедить Евпатия не сумел, воевода вне себя был, когда назвали его трусом.

Иван в Коловрата верил, знал, что другого такого воина земля еще не родила. А какой слух пойдет по Руси об этом поединке! Только б не схитрили монголы…

Не знал Иван, что ловушку для них готовит русский, который знает повадки бывших своих земляков и уже заранее рассылает монгольские отряды, чтобы те могли отрезать рязанской дружине путь к лесу. А ведь именно в лес и в болота сотник Иван собирался заманить поганых насильников.

По указанию Сыбудая спешили китайские умельцы установить потаенно стенобитные орудия. Покривился Бату-хан, услыхав об этом, но спорить с одноглазым наставником не стал.

…Чист, незапятнан, не испещрен следами был снег, покрывший лед на реке Клязьме.

Завыли монгольские трубы.

– Пущай себе воют, – сказал Коловрат и повернулся к дружине. – Рязанцы! – крикнул он. – Наше слово коротко: смерть проклятой орде! Одолею я подлого монгола – все как один на врага! Погуляем всласть на бранном поле!

Знал Коловрат, что не сладить его дружине с монгольской тьмой, но не даром же держали совет – сам Евпатий, князь Олег и сотник Иван. Снова завыли трубы.

– Вишь, торопятся! – усмехнулся Коловрат. – На тот свет захотелось…

На лед Клязьмы выехал с гиканьем Хостоврул. И в тот же миг конь вынес Евпатия ему навстречу.

Он с маху пролетел мимо Хостоврула, тот не успел даже взмахнуть саблей. Коловрат развернул коня и стал сходиться с насторожившимся монголом, держа в правой руке меч и подергивая поводья так, что конь его слегка рыскал, создавая впечатление, будто хозяин не решается сойтись, трусит очертя голову броситься на противника.

Хостоврул привстал в седле, дико заверещал и рванулся вперед.

И вот они сшиблись.

Хостоврул резко посунулся вправо, изогнулся, рванул коня и оказался сбоку от Коловрата, к его левой руке, теперь рубить Евпатию было несподручно.

Батыев шурин взмахнул рукой, сверкнула кривая сабля, клинок метнулся к незащищенной шее Коловрата.

Но случилось непредвиденное. Никто не успел углядеть, как тяжелый меч перекинул Евпатий из правой руки в левую. С резким лязгом ударил саблей Хостоврул в подставленный вовремя меч Коловрата. Знаменитый заморский клинок монгола не выдержал и переломился.

И тут поворотив коня – без поводьев, движением ног, – Евпатий вознес обеими руками меч, кованный в Кузнечной слободе славной Рязани, и обрушил его на Хостоврула.

Это был страшный удар русских воинов, о нем знали и боялись его многие враги, приходившие за наживой на эту землю.


Коловрат метил в основание шеи, наискосок, и меч его развалил богатыря Хостоврула, как полено. Ошеломленные страшной гибелью Хостоврула, монголы недвижно стояли на левом берегу Клязьмы. Евпатий Коловрат поднял коня на дыбы, поворотил его на задних ногах вправо и поскакал вниз по течению реки, выжидая, когда сольется с ним его дружина.

Шатер Бату-хана оказался сейчас по левую руку Коловрата и немного впереди, к нему и мыслил воевода прорваться.

Пронзительная тишина, что воцарилась в окружении Повелителя Вселенной, когда его шурин распался на части, нарушилась тоненьким воем-плачем. Это выл Бату-хан. Он раскачивался из стороны в сторону, суча кулаками, и скулил, не отрывая глаз от скачущего по льду Клязьмы коня Хостоврула со страшной ношей на спине.

Темникам и мурзам, окружавшим Повелителя Вселенной, долго потом чудился этот вой.

– А-а-а! – закричал вдруг Бату-хан и принялся размахивать руками.

Но это не были жесты отчаяния.

Взмах рукой – и пошла на лед реки правая тьма. Еще взмах – новая волна воинов понеслась навстречу рязанцам. Кривой Сыбудай одобрительно скалился. Он был доволен молодым монголом – тот быстро овладел собой, успев и достойно поскорбеть о погибшем родиче, батыре Хостовруле…

Рязанцев было мало, совсем мало, но одержимые гневом, они дрались неистово и грозно. «И стали сечь без милости, и смешалися все полки татарские. И стали татары точно пьяные или безумные. И бил их Евпатий так нещадно…»

Ратник Медвежье Ухо держал меч обеими руками и работал им размеренно и добротно. Достать его было невозможно, несокрушимым казался опытный, закаленный в боях вояка-рязанец. Не отставали от Медвежьего Уха остальные дружинники, кто не раз бывал с Евпатием Коловратом в походах. А вот те, кто пришел в ратники недавно, те гибли быстро… Но и они успевали отправить в небытие хоть одного, а то и двух ненавистных пришельцев.

Ржали кони, лязгало оружие, на разные голоса орала битва, затеянная на белом-белом клязьминском льду.

С первых минут боя рязанцы стали смещаться к правому берегу реки, чтобы не дать себя отрезать от леса. Но скоро с двух сторон монголы стали обтекать сплотившихся дружинников, стараясь заступить им дорогу. И заметив это, Коловрат подал знак пробираться к недальней, сине-зеленой опушке.

Вот рязанцы вырвались на берег, вот и до леса рукой подать. Монголы преследуют их, но больше для вида, чтобы не обвинили потом их в проявлении трусости, да и друг перед другом старались, ведь один оплошает – всей десятке, в которую он входит, не жить.

И тут увидел Коловрат необычного воина, одеянье на нем монгольское, лицо белое и русая борода.

«Что за диво?» – мелькнуло у Евпатия.

А «монгол» вдруг закричал по-русски:

– Эй, Коловрат! Куда отступаешь? Или смелость твоя на Хостовруле избыла?

«Так это же Глеб, предатель! – догадался Коловрат. – Ну, погоди, Иуда!»

– Бросай оружие, Коловрат! Бату-хан простит тебя!

Коловрат кинул коня на Глеба, но тот уклонился от встречи, бросился в сторону, к лесу.

Воевода преследовал его.

А сотник Иван схватился с Барчаком. Хоть и стар был половецкий хан, но боец хитроумный, знал уловки. Умел он уходить и от страшного удара, которым Евпатий располовинил сегодня Хостоврула.

Барчак и бой повел так, чтоб вызвать сотника на этот удар, а потом, избежав его, поразить русса насмерть. И все шло по задуманному, когда сошлись эти двое в поединке. Вот взметнул Иван меч, будто бы готовясь разрубить Барчака, и хан тотчас изготовился к ответному удару. Но многоопытен был Иван, меч его, готовый опуститься на плечо Барчака, в малую долю времени изменил движение, пошел косо, и голова половецкого хана покатилась по снегу…

Коловрат настиг Глеба Владимировича у кустов, они узкой полосой предваряли чащу.

Отрезав исадскому душегубу путь к отступлению, Евпатий приподнял меч и крикнул:

– Погибни, проклятый изменник!

– Нет, нет, Евпатий! – вскричал Глеб, озираясь по сторонам и кляня Сыбудая, который должен был к этому месту прислать лучших воинов. – Не убивай меня без молитвы!

– Молись! – крикнул Коловрат. – Все равно твою душу ждут в преисподней.

Но молиться Глеб не стал. Ужом скользнул он лошади под брюхо, меч Коловрата рассек воздух и ударил в пустое седло. Пока Евпатий мешкал, освобождая оружие, Глеб Владимирович кубарем откатился к густым и высоким зарослям, вскочил на ноги. Тут Коловрат снова настиг его. Но иудино счастье не избыло: успел Глеб ворваться в кусты. Они затрещали. Метались голые стылые ветви, с них сыпал снег.

Евпатий Коловрат выкинулся на открытое место, надеясь обойти кусты и достать-таки предателя. Он успел увидеть, как поодаль сотник Иван бьется с десятком монголов. И тут на воеводу навалилась отборная полусотня батыевых нукеров. Одни рвались к нему с кривыми саблями наголо, пытаясь затеять сечу и отвлечь внимание, другие подбирались с боков и сзади, с веревками, сетками, метали арканы, бесстрашно лезли под меч Коловрата, чтоб улучить мгновение и заполонить русского богатыря. Ведь Бату-хан обещал сломать им спины, если упустят Евпатия.

И они старались! Ах, как они старались, самые сильные и опытные бойцы в батыевом войске. На место срубленного мечом воеводы монгола вставал второй, третий, десятый. Они умирали, а Евпатий Коловрат был неуязвим, был заговорен и силой русского духа, и приказом Бату-хана: взять рязанского воеводу живым.

Уже затихал постепенно бой, погибали там и тут дружинники, положив немало врагов, дорого заплатив за свои жизни. Оставшихся в живых собрал сотник Иван и, смяв заслон, выставленный по наущению Глеба у кромки леса, уходил, отбиваясь, к мшарам, к озеру Светец. Он не знал, что Евпатий все еще бьется и бьется с монголами и силы у него будто не убывают. Думал Иван, что Коловрат тоже уходит к болотам по заветным тропкам.

А Коловрат бился, страшно бился за свою свободу.

Подобравшийся поближе Бату-хан уже с восхищением смотрел на побоище, забыв, что усеявшие снег трупы – это трупы его воинов, что с диким ржаньем несущиеся в стороны обезумевшие и осиротевшие кони – это кони его телохранителей. Обо всем забыл Бату-хан. Кровавое зрелище захватило его. Сказочный исполин казался ему воплощением самой смерти.

Но одноглазый Сыбудай был трезвее. Он не мог допустить, чтобы этот русс безнаказанно уничтожил отборных воинов только лишь потому, что Повелителю Вселенной захотелось взять его живым.

Сыбудай подал знак, и тут же завыла труба.

Бросились в стороны от рязанского воеводы оставшиеся в живых нукеры. Коловрат, все еще крутясь волчком вместе с лошадью, вращал смертоносным мечом, а враги отступили. Евпатий сдержал коня, медленно опустил оружие, недоуменно оглядываясь по сторонам…

Первый камень был пристрельным. Он упал шагах в двадцати от Евпатия и взметнул кучу снега. И тут же, позади, поближе, упал второй камень.

Коловрат оглянулся. Лес был недалеко, и там виднелись монголы. Заполонили они и лед Клязьмы, оба его берега. О спасении он не думал, соображал, какой бы еще урон нанести врагу. Но рядом не было никого, а камни стали падать все чаще.

Вдруг Коловрат заметил шатер Бату-хана. Вот она цель, вот куда надо ударить в последние минуты жизни!

Он привстал в стременах и, гикнув, пустил коня. Но смерть, выпущенная из китайского орудия, уже неслась Коловрату навстречу.

Огромный камень, который с трудом оторвали бы от земли и четверо воинов, ударил Евпатия в грудь…

Со всех сторон бросились монголы к поверженному богатырю. А Бату-хан, распаленный и злой, нервно крикнул Сыбудаю:

– Зачем испортил красивую сечу, старик?

…Пройдет много лет, но в памяти русских людей великая смерть Евпатия Коловрата не померкнет.

Федот Малой, преемник Верилы, занес в свою книгу о воеводе такие слова:

«Убили Евпатия Коловрата и принесли его тело к Бату-хану, и Бату-хан послал за мурзами, и ханичами, и темниками. И стали все дивиться храбрости, и крепости, и мужеству воинства рязанского. Они же сказали Бату-хану: „Мы во многих землях и во многих битвах бывали и с тобой и с великим дедом твоим, ханом Чингизом, но таких резвецов и удальцов не видели, и отцы не рассказывали нам. Это люди крылатые, не знают они смерти и так крепко на конях бьются – один с тысячью, а два – с десятью тысячами. Ни один из них не съедет живым с побоища“. И сказал Бату-хан, глядя на тело Евпатьево: „О Коловрат Евпатий! Гораздо ты меня попотчевал с малою своею дружиною, и многих богатырей сильной орды моей побил, и много полков разбил… Если такой вот служил бы у меня, – держал бы его у самого сердца своего…“

И отдал Бату-хан тело Евпатия оставшимся людям его из дружины, которых похватали на побоище. И велел Бату-хан отпустить их и ничем не вредить».

Иудина доля

Уйти с Дикого Поля замыслили в тот же день, как закончены были дела. Прикинули, что ежели поторопиться, то и к полудню можно выйти к реке, за которой шли уже леса и рязанские земли. Князь Олег Красный и воевода Иван ехали рядом впереди малой дружины, сопровождавшей обоих на унизительный поклон Бату-хану в главной его ставке – новом городе Сарае.

– Как ни учили нас враги, – говорил Иван Олегу, – а разлад все одно среди князей не исчез. Не мне, конечно, осуждать тех, кто выше меня по рожденью, только ведь и я русский.

– Ты прав, – сказал Олег Красный, – потянулись князья на поклон к Бату-хану. Вот и мы поклонились, чтоб подтвердил наше право на владенье исконно русской землею. Сила солому ломит, сейчас не до гордости, но зачем перед ним друг друга охаивать, наветы плести?

– Преодолеть бы разлад, – проговорил воевода, тряхнув поводья и убыстряя поступь коня. – Много будет еще крови и страданий, но когда-нибудь соберутся русские под одну руку и сбросят вражье лихолетье.

– Такая рука вроде есть, – негромко ответил Олег. – Слыхал ты, как говорили в стане Бату-хана о князе Александре, прозванном Невским? Сам Повелитель побаивается его, монгольские женки своих ребятишек князем Александром пугают. Дважды давал он бой разным пришельцам – и все с победой…

Топот коня, мчавшегося навстречу, прервал речь переяславского князя.

Это был один из ратников, высланных вперед дозором.

– Люди там! – крикнул он, осадив коня. – За рекою – люди! По обличью – наши, а там, бог его знает. Старший послал предупредить, а сам укрылся с другими, следят.

К реке подходили с опаской: неровен час по пасть у брода в засаду, время сейчас тревожное, худых людишек поразвелось вдосталь.

Оказалось, однако, что выехали на границу рязанских земель встречать своих отцов молодой князь Роман, сын Олега Красного, и подросший уже, созревший для седла сын воеводы. С ними и воинов было немного, держать большое войско князьям возбраняли монголы, следили за этим строго.

Переправились на лесную сторону и неподалеку от места, где ждали их встречавшие, остановились на привал. Расседлали коней и, стреножив, пустили пастись. Зажгли костры, стали готовить обед.

Разузнав новости от сыновей, отдав распоряжения, князь и воевода пошли к реке, лицо ополоснуть после долгой дороги. Но едва зачерпнули воды, услышали крики, доносившиеся от привала.

Подоспели обратно и увидели в нескольких шагах от костров ужасное существо.

Не сразу можно было признать в этом существе человека. И князю, и воеводе показалось поначалу, что видят они неведомого зверя, потом уже рассмотрели на нем ветхие остатки одежды. Обросший до глаз волосами, спутанными, висевшими седыми прядями, он стоял на четвереньках и злобно рычал, скаля зубы по-волчьи. Ратники, наставив копья, взяли его в кольцо.

В правой лапе была зажала баранья нога, ее и сорвало с вертела, подобравшись тайком, чудовище. Олег Красный пристально всмотрелся в искаженную злобой заросшую морду. Копья не давали человеку-зверю уйти, но видно было, что ратники, проникнутые ужасом, не рады пленнику, да не решаются отпустить его, опасаются за себя.

Вдруг человек-зверь, зарычав пуще прежнего, поднял голову к небу и протяжно завыл.

– Расступитесь! – сказал ратникам Олег Красный. – Пусть уходит!

Ратники отскочили в стороны. А сошедший с ума человек большими прыжками помчался к лесу. Мясо он уносил с собой…

Случай этот потряс рязанцев. И молодым, уже смутно помнящим кровавые дни разорения, и старым ратникам, в памяти которых не могло исчезнуть то лихое время, всем людям, видевшим существо, потерявшее человеческое обличье, сжимала сердце боль за безымянного соплеменника, видно утратившего разум еще с той ненавистной поры.

И кусок в горло не пошел. Затоптали костры и двинулись дальше.

Князь Олег Красный и воевода Иван ехали конь о конь. Впереди, на два полета стрелы, пустили сторожевых ратников – береженого, мол, бог бережет. Ведь Дикое Поле – не так далеко.

Князь и воевода молчали, каждый, видно, думал про свое, а может быть, и про одно были их мысли.

– Лучше смерть, любая смерть, – проговорил воевода.

– Ты узнал его? – спросил Олег.

– Нет, – растерянно ответил Иван, – не узнал… А разве тебе он знаком?

– Знаком, – сказал князь. – И тебе знаком.

– Неужели?! – воскликнул воевода, догадываясь, и голос его дрогнул, сорвался. – Неужели…

– Да, – кивнул, посуровев лицом, Олег Красный. – Это он, Глеб. Бывший князь. Бывший человек.

– Дела, – выговорил с трудом Иван. – Что же ты молчал?

– А что говорить? Сама судьба его покарала. Иудина доля…

Снова ехали молча и оживились, лишь когда вывернули к опушке и увидели по-над берегом реки светло-желтые срубы недавно отстроенной деревни.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю